Я помню шелковистость плюша под детской ладошкой, и переливы цвета – от винного красного к почти бордовому….
Стол был круглый, дубовый, на толстых резных ногах. Я часто забиралась в темноту: скатерть свисала до самого пола, очерчивая круг моего маленького мира. Я укачивала на коленях куклу, которую звали Вава. Её плотное и тяжёлое тело набито опилками, и в том месте, где фарфоровая голова соединяется с туловищем – двойной шов крученой белой ниткой. Такой же ниткой внизу зашита дырка. Я её провертела, чтобы появилась причина усаживать Ваву на горшок. Опилки сыпались беспрерывно, и бабушка залатала то место, заодно и намертво, на всякий случай, укрепив Вавкину шею.
Странно устроена моя память. Не помню, что было – неделю назад, и так быстро стираются лица….
А комната моего - почти младенчества – помнится до мелочей.
Коричневый диван с валиками и высокой выпуклой спинкой. Чтобы дотянуться до зеркальца в деревянном обрамлении спинки, мне нужно встать на ноги. Под овальным зеркалом – узкая полка, на ней – белый фарфоровый пастушок в лаптях и рубахе с кушаком наигрывает в рожок неслышную песню. Как люблю наглаживать волнистую шапочку его кудрей….
И пока не видит бабушка – быстрым поцелуем клюю его в гладкий холодный лоб.
В комоде – пять длинных ящиков с перламутровыми ручками. Открывать мне их – не позволено: тяжёлые.
И слоников, стоящих ровнёхонько в один ряд, лучше не трогать.
У последнего, крошечного, самого милого, отбит слева бивень.
Со стены печально и неотступно смотрит на меня Алёнушка….
Я знаю, что бабушка её вышила сама. И чёрный омут, и большой камень, и босые ножки.
И я прошу каждый вечер эту сказку, чтобы сладко плакать в подушку, когда бабушка прерывистым шёпотом зажалуется: «сестрица, оплели меня травы подводные, засыпали глазки пески белые…»
Утром бабушка поставит меня на высокой кровати, откинет перину и наденет байковый тёплый лифчик. К нему пришиты широкие белые резинки, чтобы пристёгивать чулки, которые вечно сползают и перекручиваются на ногах.
Потом застегнёт перламутровые пуговки на сшитом ею платье, умоет и усадит за стол с плюшевой скатертью.
И будет длинный-длинный счастливый день.