Чудеса

Кенга
- Приезжай, все мои уехали, я одна. Так хорошо! Я тебе покажу пушкинские места, - позвонила моя несостоявшаяся невестка  Полина.
- Сожалею, я бы с удовольствием, да завтра в 11 у меня эфир – пригласило русское радио Израиля.
Назавтра, безуспешно прождав «эфир» до тринадцати часом, перегладив за это время все белье, села в машину, доехала до станции Болшево и в кассе предварительной продажи взяла билет до Пскова,  тем более,  что помощник, который обычно остается дома с собакой в мое отсутствие, именно сегодня, именно только что позвонил и сказал, что он сейчас в пути – возвращается из деревни, где провел все лето – скоро будет и может меня отпустить.
Позвонила Линочке: - У меня билет на поезд в 18.28. Ты меня встретишь?  - Нет, тебя встретит шофер Иван, -  ответила  она лаконично, без радости в голосе.  «Что-то не то», -  подумалось мне.
На Ленинградском вокзале в ожидании посадки купила для Лины  брошь Лягушку. Это ее талисман. Возле прилавка с прессой заметила респектабельного господина в светлом, слегка помятом костюме, но именно эта помятость выдавала  натуральность ткани, столь своевременной для поздней, но еще необычно жаркой осени. Да  ведь это Вениамин Ильич, муж Полины! Нет, не может быть, она сказала, что мы будем вдвоем. Сходство? Но Веня уже пожимал мне руку и объяснял, что собрался неожиданно, так как у Лины внезапно поднялась температура, и он решил приехать и  самому забрать ее в Москву.
-Так может, пока не поздно,  мне лучше не ехать?
- Нет, уже все в порядке, ей стало лучше.
Мы разошлись – каждый в свой вагон: Веня - в мягкий, я - плацкартный. Давно не ездила на поезде. Предстояло провести в нем ночь.

Загорелые соседи – семейная пара (четвертое место пустовало) – возвращаются из Сочи. Посетовали, что море было бурное, почти не купались, только загорали. Муж – летчик – хоть сейчас снимай в роли летчика – хорошо сложенный, моложавый, недавно вышел на пенсию. Жена красивая и красноречивая, муж ею непрестанно любуется.   За чаем разговорились о случайном в жизни и отношении к нему. Чтобы убедить меня в закономерности событий, ниспосланных нам свыше, Ольга, так представилась соседка, привела пример, который не убедил меня, чего я не скрыла. Иногда я легко соглашаюсь и даже сама подтасовываю обстоятельства, которые легче объяснить логикой, но мне нравится придавать событиям литературную форму, а иногда логика мешает,  и тогда я упираюсь, не в силах, хотя бы из вежливости, согласиться.   И я поведала об одном случае, который мог меня поссорить с приятельницей, обществом которой я дорожу:  ее сын впервые пошел по грибы и собрал больше всех остальных.
- Как ты искал, ведь ты еще не умеешь? – спросила мама.
- Я  вошел в лес и попросил, чтобы  мне помогли. – ( Кого он просил,  мне неясно, но очевидно не спутников...) Мама, рассказывая эту историю, ожидала моей особой реакции на это чудо. Но я, противный логик,  не увидела ничего особенного. Мальчик знает, что грибам время; росту он небольшого; он ближе к грибам, чем взрослые, да и зрение у него острее; вероятно, тщеславен. Вот и удача. Мама смотрела на меня испуганно и огорченно. «Я хотела порадовать вас, а вы…»  Мы обе чуть не расплакались: она от моего непонимания важности события, я – от собственной нетактичности.
 – Но сделай я вид, что удивлена, вы бы заметили неискренность. Разве это лучше? –  пыталась оправдаться  я.
Попутчица на мой рассказ отреагировала кратко:
- Если не можете сказать «да», попробуйте не говорить «нет».
 Я получила замечательный совет. Ольга даже расшифровала ответ мальчика: ведь ему  больше  остальных хотелось отличиться.  Возможно, он обращался к собственному «я», и  значит, сконцентрировал внимание, волю, зрение. Вот это и есть « попросил помочь».
 Время приближалось к полуночи,  мы собрались укладываться,  как зазвонил мой  мобильный телефон.
- Добрый вечер, вы в эфире русского радио Израиля.  Мы позвонили вам домой, как и договорились…
 Оправдание, что я ожидала их в 11 утра, оказалось нелепым.  Вечерний эфир… оказывается… Тема «Муза поэта».  Похвалили мою книгу о Заходере, она  и навеяла  тему.  Спросили, как это я,  в нашем союзе, который, как отмечают наблюдатели, был удачным,  так легко отступила в тень.   «Потому, видимо,  и был удачным, что отступила. Отступила не по расчету, а  сознательно и радостно,  понимая  масштаб Заходера. Тем  более радостно,  что мне и не грозила собственная карьера. Я сделала «карьеру», став его женой».
И тут связь прервалась. Мои  невольные слушатели, услыхав имя «Заходер» - все поняли.  Они оказались (иначе просто не случается) поклонниками Бориса.  Мы забыли про сон.  Почитали  его стихи, переводы из Гете. Вспомнила, что в чемодане лежит «Винни-Пух…». Я имею хорошую привычку возить с собой (на всякий случай)  его книги. Спросила их фамилию, чтобы сделать надпись:   «Господам Комаровым замечательная сказка из Комаровки!»
 Вот и рассуждай после этого о случайностях  в жизни.

