ЗАВИСТЬ
Автор: Плакса Миртл (judgelinch@rambler.ru)
Пэйринг: Маврин/Вера Николюк, Пушкина, Кипелов
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Направленность: джен
Размер: мини
Саммари: Как Пушкина устраивалась на работу и мстила своему врагу, а Кипелов помогал. Как Маврин сделал заподло Пушкиной.
Отказ: События вымышлены для собственного увеселения.
Примечания: Веру Николюк я не выдумала. Это моя знакомая. Такое чудо природы даже под кайфом не придумаешь.
Маврин и Пушкина очень похожи. Поэтому я рискнула предположить, что он ее брат.
Остервенело завопил дверной звонок. Недра квартиры не отреагировали шагами, звоном сбрасываемой цепочки и традиционным встречным вопросом, и требовательный вызов повторился.
– Кто ж там мается в такую рань? – простонал Маврин, высовываясь из-под подушки.
– Серега, пойди открой, – послышался с соседней койки девичий голос.
Хозяином помещения оказался хиппарь, на голове которого красовалось чудовищное «воронье гнездо» из длинных рыжих волос. Он потащился к входной двери и распахнул ее.
На лестнице стоял Кипелов.
– Близнецы, вы что, еще спите? Осатанели совсем. В такое время все непорядочные люди давно уже завтракают! Ладно, идите в ванную, пойду приготовлю вам что-нибудь.
Лучший друг нацепил лохматые тапочки Маврина и – пум, пум, пум, пум – отправился готовить яичницу на троих.
– А где предки? – поинтересовался новприбывший, когда троица склонилась над сковородкой.
– На почте производят какие-то выплаты по сберкнижкам, нужно занять очередь, и не больше, чем на 20 человек. Они заранее в два часа ночи пошли занимать, так до сих пор и стоят.
– Рита, – полюбопытствовал брат, – у тебя же вроде какое-то сборище в «Молодежной газете». Не пойдешь?
– Зачем туда идти? Главред опять отказался печатать мои стихи. Сказал, что там нет образов, нет никакой любовной лирики, что они слишком мрачны и мне надо пересмотреть свое отношение к миру и возлюбить человечество. Показал, что будет печатать. Стихи Веры Николюк: «На кладбище душ заблудших светлый демон там блуждает…»
– Вера Николюк? Твоя однокурсница? Та самая, что приходила к нам домой?
– Он назвал ее чрезвычайно одаренной поэтессой с ярко выраженной индивидуальностью. Еще он сказал, поскольку она уродина с дефектом речи, нужно пожалеть девушку и для поднятия самооценки сделать уже седьмую подборку ее стихов, но это еще не все, и он берет ее внешкором в «Молодежную газету». Вот, слушайте.
Рита вытащила из-под горы картофельных очистков свернутую газету и обнародовала такие перлы:
Мальчик милый, светлобровый,
Мы ведь с вами не знакомы.
Не смотрите мне в глаза,
Мне вам нечего сказать.
Не вздыхайте громко в спину,
Не маните взглядом синим.
Я надменно отвернусь
И сдержусь, не обернусь.
Пусть любовь моя беда,
Но иду я не одна.
Что мне ваше обожанье,
Откровенных глаз признанье.
Руку я подам другому,
С ним в тоске уйду из дому.
Я с надеждой не расстанусь,
Пусть совсем ни с чем останусь.
– Иногда я завидую уродам, – поток самозабвенно вываливаемых проблем затмил важность утреннего приема пищи. – Все ее жалеют, в институте оценки завышают, носятся с ней, а она… Серый, помнишь, как она у нас в гостях завопила: «Ой, таракан, таракан!» (можно подумать, тараканов не видела!), вскочила с ногами на стол (миниюбка при этом на уровне пупка оказалась) и стала хватать тебя за руки?
