В 1810 году в экспедицию на Кавказ приехал придворный медик Фридрих Гааз. Был он одержим идеей найти в тамошних горах природные источники минеральной воды, целебной для здоровья человека, слухи о местонахождении коих достигли Санкт-Петербурга. Остановился столичный доктор у знатного кабардинца Исмаил-бека, служившего русскому царю в чине полковника. Бек, кстати, был по совместительству и местным князем. Иногда, на ночь глядя, снимал он с себя полковничьи погоны, да гнал со своими нукерами горячих коней на купеческие тракты, пощипать мошну торгового люда. А утром, сочувственно цокая языком, принимал жалобы ограбленных им же накануне караванщиков, решительно обещая им принять неотложные меры против обнаглевших вконец «диких» абреков.
И вот в гости к такому прощелыге и угодил наш петербуржец. Князь несказанно обрадовался доктору. По случаю его появления во дворце Исмаила устроили скромную пирушку, продолжавшуюся всего пять дней. На шестой поутру, Гааз с удивлением обнаружил себя в объятиях одной из красивейших наложниц кабардинца, имя которой он никак не мог вспомнить, не смотря на все свои усилия.
Медик осторожно поднялся, стараясь не разбудить знойную красавицу, но по выходу из залы угодил в другие объятия - на сей раз самого Исмаила. Князь моментально приказал резать новых барашков и нести вино, дабы отметить пробуждение дорогого гостя. Застигнутый врасплох учёный, по дороге в трапезную промямлил что-то о минеральных водах, но кабардинец предложил ему обсудить все проблемы после лёгкого завтрака за кальяном.
«Лёгкий завтрак» стоил Гаазу еще трёх дней «штопора», в период которого он периодически осознавал себя то произносящим очередной тост на латинском языке перед зеркалом в ватерклозете, то шутливо грозящим пальцем мундштуку кальяна, а то и пытающимся объяснить в бранных словах смеющемуся князю разницу между европейскими и горскими женщинами...
Такая жизнь продолжалась почти месяц. Гааз уже давно позабыл, зачем и куда он приехал. Ему всё время казалось, что он находится в Санкт-Петербурге, поэтому с выделенной ему полковником прислугой доктор разговаривал исключительно по-французски и по-немецки. Горцы недоуменно переглядывались меж собой, шептали в бороды «аллах акбар», и на всякий случай несли лейб-медику ночную вазу.
Наконец Исмаил-бек предстал перед удивлённым Гаазом в полном походном снаряжении при огромной мохнатой папахе, газырях и белоснежной бурке. В этот момент доктор как раз тренировал у зарешеченной двери своей опочивальни прорыв в запретный даже для уважаемого гостя сад княжеского гарема. Полковник выстрелил в потолок из пистолета, заявив, что утром они во главе отряда из ста сабель верхом едут в горы к одному из известных ему минеральных ключей.
Не прекращая своих попыток перекусить дверную решетку, учёный сыто рыгнул, потребовал новую наложницу, цинично выругался на горском наречии и попытался уснуть стоя. Князь разбудил его выстрелом в воздух из второго пистолета, сказав, что экспедиция выступает на рассвете, леса по дороге кишат «немирными» абреками, путь будет трудным и опасным. Пока же следовало немного подкрепить свои силы перед дальней дорогой свежим шашлыком из нежнейшей баранины и чудесным вином столетней выдержки. Услышав ключевые слова «вино» и «шашлык», медик лишился чувств.
Встревоженный Исмаил решил было отложить поездку еще на пару дней, однако пришедший в себя учёный так горячо умолял кабардинца не медлить с выходом, что тот не стал упорствовать, и с первыми лучами солнца лихая сотня княжеских нукеров с терскими казаками двинулась в горы.
Следует отметить, что опасность похода специально преувеличивалась хитрым кабардинцем с тем расчетом, чтобы впечатлительный иностранец в своем будущем докладе государю-императору непременно отметил мужество и организаторские способности скромной персоны князя. На самом же деле, как это водится на Кавказе, с абреками просто-напросто «договорились». Непримиримых тихо вырезали, а остальных заставили поклясться на Коране в том, что на время княжеских манёвров они уйдут в свои самые дальние «глухие» аулы.
Напротив, ещё с полсотни людей Исмаил-бека, переодевшись разбойниками, должны были по пути следования отряда рубить лесные завалы, палить в воздух из ружей, и, вообще, всячески изображать собою кипучую деятельность лютых лесных грабителей.
