В нашей деревне на улице Приозёрной живёт очень красивая тётя Варя. В сказках такими красивыми бывают королевы или, может, принцессы. Только принцессы же не взрослые, а наша тётя Варя хоть и молодая, но уже взрослая. Наверное, если бы она жила в сказочном царстве-государстве, то звалась бы королева Варя. Не знаю, как человек получается такой необыкновенной красоты?
Мой дед говорит: «Варвара у нас - красавица писаная». Мне дедовы слова очень нравятся! «Красавица писаная» – это ведь по-доброму, не то, что, например, «Лёнька-безногий». Я когда такое слышу, всегда сердитая становлюсь. Даже ещё сильнее, чем сердитая. Просто сама не знаю, какая сердитая. Вот становлюсь, и всё! А дед мне сказал, что не из-за чего сердиться, потому что люди не со зла так называют нашего дядю Лёню, а по плохой привычке, и не враз от неё отвыкнешь.
Не нравится, в общем, деду моё сердитство.
Я вот однажды рассердилась, а дед смотрел-смотрел на меня и говорит:
– А ну-ка, внученька, подойди к зеркалу!
– Прямо сейчас? Зачем? Я же, деда, сержусь, и мне ни капельки не хочется к зеркалу подходить.
– А ты всё-таки подойди да посмотрись в него, голубушка моя.
Я вздыхаю и иду к нашему с дедом большому зеркалу.
Я смотрю, и дед – тоже.
– Ну что? Узнаёшь себя? А то, может, не узнаёшь? Может, не ты там отражаешься?
А кто там ещё-то? Я, конечно. Только щёки у меня почему-то очень красные и волосы сильнее всегдашнего торчат во все стороны. И, если по-честному, прав мой дед – какая-то я на себя непохожая.
– Эх, Оленька, Оленька! Нравится тебе твоё сердитое отражение?
Да уж. Нравится... Совсем и не нравится. И зачем только дед меня к зеркалу привёл!
– Что молчишь, внученька? Или сказать нечего? Ну, молчи-не молчи, а вижу я, что не нравится тебе твоё отражение. Вот и не будь такой! Надо уметь себя сдерживать.
Хорошо деду! Он-то уже давно научился не сердиться, просто скажет тихо – и всё понятно. А у меня почти никогда не получается, как у деда.
Мне, конечно, тогда совсем не понравилось моё сердитое отражение, только дядя же Лёня не виноват, что он такой! Мне его жалко, вот и сержусь да сержусь из-за этого слова – «безногий» и что взрослого человека Лёнькой называют. Можно же просто Лёней! А то, главное, Лёнька – да ещё безногий. Уж хотя бы тогда звали «Лёня с одной ногой». Это ведь не так обидно! Только, конечно, всё равно не очень-то приятно, когда всё время говорят, что у тебя одна нога.
Вот мне, например, часто говорят:
– Ох, Оленька, а бант-то у тебя съехал! Давай-ка поправим!
А я же и так знаю, что съехал. Как он удержится на макушке, если сам такой скользкий, да ещё и волосы под него не соберёшь, они же у меня непослушные и всегда во все стороны торчат, потому что кудрявые! Я бы вообще этот бант никогда не завязывала, а дед любит, когда я с бантом, говорит, что он меня украшает. Вот я и терплю для деда – я для него хоть что согласна терпеть и не сердиться.
А если я всё-таки снова делаюсь из-за чего-нибудь сердитой и не могу быстро успокоиться, то дед хитренько так меня просит:
– Ну-ка, милая моя внученька, вспомни про зеркало! Как хорошо оно тебе твои сердитки показало. Спрячь-ка их в самый дальний уголок!
Я сначала, давно ещё, не понимала, что за сердитки такие? Думала, может, надо секретик под стёклышком сделать. А дед мне рассказал, что сердитки – это смешинки наоборот. От смешинок всем бывает весело, а от сердиток – ни капельки. Если на кого-нибудь нападут сердитки, как, например, на меня весной напала ветрянка, лучше уж сразу их спрятать, а то другим людям тоже рассердиться захочется и тогда получится совсем уж сплошное сердитство.
Прятать сердитки очень просто, дед меня быстро научил.
