ИСПОВЕДЬ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
Это была длинная и долгая ночь. Календарь на моих часах показывал 42 февраля, значит, до рассвета оставалось ещё часов тридцать. Потом оба Солнца должны были взойти с интервалом несколько минут, и наступил бы очередной день, битком набитый встречами, разговорами, уговорами, отказами… В об-щем, жизнь шла своим чередом.
Но сейчас была ночь. Две луны уже взошли, и из-за горизонта светило зарево третьей… Дождь только-только прекратился, оставив после себя несмывшиеся надежды. Я шёл с любимой женщиной по мокрой, промёрзшей улице рука об руку из ниоткуда в никуда. Я любил каждую клеточку её тела и её всю, вклю-чая каждую часть её одежды...
Мне всегда казалось, что и она любит меня. По крайней мере, я читал это в её глазах, и не мог им не верить. А вообще-то мы жили с ней в разном времени: я – на много лет вперёд. Поэтому мне казалось, что могу прогнозировать её пове-дение. Но на деле этого не было. Богатейший опыт предыдущих Любовей, как репетиций, не срабатывал – она была совсем из другого времени, не того вос-питания и иного качества. Она была молода…
Сегодня на улице, где мы шли, было мрачно, сыро и холодно. Всё это было ей противопоказано. Она давно и прочно страдала от заболевания, которое весьма обострялось от сырости и холода. Я испытывал непреодолимое желание обнять её, взять на руки и тютюшкать, как маленькую девочку, как дочку, тем более, что по своему возрасту она и годилась мне в дочери, если бы не была мне неис-товой и преданной любовницей.
Да уймётся читатель, дошедший до этих признаний. Наша с ней встреча произошла по желанию Высших сил. А что я должен думать, если до этого встречал её каждый день, равнодушно отворачивался по окончании общения, а она столь же равнодушно отворачивалась и шла в другую сторону?
Судьба как бы швырнула нас в объятия друг друга, и я, - провались я с моим опытом! - первый застолбил условие: не влюбляться. И сам же первый втюрил-ся!
Когда же она узнала об этом, а женщины это чувствуют спинным мозгом со скоростью света, она никогда (прочтите это слово снова, о, счастливые мужья, и сравните с вашей счастливой действительностью!), так вот, никогда не ис-пользовала это моё чувство. Как на крыльях, (я узнал позднее) неслась она на свидание со мной, категорически запретив мне покупать то, что мужчины обычно покупают в подобных случаях (цветы, конфеты, мороженое, шампан-ское и пр.), никогда ни о чём не просила и не давила грузом своих проблем. Мне приходилось обо всём догадываться. Ох, какое это было трудное испыта-ние…
Мы шли по долгой, широкой улице, утопая в нечистотах. По моему частото-меру полагалось ещё много часов до наступления утра, а эта лужа фекалий, ка-залось, была кем-то заранее запрограммированной.
Я намеревался оградить её от проблем и поднял на руки. Ого! Когда я вошёл в лужу, где ей было по щиколотку, она стала протестовать. Там, в холодной воде, она приобретала все свои болезни. Здесь, со мной, она освобождалась от чьего бы то влияния.
Кроме моего…
Но она не желала ничьего влияния. И поэтому она кричала, брыкалась, со-противлялась, пока её не отвоевал у меня какой-то резвый паренёк.
Он хлёстко ударил меня по лицу, думая, что спасает от негодяя, перехватил её и – опустил в воду. Тот час же ноги её намокли, но она не стала акцентировать на этом его внимание. Кое-как перебралась на противоположную сторону лужи и пошла дальше. Кажется, он даже в мыслях не провожал её…
Я упал и остался лежать, где лежал, и мне не хотелось вставать. Я лежал в луже. Половина моего тела была погружена в воду. Наступило расслабление. Мне ничего не хотелось, а, главное – не хотелось вставать… Мокрый и холод-ный, по уши в воде, я лежал, потихоньку застывая, замерзая, и, возможно, уми-рая. Всё, что было со мной в последнее время, мне уже надоело. Мне надоело слышать, смотреть и дышать. Может быть, это всё надоело мне значительно раньше. А сейчас… Я смертельно устал. Может быть, я, действительно, уже умер.
