Александр ГЕРАСИМОВ
ГОРОД
Андрею Нестерову
…В 1896 г. город не имел ни водопровода, ни
канализации, почти все население пользовалось водой из
Муховца, только 5 колодцев имели годную для питья
воду. Существовала 1 больница на 15 коек. С 1865 г.
действовала четырехклассная прогимназия, в конце 1870-х г.
были городские 4-классное и церковноприходское училища,
частный пансион для благородных девиц, с 1874 г. - частная
библиотека, с 1885 г. - музыкально-драматическое общество
любителей, в 1903 - 1904 гг. 2 гимназии…
(Историческая справка)
Город стонал и охал – и то. Шутка ли сказать – в обед тыщу лет! В доисторические времена он помещал с полдесятка церквей и несчетно разных молельных домов, два рынка, цирк, зверинец, больницу, несколько гимназий, училищ и даже Пажеский Корпус. В числе проживающих по статистической справке, кроме других прочих, числились эфиоп, сколько-то ассирийцев и два американца. В 1939 году после совместного парада и смотра войск немецкие офицеры в обнимку с политруками Красной Армии гуляли по улицам Города…
***
Много позже, в 19.. году городские власти решили, что коттеджная застройка в центре морально устарела, и прелестные краснокирпичные, на совесть сработанные добросовестными немецкими военнопленными особняки своими высокими каминными трубами только зря небо коптят, и следует их посносить к чертовой матери. А на их месте возвести современные здания, которые будут символизировать… ну, в общем, будут символизировать. Ну что же, как говорится, ломать – не строить. Только в нашем случае эта банальность не сработала. Скорее так: дед бил, бил – не разбил, баба била, била… ну, короче, до мышки дело не дошло – взорвали квартал так, что мама не горюй! Потом в соседних домах окна месяц стеклили.
Ладно. Сломали – давай строить. А кто строить давай? Строители коммунизма. Ну и слепили оне на пересечении улиц имени злоебучего теоретика всемирной революции дедушки Карламаркса и теплого приятеля афроамериканца земли русской, польского сочинителя Адама Мицкевича сказочную конструкцию из стекла и бетона, многоквартирный жилой дом повышенной комфортности. А в цокольном этаже строения решили устроить место для культурного питания и отдыха неработающего в вечернее время трудового населения. Назвали пищевую точку древним именем Города – «Берестье». Тем более, когда брали песок для строительства, в карьере случайно расковыряли древнее городище. Раскопки обнесли забором и поставили часового сторожа.
Оформители-монументалисты расстарались на полную ногу. Стены отделали чернеными бревнами, колотым гранитом и речными окатышами. В вестибюль водрузили медную выколотку, парафразу на Васнецовскую «Богатырскую заставу». Навешали крестьянской утвари, тележных колес, еду стали подавать в глиняных горшках и кривеньких саморобных мисках. В общем, всё, как положено. Однако свободные от созидательного труда работники не спешили выпить легкого вина под изысканный деликатес. Оне предпочитали забираться с ногами на скамейки возле пивных точек и, посасывая хвосты сушеных окуньков, вести неторопливую беседу за парой кружек пива, добавляя для крепости, купленную заранее водочку. Так что вечерами в просторных залах новоустроенного заведения царила звонкая тишина. Не помогло даже приглашение на работу ансамбля балалаечников.
Через дорогу напротив «Берестья», там, где раньше в приусадебных двориках росли абрикосы и «белый налив» выторчился в небо безобразный серый куб загадочной масонской ложи – «Облмежколхозстрой». Осталась в городе нетронутой одна только улица, названная именем геройского летчика Левоневского.
Вообще градоначальники с Городом особенно не чикались. На месте великолепного здания хоральной синагоги устроили кинематографию «Беларусь», в кафедральном соборе св. Петра и Павла – городской архив, в польском костёле - музэй краеведения, вместо немецкой кирхи – детский кинотеатр «Смена». Всё правильно – ведь, как ненароком заметил Главный Разбойник: «Самым значительным из искусств, призванных заморочить голову населению, для нас является синематограф и цирк!» Он тогда еще про телеящик не знал!
Лучшая цветочная грядка в Городе возделывалась заплечных дел мастерами и была разбита напротив Банка, аккурат перед зданием Пытошной Конторы. Поливаемые, должно быть, человеческой кровушкой, жирные ароматные розы цвели на радость упырям этого известного всем заведения. В остальном клумбы города декорировались «анютиными глазками», «бархатцами» и невыносимо алыми цветками, названия коих никто так и не узнал до самого Страшного Суда.
Над всем Городом, как это было положено, парил и прищуривался добрый железный старичок, Ильич Ленин. Правой ручкой он указывал населению путь жизненного следования. Левую держал подмышкой – долго ли до греха.
Еще в городе была Крепость. Выстроенная еще при царе, во время последней войны она на удивление стойко выдерживала удары дружественных немецких бомб, пламя огнеметов и прочий военный натиск. После брани Крепость служила прекрасным местом для игр местной детворы. Еще бы: окопы и укрепления – вот они, оружия – завались, только лопатой ковырни. Плавили из снарядов тол, патроны пачками отправляли в костер, потом бросались в ближайшую воронку – считали, все ли заряды взорвались. Пехотные мины под кроватью валялись. Штык не считался за оружие – им забавлялись короткоштанные сопляки. Славные были времена! До той поры, когда какие-то придурки из лихости не обстреляли из найденного «парабеллума» витрину Универмага. Тут уж, конечно, городские власти зашевелились и послали любителей розового цвета, молодых дознавателей собрать по дворам оружие.
Через речку с трогательным названием «Мушиное вече» моста не было, на другой берег ходил паром. Переезд – три копейки. Ребятня нагишом цеплялась за корму, одежда в поднятой над водой руке – «за так» переправлялись. Потом, загорев дочерна и накупавшись до соплей и гусиной кожи, таким же манером, обратно…
***
Город жил своей отдельной от людей жизнью. Кряхтел, когда строители выковыривали старые крепкие еще домы и на их место ставили уродливые бетонные протезы; с удовольствием давал сажать в свою землю новые кусты и деревья, не без основания полагая, что это его красит и омолаживает; умывался дождями; летом плавился асфальтом, на зиму укрывался снежной периной и недовольно хмурился оттого, что населявшие его людишки не спали, как положено добрым млекопитающим, а вечно куда-то – пар изо рта – бегали и суетились на стылых его улицах и площадях.