Часть третья, Голова лося

Доконт Василий
       ГЛАВА ПЕРВАЯ
       (день шестой)

       1.

       Арбай постучался к Джаллону ранним утром: ждать, пока меняла откроет лавку, у него не было ни сил, ни времени. Шатаясь четыре дня по притонам, он должен был пить, чтобы не выделяться, и теперь валился с ног от усталости и количества выпитого: спать в подозрительных заведениях было опасно – можно было и не проснуться, и глаза его приобрели тот нездоровый блеск, какой бывает только у больных бешенством и сумасшедших.
       Джаллон, хотя и ворчал недовольно, на самом деле был рад, что не пропал, не погиб ещё один из его людей, и суетился вокруг Арбая:
       – Садись и рассказывай. Потом – спать, Шариф, приготовь для Арбая постель.
       – Босс, я сейчас отключусь... Во имя всех богов, до чего же я... пьян, босс...
       – Рассказывай, Арбай, потом отдохнёшь. Ну, продержись ещё немного!
       – Винь, босс – бывший карманник. Уже год, как не крадёт, а платит серебром и, иногда, золотом. По притонам больше не ходит, чтобы погулять там, или выпить со старыми дружками. Только изредка, в отдельном кабинете, встречается с неизвестным лицом, и всегда в разных местах... Мне бы выпить, босс, а то язык цепляется за зубы.
       – Шариф, налей ему пенантарского. Нет-нет, крепкого. Хорошее вино враз прочистит ему мозги от той дряни, что он хлебал четыре дня.
       – Босс, я вас люблю, – Арбай полез целоваться.
       – Не озоруй, сядь. На вот, выпей, и говори дальше.
       – Я видел это лицо, босс... До чего же хорошее вино! Ещё глоточек, босс.
       – Потом, когда расскажешь всё, что должен. И столько, сколько выпьешь. Говори.
       – Я видел это лицо, и узнал, кто он. За эти дни они встречались раз восемь. Только сегодня, нет, уже вчера, виделись три раза... О чём это я? Ах, да, три раза..., – Арбай чему-то рассмеялся, – Да, целых три раза...
       – Ты узнал, кто это! Кто же?
       – Секретарь пенантарского посланника Бастер. Только он ничего не делает для посланника, и посланник называет его «барон»... Да, а Винь, наш любимый карманник Винь – братом Наместником...
       – Как?
       – Братом Наместником, босс, – Арбай снова пьяно засмеялся, – Клянусь, босс – «брат Наместник»... Наш вонючка Винь – брат барона Бастера... Хи-хи-хи...
       – Что-нибудь ещё?
       – Неужели этого мало, босс? Пожалейте меня, несчастного, вина и спать, босс... спать, босс... Босс, спать! Хи-хи-хи...
       – Уложи его, Шариф. Сколько же он вдул всякий дряни? Поставь возле него вино – он его заработал. Давай всех, кто есть поблизости, сюда. Работа всем найдётся. Вот он, настоящий барон. Брат Наместник! Не от Разрушителя ли брат и наместник? Наместник – значит главный в Раттанаре. Стоп. Если я прав, то главный все равно не он – прорицатель кричал о Человеке без Лица. И никак не вписываются офицер с бородавкой, гоблины и украденные ими дети. Какая тут может быть связь с Пенантаром? Какой же лопух этот Барсак Пенантарский! И куда его Корона смотрит? Настоящий лопух...

       2.

       – Я хотела вас поблагодарить, лейтенант Илорин, за ваше вмешательство в мою жизнь, – Сула от души приветствовала лейтенанта, – Мне очень нравится во дворце.
       – Мне очень приятно слушать в свой адрес лестные слова от благородной дамы, но честь офицера не позволяет мне держать вас в неведении, дама Сула. Я совершенно не имею никакого отношения к переменам в вашей судьбе, и вся ваша благодарность направлена не по адресу. Мне не известна причина, по которой Её Величество предоставила вам место фрейлины, и, клянусь, я не просил за вас.
       – Вы, лейтенант, невежа, – Сальва, бывшая свидетельницей разговора, пришла на помощь Суле, – А точнее – дурно воспитаны. Если благородная дама подозревает вас в том, что вы причастны к ее судьбе, то какое право вы имеете отказываться от этого? Здесь никого не интересует настоящий ход событий. Нас вполне устраивает тот, что мы себе вообразили, и ваша честность, лейтенант, слишком похожа на грубость. Он не достоин вашего внимания, дама Сула: обыкновенный солдафон, хоть и герой. Да и героизма-то – заколол двух беззащитных грабителей, напав на них из-за спины. Фи! Пойдём, пусть пыжится от своей честности.
       «Опять я получил втык! Ну что за жизнь у меня пошла! Ни дня без неприятностей, и одна обиднее другой. И какая муха укусила этих дворянок? Нашли развлечение – дразнить лейтенанта дворцовой стражи. Теперь каждый день мне быть их игрушкой, и нет способа избежать издевательств. Глупые избалованные девчонки... Мне теперь во дворце – не жизнь. И не уйдёшь никуда: и Его Величество, и капитан мне столько всего напоручали, что до старости не переделать. Да и стыдно бежать от нахальных девчонок! Остается одно – не обращать внимания. Мне бы выдержку капитана Паджеро – вот кто всегда невозмутим и твёрд, как скала. Как говорит Её Величество, буду звенеть шпорами и бряцать оружием. А что ещё остаётся? Солдафон, так солдафон. Надеюсь – выдержу».

       3.

       – Мастер Фумбан, боюсь, моя служба у вас окончилась! Меня зовут исполнять то, что я хорошо знаю и умею. Знаю и умею лучше, чем переписывать старые тексты. Мои соседи требуют, чтобы я принял на себя команду квартальной охраной. И приходили из других районов с тем же предложением. Похоже, что создаётся штаб... штаб..., – Вустер пощёлкал пальцами, пытаясь объяснить: какой создаётся штаб, и, не сумев, закончил так:
       – В общем, меня зовут командовать всеми квартальными отрядами горожан. Мастер, там нужна голова, а не руки. Слава богам, моя осталась при мне и, теперь, на неё резко вырос спрос. Я не в состоянии отказаться от подобного предложения! Да и кто бы смог? Я понимаю, что подвожу вас, мастер, и всё же иначе не поступлю...
       – Вы зря извиняетесь, Вустер. Вспомните, что я говорил всего пару дней назад, когда вы пришли наниматься: возвращение героев прошлого предвещает беду, и она уже здесь. Я не могу, не имею права заставлять вас делать что-нибудь против вашей воли, потому что воля ваша идёт не от вас: ваши поступки определены богами, и не мне, скромному переписчику, вмешиваться в желания богов. Я могу только надеяться, что ни один из близких и дорогих мне людей не пострадает во время грядущей катастрофы. Или беды, если вам так нравится больше.
       Расстроенный Натал захлюпал носом.
       – Ты что, малыш? – Вустер поднял за подбородок его поникшую голову и заглянул в полные слёз глаза:
       – Что случилось, маленький мастер?
       – Я думал – мы будем дружить, а вы уходите... – слёзы были готовы брызнуть на недописанный лист, – Мне теперь никто не поверит, что я с вами знаком...
       – Какие пустяки, Натал. Разве нам кто-нибудь мешает дружить? Я приеду сегодня проверять охрану Голубиной улицы, и все твои приятели увидят, что мы с тобой знакомы, и дружим. Ну, успокойся.
       – А вы вправду приедете?
       – Слово офицера. Я ещё никогда не подводил друзей, Натал, и не подведу, пока жив. Держи «пять» и будь мужчиной, – Вустер осторожно пожал Наталу руку, – До свидания, мастер Фумбан. Если можете – не выносите мой стол: когда отпадёт во мне надобность, я вернусь к вашим перьям, чистым листам и чернилам. Обновлять и множить человеческие знания – занятие, не менее достойное, чем защита людей. Бывай, дружище Сетиф, ещё увидимся.
       Вустер вышел на улицу, к привязанному у крыльца коню, и через окно Натала было видно, как легко, не касаясь стремян, он вскочил в седле – дело, труднее и для человека с двумя руками, и, помахав на прощание и улыбнувшись глядящим на него переписчикам, ускакал, раскидывая в стороны комья снега копытами своего коня.
       – Я не против его возвращения, но..., – Фумбан вздохнул и замолк.

       4.

       – Меня зовут Сабах, господин лейтенант, – перед Яктуком стоял человек неопределённого возраста с явными признаками большой любви к вину. Одутловатая кожа лица имела землистый оттенок, а белки глаз приобрели мутно-жёлтый цвет, в котором, как мушки в янтаре, плавали бусинки чёрных маленьких зрачков, – Я маг–лекарь, господин лейтенант, – человек показал на потёртую сумку на боку, словно это доказывало его принадлежность к миру магии.
       – Почему же вы не в мантии?
       Сабах, действительно, был одет в сильно изношенное платье крестьянина: полотняные штаны и армяк, под которым была видна чистая, но ветхая полотняная же рубаха. На ногах – обрезанные до половины валяные сапоги. Шапку неопределённого фасона и цвета он нервно мял в руках.
       – Я маг-лекарь, господин лейтенант, – повторил Сабах, – А мантия... Понимаете, господин лейтенант, я хороший маг-лекарь, но подвержен, – он постучал себе пальцем по горлу, – Подвержен, понимаете...
       – Но у меня не питейное заведение!
       – Я понимаю, я потому и пришёл. Я хороший маг-лекарь, а тут дисциплина, армейская строгость, знаете ли. Мне это просто необходимо – для, так сказать, поддержания формы, чтобы не это, – он снова постучал себе пальцем по горлу, и Яктук обратил внимание на криво обгрызенный ноготь, – Мне просто крайне необходимо...
       – Но я-то чем могу помочь, – лейтенант тоже постучал себя пальцем по горлу, – подверженному магу?
       – Я хотел бы записаться в вашу роту, господин лейтенант. Война, знаете ли, сражения, там, и прочее... Раненые, то есть. А я – хороший маг-лекарь, я многое могу...
       – Кто может рекомендовать вас, как мага?
       – Мне трудно ответить на этот вопрос. Видите ли, я несколько отдалился от товарищей по профессии, потому как...
       – Подвержены, я понял. Не скажу, что отказался бы иметь в роте лекаря, но ваша подверженность может поставить под угрозу жизнь человека. А мне не хотелось бы, чтобы солдат, уцелевший на поле боя, скончался от руки пьяного лекаря.
       – Ни в коем случае, господин лейтенант, ни в коем случае. Ни капли больше винной порции: раз уж положено, то глупо отказываться, но ни капли больше, слово даю, – голос Сабаха звучал уже безнадежно, и, совсем отчаявшись, он добавил: – Я откажусь и от порции, если это необходимо. Мне нужна работа... Мне очень нужна работа, господин лейтенант.
       – Сержант Хобарт, сможете ли вы поддерживать мага Сабаха в рабочем состоянии?
       – Это нетрудно, господин лейтенант; Я могу поступать с ним, как с солдатом, напившимся на посту.
       – Что вы на это скажете, маг?
       – А как наказывают такого солдата?
       – По последствиям его пьянства: от плетей до смертной казни. С вами будет сложнее – вы маг, и, возможно, выпороть вас не удастся, поэтому риск быть казнённым для вас слишком велик.
       – Жизнь – всегда риск, господин лейтенант, и угроза казни, возможно, поможет мне не увлекаться, – Сабах снова постучал пальцем по горлу и, помолчав, спросил: – Я принят?

