Лев

Лев

* * *

Лев, Лев Анатольевич, Лёвчик, Лёва, а иногда и «Лохматый»,
«Реактивный» – так звали этого человека, знакомству с которым
судьба выделила мне около тридцати лет.
Он был старше меня на целых (а может быть, и всего лишь) двенадцать лет.
Но это были те годы, которые отделяли довоенную и послевоенную жизни,
и они значат для меня очень много, как бы «до нашей эры» и «нашу эру».
Узнал его я в то время, когда устроился работать на механический завод МПС.
Узнал именно в том понятии, смысле, как узнают человека более близко,
узнавая, познавая черты его характера.
Конечно, видел его я и до своего устройства на завод,
так как большинство близких мне людей или работали на нём,
или имели к нему какое-то отношение.
К тому же люди, живущие в одном районе,
а мы все относились к так называемым «станционским»,
почти все знают друг друга хотя бы в лицо.
Так что сначала, вероятно, знакомство было односторонним,
я Льва знал, а он меня нет.
Я пришёл на завод в 1968 году,
когда Лев Анатольевич проработал на нём уже 5 лет и был довольно известен.
Мне помог устроиться учеником зуборезчика мой зять Иван,
который проработал на этом предприятии уже значительное время разметчиком,
слесарем, имел ещё много различных специальностей
и пользовался на заводе авторитетом и уважением.
Работа зуборезчика была, в какой-то степени, редка,
а из-за своей многостаночной формы расчёта своеобразна и,
наверное, поэтому являлась одной из высокооплачиваемых.
Ишимский механический завод в то время являлся
единственным предприятием в области,
имевшим возможность производить большую номенклатуру шестерён,
как цилиндрических, так и конических, в том числе со спиральным зубом.
Устроиться учеником зуборезчика, а потом стать и специалистом
в этой специальности было очень престижно для рабочего этого завода.
Я с интересом впитывал в себя то, что узнавал на новом рабочем месте, на заводе.
Вот в это время и обратил своё внимание на энергичного
молодого инженера с чёрной кучерявой шапкой волос на голове,
которые торчали в разные стороны. Он частенько появлялся в цехе
для решения технических вопросов.
Позднее Лев любил рассказывать историю о том, как однажды,
когда он находился на просмотре какого-то фильма, в кинотеатре,
обратились к нему сидящие позади его с просьбой снять головной убор,
а он был в шапке. Лев спросил их:
– А что, думаете, лучше будет? – и с этими словами снял шапку.
Волосы выпали из-под неё и торчали в разные стороны, как шапка одуванчика,
закрыв весь экран.
– Ой, наденьте шапку снова, – просили сидящие сзади.
Лев, рассказывая о том, как они умоляли вернуть головной убор на место,
смеялся и махал руками.
Походка Льва Анатольевича тоже выделялась от всех походок людей,
которые мне приходилось наблюдать.
Ни у кого больше не встречал такой размашистой, летящей походки.
Лев, быстро шагая, широко размахивал руками и издалека, на самом деле,
смотрелся как летящий человек.
Позднее я услышал одну из его кличек «Реактивный», которая как нельзя точно характеризовала динамику его походки.
Работал Лев Анатольевич Ахремов инженером-конструктором.
Сама профессия инженер имела для меня такое же понятие,
как для одного из персонажей романа М.Стельмаха «Большая родня»,
который, провожая молодого односельчанина на учёбу в город, в фабзавуч,
напутствовал его примерно такими словами:
– Учись, Гринька, в городе, хорошо учись.
- Выучишься – профессором станешь, а совсем хорошо если будешь учиться,
то, глядишь, и до инженера дослужишься.
Проработав лет пять зуборезчиком, освоив специальности фрезеровщика,
строгальщика, долбёжника, решил я продолжить учёбу,
а для этого поступил в УКП Тюменского машиностроительного техникума.
УКП работал на базе одного из крупнейших предприятий города,
машиностроительного завода.
Многие специалисты нашего города закончили его,
и многим из них это учебное заведение послужило плацдармом
для получения высшего образования.
Примером для поступления в УКП мне послужили мой зять Иван
и друг-одноклассник Вася Скакун.
Ещё во время учёбы в техникуме Василия приняли на работу
в технический отдел завода, и я, благодаря ему,
имел возможность готовить курсовые проекты на кульмане в отделе,
что значительно сокращало время.
Со Львом Анатольевичем мы уже стали хорошо знакомы.
Он частенько подходил к моим работам, что-то подсказывал,
что-то советовал. Рассказывал о своей учёбе.
Оказывается, он уже очень долго учился в институте,
закончив перед этим сельскохозяйственный техникум.
В общей сложности, со всякими переводами-переходами
проучился Лев в вузах до получения диплома около шестнадцати лет.
И ведь ни в коем случае нельзя сказать, что столь долгое время
проучился он из-за того, что плохо учился.
Уже закончили учёбу многие его друзья, которым в своё время выполнял
он курсовые и контрольные работы.
Много в своей жизни переделал их Лев Анатольевич, а сам продолжал учиться.
Оказался он простым по натуре человеком, с которым приятно было общаться.
Инженером-конструктором Лев Анатольевич был уже в третьем поколении,
так как и отец, и дед его работали инженерами.
После окончания техникума мне предложили перейти на работу
в технический отдел в качестве техника-технолога с окладом 95 рублей в месяц.
Деньги эти были по тем временам, мягко выражаясь, очень небольшими.
В отделе работали с окладами от 110 до 165 рублей, в зависимости от должности.
– Но со временем, – добавят, – необходимо присмотреться, – так мне сказали.
Я прекрасно понимал психологию и технологию перевода.
Руководство отдела, видя, что все работы во время учёбы я выполнял сам,
наблюдая за моими чертежами, расчётами, и, вероятно, не без разговора,
или даже, можно сказать, протекции со стороны Льва и Василия,
решили предложить мне работу в техотделе,
но большую ставку давать сразу на самом деле было бы не логично.
С моей стороны, конечно же были сомнения жить на такую зар-плату,
так - как обзавёлся я к тому времени семьёй, женой и дочкой,
которой к тому времени не исполнилось и года.
Жена была в отпуске по уходу за ребёнком, и я представлял,
насколько нам будет трудно. Лев поддержал меня психологически.
Они с Василием убедили, что начинать всё равно с чего-то надо,
а так зачем тогда и техникум заканчивать?
– Я, – говорил Лев Анатольевич, – с девяноста начинал.
На семейном совете мы с женой обсудили все нюансы, и … «я решил».
После четырёх месяцев работы меня повысили в должности,
назначив техником-конструктором с окладом 110 рублей,
а ещё через полгода назначили инженером-конструктором без категории,
оплачивая мой труд уже ста сорока рублями в месяц.
Это уже было что-то.
Я стал полноправным членом коллектива, который называли «мозгом завода».
Нет. Не так. Полноправным членом коллектива стал я после того,
как влился в него, а вернее влил в его мужскую часть вступительный литр водки.
Потом ещё два раза разницу в окладе. Такова была традиция во всех коллективах и, наверное, не только нашего завода, но и в подобных коллективах по всей нашей социалистической стране.
В течение первых лет, как я устроился в отдел,
мне было интересно наблюдать за тем, как он работает,
и Лев Анатольевич не переставал меня удивлять.
В ОГТ работали разные люди и, конечно же, у них были свои характеры.
Были люди склочные (этим в основном отличались представительницы слабого пола),
были и мужчины с «подлянкой» в душе.
Но такие люди распознавались быстро, и в дальнейшем,
зная их свойства, многие были осторожны. Тем не менее,
на протяжении всех тех лет, которые провёл я,
работая в одном отделе со Львом Анатольевичем, обратил внимание,
что не встретил НИ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, который был бы обижен на него.
Несмотря на свою, внешне кажущуюся, общительность, он мог быть и молчалив.
Были случаи, которые я иногда наблюдал, что над Лёвочкой пытались подшутить,
посмеяться или даже обидеть.
Тогда он хитро щурился или вообще прикрывал глаза,
и в это время был похож не то что на добродушного, ленивого кота,
вокруг которого бегают расшалившиеся мыши, дёргая его за усы или за хвост,
а именно на льва, который сладко почивает после сытного обеда
и не обращает ни на кого внимания.
Я выговаривал ему после этого:
- Лев, тебе хоть на голову наклади – ты всё терпишь. -
Он продолжал хитро, хотя нет, извините, мудро улыбаться и молчал.
Работал Лев Анатольевич тоже своеобразно.
Однажды, будучи ещё совсем «зелёным» инженером, увидел я Льва,
сидящим за своим рабочим столом дремлющим.
А как ещё можно было назвать человека, сидящего с закрытыми глазами и,
находящегося как бы в «кайфе», «трансе», ну как угодно назовите.
Первым движением моим было – разбудить его немедленно – не дай Бог
начальник отдела зайдёт.
Но он, начальник, Николай Семёнович Жёлтышев, уже был здесь.
Подойдя к Лёвиному столу, он сел на стул, стоящий перед ним, и молчал,
нисколько не возмущаясь состоянием своего подчинённого,
а как бы стараясь даже не мешать ему дремать.
Так прошло около минуты.
Наконец Лев, не открывая глаз, тихо сказал – чувствовалось,
что он знает о присутствии начальника отдела,
и фраза была сказана именно для него:
– Должно получиться.
Позднее я понял, что это манера Льва Анатольевича
продумывать детали и мелочи конструкторских разработок в динамике.
Иногда, может быть, он и пользовался этим в своих целях,
по-настоящему задремав, но никто и никогда не пытался Льва в этом уличить,
так как, просидев таким образом, с закрытыми глазами,
иногда день, а то и два, поворачивался он лицом к кульману и начинал чертить.
А спустя несколько дней выдавал такую кипу чертежей,
что этому мог позавидовать целый отдел.
Иногда использовал Лев кальки старых разработок, «отсинив»,
так назывался один из методов светокопирования чертежей,
и исправив «травилкой»
(это уже химический реактив, выводящий на «синьках» чертежей ненужное)
некоторые линии и размеры.
Эти его действия во многом экономили время,
но производили погрешности в масштабировании,
и позволить себе такое мог не каждый, а тот, кто помнил давнишние разработки.
Лев помнил их хорошо. Был Лев Анатольевич и активнейшим рационализатором,
завоёвывавшим первые места в соревнованиях заводских, городских,
областных, дорожных, и в МПС.
Однажды я случайно обратил внимание на «географию» внедрения его рацпредложений. Получалось, что большинство мест было механизировано на пути из техотдела в туалет.
Этот мой вывод конечно был шуточным, и в шутку же
предложил я для дальнейшего расширения «географии»
внедрения рацпредложений перенести туалет в другое,
менее механизированное место.
Не знаю, можно ли назвать своеобразными Лёвиными хитро-сплетениями некоторые особенности, которыми он пользовался.
Ну, например, такие: Субботник. Все инженерно-технические работники
работают на укладке поковок.
Спустя определённое время – усаживаются на перекур.
Покурили. Все ещё сидят, потихоньку травя байки и анекдоты,
а Лев вдруг встаёт, и начинает в одиночку таскать и укладывать поковки.
Инженеры посмеиваются, подтрунивают над Львом Анатольевичем.
– … ну вот, Лев опять попёр.
- Тебе что? Больше всех надо? – спрашивают они.
И вдруг появляется начальство.
Что они видят? Один Лев работает, а остальные сидят, курят.
Конечно же и начальство подшучивало над этим, но в памяти-то оставалось именно то,
что работает один Лев, тогда как остальные сидят.
Не знаю, насколько специально поступал так Лев Анатольевич – вряд ли.
Или иногда подначивал он кого-либо из коллег.
Сидит за столом и вдруг вслух, ни к кому не обращаясь, говорит:
– А в каком же справочнике видел я расчёт цепных передач?
Поначалу я тоже «покупался» на этот вопрос.
Хотелось показать своё умение пользоваться литературой и память.
Потом стал обращать внимание на хитринку, с которой звучал этот вопрос,
и напрямую заговорил со Львом об этом.
