Эпизод 11. Последнее слово

Элоиза
  Лихорадка растянулась на четыре или пять дней. Я потеряла им счёт.
  Плохо помню, как добралась в ту ночь до дома. Долго стучала кулаком в дверь – монотонно, размеренно, как молотобоец в кузне. Пока не открыли. Вокруг всколыхнулась суета, женщины причитали, отец что-то бубнил. Смутно припоминаю, как мне мыли ноги в тазике, укладывали в постель, совали под нос кружку с горячим питьём…
  Мне было уже всё равно, что со мной вытворяют и что происходит вокруг.
  Жизнь потеряла смысл.
  Большую часть времени я так и валялась в постели, под кучей одеял. Прогулка под дождём не прошла даром. Тело, пылавшее снаружи, содрогалось от внутреннего холода. Полагаю, у меня был жар с ознобом.
  Приходил доктор: солидный благообразный господин лет пятидесяти. Заглядывал мне в горло, оттягивал веки, прослушивал дыхание через деревянную трубочку. Прописал какой-то гадостный отвар, трижды в день. Я добросовестно глотала лекарство, от которого дико тошнило. Но и это уже было мне безразлично.
  Вместе с болью и тошнотой в мозгу билась одна и та же мысль: я ничтожество.
  Бездарность. Ничтожество. Жалкая никчёмная тварь. Коль скоро я не способна вызвать в человеческом сердце не то, что любовь, а даже элементарную симпатию, то и не заслуживаю участи лучшей, чем имею. Всё, что я получила – это лишь самое естественное развитие событий. Я не пригодна ни для чего иного, кроме бессмысленных бесконечных страданий.
  Всё чаще в доме звучало вычурное слово: экзорцизм. Его произносили многозначительным шёпотом, с придыханием, с трагическим выражением лица, и сопровождали косыми взглядами в мою сторону.
  Экзорцизм – от греческого «exorcio» - «обязывать клятвой», «заклинать». Как будто я не понимаю, кого именно и какой конкретно «клятвой» собираются «обязать»! Что ж, это будет закономерный итог моих злоключений. История моих бедствий получит единственно верное окончание.
  Давайте уж, что ли, экзорцируйте побыстрее. Туда мне и дорога. Как он сказал? «Убирайся ко всем чертям…». Нет, не так. Он сказал: «Возвращайся в преисподнюю».
  Я жажду получить справедливое возмездие за мою полную несостоятельность. Я заслуживаю самого сурового наказания. Я не имею права даже зваться демоном. Позор воздушного племени! Только смерть избавит меня от страданий. Но, кажется, я бессмертна? Или уже нет? Впрочем, какая разница… Люди склонны считать, что после смерти у них всё кончится – а оно только начинается. Я полагала, что у меня всё только начинается – а оно взяло и разом закончилось. Мир вывернулся наизнанку… Какая разница…

  Сегодня утром приходил Виктор. Якобы, обеспокоенный состоянием Марии. Ещё бы – одна из самых пунктуальных его прихожанок уже неделю не показывалась в церкви! А памятуя о том, что у неё в последнее время отмечалось некоторое расстройство здоровья, он испытывал вполне естественную тревогу: не случилось ли чего? Не требуется ли помощь? Вот и зашёл узнать.
  Родители встретили его суетливым оживлением.
  - Проходите, отец Виктор, располагайтесь… Мария – ничего, только простыла, у неё жар, пятый день в постели…
  Отец нервно поджимает губы, но они всё равно дрожат. В глазах у матери стоят сдерживаемые из последних сил слёзы. Они плещутся, как два озера, готовые перелиться через края берегов…
  - Убегала из дома… Как – непонятно, через окно, что ли? Все двери были заперты изнутри… Явилась среди ночи, колотила в дверь, перебудила весь дом… Вся мокрая до нитки, насквозь, на улице – ливень… Ничего не слышит, не соображает, как опоённая чем… Ничего не говорит, молчит, и лицо такое… застывшее…. Словно неживая уже… С тех пор вот и с постели не встаёт… Горячка началась… Доктор Жирандоль подозревает пневмонию…
  Мать уже рыдает, отвернувшись к стене, закрывая лицо платком. Отец не знает, к кому броситься -  к ней или к дорогому гостю. Однако, Агнесса находит в себе силы собраться с духом и продолжить:
  - И Вы знаете, отец Виктор… Когда она пришла… На ней из одежды была только какая-то накидка… чужая… А под ней, - голос матери падает до шёпота, - она была голая… совершенно!