       5.

       Примерно в полдень Тахат находился на смотровой площадке левой башни Восточных ворот: по приказу Яктука он «учился быть солдатом» – изучал тонкости караульной службы. Сейчас он исполнял обязанности наблюдателя и, придерживая рукой висящий на шее сигнальный свисток, добросовестно выглядывал между зубцами башни на окрестности Раттанара. В двенадцать его сменят и – снова в казармы, обучать солдат рукопашному бою.
       Из дальнего леса потянулась длинная вереница всадников и нескончаемой лентой легла на дорогу к городу: передние были уже хорошо различимы, а хвост колонны всё ещё выползал из-за деревьев.
       С удивлением разглядев алые плащи заградотряда, Тахат перегнулся внутрь, к воротам и, крикнув:
       – Закрыть ворота! – дунул в сигнальный свисток.
       Внизу засуетились: тяжёлые створки ворот со скрипом поползли навстречу друг другу, а на башню, запыхавшись, выбежал командир дежурной полусотни:
       – Что случилось, Тахат?
       – Заградотряд.
       – Ну и что?! Заградителей не видел, что ли?
       – В полном составе, и через Восточные ворота? Заградителей никогда не вызывают с побережья, тем более всем отрядом. Пошли лучше кого-нибудь к лейтенанту: гляди, и обоз с ними.
       Передние всадники достигли рва и остановились перед подъёмным мостом, увидев закрытые ворота.
       – Что так негостеприимно встречаете? – один, с нашивками капитана, въехал на мост, – У вас учения? Так нам, с дороги, ждать некогда. Отворяй ворота!
       Тахат высунулся между зубцами:
       – Предъявите вызов военного министерства.
       – Мы приехали записываться в священный отряд, пацан. Открывай ворота! Я попрошу твоего командира объявить тебе благодарность за хорошую службу. Открывай ворота!
       – Командор Тусон не принимает дезертиров, капитан.
       – Я для тебя – господин капитан, сопляк! И кого это ты обвиняешь в дезертирстве? Я сражался с гоблинами, когда ты ещё под стол ходил, недоносок!
       – И теперь оставили свою часть берега им на разграбление. Это ли не дезертирство?
       – Храбрый ты, я погляжу, с башни орать. Спустился бы, да повторил свои слова мне в лицо здесь, на мосту.
       – Это следует понимать как вызов?
       – Именно так это и следует понимать. Спускайся, и я научу тебя разговаривать со старшими.
       Тахат снял свисток и отдал его дежурному капралу. Тот с досадой посмотрел на Тахата: мальчишка сам напросился на поединок, и вмешиваться было против правил.
       – Почему ты носишь кольчугу с коротким рукавом? Посечёт он тебе руки, а потом и голову снимет. Возьми хоть мои наручи.
       – Спасибо, не надо: люблю, чтобы руки свободные были.
       – Это не игра в войну, и не фехтовальный зал. Он тебя убьёт, не задумываясь.
       – Посмотрим.
       Капитан на мосту быстро подогнал своё вооружение, и, подтянув ремешок шлема, но так, чтобы не мешал дышать, прокричал:
       – Эй, герой, ты что, за отцом побежал, или за старшим братом?
       Приехавшие с ним рассмеялись.
       Тахат вышел на мост через дверь башни:
       – Я говорил, что вы дезертир, капитан. Вы звали – я здесь, – он изо всех сил старался выглядеть опытным бойцом, но шлем без забрала не мог скрыть по-мальчишески пухлых губ и его наивного взгляда,
       – Да ты совсем молокосос! И какой-то баран навесил на тебя нашивки капрала. Сбегай-ка лучше за отцом, победа над тобой не сделает мне чести.
       – Вы, ко всему, ещё и хвастун, капитан. Хвастливый дезертир... - Тахат не договорил – капитан кинулся в атаку: слишком нахально держался этот щенок, да и время... Время шло, а ворота всё ещё были закрыты.
       Атака была яростной: удары сыпались один за другим, и под их градом Тахат медленно отступал к воротам. Дежурный капрал был прав: это был не фехтовальный зал, где можно было победить, изобразив атаку или легонько коснувшись соперника тупым мечом. Оба меча были остры, и их прикосновение могло стать для кого-то последним.
       Тахат никак не мог заставить себя нанести капитану удар, зная, что этим поранит его. А руки уставали сдерживать мощные рубящие удары заградителя. Собравшиеся на внешнем берегу рва солдаты в алых плащах дружно поддерживали криками своего капитана. На обеих башнях Восточных ворот молчали.
       Уставший Тахат неловко двинулся, и меч соперника распорол ему левую руку от кисти до локтя.
       «Посечёт тебе руки, а потом снимет голову», – вспомнил Тахат и понял, что сейчас его убьют. И ещё вспомнил слова Тусона: «– Тренированное тело само знает, что ему делать. Доверься ему, перестань мешать себе мыслями».
       Как легко было следовать этому совету в зале, где он ничем не рисковал, и как тяжело выполнить его в бою.
       Кружилась голова от усталости и потери крови, и Тахат перестал соображать, где он и что делает. Он и потом не мог вспомнить, как и когда нанёс победный удар. Ему рассказывали, и он верил – но не помнил.
       Не помнил, как выманил капитана на колющий выпад, не помнил, как ступил шаг в сторону и шаг вперёд, не помнил, как лезвие его меча вошло капитану в горло, разрезав ремешок шлема, и как тот упал ему под ноги, а шлем скатился с моста, гулко стукнув о лёд замёрзшей во рву воды.
       Он помнил только мертвое лицо человека с перерезанным горлом, и булькающий в разрезе воздух, и крупную бородавку, поросшую чёрным волосом, над правым глазом.
       Ещё он помнил проносящихся мимо конных копейщиков и голос лейтенанта Яктука: «– Молодец, капрал!»
       И себя помнил у тела первого убитого им человека – стоящим на коленях (уже не держали от слабости ноги), и меч – в правой руке, и быстро растущую лужу крови – около левой.
       Помнил склонившееся над ним лицо землистого цвета и жёлтые белки глаз.
       А победного удара так и не вспомнил.
       Его положили на носилки и перенесли в башню. Человек с землистым лицом оказался ротным магом-лекарем. Он оторвал разрезанный и пропитанный кровью рукав рубахи и полез пальцами в рану.
       Тахат застонал, а потом, с облегчением, потерял сознание.

       6.

       – Это неслыханно, господа, – Маард влетел в кабинет Рустака, – Пятый заградительный отряд ушёл с побережья без приказа, и пытался проникнуть в город, будто и без них у нас тут мало проблем, Почти тысяча двести всадников на улицах Раттанара!
       – Можно подумать, что в Раттанаре никогда не видели всадников.
       – Я имел в виду дезертиров в полном вооружении, барон Геймар.
       – И чем же деле кончилось?
       – Их остановил какой-то мальчишка из роты Яктука. Закрыл ворота и убил капитана Ульсана на поединке. И пока они решали, что им делать дальше, подоспели Яктук со своей ротой и командор Тусон. Обошлось без крови: Тусон пристыдил солдат, и они ушли обратно на побережье.
       – Ну, с солдат какой спрос – им приказали, они и пошли. Откуда солдату знать: имеют они право покидать позицию или нет? Вся вина, безусловно, на капитане. Так вы говорите – он мёртв?
       – Мертвее не бывает. Нам бы издать какой-нибудь указ, чтобы больше никому из заградителей не пришло в голову уходить вглубь страны.
       – А вы знаете, Маард – квартальная охрана создала общий штаб для всего города, и командиром горожане позвали капитана Вустера...
       – Он же убит в Акульей бухте! Или это другой Вустер?
       – Тот самый, и он живее вашего Ульсана, мы ждём его приезда с минуты на минуту.
       – Вы что же, не назначили ему время, господин прокурор?
       – Он хотел, прежде чем обсуждать какие-либо планы, осмотреть город (говорит – давно не был в столице) и те кварталы, где уже налажена охрана. У меня создалось впечатление, что он знает, чего мы ждём, и готов оказать нам помощь.
       – Знает? Откуда?
       – Эти герои всегда всё знают. Меня это не удивляет, – Геймар прошёлся по кабинету, – Вооруженные горожане нам окажут большую помощь в случае мятежа. Но не будет ли у нас проблем с ними после? Вы же знаете, господа, что оружие раздать всегда легче, чем потом его отбирать.
       – Это же была ваша идея, барон, – Маард понял, чего боится Геймар: потери своего влияния в городе – вооруженными горожанами не сильно покомандуешь. А где проиграл Геймар – выиграл он, Маард, – Чем же вы теперь недовольны?
       – Я не думал, что они объединятся.
       – А кто вошёл в этот... штаб?
       – Оружейник Гечаур, кузнец Бофур и пекарь Ферран. Они и отыскали где-то Вустера. Вы, барон, правы: нам надо взять этот штаб под свой контроль. Кому-то из нас нужно войти в его состав. У меня, правда, и так дел по горло. Может быть, вы, Маард? Или вы, барон?
Маард решил отказаться, чтобы не дразнить лишний раз Геймара – не время было раздувать вражду:
       – У меня тоже полно дел: и формирование священных отрядов, и работа с депутатами Совета Городов. Мне кажется, что работа в этом штабе не даст времени для управления всем королевством. А, ведь, для этого Его Величество создал Коллегию, – это говорилось уже только для Геймара, чтобы вынудить и его отказаться. Сработало.
       – Я тоже не могу. И Маард прав – членам Коллегии некогда работать в штабе. Но у нас есть министр Велес, который вполне может заняться этой работой. Кто знает, как его здоровье? Никак не выберу время его навестить. Вы не были у него, Маард?
       – Был. Кто-то догадался позвать к нему мага Кассерина. Маг обещал до завтра поставить Велеса на ноги.
       – Значит, введём в штаб Велеса. И было бы неплохо дать им какого-нибудь богатого купца, чтобы своими нуждами горожане не беспокоили королевскую казну. Он же сможет потом скупить всё розданное оружие; и мы не будем иметь проблем с разоружением горожан.
       – Прекрасная мысль, господин прокурор. Что вы скажете о купце Ахаггаре? Если согласны, то кто к нему поедет договариваться?

       7.