Кто-то прошлёпал возле меня своими раскисшими лаптями. Потом я ощутил чьё-то прикосновение к щеке. Потом – вздох… Потом этот некто прошлёпал башмаками дальше, подарив мне вирус возрождения.
Я медленно возвратился к жизни, ощутив боль в ревматических суставах. Со-гнувшись в три погибели, я выполз из мокрой халепы и пополз домой.
Первые тридцать километров были тяжелы. Потом я нанял извозчика до ут-ра, уплатив по двойному тарифу за все оставшиеся двадцать пять часов пути.
Добравшись домой, я долго поднимался в лифте под самое небо. Ключи от квартиры оказались со мной, а многозначный код замка я помнил. Двери отво-рились, как в сказке. Я вошёл, сбросил сбрую у входной двери, голый вошёл в мойку и пустил раскалённую воду. Лёг в мойло, и всё сущее обрушилось на меня.
… Когда-то, лет сто назад, грациозная кобылка кусала меня за холку, теребила копытцем, заигрывала в глаза: «Ты любишь меня?»
- Да…- отвечал я, и она зазывно улыбалась, поворачиваясь крупом, отодвигала хвостик… Она ела из моей кормушки, хотя в её кормушке овёс был лучше. Мы убегали в бескрайние ковыльные степи и резвились. Нашему счастью, как я по-лагал, не будет конца. С каждым днём я любил её всё сильнее и, наконец, доз-рел. Как-то, после трёхсуточных непрерывных упражнений, я сполз с неё, стря-хивая пену с крупа, и поинтересовался перспективами нашего будущего. Она кратко пояснила, что у н а с будущего нет.
- Я думала, что ты сильный… нет, не в сексе, а по жизни…
Аргумент был убийственный. Я молча утёрся, поднялся и ушёл навсегда…
… Мы дружили двадцать лет по Земному календарю. Мы гуляли всегда вместе, обрывая поводки, хотя нас выводили в строгих ошейниках. Мы обнюхивались мордами и никогда – под хвостами. Мы таскали друг другу лучшие кусочки и косточки из кормушек. Мы гуляли, положив друг другу головы на холки, воло-ча оборванные поводки, и все завидовали нам. Наши хозяева - а, может, это бы-ли наши дети? - разделяли наши чувства. Нам не нужны были слова – мы по-нимали друг друга молча. Мы даже болели одновременно. Всё это длилось два-дцать лет по Земному календарю. Но однажды она попросила, пряча глаза: «Отпусти меня на длинном поводке…»
- Что будет со мной? – спросил я.
- За тебя я спокойна. Ты – сильный. А о н - слабый, его жалко.
Мы были свободны, и она ушла…
… Всё основное время своей жизни волны плескались у моих ног. До земли было далеко, и нередко птицы стаями садились на мои колени для отдыха. Осо-бенно в шторм. Даже в самый сильный - волны не доставали до моей верхушки. Чайки, альбатросы, утки, гуси и другие перелётные птицы… много их было всяких… Я оставался равнодушен – были сильны, самодостаточны, целеуст-ремлённы и сохраняемы вожаками. Моя спина из миллионнолетнего базальта надёжно дарила всем нуждающимся покой, пищу и отдых. И только я оставался одиноким утёсом в бушующем море, и никому из моих гостей не было дела до меня и моих чувств. Но однажды у меня нашла приют маленькая воробышка. Она устало упала на мои ладони и доверилась мне во всём. До земли было да-леко. Она была слаба. Она разыскала здесь воду и корм, и мы стали жить вме-сте. Я берёг её от дождя и ветра, шептал на ушко сказки. Я думал, что это будет всегда и строил планы. Но как-то раз, грустно глядя в сторону земли, она сказа-ла:
- Там меня ждут…
- Мне будет плохо без тебя.
- Ему – ещё хуже. Я боюсь, как бы он не покончил с собой.
- Но ведь ты бежала от него…
- Надо полететь, проведать, как он там… - сказала она, не слыша меня. - Мне его жалко.
- А меня?
