Осень пришла - сезон кончился! На ту заводь я так больше и не ездил, да и, вообще, с тех пор никуда не ездил - дела не давали. Собрал все свои снасти и снес в подвал - пусть отдыхают, до самой весны!
Как знал, что зря убрал - земляк звонит, спрашивает: рыбачу не рыбачу, клюет не клюет, да еще бы разок куда-нить съездить, только куда - не клюет ведь нигде? Я ему и сказал:
- Есть место, там всегда клюет! Далеко, правда, километров сорок-пятьдесят.
- Далеко, конечно, - заинтересованно выдал он. - Может попробовать, съездить?
- Снасти мои уже в подвале, но, если уж сильно хочешь, съездим.
- Клюет там, точно? А то зазря бензин спалим, да и все? Туда-назад-то ведь уже все сто?
- Клюет, клюет! А мы на одной поедем, на моей, у меня дизель - он недорого.
- Ну, тогда подъезжай. Только это, ни как всегда?
- Ты про что?
- Ну, у тебя ж в голову взбредет, ты сидишь-сидишь, а потом, вдруг, подскочишь и скажешь: - Хорош сидеть, поехали домой! - Ни с того, ни с сего: сидеть, так сидеть, до самого утра.
- Ну, а чего там сидеть-то, если клевать не будет?
- Вот, начинается! Я лучше на своей поеду, у меня ж тоже солярка...
Я сидел, ждал, возле его дома - рано я, наверно? На часы смотрю - вроде, правильно всё, как договорились...
Наконец, пришел он, но не в очень хорошем настроении, как я понял: у них бабка-инвалидка в подъезде живет, которая ставит свою коляску прямо возле лифта и он своей сумкой все время об эту коляску стукается, когда на рыбалку едет. Сумка у него длинная, не знаю, что в ней можно носить, но длинная! Этаж у него второй - зачем на лифте ехать, по лестнице-то быстрей?
- Как будто не может в квартиру ее закатить! - бубнил мой друг. - Поставит поперек и бейся об нее - вот, сволочь болезная! Хоть бы ее Бог прибрал, поскорее. Как ты их терпишь, инвалидов этих, ты ведь каждый день с ними, по работе? Небось сам, скоро?
- Ну, как? Никак. Чего их терпеть-то? Такие же люди, как ты и я, только что на коляске. Некоторые, что как-то стали колясочниками - стесняются и терпят нас, здоровых, а те, что с рожденья, так они же не знают разницы между собой и нами, и считают, что так и должно быть. Да и нормально все - те же люди! Глядя на них - рад за себя, потому как - пока что я им, а не они мне помогают.
Я взял половину его снаряжений и мы потащились к его машине.
- А бабку вашу я знаю, она у нас на учете состоит: она ногами не владеет потому что у нее болезнь такая. И коляску она не помнит где вчера оставила - не может она сосредоточиться, с головой что-то! Если у нее это получается, она, к примеру, через месяц тебя узнает и скажет, как тебя зовут. Она тихая, ничего еще, а есть и такие, что их надо держать крепко, бушуют они, а есть и больные, что даже перчатки надевать надо!
- Перчатки-то что, ума что ль им добавляют или уважения к вам?
- Да, нет! Есть же совсем больные: СПИД, да разные привезенные, африканские болезни. Эбола, к примеру, так та еще и покруче СПИДа будет. Но, ты не думай, что все так просто: нам, по связи, сразу говорят, что человек болен тем-то и тем-то и какие правила безопасности надо соблюдать! Дезинфицируем мы потом автомобиль и самих себя с головы до ног, и тщательно. Ну, и доплата, как положено, да и больные эти, сами дают - на кофе! Деньги-то у них есть, а куда им их тратить? Они же не пьют, не курят, как ты и я? А тут им, хотя бы спасибо скажут, да и обслужат по-человечески.
- И вы берете эти заразные деньги?
- Попробуй, не возьми? Он же тебе врагом станет! Начнет мстить и на тебя жаловаться, шефу начнет звонить или еще лучше, в морду тебе СПИДом своим плюнет. Нет, друг мой, тут - лучше улыбнуться, спасибо сказать и взять, а потом выкинуть, чтобы он не обижался. А твоя соседка, хоть и на голову слабая, но она еще ничего - ты других не видел!