       – Папка, где ты был так долго? Я ждала тебя к зимнему балу, а тебя всё нету и нету, – Огаста чмокнула отца в щёку, – А что ты мне привёз?
       – Извини, дочка, в этот раз будешь без подарка, – Ахаггар был расстроен, но старался не подавать вида: поездка была крайне неудачна – цены в Эрфуртаре взлетели до небес, причём на всё сразу. Не было разницы – пищевые это товары, или ювелирные изделия, или ткани. Купец вернулся, отказавшись от закупок, то есть, съездил себе в убыток, и с огорчением застал ту же картину в Раттанаре, где приемлемые цены сохранились только на скоропортящиеся продукты, но и они выросли в несколько раз.
       – Без подарка, так без подарка, – Огаста огорчённо вздохнула, – Я не буду сильно расстраиваться, если ты мне пообещаешь на следующий раз целых два, а то – и три.
       – Ты, маленькая жадюга, куда тебе столько? Тебе и так ни в чём нет отказа, – купец улыбнулся, – Но два, так и быть, обещаю. Что бы ты хотела получить?
       – Серебряное колечко с бирюзой и такие же серёжки. Они не дорогие, но очень подходят к моим глазам. Только бирюза должна быть молодая – нежного голубого цвета.
       – В прошлый раз я привёз тебе серёжки с изумрудами – тоже под цвет глаз. Не могут же они быть двух цветов сразу?
       – Я не знаю, почему, но мои глаза меняют цвет – они то зелёные, то голубые, то серые...
       – Даже серые? Тогда я лучше поймаю для тебя мышь – она серая, и здорово подойдёт к твоим глазам. А, ну-ка, покажи, какие они сейчас?
       – Вечно ты дразнишься, – Огаста широко раскрыла глаза и повернулась лицом к свету, чтобы отец мог рассмотреть их цвет, – Ну что, какие?
       – Не пойму – всё время разные. То такие, то такие, и даже искорки скачут. Ты, случайно, не влюблена?
       – А если и влюблена? Я уже достаточно взрослая, и могу себе позволить кем-нибудь увлечься. Приехал без подарка, дразнится, да ещё и влюбляться не даёт.
       Ахаггар растерялся:
       – Да я – что? Почему не даю? Влюбляйся. Только бы человек был хороший, не прощелыга, и не балбес какой-нибудь. Может, познакомишь?
       – Не сейчас: я и сама ещё не знаю – влюблена или нет. А вдруг – нет. Чего знакомить-то зря? А он меня уж точно не любит...– Огаста в слезах выбежала из комнаты.
       Ахаггар хотел идти за ней – утешить и успокоить, но вошедший слуга доложил:
       – Королевский прокурор Рустак к вам с визитом, хозяин.
       – Проси, неудобно – такой человек, и ждёт, – «С Огастой я потом разберусь – неладно что-то у неё. Видать, и впрямь – влюблена».

       8.

       Джаллон постучался в дверь небольшого домика с вывеской:
       «Определение магических способностей и обучение
       основам магии у мастера-мага Кассерина».
       Улица Медников была пустынна, только где-то примерно кварталах в двух сильно нетрезвый абориген держался за забор, тщетно пытаясь сохранить равновесие.
       Руки несчастного мертвой хваткой впились в окрашенный зелёной краской штакетник, и не меняли своего положения независимо от того, сидел ли хозяин в сугробе, стоял, пошатываясь, или снова лежал вдоль забора.
       Поудивлявшись этому и немного понаблюдав за целеустремлёнными действиями пьяного, Джаллон постучался ещё раз.
       Наконец дверь открылась.
       – Мастер Кассерин уже дома?
       – Нет.
       – Ты его ученик Харбел?
       – Да.
       – Меня зовут Джаллон. Ты знаешь обе мне?
       – Нет.
       – Я друг капитана Паджеро. Он предупредил мастера, что я могу зайти.
       – Мастер ничего не говорил мне.
       – Мастер скоро придет?
       – Он у раненого. Придет, когда освободится.
       – Послушай, Харбел, у меня мало времени. Я по поручению капитана искал одного офицера. Сегодня в поединке был убит похожий по описанию. Его надо опознать, чтобы определить, с кем он связан. Был связан. Ты можешь без мастера покинуть дом?
       – Мастер не запрещал мне выходить, но я не знаю вас. Что, если вы мой враг?
       – Как я могу доказать тебе, что я не враг?
       – Не знаю.
       – Ты доверяешь лейтенанту Илорину из дворцовой стражи?
       – Это тот, что увёл мастера к раненому?
       – Да. Я сейчас поеду за ним, и ты опознаешь офицера.
       – Почему бы вам не поехать за мастером Кассерином?
       – Он никого не пускает в дом министра Велеса, и ни с кем не общается пока не закончит лечение. Я тороплюсь, потому что тело отдадут на погребение, и мы уже не узнаем, тот ли это офицер, что продавал детей или нет. Решай быстрее, Харбел, надо ехать.
       – Какого офицера вы искали по поручению капитана?
       – Заградителя с бородавкой над правым глазом. У убитого бородавка вот здесь, и он заградитель. Бородавка, поросшая чёрным волосом.
       – Он действительно мёртв?
       – Ему мечом перерубили горло: голова почти отрублена. С такими ранами не выживают.
       – Где тело?
       – В казармах городской стражи Восточного района.
       – Ладно, я поеду с вами. Только мастеру записку напишу. На всякий случай. Чем вы занимаетесь, господин Джаллон? Это, чтобы мастер знал, кого искать.
       – Я понял. Я – меняла у Скиронских ворот.

       9.

       – Хорошо, что я тебя застала, – Сальва влетела к Огасте, запыхавшаяся и румяная от быстрой езды.
       – Где же мне быть – отец приехал. Я с ним побуду несколько дней: Её Величество разрешила.
       – Я так и думала, что ты ничего не знаешь. А я, как услышала, сразу к тебе. Ты только не волнуйся, ничего страшного нет...
       – Да о чём ты? Опять с какими-то выдумками. А я, ведь, с тобой ещё не мирилась. И не знаю, стоит ли?
       – Огаста, Тахат дрался на поединке, и ранен...
       – О, боги, что ж ты молчишь? – Огаста засуетилась, собираясь, но всё валилось из рук, – Что ж ты сразу не сказала?
       – Опять ты недовольна, а у меня и сани на улице. Да одевайся же быстрее. Рана не опасная, в руку. Давай, помогу. Так, теперь шубку и варежки. Готова? Тогда пошли.
       – Подожди, я отцу скажу. Папа, ты занят? Мне срочно надо уехать, извини. Я не знаю, когда буду. Простите, прокурор Рустак, я забыла поздороваться. Папа, не спрашивай меня ни о чём – я потом тебе всё объясню. Тахат ранен – я должна ехать. Всё, цём-цём.
       Ахаггар недоумённо поднял брови – какой ещё Тахат? Но Огасты уже не было.
       – Ваша дочь, видимо, имела в виду того молодого человека, который на поединке убил командира заградотряда. Того тоже зовут Тахат, и он тоже ранен, – прокурор отпил вина и продолжил, – Как видите, обстановка в городе очень сложная, и за всем нужен глаз да глаз. Я от имени Коллегии прошу вас, господин Ахаггар, войти в состав штаба горожан. Нельзя же всё пускать на самотёк. С любыми сложными вопросами – сразу ко мне. Завтра к вам присоединится министр Велес, и вы будете в штабе не одиноки. Мы очень рассчитываем на вас.
       – Но вы уверены, что будет мятеж?
       – Его Величество был уверен, и оставил мне подробные инструкции, как действовать. Но всего не предусмотришь, и мы стараемся обратить на пользу любое событие, любую идею, любую мысль. Вы же сами говорите, что в Эрфуртаре происходит то же самое – это ли не доказательство?
       – Да я и был-то только на их берегу озера Глубокого.
       – Но вы же видели, что скупают всё, ожидая обесценивания денег! А это возможно только при смене власти, когда Короны, все Короны, останутся без королей. Так вы согласны?
       – Похоже, у меня нет другого выхода. Я – согласен.


       ГЛАВА ВТОРАЯ
       (день шестой)

       1.

       – Я учил тебя выдержке, я учил тебя скромности. Хвастать своими способностями – недостойно настоящего бойца, – Тусон сидел возле койки Тахата, сдвинув брови – признак сильного недовольства, но глаза его не были сердитыми: Тахат видел в них огорчение и досаду, – Зачем ты довёл до поединка?
       – Он назвал меня пацаном перед солдатами, которых я учу. Мне и так неловко за свой возраст, господин командор. Старые солдаты ворчат, что в бою не до фехтовальных тонкостей. Там бей – куда попало, лишь бы уцелеть.
       – И ты согласен с ними? Что дал тебе твой первый бой?
       – Я никак не мог заставить себя нанести удар, зная, что могу ранить, или даже убить. Он почти победил меня. Потому что умел убивать. Я знал, что умру. И больше ничего не помню. Победил не я, победило моё умение. Я буду обучать строже, потому что знаю – умение спасает жизнь. Это дал мне мой первый бой, и ещё я понял, что больше никогда не убью человека только из-за сказанных им слов.
       – Ты убил редкого мерзавца, который помогал гоблинам: его опознал свидетель предательства. Он вёл свой отряд через Восточные ворота, потому что их охраняли не городские стражи, а подзабывшие службу ветераны и зелёная молодёжь, вроде тебя. Жаль, мы не знаем, что он собирался делать в городе.
       – Он сказал, что пришёл записываться в священный отряд. Это, когда я потребовал предъявить вызов из военного министерства.
       – Что ты с него потребовал?!
       – Ну, я подумал, что должен быть какой-то документ, который бы позволил его отряду уйти с побережья. Я не прав? Я считал, что заградители никогда не покидают своего поста, я сам мечтал быть заградителем и...– Тахат запутался в своих объяснениях и умолк.
       За дверью послышался громкий спор: два женских голоса возмущённо требовали пропустить их. Им возражал мужской, кажется – лейтенанта Яктука. Да, его:
       – Я вас не пропущу – там сейчас командор. Это армия, это...
       – Лейтенант, – крикнул Тусон: так, чтобы его расслышали за дверями, – пропустите посетителей – присутствие женщин лечит лучше любого лекаря. О, дама Сальва! Очень рад видеть вас. А вас, девушка, я не знаю.
       – Это Огаста, моя подруга и...– Сальва кивнула в сторону Тахата, больше ничего не добавив.
       Огаста, не обращая ни на кого внимания, кинулась к раненому.
       – Давайте выйдем, – Тусон предложил Сальве руку и подмигнул лейтенанту, – Не будем им мешать.

       2.

