Ласковое солнышко летнего погожего вечера в старинном Магдебурге, куда мы с ещё двумя товарищами приехали в свой выходной, разморило меня. Ни жёсткая сидушка трамвая, ни его позвякивание на стыках рельс, ни качка не могли прервать сладкую дремоту. Трамвай останавливался и трогался, люди входили и выходили, переговаривались, резкие немецкие фразы кондуктора, объявляющего остановки, всё одно, не нарушали идиллии. Всё казалось гармоничным, приветливым и ласковым, как и солнышко.
На очередной остановке в трамвай с задней площадки, где мы сидели, вошла удалая компания из четверых парней нашего возраста, ребята были шумные, громко разговаривали, это заставило меня приоткрыть глаза. И я, было, уже опять был готов привалиться к окошку, как вдруг последний из четвёрки этих парней, почти прошедших мимо нас вперёд, заявил своим приятелям, кивая на нас: «О, глядите-ка, свиньи, а одеваться умеют…».
Я не понял фразы, но понял интонацию, благостное настроение стало быстро улетучиваться, тем более, что брат моего товарища-сослуживца очень быстро заговорил по-немецки, видимо, отвечая в нелестных фразах. Я воспылал гордостью за наше офицерство, но, взглянув на сидящего рядом Тугана, понял, что без драки не уйти, - горячая кавказская кровь уже поднималась к его глазам.
Оставался малюсенький островок надежды, что всё же конфликт будет исчерпан, так сказать, вербально, как вдруг, немец толкнул брата моего товарища и тут же был просто сметён сильнейшим ударом в челюсть. Всё. Медлить было нельзя, я перепрыгнул поручень, отделявший меня от задней площадки, а оставшиеся трое ребят уже двигались к нам. И понеслось. Задняя площадка трамвая – не слишком удобное место для драки шестерых крепких молодцев, однако ни одна из сторон занятый плацдарм не уступала, весьма активно и творчески сражаясь. Тот немец, что затеял драку изредка пытался подняться, но ему тут же добавляли и он уходил досыпать.
Пассажиры быстренько освободили нам место, просто перебежав вперёд. Трамвай по-прежнему шёл, делал остановки, люди по-прежнему входили и выходили (правда только через переднюю и среднюю дверь), а мы по-прежнему бились, как подо Ржевом, и перевес не наступал. Люди со средней площадки с интересом наблюдали за бесплатным представлением, никто не возмущался, как если бы всё это было обыденно и каждодневно. И трамвай неспешно продолжал свой путь.
Наконец немцы, равно как и мы измотались, уже пошли не удары, а толчки, руки превратились в вату, и мы уже просто стояли друг против друга, тяжело дыша. Как вдруг кондуктор объявил: «Всё, конечная! Кончай драться. Миритесь, ребята вы крепкие. Я поехал в депо.»
Хех. Оказывается, он тоже развлекался представлением…
Мы вывалились из вагона, ну и что делать? Ругаться? Они показали себя достойно, а после драки – махать, только себя не уважать. Потихоньку стали расходиться, вдруг услышали, как один из немцев обращается к нам, мол, хорош дуться, мол, ребята вы достойные, мол, пошли к нему в бар пить пиво.
- А этот? - брат Тугана указал на приходящего в себя на лавочке четвёртого, из их компании.
- А этот пусть учёную степень получает, - отозвался один из немцев и добавил сквозь зубы, продолжая глядеть на прибитого: «Придурок»
А у нас кураж, а чё нам не пойти с вами? А пошли…
Бар оказался неподалёку. У входа стояли в ряд мотоциклы. Обычный гаштет, владельцем которого оказался один из наших оппонентов, а вот внутри…
Зайдя туда, у меня мелькнула мысль: «Вот тут-то мы и попали»
Табачный дым висел – топор можно втыкать. Биллиардные столы. За ними здоровые дядьки с татуировками, в байкерских прикидах… И все, кто находился в баре, по мере продвижения нас вглубь, здоровались с нашими недавними супостатами и с интересом разглядывали нас, в нашей не для такого места одежде. Я стал прикидывать пути к отступлению, к окнам, обратил внимание, что друзья мои тоже глазами по свободному пространству трассы вычерчивают.
Дальше – больше: буквально подбежал бармен к одному из занятых столиков в углу зала и настоятельно попросил сидящих перейти к другому столу. Его помощник, пока бармен устраивал прежних посетителей на новом месте, быстро очистил этот стол, а немцы прямиком туда и направились. И вроде как нам и путь открыт к отступлению, но мы же русские, хотя и двое – ингуши, - не сдаёмся, - идём следом...
Усаживаемся за стол, нам приносят пива, шнапсу, хорошей закуски и опять понеслось. Теперь они всем своим друзьям показывали, как русские умеют пить, спорили, соревновались с нами, пили на брудершафт, пили с локтя, пили с тыльной стороны ладони, опрокидывая дупелёк (двойная немецкая – граммов 60) и тут же ловили падающую рюмку.
Потихоньку прибавлялось веселья, расслабления и разбитой посуды. Уже все в баре знали, что мы русские, и что мы друзья детства авторитетных ребят. В промежутках между «прозит!» и битьём рюмок, говорили. И тем понятнее проходила беседа, чем менее оставалось яблочного шнапсу. Под конец мы уже понимали друг друга молча… Перед тем как совсем «потеряться» я помнил, что кто-то из них предложил поскакать на стульях.
Мы, сказав, что не умеем, но с удовольствием посмотрим, в совершенном обалдении, отмечая нереальность происходящего, смотрели, как здоровые дядьки, оседлав стулья и что-то вопя, скакали по гаштету по кругу…
Проснулся я с жуткой головной болью, раненный во все места, ненавидя всё и вся. Встал, чертыхаясь, огляделся, отметил, что комната весьма богато обставлена, пошёл на разведку, - в двух других комнатах обнаружил моих друзей. Чувствовали они себя, видимо, не лучше… Я позлорадствовал, мол, вот вам, за то, что гусарили, мол, «русских офицеров не перепить, да и шнапс у вас 30 градусов…» получите.
Щёлкнула входная дверь, вошёл свеженький-пресвеженький Питер, владелец злополучного заведения и с удовольствием и непонятным предвкушением оглядел нас. Мы тяжело уставились на него, как на рюмку водки, - щас вырвет! А он выудил из внутреннего кармана три пакетика, многозначительно поднял палец вверх и прошёл на кухню, позвав нас с собой. Там он развёл пакетики в трёх стаканах с водой и торжественно дал нам: «Пейте!»
Ну, два раза не умирать, тем более, что мы уже себя почти что «там» и чувствовали – выпили…
И, о, чудо! Я возродился. Практически мгновенно! Как будь-то не было жуткой попойки наперегонки, как будь-то я спал всю ночь в своей кровати. Я посмотрел на ребят – удивление на их лицах было неподдельным и непередаваемым.
Вот так, впервые, я открыл для себя алказельтцер, или как это у них называется. Немец был горд. Да, тут он, как представитель великой нации химиков, нас уел, удивил, и наша детская радость, как в зеркале отражалась на его лице. Ох, и тут он соревновался… Ладно, эту победу мы ему с удовольствием простили.
Расставались любшими друзьями. Вспоминали со смехом, как не далее нескольких часов назад мутузили друг друга, звали в гости, обменивались адресами и «паролями».
Но самое главное чувство, которое испытывали теперь стороны – уважение.
Как говорит моя супруга: "Вот она простая мужская натура - всего и делов-то, - подраться, да познакомиться."