- А деньги-то куда вы выкидываете? Их же надо сжигать? На них же смертельные бактерии!
- Мы их сдаем, медсестрам, которые дезинфицируют нашу спецодежду. Я, вот, сегодня, полпакета сдал: там уже с полтыщи евриков однако было, на уничтожение...
- М-да... И жалко, и все равно надо выкинуть... - Петро развел руками от безысходности судьбы этих денег, остановил взгляд на своих руках, задумался, на секунду, потом вывалил:
- А ты руки дезинфицировал, сегодня?
- А то, как же? Потом еще и с мылом их мыл, со специальным. Привычка такая давно выработалась: с тобой, вот, за руку поздоровался, а уже тянет сразу пойти и руки помыть - без перчаток я, а ты, небось, за бабкину коляску-то рукой задевал? А она ведь с этими, с опасно больными людьми общается, за руку с ними здоровается - ума-то у нее нету, не знает она ничего про их смертоносные микробы. А они сидят теперь, микробы эти, у нее на коляске и ждут, на кого бы перескочить, да веселенькую жизнь подстроить!
- Нет, не трогал я! - Петро радостно заулыбался, вертя руки перед собой. - Будто знал, а ведь хотел же? Будто бы шепнул кто: - "Не тронь! Держись от нее подальше!" - Хорошо, что подсказал...
Успокоился, вроде, и радостно залез в машину! По дороге два раза звонил: первый раз - когда в пробке встали, ругался, что знал, что так и будет. Чего звонил, мог бы и так подойти, пешком, стоял от меня через три машины сзади? Потом снова, когда уже сорок проехали, но еще не доехали, спрашивал, долго еще или нет, а когда приехали на место, сказал, что проговорил по телефону больше, чем вся эта рыба стоит. Я понял, что не совсем он в «духе» сегодня.
Пришли на берег, я ему рассказал, что тут летом было, особенно, и в подробностях, рассказывал про собаку, какая она умная и большая была, на что он, сплюнув и выматерившись не грубо, сказал:
- Собаке - собачья смерть! Нашел кого жалеть. Надо было эту палку еще подальше метров на двадцать закинуть...
Я понял, что на него, как наехало, так еще и не съехало - раздражен он, немножко. Показал ему куда лучше закидывать, чтобы получше, а сам пошел вверх по реке, метров за двадцать от него устроился.
Я уже закинулся, а он все еще перебирал свои крючки, соображал, какого веса рыба придет, да какой размер крючка больше подходит.
Возле него я посидел, покурил, посоветовал надеть крючок «килограммов на пять который» и пошел собирать сушняк для костра...
С сушняком тут проблемы - только то, что река принесла, а больше и негде его взять, нет здесь леса, тальников каких-нибудь, а уборщики парка все всегда убрают, чисто тут. Остается только то, что река нанесла, а оно все сырое, так что пришлось походить до самого темна, но натаскал, развел костер, как раз посередине между нами.
Петро поймал уже одного леща: надо же, в это время, рыба, вообще не клюет!? Замерили, оказался крупным, почти три килограмма потянул, я порадовался - не будет гундеть, пусть хоть что-то поймал. Петро достал весы, подвесил на них рыбину, довольно замотал головой и замечтал:
- Эх, поймать бы таких штук десять!
- Это ж будет целых тридцать килограммов? И куда столько рыбы девать?
- Засолю! В подвале повешаю и пусть сохнет.
- В такой холод не просохнет, а если и высохнет, то всё равно выкинешь - столько соленого съесть никак невозможно!
- Ну, всё равно, поймать бы...
Потом он поймал прорезиненный купальный матрац, видать с лета еще плавающий под водой: матрац тяжело шел, Петро весь изматерился, но вытащил - леска у него очень крепкая оказалась, моя бы не выдержала.
Этот матрац я распорол, подумал подсушить, а потом сжечь - это, вроде, резина и хорошо должна бы гореть, да и загрязнений реки не будет...
Потом притащили свои «кресла» к костру и сели в них: на каждой удочке звонок электронный стоит, если что, то слышно и можно успеть добежать, пока рыба не снялась. Да и Бог с ней, с рыбой, посидеть, поговорить - тоже не плохо, да я, собственно, ради этого и на рыбалку-то езжу, а рыба мне - дело второе.
