… я подошла к зеркалу, висящему на кафельной голубой стене в ванной. Сильно болел рот. Приблизив лицо к плоскости зеркала, я оскалила зубы. На белую фаянсовую раковину под зеркалом с моих губ покапала кровь, перемешанная со слюной. На секунду мне стало страшно. Потом страх сменился чувством отвращения. Кто-то ужасно поглумился надо мной. Пока я спала, кто-то повтыкал мне в десна швейные уголки… Указательным пальцем левой руки я оттопырила щеку. Указательным и большим пальцами правой — начала вытаскивать из десен иголки. Но тот, кто сделал это со мной, пообламывал иглы так, чтобы их невозможно было ухватить. Кровь продолжала капать с моей нижней губы в раковину. Мои пальцы скользили по зубам, кровоточащим деснам и казались мне слишком большими и неуклюжими. Мое искривленное отражение корчилось от боли…
Я проснулась. Бред. Машинально сунула указательный палец в рот, провела по деснам. Иголок не было. Я с облегчением вздохнула. Огляделась. В темноте еле проглядывался профиль спящей рядом на своем сидении Мишель. На заднем сидении ворочалась Ирма. Малыш тоже спал. Над нами за лобовым стеклом горели звезды. Ночное небо было похоже на полотно черной плотной ткани, в которой какие-то букашки прогрызли маленькие дырочки; за этой тканью светила зеленая яркая лампочка, и свет от нее пробивался сквозь проеденные букашками дырочки.
В детстве, если мне снился кошмар, я лежала в постели в своей комнате и боялась позвать маму. Я думала, что кошмары мне посылают страшные монстры, живущие в темноте за окном, и если я начну кричать, то они ворвутся в комнату и загрызут меня. После кошмара мне всегда было трудно уснуть снова. Я пошевелила языком во рту. С деснами все было в порядке. Успокоившись, я закрыла глаза…
… если хорошенько подумать, то где-то в глубине себя я понимала, что это всего лишь продолжение сна…
Я смыла с подбородка кровь и еще раз посмотрела на свое отражение. Мое лицо мне нравится. Оно не такое красивое, как было у моей Марии, но мне все равно нравится. Я люблю свое лицо, даже шрамы на краю левой брови. Когда мне было пятнадцать, я пошла в тату-салон. Не за татуировкой. Наколотые на коже рисунки всегда казались мне чем-то похожим на клеймо. А клеймо ассоциировалось с крупным рогатым скотом. Я не хотела чувствовать себя коровой. В тату-салоне мне прокололи бровь. Уши мне прокололи еще в шестилетнем возрасте. Тогда я очень долго уговаривала маму, и однажды она купила мне золотые серьги. Однако проносила я их недолго. Поговорка «Красота требует жертв» — оказалась не по мне. Вскоре мочки ушей загноились из-за того, что я не давалась протирать их спиртом, и серьги пришлось снять. Но с двумя стальными пирсами в брови дело обстояло по-другому. Насилие, которое мне пришлось пережить в школьном коридоре, навсегда отделило меня от моих сверстников, да и вообще ото всех, кто не переживал подобного. Я чувствовала себя ласточкой, которую вырастили в курятнике. Судьба курицы — выйти замуж, нарожать детей, в общем, стать рядовым наваристым супом. Стать супом мне не хотелось. Я должна была как-то подчеркнуть свое отличие от всех остальных. Поэтому в салоне я попросила вставить мне в бровь два гвоздика. Неделю после я ходила с пластырем, закрывавшим пирсы. Под глазом все это время красовался желтый синяк. Но я уже чувствовала себя ласточкой, которая никогда не станет похожей на курицу. В том же салоне я остриглась почти наголо. Я была довольна собой. Месяц мне пришлось спать, заклеивая бровь прозрачным скотчем, чтобы не зацепиться ненароком за наволочку. И еще на два месяца моими постоянными «друзьями» стали левомицетиновая мазь и раствор перекиси водорода. Я радовалась тому, что так и не смогла носить серьги. Когда ранки в брови поджили, я вытащила один из пирсов и вставила вместо него металлическое плетеное кольцо. Свою маленькую грудь я скрывала под просторными свитерами и мужскими рубашками. Имя Илия многие считали модификацией мужского имени Илья. Я стала не просто настоящей ласточкой. Я стала ласточкой противоположенного пола. Но мое лицо все равно нравилось мне. Знакомые парни, не знавшие, что я девушка, чувствовали влечение ко мне, которое не могли объяснить. Они стыдились своих пидорастических помыслов, а меня это забавляло…
Когда мне исполнилось девятнадцать, я вынула пирсы. Они просто надоели мне. Да и волосы отрасли. К тому времени я уже чувствовала себя настолько ласточкой, что внешние доказательства этого казались мне самой необоснованными юношескими понтами. Я не стыдилась своего прошлого внешнего вида и шрамов на брови.
Я отвернулась от зеркала. Это все еще мой сон. Это моя ванная. Мое отражение в зеркале.
…Где-то заиграла музыка. На мне старый материнский халат. Я видела его на фотографиях. (Мать стоит напротив зашторенного окна и держит меня на руках. На фотографии мне всего несколько месяцев. Мать стоит в этом халате, который сейчас на мне.) Это сон. На самом деле халат давно пошел на тряпки. Под халатом на мне ничего нет…
Я отошла от зеркала к двери, взялась за холодную металлическую ручку и повернула ее. Моего дома больше нет. Это больше не мой сон. Потому что я никогда раньше не видела этого неба, этих растений и этих красивых существ. Они летают в небе, широко раскинув свои могучие крылья. Мужчины и женщины. Их бронзовая кожа будто натерта маслом, блестит на солнце. Их крылья громко хлопают. Должно быть, это АНГЕЛЫ…
—… разве ангелы могут спускаться на самое дно преисподней? зачем они это делают? ты не знаешь? они вытаскивают оттуда грешников… они спасают грешников… зачем? в этом смысл их жизни… это как ходить на работу или писать стихи… но это опасно… если демоны поймают… уже ничто не спасет… надежды не будет… почему? грешников ведь спасают! демоны отрежут крылья… демоны будут насиловать плоть и душу… демоны зальют в рот кипящую лаву… и тогда ничто не сможет спасти… тогда выбор невелик: умереть или стать демоном… как они прекрасны! хочешь стать одной из них? хочешь вытаскивать грешников? да… и тебе не страшно остаться в преисподней навсегда? страшно… я дам тебе крылья… но? но если ты встретишь среди грешников тех, кто насиловал твое детское тело, ты должна будешь спасти и их…
Выстрелы. Я зажмуриваюсь и приседаю на корточки, зажав уши ладонями. Даже сквозь сжатые веки я вижу, как раненные ангелы падают на землю, ломая крыльями ветви деревьев, приминая телами высокую траву. С неба падают перья и брызжет кровь. А по земле идут, задрав в небо ружья, охотники, как на картинках в старых книгах, между ними бегают собаки… Охота на ангелов? У меня в руках ружье. Я встаю в полный рост, целюсь, и начинаю стрелять!.. Упавшие ангелы стонут на земле. Охотники подбегают к крылатым окровавленным женщинам, тискают их бронзовые обнаженные груди, насилуют их… Похотливые рычащие стоны охотников сплетаются с лаем собак и бессильными криками ангелов…
А я все стреляю. Стреляю по собакам… Потому что никогда не смогу направить оружие на человека…