       – Почему ты мне ничего не сказал? – убедившись, что с Тахатом всё не так уж плохо, Огаста сочла нужным обидеться, – Я все эти дни места себе не нахожу – хоть бы записку прислал, если прийти не мог. Через Сальву послал бы.
       – Я не знал, что Сальва знакома с лейтенантом: я не видел её здесь.
       – Она каждое утро приезжает посмотреть свой особняк, и лейтенанта заодно.
       – Но я здесь всего второй день, и всё время занят – ни минуты свободной.
       – А до этого? Почему не зашёл?
       – Сначала я записался, потом ждал, пока казарму подготовят. Я не хотел тебе говорить, боялся – отговаривать будешь.
       – Правильно боялся. Я тебя ещё и побью, пусть только рука заживёт. Я тебе не какой-нибудь капитан из заградителей – со мной не справишься так легко, и так легко не отделаешься, – забывшись, Огаста ткнула пальцем в повязку на левой руке Тахата. Тот скривился, но промолчал.
       – Ой, извини! Я забыла! Больно? Ну, конечно же, больно – какая я дура, что спрашиваю.
       Вошёл Сабах:
       – Что ж, продолжим, капрал.
       – Ты – капрал? Вот здорово – на второй день службы. Ты и это от меня скрыл? Ну, погоди! Плохо ты меня ещё знаешь!
       – Девушка, выйдите, – Сабах указал Огасте на дверь, – Вы мешаете исцелять раненого.
       – Вы – маг-лекарь? Но вы в форме, а не в мантии.
       – Я служу в той же роте, что и ваш капрал. Выйдите, мне надо заняться его рукой.
       – Можно, я побуду! Я буду сидеть тихонечко. Ещё никогда не видела, как исцеляют раны.
       Сабах был непреклонен:
       – Я сказал – выйдите.
       – Скажите, а шрам у него останется? Тахат, пусть маг оставит тебе шрам – я буду любить его и целовать иногда, хоть ты этого и не заслуживаешь. Пусть будет хоть маленький шрамчик. Хоть самый маленький.

       3.

       – Скажите, лейтенант, вы верите в судьбу?
       – Так точно, господин командор, верю. Моя судьба – быть военным, и я – военный.
       – Я не это имел в виду. Военным вы захотели стать – и стали. Это не судьба, это ваш выбор. Судьба – когда происходят события, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом, но определяющие вашу жизнь, да и не только вашу. И определяющие её в каком-то одном направлении. И как бы вы не ухищрялись, какие бы усилия не прилагали, на какие хитрости бы не шли – результат остаётся всё тот же – вы словно всё время выходите на одну и ту же дорогу, как бы не старались с неё уйти.
       – Я молод, господин командор, и мне трудно судить, по какой дороге я иду, и одна она или их несколько. Это, наверное, только с возрастом видно, что всю жизнь ходил вокруг одного дерева, хотя всё время считал, что идёшь по дороге. Только достигнув вашего возраста, я смогу ответить на ваш вопрос или хотя бы убедиться, что то, о чем вы говорите, существует на самом деле.
       – А то, что события вокруг вас связаны между собой, вы замечаете?
       – Если они происходят вокруг меня, то и связаны, потому что я в них участвую. Из-за меня и связаны. Или я опять не понял вас, господин командор?
       – Опять не поняли, лейтенант. Не расстраивайтесь, здесь нет вашей вины: просто очень трудно объяснить кому-то то, что и самому кажется непонятным. С самого начала формирования священных отрядов я чувствую постоянное вмешательстве какой-то высшей силы, может быть, кого-то из богов. Хотя мне казалось, что боги должны действовать иначе: более мощно, более непосредственно, своими руками, а не через нас, людей. Я много лет служил в армии и привык, что все события происходят после долгой подготовки и создаются усилиями не одного человека, а многих. А тут – цепочка совершенно случайных поступков совершенно разных людей приводит к таким неожиданным результатам, что остаётся только удивляться. Ладно, лейтенант, не забивайте себе голову моими словами. Поговорим об этом в другой раз. Не подумайте, что я вмешиваюсь в ваше командовавание ротой, но скажите мне: почему Тахат – уже капрал?
       – Когда он пришёл, я провёл с ним тренировочный бой. Должен сказать, что он превосходит, в мастерстве владения мечом, как меня, так и любого солдата роты. Нам всем есть чему у него учиться, и мы учимся: я назначил его инструктором по рукопашному бою. Чтобы добавить ему авторитета, я и присвоил ему капрала. Если бы он знал службу, то вполне мог бы быть и сержантом. Но после сегодняшнего поединка он и без сержантских нашивок будет в почёте у солдат.
       – А что он делал на приворотной башне?
       – Я хочу, чтобы он был грамотным капралом, и он проходит обычную службу в свободное от занятий с солдатами время. Могу я спросить?
       – Да, конечно.
       – Почему вы священные отряды назвали ротами?
       – У нас везде отряды: заградительные, городской стражи, дворцовой стражи. Мне захотелось чего-то нового, да и звучит больше по-боевому. Сохранились некоторые документы ещё с доалановых времён – там и упоминается воинское подразделение – рота. Вам не нравится название?
       – Название как название, только ещё немного непривычное.
       – Вы первый поинтересовались, больше никто не обратил внимания. Вы хорошего лекаря позвали к Тахату?
       – Его лечит наш ротный маг-лекарь.
       – У вас есть уже свой маг-лекарь?!
       – Да, пришёл сегодня утром.
       – Когда?!
       – Сегодня утром.
       – Цепочка поступков... ещё одно звено... Он хороший лекарь?
       – Не знаю, господин командор. Но обещал к утру поставить Тахата в строй. Говорит, что боится спешить – первый пациент на новом месте. Надеюсь, что хороший.
       – Если я прав, то он должен быть хорошим лекарем! Я вижу, вы строите новые конюшни?
       – С приходом табуна из моего имения в роте будет две сотни всадников, и совсем не останется места в старых конюшнях. А вдруг вы пришлете мне ещё сотню конных копейщиков?
       – Аппетит у вас совсем не детский, лейтенант. Как ведёт себя Куперс? Он всё-таки барон, и не привык подчиняться.
       – Ему трудно, но он старается. Я поручил Куперсу наладить обучение верховой езде и уходу за лошадьми для всех солдат роты. Если нам сменять заградителей, то пешему на побережье делать нечего.
       – Зачем сменять? Мы будем действовать отдельно. У нас будут свои задачи, лейтенант. Но конница нигде не помешает.

       4.

       «Он не мог приехать так быстро – я же написал ему только вчера. А может, он думал так же, как я? И сам ехал ко мне? Как теперь узнаешь? Проклятый щенок!», – число личных врагов первосвященника увеличилось ещё на одного человека, – «Как его там, Тахат, что ли? Сломать такой хороший план!», – Ардифф сидел на заседании Храмового Круга в полной растерянности. Подготовив и тщательно продумав своё сегодняшнее выступление, он надеялся восстановить прежнее влияние на служителей. Всё-таки он был единственным среди них Верховным («Апсала – глупая баба, не в счёт») и уже поэтому должен был главенствовать в Храмовом Круге. Но хвастовство Гандзака новыми подвигами его («это надо же – его») роты выбило почву из-под ног первосвященника.
       Задумавшись, Ардифф совсем потерял нить беседы служителей, но какая-то фраза, сказанная кем-то из них, настойчиво лезла в голову.
       – Повторите, что вы сказали, служитель Медан?
       Служитель Рудничего удивлённо посмотрел на Ардиффа:
       – Когда? Я ничего не говорил, господин первосвященник.
       – Не сейчас, раньше, – Ардифф досадливо скривился: до чего же тупы эти служители, – Когда служитель Гандзак рассказывал нам, как Водяные спасли город от разграбления дезертирами с побережья.
       – А-а, вы о капитане Ульсане! Я говорил, что видел у городских стражей протокол опознания убитого.
       – Зачем его опознавать, когда и так известно, кто он?
       – Его видели с гоблинами сразу после сожжения ими деревни, когда он получал от гоблинов деньги за человеческих детей, которых те забрали с собой.
       – Что-о-о?!
       – Капитан Ульсан приводил гоблинов в раттанарские деревни, чтобы те могли набрать человеческих детей, уничтожив всех остальных.
       – Бред какой-то! Командир заградителей – и гоблины?!
       – Именно, господин первосвященник! Капитан заградителей и гоблины.
       «Значит, его здесь ждали, даже свидетеля приготовили. Его смерть в поединке – благо, если моё письмо не ещё дошло до него. О, Великий Поводырь, о Тот, Кому я служу столь преданно и верно, сделай так, чтобы этого мерзавца не связали со мной, иначе Твоё дело окажется под угрозой. Проведи меня мимо всех опасностей этого мира, а я – отслужу Тебе».
       – А кто свидетель?
       – Мне не сказали, а я не стал допытываться. Да и зачем? Его приход в Раттанар – чистейшее дезертирстве, иначе на это никто и не смотрит. А дружба с гоблинами и вовсе ставит Ульсана вне закона.
       – Собаке – собачья смерть, – Ардифф откинулся на спинку кресла и до конца заседания не проронил больше ни слова.

       5.

       – Господин Джаллон, я за вами. Сани ждут у дверей лавки, – Винь смотрел прямо на менялу, и поэтому его глаза зрачками сползлись к переносице, – Как вы вчера и говорили, господин Джаллон.
       – Я помню, Винь. Шариф, если я не вернусь через час – все, кто в нашем списке, должны быть мертвы.
       – Слушаюсь, босс.
       – Уверяю вас, господин Джаллон, вам абсолютно ничего не угрожает. Даю вам слово.
       – Твоё слово, Винь, стоит столько же, сколько и ты. Не думай, что, если ты платишь серебром, то по цене ему равен. Пошли.
       – Вы никого с собой не берёте?
       – А зачем? Ведь, ты же дал слово.
       Винь сглотнул слюну и вышел.
       Джаллон подмигнул Шарифу. Тот незаметно показал ему большой палец. Все свои действия они обговорили заранее, поэтому Шариф поставил на прилавок часы и уселся перед ними – ждать час.
       Джаллон опустил табличку «закрыто» и вышел за Винем.
       Табличка была сигналом, по которому у лавки стали собираться завсегдатаи Ларнака, появляясь на совершенно пустынной до этого улице, словно вырастая из-под земли. Все были вооружены.
       – Трогай, чего ждёшь? – сказал Виню меняла, усаживаясь рядом с ним в сани, – Время уже пошло.
       Винь дёрнул поводьями, и сани понеслись по Центральной улице в сторону Дворцовой площади. Местом встречи оказался облагороженный трактир под вывеской «Питейное заведение», возле которого Джаллон сошел.
       – Проходите, вас там ждут, – бросил Винь, отъезжая.
       «Опять проверка, – понял Джаллон, – Иначе Винь побежал бы впереди меня – предупредить о списке. Он так и сделал, только не побежал, а поехал. Допроверяетесь, господа заговорщики. Ещё один день я отыграл: теперь раньше завтрашнего утра мне никаких предложений не поступит».
       Он вошёл в трактир и к нему кинулся лакей:
       – Господин Джаллон?
       Меняла кивнул, и его проводили в отдельный кабинет. Там уже дожидался громила довольно мерзкой наружности:
       – Я должен вас обыскать, господин Джаллон.
       – Мне уйти?
       – Извините, это не мой каприз. Мне приказано.
       – Передай привет своему хозяину. Не провожай, я дорогу помню.
       В кабинет вошёл человек в маске:
       – Обойдёмся без обыска. Я вам доверяю, господин Джаллон. Прошу садиться, – и громиле, – Оставь нас.
       Джаллон сел за стол, накрытый богатым ужином, налил себе вина и, не дожидаясь хозяина, выпил.
       – Говорите, что вам поручено передать. У меня мало времени.
       – Передать? Я уже несколько раз присылал к вам Виня с предложением о встрече, но вы всё заняты, дорогой Джаллон. Наконец, мы встретились и можем обсудить наши общие проблемы и договориться о взаимовыгодном сотрудничестве.
       – Нет, не можем. Я вас выслушаю – и только. Обсуждать что-либо с человеком, который не принимает самостоятельных решений, не вижу смысла.
       – Не понял вас, уважаемый Джаллон. Что вы имеете в виду?
       – Я имею в виду, что вы не тот, кто хотел меня видеть, точнее говоря, не тот, на встречу с кем я ехал. Если вам есть, что сказать – говорите. Нет – я поехал, – Джаллон допил вино и встал.
       – Вы ехали на встречу с бароном? Я – барон.
       – В этом я не сомневаюсь, только баронский перстень на вашем пальце не ваш. Верните его хозяину и наденьте свой. Я сомневаюсь в серьёзности пославшего вас человека. Счастливо оставаться, барон Фехер.
       Джаллон вышел из кабинета, хлопнув дверью.
       На улице к нему подлетели сани:
       – Садитесь, босс.
       Меняла узнал Кушана и приветливо ему кивнул, усаживаясь.
       – Куда едем, босс?
       – Домой, куда же ещё!
       Из трактира выскочил взбешённый Фехер, уже без маски. Хотел погрозить кулаком вслед отъезжающему Джаллону, но не решился: только дёрнул рукой, и сразу опустил её.
       За санями Джаллона отъехали ещё двое саней с вооружёнными людьми: Кушан прихватил своих приятелей – страховать менялу.
       Джаллон был доволен: встреча прошла очень удачно, можно сказать – превосходно прошла, и он весело напевал по дороге домой, представляя досаду «брата Наместника».