- Ты – сильный! – сказала она и улетела навсегда. Со всеми её выкабрыками, забобонами и искренней, самоотверженной любовью. Это была та самая, един-ственная… И вот она уплыла-улетела куда-то…
Я устал от этих штучек…
Жить я не мог физически, но, вопреки всему, горячая вода потихоньку воз-вращала меня к жизни. Постепенно мои телесные ощущения прервали душев-ные мысли. Радость, нет, счастье, от горячей ванны опьянили меня. Смывая за-пах клоаки, я почувствовал себя человеком. Негатив, сберегаемый корой мозга, уступил позитиву подкорки. После ванны меня ожидало чистое бельё, и эта мысль ускорила моё возрождение. Бывают минуты, когда игнорируешь собст-венное «я»… Это был именно тот момент. Я вышел из ванны, освежён и изле-чён. Мир вернул мне свои прелести. По часам до рассвета оставалось девятна-дцать. Третья луна, наконец, выковырялась из-за горизонта. Стало довольно светло. Чёрт дёрнул меня выглянуть в окно.
Там, далеко внизу, были дворовые скамейки. На одной из них сидела она. Она сидела, зябко сжав колени, и даже с моей высоты было видно, как ей холодно. Дура! До её дома, где понятливый муж - всепрощенец и горячая вода круглые сутки, ей дистанция- кот начихал!
Так вот. Я мог её проигнорировать – раз. Или пригласить к себе – два. Дога-дайтесь с трёх раз: что я сделал?
Она не заставила себя долго упрашивать. Через пять минут она уже входила в мою дверь. Ванна наполнялась изо всех сил.
Одежду её я сорвал при входе. И не потому, что хотел секса. Просто ускорял ванную процедуру.
Я - любил её. Красота, точнее, прелесть её, была в каком-то, колдовском, волшебном превосходстве над окружающим её миром. Я до неё влюблялся много раз, любил многих женщин, но каждый раз мог сказать за что, или, в крайнем случае, указать пальцем. А здесь – любые жесты были бессильны, и не только они…, а и весь мой могучий ум. Вот оно…
А сейчас была вода.
Вода была как раз нужной температуры. Она нырнула в неё, как белый мед-ведь в прорубь. Она грелась, а я млел. Она согревалась, а я – млел. Или сомле-вал. Как Вам, читатель, угодно. Домыслите сами…
Секс начался непроизвольно, и рутинной формы принять не мог. Я просто пытался её потереть мочалкой, но когда дошло до… там уж… Господь свиде-тель – я не хотел этого, но я уже не смог сдержаться. Она снова стала моей. Слышал бы её голос её муж… Видела бы всё это моя жена… Горячая вода за-кончилась. Верный признак утра. До восхода Солнца-1 часов пять. Потом, че-рез часа три, взойдёт второе солнце, Солнце-2.
Я вытащил её из ванны, окутал банным полотенцем, и перенёс в спальню. Повторяю – не для секса. Просто в моей квартире других комнат нет.
У меня в спальне – двуспальная кровать. Я сплю на одной половине, жена – на другой. На свою половину я и уложил свою гостью. Она лежала смирно, отогреваясь под ватным одеялом. Скоро там оказался и я. Вот оно и снова на-чалось…
Солнцы взошли одно за другим. Комната осветилась, исчезли полутона. А с ними – колдовская ночь. Она вдруг резко встала и сказала: «Ну, всё…» И я по-нял: всё… Н а ш е время закончилось.
Я пошёл провожать её на тролемвай.
Людей было немного.
Мы помахали друг другу руками и расстались. Я знал – навсегда. Она пыта-лась сгладить ситуацию, но я чувствовал её посыл и знал – навсегда.
Мы смотрели друг на друга через стекло удаляющегося тролемвая, разлучав-шего нас навсегда, и я размышлял: «Почему я любил женщин, а вот женщины никогда не любили меня, но всегда только себя во мне? Может быть, потому, что женщина для мужчины – цель, мечта, единственная цель всей его жизни? А мужчина для женщины – всего лишь средство для достижения цели? Целей женских, столь же частых, сколь и разнообразных ...»
Она не могла простить мне того, что я делал с ней в ванне и после, а я – не мог простить ей того, что она сделала со мной в луже и потом.
Всё это – отговорки.
Как же я буду жить без неё?