Разговор зашел опять про тот случай, когда утонул Карл, про женщину ту заговорили.
- Ха! Надо же? Губы она тут кусала! - Петро возмущался, глядя в речку. - Руки, небось, локтями к небу заворачивала? Волосы на голове не рвала, случайно? И толпа стояла, и хором охала - театр! Людей бы так жалели. Взять бы, сейчас, автомат мой, безотказный, да как дать очередью по этим артистам! Надо же, как собаку-то им жалко? Сдохла, ну и сдохла - туда ей и дорога...
- Зря ты так - умная собака была, красивая, Карлом звали, как человека. А откуда у тебя автомат-то? Безотказный еще.
- Из Афгана! Калашников! Тут его нет, конечно, там он у меня был. «Помочил» я там талибанов, от души. Этим, собакоспасателям, задал бы тоже...
- Ты или не ты, но что-то я помню, как, вроде бы, в Сибири кто-то служил? Да и тебе-то лет уже много было, если взять даже не начало войны там. И какие талибы, если против моджахедов воевали? Или моджахидов? Как их там, правильно-то?
Петро прикусил верхнюю, потом нижнюю губу, но не стал разъяснять мне, кто они там были, кого они там...
- Мне было все равно кого мочить, хоть «хедов», хоть «хидов»! Да и они там: сегодня за этих, а завтра уже за тех. Увидел, бежит - мочи и все! Все равно, завтра моджахедом станет или, как ты говоришь, талибаном. У меня вот, случай был, нелепый, хошь расскажу?
- Рассказывай! Только не надо врать!
- Правда это! - Он закурил, выпустил целое облако дыма из себя, развалился в кресле своем, как Буш на конференции по истории прихода к власти клана Бушей и выпучив пузо на меня, начал:
- Однажды, мы прочесывали один кишлак. Ну, я, как самый здоровый, первым иду. Только мы во двор, тут моджахед на меня кинулся, типа он тоже, что-то? Против нас-то, тренированных, что-то может? Ну, я его сразу, штык-нож снял и ... - готов, короче. Так это, медленно, его наземь спускаю и вижу, что кто-то еще и из сарая выглядывает. Встрепенулся я! Этого в сторону, подхожу к сараю этому: - дверь, так это, скрипит и качается еще, на петлях...
Петро затянулся потухшей было сигаретой, посмотрел на меня, ждущего продолжения, выдержал паузу подольше, глянув в даль Рейна и почему-то осмотрев темноту вокруг нас - я притих, а он, как артист, прямо так перевоплотился, преподнёс мне ту обстановку, что кажется мне, будто бы я сам в том дворе стою...
Петро сделал глубокую затяжку, снова глянул на меня, но уже как-то снисходительно:
- Думаешь, это так просто, вспоминать войну? Как живое все, перед глазами так и стоит: не всякий выдержит, сколько наших с ума посходило...
- Ну, и что там, в сарае-то было?
- В общем, замерли мои бойцы, страх их сковал. Остановил я их знаком, есть у нас такой жест, обозначает: - Беру все на себя, иду один. Всем спрятаться! - Он как-то странно сложил пальцы, чуть ли не превратились они в дулю у него. Я сложил свои также и спросил, показывая на эту "дулю":
- А что это обозначает?
- Это обозначает... - Он опять затянулся сигаретой. - Это обозначает - всё! Опасно так, что может быть даже и не выживу.
- Да, Петро, смелость на такое надо иметь. Хотя, да - за боевых товарищей можно и жизнь, отдать! Ну, ты, Петро, вообще... А что в сарае-то?
- Я взял гранату, прокрался к сараю, чеку выдернул и туда, а сам в сторонку. Бух! Дверь открылась, на улицу выпал труп - тепленький. Я его за шкирку поднял, перевернул, смотрю, а это - старуха столетняя, переодетая в бойца! Вот такие они, афганы эти. Все руки у меня в кровище были...
Я выдохнул, наконец, воздух из себя:
- Ужас, Петро! Не знаю, как бы я сам? Знаешь, как я крови боюсь? А мертвых, и вообще. Я бы там сам умер, первым наверно, от разрыва сердца. А ты еще и командир, за собой должен подчиненных на подвиг повести, своим примером, так сказать...
