Случилось это в те времена, когда перестройка уже подходила к концу. Уже проходила эйфория от открытия всяких кооперативов и частных предприятий, а задержки зарплаты ещё только начинались. Был я тогда молод и работал дизайнером в одной частной фирме. Жил в Нижнем Тагиле, прямо в мастерской. Там я спал на продавленной раскладушке, там и работал. В пятницу вечером я уезжал к родителям. У них я мылся, отъедался, брал постиранные носки и футболки, и в понедельник утром уезжал обратно в Тагил.
Было солнечное весеннее утро. Я только что выгрузился из электрички и стоял на трамвайной остановке с сумками, дожидаясь трамвая. Таких, как я, дожидающихся трамвая, было довольно много. Мы стояли длинной и ровной шеренгой вдоль трамвайных рельсов, повернув головы налево. С минуты на минуту откуда-то издалека и снизу должен был появиться трамвай. Всё было знакомо и обыденно. Изредка проезжали машины, за вокзалом что-то лязгало и грохало, из громадных труб струился в небо почти невидимый в такую теплую погоду дым.
Этот человек появился неведомо откуда. Секунду назад его здесь не было. Он встал перед нами как актер перед зрителями. Действительно, было очень похоже. Мы стояли ровно, как солдаты в строю, а он был перед нами. Совсем как генерал, который собирается произнести речь. Сам же мужичок был низенький, пожилой уже, и весь какой-то взъерошенный. Одет он был, насколько я помню, в светло-серую куртку и тёмные брюки. Естественно, все мы перестали разглядывать туманную даль, и все наши взоры обратились на него.
-КГБ - сказал он – всё пропитало! Стукачи везде! Жизни от них нет!
Вот, примерно такие слова сказал этот взъерошенный мужичок. Ну, может, и не совсем такие. Дословно я не помню. Потом он вынул из кармана деньги. Денег было довольно много. Он их вынул из кармана и швырнул под ноги нам. Потом достал сберкнижку, разорвал, и тоже бросил. Снял с руки часы, швырнул и их. Мы все просто остолбенели.
Что могло довести человека до такого состояния? Какое КГБ, какие стукачи его так сильно обидели? Ведь это же не шутка – бросить на землю деньги, заработанные трудом. Этот человек совсем не походил на баловня судьбы, которому деньги достаются легко. Я знал цену деньгам. Я не был уже тем легендарным мальчиком, бросившим по легкомыслию своему в пруд рублёвую монетку, которую ему дал отец. В детстве историю эту мне часто рассказывали дед и бабушка. Заканчивалась история тем, что когда мальчик вырос и пошёл работать, отец пришел и попросил у сына рубль. Уже заработанный.
-А я его в пруд кину – сказал отец.
И конечно, сын искренне раскаивался в том, что давным давно он так некрасиво поступил с отцовскими трудовыми деньгами. С помощью этой истории меня пытались научить ценить деньги. Дизайнерский труд не был для меня ни лёгким, ни особенно приятным. Самым неприятным было общение с людьми. Для меня, человека замкнутого, общаться было трудно. Поэтому, к заработанным деньгам я относился бережно и почти все деньги отдавал родителям.
И то, что я увидел, меня просто потрясло. Слова же мужичка сильно удивили. Какие стукачи могли быть в мирном провинциальном городе Тагиле? Как мне казалось, там жили одни рабочие и художники. Не было в Тагиле крупных чиновников, генералов, дипломатов. За кем там было шпионить, на кого доносить? Какую такую военную тайну знал этот мужичок, что его преследовали сотрудники КГБ? Чем мог он подорвать и так разваливающийся на глазах социализм?
Кстати, примерно в то же время в Тагиле шпионская история всё же случилась. Несколько молодых людей пытались продать американцам план Уралвагонзавода. Того самого, где танки делают. Непонятно, зачем американцам этот план? Им что, со спутников не видно? Сотрудники КГБ действовали очень тонко и незаметно. Зная, что у одного из подозреваемых плохо с сердцем, они его даже арестовать ухитрились деликатно, не нанося ущерба слабому здоровью. Работа спецслужб в глаза не бросается. Обычный человек может прожить целую жизнь, так никогда и не встретившись ни с одним из их сотрудников.
Мужичка же этого, скорее всего, обидело собственное начальство. В то перестроечное время глупый и злой начальник, естественно, считался порождением гнусного тоталитаризма. А главной приметой тоталитаризма был всесильный и страшный КГБ. Поэтому, если начальник тебе чем-то насолил, он, несомненно, «человек оттуда».
Но что меня поразило ещё больше – это реакция людей. Тех людей, которые стояли рядом со мной на остановке. Всё заняло буквально несколько секунд. Люди мгновенно собрали все брошенные несчастным горемыкой деньги и без слов затолкали ему обратно в карман. Собрали все обрывки сберкнижки, подняли часы. И положили в другой карман его светло-серой куртки. Одна тётка успела поднять несколько бумажек и уже собиралась засунуть их в свой кошелек. Но чьи-то суровые пальцы вынули деньги у неё из рук и тоже вернули хозяину.
-Да он же их сам бросил – оправдывалась тётка.
Не прошло и минуты, как всё было кончено.
А мужичок, постояв немного, куда-то ушёл. Прошёл, видимо, у него этот порыв, этот приступ острого горя, гнева и отчаяния. Сменился тоской, долгой и тяжелой. И ушёл человек, унося тоску в себе. Да мы уж и не разглядывали, куда он там девался. Не разглядывали, потому что подошел, постукивая колесами, наш красный с белым трамвай. Со скрежетом отодвинулись все шесть широченных дверей и мы, подобрав сумки, стали втискиваться, ввинчиваться в толпу счастливцев, влезших в трамвай раньше нас.
Пока ехали, я всю дорогу укорял себя за то, что не догадался, не сообразил сделать то же, что и люди. Они вот сообразили, они смогли, а я стоял истуканом и в добром деле не поучаствовал. Об истории этой я помнил ещё несколько дней и всем подряд о ней рассказывал. Потом забыл. А теперь я пишу эти строчки и думаю вот о чём.
Отношение моё к моему родному русскому народу очень непостоянное. То я вижу его достоинства, то недостатки. Иногда со стыдом нахожу национальные недостатки и в себе самом. Отношение мое к народу колеблется от слезливой умилённости до полного презрения. Но когда я вспоминаю вот этот случай, меня охватывает гордость. Гордость за народ свой, который выдержал еще один небольшой экзамен на человечность.
А как поступили бы в подобной ситуации мои теперешние современники? Люди, развращенные идеологией торжествующего эгоизма. Неужто, кинулись бы на эти брошенные деньги, как воробьи на пшено? Как пираньи на свою жертву? Наступая друг друг другу на руки, стали бы подбирать запыленные и грязные бумажки? Я верю, что нет.
Потому что, как сказал один наш уральский поэт: «А сердце русское всё то же».