  - Я знаю, - ЕГО голос звучит, словно гром среди ясного неба. От неожиданности я едва не свалилась с потолка. Оказывается, во мне на минуту пробудилось прежнее любопытство, и я, покинув бесполезное ныне тело, просочилась в комнату этажом ниже, чтобы подслушать разговор.
  И тут – нате вам! Неужели он совсем ничего не собирается скрывать? Любой порядочный мужчина на его месте умолчал бы об этом сомнительном эпизоде. Ведь это бросает тень не только на честь дамы (какая уж тут честь, если голая является посреди ночи!), но и на его собственную репутацию. А он, как-никак, священник! Что о нём подумают в приличном обществе?
  - Она приходила ко мне, - твёрдо продолжает Виктор.
  Родители оба, кажется, на грани обморока. Что-то им сейчас рисует воображение?
  - Она пришла не по своей воле, - поспешно поясняет Виктор. – Её вёл вселившийся демон. Мадмуазель Мария не могла контролировать свои действия.
  - И… что? – дружно ахают супруги де Мюссе.
  - Не волнуйтесь, пожалуйста, всё в порядке. То есть, как сказать, в порядке… Демон всё ещё живёт в ней, с этим я пока ничего не смог сделать…
  - А… со всем остальным? В смысле, для чего она… он, демон, приходил к Вам? И почему он выбрал для своих целей её, нашу дочь? Что она у вас делала?!
  Вопросы вылетают в него с двух сторон, без пауз, как снаряды при перекрёстном обстреле. Наконец-то наш Непогрешимый, кажется, смущён. По крайней мере, опускает очи долу.
  - Демоны приходят к людям, чтобы вовлечь их во грех. И этот демон ничем не отличается от прочих.
  Нет, ну каково, а?! Ничем не отличается от прочих! Он когда-нибудь перестанет смешивать меня с грязью?! Я не нахожу места от возмущения. В гневе хватаю со шкафа какой-то предмет – им оказалась довольно крупная книга – и запускаю в дальний угол. Со стороны смотрится жутковато: книга сама собой поднимается в воздух, стремительно проносится через комнату, трепеща растопыренными страницами, с силой ударяется о противоположную стену и обрушивается на пол. Злость придала мне сил – иначе я вряд ли справилась бы с перемещением столь увесистого объекта.
  Агнесса с криком подскакивает к мужу, он прижимает её к себе. Виктор бросается между ними и книгой, словно пытаясь защитить их собой от неведомой опасности. Но книга уже вполне безобидна. Мимоходом отмечаю её название: «Парцифаль». Ещё один роман-сказка про вымышленную любовь и жизнь… Как много в этом мире вымышленного…
  Получив некоторую разрядку чувств, снова поудобнее устраиваюсь под потолком.
  - Демон всё ещё здесь, - сообщает Виктор взволнованно. – Это был он. Он нас слышит.
  - О Боже! – мать хватается за голову. – Господи Иисусе Христе…
  Отец торопливо крестится.
  Виктор осторожно подбирается к книге. С опаской берёт её в руки. Рассеянно пролистывает. Откладывает в сторону. Потому что сама по себе книга в данной ситуации совершенно ни при чём.
  - Против демонов есть единственное оружие, - говорит он. И голос его звучит устало. – Это наша с вами вера. И молитва. Сила Господа безгранична. Господь может повелеть любому демону, и демон подчинится. Но мы должны очень попросить. Мы должны молиться, все вместе.
  - Да, - всхлипывает мать.
  - Да, - кивает отец.
  - Необходимо провести процедуру изгнания. Ритуал экзорцизма. Я поговорю с епископом – думаю, он даст разрешение. У меня уже есть небольшой опыт… в этом вопросе.
  - Святой отец! – Агнесса хватает его за руку. – Пожалуйста… помогите… как-нибудь… Я больше не выдержу этот кошмар!
  - У нас есть кое-какие сбережения, - вступается отец. – Мы соберём, сколько нужно. Вы только скажите.
  - Деньги не нужны, - решительно заявляет Виктор. – От нас с вами потребуются вовсе не финансовые затраты. А совсем другие. Вы понимаете?
  «Какие мы благородные! – кривляюсь на потолке. – Денег не берём! Другой бы ободрал наивных, как липку…». Всё равно никто не видит мои ужимки.
  - Насколько это опасно? – спрашивает мать.