Я швырнул окурок в речку, Петро кивал головой, типа «сочувствовал слабому духом», я закивал так же, как и он:
- А басню эту, про сарай и про бабку переодетую, вывалившуюся из сарая, я слышу, однако в десятый раз. Первый раз слышал, лет двадцать назад, тогда я даже поверил, а теперь не верю. И ты тоже, толи подошел к сараю, толи подкрался? Контузии у тебя нет, после взрыва в том сарае?
Петро, никак не среагировал на мои знания, открыв рот, типа зевает, лениво чесал ближнюю от меня шеку, посмотрел на воду и пошел удочки проверять...
А я не вру, я страшно боюсь крови и покойников, и поэтому, когда он вернулся, спросил его:
- Правда, что ли, крови совсем не боишься?
- Не боюсь, привык! Ты бы там был, то тоже, насмотрелся бы: вокруг трупы, кровь течет, а ты должен стрелять и стрелять, пока всех не уложишь или уж пока они в плен не сдадутся. Не до боязни тебе, по трупам, по крови ходишь и ползаешь...
- Ври дальше! Тоже мне - Рэмбо! Вот теперь, я тебе совсем не верю! Афганцы - в плен и с оружием в руках? Не сдаются они, не слышал такого! Маленькая страна, которую никто еще никогда не завоевал! Очень сильный народ, его лучше не трогать! Религия у них сложная, поэтому между собой за власть и бьются. Да что я тебе, лучше ты расскажи, только правду, как вы там «мочили»? Я ведь об этой войне много чего знаю! Читал!
- Да ладно, народ там сильный! Читал он! А чего ты-то так разозлился?
- А как не разозлиться? Зазря положили пацанов тупые генералы! Это надо не иметь мозгов, с картами столетними, пойти войной на страну, которую совсем не знают. Настоящий полководец сказал бы правительству, даже под угрозой, что его признают дезертиром, что к войне надо приготовиться, не готовы мы! А они? Зная, что не им погибать, взяли и просто так, пошли через границу. Поняли, через год уже, что уходить надо, не взять им эту страну, несмотря на то, что нет у тех ни танков, ни самолетов, ни вертолетов, только Родина есть, да не тут то было, Америка не дала этого сделать, не выпустила. Засели, на целых десять лет! Положили насмерть, целых пятнадцать тысяч послушных солдат-пацанов, да ранеными, еще в три раза больше! Хоть и тех тоже, сто тысяч положили. Там наша армия растеряла весь свой мировой авторитет - теперь, чуть что, говорят, что вы даже маленький Афганистан не смогли победить. А я говорю: - Не только мы! Англичане, всей своей армией не смогли его взять! Еще тогда, сто лет назад, когда у афганцев кроме камней никакого оружия ещё не было и никакие американцы им не помогали, как в этот раз!
- Инвалиды что ли, твои тупые, так говорят? Они-то чего бы понимали?
- Бывает! Среди них много умных, по-умнее нас с тобой. Взять, хотя бы, министра этого, который внутренних дел - на коляске же?
- Да! Напридумывал разных законов, что и пальцем не пошевели. Догодался он, квартиры будет прослушивать!
- Зато и терроризма пока нету! Переловил всех! Хоть и на коляске. По моему - так, так и надо! Как раз твою квартиру он и будет прослушивать! Куда и когда ты поехал на рыбалку? Кому ты нужен!
- Ты, вот, как нерусский! Чего ты их хвалишь-то? Себя надо хвалить! Или ты не русский?
- В паспорте, я русский! А вот по-настоящему кто я, я не знаю? Овчарка я!
- Это как? Овчарка - это же собака?
Пришлось рассказывать ему анекдот про овчарку и муравьеда! Петро долго ржал, а потом спросил:
- Тоже что ль, смешаный?
- Ну, да, татарин, в смеси с русским, вот такой я русский!
- А вот я - русский! Чисто!
- Да! Судя по фамилии, ты - русский! Стужев Пётр Иосифович - это же, почти что Иванов или Сидоров! Как раз от имени пошла твоя фамилия.