Он весело рассмеялся, ничуть не смущаясь тем, что я его разоблачил,
и вспомнил, как пользовался этим провокационным вопросом в то время,
когда в отделе работал Георгий Александрович Матейсан, инженер-технолог,
не имевший диплома о техническом образовании,
но постигший теорию на практике, самоучкой.
Он, если присутствовал при том, когда Лев задавал свой провокационный вопрос,
вставал со своего места, находил необходимый справочник,
открывал на нужной странице и клал на стол Льва Анатольевича.
Этого и добивался своим, вроде ничего не значащим, вопросом Лев.
В этом отношении, став постарше, он был труден на подъём.
«Раскачать» на посещение другого цеха или сходить по какому-либо делу
его было можно с трудом.
Но зато в случае предстоящего «мальчишника»,
который обычно проходил после работы у кого-нибудь из коллег в гараже,
мы шли небольшой компанией, а Лев,
постоянно размахивая своими руками-крыльями, «летел» впереди.
Оторвётся вперёд метров на двадцать и стоит, ждёт,
когда поровняется группа, а потом снова «взлетает» и несётся вперёд.
И так до самого гаража.
В предчувствии предстоящей выпивки организм Льва
реагировал на принятие спиртного кашлем, или,
как мы шутя говорили, у него «начинался коклюш».
Как только он принимал первую дозу, кашель прекращался.
Однажды мы взяли со Львом Анатольевичем бутылочку
белоголовой и решили навестить нашего бывшего
начальника отдела Бориса Ивановича Мальцева, находящегося на пенсии.
Когда спиртное, завёрнутое в газету, уже находилось у меня в пакете
и мы направлялись к дому, где жил Борис Иванович, у Льва, как всегда,
открылся «коклюш».
Кашлял он всё тяжелее, с позывами на рвоту.
Глядя на него, я тоже начал кашлять.
В перерывах между приступами кашля мы хохотали друг над другом и дохохотались,
что сначала стошнило Льва, а потом и меня.
Подходя к квартире бывшего начальника и всё ещё смеясь, Лев Анатольевич заметил:
– Ну вот, ещё ни грамма не выпили, а уже и поблевали.
- Кому скажи – не поверит.
- Может, нам и пить не стоит – и мы снова рассмеялись.
Как я уже вспоминал, многим учащимся Лев помогал выполнять контрольные
и курсовые работы.
Если сказать точнее, то он их выполнял «с нуля» один,
получая расчёт зачастую спиртным.
Ну а если просто помогал в качестве консультанта,
то зачастую получал только обещания рассчитаться,
так как после этого консультируемым приходить «с расчётом» было недосуг.
При встречах они старались Льва Анатольевича «не заметить»,
ну а если всё-таки она происходила, то вновь обещали прийти и рассчитаться,
на что тот снисходительно и понимающе усмехался и просил не беспокоиться.
Многие его товарищи, поступившие в вуз вместе с ним,
уже закончили обучение, получили дипломы и занимали высокие посты как на заводе,
так и в городе. Многим из них помогал Лев Анатольевич, а бывало и так,
что когда он «пыхтел» в отделе над чертежами курсовой для своей знакомой,
в это время в соседнем помещении над самой знакомой «пыхтел» товарищ,
которому курсовую Лев выполнил до этого.
Вот так и проучился он в вузе около шестнадцати лет.
По его собственному выражению о себе, Лёва был самым
долгоучащимся (долгоиграющим) студентом СССР.
Он слегка подтрунивал над этим фактом и нисколько не расстраивался о том,
что у кого-то могут возникнуть неприятные о нём мысли, что тот так давно учиться.
Потому что все знавшие Льва Анатольевича были убеждены
в его неординарном и гибком уме, причём в различных областях и техники,
и культуры.
Об этом говорило то, что иногда Лев цитировал отрывки из драматических
и музыкальных произведений, опер.
Очень любил Лев Анатольевич охоту и рыбалку.
И если позднее к охоте он охладел, чему, вероятно,
послужила неожиданная и трагическая смерть его друга,
то рыбалке Лев никогда не изменял.
Об истории с гибелью Алёшкина, своего друга, он не любил вспоминать.
Насколько я знаю, то произошло так, что друг его замёрз на охоте,
в то время как Лев ходил за помощью.
Состоялось следственное разбирательство по этому делу,
в результате которого со Льва Анатольевича были сняты всяческие подозрения в том,
что он не оказал помощи замерзающему другу,
так как он сделал всё, что мог.
Тем не менее история эта оставила в душе Льва Анатольевича глубокую рану,
он очень переживал, а скорее всего, где-то внутри в чём-то винил себя.
Рыбалке Лев отдавал всё своё свободное время.
Если, например, садоводством и огородничеством он хоть и занимался
тоже с большим удовольствием, но скорее делал это вынужденно, для того,
чтобы создать запасы на зиму, то рыбалка для него была культом.
Занимался ей Лев Анатольевич и летом, и зимой.
Как и во всех делах, в которых он участвовал
(а рыбалка, конечно, не была исключением) Лев обязательно применял свою теорию,
которая была создана на основе анализа вычитанного из литературы,
услышанного от других людей и, конечно, собственного опыта.
Но выводы при анализе всего этого бывали и ошибочны,
так как он был по своей натуре изыскателем и зачастую
поступал вопреки всем канонам, пробуя проверить только ему ведомую версию.
Так при выборе места для рыбалки Лёвочка в основном, как он сам неоднократно,
подшучивая над самим собой, замечал, садился именно на то место,
где рыбы не было.
Говорил он об этих своих ошибках с лёгкой иронией,
подтрунивая над своей особенностью.
И в рыбалке любил Лев Анатольевич привнести свою техническую,
изобретательскую жилку.
Очень творчески подходил он к этому, любимому им, делу.
Как-то рассказывал Лев, как рыбачил он на Чёрном море.
Не помню, по какому случаю оказался он там, то ли в отпуске был,
то ли в командировке.
Думаю, что в отпуске, так как в командировку рыболовные снасти не берут,
хотя Лев был способен и на такое.
Он и в командировку мог взять снасти.
Рассказывал он так:
– Ходил поутру несколько раз я на море, понаблюдать за мест-ными рыбаками.
Что ловят? Как ловят? Понял, что в основном ловят бычков.
Иногда даже неплохо.
Но на класс выше значились рыбаки, охотившиеся на лобана,
рыбу семейства кефалевых, достигающую иногда хорошего, килограмма два - три, веса.
В общем, для настоящего рыбака это была желанная, но редкая добыча.
Случаи, когда кто-либо из рыболовов поймал хорошего лобана,
местные хорошо помнят, вспоминая мельчайшие подробности,
и частенько с удовольствием их вспоминают.
Я несколько раз очень внимательно наблюдал за терпеливыми рыбаками,
разговаривал с ними, расспрашивал, обращал внимание на то,
какие применяются снасти, какие крючки и как их располагают на леске,
и понял ошибку местных рыболовов, после чего видоизменил снасть по-своему.
Но теорию необходимо было подтвердить.
Поэтому рано утром я пошёл опробовать новинку.
На бетонном волноломе, где обычно рыбачили местные рыбаки,
собралось уже около пяти человек.
Конечно, они обратили внимание на новичка, который появлялся здесь
и расспрашивал о способах ловли лобана.
Знали, что я из Сибири, но отнеслись ко мне несколько скептически,
снисходительно.
Не обращая внимания на их ухмылки и подшучивания, сделал заброс,
установил удочку и закурил.
Не прошло и пяти минут, ещё дымилась недокуренная сигарета,
как я увидел поклёвку.
Боясь за удачу, подсёк. Удочка изогнулась дугой.
Чувствовалось, что на крючке сильная рыбина.
Начал её осторожно вываживать.
Местные рыбаки, увидев моё изогнувшееся удилище,
собрались возле меня полукругом, давая советы.
Некоторые молчали, нервно куря зажатые в кулак сигареты
и искоса поглядывая на бурлившую от сопротивлявшейся рыбины воду.
Да, это был лобан. Промучился с ним изрядно. Но вот наконец он подустал,
и я стал подводить его к волнолому.
Резкий рывок рыбины, не желающей быть на сковороде, и, конечно, она сорвалась.
Сколько нехороших, это мягко выражаясь, слов услышал я в свой адрес.
То, что новичкам (читай дуракам) везёт, были, наверное, самыми нежными.
Но были и такие:
– Дай дураку член стеклянный, он и член разобьёт, и руки порежет.
Короче, получил я «по полной программе».
Рыбаки ещё повозмущались, сетуя на то, что в кои-то веки бывает поклёвка,
да и та досталась чудаку на букву «м», сейчас, мол, и ждать нечего.
Некоторые стали собирать снасти.
В это время я опять почувствовал поклёвку.
Боялся подсекать и не без причины думал о том,
что если опять произойдёт срыв, то рыбачьи нервы могут не выдержать,
и они отправят меня вслед за рыбой.
Выждав какое-то время, я всё-таки резко потянул удилище.
На крючке опять сидела, судя по сопротивлению, изрядная рыбина.
У рыбаков был шок. Они молча стояли и смотрели на изогнувшееся удилище,
а потом толпой обступили меня.
Началась борьба с рыбой.
Один из рыбаков, стоявший возле меня, заметил:
– Попробуй только эту упусти, сам за ней нырнёшь.
Я чувствовал, что так и будет.
Но тем не менее и эта схватка закончилась победой сильной рыбины.
Лобан сошёл.
Я получил словесных пилюлей, но в воду меня всё-таки не сбросили.
Пожалели.
А может, и действительно заинтересовались, что это за снасть приготовил новичок,
что на неё уже два раза подряд цепляются лобаны.
Невзирая на то, что третьего схода рыбаки уж точно не переживут,
я сделал третий заброс.
Рыбацкий азарт пересилил чувство осторожности.
– Ох, и рисковый ты мужик, – с лёгкой усмешкой сказал тот самый рыбарь,
который обещал отправить меня вслед за упущенной добычей.
Да. Я чувствовал, что случись третья по счёту поклёвка, купания не избежать,
но азарт, рыбацкий азарт может понять только рыбак.
И вот немного погодя я подсёк третьего лобана.
Местные, не подходя ко мне, нервно наблюдали за нашей с рыбой дуэлью.
Никто не произнёс ни слова.
Слышались лишь хлёсткие удары хвоста рыбины по воде да моё шмыгание не вовремя осопливевшего носа.
Так, в полном молчании я таки вытащил лобана на волнолом.
И тут рыбаки с шумом обступили меня и добычу, заговорили,
стали хлопать по плечу, поздравлять с удачей.
Некоторые предлагали деньги за лобана.
Хотели купить. Вспоминали свои случаи.
Нашлась и бутылочка.
Сообща, чисто символически, на всех, распили её.
Рыбаки осмотрели мои снасти, стали рассуждать,
увидев в них и достоинства, и ошибки, которые привели к срыву двух первых рыбин,
но новшество оценили.
Из лобана получилась хорошая уха.
– Знаешь, Анатолий, – говорил мне потом Лев, – хочешь, я тебе сейчас из чебака сварю уху, и будет она как из лобана?
– Ну и как? – спрашивал я.
– А вот, когда из чебака уху сваришь, то под конец капни в неё немного йода,
– смеялся Лев Анатольевич, намекая на то,
что это морская рыба и отличается по вкусу лишь наличием данного морского химического элемента.
Много рыбацких случаев можно рассказать о Льве Анатольевиче.
Рыбачил он и зимой, и летом.
Поздней осенью с нетерпением ждал ледостава,
постоянно замеряя толщину льда и обсуждая время предстоящей рыбалки
с товарищами-рыболовами, которых у него было много и на заводе,
и за его пределами.
Очень часто ездил на рыбалку со своим соседом и другом,
бывшим своим начальником Николаем Семёновичем Жёлтышевым,
который после выхода на пенсию работал
мастером производственного обучения в сельскохозяйственном техникуме,
с мастером нашего завода, тоже пенсионером, Борисом Тимофеевичем Гаркушей.
Тот тоже рассказывал много интересного и забавного.
Ездил несколько раз и я, но не так часто.
Нас во многом сближало то, что оба мы любили пощукарить.
Я, помня о пойманной в детстве первый раз щуке,
за это время много узнал о различных хитростях
и способах её ловли и предпочитал добычу её рыбалке на мелкую рыбёшку,
каковой считал плотву и окуня.