– Знаешь что, Пушкина? – Фамилия – вот единственное, что осталось Рите Мавриной от скоротечного брака, родившегося и умершего на первом курсе. Кипелов несколько секунд пристально изучал поверхность ее ладони, затем уткнулся мертвым взглядом в лицо и завыл:
– Вижу несчастливую карму! Вера Николюк потихоньку уничтожает твои рукописи, чтоб, не дай бог, не попали в редакционный компьютер!
– Она не умеет обращаться с компьютером! Вера даже не знает, как открыть дисковод! И она говорила, что не может двигать мышью, потому что мышь справа, а она левша. Еще Николюк мне призналась, что родилась с атавизмом – у нее сзали маленький хвостик. Ну я не видела, я только видела, что главред попросил верстальщицу научить Николюк хоть чуть-чуть печатать.
– Хочешь отомстить ненавистному учреждению?
– Месть целому зданию, полному моральных уродов? Это может быть только пожар или взрыв… Давай не будем об этом, если долго лелеять сладкие планы мести, потом они могут трансформироваться в срок по статье…
– И не обязательно! – с садистским воодушевлением возопил панк. – Звонишь, измененным голосом радостно сообщаешь: «У вас заложена бомба», а саперы и вообще служба МЧС, если вызов ложный, потребуют с этого учреждения штраф!
Маврин поддакивал, подхихикивал, но судьбоносных высказываний речевыми мышцами не изобразил.
Рита последовала дружескому совету. Она позвонила в «Молодежную газету», изменив голос, и сообщила: «В вашей редакции заложена бомба».
Цепная реакция стартовала на Чернобыльской АЭС! В Литературном институте на следующий день к ней подошла Вера Николюк и возмущенно прошамкала:
– Слышишь, Малхалита, до нас в ледакцию звонил какой-то хад и сказал, шо у нас в здании заложена бомба!Саперов вызвали. Неушели пьавда хто-то лешил нас подойвать, а?
Убедившись, что офису «Молодежной газеты», а вместе с родным помещением их жизни и здоровью ничто не угрожает, в назначенный день редакция снова собралась на тусовку, именуемую летучкой. Когда животрепещущие вопросы газетного существования повисли в воздухе перед всеми участниками сборища, мимо куняющего сторожа в помещение проник бледный мерзавистый хмырь. Через минуту он выскочил обратно, и сторож заподозрил, что посторонний примитивно эксплуатировал служебный туалет… Минут через 20 престарелому охраннику стало отнюдь не до дремоты: черный дым повалил из недр редакции!
Кроме незапомнившегося хмыря, никто не проходил, исключая пенсионеров в юридическую консультацию. Да и вряд ли слабосильной старушке пришло бы в голову нагромоздить возле редакционной двери стол и стул, облить эту дверь керосином и подпалить! Все там едва не задохнулись! Правда, никто не пострадал. Кроме сторожа, потерявшего место работы.
Тем яростнее прозвучал взрыв журналистского гнева, когда через несколько дней ручка новой двери повернулась, вовнутрь просунулась рыжая лохматая голова, а следом и тело студентки Литературного института Риты Пушкиной. Не найдя взглядом Веры Николюк, конкурентка вежливо поздоровалась и изрекла:
– Все эти дни я по вашему совету с треском ломала все свои эстетические пристрастия и моральные убеждения. Может быть, эта порция стихов не покажется вам слишком негативной?
– Хватит придуриваться!
– Новые стишки принесла!
– Еще будет прикидываться, что не знала, что здесь творилось!
– А что? – вопросила Пушкина, продолжая мило улыбаться.
– А не ты ли, дорогуша, звонила нам в пятницу с сообщением, что у нас заложена бомба? – забасил главред. – Но тебе мало показалось, ты решила нас живьем сжечь! Сама не рискнула, конечно, ты дамочка хитрая, но подожди, доберемся и до твоего сообщника! Да, мы на тебя в суд подадим! Мы заставим тебя возместить материальный ущерб!
