Vitargia

Зинаида Александровна Стамблер
Щелчок выключателя – и всё размыла осенняя ночь. Я привычно уставилась на стену –  ритуальный последний сеанс с неизменным сюжетом: бегущие пятна, отблески и тени. Усталость мгновенно распяла меня на кровати; вместо мыслей гулкими всполохами замелькали обрывки дневных разговоров. Закрывая глаза, почувствовала, как с моих ног, недовольно урча, спрыгнула Марсия и поплыла куда-то вдаль...
       
       
Сквозь кроны деревьев на поросшую ярко-зелёной травой землю лился звонкий солнечный свет. Играли с ветром лиловые колокольчики, а непросохшие бусинки дождя перекатывались на покрытых тончайшим пухом листьях и стебельках. Кружили жёлтые бабочки, качала сахарными сердечками спелая земляника, трепетали влажные паутинки. И птицы – восхитительно, с выдумкой пели птицы.
       
Наклонилась за ягодами. И вот уже, дурея от давно не виданной роскоши, закинула в рот целую горсть – неповторимый вкус, забытый, давно забытый. А с собой ничего –  ни ведёрка, ни лукошка, ни пакета. Огляделась по сторонам – в потаённом сумраке леса виднелись мясистые лопухи. Надо сорвать хотя бы один и набрать побольше с собой.
       
"Я сплю, я сплю – и мне это снится. Никаких сомнений. Но какой необычный сон. Или я уже видела раньше что-то подобное? Подольше бы не просыпаться!"
       
 – Ты должна проснуться, – настойчиво зазвучало прямо во мне. – Обязательно должна проснуться.
       
 – Кто здесь?
       
Я не надеялась никого увидеть – и всё-таки голос имел своего владельца. Приятная немолодая женщина в летнем платье сидела на пледе в двух шагах от меня. Рядом с ней дремал обычный полосатый кот.
       
 – Простите, это вы сказали мне: "Должна проснуться"?
       
 – Да, я. Садись же!

"Ёё улыбка... А ведь я уже видела и эту улыбку, и эту женщину, но только где?"

 – Всё, что сейчас происходит, зависит только от тебя. Это – твой сон, но из него есть выход. Иногда человеку даётся возможность навсегда уйти в мир воображения.
       
"Этого, конечно же, не может быть, это всё – часть моего сна. И слова этой женщины..."
       
 – Ну да, я – тоже твой сон. Но только если ты проснёшься. Если решишь остаться, я стану для тебя реальностью. И ты права, мы знаем друг друга.
       
Меня озарило детство.
       
Лилия Павловна – наша соседка лет сорок назад, ей тогда было за семьдесят. Восторженная, крикливая, она бесподобно жарила картошку и угощала ею меня с братом чуть ли не каждый день. Мы подолгу играли в её чистенькой двухкомнатной квартире, оставляя после себя, как она со смехом жаловалась всему дому, "мамаево побоище". Грузная, больная диабетом, безумно любящая детей женщина.
       
Мы слышали разговоры взрослых, но не хотели верить, что Лилия Павловна незадолго до того, как мы получили квартиру в том доме, похоронила всю семью: сначала сестру и мать, потом мужа, а вскоре и племянника, которого вырастила после смерти младшей сестры. Не могли верить, но даже не веря, заходились слезами от разъедающей сердце жалости, а что было бы, если бы верили... А ещё у Лилии Павловны жил старенький кот. У него было такое простое имя...
       
 – Котя, моего кота зовут Котя.
       
Да, точно, Котя. Мы с братом носились по двору, когда это случилось. Котю сбила машина, когда они с Лилией Павловной гуляли, если это можно было назвать "гулянием". Котя просто сидел в большой матерчатой сумке на длинных ремнях, которая висела у Лилии Павловны через плечо, так, что торчала только мудрая ушастая морда.

Ну, в общем, в тот день они, как всегда, бродили по нашей улице. И вдруг из-за угла магазина резко вывернул ГАЗ, раздался скрежет тормозов, вой сигнала – Котя перепугался и выпрыгнул из сумки прямо под колёса.
       
Лилия Павловна ничего толком не увидела, она потеряла сознание за секунду до того, как захрипел её Котя, смятый колёсами ГАЗа.
       
Через несколько дней нам сказали, что Лилия Павловна умерла.
       
Спавший на пледе кот медленно повернул голову в мою сторону.
       
 – Котя?!
       
Котя приветственно мрякнул и потянулся. Лилия Павловна провела тонкой рукой по его спинке – и Котя ловко вскарабкался к ней на колени и стал нежно натирать мордочкой щёки и подбородок хозяйки. Я тотчас вспомнила про свою Марсию.
       
 – Именно поэтому я и пришла в твой сон – чтобы ты проснулась. Я должна была предупредить тебя по поводу желаний. Это сложно сразу осознать, но тут происходит всё, что ты замыслишь. Только что ты подумала: "Подольше бы не просыпаться!" – и вот ты уже проспала до обеда, точнее... – Лилия Павловна вгляделась в меня, словно в экран телевизора. – Точнее, до семи вечера уже. Полчаса назад зашли твой брат с мамой – и увидели тебя непробудно спящей и твоего плачущего сына, который что уже только ни делал, чтобы тебя разбудить.
       
Я представила себе то, что она сказала – и всё вокруг сразу же потеряло свою прелесть. Страх погасил солнце, ягоды мгновенно почернели, да и Лилия Павловна показалась манекеном.
       