Лев был со мной солидарен, но опыта в поимке речной хищницы
у него было значительно больше моего,
а в изготовлении снастей для щуки ему не было равных.
Лев Анатольевич изготовил поводок, имеющий большую подвижность, гибкость.
И это при том, что прочность его тоже была довольно высокая.
Правда, на его изготовление необходимо было затратить
довольно значительное терпение, время и сноровки,
так как производство его заключалось в соединении звеньев цепочки.
А звенья её вырезались из пружинки, служащей для армирования
резиновых уплотнительных манжет.
Цепочка сплеталась из этих звеньев,
имеющих для прочности несколько (2-3-х) шагов,
и имела в длину около 100 мм.
На конце её через колечко закреплялся тройник, в середине ещё один.
Данный поводок крепился к концу лески, и на него во время рыбалки
через два тройника наживлялся живец.
Если в качестве поводка применялась толстая леска,
то часто случалось так, что щука срезала его своими острыми зубами.
Поводок из стальной проволоки (струны) был не столь гибким.
А вот именно такой поводок, цепочкой, был и крепким, и довольно подвижным.
Я думаю, что рыбаки меня понимают.
Удилище было составным, длинным, около пяти-шести метров.
Это позволяло облавливать места, находящиеся на приличном расстоянии
от места заброса и порой имеющие небольшую площадь,
зачастую окружённую со всех сторон ряской или другой водной растительностью.
Живец сверху опускался в воду, и перемещение его тоже было вертикально отвесным.
Снасть эта была довольно универсальна, уловиста,
и я тоже взял её себе на вооружение, изготовив поводки-цепочки.
При первом же опробовании её на старице Ченчерь взялась хорошая,
килограмма на четыре, щука.
Об этом я могу говорить без рыбацкого преувеличения,
так как борьбу видели мой сын Артём, брат жены и его сын, мой племянник.
Произошло всё очень быстро.
Сын с племяшкой только успели подбежать ко мне,
после моего радостного вскрика, как я уже сидел на земле.
Щука сорвалась, оборвав леску вместе с цепочкой, и я,
потеряв сопротивление, по инерции, оказался в сидячем положении,
с очень обиженным выражением лица, настолько, вероятно, со стороны очевидным,
что мальчишки потом ещё очень долго смеялись, вспоминая этот случай.
Конечно, ловили щук и на реке Ишим, но для более удачной рыбалки «щукари»
старались попасть на Ченчерь, старицу, которая была довольно глубокой
и кроме всяческой мелкой и средней рыбёшки изобиловала щукой,
имевшей, в отличие от речной, вид короткого, толстого полена,
отчаянно сопротивлялась при борьбе за свою жизнь
и оставляла при поимке незабываемые для рыбака впечатления.
Поэтому, несмотря на весьма удалённое расстояние от города,
для поимки щук многие старались попасть на эту старицу,
находящуюся в удивительно красивейшем месте.
С одной стороны берег Ченчери пологий, с раскинувшейся на нём берёзовой рощей,
иногда имеет равнинный, степной вид, а противоположный имеет высокие холмы,
облепленные деревьями, в одних местах редкими, в других кучкующихся довольно часто. Старица извилиста, и желающие могут найти место для отдыха и рыбалки на любой вкус.
Однажды поехали на Ченчерь мы со Львом и Васей Хижиным
(тоже полюбившем щучью ловлю после нескольких рыбалок со мной и Львом).
Приехав на место, накачали лодки, натянули «перетягу»
(крепкую капроновую верёвку) поперёк старицы и, передвигаясь с её помощью,
нашли место, на котором наловили до-статочное количество живцов.
Лев с Васей поехали на лодке «промышлять щуку»,
а я остался на перетяге ловить чебака.
Немного погодя, занятие это меня утомило, так как клевал чебак беспрестанно,
ноги затекли, и я решил выехать на берег и пройтись по нему
с надеждой тоже выловить щучонку.
Не успел я отойти несколько шагов от места стоянки,
как увидел недалеко от воды хороший, крепкий, красноголовый подосиновик.
Оглядевшись, неподалеку увидел ещё один, потом ещё и ещё.
Положив «дрын», так я называл своё длинное удилище для щук,
прошёлся вдоль берега сначала справа, затем слева от машины,
но далеко не ходил, нельзя было оставлять автотранспорт без присмотра,
и насобирал с полкорзины подосиновиков и белых грибов.
Все они росли совсем недалеко от воды, вероятно, сказалось то,
что лето было сухое.
Вернувшись, поставил корзину в рюкзак, прошёлся ещё раз вдоль берега с «дрыном»,
оборвал одну блесну, зацепившуюся за корягу,
раздевшись, слазил в воду, вытащил её и выплыл на перетягу снова.
Немного погодя из-за поворота выплыли «щукари».
С шутками обратились ко мне:
– Ну, как клёв?
– А как у вас? – тоже с иронией спросил я.
– Пару штук взяли, – похвастались они, показав кукан, конструкция которого,
кстати, тоже была разработана Львом Анатольевичем.
– Я тоже немного «поимел», – похвастался я.
– А где улов? – поинтересовались рыбаки.
– В рюкзаке, на берегу, смотрите, – ответил я.
Лев заглянул в рюкзак. Я делал вид, что даже не гляжу в их сторону,
хотя искоса наблюдал за реакцией, и изумился.
– Где взял? – с показной строгостью, но с интересом,
который невозможно было скрыть, прорычал он.
– Да прошёлся вдоль берега, – как бы нехотя ответствовал я.
– Бросай всё, выезжай на берег. Поехали грибы искать,
– живо заявил Лев Анатольевич и стал споро собирать вещи.
Я смотал удочки, выплыл на берег, где меня уже ждали, собравшие вещи товарищи.
Проехав немного вдоль берега в обе стороны, мы набрали довольно много грибов.
У меня оказалась полная корзина, у друзей несколько меньше.
Когда укладывали в багажник корзины, из леса вышли местные, деревенские женщины.
В руках у них были корзинки с грибами, чуть закрывавшими дно.
Увидев наш «улов», они заинтересовались:
– И где это вы столько грибов насобирали?
- Мы часа три по лесу ходим, а нашли совсем мало.
– Места знать надо, – улыбаясь, ответили мы.
 А гриб был исключительно хорош, белый и подосиновик, и нисколько не червивый.
Да и рыбы мы поймали и на уху, и на «жарёху».
Особенно запомнился мне один случай, когда ездили на рыбалку,
тоже на Ченчерь, только с ночёвкой,
с Алексеем Семёновичем Лащёновым и Львом Анатольевичем.
Алексей Семёнович тоже работал в отделе, только инженером-технологом.
Носил он очки, был лысоват, среднего роста, но комплекцию имел крепкую,
«деревенской закваски».
Характер имел своеобразный, и у меня есть, что о нём рассказать,
но это в следующий раз.
Рыбалку, и летнюю, и зимнюю, тоже любил и был частым компаньоном Льва Анатольевича. Может быть, и не стоило бы рассказывать об этом случае,
так как выгляжу в нём я несколько лучше своих друзей, но дело не в этом.
Что было, то было. И не судите их сильно строго.
Как я уже сказал, поехали мы на рыбалку с ночёвкой, поэтому я взял палатку, транзисторный радиоприёмник и все остальные необходимые «причиндалы»
для варки и поедания ухи и пр.
Ну а как же уха на природе, да без «водовки».
Это же прямо грех. У мужичков с этим, вероятно, была «напряжёнка»,
так как обговаривая, кто что возьмёт, они спросили меня:
– У тебя с водочкой как? – на наш пай не возьмёшь?
– Да есть одна целая бутылочка, другая чуть початая, – ответил я. – Хватит?
– А на сколько початая? – логично заинтересовались друзья.
– Грамм на пятьдесят – сто.
– Хватит, – удовлетворённо заметили они.
Мы приехали на старицу вечером, поездка состоялась с пятницы на субботу,
времени для ловли было достаточно, и каждый занялся своим делом.
Разгрузили вещи, и тут я увидел, что, кроме моих двух бутылок, мужики,
каждый из своего рюкзака, вытащили ещё по паре штук.
– Куда нам столько? – спросил я.
– Мы же свалимся, и никакой рыбалки не увидим.
– Не свалимся. Мы норму знаем, – заметил Лев
– А если что останется, дома допьём, – добавил Лащёнов.
Лев Анатольевич с Алексеем Семёновичем быстренько наловили живцов
и поехали промышлять щуку на лодке.
Я остался на берегу, поставил жерлицы и продолжал ловить всякую всячину,
от чебака до окуня.
Стемнело быстро, и к тому времени как подъехали мужики,
я успел поставить палатку, развести костёр и подготовить всё для ухи.
Они изловили три щуки, и мы тут же, почистив их,
отправили вслед за рыбной мелочью, которая уже сварилась
и испускала пар в отдельном блюде.
Уха получилась двойная.
Сели, а вернее прилегли, за импровизированный стол – разосланный на земле брезент. Парила, пахнувшая дымком костра, разлитая по чашкам, уха.
Кто ел её, приготовленную на природе, на костре, тот прекрасно знает,
насколько она отличается и запахом, и вкусом от приготовленной в квартире.
Настоящие рыбаки пьют бульон ухи из кружек, рыба выкладывается на чистые
подручные средства, у кого что есть, обратные стороны крышек,
чистые дощечки и прочее, остальная гуща берётся прямо из котелка.
Горел, взметая искры, костёр, мы «лопали» вкуснящую уху,
изредка принимая по полкружечки «горячительного».
Разговаривали, вспоминая интересные случаи из рыбацкой жизни.
Было не-обыкновенно тепло и тихо, только чуть потрескивали горевшие сухие сучья.
На небе высыпали яркие звёзды.
Глядя на них, мы вслух рассуждали, может ли быть,
что на какой-то из них вот так же сидят у костра инопланетные рыбаки и думают о том же, о чём сейчас мы.
Проснулось неожиданно громкое и красивое эхо,
и мы попеременно соревновались с ним, стараясь выяснить,
«кому не спится в ночь глухую».
Оно, не краснея за нецензурное выражение, точно сообщало,
кому же это не спится.
Потом я спел несколько песен, окончания куплетов которых
тут же повторяло хулиганистое эхо.
Пора было укладываться спать, так как назавтра надо было вставать до наступления рассвета, если, конечно, хочешь поймать что-то доброе.
Об этом я и сказал своим товарищам.
– Ты иди, пока укладывайся, – предложили они,
– а мы ещё немного посидим и тоже ляжем.
Когда я нахожусь на рыбалке или мне необходимо проснуться рано,
то зачастую, наверное, через «подкорку», срабатывает самоконтроль – будильник.
Поэтому просыпаюсь я сам в нужное время.
Так было и в это утро.
Я проснулся, и, надеюсь, вовремя, но ничего понять не мог.
Кругом было темно.
Потом, ощупав находящийся вокруг меня материал, понял:
я был завёрнут в палатку как кокон.
Не без труда выбрался из брезента и огляделся.
Мои товарищи спали там, где их застал неожиданный сон.
Утром они проснулись позже меня.
Семёныч, несмотря на мои замечания о том,
что не стоит этого делать резко и с похмелья, понырял и искупнулся.
Я на самом деле рекомендовал ему просто слегка полить себя водой,
а уж потом окунуться, не заходя на глубину.
После такого «возлияния» осторожность бы не помешала.
Тем не менее, он меня не послушал и вышел из воды посвежевшим и взбодрившимся.
Ну и слава Богу.
Спустя некоторое время, Алексей взял удилище, оснащённое для ловли щук,
несколько мелких чебачков из моей корзины
и направился вдоль берега на поиски хищницы.
Льву было труднее приходить в себя, но он всё-таки попытался осторожно умыться,
хотя видимого облегчения это не принесло.
Порасспросив о результатах утренней рыбалки, осмотрев пойманную щуку,
Лев Анатольевич попытался уговорить меня поехать с ним порыбачить на щук с лодки.
Но он выглядел настолько бессильным, что я наотрез отказал.
Ну а попытаться ехать одному в таком виде, Лев это понимал, было бесполезно.
Ловля щуки обычно выполнялась на пару.