– Вы с ума сошли? Может, еще в Чернобыльской катастрофе меня обвините? Мне пойти и вызвать вам скорую помощь из психиатрической лечебницы?
С бешено колотящимся сердцем Пушкина метнулась вон, хлопнув дверью. Она действительно не подозревала, что в редакции случился пожар, но кто мог выступить его автором? Таинственный поджигатель параллельно с Ритиной местью высказал свое пылающее мнение, или… Или стоит сегодня же позвонить Кипелову!
[ [ [
Достопочтенное семейство мирно ужинало, когда зазвонил предвестник неизбежности и нежданных гостей.
– Вы мать Сергея Маврина? – грозно рявкнула темнота за дверью.
– Да, а что вам нужно?
Оттолкнув хозяйку, с оглушительным дверным хлопаньем в квартиру ворвались неправдоподобно тощая востроносая тетка и грушевидного вида мужик. Его тело напоминало форму этого замечательного фрукта; грушевидное впечатление от головы усугубляла жиденькая «клумбочка» вокруг лысины.
В пылу пока что необъяснимой ярости парочка обвалила вешалку, и все куртки, шарфики, шубы и шляпы незамедлительно посыпались им на головы.
– Послушайте, граждане, что здесь происходит?! – выскочил из кухни Маврин-старший, не выпуская из руки чайник. – Кто вам дал право среди ночи врываться в мой дом?
– А кто давал вашему сыну право брюхатить нашу дочь!!!
– Наша Верочка беременна!!!
– Мы подадим на вашего сына в суд!!!
– За изнасилование!!!
– Он не отмоется!!!
– Всю жизнь потом будет Верочке алименты платить!!!
– Или сядет в тюрьму!!!
– Знаете, что в тюрьмах с насильниками делают???
– Но если он женится на нашей Верочке, мы не будем подавать на него в суд!!!
Опять в суд! Не слишком ли много обещаний поднять на ноги бюрократическую инстанцию за один день?
– Так, женщина, подождите, не кричите, и вы, мужчина, успокойтесь! Какая дочь? Кто вы вообще такие?
– То есть как! Мы – родители Веры Николюк!
– Наша Верочка не смогла прийти! Она беременна и ее тошнит!
– Мы требуем, чтобы ваш сын женился на ней! Иначе мы подаем на него в суд!
– Сережа!!! – истерические интонации передались и голосу матери Маврина. – Кто такая Вера Николюк и как ты с ней познакомился?!
Маврин опасливо выглянул из кухни.
– К Рите пришла ее однокурсница, так и познакомились.
– Это правда, что ты с ней… был?
– Она меня соблазнила.
– Как?!
– Прыгнула, руками закогтила за шею, а ногами – за бедра. И стала в любви признаваться.
– Не знала, что вы с ней встречаетесь, – возопила Пушкина и захлопнула дверь, но в единственную комнату мавринской квартиры звуки проникали все-равно. Слабонервный братец убоялся тюрьмы и согласился жениться на Верочке…
[ [ [
– Так у нее хвост есть или нет?
– Не заглядывала. А у него не спрашивала.
– Ты, рыжая, не представляешь, как я ему завидую!!! Прикинь, она обращала на него внимание, глазки ему строила, думала о нем, конечно, цепляла его всяко-разно, а потом, говоришь, вот так вот и прыгнула?.. Да, теперь будет кому и дверь ему открыть, и поздороваться, и обед разогреть, и поговорить с ним, и в кровати холодной один всю ночь бессонницей мучиться не будет – как я… А потом она родит, и вообще не до скуки будет. Блин, как я ему завидую!!!