Надо прижать ладошки друг к другу уголком – как будто маленькая крыша у домика, только вверх ногами. Потом закрыть этой крышей рот и прошептать: «Сердитки-сердитки, перестаньте меня сердить!» – быстро ладошки захлопнуть и чуть-чуть так подержать. А потом в какой-нибудь уголок – хоть в кухне за печкой, хоть в дальней комнате за комодом, хоть во дворе у конца ворот – надо взять и стряхнуть ладошки, как будто они в песке или в муке. Сердитки в том уголке спрячутся и не захотят больше оттуда вылезать – им же не нравится в прижатых ладошках сидеть, места-то мало. А без сердиток никто-никто сердитым не бывает, я знаю!
А сегодня сердитки напали на нашу красавицу писаную тётю Варю! Сначала мы с дедом, конечно, не знали про это и думали, что тётя Варя просто так зашла – к нам с дедом гости часто просто так заходят чай пить. А потом оказалось, пора тётю Варю учить сердитки прятать. Она очень, очень рассердилась на своего дядю Петра. Дядя Пётр – это тёти Варин муж, в общем, её половинка.
– Варвара, ты у порога не стой, в дом проходи!
Дед позвал тётю Варю, потому что она стояла в сенцах.
– Да я на минуточку, Андрей Иванович. Хочу только попросить, чтобы вы с Петей моим поговорили.
– Ну, на минуточку – так на минуточку, только не привык я у порога разговаривать. Ты уж зайди, Варвара.
Молодец у меня дед! Всегда человека в дом приглашает. Я тоже у него учусь. Правда, Виталика и приглашать не надо, он и так сразу в дом проходит, если меня нет на улице. Но зато я других людей приглашаю, если кто-нибудь к нам пришёл, а деда дома нет – он, например, у колодца или в огороде. Я тогда провожу гостя в комнату, а сама бегу за дедом – я же всегда знаю, где он. А гостю и просто так посидеть нравится – у нас же диван удобный, на нём хоть сколько сидеть не надоест. Нам с дедом даже иногда говорят, что хоть сто лет бы у нас сидели.
Мы с дедом гостям радуемся – они хорошие гости, наши, деревенские. Бывают, конечно, и плохие гости, которые, например, пьяные. Они ругаются непонятно из-за чего, хотят пить не чай и сердятся. Только такие гости у нас бывают редко. Дед тогда меня быстренько в другую комнату отправляет рисовать или книжки читать или на улицу, если там погода хорошая и не темно. Он с такими гостями быстро управляется, потому что умеет хоть с кем по душам говорить, даже с очень сердитым человеком. По душам – это значит по-доброму. Дед поговорит по-доброму, и плохой гость перестаёт быть плохим, делается спокойным и даже хочет пить чай, хоть сначала и совсем не хотел.
Тётя Варя, конечно, не плохой гость – она же не пьяная и не ругается, а просто рассердилась на своего дядю Петра. Мне очень хочется всё время на неё смотреть! Очень я люблю нашу красавицу писаную! Вот бы тётя Варя перестала сердиться и согласилась чай пить! Я бы тогда на неё вдоволь насмотрелась.
– Тётя Варя, вам кружку доставать?
Я уже достала из буфета мою и дедову кружки и жду, что ответит наша гостьюшка.
– Оленька, ты не спрашивай, а доставай. Чаю на всех хватит, – дед уже поставил самовар и теперь насыпает траву в маленький круглый чайничек.
Конечно, хватит! У нас воды что ли нет? Полный колодец! Дед сейчас такой чай заварит, пальчики оближешь. Его и без всего вкусно пить, сам по себе. А у нас с дедом ещё и печеньки есть, и маленькие сушечки. Будет тёте Варе радость! Может, не придётся тогда учить нашу писаную красавицу сердитки прятать – если она обрадуется, то сердиться же перестанет! Не может же человек в одно время сердиться и радоваться!
– Спасибо, Оленька. Вот, какой помощницей дедушке растёшь! – тётя Варя обнимает меня, а я думаю – может, если близко с красивым человеком постоять, можно от него заразиться и тоже стать таким красивым?
На всякий случай, ещё ближе прижимаюсь к тёте Варе. Чтоб уж наверняка красавицей стать.
– Что, Оленька, люба тебе наша гостьюшка? Вон, ластишься как, – дед улыбается, а я же не могу ему прямо сейчас рассказать, что это я так заражаюсь тёти Вариной красотой. И, если по-честному, мне очень люба тётя Варя. А люба – это когда так нравится, так нравится, что по-другому не скажешь.
Тётя Варя стесняется от дедовых слов, а потом тихонечко спрашивает:
– Андрей Иванович, как мне отговорить Петю не ездить больше на ту работу? Можно ведь устроиться поближе к дому, а он и слушать не хочет, говорит, там хорошие деньги платят, а я тут совсем извелась без него. Поговорите с ним, может, хоть вас он послушает.