Когда один из рыбаков грёб, другой за-брасывал снасть с живцом,
стараясь обловить как можно больше мест, в которых могла находиться хищница.
Лев долго и нудно уговаривал меня, всякий раз получая резонный отрицательный ответ.
Меня и в самом деле не прельщала роль спасателя рыбака, вывернувшегося из лодки.
А Лев мог претендовать на эту роль с большой долей вероятности.
Но он был настойчив.
Я прекрасно понимал состояние настоящего «щукаря»:
быть на Ченчере и не половить щуку, которой этот водоём славился.
Поэтому всё-таки поддался на Лёвины уговоры, но поставил перед ним жёсткие условия,
в числе которых были такие как: обкупнуться в старице (
слегка около бережка, но обязательно с головой),
сделать небольшую зарядочку (взбодриться),
в лодке располагаться только сидя на подушке, на дне,
и ни в коем случае не высовываться наверх.
При этом Лев был в категоричной форме предупреждён,
что если произойдёт хоть малейшее нарушение этих требований или любое другое его неосторожное движение, могущее привести к «нырку», как я тут же выгребаю на берег. Условия были приняты, и, произведя все меры предосторожности, мы отплыли.
Надо отдать должное Льву Анатольевичу, все требования им были соблюдены.
Мы поймали семь щук различных размеров, при этом проплыли значительное расстояние,
и при возвращении к месту отплытия я обратил внимание,
что Лёвочку разморило и он «клюёт носом», засыпая.
Так что к месту подошли мы вовремя.
К тому времени там уже был Алексей Семёнович, который тоже поймал щуку на лягушку. Объяснил, что живцы кончились и он проявил рыбацкую смекалку.
Стали собираться домой.
О том, чтобы вести мотоцикл Льву, не было даже и речи.
За руль сел Семёнович, благо, права у него были с собой.
Добирались до гаража с осторожностью, старались миновать все известные нам места,
где могли находиться посты ГАИ.
При подъезде к домам Лев повеселел и начал мечтать:
– Эх, сейчас бы по приезде грамм по сто пятьдесят, и красота,
– блаженно прикрыв глаза, провоцировал он.
– Вы как хотите, а у моей Любы дома есть.
- Так что кто-то и примет, а кому-то «по бороде», – подначил я.
Глаза у мужичков засверкали, как у кота Базилио и лисы Алисы при виде золотых,
и они начали свои хитросплетения, которые сильно и не прикрывались,
так как знали мы друг друга прекрасно и понимали, что это всё словесная игра.
Я «на полном серъёзе», внешне неприступно и обиженно говорил:
– Да ты что, Лев? Я с вами после такого «облома» вообще на рыбалку не поеду.
Всё они с Алексеем Семёновичем понимали и видели, что так я, куражусь.
Не зверь же я, в конце концов, и отметить рыбалку – дело святое.
Поэтому, при остановке около своего подъезда, сбегал наверх и,
выпросив у жены поллитровку, вернулся назад.
Приехали в гараж к Семёновичу и уничтожили то, что я взял.
Мужики повеселели и «набросали мне кучу лещей», рассказывая,
какой я хороший и не злопамятный, а они больше никогда не будут так делать.
Я уже прекратил ворчать на них, но заворчал вдруг Лев:
– Что это у меня в сапоге постоянно колет, – не выдержал он.
А уж терпеть-то Лев Анатольевич умел.
Сняв сапог, в котором ему что-то мешало, он обнаружил на взъёме ноги пучок крючков, которые я не смог найти при наступлении на меня «пары быков»
– как я тогда их назвал.
– Ё-п-р-с-т, откуда они взялись? – закричал Лев.
– Что делать? – заметил я, – на одну рыбину необходим один такой крючок,
а на такого буйвола, как ты, куча.
Посмеялись и разошлись.
На заводе я ещё несколько дней по - дружески, но с некоторой долей ехидства подтрунивал над Лёвочкой и Лёшечкой, но потом почувствовал, что хватит,
и перестал напоминать об этом случае.
Может, и сейчас зря я вспоминаю эту рыбалку.
Пусть бы всё осталось между нами, но пусть простит глубокоуважаемый мной Лев Анатольевич, если бы, вспоминая о нём, я не рассказал об этом, то, наверное, воспоминания о нём были бы неполными, «куцыми», да и не жизненно правдивыми.
А так, что было, то было.
Был случай, когда Лев Анатольевич продал мне ледобур.
Но так, как он продал, после того как об этом узнали наши товарищи,
вспоминали всегда об этом с улыбкой.
Чтобы не надоедать длинным рассказом, постараюсь поведать об этом покороче.
Однажды Лев обратил внимание на то, что у меня (во время зимней рыбалки) нет ледобура,
и спросил почему я не приобрету.
– А зачем он мне? – спросил я.
– Я не такой уж заядлый зимний рыболов, как ты, например.
Если я еду на рыбалку с вами, то всегда смогу одолжить на время бур хоть у кого,
если еду на Ишим, на автобусе, то опять всегда найдётся знакомый с ледобуром.
Не так уж часто я зимой и рыбачу.
Я, конечно, несколько ерничал, понимая прекрасно, что свой бур иметь необходимо,
чтобы не попрошайничать, а если честно, то в этом Лёвином вопросе мне уже слышалось какая-то подсказка.
– Короче вот что, – предложил мне Лев, – в саду у меня имеется старый бур,
я его использую для бурения в земле лунок под столбики.
Немного подправишь его, изготовишь ножи, и пользуйся.
Предложение было принято, и в тот же день, вернее вечер, после работы,
мы направились ко Льву в сад.
У нас в городе мало кто называет участок, выделенный для садоводства, дачей.
Дача – это когда в ней можно жить, отдыхать, и имеет достаточную площадь для того,
чтобы разместить огород, садовые насаждения, и места для отдыха (лиственные деревья, беседки, водоёмчик). Это – да, дача.
А участок в 5-6 соток, в котором едва-едва можно расположить небольшой домик,
для того чтобы скрыться в нём от дождя, огород,
да несколько садовых насаждений (ягодных кустарников и плодовых деревьев) я думаю,
что правильно называют просто садом.
Мы забрали со Львом его старый бур, спрятанный под кучей бывших в употреблении досок,
и направились в обратный путь.
Он пролегал по дороге, на которой находился гараж Льва Анатольевича,
а в карманах у меня было немного денег, которых хватало только на «беленькую».
Я считал, что за бур необходимо рассчитаться,
хотя Лев даже словом об этом не обмолвился.
Продуктовый магазин находился напротив гаража,
поэтому само собой получилось так, что мы зашли сначала в магазин,
а потом в гараж.
Но одной оказалось мало (как всегда у русских), а у меня денег больше не было.
Зато они оказались у Льва Анатольевича.
Короче, мы взяли вторую, а потом и третью.
Вот так получилось, что Лев “продал” мне бур за бутылку водки.
Только платил, получилось, что не я, а сам продавец.
В понедельник, придя на завод, я рассказал о такой бизнес-сделке Тимофеевичу – близкому товарищу Льва Анатольевича, и тот долго смеялся над этим.
Лев был чужд даже мыслями о каких-либо взаиморасчётах,
и поэтому впоследствии, когда я всё-таки предложил “вернуть долг” за бур,
он рассмеялся и заметил:
– Не спеши. Ещё будет время, рассчитаешься.
Вот такой он – Лев Анатольевич.
На протяжении многих лет (наверное, где-то около двадцати)
Льва Анатольевича к осени направляли как механизатора на помощь колхозу.
Он имел документ на право управления комбайном(
а тогда таких механизаторов для помощи селу специально обучали на курсах, и предприятия за это платили), и это давало основание для руководства завода
включать его в группу механизаторов, которых,
как тогда говорили, направляли исключительно “на добровольной основе”
помогать сельским труженикам.
А “добровольным” это желание было настолько, что отправляемые в колхоз шутили:
– И хочешь, едешь, и не хочешь, едешь.
Лев Анатольевич никогда не отказывался, «надо, значит, надо».
А труд в колхозе был нелёгким.
Посудите сами. Комбайнёры - колхозники знали,
на каких комбайнах они будут работать в страду, они были закреплены за каждым,
а поэтому зимой готовили их, ремонтировали тщательно.
Ведь от того, как стабильно будут работать их зерноуборочные машины,
зависел их заработок.
А основную долю его механизаторы получали как раз по результатам уборки.
К ремонту “чужих”, или, иначе, “ничьих” комбайнов
колхозники относились наплевательски, устанавливая на них уже работавшие запчасти, зачастую снятые со своих машин.
Поэтому, естественно, что во время уборки урожая эти комбайны,
выделяемые приехавшим на помощь из города механизаторам,
чаще ломались и простаивали.
Своим выделялись для уборки и лучшие поля, участки, более ровные,
имеющие не такие сложные, по габаритным очертаниям, площади.
Да это и понятно.
Долгое время ездил со Львом Анатольевичем и Василий Скакун
– инженер-конструктор нашего же отдела.
Со Львом они хорошо сработались. Сработаться-то, конечно, можно было, это не сложно.
Но вот каково им там было, я после их рассказов почувствовал.
Работа с рассвета до темноты, а если всё идёт нормально, то и в темноте.
Ночью. С зажжёнными фарами, падая от усталости, убирали они хлеб.
Отдыхали хорошо лишь во время непогоды.
Кормили их, конечно, неплохо, но это было только на время уборки.
Санитарные условия - вообще никакие.
Если местные жители - колхозники мылись в собственных банях,
а они имелись в каждом дворе, то приезжим оставалось довольствоваться для мытья лишь холодной водой.
За тот труд и помощь, которую оказывали приезжие из города механизаторы,
руководство колхоза могло бы относиться к ним внимательнее и человечнее.
Однажды я столкнулся с таким случаем, который сильно, до глубины души возмутил меня. Группа работников нашего завода приехала в колхоз,
в котором в то время находились на уборке Лев Анатольевич и Алексей Семёнович Лащёнов. Мы приехали тоже для помощи, необходимо было быстрее убрать картошку,
находившуюся в буртах, и перенести её на склады-хранилища.
Работа шла споро, с шутками и прибаутками.
Наступило время обеденного перерыва.
К этому времени к месту отбора картофеля подошли Лев с Алексеем.
По их небритым похудевшим лицам без труда можно было определить, что они голодны.
Это стало заметно и потому, как они ели.
За внешним спокойствием было видно, что оно показное, насильно сдерживаемое. Оказывается, уборочную они уже завершили, но из колхоза их не отпускали,
используя на подсобных работах, и кормить стали редко и отвратительно, так себе.
Я не мог их понять. Каким надо быть человеком, чтобы чувствовать, как над тобой откровенно издеваются, так резко изменив отношение, и не дают даже нормально поесть.
Приехав домой и придя поутру на завод, я тут же сообщил об этом факте тогдашнему председателю нашего профкома Николаю Сергеевичу Лопатину,
который очень самокритично и действительно с болью в душе воспринял это неприятное известие.
Он тут же поставил перед руководством завода вопрос об отзыве
наших работников из колхоза.
Но вот отношение нашего заводского партийного руководителя,
который должен был бы как никто другой показать отрицательное
отношение к поведению руководства колхоза, меня очень удивило.
Он не то чтобы обвинял колхозное начальство, а, наоборот, защищал его,
осуждая наших за неспособность стоически выдерживать испытания,
приводя примеры трудового энтузиазма Павки Корчагина и его друзей на строительстве узкоколейки.
Не знаю, как я сдержался в то время.
Всё - таки как могут демагоги превращать свою несостоятельность и неспособность организовать нормальные, человеческие условия для трудящихся в героические поступки.
Кто как не Жухрай, партийный руководитель,
который мог очень даже легко снабдить тёплой одеждой и обувью
молодых и самоотверженных комсомольцев, организовав сбор её у жителей города
или даже изьяв её у тех же богатеев.
Нет, мы лучше “в голоде и холоде”, “голышом и босиком”.
Впрочем, причина такого поведения нашего партийного функционера вскоре мне стала понятна, когда я узнал, что частенько привозил он из нашего подшефного колхоза “небольшую толику продуктов”.
И не думайте обвинять меня в сплетнях.
Я за свои слова отвечаю.