- Ты уху вари! Хватит про эту политику. Ты тупой, это и так понятно, ну, а политика, ей конца нет. И я не Пётр, а Петер, здесь, для них... - Он оглянулся вокруг, но никого рядом не было.
- Тут ты прав! Но ты, еще лучше: *больше прямого и меньше развернутого! Начинаю варить! А для них, я тоже не Борис, а Богрыз!
- Это что такое, когда больше и меньше?
- У тебя дочка в школе, вот у нее и спроси, если не забудешь до дому! Да и сам ты, вроде, главный прораб в своем совхозе был? Знать тоже должен. (хотя, я не колхозник, но, вроде бы, в колхозах нет главного, там есть старший прораб?)
- А у тебя сроду, ни с того ни с сего какие-то дурацкие выражения, то бомонд, то плебеи, то теперь, как ты там высказался? Меньше или чего там больше? Запутал ты меня, совсем...
Пока я варил уху, Петро поймал еще двух лещей, таких же крупных. Как я посчитал, ему осталось еще семь штук, для полного счастья. Я радовался, не зря приехали, хоть у меня еще и ни разу не клюнуло.
Ночь уже, часов двенадцать, уха моя кипит, костер горит, тут, вдруг, как из ниоткуда выскочила из темноты женщина, она тут дачу держит, я ее давно знаю. Познакомился я с ней давно, когда еще начал сюда ездить, давал ей пару раз рыбу, она тогда и не просила, а тут, вдруг:
- Я - на спор! Сказала своим гостям, что сейчас пойду и рыбину добуду! Если есть, то дай мне одну, я в долгу не останусь!
- А нету пока! Одну поймали, я ее вот распотрошил и варю уже! А ты иди домой, поймаем, я ее тебе принесу! Сам принесу! - Я засомневался, даст мне рыбину Петро или не даст? Настроение-то у него - не очень.
Она ушла, даже не подошла к Петру. Я пошел к нему, стал просить одного леща для нее. Он, сначала отказал, вроде:
- Сама бы дала чего-нибудь?
- Она даст! Она в долгу не останется - я ее давно знаю, приятная женщина!
- Где ты видел немок приятных?
- Она не немка! Акцент что ли не слышал. Она, то ли киприотка, то ли гречанка, а может и югославка какая-нибудь, она дачу тут держит, в аренде, она обязательно чего-нибудь даст!
- Я же слышал, как вы разговаривали! Намека даже не было.
- А-аа! Это не даст! Да я и не возьму, у нее друг есть, она с ним ко мне приходила! А может быть, даже и муж это ее был.
- Вот! Я это сразу понял. Ладно, бери одного, раз уж она у тебя такая подруга...
Я ушел, с лещом этим, вернулся с двумя бутылками пива и радостью в мозгах от этой женщины - она так была благодарна! Совала мне четыре, а я не взял - как пить, если ехать утром? А сколько ни возьми, все выпьешь, а потом за руль садись! Петро поругался маленько, что не взял, потом успокоил меня, сказал, что пока я ходил он еще одного вытащил! Слава Богу, подумал я, все вернулось на круги своя.
Сели, похлебали ухи, выпили пиво это, рыбу даже и не попробовали, так себе, сварили эту уху и рыбу, лишь бы сварить. Можно было бы и не варить! По привычке сварили...
У меня - хоть бы какой дурак клюнул! На что Петро сказал:
- Со мной - бесполезно! Глаз у меня. Не было еще такого, чтобы кто-то при мне ловил.
- Да, так бывает! Я вот, с шурином, никогда вместе не езжу - если он ловит, то я не ловлю, или наоборот! Но никогда не бывает поровну.
- Я это заметил давно: всё, что есть, всё я ловлю! При мне - бесполезно.
Тут мы стали смотреть на его удочку: странно, не звенел колокольчик, а удочку загибало и загибало? Сломает, сейчас!
- Течение это, Петро! Коряга какая-нибудь. Заводь крутит, тут течение подводное сильное...
Он побежал к удочке, схватился, заматерился и потянул тяжело, по сантиметру в оборот. Потом спустился вниз, к самой воде и закричал:
- Опять какой-то матрац зацепил! Иди, помогай, да фонарь свой сильный принеси!