       6.

       В Скирону въехали поздним вечером. Усталые кони радостно остановились перед дворцом короля Шиллука, и, казалось, нет такой силы, которая заставила бы их сдвинуться с места.
       «Нет, – думал Фирсофф, – опоздание нам не наверстать. Мы сделали полтора перехода, и все валятся с ног: и лошади, и люди. И это после двухдневного отдыха. Можно, конечно, менять коней, запряжённых в сани, на каждой почтовом дворе. А как быть с боевыми конями охраны? Кто из солдат оставит своего коня в чужих руках? Да и толка от солдат на почтовых лошадях не будет почти никакого. До первого заседания Совета осталось два дня, нам же ехать – четыре, если сможем поддержать ту скорость, с которой ехали от Раттанара до моста. Нет, увеличивать переходы больше нельзя. Загоним лошадей и вообще не явимся».
       – Ваше Величество, дворец, – прервал размышления короля возница.
       – Да-да, спасибо, – король вышел из возка.
       К нему сразу подошёл Бушир:
       – Ваше Величество, разрешите вас покинуть – я заночую в Храме Разящего, а завтра с утра займусь выполнением задания Храмового Круга.
       – Да, поезжайте, служитель Бушир. Всего хорошего. А вот и хозяева. Рад видеть вас, министр Астар. А кто этот молодой лейтенант?
       – Мой зять Даман, Ваше Величество. В настоящее время заменяет командира дворцовой стражи. Его Величество, король Шиллук, поручил мне принять Вас в Его отсутствие. Прошу, пройдёмте со мной. Даман устроит Ваших министров и солдат.
       – А советников кто устроит? – Лонтир был снова пьян, но передвигался самостоятельно и вполне внятно разговаривал, – Простите, Ваше Величество, но я не расслышал: кто устроит советников?
       – Если вы не возражаете, тоже я, – Даман подхватил под руку пошатнувшегося Лонтира, – Позвольте вас проводить, господин советник. Господа министры, следуйте, пожалуйста, за мной.
       – А про казначея все забыли, – Сурат решил немного разогнать усталость своих спутников, – Впервые в жизни вижу, чтобы человека, который платит с поистине королевской щедростью, когда такова воля короля, оставляли ночевать на улице. Господин Морон, будьте так добры, похлопочите перед своим собратом министром Двора Астаром за бедного раттанарского казначея.
       – Полно вам прибедняться, господин Сурат.– Тандер потянулся к казначею, – Могу оказать вам любезность – посторожить вашу сумку, раз уж вы остаётесь ночевать на улице.
       – Золото обычно хранят в подвалах, – Инувик тоже охотно поддержал шутки Тандера и Сурата, – Господин лейтенант, нет ли у вас крепкого подвала для господина королевского казначея и его сумки?
       – Вам с крысами или без?
       – Лучше с привидениями.
       – Чего нет, господа, того нет.
       – А вы посадите Сурата в подвал с крысами, и к утру у вас получится прекрасное привидение раттанарского казначея. Оно будет бродить по дворцу и звенеть раттанарскими золотыми. Вот ужас-то!
       – Простите, господа, но я не имею права населять дворец привидениями без разрешения Его Величества. Поэтому господину казначею придётся довольствоваться комнатой, как и всем остальным. Если желаете, господин Сурат, я выставлю охрану у вашей комнаты – сторожить вашу сумку.
       – Не стоит беспокоиться, лейтенант.
       – Лейтенант не беспокоится, – вмешался Яктук, – лейтенант опасается, что вы, из-за вашей сумки, сможете превратиться в привидение и в комнате. Что он тогда будет объяснять Его Величеству Шиллуку?
       – Его Величество будет очень недоволен: вряд ли следует ожидать от привидения-иностранца верноподданнического отношения к коронованной особе. Тут, хотя бы, уважения добиться, – разговорился и Тараз, – Кроме того, приведение казначея, господа, это извращение. То ли дело...
       – ...министр торговли, – закончил за него под общий смех Сурат, – Костяшки счётов издают гораздо более зловещий звук, чем золотые монеты. Звон монет больше радует, чем пугает...
       – Ваши комнаты, господа, по обеим сторонам этого коридора: выбирайте по своему вкусу. Эти слуги – в вашем полном распоряжении. Горячие ванны готовы. Дальше, вниз по лестнице, трапезная. Стол уже накрыт. Желаю вам хорошо отдохнуть.

       7.

       – Как вы устроились, Ваше Величество? – Астар, на правах хозяина, сам обслуживал короля Фирсоффа, – Не нужно ли чего?
       – Спасибо, министр, всё в порядке. В дороге особые удобства не нужны – не до них. Мне поесть, поспать и – снова в дорогу. Распорядитесь, чтобы посланника Брашера, когда придёт, сразу проводили ко мне.
       – Барон Брашер давно ждет вашего приезда, Ваше Величество, и я приведу его сразу, как Вы поедите.
       – Пригласите его поужинать со мной. За ужином и поговорим. Капитан Паджеро найдёт, где вы меня поместили?
       – Даман приведёт его, как только капитан устроит своих людей.
       – Спасибо, министр. У вас, наверное, и так дел полно, кроме возни со мной?
       – Его Величество король Шиллук строго спросит с меня, если что-нибудь будет не так. Поэтому свой глаз надёжнее, Ваше Величество.
       – Вы так же придирчивы к своим обязанностям, как и министр Морон.
       – Такова наша должность, Ваше Величество. Министр Двора всегда имеет дело с завистью, ревностью, интригами и величием, и, разрываясь между этими человеческими проявлениями, должен строго следить за собой, чтобы не подхватить ни одной из названных мной черт характера.
       – Даже величие?
       – Особенно его, Ваше Величество. Зачем величие министру Двора? Оно на месте только у короля, всем прочим людям ничего кроме неприятностей от него не получить. Величие не терпит подчинённого положения, Ваше Величество, а все королями быть не могут – число тронов сильно ограничено.
       – Скажите, министр, король Шиллук ничего не велел мне передать?
       – Вы понимаете, почему он не дожидался Вас, а уехал сразу, как получил Ваше письмо про упавший мост? Альбек Хафеларский был уже здесь, вместе они и отправились. Никаких особенных поручений, помимо обычных, я не получал.
       – Ни записки, ни письма, ни тот, ни другой не оставили?
       – Нет, Ваше Величество. Мне было велено принять Вас соответственно, если заночуете в Скироне, и больше – ничего.
       – Что ж, тогда горячая ванна, ужин с Брашером, и – спать. Спать...

       8.