 – Боже... Серёжа! Мама... Шурка... Мне срочно нужно назад. Скорее! Прошу вас, помогите же!
       
 – Время. Между разными желаниями, возникшими по одному поводу, всегда должно пройти время. Пойми... Желание подольше не просыпаться осуществляется. А желание поскорее проснуться, которое появилось вслед за предыдущим желанием, сталкивается с ним полярностью. Мгновенно удаются только не связанные между собой желания. Нужно немного времени.
       
 – Сколько?! Ради Бога, помогите мне, умоляю вас! У мамы слабое сердце. А мой сын... Мы поссорились с ним вчера. И теперь, наверное, он винит себя, мой мальчик...
       
 – Зоенька, ты непременно вернёшься, если этого хочешь. Успокойся, просто надо чуть подождать. Не волнуйся, присядь или приляг. Просто думай о том, чтобы вернуться. И не нервничай так, хорошо? – Лилия Павловна легко и очень ласково, как говорила и как только что нежила Котю, коснулась меня.
       
Это движение я тоже помнила, но в моем далёком детстве тёплые руки этой милой женщины были в коричневых пятнах и вздувшихся венах. Я не сводила взгляда с её новых рук.
       
 – Давай я тебя отвлеку, Зоя.
       
Прямо между её раскрытых, обращенных ко мне ладоней в серебристом тумане завился ароматный дымок, я наклонилась ниже, пытаясь разглядеть – и резко откинулась от нежданного жара: на круглом деревянном подносе стояла большая чугунная сковородка, полная ещё скворчащей картошки в подсолнечном масле. Столько всего нахлынуло. Я заплакала.
       
 – А мой папа давно...
       
 – Знаю, Зоенька, – и в ту же секунду она отчаянно затрясла головой. – Не надо, нельзя!
       
Но было уже поздно. Совсем рядом захрустели мелкие ветки и послышались шаги – сначала тяжёлые, потом все бодрей и уверенней. Я, не дыша, смотрела, как по тропинке на поляну в синей нейлоновой куртке вышел мой отец.
       
 – Папа... - я, захлебнувшись слезами, бросилась навстречу. – Папа! Это – я, папочка! Это – я!
       
Папа замер, лицо его побелело, и он медленно стал заваливаться набок.
       
 – Папа! - рыдая, я подхватила его и мы вместе упали во влажную траву.
       
Лилия Павловна была уже рядом. Она помогла мне прислонить отца к ближайшему дереву:
       
 – Тише, тише... Он же видел тебя последний раз почти двадцать лет назад, ему тоже надо осознать всё, что происходит, а это – непросто. Сейчас ты опять совершила ошибку. И что дальше? Как ты сможешь теперь по-настоящему желать уйти... У тебя появился якорь, – Лилия Павловна помедлила. – И будет сложно решить, кому ты нужнее, взрослому мальчику, у которого есть целый мир, или старому отцу, для которого весь его мир – это ты.
       
Я судорожно втягивала в себя наивный запах папиного одеколона, который во времена его молодости употреблялся наружно или вовнутрь почти всем мужским населением страны, и впитывала незабываемое родное тепло.
       
 – Зая, Заинька моя, – папа потрясенно и счастливо смотрел на мою седую голову, на моё увядшее лицо.
       
 – Николай Андреевич, как вы себя чувствуете? – Лилия Павловна поддерживала отца с другой стороны, помогая мне вывести его на поляну.
       
 – Спасибо, всё уже хорошо. А я и не заметил, какой прекрасной стала моя Зайка!
       
 – Николай Андреевич, Зоя, пока вы не нажелали себе и друг другу чего-нибудь необратимого... Не желайте увидеть здесь тех, кого вы любите! Всё, что вам очень дорого, находится по другую сторону. Много лет назад мне был предоставлен выбор. И меня не удержали двое чудесных соседских детей – у них, слава Богу, были заботливые родители. Я тогда захотела остаться – и одним из первых моих желаний стал мой Котя. С тех пор мы неразлучны. Я не стану сейчас говорить вам о своих последующих желаниях и о том, что случилось со мной дальше – это слишком долгая история, я потом расскажу об этом Николаю Андреевичу, – она улыбнулась. – У нас впереди вечность.
       
 – Значит, вы...
       
 – Да, я тогда не умерла, я просто решила не возвращаться.
       
 – А я... я что тоже решил не возвращаться? – папа пытался вспомнить то, чего вспомнить не мог.
       
 – Нет, с вами всё по-другому. Но теперь это не имеет значения, постарайтесь не думать об этом. Нам надо помочь Зайке скорее вернуться назад, – Лилия Павловна вздохнула. – Зоя уже в больнице. Пока только обследуют.
       
 – Так что же нам делать?!
       
 – Изо всех сил желать её возвращения. А главное, Зоя сама должна этого очень сильно пожелать.
       
 – Ты слышала, Заинька?
       
 – Да. Но я так много хочу тебе рассказать! Про маму, про Шурку... Как вырос Серёжа! Как я нашла котёнка-девочку...
       
Не оторваться от отца. Мой папа. Не воспоминание, которым жила столько лет, а мой неповторимый, мой единственный папа. С тревожными близорукими глазами. Со всегдашней готовностью уберечь от любой беды и закрыть собой от дождя, снега, боли. С бесконечной преданностью, которой мне так не хватает...
       

 – Мама, мама, мне плохо без тебя. Мама!
       
Жгучий свет разорвал веки – краски, звуки и вкус лета пропали. Я вернулась. И встретила всесильную любовь отца во взгляде взрослого сына.