Пушкина и Кипелов ехали в кардиологию – навестить Маврина-старшего. Когда он увидел невесту, с ним случился инфаркт…
– Позавидовать здесь стоит только Вере. Ей знаешь для чего мой брательник нужен?.. Она прописывается в нашу квартиру! У самой халупа где-то в Железнодорожном, они ж все, кто из пригородов, стараются здесь жилплощадью обзавестись. Дела фигня! Теперь он должен ее содержать, потому что она быстренько академотпуск в институте оформила. Держу пари: прикидываясь больной и несчастной, она превратится в домохозяйку и просидит на шее у Сереги всю жизнь. А в качестве хобби она заполонила собой все известные газеты, вышел сборник победителей конкурса «Молодых поэтов», она там есть… ненавижу!
– Как они в редакции могли узнать, что это ты позвонила о взрыве? Определитель номера у них есть?
– Не видела. По голосу тоже не могли, на линии были зверские помехи, к тому же я изображала юного психопата с ломающимся голосом.
– Могли настучать.
– Кто?
– Твой братан, единственный свидетель того разговора. Растрепал Верунчику, а она ломанулась доносить.
– А твоя самодеятельность с поджогом меня окончательно утопила!
– Не парься, Ритка! Не пойманный – не вор!
Больничный коридор больше всего напоминал аналогичное помещение в тюрьме. В основном с передачами пространство загромождали встрепанные тетки неопределенного возраста, и появление существа противоположного пола как-то развеяло атмосферу бытовых сплетен. Кипелов и Пушкина молча протиснулись в конец очереди.
Совсем рядом необъятная, химически завитая пенсионерка трубным голосом возвещала другой, жилистой и увешанной драгоценностями тетке:
– И вот сходили мы к знахарке, а она Маню яйцом выкатала и говорит, что это порча! Яйцо разбила – а там сплошная кровь! Сказала порчу в подушках искать. Мы все подушки в доме поразрезали, а в последней щепки от гроба лежали, свеча, в церкви сгоревшая за упокой, и траурной лентой перевязано. А как мы всю эту гадость выкинули, Маня сразу на поправку пошла, скоро выписывают.
Собеседница зацокала языком, а Пушкина, нагнувшись к Кипелову, произнесла:
– Может, на меня тоже навели порчу? Почему у меня катастрофически ничего не получается, а Вере Николюк так везет? Да, я убедилась, внешность по жизни ничего не значит! Не родись красивой, а родись ****атой, извини за грубую правду.
– Вытряхни это из банданы! Хочешь, папашу твоего обработаем и сразу пойдем в церковь – ставить свечку за упокой!
Пенсионерка с фиолетовыми волосами продолжала громогласно рекламировать замечательную целительницу, не подозревая, что дала подробные инструкции, как именно наводить порчу.
– Господи, боже наш! Как величественно имя твое по всей земле! Слава твоя простирается превыше небес! Из уст младенцев и грудных детей ты устроил хвалу, ради врагов твоих, чтоб сделать безмолвным врага и мстителя.
– Не много ты умалил его пред ангелами, поступающий так да не поколеблется он, тогда возрадуется Иаков и возвеселится Израиль!!! – нараспев заголосили трое певчих. – Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй …
Седой обрюзгший поп в роскошной шелковой рясе опустил библию и принялся размешивать черствые просвирки в разбавленном до розового цвета кагоре. Из кадила и расставленных по углам треног валил дымный дурманящий смрад. Разношерстная толпа верующих – здесь были и старухи в платках, и дети, и ухоженные домохозяйки, и размахивающие мобильниками мужики в кожаных куртках – сипела молитвы и истово откладывала поклоны. Поп ложкой раздавал причастие. В углу на столике скромно примостились церковные товары – иконки, крестики, свечи…
Пушкина вытащила сигареты. Кипелов, ничуть не шокированный подобным пренебрежением к атмосфере храма господня, с любопытством озирался.
– А что нам здесь делать? – поинтересовался он. – Тоже молиться? Я никогда не был в церкви.
– Оно и видно, богохульник! – прогремело у него над ухом. – А то бы знал, какой грех мужику с длинными волосами, как баба, разгуливать! И с непокрытой головой в храме божьем грех стоять, а баба с покрытой головой должна быть и в юбке!