Я во все глаза смотрю на тётю Варю и представляю, как она сидит без дяди Пети одна-одинёшенька, слушает грустную песню и прижимает руки туда, где у нас живёт душа – на одну пуговку ниже самой верхней у халатика. И что это за работа такая, что надо всё время уезжать? Я бы конечно, спросила, но вмешиваться в разговор взрослых людей нельзя, дед меня этому давно уже научил. Надо тихонечко допить свой чай и выйти из-за стола, а взрослые пускай себе говорят о своих делах.
– Оль! Ты дома? – Виталик приоткрыл наши ворота и кричит меня.
– Подожди, я сейчас!
Обнимаю по очереди деда и тётю Варю, хватаю с тарелочки несколько печенек и бегу к Виталику. Мы садимся на лавку за воротами, я угощаю Виталика и рассказываю, что сейчас у нас в гостях тётя Варя, которая красавица писаная.
– А что такое «красавица писаная»? – Виталик жуёт печенье и смотрит на меня.
– А то, что тётя Варя красавица-раскрасавица, как королева! Понимаешь?
– Не-а... – Виталик мотает головой, ему же неудобно говорить с полным ртом.
– Не понимаешь?! Ты что! Ты разве тётю Варю не знаешь?! Не видел, какая она красивая?!
Я даже с лавки соскакиваю, усидеть не могу. А Виталик спокойненько доедает печенье и говорит:
– Да видел я тётю Варю. Сто раз. Она добрая и грустная.
Я тут же вставляю:
– И красавица писаная!
Виталик внимательно смотрит на меня, а потом шепчет:
– Оль! Если честно, мне ты больше нравишься.
– Я?! Больше, чем тётя Варя?! Ты что, Виталь! У меня же волосы в разные стороны торчат, и бант вечно съезжает! Вот, смотри!
Виталик рассматривает съехавший бант.
– Ну? Видишь?
– Вижу. Ну и пусть съезжает! Тебе так тоже красиво.
У меня от возмущения даже воздух куда-то девается, и я говорить не могу, хоть и открываю рот.
Зато может говорить Виталик:
– Оль, ты сейчас очень похожа на рыбу – она тоже рот открывает, а говорить не может.
– Никакая я не рыба! У меня и плавников нет. И чешуи нет. У меня просто воздух куда-то делся.
– А куда воздух делся? – Виталик глубоко вдыхает. – Вот он! Дыши, сколько хочешь!
– Куда-куда... Не знаю - куда...
Я снова сажусь на лавку. Это что же такое получается? Виталик сказал, что мне и со съехавшим бантом красиво. Я, значит, тоже красавица? Ух, ты! Совсем чуть-чуть близко с тётей Варей постояла и сразу красотой заразилась!
– Виталь, я не просто так красивая! Я от тёти Вари заразилась!
Виталик долго на меня смотрит, прямо как мой дед. Смотрит и смотрит.
Я не вытерпливаю и спрашиваю:
– Ты чего так на меня смотришь? Лучше садись близко со мной. Посидишь, как я с тётей Варей, заразишься от меня и тоже станешь красавицей писаной. Красавцем... Ну... Красивым, в общем.
Хотя, зачем Виталику заражаться? Он и так красивый. Я же вижу! Конечно, не как тётя Варя, но в сказочном царстве-государстве он уж точно бы мог Виталей-царевичем зваться!
– Оль! Ты не заразилась! Ты такая и была! Красивей других девчонок.
Я перестаю представлять Виталика Виталей-царевичем и спрашиваю:
– А ты бы стал жить со мной в сказочном царстве-государстве? Твою бабушку Катерину и моего деда мы бы с собой забрали.
– Стал бы.
– А как бы там меня звали?
– Олей.
– Ты что! В сказочных царствах-государствах всех не так зовут. Вот ты бы звался Виталя-царевич!
– А-а... Ну, тогда ты будешь Оля-царевна.
Я задумываюсь. Конечно, королева Варя мне нравится больше, но я ещё пока совсем не взрослая, не получится у меня королевой быть. Ладно, буду тогда пока Оля-царевна. А дед мой будет царь-дед Андрей Иванович, а бабушка Катерина – царица-бабушка Катерина. Хорошо нам всем будет в нашем сказочном царстве-государстве! С нашей красотой писаной и без сердиток.