Вскоре наши товарищи появились на заводе, чисто выбритые, посвежевшие.
Может, и осталась у Льва обида на руководство колхоза,
но только глубоко, потому что когда на следующий год его вновь направили
в тот же колхоз, он не стал отказываться, а поехал убирать зерно.
Один из случаев, который характеризует Льва Анатольевича, рассказывал и Вася Скакун, который не один сезон работал вместе с ним в колхозе, помогая “доблестным колхозникам” убирать урожай.
Произошло это как раз в то время, когда они вместе с Лёвочкой
“отбывали один из сроков” в колхозе.
С утра шёл мелкий дождик, и, похоже, зарядил он надолго.
Этакий мелкий, противный, осенний дождик.
Было ясно, что на комбайне выезжать не придётся, с ним копаться тоже
в такую погоду не хотелось, и поэтому Лёвочка с Васей решили
сходить на Клепиковский мост половить рыбки.
Но если у Льва для защиты от моросящего дождя был плащ с капюшоном,
то у Васи его не было.
Поэтому они решили позаимствовать такой плащ у того, у кого он был.
А был он у Бориса Ивановича Мальцева, инженера того же отдела,
в котором работали наши помощники.
Приехал он в колхоз размечать площадку под картофельно-сортировочный
механизированный участок, каковой собирался строить колхоз
с помощью работников нашего завода.
В этот день Борис Иванович в город не собирался, дел ещё было много,
и пока что негромко похрапывал в постели той же комнаты, в которой жили все командированные.
В такие ненастные дни спится хорошо, и Лев с Васей надеялись,
что до полудня Борис Иванович не проснётся.
Надо сказать, что Мальцев обладал эмоциональным, взрывным характером.
Он знал это и часто переживал о тех необдуманно горячих поступках,
в которых, бывало, выглядел несправедливым.
Василий и Лёва, посовещавшись, взяли плащ Бориса Ивановича,
хозяина спрашивать не стали, жалко было будить его, сладко посапывающего в тёплой постели. И Вася надел плащ.
Наши рыбачки сидели на мосту, подёргивали время от времени чебачков и пескарей
и вдруг увидели мчащегося от деревни и грозно размахивающего руками Бориса Ивановича. Вася говорил, что он сразу понял, что сейчас будет «гроза» из-за плаща,
находящегося на нём.
Борис Иванович «на всех парах», он аж из ноздрей валил, взбежал на мост,
и Василий, вскочив со своего места, встал в позу, готовясь дать отпор излишне эмоциональному хозяину плаща.
Лев, поглядев на подбегающего Бориса Ивановича и улыбнувшись,
представляя, что сейчас будет с Васей, остался сидеть на месте.
Готовился подсечь. У него в это время клевало.
Мальцев, может, и врезал бы Василию, но тот стоял в стойке,
поэтому Борис Иванович, подбежав к рыбакам, врезал подзатыльник не ожидавшему Льву Анатольевичу.
Тот замахал, желая сохранить равновесие и не упасть в реку, руками.
Удержался. Не упал. И удочку не выронил.
Закрепил её аккуратно за прожилину моста, поднял упавший от удара на глаза капюшон. Встал.
И, взмахнув рукой для ответа, спокойно погрозил напавшему товарищу пальцем.
– Ты, Боря, долго ещё будешь раскаиваться в том, что сейчас так необдуманно поступил, – сказал Лев Анатольевич и сел на своё рыбацкое место.
Борис Иванович стал громко объяснять, что из Ишима за ним приехала машина,
срочно должен быть в городе, а они, гады, плащ забрали не спросясь.
Снова повернулся к Василию и увидел, что тот уже протягивает на вытянутой руке
снятый с себя дождевик.
Борис Иванович резко вырвал его и, недовольно бурча, быстро направился обратно в деревню, к поджидавшей его машине.
Действительно переживал Мальцев, что незаслуженно
дал подзатыльник Льву Анатольевичу, очень долго.
Но переживал по-своему. Чувствовалось, что воспоминания по этому поводу,
над которым коллеги очень смеялись, ему неприятны.
Старался перевести их в другое русло, замять или просто уйти.
Но так перед Львом и не извинился.
Во всяком случае, тот об этом нам ничего не сказал.
Вот такой был характер у Бориса Ивановича и такой у Льва Анатольевича.
А затем за успешное и самоотверженное участие в битве за урожай наградили Льва Анатольевича Ахремова правительственной наградой,
медалью “За трудовую доблесть”.
Получив её в Районном доме культуры из рук самого первого секретаря Тюменского обкома КПСС Богомякова, пришёл Лев домой,
по пути купив в магазине жидкость для обмывки медали.
Переоделся в домашнее, нацепил на майку полученную награду и, взяв жидкость,
пошёл к своему лучшему другу, Юрию Анисимовичу Аксёнову.
По своему характеру Лев никогда ничего не просил.
Но квартиру ему выделили из директорского фонда.
Правда, комнаты в этой двухкомнатной квартире были смежными, да и площадь была небольшая.
Мог бы, конечно, директор для лучшего инженера-конструктора
расстараться и квартирой получше.
На заводе было разработано положение о подведении итогов
в социалистическом соревновании среди ИТР.
Согласно ему, за каждое выполненное в течение месяца задание присуждалось два балла.
Но механизм расчёта в зависимости от сложности задания разработан не был,
и поэтому фактически получалось так, что на заданиях,
для выполнения которых требовалось незначительное время, можно было разработать суммарное количество баллов, большее, чем за трудоёмкие задания.
Лев Анатольевич как ведущий конструктор разрабатывал в основном такие и зачастую набирал небольшое количество баллов.
Мы говорили об этом, и однажды я сказал ему:
– Лев, не расстраивайся. Помнишь, как сказал старый часовщик из “Кремлёвских курантов” Погодина словами из басни Эзопа?
– Лисица рождает много детёнышей, но все они лисьей породы,
а у Льва рождается один детёныш, но это Лев.
Лев Анатольевич с удовольствием оценил эту фразу и потом,
я заметил, стал её применять.
В одно время, когда должно было оказаться
вакантным место Главного конструктора завода, были у Льва мысли,
что могут на это место поставить его.
Вино развязывает языки, и в подпитии он заговаривал о скором
своём возможном вступлении в должность.
Но этого не произошло.
Скоро понял Лев, что не быть ему в этой должности.
Руководству завода нужен был ведущий конструктор, который сам занимается конструированием, нужна была голова конструктора, каким был Лев Анатольевич.
А организатора – руководителя отдела можно было выбрать.
Понял это Лев и смирился, оставил всякие мысли о своём повышении в должности.
Я уже говорил, что часто направляли Льва Анатольевича в командировки.
В одной из них побывал с ним и я.
В филиале проектно-конструкторского бюро, в городе Полтаве,
состоялось совещание ведущих специалистов проектных организаций
и предприятий, выпускающих запасные части к подвижному составу.
От нашего завода были посланы Лев Анатольевич, как ведущий конструктор,
и я, как ведущий специалист по внедрению объектов новой техники.
Совещание было представительным.
Возглавлял его заместитель главного инженера Главного управления.
Надо отдать должное организаторам и хозяевам совещания,
организовано оно было хорошо.
Несколько омрачало его то, что было то памятное время,
когда перегибы в борьбе с пьянством достигли своего апогея,
а что было делать людям, решившим распить бутылочку, другую за знакомство?
Поместили нас для проживания в четырёхместном номере общежития,
оформленного под гостиницу.
Интерьер номеров вполне соответствовал хорошему отелю,
в коридорах были аккуратно расстелены красивые ковровые дорожки.
В номерах чисто, уютно.
На завтрак, обед и ужин возили нас на автобусе.
Но вот со спиртным, как и во всей начинавшей приходить в упадок стране,
была “напряжёнка”.
В магазинах его начинали продавать с четырнадцати часов,
а очереди были такие, что на всех не хватало.
В номере с нами остановились главные специалисты Калужского филиала ПКТБ,
которые хотели познакомиться с нами поближе и с присутствием облегчающей
это знакомство жидкости.
По приезде вторая половина дня была у приезжих свободной.
Так было организовано, чтобы расселиться, познакомиться с городом и друг с другом. Хозяева - организаторы совещания выделили гостям купоны,
которые в то переходное, ведущее к развалу страны, время уже появились на Украине.
В торговле в ходу были советские рубли,
но к ним должны были прилагаться украинские купоны, без них могли и не продать.
При раздаче купонов я порекомендовал Льву Анатольевичу выходить в числе последних.
– Зачем? – не понял он сразу.
– Там увидишь, – хитро улыбаясь, сказал я.
Мы вышли последними. У выдававшего купоны, как я и предполагал,
оставалось ещё достаточное количество этих разноцветных,
неразрезанных листочков бумаги, и он все отдал нам со Львом.
Так что мы ещё и сами давали их, кто просил.
После оформления, раздачи купонов, знакомства и размещения,
мы, со своими новыми знакомыми, калужскими представителями ПКТБ,
решили пройтись по Полтаве, городу Петровской славы.
Он оказался вполне современным, большим городом,
об истории которого напоминали памятники, старой постройки здания
да мемориальные доски на них.
Можно ли за полдня обойти такой город как Полтава?
Как бы сказал великий украинский писатель Николай Васильевич Гоголь, редкая птица к полудню сможет долететь до середины Полтавы.
Пробродив по городу около двух часов,
мы увидели толпящуюся возле одного из заведений группу людей, в основном мужчин.
Мы догадались сразу, что это может быть за заведение.
Так как по всей стране “мужик бьётся” только около одного
типа общественного предприятия торговли, а именно возле того,
где торгуют спиртным. Наблюдательность не подвела.
Это оказалось кафе, в котором после трёх часов производилась продажа на разлив.
Так как тары у нас не было, а водку на вынос, по словам стоящих в очереди,
не продавали, я тут же командировал Льва Анатольевича в продовольственный магазин,
который находился напротив, с заданием купить две-три пустые бутылки,
пусть даже из-под молока.
Пока он ходил, кафе открыли, и я, благодаря стечению обстоятельств
и своей своевременной находчивости и пронырливости,
оказался у прилавка в первой пятёрке.
Взяв несколько стаканов по сто пятьдесят, мы слили всё в порожние поллитровки,
поставили в пакеты и направились к месту проживания.
По пути была куплена закуска (украинская колбаска, рыбка и другое),
но для начала мы решили испробовать экзотическую,
купленную Львом Анатольевичем в Москве.
Вы пробовали когда-либо закусывать водку плодами фейхоа.
Я, например, прошу извинения за свою безграмотность,
услышал такое название и познакомился с этим плодом только в эту свою поездку.
Будучи проездом в Москве, мы, решив взять продукты в дорогу,
зашли в один из овощных магазинов на Кропоткинской,
в котором продавались различные экзотические,
не знаемые в нашем небольшом сибирском городке фрукты.
Даже сейчас, в то время развития капитализма, когда прилавки
всех городов России переполнены различными тропическими плодами,
я не встречал фейхоа в нашем городке.
Перед покупкой их в Москве Лев сначала затеял беседу с женщинами
из очереди о достоинствах, вкусе фейхоа, и вёл разговор,
артистично показывая такую свою дремучесть, что очень меня обескуражил
и почти вывел из себя настолько, что я уже хотел выйти из магазина.
Я чувствовал, что он завёл этот разговор, именно чтобы позлить меня,
это было ясно оттого, как он хихикал, когда я по выходе из магазина начал по этому поводу ему пенять.
Плод фейхоа по форме напоминал лимон, только очень маленький, и цветом зеленее.
Лев взял их целых три штуки.
Один мы решили использовать для закуски при знакомстве с калужанами,
и по одному распределить между собой,
чтобы привезти опробовать их и среди домашних.
И вот теперь, придя в общежитие, мы собрали на стол всю имевшуюся закуску,
разрезали фейхоа на четыре равные части, а калужане,
несмотря на свой статус большого и близкого к Москве города,
не только не пробовали, но и, как и мы, не слышали о подобном плоде ничего.
Мы подняли стаканы, на треть наполненные водкой,
а в левой каждый держал экзотическую закуску, но первым никто быть не хотел,
ждали, когда выпьет и закусит Лев Анатольевич.
Хотели увидеть его реакцию.