Леска у него была не толстая, но крепкая: гудит, вот-вот кажется порвется, но держится! Течение реки крутило теперь «объект» как раз в нашу сторону и он «пошел» легко к нам. Видно было уже, даже в свете наших налобных фар, что-то синее, типа болоньевой куртки, «идет» к нам, метров пять осталось.
Петро сказал:
- Везет же нам на всякие коряги и матрацы! - И вдруг, резво кинулся бежать на берег, бросив удочку в меня? Нет бы на берег, так нет, прямо в меня! Я еле успел прикрыться руками, прямо в «физию» летела удочка этой титановой катушкой...
Два метра по камням вверх он преодолел за секунду, а я, слепошарый, остался внизу. Когда подтянул это синее к себе, понял, что это не матрац, а труп человеческий - спина торчит из воды, как раз за нее и зацепились. Куртка синяя, модерная, но это - человек! И движется он, лысиной на макушке, прямо на нас. Может и не лысина это, но в воде, темные волосы расплылись и белую кость макушки в свете фонаря первой видать стало...
- Петро! Ты что там? Сдох что ли? На, возьми удочку в руки, потому что сейчас труп потянет по течению, как раз мимо нас и я не смогу его удержать - ты удочкой держи, а я за леску. Как возле нас будет, ты его держи, не отпускай дальше, а то его течением унесет и все, ищи его потом! - Я оглянулся - Петро стоял в десяти метрах от меня, мог бы стоять и в двух, и похоже, ничего он не слышал.
- Петро! Иди сюда и держи удочку в руках! Или я вылезу отсюда и не обижайся потом!
Он подошел, я кинул ему удочку, он взялся наматывать леску. Подмотал до того, что этот труп, наконец, остановился и «причалил» к нашему берегу. Я перехватил леску - вот же крепкая, я удивляюсь, руки режет, но не рвется - как канат она, хоть и тонкая! Запросто подтянули этот труп к берегу и положив «кусок» куртки этого трупа на камень, прижал его своей туфлей.
- Петро? Звони в полицию, скажи, что ждем!
- А как я скажу? И где мы находимся? Как эта деревня называется?
- Ничего не надо говорить, он видит сразу откуда ты звонишь! Скажи километр реки, чтобы он понял, что не врут и что труп поймали, в воде! И вообще, включи на громкоговорящую, я буду слышать и тебе подсказывать!
Полицай сказал, что видит где мы есть, но не поймет, зачем мы этот труп поймали. Потом сказал, что сейчас приедут, ну, а мы с Петром стали ждать.
Я сказал ему, чтобы спускался вниз и отцепил крючок от этого трупа, но он наотрез отказался, а я намекнул ему, что крови-то он, вообще ведь не боится? На что он сказал, что любит только свежие трупы, никак не те, что неделю в воде проплавали. Так и стоял наверху, а я под берегом, возле воды, рядом с этим трупом, и кажется, боязнь моя, что этот труп вдруг оживет и кинется на меня, начала проходить и я стал рассматривать утопленника - сквозь воду видно, как руки и ноги его висят вниз и только спина, как поплавок, не дает ему уйти на дно...
Петро, вдруг, напугал меня своим возгласом:
- Ты там что-нибудь видишь?
- Что я могу тут видеть?
- Ну, в карманы можешь залезть?
- И что там?
- Ну, может бабки в кошельке есть? Или может кольца какие на руках?
- Кольца есть и на обеих руках! Одно, даже с камнем. На левой, вот она, возле меня, но она в воде. И в ушах камушки! Или это женщина, или это какой-нибудь панк, или гомосек? Туфли черные и, вроде, как женские. Думаю, что это женщина, маленького роста...
- Какая разница, женщина не женщина, - кажется, Петро осмелел, перебил даже меня. - Стащить нельзя его, кольцо это? В воде же легко!
- Ну, вот и иди сюда, и стаскивай!
- Ты же рядом стоишь, а я держу его на привязи! Вот и стаскивай! Ты же там стоишь?
- Еще что? Может зубы выбить, я их правда не вижу, может они у него из золота?
- А что тут такого? Они ему и на хер теперь не нужны, все равно умер.
- Спускайся сюда, мы его на берег вытащим. Не могу я тут стоять и леску эту держать! И если что-то с него пропадет, то мы и виноваты будем. Спускайся!