       Фирсофф наблюдал, как Брашер ел: неспеша, важно, даже солидно. И также запивал вином. За королевским столом он не проявлял суетливой угодливости, которую король часто подмечал у многих придворных.
       «Умеет Инувик подбирать людей. Такой не уронит чести Раттанара ни в каких обстоятельствах. Подобное достоинство не воспитаешь, с ним можно только родиться. Породистый барон, весьма породистый, поглядим, как у него с наблюдательностью. Что заметил он в жизни Скиронара, и чего не увидел король Шиллук? Хотя, может, и увидел, но не рискнул об этом написать, как и Барум. Как и я сам – в письме, переброшенном через пропасть, я тоже ни намёком не упомянул о своих подозрениях и об известных мне фактах. Заговор молчания со стороны королей, не менее замаскированный, чем у нашего неизвестного врага. Всё, поел. Думаю, пора».
       – Готовы ли к разговору, барон? Или желаете ещё чего-нибудь?
       – Готов, Ваше Величество. Благодарю за угощение.
       – Ну, благодарить следует не меня, а министра Астара: здесь он хозяин, а мы с вами оба – гости. Что ж, тогда поговорим. Как вы считаете, барон, нужна ли будет вам при разговоре со мной помощь министра Инувика?
       – Нет, Ваше Величество. С министром я могу встретиться и позже, если Вы не видите необходимости в его присутствии.
       – Тогда хотелось бы, чтобы вы рассказали обо всём необычном, что произошло в Скиронаре за последнее время, скажем, за последний месяц. Пусть присутствие капитана Паджеро вас не смущает – он может понадобиться при разговоре.
       – Удивительные вещи нужно рассказывать с конца, если позволите, Ваше Величество. Я понимаю, что Вы знаете или догадываетесь о большем, чем я, и Вам легче установить связь между событиями. Вызов на Совет удивил меня – я посчитал дни, и заметил, что Вам времени дано только-только доехать до Аквиннара. Я пытался выяснить у короля Шиллука причину, чтобы знать, как мне действовать, но ничего не добился. Его Величество отказался меня принять, сказав, что не видит повода для встречи. Потом начали расти цены на непродовольственные товары...
       – Когда, по времени приезда вестника?
       – Через час-два. Я тоже обратил на это внимание. Его приезда словно ждали. Примерно через день стали скупать продукты долгого хранения: копчения, соления, варения. Вчера я услышал на городском базаре разговор двух торговок пирожками. Обе жаловались друг другу и одновременно радовались: стало трудно доставать муку и начинку для пирожков – цены на мясо, яйца и овощи выросли вдвое. Пирожочницы подняли цены на пирожки в три раза: пара пирожков стоит сейчас три медяка вместо одного, но они не успевают печь пирожки, так быстро разбирают. Одна из торговок так и сказала, что город, мол, стал есть вдвое больше.
       – Много пришлых? На улицах неспокойно?
       – Не видно признаков нашествия посторонних, на улицах – никаких изменений.
       – Но кто-то же ест, если потребление продуктов – свежих – увеличилось, как говорит ваша пирожочница, вдвое?
       – Не знаю, не могу сказать. Я прошёл по базару: торговцам тесно, не развернуться, и у каждого прилавка – очередь. Я пытался говорить об этом с оставшимися в городе членами Баронского Совета, но меня подняли на смех.
       – Вы сказали, что будете рассказывать удивительные вещи с конца, – заговорил Паджеро, – Значит, приезд вестника – последнее удивительное, и всё игры с ценами вы связываете только с ним?
       – Да, капитан.
       – Тогда какие же удивительные события произошли до приезда вестника? Или у вас есть, что ещё добавить к последнему удивлению?
       – Нет, Ваше Величество, по вестнику у меня всё.
       – Продолжайте нас удивлять, барон.
       – Пока что я не вижу у Вас удивления, Ваше Величество. Видимо, в Раттанаре происходит то же самое. Что ж, продолжаю. Примерно за неделю до приезда вестника городская стража по жалобе нескольких служителей Храмов задержала на месте сбора десять человек из какой-то секты, ждущей прихода Разрушителя. Вы слышали о них, Ваше Величество?
       – Да, барон. Продолжайте.
       – Их доставляли в тюрьму для допроса двумя группами: шесть человек и четыре человека. Группа из четырёх исчезла по дороге вместе с охраной. Шестерых доставили в тюрьму благополучно, но там, до первого допроса, все шестеро скоропостижно скончались, распив кувшин неизвестно откуда взявшегося отравленного вина. Вы опять не удивлены, Ваше Величество?
       – Нет. Продолжайте.
       – Около месяца назад к содержащемуся здесь, во дворце, под стражей, барону Готаму проник человек, предложивший организовать его побег, чтобы возглавить недовольных баронов: Вы знаете, Ваше Величество, таких хватает в каждом королевстве – им всегда хочется больше, чем они имеют...
       – Простите, я вас перебью, господин посланник, – снова заговорил Паджеро, – Здесь, во дворце, есть тюрьма?
       – Нет, капитан. Барону Готаму отвели ряд покоев, которые он не имеет права покидать без разрешения Его Величества короля Шиллука. На выходе выставлены часовые, но нет ни решёток, ни ограничений в вине и пище. Разрешена переписка с родственниками и друзьями. Такая своеобразная форма домашнего ареста.
       – Это тот Готам, который хотел сменить подданство Скиронара на одно из прибрежных королевств? Вместе со всем своим баронством?
       – Да, Ваше Величество, он самый. Продолжу. Этого человека барон выбросил из окна – он живет на втором этаже – на клумбу. Человек не пострадал, и был задержан дворцовой стражей. То, что я рассказываю, задержанный показал на допросе, прежде, чем скончался, выпив отравленного вина. Ни как он попал к Готаму, ни кто его сообщники, он объяснить не успел. Не установлена так же и его личность. Единственное, что ещё можно добавить к этой истории, это слова, сказанные посланцем Готаму о неизбежном приходе Разрушителя. Когда барон упомянул об этом, его рассказ истолковали как шутку, и не обратили на него внимания.
       – А вы почему обратили на него внимание?
       – Я тоже не обратил. Я вспомнил о рассказе Готама, когда арестовали сектантов. И там, и там – Разрушитель, и последующая смерть в тюрьме.
       – Есть ещё какие-нибудь удивительные новости?
       – Это все, Ваше Величество.
       – Вы хорошо знаете город, барон?
       – Достаточно хорошо, чтобы найти нужный мне адрес, никого не спрашивая, Ваше Величество.
       – Тогда проводите капитана по тем адресам, которые он вам назовёт. У вас найдётся для капитана свежая лошадь? Ну и прекрасно. Вот ещё что, барон. Если начнётся какая-нибудь заварушка, разрешаю вам вместе со своей охраной стать на сторону Короны, когда возникнет такая необходимость. Капитан, вам есть что добавить?
       – Да, Ваше Величество. Я хотел бы посоветовать господину посланнику присмотреться к закупкам оружия: кто, зачем, сколько. Обратите внимание на Храмы, особенно Храм Поводыря – неизвестно, какие инструкции Ардифф, первосвященник, разослал по королевствам. И – ещё, те люди, к которым мы с вами поедем, могут понадобиться вам, а вы – им. Все они – раттанарские подданные, бывшие солдаты. В случае заварухи, как говорит Его Величество, они присоединятся к вашим охранникам, но прошу – берегите их. На тех местах, где они сейчас находятся, от них пользы больше, чем в бою.


       ГЛАВА ТРЕТЬЯ
       (день седьмой)

       1.

       Утро Джаллона началось с прихода Виня – только открыл меняла лавку, а тот – тут как тут. Джаллон не церемонился: взял надоеду за шиворот, развернул к дверям, не говоря ни слова, и сильным пинком пониже спины вышвырнул Виня на улицу, после чего сказал:
       – Придёшь ещё раз – покалечу, – грозить убийством меняла не стал, понимая, что Винем могут пожертвовать, проверяя – убьёт или нет?
       Посетителей по-прежнему было много, и за работой Джаллон совсем забыл о визите бывшего карманника. Поэтому он не сразу отреагировал на реплику очередного клиента:
       – Вы себе много позволяете, Джаллон.
       Джаллон поднял голову. Перед ним стоял седой человек с водянистыми, почти бесцветными глазами, и на широких скулах его гневно дёргались желваки.
       – А, Бастер, давно не виделись, – меняла совершенно игнорировал тот факт, что они вообще никогда не виделись, – Совсем забыл своего старого друга Джаллона. Садись, что стал, как столб! Шариф, принеси вина. Куда? Лавку сначала закрой. Что, Бастер, надоело прятаться?
       – Я попросил бы говорить со мной соответственно моему положению, – Бастер всё-таки сел, – Я же не грублю вам.
       – О каком положении идёт речь? О месте секретаря посланника? Так оно не настолько высоко, чтобы заноситься передо мной. Если речь идёт о баронском титуле, то я не обязан знать о том, что так тщательно скрывается. В родственных отношениях мы не состоим – и я не считаю наместника братом. Да и глупо считаться с наместником, не имеющим ни сил, ни власти.
       – Вы слишком много знаете обо мне. Это опасно. Вы не боитесь судьбы Барона?
       – Если у вас все такие убийцы, как тот, в дворцовом парке, то не боюсь. Наёмники, подобные напавшим на Велеса, мне тоже не страшны. Я допускаю, что вы сможете найти человека, который до меня доберется: защитить человека, которого решили убить, очень сложно. Что ж, тогда все ваши постоянные гости, прячущие свои лица за густыми вуалями, познакомятся между собой в камере пыток, и не у купленного вами тюремного палача. Для них найдут другого, неподкупного. И все ваши тайны в Бахардене и Кумыре вылезут наружу. Насколько я знаю, дипломатической неприкосновенностью обладает только посланник. Его вышлют, а секретаря – на дыбу, – Джаллон умолк.
       «Стоп, хватит, больше ни слова, а то он легко определит, чего я ещё о нём не знаю».
       – Вы угрожаете мне?! У вас может не хватить времени на исполнение ваших угроз. Я бы посоветовал вам вести себя осмотрительнее. Сила и власть не всегда видны явно, но от этого не менее реальны. К тому же, некоторые вещи так быстро меняются, что человек не успевает за ними уследить.
       – Это не угроза, это – предупреждение. Вы нуждаетесь во мне, иначе не пришли бы, но начали наш разговор с угроз. К чему был упомянут Барон? Он никогда не был мне ровней, и плохо кончил, потому что не слушал моих советов. Вы сказали, что я много себе позволяю! Это наглое заявление со стороны мистификатора, от назойливого внимания которого я уже начинаю нервничать. Вы пристаёте, назначаете встречу, мешаете мне работать, своим любопытством заставляя принимать дополнительные меры предосторожности – а это всё лишние затраты. Вы заставляете меня нести убытки, и ещё говорите, что я много себе позволяю, – «так, хорошо, теперь лови меня», – Я не лез в ваши дела, и до сих пор не лезу, а вы, несмотря на мой такт, устраиваете розыгрыш вместо встречи. Это вы себе много позволяете, не я!
       – Согласен, у вас есть причины обижаться на меня. Приношу свои извинения. Но мне было необходимо убедиться в ваших возможностях. Вы мне не скажете, как ваши люди оказались у «Питейного заведения»? – меняла в ответ развёл руками, – Ну, конечно же, не скажете. Могу ли я спросить, не проявляя назойливости, в чём суть вашего дела, чем, конкретно, вы занимаетесь?
       – Спросить-то вы можете, только стоит ли отвечать? До вчерашней вашей выходки я видел в вас хорошего для себя клиента, теперь же – сомневаюсь, что мне стоит иметь с вами дело. Я не привык к подобному обращению, и привыкать – не собираюсь. Никакие деньги не возмещают потерю уважения к себе, а уж другим не уважать себя я и вовсе не позволю.
       – Я принёс вам свои извинения, господин Джаллон. Не понимаю, почему вы, так много зная обо мне, не желаете признать за мной необходимость осторожного поведения. Вы сами очень осторожны, и, прежде чем решиться на что-либо, неоднократно проверяете правильность каждого своего шага. Вы правы, считая, что нужны мне: ваши связи вызывают уважение. Хорошо бы было убедиться в том, что ваши возможности соответствуют вашим связям. Чем же всё-таки занят меняла Джаллон, что вокруг него крутятся столь разные люди, не буду говорить – кто?
       – Эти люди задают мне вопросы, и, если я могу, то отвечаю на них. Если не могу ответить сразу – ищу ответы, и потом отвечаю. Случаи, когда я не мог ответить, очень редки. Но всё же бывают, врать не стану.
       – И это всё ваше занятие?
       – Я ещё меняла у Скиронских ворот. И серьёзно отношусь к своей работе, а из-за вашего визита моя лавка закрыта. Как долго вы ещё будете впустую тратить моё время?
       – Я не назвал бы вас терпеливым.
       – О каком терпении можно говорить, когда уже шестой день кроме пустой болтовни я ничего от вас не имею? А пустая болтовня не приносит пользы ни мне, ни моим клиентам, особенно когда доступ ко мне ограничен вашим любопытством и назойливостью. Вы хотите получить тот же приём, что и ваш Винь?
       – Вы осмелитесь? Не верю. Если вы и в самом деле знаете обо мне всё, как хвастались Виню, не осмелитесь.
       – Никогда не говорил вашему воришке, что знаю о вас всё. Я не знаю, например, размер вашей обуви. Ваше семейное положение для меня тоже тайна: мне известны только некоторые ваши братья и сестры по секте, не более того. Правда, они из самых приближённых, – «рискнуть или нет? А если провалюсь? А, будь – что будет, рискну», – но, поскольку и вы в Раттанаре – не самый главный, пользы мне от этого не очень много. Вы не настолько серьёзный для меня противник, чтобы я не осмелился, если вы меня к этому вынудите. Опасный – да, но не достаточно серьёзный...
       Джаллон не договорил, увидев, как побледнел Бастер, выпучив от удивления глаза. Но и выпученные, они остались такими же неприятно-водянистыми.
       «Ага, зацепило! Ну, Наместник, или кто ты там, теперь держись!»
       – Что с вами, вам плохо? Выпейте вина, не бойтесь, отравой не угощаю. Я вообще не сторонник подобных действий. Пейте-пейте, это пенантарское, вино с вашей родины. Видите, полегчало. Сильно вы впечатлительный для своих занятий. Как же вы собираетесь королевством управлять с такими нервами?
       – Почему вы решили, что не я – главный?
       – Потому что ни один из ваших братьев и сестёр не скупает товары, избавляясь от денег, которые могут обесцениться. Вы, конечно, большой человек, но к власти вас, похоже, не пустят. Вы – ширма, за которой прячется по-настоящему осведомлённый человек. А, может, и не человек. Догадываетесь – кто? Нет? Тогда ваше дело плохо: вас отдадут, как вы отдали Барона, и конец будет ничуть не лучший, чем у него.
       – Зачем вы мне это говорите? Меня запугать не легче, чем вас, Джаллон. А убить – намного труднее.
       – Вы предлагаете мне поспорить? Мне не нужна ваша жизнь, мне нужна возможность спокойно работать. А говорю я для того, чтобы вы поняли: мне известна цель, с которой вы хотели встретиться со мной. И, если вы не перейдёте, наконец, к делу, я вышвырну вас, как вышвырнул Виня. Но сначала получу двадцать золотых за многодневное беспокойство.
       – И зачем же я, по-вашему, искал встречи с вами?
       – Вас интересует, для кого вы готовите взятие власти. Тот, кто скупит товары, выпустит потом свои деньги, и будет править без вас. Или же за вашей спиной, и власть его будет превосходить вашу, потому что будет обеспечена средствами платежа, девятью тысячами солдат и большим запасом товаров. Но, я думаю, у вас есть и другие пожелания. Я слушаю вас, говорите.
       – А вы уверены, что сможете помочь мне?
       – Сделаю, что смогу, но не бесплатно. И без гарантии исполнения. Я – всего лишь человек, и мои возможности ограничены. И не считайте мою работу помощью – я не стою на вашей стороне. Вы платите – я делаю, если могу. Не платите – не делаю.
       – Ваша позиция мне ясна: вы работаете только на себя. Но чем же тогда объяснить задержание моего человека на балу?
       – Мне было невыгодно прекращение бала, а его бы прервали, не зависимо от исхода действий вашего человека. Впрочем, вы знаете, что он всё равно бы ничего не добился – слишком бестолков и не подготовлен. Даже дорогой стилет гномьей работы не скрыл бы его неумения, несмотря на гибель убийцы.
       – Что вы с ним сделали?
       – Ничего.
       – А что будете делать?
       – Отпущу – он мне не нужен. Но не раньше, чем всё кончится. Когда вы или победите, или проиграете.
       – Мы не проиграем.
       – В других королевствах – может быть, а в Раттанаре шансов у вас почти нет. Ваши люди торопятся, совершают много ошибок. Я уже советовал вам убрать Фехера из города. Вы же не обращаете внимания на мои слова. Теперь баронесса Инувик бродит по дворцу и задаёт множество дурацких вопросов. Лейтенант Илорин не зря забрал министра Велеса из её дома сразу после беседы с Лендорой – она уже насторожила его. Ещё день-два её глупостей, и вас не спасут даже купленные вами городские стражи.
       Бастер бросил на стол перед Джаллоном толстый кошелёк:
       – Здесь сорок золотых. Двадцать – за шесть дней моих приставаний, двадцать – за предупреждения о Фехере и баронессе. Как видите, я ценю ваши услуги достаточно высоко.
       – Не очень, если учитывать, что деньги обесценятся. Кроме того, цены на свои услуги я всегда назначаю сам. Вы опять пытаетесь командовать мной. Прекратите, или мы никогда не договоримся.
       – Я хотел показать, что готов быть щедрым. Я не хотел снова задевать ваше самолюбие. Надеюсь, что мы всё же сможем поладить, – Бастер положил на стол другой кошелёк, – Здесь ещё пятьдесят золотых. Примите их, как извинение за мои ошибки в обращении с вами.
       – Что ж, извинения принимаются, – Джаллон убрал со стола оба кошелька, – Не будет ли угодно вам, барон Бастер, изложить суть вашего дела?
       – У меня к вам три просьбы. Первую – определить моего возможного соперника – вы уже знаете. Вторая и третья – таковы:...