Громовым голосом обладала сгорбленная сухощавая бабка, подскочившая со стороны торгового пункта. Кипелов полюбопытствовал у нее, сколько стоит поставить свечку за упокой.
– Десять рублей.
– Сколько? – осатанел Кипелов. – Сколько?!
– Десять рублей!
Вскладчину лучшие друзья отоварились тоненькой свечкой, панк повертел ее в руках и осведомился:
– И что с ней делать?
– Как покойника зовут?
– Вера.
– Идешь вот сюда, к иконе Веры-Надежды-Любови и матери их Софьи, зажигаешь и молишься за упокой!
Пушкина и Кипелов несколько секунд изучали темные закопченные лики, затем перед ними нарисовалось небольшое, но очень ощутимое препятствие – свечка не зажигалась.
– Это оттого, что ты в бога не веришь!
– Это ты в бога не веришь!
– Теперь понятно, отчего ты в группе ни на одном инструменте не играешь! Руки-крюки, свечку даже зажечь не можешь! Дай сюда!
– Ага, тоже не зажигается! Я ж говорю, пришли с греховным делом… А ну, перекрести свечку. Вааау, есть контакт!
– Так, теперь давай читать молитву.
– Ты у нас поэтесса, ты что-нибудь и придумай!
– Добрый боженька! Прими в свое лоно душу Веры Николюк, прости ей грехи, и пусть земля ей будет пухом! Да отойдет она в мир иной…
С диким грохотом с верхушки иконостаса сорвалась огромная икона, и если бы лучшие друзья не отскочили в разные стороны, непременно бы размозжила кому-нибудь череп!!!
– Вот это да!.. Я ж говорил, грех…
[ [ [
В однокомнатной квартире Мавриных, готовившейся принять в себя попойку в честь брачующихся, дым стоял коромыслом. Помещение в порядок приводили сестра Маврина и Кипелов, свидетель со стороны жениха. Оба метались по жилплощади, стряхивая пыль и паутину, спешно запихивая в ванну горы никому не нужного. Но бережно хранимого мусора, и еще должны были перемыть хрусталь. Где же были родители новобрачных? Верины – у себя в Железнодорожном, Маврин-старший – с инфарктом в кардиологии, его жена напросилась к каким-то то ли знакомым, то ли родственникам. Она отсутствовала в знак протеста.
Кипелов безуспешно пытался прислонить к стене свернутый в трубку тяжелый ковер, когда заголосил звонок, Рита отправилась открывать, и через несколько секунд раздалось кошмарное шамканье. Дефективная глотка, испускавшая эти звуки, вероятно, принадлежала женщине… Кипелов отправился в коридор поинтересоваться источником звука.
– Слышишь, Малхалита… када я в митло ехала, до меня нефоймал подвалил, панк, волосы чуть не до жопы, наклонился, смотлит так, ну я тоше на нехо смотлю, на одной остановке со мной высьел, пьесьедует, навейно…
На кривых ногах посреди комнаты стояло нечто дохленькое, страшненькое, на палочку Коха похожее, с глазками-бусинками и огромной вывернутой челюстью – так клюв у тропической птицы тукана размером больше его головы. Пластмассовые бусы, браслеты, кулоны, кольца и брошки густо покрывали поверхность тела девицы. Все время ее ручки были заняты встряхиванием жидкой шевелюры и поправлением браслетов. Носик невесты был вдавлен в как-то приплюснутое вовнутрь личико… Вере Николюк следовало бы завещать свое хилое тело науке. Патологоанатомов весьма бы озадачило подобное строение черепа!..
Прошло полминуты. Валера Кипелов понимал, что пора завершить немую сцену рассматривания новприбывшей, но смог выдавить только:
– Ты кто?
– Ыаы хто? Нофая малатая хасяйка! Я тута пьописываюся.