Таковы были хитроумные планы кабардинского князя. Поэтому путь к минеральному источнику, который даже пешком бы составил не более двух суток, благодаря его стараниям, превратился в увлекательное двухнедельное шоу с верховой ездой, ночными перестрелками, частыми бивачными привалами, после которых столичного доктора неизменно уносили в шатер Исмаила пьяным в стельку.
Когда Гааз трезвел, полковник все равно не давал ему соскучиться. По его незаметному для стороннего глаза сигналу вокруг поднималась сумасшедшая стрельба, валились вековые деревья и окрестные заросли моментально оглашались криками воинственных лже-абреков. Усиленный казачий разъезд сей-секунд ломился сквозь чащобу с шашками наголо. Стрельба постепенно стихала, удаляясь, а хлебосольный Исмаил, пока суд да дело, отдавал приказ разбивать лагерь и тащить с обоза баранов.
Спустя несколько часов разъезд неизменно возвращался с победой. Обычно к этому времени уже находившийся в изрядном подпитии учёный готов был поклясться на Библии в том, что самолично видел, как летели на горные камни обритые головы бандитов, лихо срубленные казачьими клинками.
На нетвёрдых ногах он поднимался от костра, держась за князя, и, обращаясь к морде ближайшей лошади, громогласно провозглашал тост за славу русского оружия. После того, как терпкое содержимое очередного рога переливалось в гаазовский желудок, лейб-медик троекратно лобызался с конём, очевидно принимая его за бравого казачьего есаула, смахивал навернувшуюся вдруг непрошеную слезу и падал вслед за ней навзничь в жесткую траву.
Невозмутимые нукеры тащили столичную штучку отдыхать, а та пьяно материлась, и по-немецки называла всех грязными русскими свиньями. Когда из шатра, наконец, доносился громкий докторский храп, Исмаил-бек продолжал со своими людьми гулять и веселиться на природе. При этом из-за деревьев к ним выходили давешние «абреки», так что праздник продолжался уже для всех.
На пятнадцатый день отряд всё-таки подошёл к искомой горе. Четыре дня перед тем экспедиция кружила вокруг неё, пока полковник не решил, что его визави более-менее пришел в себя. К тому моменту учёный, которого уже третьи сутки отпаивали айраном, понемногу стал узнавать князя и самостоятельно держаться в седле.
Стояло раннее утро. Из земли на горном склоне бил прозрачный как слеза источник. В воздухе явственно пахло серными газами. Увидев воду, лейб-медик, которого терзали жуткий сушняк с перепоя и изжога от бесконечных шашлыков, издал сдавленный полустон-полувскрик, и, соскользнув с коня, жадно припал к тёплому ключу.
Весельчак-князь, от души хохоча, протянул ему термометр, дабы учёный смог измерить, наконец, температуру вожделенного потока, однако тот лишь отмахнулся от дружеской услуги лихого кабардинца.
Напившись целебной газировки, Гааз поднялся с четверенек, рукавом сюртука утёр рот, и, оглядев всех присутствующих, ликующе возопил:
- Доннерветтернохайнмаль! Друзья мои! - продолжил он, обводя восторженным взглядом окруживших его людей, от радости не замечая того, как за спинами горцев и казаков столпились псевдо-абреки, снедаемые любопытством. Им ничего не было видно и слышно, но, как и всем остальным, тоже очень хотелось попасть в Историю. - Друзья мои! Только что на ваших глазах, мною, впервые на Кавказе, официально открыт термальный минеральный водный источник, содержащий железо! Ура! Я все-таки утёр носы всем этим засранцам из Академии! Виват, братцы!!! - И Гааз зарыдал на груди Исмаил-бека, уткнувшись носом в его войлочную бурку.
Все кругом подхватили радостный клич доктора, стали стрелять в воздух, подкидывать папахи и фуражки. Казаки немедленно тяпнули по стопочке, обозные привычно принялись сооружать походные мангалы, а остальные начали фотографироваться друг с другом на память у горного ключа. Хотя - нет, фотографироваться они не могли, поскольку фото изобрели только лет через пятнадцать после этого случая. Но и без памятных съёмок всем было весело.
Вот таким образом в 1810 году миру и стал известен источник Железный, давший сперва название горе, из которой он проистекал, а затем и всему будущему кавказскому курорту - городу Железноводску.
Август 1996 года, район Кавказских минеральных вод, г. Георгиевск