Он не спустился, сказал, что по трупам он не специалист, он может только «мочить». Пришлось самому вытаскивать: вытащил только "зад" на берег, лишь бы не уплыл он, пока до полиции.
Утопленник лежал на боку, а я насмелился посмотреть в его лицо, хоть и страшно было, но посмотрел - по когда-то лицу не понять: оно "посмотрело" на меня неестественной величиной и то ли это мужчина, то ли нет, и стрижка короткая, подходит хоть тому, хоть другому, подумал: - Без разницы, человек ведь это, может сам утопился, а может жить хотел, но так вот случилось? Вот как закончилась чья-то жизнь - ненормально, не в кровати с белыми простынями, а в ужасной, черной и холодной воде...
Еще страшней стало от таких мыслей, я закурил, а тут уже и полицейские приехали, парень с девушкой, с фонариками в руках.
Они спустились вниз, посмотрели и потом к нам:
- Вы его зачем на берег-то вытащили?
- Как зачем? - сказал я. - Чтобы не уплыл куда-нибудь! Может кто ищет его! Переживает.
- Да? А теперь нам надо им заниматься! Если бы он был в воде - это дело водной полиции! Теперь нам с ним возись! - Потом, видать понял, что что-то не то говорит. - Ну, ладно, все равно, спасибо! А это, что за крючок на нем?
- Им мы его и поймали! Потом я его отрезал, чтобы вы знали, как мы его поймали.
- Опытный? Подстраховался? «... и мы ничего не знаем.».
- С него взять? Тапки что ли? Или про что ты? Да, кстати, это женщина что ли?
- Похоже, что женщина. Вам спасибо, что правильно все сделали. Я ни о чем! Это не мое дело разбираться, что и как. Я опишу, как обнаружили, где, что и кто, и всё! Я к тому, в другой раз, если труп в воде, то звоните и не трогайте его, пусть он так в воде и лежит.
Потом, он меня «совсем» узнал - в прошлый раз он и был, когда Карл утонул! Заулыбался, как родственник, спросил у меня, вроде смеясь:
- Ты что, договор подписал трупы тут вытаскивать? Ладно! Шучу! Я тебе позвоню, когда определимся кто и что...
Приехали еще люди, которые таскают мертвых. Они затолкнули этот труп в черный, целлофановый мешок, долго еще этот труп распрямляли и ругались, что он в мешок не влазит, наконец, справились с ним, а потом уехали.
Петро-афганец ничего не говорил, ни с кем не разговаривал, он остекленел. Ну, да, понятно, труп-то не совсем свежий, а он привык там, на войне, совсем к другим трупам. Врун! Сдается мне, что он там и не был вовсе...
В обед следующего дня мне позвонил полицай, сказал еще раз спасибо и что нашлась женщина, что сама утопилась. Потом он, неприлично по-моему, засмеялся и сказал:
- Ты бы ей в карманы заглянул - там твой месячный заработок лежал!
- А чего ж утопилась-то? Вроде жить можно, коль такие деньги в кармане носит.
- Скука, брат! Одиночество... Это страшное одиночество, смерть это когда даже не знаешь куда эти деньги тратить! Ну, ладно, разбираться будем, может и помог ей кто.
Я подумал: - Плохо конечно, что так вот, но еще хуже было бы, если бы мы туда «заглянули»...
Позвонил Петру, рассказал, как и что полицай сказал, а он мне заявил:
- Я же говорил, что ты дурак? Надо было все с него снять! Или с нее ли! Она или он - да дураки они, если с такими деньгами топятся!
Я его остановил:
- Это же была она! Она сама утопилась от горя. Женщина в годах уже. От жизни плохой и одинокой...
- Ну и дура! Чего топиться если полные карманы денег? Но, ты-то у нас - нельзя! Нас определят и поймают. Кого они поймают - тупые эти? Мозгов у них не хватит чтобы поймать! Но ты же у нас умный!? Читаешь... Детективы! - Он заржал в трубку, а я подумал:
- Да, умные мы все же! Но, как-то и что-то с сочувствием у нас не все по-умному? Не может умный человек быть таким умным...
Да, совсем запутался я, что-то заумное несу. Не знаю я, не нахожусь, что сказать...
- *больше прямого и меньше развернутого - тупой угол.
Иван Атарин