Поезд пришел  в половине седьмого. Иван – житель Пскова, встретил нас и промчал 120 километров за час – дороги хорошие, машины редки.  Дом друзей стоит крайним в деревне Воронич. Налево пойдешь – в Тригорское попадешь, направо – в Михайловское и Петровское, вернешься – окажешься в Святогорском монастыре.  Рядом – Городище Савкина гора.
 Завтракали, наблюдая в огромное окно кухни бескрайние холмистые поля, погруженные в туман, сквозь который прорисовываются отдельные  деревья.   Тишина.

Сувенирный лягушонок, присоединенный к себе подобным, оказался, как говорится, к слову, ибо мне тут же было предложено посмотреть на настоящих лягушек, поселившихся в  доме. Мы спустились в прачечную, расположенную через стенку от гаража в цокольном этаже.  Приподняв осторожно крышку унитаза,   увидели лягушонка, мгновенно ускользнувшего в сток,  я успела заметить лишь задние ножки, совершенно лишенные окраски.  Лина  рассказала, как накануне ей   пришлось отлавливать одного, неведомым образом  оказавшегося  на полу за стиральной машиной.  Когда Лина прикоснулась к нему веником, чтобы посадить на совок, бедняга так громко закричал, что  невестка  прибежала узнать,   кто так кричит. Перебежчика вернули в унитаз и прикрыли крышкой.   Теперь я  регулярно  спускаюсь понаблюдать подобное чудо.   В другой раз лягушонок был  не такой прыткий – я успела рассмотреть, что он крупнее, а за  длинные  ножки обозвала его Балериной.  Что это за порода лягушек, поселившаяся  в канализационной системе? Как они живут без света?   И как попали в закрытую систему?

Так что же случилось с  Полиной? Отчего она так внезапно занемогла? Проводив  своих  невестку с внуком,  сватью   и   их няньку, Лина принялась наводить чистоту. Ох, она это умеет! Вытряхнув для просушки набивку матраца с качелей, выстирала чехол. Когда он высох, она села на солнышке возле кучи  из обрезков  цветного поролона,  и  не спеша,   начала закладывать все обратно. К концу работы  уже ничего не соображала:  голова кружилась, подташнивало, а к вечеру подскочила температура выше 39! Она отравилась ядовитыми испарениями   синтетической набивки. Только через сутки к ней вернулось ощущение здоровья. Могло оказаться  хуже…