       2,

       В бальном зале дворца Магда собрала городских архитекторов и зодчих:
       – Господа, я просила вас прийти во дворец, чтобы обсудить проект нового сиротского приюта. Деньги на строительство были собраны на первом зимнем балу – примерно две тысячи золотых...
       Вздох восхищения прошелестел среди собравшихся. Прошелестел, и – замер, чтобы не прерывать королеву.
       - ...было брошено раттанарцами в чаши для благотворительных сборов. Как видите, сумма не маленькая. Но мне не хотелось бы растратить эти деньги впустую, по мелочам.
Объявлять конкурс на лучший проект и ждать потом долгое время, пока не будут готовы ваши проекты – как мне кажется, пустая трата времени. Трата времени и для вас, и для меня. Конкурс выявит одного победителя, который получит награду, а работа всех остальных, занявшая массу вашего времени, не будет никому известна, так как вряд ли будет осуществлена. Да и не каждому из вас под силу выполнить проект самостоятельно то ли из-за отсутствия времени, то ли опыта, то ли по какой иной причине. Мне кажется, что вы, все здесь собравшиеся, могли бы приступить к проектированию все вместе, распределив между собой работу согласно знаниям и вкусам. Вы можете, договорившись кому что делать, работать каждый в своей мастерской – у кого она есть, либо же в этом зале. Места здесь хватит и для чертежей, и для макетов. Здесь же мы сможем собираться и обсуждать все возникающие вопросы и проблемы, – Магда прошлась по залу, словно показывая его размеры, – Кроме того, совместная работа позволит вам не прекращать тех дел, которыми вы заняты в данное время: вы сможете включаться в общую работу в удобные для вас сроки. Такая моя к вам просьба. Я очень надеюсь, что вы со мной согласитесь.
       – Можем ли мы узнать, Ваше Величество, каким Вы видите этот приют в общих, так сказать, чертах? – архитектор Наджафф воспользовался правом старейшего среди присутствующих мастера и заговорил первым, – Объясните нам, Ваше Величество, какие здания Вы хотели бы видеть в составе этого приюта, на сколько мест Вы хотели бы построить приют? Чтобы нам решить, готовы ли мы к совместной работе, хотелось бы узнать, каков её объём.
       – Мне трудно сейчас сказать точно, потому что рост цен не может не повлиять на наши возможности. Я предполагала выстроить спальный корпус на двести детей, столовую, школу, различные подсобные здания. Местом для приюта я предполагала выбрать оставшуюся свободной часть пустыря у Южных ворот, рядом с новым Храмом Матушки. Во дворе я хотела бы поставить фонтан. Может быть, удастся сохранить часть старого парка – мне помнится, там росла замечательная сирень... Да, так вот: я прошу вас побывать на месте, посмотреть, подумать. Сколько времени вам надо, чтобы принять решение?
       – Ваше Величество, мы ничего не сможем увидеть там, пока не сойдёт снег, – маг-зодчий Массол не спешил соглашаться, – Или кто-нибудь расчистит пустырь от снега?
       Магда растеряно посмотрела на собравшихся: она не сообразила, что засыпанный снегом пустырь не позволит сделать привязку зданий приюта к местности, а начинать проектирование наугад и потом, весной, всё переделывать заново...
       «Куриные мои мозги. Я как была прачкой, так и осталась! Какой позор...»– Магда уже чуть не плакала от совершенной ею глупости.
       Выручил её Наджафф:
       – Нам нет острой необходимости начинать с визита на пустырь. В городском архиве должны были сохраниться старые планы этой территории, да и при постройке Храма Матушки проводили привязку Храма на пустыре, когда выбирали для него место. Эти планы тоже должны быть в архиве. В крайнем случае – у того, кто ставил Храм: у мага-зодчего Бальсара. Мы вполне можем обойтись ими. Я понимаю так, Ваше Величество: вы собрали нас, чтобы решить возможность проекта в общем, а мы, как специалисты, деталями займёмся сами. Верно?
       – Да, спасибо за помощь, уважаемый мастер Наджафф. Именно этого я и хотела от сегодняшней нашей встречи. Жаль, что я не подготовила планы пустыря, чтобы вам легче было определиться, но, если вы возьмётесь за эту работу, я подготовлю их к следующей встрече.
       – Если мы возьмёмся за эту работу, Ваше Величество, то планы мы поищем сами, – Наджафф продолжал защищать королеву от дальнейших ошибок, – Нам легче будет отобрать нужные документы, Ваше Величество, здесь нужен глаз мастера. Вы же просто распорядитесь, чтобы нам не препятствовали в поисках. Давайте решать: берёмся или нет.
       – Что там решать, – начинающий маг-зодчий Бентос пока ещё не имел заказов, и был рад любой работе, – Разве у нас у всех есть сейчас работа? Тем более заказ Её Величества! Я не настолько известен, чтобы отказаться от подобного заказа или изображать, что делаю выбор. Я за эту работу готов взяться, даже в одиночку, если наши известные мастера так сильно заняты. Ваше Величество, можете на меня рассчитывать, да и на любого из начинающих. Для нас это верный способ создать себе имя, и мы его не упустим.
       – Вечно эта молодёжь путается под ногами, – Массол разозлился: Бентос своим вмешательством сбивал цену, которую можно было запросить с королевы, – Позвольте, молодой человек, решать более опытным людям, что делать, как делать и когда делать! Вы не выполнили ещё ни одного самостоятельного проекта, а мните себя ровней нам, мастерам. Я против вашего участия в этом проекте, не тот у вас уровень.
       Магда воспользовалась промахом старого мага:
       – Это можно расценивать, как согласие, мастер Массол?
       – Я ещё не решил, Ваше Величество. Я – думаю.
       – Думайте, мастер, думайте. Это ваше право, – Бентос развеселился и хитро подмигивал своим сверстникам, – Но пока вы не приняли решения, не мешайте тем, кто его уже принял. Не считайте только, что мы без вас не справимся. Мастер Наджафф, а вы готовы поддержать нас, молодёжь, и возглавить проект? Мы все с удовольствием поработаем под вашим началом.
 – Я связан сроками другой работы – проектирую склады для купца Тетуана, и буду занят ещё около месяца.
       – Но мастер, вы же можете дать нам задание и проверять его выполнение, не отвлекаясь от проекта складов! Подготовительные работы, первые наброски мы осилим сами, а вы, когда освободитесь, возьмёте всё в свои руки. Имея опытного руководителя, мы сможем начать прямо сегодня.
       – Что вы думаете об этом, мастер Массол?
       – Я не люблю работать в толчее, особенно с дерзкими мальчишками. Один я возьмусь за этот проект, в совместной же работе не вижу смысла и не верю в её успех. Вы, мастер Наджафф, как хотите, но я отказываюсь. Простите, Ваше Величество, я к подобной работе не готов.
       Наджафф посмотрел на погрустневшую Магду, на своих коллег, которые – кто отводил глаза, поддерживая Массола, кто с надеждой встречал его взгляд.
       – Мы все индивидуалисты, Ваше Величество, и не привыкли работать совместно. И чем мы старше, тем трудней нам сотрудничать. Я отдаю себе отчёт в ожидающих нас трудностях, но не могу отказаться от подобной попытки, не попробовав. Всегда что-нибудь случается первый раз, – Наджафф вздохнул почти обречённо, – И кто–то всегда бывает первым. Я попробую выполнить Ваше задание, Ваше Величество. Надеюсь, что мы – справимся.