– Да, а тебе известно, что за жилплощадью уход нужен? Пыль не вытерта, метровым слоем лежит, по кастрюлям тараканы гнезда вьют, а через полчаса сюда гости ввалятся! Хрусталь мыть я тебе не доверяю, вот тебе тряпка, поганое ведро, пшла в зал пол мыть!
– Наглёж! Ну вы тута и хамы, оказываисси!
В поле зрения Кипелова оказался пробегавший по холодильнику таракан, свидетель со стороны жениха его поймал и посадил невесте на плечо.
– Вера, таракан!
– А-а-а-а-а-а!!!
Николюк, как ошпаренная, вылетела в зал, и ее бусы в пять рядов зацепились за ковер. В ответ на сотрясение с таким трудом установленный ковер с адским грохотом рухнул на сервант, а сервант вместе со всем тщательно вымытым Ритой содержимым – на пол.
И в эту секунду распахнулась входная дверь, и в помещение довольно неудачно ввалились Маврин, Холстинин с ящиком пива, Дубинин с двумя огромными рыбинами… Почему неудачно? Да потому что кто-то из них поскользнулся на осколках посуды, а следом за ним и все остальные шмякнулись на пол…
В коридоре с потолка осыпалась штукатурка, обнажив, как стоматолог обнажает зубной нерв, провод от люстры, которая не замедлила разбиться об пол.
Брачующиеся в сопровождении группы «Ария» покинули разгромленную квартиру и отправились регистрироваться.
Свадебный ужин, заполненный пьяным «Горько!» из рокерских глоток, окончился тем, что Кипелов («Пусть тебе, Маврик, сладко спится с молодой женой!») смотался за подушкой и преподнес ее жениху.
[ [ [
Рита лежала, натянув одеяло до подбородка, и безучастно скользила взглядом по коллекции фотографий рок-групп, которыми они с братом загромоздили всю стенку. Отстраненное, безжизненное равнодушие к себе и к жизни – вот что леденило ей кровь и останавливало мысли. Ее бил озноб, на горячих, как кипяток, щеках разливался нездоровый румянец. Замутненное температурой сознание, вопреки выводам всех анализов, что она абсолютно здорова, ввинчивало в мозг тупую иглу: она одна, никому не нужная, брошенная братом – он с супругой убрался в Железнодорожный, дабы не заразиться. Единственный друг, Кипелов, словно забыл о ее существовании. Любимый магнитофон, покрытый сантиметровым слоем пыли, сиротливо съежился на полу, рядом на тарелке засыхал бутерброд. Пушкина закрыла глаза.
Звонок не просто просил впустить в квартиру обладателя давящей на кнопку руки. Он требовал, он вопил, ему нельзя было не повиноваться.
– Фруктов тебе припер, болезная, – прокаркал Кипелов, – а где Маврин?
– У родителей жены, в Железнодорожном.
– После этой его истории с женитьбой меня никакая заподлянка не удивит, – сказал Кипелов. – А у Николючки уже живот большой?
– Она не беременна.
– КАК – НЕ БЕРЕМЕННА?!
– И еще выяснилось, что у нее детская матка. То есть забеременеть никогда не сможет.
– Да как они могли тебя с температурой бросить7
– Сказали, боятся заразиться.
– Я же не боюсь! – возмутился Кипелов и потянулся ее обнять, за что получил подушкой по шее. Подушка лопнула, и из ее распоротого брюха вместе с тучей перьев вывалились ЩЕПКИ ОТ ГРОБА И ОГАРОК СВЕЧИ, ПЕРЕВЯЗАННЫЕ ТРАУРНОЙ ЛЕНТОЙ.
Несколько секунд Кипелов и Пушкина, не в силах выдавить восклицание ужаса, рассматривали свою порчу. Наконец, Кипелов сказал:
– Ну ты знаешь, что в Америке сейчас рассылают письма якобы с сибирской язвой. Ты говорила, Вера Николюк в «Молодежной газете» отделом писем заведует? Давай пришлем в редакцию конверт с белым порошком!