Четыре дня, проведенные в Пушкинских пенатах, пролетели незаметно.  Гостеприимные хозяева показывали  усадьбы,    уголки, связанные с великим Поэтом, даже тропинки, по которым он прогуливался, навещая соседей  этого благословенного края. Не покидало ощущение, что мы в какой-то другой стране или  в другом веке? Великолепная, почти нетронутая рукой человека, природа.  Музейные имения прошлых веков, в которых  не видно туристов и пустынные, очень хорошие дороги, почти без  машин. Сохранились даже участки дороги с  каменным покрытием  времен Пушкина.  Булыжник, уложенный  каким-то особенным способом, которым владел известный мастер - застыл  как вкопанный (не отсюда ли это выражение?). Бесконечные озера, реки, сосновые боры и березовые рощи, полные грибов. Навевают грустные размышления остовы помещичьих усадеб, церквей, винокурен, мельниц, льнозаводов и разрушающиеся деревеньки с редкими жителями. Указатели: «Страусы», «Молоко», «Мед».   Грибы не  упоминаются – они  и так  видны в каждом лесочке, на любой опушке.
Вениамин Ильич выехал на насыпь бывшей железной дороги, соединяющей некогда Петербург со Псковом. По ней, словно по колее, мы поднялись на высокую гору, с которой видны в низине два озера, окруженные лесами; холмы… Вид настолько прекрасен, что даже не хочется рассказывать – все равно не передать впечатлений. На горе сохранилась аллея, некогда защищавшая от ветра и снега прежнюю  железнодорожную станцию. Несколько полуразрушенных домиков, в которых доживают, не понятно  как,  люди.  Вода только под горой. Нет магазина, нет дороги, если не считать эту, опасную даже в хорошую погоду, а уж зимой… Однако возле одной из развалюх стояла легковушка с питерским номером, а перед домом свалены отлакированные брусья.
- Значит, уже купили домик и собираются строиться, - заметил Веня.
- А как же добираются сюда с таким грузом? 
- Да вот так же,  как и мы.   Кажется, есть еще одна дорога, хотя не лучше.  Обживают потихоньку эту Швейцарию.
Неподалеку, среди купы деревьев, увидели мужичка неопределенного возраста – он сидел на пеньке и в котелке, поставленном на очаг из нескольких кирпичей, помешивал какое-то варево.   Он тоже заинтересовался нами и спросил, что мы тут потеряли.  Недоуменно пожал плечами, услышав, что мы приехали полюбоваться  видом.   «Ну, и что здесь особенного?»
Налюбовавшись, я подошла к очагу, чтобы выразить благодарность «хозяину» за увиденное. На меня пахнуло ароматом грибов.   Он предложил  отведать кушанье. Это варево оказалось соблазнительной похлебкой из отборных  боровиков.    Я не отказалась  от грибка, а он позвал нас к себе домой, обещая накормить грибами до отвала. С сожалением простились.
Возвращаясь, с ужасом думала, что случись встречная машина – невозможно разъехаться.  Никто не встретился, зато в открытое окно машины можно было протянуть руку и с песчаного откоса доставать маслята.
- Чудо,  какое, - сказала я.
- Разве это чудо? Я тебе покажу настоящее чудо. Если осмелишься, то сможешь дотронуться до тела отца Кутузова, - охладила мой пыл Лина.  – Он в  полной сохранности лежит в подцерковье храма сельца Теребени.

И мы поехали в Теребени (в бытность – одно из сел вотчины князей Голенищевых-Кутузовых).  О батюшке, служителе тамошнего храма, я слышала раньше.  Мои друзья, поселившись в этих местах, поддерживают здешний приход – ведь его паства – несколько старух… Вот и сейчас они везут свертки, среди которых ладан из лучшей церковной лавки Москвы. Слух об интеллигентном батюшке (у него искусствоведческое образование) достиг ушей  любознательных прихожан других городов – люди приезжают издалека послушать проповеди отца Георгия, посмотреть на старинный деревянный храм. Лина рассказала волнующую историю,    связанную с этим храмом, историю, начавшуюся в Отечественную войну и закончившуюся в наши дни.

