Почему?

          
                Антону Павловичу Чехову - моему любимому писателю.


     Сегодня она проснулась раньше обычного. Как и всегда, в этот печальный для неё день она старалась посетить могилу матери. Накануне прикупила корзинку цветочной рассады и приготовила всё необходимое для её высадки. Ехать было не далеко. Автобус от метро привозил к центру поселка, расположенного почти рядом с кольцевой автодорогой. Отсюда до кладбища оставалось пройти чуть более километра.
    
 Выйдя из автобуса и оглядевшись вокруг, она, в очередной раз, изумилась переменам. Каких нибудь лет пятнадцать назад на этом месте была старинная небольшая деревенька. От огромного города её отделял чудесный березовый лес. Мать любила бывать в нём. Иногда, в свободный день они все присоединялись к ней. Мать говорила, что после посещения этого леса она чувствует себя так же, как после посещения храма. И действительно, лес был великолепен. Прямые, белые стволы берёз взлетали высоко в небо, сплетаясь там в зелено-голубой купол. Под ногами расстилалось разнотравье, по которому были раскиданы искорки алой крупной земляники. Тогда ещё чумазая лапа города не затронула этих мест и все лакомились ягодой без опасения. 
   
  Пройдя лес насквозь, можно было выйти на его северную окраину, где и располагалась деревня. Видно было, что она доживает последние времена. О теплившейся жизни напоминали лишь утки в местном пруду, да раздававшееся изредка ликующее пение петуха. Людей не было видно. Весь облик деревни походил на забытую на стене картину.
   
  Затем наступили лихие времена и о прогулках в лес  и о деревне пришлось забыть. Но печальные события заставили вспомнить о ней, и о том, что на её окраине имелось деревенское  кладбище. Мысль, что родной человек найдёт своё последнее пристанище так недалеко и рядом с милым его душе лесом, не оставила сомнений в выборе места.
   
 Теперь, не реже двух раз в год, она приезжала сюда и всякий раз поражалась переменам, происходившим на этом небольшом кусочке земли. Сначала на той забытой картине какой-то другой художник грубо пририсовал производственные мотивы, затем, также нелепо, заселил все свободное пространство углами, кирпичом, бетоном. На каждый фрагмент нахлобучил  затейливую крышку и укутал в паранджу глухого забора. Деревенька расползлась и превратилась в "престижный" посёлок. Хотя появление огромного числа жилых домов, подразумевало наличие в них живых людей, однако на улице встретить кого-либо было почти нереально. Лишь изредка встречались один-два человека, скорее всего строители. Бросив  любопытный взгляд на редкого прохожего, обладатели чёрных глаз живо отводили их в сторону, всем своим видом давая понять: - «Нам нет до вас никакого дела и вы не трогайте нас». По узким, грязным, раздолбанным строительной техникой дорогам, как крысы на свалке, сновали иномарки с тонированными окнами. Однако, это движение ещё более прибавляло сюрреализма новой картине.
    
 Подходя к кладбищу, она опять, в очередной раз, удивилась как быстро это пространство заселяется новыми постояльцами. А проходя мимо могил, даже усмехнулась — это место показалось ей более живым, чем поселок. По крайней мере, на всех памятниках были выбиты имена почивших людей, со многих смотрели милые, улыбающиеся лица. Она взглянула  на овал с портретом её матери. Какой живой, добрый, лучистый взгляд! НЕТ, СМЕРТИ НЕТ! Есть только другая жизнь, уже, к сожалению, без дорогих тебе людей. Но есть память о них!
    
  Весь обратный путь она была переполнена этой памятью, ничто не отвлекало её. Раздражение ушло. Было и грустно и радостно одновременно.


    
     Только придя домой и напившись чаю, она почувствовала скорее не физическую, а какую-то душевную усталость. Хотелось от чего-то освободиться, что мешало памяти о той жизни, в которой была ещё мать. Можно было лечь и постараться ни о чём не думать. Но безделье  всегда наводило на неё ещё большую тоску. Она подошла к книжному шкафу. Подумала секунду и уверенно достала томик Чехова. Прилегла. Не глядя в оглавление, наобум открыла страницу.
   
  Она наслаждалась простотой и красотой языка любимого писателя. Только доктор мог так просто и изящно обнажить душу.
   
  " - Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, сказал студент, протягивая к огню руки, - Значит, и тогда было холодно, Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!
     Он посмотрел кругом на потёмки, судорожно встряхнул головой и спросил:
 - Небось была на двенадцати евангелиях?
  - Была, - ответила Василиса.
Если помнишь, во время тайной вечери Петр сказал Иисусу:  «С тобой я готов в темницу и на смерть». А господь ему на это: «Говорю тебе, Петр, не пропоёт сегодня петух, как ты трижды отречёшься, что не знаешь меня». После вечери Иисус смертельно тосковал в саду и молился, а бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал. Потом, ты слышала, Иуда в ту же ночь поцеловал Иисуса и предал его мучителям. Его связанного вели к первосвященнику и били, а Петр, изнеможённый, замученный тоской и тревогой, понимаешь ли, не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдёт что-то ужасное, шёл вслед... Он страстно, без памяти любил Иисуса и  теперь видел издали, как его били..."

   Книга разбудила вновь то неясное раздражение, посетившее душу днем, которое возникло от сопоставления жизни, в которой была мать, с жизнью новой: - "Вот так и мы, - подумала она, - подобно Петру, с внутренним изнеможением наблюдаем, как какие-то внешние силы, нисколько не считаясь с нами, вторгаются в нашу жизнь, решают в ней что-то, ломают привычный и понятный нам мир, возводя на его руинах только им понятный свой. И нет сил противостоять этому.
    
  " - Пришли к первосвященнику, - продолжал он, - Иисуса стали допрашивать, а работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь. Одна женщина, увидев его сказала: «И этот был с Иисусом», то есть что и его, мол, нужно вести к допросу. И все работники, что находились около огня, должно быть, подозрительно и сурово поглядели на него, потому что он смутился и сказал: « Я не знаю его». Немного погодя опять кто-то узнал в нём одного из учеников Иисуса и сказал: «И ты из них». Но он опять отрёкся. И в третий раз кто-то обратился к нему: «Да не тебя ли сегодня я видел с ним в саду?» Он третий раз отрёкся. И после этого раза тотчас запел петух, и Петр, взглянув издали на Иисуса, вспомнил слова, которые он сказал ему на вечери... Вспомнил, очнулся, пошёл со двора и горько-горько заплакал.... ".   

   Опять грусные мысли об ушедшем прошлом, никак не желающие отпускать её сегодня,  прервали чтение: - "Да, трагедия Петра в той или иной степени есть и наша трагедия, по неспособности противостоять силе, несоизмеримой с нашей, все мы подобны Петру. Но как принимать себя такими, как идти по жизни с таким грузом несовершенства? И есть ли путь к совершенству большему? И не путь ли к нему уже одно то, что мы сознаём это наше несовершенство? Не это ли делает нас выше и сильнее той силы, которая по хозяйски распоряжается нашей жизнью? Но радость ли это? 

     "Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться Василиса вдруг всхлипнула, слёзы крупные, изобильные, потекли  у неё по щекам, и она  заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слёз....
     Теперь студент думал о Василисе: если она заплакала, то значит, всё происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет к ней какое-то отношение...
     Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра.
     И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, - думал он, - связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой"..., - читала она дальше.

   Да, радость, пожалуй, в том, что, как бы ни менялась на земле жизнь, всегда будут  люди, даже разьединённые временем, которые смогут понять тебя. В этом смысле ничего не меняется в мире, и чувства - это то, единственное, что остается неизменным и всеобъединяющим. Разъединяет нас разум, грубая как лом сила, властвующая над материальным миром. Чувства же принадлежат самому человеку, они близки ему, никогда ему не изменят и никогда его не покинут. И даже лом не может противостоять им. И чем тоньше, нежнее, терпимее чувства, тем безоружнее сила. Вот только нужно время, чтобы примирить разум и чувства, чтобы они слились воедино в правду и красоту. Но времени всегда почему-то не хватает. Почему?!

    Она опять взялась за книгу: - "А когда он переправлялся на пароме через реку и потом, поднимаясь на гору, глядел на свою родную деревню и на запад, где узкою полосой светилась холодная багровая заря, то думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле..."
      
    Она отложила томик. Слёзы мешали читать. - "Да, как все мы страстно желаем этой ПРАВДЫ и КРАСОТЫ! Как желал её Петр! И почему, почему нам всегда что-то мешает!? ПОЧЕМУ-У-У-У?"