Наконец он, чокнувшись со всеми, поднял стакан и, сказав:
- “За знакомство” – выпил и отправил следом за выпитым, фейхоа.
Все вопросительно смотрели на «первоиспытателя».
– Ну?
– Вы ни разу не пробовали жевать сигареты «Прима»? –
спросил «дегустатор» – вкус точно такой.
С этими словами Лев принялся за обычную закуску.
Вторым пил калужанин и, учтя «неудачный опыт», как он посчитал,
ишимского коллеги, проанализировав и высчитав его ошибку,
не стал жевать весь плод,
а выплюнул цедру.
– Нет, очень даже неплохо, – заметил калужанин.
Я со своей дольки шкуру снял ножом и, выпив свою порцию, закусил.
Вкус фейхоа был приятно кисловато-сладким,
а запах чем-то напоминал земляничный.
Я люблю такие «мальчишеские» посиделки.
За разговорами, в которых можно узнать много нового,
время проходит неожиданно быстро.
Вот и во время этого застолья, за неприхотливой закуской
и периодическим принятием порции исконно русского крепкого напитка,
я вдруг увидел Льва с такой неизвестной для меня,
вроде бы и хорошо его знавшего, стороны, что,
искренно говоря, был приятно удивлён некоторыми его познаниями и способностями,
каковых за ним ранее не наблюдал.
Ну а калужане вообще были, в какой-то степени, даже шокированы.
Он поведал им такие секреты огородничества и садоводства,
о которых они и понятия не имели.
Со мной Лев тоже до этого не делился ничем подобным.
Три дня проходило совещание.
В один из дней, в перерыве, мы со Львом Анатольевичем
решили сыграть блиц в шахматы.
За задними рядами сидений, на возвышении,
стоял шахматный столик с шахматными часами.
Надо сказать, что Лев любил эту игру, но,
играя в шахматы, впрочем, как и в другие настольные игры,
шашки, карты, домино, привносил свою, только ему известную теорию,
а когда его спрашивали, зачем он так играет, усмехаясь, отвечал:
– Путаю.
Его отец тоже очень любил шахматные баталии, играл умело и очень остро.
Любил играть со мной, так как я тоже люблю рисковую игру и острую борьбу.
Но ему иногда в игре со мной не хватало чуть-чуть, просто я, наверное,
думал быстрее. Но дядя Толя к проигрышам относился
внешне относительно равнодушно. Лев любил рассказывать,
как однажды в поезде, когда они куда - то ездили с отцом,
играли с одним очень эмоционально реагирующим на результаты игры попутчиком.
Лёвин отец играл с ним как кот с мышью, впрочем, каждый раз проигрывая.
И Лев считал, что проигрывал батя нарочно, искусно подыгрывая попутчику,
так как видел, насколько переживал тот свой проигрыш,
тогда как дядя Толя был в этом вопросе абсолютно не самолюбив.
Сосед был доволен, но Лев его потом разочаровал,
не дав ему ни одного шанса и выиграв все партии,
и при этом как бы нечаянно проговорившись, что его отец постоянно «дерёт».
Вот и теперь, в перерыве совещания, мы разыграли со Львом довольно острую партию, закончившуюся его поражением.
К столу подтянулись любопытствующие представители совещания.
Один из них, интеллигентного вида мужчина, в богатых,
такого же интеллигентного вида очочках,
решил после окончания проанализировать
и вслух прокомментировать нашу партию:
– А вот если бы вы вот в этой позиции сходили вот так,
то имели бы большое преимущество, и партия бы закончилась вашей победой,
– заметил он, установив позицию и показав ход,
каковой необходимо было сделать Льву.
– Напрасно Вы так думаете, – заметил я и показал тот ход,
которым бы я ответил и который вёл к ещё более быстрому проигрышу.
– Так Вы сыграйте с Анатолием Ивановичем и покажите ему, –
с улыбкой посоветовал Лев.
К этому времени шахматный столик окружили ещё большее количество
участников совещания, среди которых был и руководитель его,
зам. главного инженера Главка.
Я дипломатично отказался от игры с интеллигентного вида мужчиной,
а предложил ему сыграть сначала со Львом Анатольевичем.
Игра состоялась, потом ещё и ещё, но уже в другие перерывы
и с другими желающими сразиться со Львом, который победил во всех партиях.
А уже потом мы играли со Львом, окружённые болельщиками,
внимательно наблюдавшими за нашими баталиями,
но уже молчавшими и смотрящими на ишимцев с видимым уважением.
Обратно почти все представители совещания,
за исключением тех, кто направлялся в другую сторону,
ехали в одном вагоне, так как билеты закупали хозяева всем в одно время.
Для дороги они же расстарались и насчёт спиртного,
зная, что по всей стране с приобретением его существуют проблемы,
и выделив для каждого желающего по литру водки.
Мы оказались в одном купе с нашими соседями по гостинице-общежитию,
калужанами, и они предложили, так как ехать нам ещё далеко,
опустошить их запасы. Они выходили намного раньше, не доезжая Москвы.
Мы это предложение приняли, и приступили к опустошению стеклопосуды.
Тем же самым занимались и другие пассажиры нашего купейного вагона,
почти полностью состоявшими из участников совещания.
В перерывах между возлияниями Лев принялся показывать карточные фокусы.
И этого я не знал за ним. Оказывается, он когда-то, в годы своей юности,
серьёзно пробовал себя на этом поприще,
имея специальную книгу по развитию ловкости рук для показа карточных фокусов,
умел незаметно подрезать карты и выполнять прочие необходимые
для этого манипуляции.
Несмотря на довольно длительный промежуток времени,
отделявший его от той беззаботной юности, навыка Лев не потерял,
и смотрелись его фокусы, с нашей стороны, даже профессионально.
Он показывал, всё более усложняя их,
но последний сразил наповал и калужан, и меня.
Делал его он так. Перетасовав карты и держа колоду вверх рубашкой в левой руке,
он правой вытягивал веером несколько карт и предлагал кому-либо
взять и запомнить любую из них.
Тот, кому он предлагал, брал карту на выбор и запоминал.
Тем временем Лев Анатольевич начинал тасовать колоду и предлагал
вложить запомненную карту в любое место колоды.
Тасовать он не прекращал, и его визави старался вложить карту
в любое удобное для него место.
Лев, не останавливаясь, тасовал дальше, а затем, прекратив,
снова вытягивал веер, и предлагал вновь вытащить из него
любую понравившуюся карту.
Каково же было изумление всех, когда они видели открытую карту,
взятую наугад из колоды. Это была карта, которую он запомнил до этого.
Лев повторял фокус ещё несколько раз, но
в каждый из них это была вновь та же карта.
Я вышел покурить в тамбур, а вернувшись спустя некоторое время,
обнаружил своё купе заполненное представителями заводов
и проектно-конструкторских бюро.
Здесь же был и руководитель совещания.
Кто сидел, кто стоял. Лев Анатольевич “был в ударе”.
Я был горд и за него, и за наш завод, когда,
прощаясь в Москве, зам. главного инженера Главка,
пожимая нам со Львом руки, сказал:
– Ну, вы, ишимцы, и молодцы.
- Не ожидал. Дали всем дрозда.
В дороге меня, вероятно, продуло, потому что в Москве
я себя чувствовал прескверно.
Уже в поезде меня лихорадило, а когда прибыли на Казанский вокзал,
то в глазах моих крутились разноцветные круги,
и я вынужден был сесть караулить вещи, пока Лев Анатольевич добывал билеты.
К сожалению, купил билеты он только на поезд,
который отправлялся на следующий день,
и сутки нам где-то необходимо было «кантоваться»,
тем более, что у меня, похоже, была высокая температура.
Пришлось заходить в наше Главное управление,
которое находилось неподалеку от вокзала.
Там я обратился к куратору нашего завода Александру Евгеньевичу Лебедеву,
с которым у меня сложились прекрасные отношения по предыдущим командировкам.
Он помог нам с вопросом ночёвки, выписав направление в гостиницу,
которая представляла отдельную квартиру в девятиэтажном доме.
Хорошо то, что была в ней кухня с электроплитой и ванная с горячей водой.
Пока Лев Анатольевич разогревал еду, жарил яичницу с колбасой, я грелся,
лёжа в ванне. Выйдя из неё, обнаружил накрытый стол с горячей пищей.
Мы опорожнили одну бутылочку, выделенную нам в дорогу,
закусили горячим, а потом, выпив горячего чаю,
я забрался под одеяло и тут же уснул.
После столь насыщенного дня, расслабившись, спал как убитый.
Наутро, проснувшись, почувствовал себя значительно лучше.
Выехали из Москвы в плацкартном вагоне, достались нам боковые места,
в проходе, но выбора не было.
Рядом ехали трое молодых парней, судя по сумкам, «челноки».
Здесь же присели ещё два молодых парня, как потом выяснилось,
спортсмены, мастера спорта, едущие в Киров, на похороны своего товарища.
Они сразу предупредили «челноков», так окрестили мы между собой
со Львом трёх молодых людей, соседей, что их не потеснят
и выйдут на первой остановке.
Из вещей они имели лишь по спортивной сумке.
Поезд тронулся, пассажиры начали устраиваться,
потянулись к проводнику за постельными принадлежностями.
Мы со Львом сидели друг перед другом за боковым столиком
и тихо переговаривались, поглядывая на мелькавшие в окне
вагона окраины столицы.
Спортсмены куда-то отошли, может, в ресторан, может, ещё куда.
Двое из «челноков» готовились идти к проводнику,
когда из соседнего плацкарта вышмыгнул юркий молодой парень.
– Сыграем пока в картишки. У проводника сейчас много народу, –
- предложил он, обращаясь к нашим соседям.
Двое из них послали парня подальше, третий промолчал.
Я интуитивно почувствовал, какого поля ягода «шнырь».
В жизни я повидал всяких людей и предстоящие острые,
«жареные» моменты предчувствовал махом.
Так, например, было в один из дней учёбы по гражданской обороне,
на которую нас, несколько человек, послали от завода.
Во время обеденного перерыва, когда мы направились
в ближайшую кафешку подкрепиться, а у одного из наших товарищей
случайно оказался с собой фотоаппарат, я обратил внимание
на сближающихся друг с другом девушек.
С одной стороны шли две молодые, лет семнадцати, девушки,
с другой одна, такого же возраста.
Что-то в их напряжённой походке заставило обратить моё внимание.
Я так же, как и в случае в вагоне, прочувствовал на уровне интуиции,
что сейчас что-то будет.
– Саша, готовь фотоаппарат к съёмке, – попросил я товарища.
Тот, ещё ничего не понявший, но, видя, с каким чувством было
ему высказано предложение, расчехлил аппарат
и вопросительно уставился на меня.
Я показал на сближающихся девушек и предупредил, что сейчас,
по-моему, будет драка.
Так оно и случилось.
Когда девушки сблизились и остановились друг против друга,
разговор у них состоялся острый и быстрый,
а закончился, как я и предполагал, небольшой потасовкой.
Если бы пострадала девушка, которая была одна,
мы были готовы остановить конфликт.
Но события произошли самым неожиданным образом.
Девушка, находящаяся в одиночестве, похоже, поняла,
что её собираются бить, и отреагировала первой.
Она левой рукой схватила одну из противниц за чёлку,
пригнула её голову вниз, а правой снизу,
принялась «буцкать» по «морде лица» соперницы.
Вторая не могла прийти подруге на помощь,
так как девушка-одиночка постоянно поворачивалась таким образом,
что между собой и свободной соперницей находилась
так называемая «заложница» с пригнутой и периодически
получаемой тычки, головой.
Саня успел сделать несколько снимков,
которые после проявки и получения фотографий заняли
достойное место в его коллекции редких.
Вот и теперь, сидя за столом плацкартного вагона
и предчувствуя интересное продолжение проявленной
карточной инициативы со стороны “шныря”, я толкнул ногой Льва.
Он вопросительно, но молча уставился на меня. Я тихо шепнул:
– Наблюдай за развитием, – и показал глазами на
соседний плацкарт.
В это время двое челноков, прежде отказавшиеся от игры в карты,
отошли к проводнику, оставив своего товарища с вещами.