  - Трудно сказать заранее. Обычно демон не может причинить человеку ущерб, хоть и издевается всячески: заставляет принимать вычурные позы, гримасничать, совершать неестественные движения, биться в припадках, разговаривать чужими голосами. Всё это лишь выглядит жутковато, и предназначено именно для того, чтобы запугать окружающих. Демоны любят играть на публику. Эпатировать. Но всё это разом заканчивается, когда демон выходит из человека. Человек сразу делается совершенно здоров. В худшем случае, могут остаться синяки – скажем, от ушибов о мебель.
  - Вы сказали: «ОБЫЧНО не может причинить ущерб», - замечает отец. – Значит, бывают исключения? Что бывает в самом худшем случае? Только скажите правду! Она может умереть?
  - На всё воля Божья, - опускает голову Виктор. – Я лично никогда не сталкивался со случаями смерти в ходе экзорцизма. Но… не могу полностью исключить такую возможность. Потому что будущее каждого из нас доподлинно известно только Господу. А я – лишь Его слуга.
  «Сколько пафоса!» - мысленно фыркаю со своего места.
  - В любом случае, - заканчивает Виктор, - душа каждого из нас предназначена для вечной жизни. И тот вред, который демон способен нанести сейчас душе, гораздо страшнее любого вреда, причиняемого телу.
  Никто не пытается спорить.
  - При процедуре обязательно должен присутствовать врач, - уточняет Виктор. – Полагаю, мэтр Жирандоль согласится. Я очень ценю его как специалиста. Он вовремя предупредит, если возникнет какая-либо угроза здоровью.
  С минуту все молчат. Каждый погружён в свои размышления.
  - Вы заглянете к Мари? – спрашивает мать. – Ей так нужна Ваша поддержка!
  - Да, конечно…

  Шаги по лестнице. Сейчас Виктор появится возле больной. Не хочу с ним разговаривать! Меж нами уже всё сказано, раз и навсегда. Пусть теперь общаются сами, а я лучше посижу в сторонке.
  - Мадмуазель де Мюссе? – его голова просовывается в дверь после стука.
  Мария поспешно приподнимается на локте. Тут же морщится от усилившейся головной боли.
  - Доброе утро, святой отец. Или уже день? Я, кажется, перестала ориентироваться во времени, - она виновато улыбается. Улыбка получается кислая.
  - Ещё пока утро. Можно?
  - Конечно можно, что Вы спрашиваете…
  Он придвигает стул, садится возле кровати.
  - Как Вы себя чувствуете?
  - Не очень… Папа с мамой сказали, что я куда-то ходила ночью под дождём. А я опять ничего не помню… Наверное, я всё-таки схожу с ума. Как бабушка. А родители ничего мне об этом не говорят из жалости… Ладно, пусть…
  - Мадмуазель де Мюссе, Вы что-нибудь помните из событий той ночи? Ну, когда Вы… простудились? Хоть что-то – помните?
  - Помню, я стояла у окна. Демон опять управлял мной, полностью – я могла только наблюдать. Было уже темно… Она, то есть, я, залезла на подоконник… Она уже так делала раньше. Сначала я думала, что она хочет меня убить – разбить о землю. Но потом оказалось, что она как-то летает, что ли… Выпрыгивает из окна и не разбивается. Даже не падает. Просто встаёт на ноги на землю, и всё. И идёт дальше. В тот раз было то же самое…
  - А потом? – Виктор напрягся.
  - Не помню, - Мария виновато пожимает плечами. – Я снова начала осознавать себя уже здесь, дома, в постели. Меня сильно знобило. И мама спрашивала, куда я ходила ночью…
  Мы оба с Виктором почти одновременно испускаем вздох облегчения. Он к тому же ещё и размашисто крестится. Хоть в чём-то наши чувства совпали! Выходит, Мария, можно сказать, отсутствовала во время моего позорного, унизительного отступления. Какая радость! Я готова возблагодарить её слабый рассудок, который столь своевременно отключился.
  …Пока они болтают ни о чём, во мне вызревает одна идейка.
  Вот, Виктор уже распростился с ней и развернулся к выходу. Я молниеносно влетаю в мозги девицы и принимаю управление. Столь быстро, что священник даже не успел поставить на землю поднятую в шаге ногу.
  - Эй, Вик! – окликаю его устами Марии, с ехидцей.
  Он дёргается, как от удара, и быстро оборачивается.
  - Рубашечку-то верни, - глумливо ухмыляюсь я девичьими губками. – За неё, никак, деньги плочены. Не казённая, чать! На всех не напасёшься!...
  Ах, как он слетает по лестнице галопом – спотыкаясь на каждой ступеньке и сбивчиво бормоча молитву! Ах, как сладостна месть! Один – один. Хоть я и ничтожество, но последнее слово осталось за мной.
  Теперь уж точно – последнее…».