Александр ГЕРАСИМОВ
ВПЕРВЫЕ ЗАМУЖЕМ
Если взять все мои позоры и неловкости, сложить их друг за другом и сшить белыми нитками, то можно пару раз опоясать ими земной шар, или достать до Луны, я как-то вечно путаюсь в этих цифрах.
Первый существенный прокол случился, когда мне было от роду лет что-то около четырех. Большие мальчики меня, короткоштанника, в свою игру брать не хотели. Да и то правда, какой из меня боец? Бегать быстро не могу, со двора мне нельзя, не говоря уже о перелезании через забор, лазании по деревьям и прочих умениях серьезного, взрослого человека.
Снаряженный матушкой, заботливо застегнувшей на мне полотняный лифчик с ненавистными чулками, надевшей на меня короткие штанишки, сандалии, курточку с «молнией» спереди (как у взрослого) и снабдившей, напоследок, вечным спутником всех сосланных из дому, бутербродом с маслом и сахаром, я, эдаким пузырем, вывалился на двор. Стоит ли говорить, что уже один вид мой обрекал меня либо на одиночество, либо на невнятное полуучастие в девчонских играх. Я был позорно мелок, жалок и, потому, коварен и мстителен.
В очередной раз, усложняя, и без того трудную, жизнь муравьев, построением на их суетливом пути непреодолимых препятствий, я краем уха услыхал ужасную тайну – секретный пароль Южных, или Северных ли, не помню уже, столько лет прошло. Но, не суть. В общем, наши мальчишки договаривались идти войной на девочек, со всеми вытекающими из этого последствиями, как то: предъявление ультиматума по всей форме, с парламентером и горном (как у Тимура и его команды); установленная форма одежды (кто в чем); вооружение; знаки различия; награды, на случай положительного исхода кампании, в котором никто нимало не сомневался и др. Между прочим, прозвучал и пароль. Что-то такое, вроде «Стрела» или там «Звезда», короче говоря, тайна. И я тайну позорно выдал девицам, взяв за это два стеклянных шарика, пустой флакон из-под одеколона «Красная Москва» и крохотную баночку с надписью «Вазелин» и с настоящим свинцом внутри. У всякого иуды свои сребреники.
Все выплыло наружу. Девочки, с легкостью, победили, а мне, как последнему из последних, несмотря на малолетство, был объявлен бойкот. Неделю я был в полной изоляции, даже девчонкам было наказано – не играть со мной. Мне пришлось довольствоваться компанией ну уже полных сопляков. Впоследствии, гнев сменили на милость, я был прощен и, с испытательным сроком, принят в команду, но неприятное чувство собственной неправоты осталось и по сей день.
В том году все во дворе делали самопалы, дробовики и поджиги. Младшие братья нетерпеливо переминались с ноги на ногу в томительном ожидании результатов практической деятельности своих старших, в темных сараях и гаражах мастерящих самодельное оружие. Майорат важничал, напускал на себя таинственности, и, наконец, выходил на свет Божий, неся завернутый в тряпицу продукт собственного изготовления. Начинались учебные стрельбы. Дым по всей округе стоял невозможный. Все становилось целью: и двери сараев, с нарисованными на них кирпичом магическими кругами мишеней; и окна старых корпусов швейной фабрики имени Фридмана, тогдашнего ее директора; и порожние бутылки; и жестянки из-под консервов, ну им то сам Бог велел. В общем, двор вооружался.
Не вооружался только Вовка Бубнов. А зачем, если мифический Дядьтоля привез ему из-за границы настоящий пестик? Ну, настоящий – не настоящий, а почти, как настоящий. Одним словом – пугач, стреляющий специальными, взрывающимися со страшным грохотом, пробками, на манер холостых патронов.
Далее – продолжение скорбного списка моих обид и поражений.
Как-то Вовка, в очередной раз, похваляясь перед нами, дворовой мелкотой, своим великолепным оружием, заявил, что Дядьтоля скоро привезет ему из-за границы еще один такой, даже лучше, да еще и воздушное ружье с настоящими пульками, да мало ли, что еще есть в этой таинственной «загранице». Дядьтоля был предметом всеобщей зависти, но это тема отдельного разговора. А пока я спросил Вовку, нервно почесывая незаживающие коленки:
-А вот скажи, Вовка, что ты сделаешь с этим пестиком, когда тебе привезут новый?
- Что сделаю, что сделаю? Тебе подарю на день рожденья!
- Правда? Вот здорово! - я аж запрыгал на месте от восторга, - А ты не передумаешь?
- Слово.
- Смотри.
До дня рождения оставались целых две луны, двенадцать пар железных башмаков, двенадцать железных посохов, а точнее – шестьдесят восемь с половиной дней. В счет будущих кухонных подвигов я выпросил у мамы внеплановые семь копеек на «общую» тетрадку и завел себе личный календарь, каждая страница - день. Кончился день – долой страницу. Оклеив тетрадь изнутри разноцветными картинками, вырезанными прилежно из старых «Огоньков», я уселся ждать дня своего рождения. Все три месяца я практически ничего не ел и не пил, и слонялся по дому, как сонная муха, мало чего соображая. Мама даже посылала за домашним доктором, который ничего страшного не обнаружив, долго пил чай на кухне в неспешном разговоре с бабаней, симпатизировавшей этому маленькому, строгому, как все доктора, человеку, называвшему меня гвардейцем и щекотно мявшему мой живот своими холодными, до мурашек, скрюченными пальцами.
Праздник настал как всегда неожиданно. Рано утром, проснувшись, я увидел, повешенные на спинку стула, матросскую курточку с настоящим моряцким гюйсом, белые гольфы и «взрослые» синие штаны, сшитые из отцовского отреза офицерского сукна. Поняв, что День рождения наступил, я в полном безумии в чем мать родила выскочил из дома и понесся через двор в соседнюю парадную. Дверь открыла Вовкина мать, одетая в абрикосовый китайский халат и с головой в папильотках.
- Что тебе мальчик?- спросила она.
- А Вова дома?- я смотрел на нее умоляюще.
- Бобик, это к тебе!
В прихожую вышел заспанный Вовка.
- Чего тебе?
- Ну вот, Вовка, уже!
-Что, «уже»?
- Как что? Мой день рождения!
- Ну и что?
- Вовка, ты чего, забыл? Ведь ты обещал.
- Обещал? Что обещал?
- Ну, пестик же. Ты мне пестик обещал подарить на день рождения!- мои глаза заблестели от слез.
В Вовкиных глазах отразилась работа мысли, затем – неподдельный ужас, до него дошло. Он понял, что его мимолетную шутку я принял всерьез. Он смутился.
- Ты что, того? Ну, ты даешь! Ну, хочешь, я тебе малиновый пластилин подарю?- крикнул он мне вдогонку.
Я не слышал его. Жизнь кончилась, мир ввалился в пропасть. Ничего хорошего меня уже не ожидало на жизненном пути. По инерции я еще передвигал ноги, но всё это уже не имело ровным счетом никакого смысла.