И тут же возле него оказался, неизвестно откуда вынырнувший,
ещё один “любитель картёжник”, который уже более
настойчиво предложил теперь уже оставшемуся в одиночестве,
как показалось мне и, вероятно, не только мне,
предрасположенному пока суть да дело сыграть в картишки.
Тот согласился.
- Давай в «дурака», предложил инициатор и вытащил из кармана колоду.
Я понял, что завязывается настоящая «ломка лоха».
Глянув выразительно на Льва, «я понял, что он тоже понял»,
и мы вдвоём стали наблюдать за развивающимися событиями.
Не успели эти двое начать партию, подошёл, как будто нечаянно вернулся,
наверное, не ходивший в то место, куда его послали в первый раз, тот «шнырь», который уже подходил.
– Вы что это, в дурачка решили? А сначала не хотели, –
решительно собрав уже разложенные карты, заявил он.
– Можно мне с вами? – а сам, быстро перетасовав, уже раздавал их.
Мы со Львом понимающе переглянулись.
Собственно говоря, какое наше дело?
Мы с ним и до этого случая, и после него обсуждали,
 и неоднократно, различные действия и психологию
как махинаторов и аферистов, так и поддавшихся на их «удочки»,
или «пирамидные ловушки», и были с ним в этом вопросе единодушны.
Ну как ты, неужели не понимаешь, «любитель халявы»,
что в конечном итоге большинство желающих получить “бесплатный сыр”
из мышеловки в основном проигрывают.
Что?
Игра? Кто успеет, тот и пан?
Лукавите, друзья.
Любой вступающий в игру втайне желает выиграть,
а иначе зачем играть? Но если некоторые, я тоже понимаю,
рассчитывают на везение, то есть и другие.
Вспомните тысячи обманутых в известных пирамидах.
Что они рассчитывали на везение?
Неграмотные бабушки и дедушки, может быть, хотя и это очень маловероятно.
Есть у нас и малограмотные бабушки, и дедушки,
но в подобные игры они никогда играть не будут. Потому, что у них есть внутренний, этический стержень.
Потому, что они понимают, если они выиграют, то другие проиграют.
И их будет большинство.
А те, кто хотят выиграть?
Что, они не понимают, что это за счёт других,
таких же не раз обманутых как страной, так и отдельными аферистами.
Всё они прекрасно понимают, но каждый мечтает,
что уж ему-то как раз и повезёт.
Что? И они потом обижены, что их деньги «ухнули»?
И даже большие люди? Какие же они большие люди?
«Гниль»-то проявилась. Ах, они осознали. Это после чего?
После того, как их «понимаете ли, обманули»?
А если бы они были среди выигравших?
То осознали бы?
Нет, мне кажется.
Втихушку хихикали бы.
Так что извините, любители «халявы»,
не понимаю я вас и никогда не пойму.
А поэтому не жалко мне вас.
Так что простите мой максимализм.
Теперь поняли моё и Лёвино отношение к тому «челноку»,
который оказался в конце концов так называемым «лохом»?
Мне таких, алчущих обогащения на «халяву», за счёт других, не жалко.
Подошли товарищи соседа.
Неодобрительно посмотрели на играющих.
Поворчали.
К трём игравшим подшмыгнул ещё один.
– Ой, а что это вы в дурачка?
Давайте я вам покажу очень лёгкую игру. Играется очень быстро, и интересная.
А правила – проще не придумаешь.
Быстро рассказав правила, он предложил игру на сигареты.
– А я не курю. У меня нет сигарет, – заявил один из игроков.
– Давайте тогда по рублю, – тут же предложил второй.
Все согласились.
Быстренько разбросил карты.
Сыграли кон.
Выиграл «челнок».
Потом тот, который подошёл последним, научил новой игре.
Он начал тасовать карты, перед этим оглянувшись,
и вроде бы вскользь, но очень, по-моему, внимательно
оглядел и присутствующих,
и близ находящихся и проходящих людей.
Взгляд профессионала-шулера.
Лев, глядя, как тот тасует карты, толкнул меня ногой и тихо сказал:
– А вот так, как он тасует, я умею и знаю.
Он имел в виду методику подтасовки.
Карты были розданы.
Начались ставки.
Сначала мелкие, по рублю.
Потом стали расти. Три, пять.
Резко пошли вверх.
Один из «кидал», а в том, что эти трое играли в одной «связке»,
у нас со Львом сомнений никаких не было, бросил карты.
Остальные трое увеличивали ставки.
Лев Анатольевич и я понимали, что шулерам необходимо было форсировать события.
За короткое время им нужно было найти как можно больше «лохов»
и как можно быстрее их «обуть», «раздеть», выбирайте любой понравившийся глагол.
По разгоравшимся страстям, сумме растущих ставок, можно было догадаться,
что карта у всех трёх оказалась «сильная».
Друзья «челнока», видя, как растёт банк, заволновались и заворчали:
– Куда ты лезешь? Что делаешь?
Но тот, зло сверкнув на них глазами, прикрикнул:
– Не мешайте! – И те вынуждены были замолчать.
Да, жаден до «халявных» денег, вероятно, был парень.
На кону уже было около трёх тысяч, когда игроки решили вскрываться.
Один из них, чтобы закрыть последнюю ставку, предложил свой паспорт.
– Деньги у меня есть, но они в соседнем вагоне.
Мне после езды по железной дороге нужно будет пересаживаться на самолёт,
а на него без паспорта не пускают, – заявил он. –
Кто кон берёт, с тем сразу иду в свой вагон и рассчитываюсь.
Идёт?
Играющие согласились.
Вскрыли карты.
Больше оказалось у того, кто предложил новую игру.
Забрав с кона деньги и паспорт проигравшего,
выигравший обратился к нему, на «челнока» он не обращал даже внимания:
– Идём к тебе в вагон.
- Рассчитывайся. Не отдашь деньги, выбрасываю паспорт в окно.
С этими словами он приоткрыл окно и сделал вид,
что готов и вправду выкинуть документ в окно.
– Ну что ты? Я же сказал, что рассчитаюсь.
- Пошли, – как бы не на шутку испугался за свой паспорт второй игрок,
и они направились в соседний вагон.
Тот из игроков, который начал игру с предложения «перекинуться в дурачка»,
а потом, когда было предложение на игру в сигареты,
отказался, мотивируя это тем, что не курит,
вдруг, вытащив сигарету, заметил:
– Да. Вот это игра была.
- Не повезло нам с тобой.
- Пойду, перекурю, – и, выйдя из плацкарта, направился к тамбуру.
Проигравший «челнок» сидел и молчал.
- По-моему, он был в шоке и ещё не в состоянии был осознать, что произошло.
Друзья открыто и громко ругали его всяческими, отнюдь не печатными словами,
которых я никак не могу вам повторить, но до проигравшего они не доходили.
Он сидел, молча и тупо уставившись в неизвестно какое пространство, и ответил только на один вопрос.
– Сколько продул? – спросили друзья.
– Девятьсот, – выдохнул несостоявшийся «счастливчик».
Прошло немного времени.
Вернулись спортсмены.
Поняли, что здесь произошло и неодобрительно посмотрели на проигравшего,
впрочем, ничего не сказав.
– Ты что, не понял, что они играли в одну руку и специально заманили тебя?
– спросил я.
– Как в одну руку? – непонимающе уставился на меня «челнок».
Да, это был «классический лох», ничего не слышавший и не знавший, как таких как он «разводят».
– Лев Анатольевич, покажи парню, как это делается,
– предложил я своему, уже вытаскивавшему карты, товарищу.
–Что? Опять карты? – завизжал, махая руками, незадачливый игрок.
– Да успокойся ты.
- Не маши руками после драки, – успокоил я его.
– Мой товарищ просто покажет, как делается то, на что ты нарвался.
Он хоть и не шулер, как твои «новые друзья», но умеет сдавать так же.
После этого Лев Анатольевич показал фокус с картой,
которую нужно было запомнить и которая потом постоянно вытаскивалась
при последующих случаях. А последний свой вариант даже разнообразил.
Этот способ показал Льву уже я, зная его по своему тоже старинному,
но с более простым началом, фокусу, дав колоду карт в руку «челноку»
и предложив ему крепко держать всю колоду за уголок.
При резком ударе ладонью Льва по картам, которые находились
в руке «челнока» мастью вверх, все карты, кроме той,
запомнившейся, вылетели из пальцев.
– А как это Вы делаете? – спросил озадаченный парень.
– Когда-то в юности занимался фокусами, много тренировался,
– усмехаясь, ответил Лев, одной рукой тасуя и подрезая колоду.
– И что Вы думаете, что все трое и вправду знакомы и из одной компании?
– всё ещё сомневаясь, спросил «челнок».
– Сейчас немного погоди и сам убедишься, – ответил ему уже я. – Им ещё до первой остановки не одного такого как ты «ломануть» надо.
– А что же вы молчали, если догадывались, – заныл любитель «халявщины».
– Да тебе твои друзья говорили, а ты не послушал.
- Заорал на них.
- Эх, как обрадовался, что сейчас деньга привалит.
- Любишь её. И друзей готов из-за этого послать куда подальше.
- Не зря тебя из всех выбрали. Хорошие психологи эти шулера.
- Ни к спортсменам, ни к нам не подошли.
- Значит, где-то ты проявил им себя.
В это время в проходе появился один из компании шулеров.
Первый, который и завязывает игру.
Он прошёл по направлению к следующему вагону,
даже не взглянув на свою бывшую жертву.
– Ну, узнал? – спросил я соседа.
– Сейчас жди, второй пойдёт, а немного погодя и третий.
Так всё и произошло. Немного погодя, второй, а спустя небольшое время,
и третий из компании прошли в том же направлении, что и первый,
на поиски новой жертвы. Проигравший молчал.
Немного улыбаться он начал только часа через четыре,
после того как друзья специально попытались его развеселить,
рассказав какой-то смешной случай.
По приезде мы отчитались по командировке и перед начальством,
и перед друзьями, рассказав последним об интересных случаях,
происшедших во время её.
Причём Лев Анатольевич с большим удовольствием рассказывал о том,
как он смущал меня перед людьми, расспрашивая в очереди о фейхоа,
а в поезде, рассуждая вслух во время проезда мимо какого-то
крупного города о величине многоэтажных домов,
и «...что в таком все жильцы нашего посёлка могут поместиться»
– и при этом очень по-своему, «по-Лёвински» хихикал.
Шло время.
Отметили в отделе Льву Анатольевичу сорок лет, потом юбилей, пятьдесят.
К этой дате все его товарищи готовились основательно.
Смонтировал и я для него «интервью с В.С. Высоцким»,
которое как бы сам проводил,
в конце его Владимир Семёнович «исполнил по моей просьбе»
песню «Кони привередливые».
Кроме интервью сочинил одиннадцать куплетов
об интересных случаях из жизни юбиляра, вспомнив о его внедрении
установки стопочной формовки, и о том, как вручал ему медаль
за колхозную деятельность сам областной секретарь «...товарищ, Богом мятый».
(Ох, и получил бы я раньше за подобные куплеты).
Исполнил их я на мелодию песни «Солнечный зайчик»
из фильма «Ещё раз про любовь».
Записать их на магнитофон помог мне Коля Хрулёв.
Он же аккомпанировал на гитаре.
Запись очень понравилась и Льву, и его родным.
Поэтому, кстати, приведу здесь их. Может, оцените?
               -"-
Вот уж близко молодое бабье лето.
Август катится к концу и полвека –
– Льву Ахремову полста наступает,
Но он молод и на это чихает.
       На него лишь только мысли довлеют,
       Как подумает, аж пальцы немеют,
       Что не будет в этом годе «картопля»,
       Сколь трудов он положил – и чего для.
Но, чихать, в саду же зреют томаты,
Наросло их – допереть бы до хаты,
Ведь они же тоже из паслёна…
Ну – вот то-то, он парень мудрёный.
Он полжизни положил для колхоза,
Он в комбайнах ковырялся до морозов
И за это заслуженно «медалю»
Инженеру, как колхознику, дали.
Ну зачем ему колхозное бремя –
Виновато всё «застойное» время
Не жалей же, что «друг близкий» - «Богом мятый»
Не прошёл у нас в народе в депутаты.