 Двум немецким солдатам был отдан приказ подняться  на колокольню храма и заложить там взрывчатку.  Возможно, вид, открывшийся с высоты, а может красота восьмигранного сруба – идеальная геометрия! – поразили солдат. У них не поднялась рука на такое варварство.  Это известно.  Но никто не знал,  что  они написали  об этом в незаметном месте на срубе  и оставили свои имена.  Полустершиеся  строки  обнаружила матушка, дама образованная, она  то и решила отыскать этих благородных людей или хотя бы найти их родных. И оказалось, что солдаты не вернулись с войны – пропали без вести. Это последнее, что узнали спустя так много лет их близкие…

 Отец Георгий был оповещен по телефону о нашем приезде. По этому случаю, он накурил в храме ладаном. Накурил от души… Сквозь прорези двух небольших окон на разных уровнях у самого купола, пробились солнечные лучи, под углом рассекая туманное пространство готического строения, высветив по собственной прихоти лики некоторых святых.  Да, здесь поработал художник. Кто он? Батюшка? Безвестный строитель этого здания? Или солнце, проникшее в окно?
Отец Георгий, большой, с седой бородой, «уже не такой толстый, - заметила Лина,  - он сел на диету и сильно похудел», -  в черном холщевом полу светском костюме, выглядел колоритно.  Мужчины обнялись. Я стояла в стороне, наблюдая.  Поздоровавшись с Линой, батюшка подошел ко мне.
- Так, - отец Георгий, внимательно рассмотрел  меня,  - значит, Галина? Тихая? Никакая вы не тихая, - обнял, словно старую знакомую и облобызал.  Поблагодарил за «Винни Пуха…», присланного мною, процитировал строки из этой сказки. Спросил, с кем из персонажей  ассоциировал меня  Заходер. «Пожалуй, с Кенгой – ведь я кормила всех рыбьим жиром и пересчитывала салфетки».  С интересом (взгляд искусствоведа?),   оглядел  мой туалет:
- Не из  парчи ли  пиджачок?
-  Скорей,  из гобелена.
- А сума,  из Парижа?
- Нет, из Лондона.
Словом, мы быстро и легко нашли общий язык.
- Чем  же  мне вас удивить? – и батюшка легонько подпрыгнул на одной из половиц подцерковья, добавив, - хотя поступать так безрассудно, ибо можно провалиться на отца самого Кутузова.  Он лежит как раз под этой половицей. Если залезете туда и проползете,  увидите   его в полном параде, совершенно целехонького. А матушка Кутузова превратилась в прах.
Я не рискнула ощутить очередное  чудо…
Продолжая удивлять гостью, отец Георгий предложил подняться на колокольню. Мы с Лииной через внутреннюю дверь храма  перешли в сруб колокольни. Возле лестницы, ведущей на вершину, свалена картошка, какие-то немудреные припасы.
- Это дары  прихожан, - пояснила Лина.
По винтовой лестнице  с шаткими перилами поднималась не спеша, рассматривая архитектуру строения, представляя, как видели это немецкие солдаты,  собираясь выполнить приказ. Бревнышко к бревнышку – плотно. А как точно сложены все восемь углов, с каждым рядом сужающихся к вершине колокольни… Посмотрела окрест. Видно далеко-далеко… И снова озера, речка, холмы, поля. Ширь и безмолвие. Нарушив тишину, мы позвонили в каждый из четырех колоколов. Два  из них особенно привлекли меня своим звучанием.
Нас пригласили в избу, где живут батюшка с матушкой. Ветхий домишко с печным отоплением.  На противне, выдвинутом из духовки,  сушатся грибы.  На стеллаже – книги по искусству, хорошая литература. И … «Винни-Пух…» Прощаясь, отец Георгий решил сразить меня окончательно, указав на домик, стоящий рядом с храмом.
- В нем недавно жила старушка, да сгорела…
- Как сгорела, ведь домик целехонек?
-  Да. Так и сгорела. Только сама. Сидела на стуле, сама сгорела до тла… И не только дом, но даже стул, на котором сидела, остался цел. Тело сгорело, а больше ничего. Бывает такое… 
Ну, не чудеса ли на этом свете?

2006-08