И в «рацухах» Лев – Лев и дока
Аж от запада Ишима до Востока.
Если раньше чугун лили в опоки,
Скоро будут наливать только в «стопки».
Только скоро ли – может, к столетью,
Но его вины тут нет – в многолетье,
Тут вина всему – большое терпенье,
Или, может, вина – в ускоренье.
Вот вина, вине, вину – хоть засклоняйся,
Если красненького нет – не теряйся,
Его уже почти производят.
«А la franse Brago» - произносят.
Говорит он, что в обед нет аппетита,
Что не хочет он есть, что «очень сытый»,
Ну, а сам слонов, коней зараз «съедает»,
Когда в шахматной игре их «срубает».
Все ишимские щуки его знают,
Лев Анатольич – скромно величают,
Ну, а он с «имя» - весьма по простому-
Кинет в сумку – и скорее до дому.
С полстолетьем тебя, Лев, поздравляем
Ну и всем коллективом желаем:
Ты живи до ста лет жизнью активной
Ведь недаром тебя кличут – «Реактивный».

Вот такие куплеты получились. Ну и далее.
Дочь, Татьяна, закончила институт и стала работать на маслосыркомбинате,
сначала мастером, потом начальником цеха.
Вышла замуж и спустя определённое время родила дочку.
А папе Лёве с мамой Верой - внучку, которую они сразу полюбили
и отдавали ей всё своё свободное время.
Дочке с зятем оставили свою квартиру, оформив дарственную,
а сами переехали жить к отцу с матерью в частный дом.
Родители были уже старенькие, хотя и бодрились, но помощь им требовалась.
Бывали мы в гостях у них то на Лёвиных днях рождения,
то, собираясь на рыбалку.
Ходили и на ревизию садового участка,
которых оказалось к тому времени у Льва Анатольевича уже два.
Потом пошли похороны.
Сначала схоронили одного из лучших друзей Льва и нашего хорошего товарища,
бывшего главного механика Юрия Анисимовича Аксёнова,
заядлого рыбака и охотника, утонувшего во время открытия охоты.
Затем неожиданно остановилось сердце у другого друга и соседа,
бывшего начальника технического отдела, где всю свою сознательную
жизнь проработал Лев Анатольевич, Николая Семёновича Жёлтышева.
Потом Борис Иванович Мальцев, тоже бывший начальник отдела,
лишившийся, уже находясь на пенсии, ноги из-за гангрены,
вскоре последовал за первыми двумя.
Не любил Лев посещать больных в критическое для них время.
Говорил мне:
– Не могу в глаза больному смотреть.
Он же чувствует, что смерть на пороге, а тут я со своим бодреньким участием.
Может, я и не прав, но не люблю лицемерить и притворяться.
Лучше уж вовсе не пойду.
Так он говорил перед тем, как наши товарищи собирались
сходить к Борису Ивановичу после операции.
Я его понимал и был с ним согласен.
Затем один за другим ушли из жизни его мать и отец.
Немного не дожили до того времени, как идти на пенсию их сыну.
Вот и год шестидесятилетия Льва Анатольевича настал.
Как и во все зимы – рыбалка.
Однажды и я с ними на заводском автобусе съездил.
На обратном пути был разливалой.
К тому времени я перешёл из технического отдела в энергомеханический.
«Паровоз страны» переходил с социалистических рельс на капиталистические.
С болью переходил.
С жертвами, потерями.
Помнится, как на одном из собраний, перед объявлением всеобщей
забастовки работников железнодорожного транспорта,
очень рьяно доказывал Лев Анатольевич,
что не надо устраивать такие забастовки.
Очень дорого обходятся они нам, нашей стране.
Доводы приводил убедительнейшие.
А потом пришлось нашему предприятию, да и другим тоже,
не работать месяцами или по сокращённому времени.
Правда, в этот предпенсионный год все идущие на пенсию, в том числе и Лев,
работали полное время.
Шло руководство завода навстречу будущим пенсионерам.
А в этом, девяносто девятом, сразу двое должны были
идти из технического отдела.
Долгое время отработал и я в этом отделе, поэтому частенько навещал.
В основном по делу, но иногда и заходил по пути проведать бывших коллег.
Вот и в этот день, зайдя в отдел, чтобы подписать документы
у Главного технолога, зашёл к товарищам.
Сразу обратил внимание на желтушный цвет лица Льва Анатольевича.
– Э, парень, что-то у тебя цвет «морды лица» на гепатитный очень схож,
– заметил сразу я Льву.
– Да и я ему о том же говорю, – поддержал меня Анатолий Леонтьевич Чупин,
инженер-технолог отдела, бывший уже в пенсионном возрасте,
но дорабатывавший нужный для расчёта стаж.
– Сходи, Лев, в больницу, обследуйся,
– посоветовали ему. – С этим не шутят.
Назавтра он последовал нашему совету и пошёл в больницу.
Его сразу положили в стационар на обследование.
Сначала признали цирроз печени.
Потом ещё фиг его знает что.
Сделали операцию.
Затем направили в областную больницу,
и снова местную, железнодорожную.
Цвет лица не менялся.
Похудел Лев Анатольевич, погрустнел.
Догадывались многие друзья, а некоторые знали, что болезнь неизлечима.
Но всё-таки бодрился Лев.
Когда забирал его Гаркуша, друг его, из больницы на своём «Москвичонке»,
ехали домой уже:
– Давай возьмём «красненькую», – улыбнувшись, подначил Лёва.
– Да сиди ты, не рыпайся, – ответил Тимофеич.
Заходили домой и друзья, коллеги.
То деньги, по больничному полученные, занести,
то так просто заглянуть, проведать.
Шли как-то к нему и мы с Лащёновым, собиравшимся на пенсию в этом же году.
Что делать? Брать бутылку или не брать?
Нельзя его соблазнять, хотя знали, что не будет пить Лев,
да и мы бы не дали.
Но как поведёт себя?
Чувствовали, что отправит за поллитровкой,
чтобы просто посидеть с нами, пообщаться.
Я в то время старался вообще не пить, и это получалось.
Придя ко Льву, который встретил нас в сенках, тихо,
почти шёпотом сказали, что принесли деньги.
Знали, что любил он заначки делать.
– Хорошо, что принесли. Проходите.
Там светлее, – громко, чтобы слышали в доме, проговорил Лев, улыбаясь.
Вера, жена, поздоровавшись с нами и приняв от Льва деньги (
она уже собиралась), пошла за внучкой.
Мы остались втроём.
– Парни, присаживайтесь. Если есть бутылочка, доставайте, выпейте.
- Я пить не буду, а посмотреть – посмотрю.
- Поговорим, как раньше.
Мы с Алексеем переглянулись, и он достал поллитровку.
– Так я же пить не буду, – заартачился я.
– Будешь! – осадил Семёныч.
Мы посидели, выпили помаленьку, поговорили, рассказали новости.
За разговорами прикончили беленькую.
Лев не пил, в глазах таилась грусть.
Как-то зашёл Лев на завод, по-моему, уже после операции.
Зашёл в курилку, где в десять и в пятнадцать часов, согласно трудовому распорядку, собирались на перекур работники завода, и где его все знали.
Курили, травили рыбацкие байки и узнавали новости.
Лев зашёл, поздоровался со всеми, тихо посидел, куря.
Ничего не сказал, курил молча. Никто к нему не приставал с расспросами.
Молча встал и ушёл.
Потом снова больница.
Запал мне очень в душу один случай, когда навестили мы его в больнице с Гаркушей.
С тем самым, с которым они не раз ездили на рыбалку,
и в работе друг другу помогали, где советом, где выручкой рабочей, деловой.
Вышел в коридор больничный к нам Лёвочка.
– Слушай, смотри. По-моему, желтизна уже спадает,
– говорил с надеждой наш товарищ, протягивая свои похудевшие,
жёлтые кисти рук.
– Не журись, Лев. Операция прошла. Должно лучше быть,
– бодрил его Тимофеич.
Я, помня наш со Львом разговор по поводу безнадёжных больных
и чувствуя себя в этот момент очень неприятно, молчал.
Не хотелось говорить ничего.
Было очень жалко Льва, но ничем настроения своего я не выдал.
Бодро попрощались:
– Давай, Лев, выздоравливай.
- Готовься к проводам на пенсию.
- Проводим по-человечески.
Оглянувшись, выходя из двери больницы, увидел грустный Лёвочкин взгляд.
Прощальный взгляд. Знал он, что не приду я больше к нему, к живому.
Так и случилось. Выписали Льва Анатольевича домой.
Отпустили умирать дома.
Не смогли ничего медики сделать.
Пенсию стали оформлять. По болезни.
Ходили навещать домой друзья, коллеги.
Толя Матулевич, инженер-конструктор, и тоже рыбак,
убеждал меня сходить проведать Льва дома.
Спорили с ним отчаянно по этому поводу,
но не мог я себя заставить посетить Льва,
а когда всё-таки решился и весенним утром сказал Петровичу,
что вечером, после работы, зайдём к Лёвочке, услышал ответ:
– Поздно, Толя. Умер сегодня Лев Анатольевич.
Хоронили нашего Льва все его друзья и знакомые и по жизни, и по работе.
Не пришёл только Алексей Лащёнов.
Спрашивали его, почему не пришёл.
Отвечал Семёныч, что не смог, причину какую-то надуманную высказал.
Я же думаю, что не пришёл специально.
Не мог видеть товарища, с которым проработал вместе всю рабочую жизнь, в гробу. Наверное, так. Вот тут я не согласен.
Уж в последний путь проводить надо.
Мне же разворачивает душу вот что.
Когда решил я всё же навестить Льва Анатольевича,
то хотел ему сказать, только не знал, как и в какой форме,
что начал писать рассказы для внука, а может, и ещё кому понравятся,
и что обязательно напишу и о нём рассказ, о Льве Анатольевиче Ахремове.
Не успел я сказать ему этого лично, да и не знаю, смог бы ли...
Но обет себе лично дал. И сегодня могу отметить: я сделал это.
И что ещё.
Как-то разговаривали мы в отделе.
Так, философские, если можно их так назвать, отступления.
Моими оппонентами были Лёвочка и Петрович (так я иногда называю Матулевича).
Надо сказать, что оба они воспитанные
(как правильнее сказать, совковой или советской системой? Выбирайте сами),
мне рьяно противостояли.
Я, уже начитавшийся различной литературы о потусторонних мирах,
а главное, сам всё проанализировавший по жизни
и пришедший к выводу о том, что есть и Бог, и Христос, и душа,
 и «жизнь после жизни», говорил о том, что встретимся мы все после смерти.
Только в разных ипостасях.
Кто был в этой жизни, может, и великим, по своему статусу,
человеком, но «говном» по сути, тот в «той» жизни
и будет «говном», на низшей ступени развития души.
И всякое такое, прочее. Они смеялись, откровенно ерничали по поводу,
есть Бог или нет, и ещё по-другому.
И я под конец нашего разговора сказал:
– Лёвочка, если ты окажешься на той стороне жизни раньше меня,
а мы все там будем рано или поздно,
жизнь - это такая вредная штука, что от неё умирают,
то дай мне знать, ведь ты же изобретатель, конструктор,
короче, найдёшь путь, как меня известить,
что ты был не прав в своём атеистическом умопомрачении.
Они с Петровичем захохотали, ... но.
После смерти Льва Анатольевича прошло несколько месяцев,
и я уже начал писать этот рассказ о нём, который мне дался не легко,
несколько раз снился мне Лев.
Я с ним во сне буквально разговаривал, общался.
– Лёвчик, – спрашивал я его в один из снов,
– а на том свете красненькая есть?
– Есть всё. Но пить её ты сам не будешь. «Не в кайф».
- Балдеть-то не балдеешь.
- И курить не хочется. Тоже без удовольствия.
– Любить надо жизнь и людей. Это главное.
– Не грешить.
– Ну и как там, Лёвочка? - спрашивал я.
– Толик, ты был прав, – ответил мой товарищ. – Живи по правде.
Спасибо тебе, Лев Анатольевич, что ты был,
что ты был именно таким.
И отдаю тебе память я этим своим непритязательным,
простым, но прочувствованным до глубины души повествованием.

Вечная тебе память!!!