       3.

       Заседание штаба квартальной охраны шло бурно. Вустер, с нашивками капитана, сидел во главе стола, на котором была расстелена карта столицы, испещрённая пометками, сделанными цветными карандашами. Он нанёс на карту расположение всех, даже самых малых, воинских отрядов: баронских дружин, рот Тусона и квартальных формирований, и теперь тщательно проверял верность своих пометок. В споре участия не принимал, но слушал внимательно.
Больше всех горячился Ферран. Он носился вокруг стола, неуклюже таская за собой длинный меч, которым цеплялся за всё подряд.
       – Я настаиваю, я, наконец, требую. Как вы не понимаете, что наибольшую поддержку мы получим тогда, когда открыто объявим людям, для чего мы их вооружаем. Ни один уважающий себя ремесленник не откажется постоять за короля и Корону. Да его заплюют, если он откажется. В Раттанаре ему не будет жизни, а потеря уважения сограждан – это конец для его ремесла.
       Велес, всё ещё бледный после ранения, старался образумить боевого пекаря и говорил размеренно и спокойно. Только чуткое ухо хорошо его знавшего Гечаура улавливало временами прорывающиеся нотки раздражения.
       – Дорогой Ферран, у нас нет ни одного приемлемого доказательства для подтверждения подобных слов. Мы не знаем ни кто, ни когда, ни какими силами. Раскрыть заговор можно только осторожным наблюдением. Тут, как на рыбалке – чем больше шумишь, тем меньше рыбы, и тем меньше рыба. Самая крупная рыба всегда больше всех опасается. Она потому и вырастает крупной, что не рискует зря. И поймать её намного труднее, чем прожорливого малька. Как вы не поймёте, что, объявив о наших подозрениях, вы только отодвинете мятеж до более удобного для него времени, и он произойдёт тогда, когда нам надоест его ждать, и мы будем совершенно к нему не готовы.
       – Я ничего не понимаю в рыбной ловле, и ваши доводы для меня – темный лес, министр Велес. Но я доверяю своим друзьям–ремесленникам, и не считаю нужным таиться от них. Наша сила – в доверии.
       – Ферран, сядь и успокойся, – Бофур, с интересом наблюдавший за работой Вустера, решил прекратить бесполезный спор, – Министр Велес пытается тебе объяснить, что ты хочешь накормить весь Раттанар сырым тестом. Ты сначала хлеб допеки, а потом – вытаскивай. Раз мы не знаем, с кем имеем дело, лучше подождать, пока они выступят, и свернуть им всем головы разом. Но они не выступят, если будут знать, что мы готовы и ждём. Сядь, говорю тебе, – огромная лапа кузнеца поймала Феррана за руку и потащила к пустому креслу, – И не вставай, пока не обдумаешь каждое своё слово. У меня от твоего крика уже голова гудит. Мы не станем никому ничего объяснять, пока не придёт время, а чтобы знать, когда оно наступит, мы позвали толкового командира. Или ты больше не доверяешь капитану Вустеру?
       – Как я могу ему не доверять, скажешь тоже!
       – Тогда успокойся и соблюдай дисциплину. Командир скажет, когда и что нам делать.
       – Вы знаете, я не совсем понимаю, зачем я здесь, – Ахаггар раздумывал долго, и, наконец, решился заговорить, – Я совершенно невоенный человек, и не представляю, чем я могу быть полезен в работе штаба. И как это я позволил уговорить себя?
       – Это вам только с непривычки кажется, что вы бесполезны здесь, – Вустер отложил карандаш и взглянул на Ахаггара, – Для охраны улиц мы отрываем людей от дома, от работы, и должны обеспечить им хотя бы минимальные условия: тёплую одежду и горячий обед во время их дежурства на улице. Нужны дрова для костров, нужны брёвна для рогаток, чтобы можно было перекрывать при необходимости проезд и проход через пост квартальной охраны. Вы купец, и, думаю, вполне справитесь с обязанностями снабженца. Я сейчас закончу с картой, и мы с вами поговорим. Прокурор Рустак верно сделал, что прислал вас. Вашей обязанностью будет и учёт: у кого что взято, кому передано, какие средства затрачены и на что. Так что, не волнуйтесь – вы будете очень нужны. Что же касается вас, Ферран, то я категорически запрещаю вам говорить на тему мятежа с кем-либо. Ваш язык доведёт всех нас до беды, если уже не довёл. Сюда, в штаб, будут ходить совершенно разные люди, и наши враги тоже. Я хочу, чтобы даже мыслей о мятеже не было в ваших головах, господа штабисты. Учитесь сохранять свои тайны в неприкосновенности.

       4.

       – Учитель, я готов продолжать занятия, – Харбел радостно встретил Кассерина у входа, – Вчера я весь день тренировался, но, кроме монет, не могу ничего переместить. Скажите, что я делаю неверно?
       – Погоди, Харбел, дай мне передохнуть. Давно я так не уставал.
       – А как раненый? С ним все в порядке?
       – Министр здоров, и я уверен, что никаких осложнений с его раной больше не будет. Что ещё случилось в моё отсутствие? Ты выходил из дома?
       – Заезжал меняла Джаллон, хотел, чтобы я опознал убитого заградителя. Это тот, с бородавкой.
       – Ты неосторожен, Харбел: с Джаллоном ты же не знаком.
       – Я не почувствовал в нём угрозы, да и времени не было искать вас и спрашивать совета. Джаллон опасался, что капитана захоронят раньше, чем я его увижу. Но всё, ведь, обошлось, мастер. Разве нет?
       – Хотелось бы верить в это, Харбел. Составляли протокол?
       – Да, Учитель.
       – Плохо. Их же было двое? Как бы второй тебя не нашёл раньше, чем узнают – кто он, – Кассерин устало опустился на кровать. Рана Велеса была очень скверная – загноилась, и магу пришлось применить все свои силы и знания, чтобы поставить министра на ноги, да ещё и быстро. Кассерин закрыл глаза, и его потащило в черноту небытия.
       «Кажется, я – надорвался. Не для моего возраста такие заживления! Хоть бы один опытный маг поблизости! Он бы поддержал меня, пока я не оклемаюсь. Да, старик, плохи твои дела...»
       Сознание старого мага медленно угасало, таяло, растворялось во тьме, уступая место покою, в котором ещё жило, билось понимание: это смерть. Но желания бороться не было, как не было и сил.
       Откуда-то издалека, сквозь толщу тишины, которая затопила сознание Кассерина, комариным писком пробивался чей-то голос:
       – Учитель, что с вами? Чем я могу вам помочь?
       «Это Харбел, – мелькнула мысль, но уже не вызвала никаких эмоций. Мелькнула и пропала, давая место другой, важной, – Конец тебе, Кассерин, отжил своё, отмучил. Пора на покой».
       Но покой всё не наступал: какая-то тоненькая ниточка, паутинка разума, никак не обрывалась, не отпускала мага из жизни. Тишине не удавалось слизнуть Кассерина полностью: она билась волнами о невидимый барьер, за которым оживало, приходило в себя сознание мага. Родилось удивление: «Я ещё жив?!», затем наступила уверенность: «Я ещё жив!». Медленно нарастала сила, расширяя границы барьера, отодвигая тишину всё дальше и дальше. Комариный писк становился всё более похожим на человеческий голос, и маг понял, что уже чётко различает ломающийся басок Харбела:
       – ...Учитель..., Учитель..., Учитель...
       А сила прибывала, смывая немощность и усталость. Свинцовая тяжесть век уплыла вместе с тишиной, и Кассерин открыл глаза.
       Над ним склонилось встревоженное лицо Харбела, немного бледное и густо покрытое бисеринками пота. В глазах ученика ещё были видны остатки страха, но они таяли, как и усталость Кассерина. Харбел держал мага за руку своими обеими, и от них, от рук ученика, в старого мага и вливалась сила, остановившая его на пороге небытия.
       – Стоп, мальчик, хватит. А то и тебя спасать придётся. Я уже в порядке. Спасибо, Харбел, – Кассерин встал и бодро прошёлся по комнате, огибая бумажные залежи:
       – Самочувствие превосходное. А как ты себя чувствуешь, Харбел? Ты в порядке? – а сам восторженно думал: «– Ну и сила у этого пария. Из него получится замечательный маг!», – и старик постучал по спинке стула костяшкой указательного пальца – чтобы не сглазить, и не навлечь на Харбела беду.
       – Я чувствую себя, как обычно, Учитель. Только есть хочется...

       5.

       – Ну-ка, капрал, пошевели пальцами. Здесь не болит? А здесь? – Сабах уже почти час мучил Тахата, проверяя качество своей работы, – Теперь сожми кулак, – маг с силой ударил по напрягшимся мускулам, – Не больно?
       Тахат отрицательно покачал головой, потом спохватился, что лекарь смотрит на его руку, и сказал:
       – Нет, не больно.
       – Порядочек. Значит так, капрал: полную нагрузку на руку не давай ещё два дня. Ты правша?
       – Нет, я одинаково владею обеими руками.
       – Тем лучше. Бери меч в левую руку. Какие ты знаешь упражнения для кисти? Давай, делай. Не больно? Не врёшь? Знаю я вас, мальчишек. Вам лишь бы хвастаться. А того понятия нет, что рана может открыться, если я вовремя не вмешаюсь. Всё, можешь идти, но помни: два дня поберегись. Я потом еще раз руку посмотрю.
       Тахат вышел из лазарета, разглядывая место ранения. Рука была такая же, как прежде, только от локтя до кисти тянулась узкая полоска шрама, пока ещё розовая от молодой кожи.
       «Вот и первая боевая отметина. Я уже почти ветеран, – радостно подумал Тахат.– Огаста будет довольна... Да, а маг прав, я мальчишка и хвастун». И оглянувшись по сторонам: не видел ли кто, как он радуется своему шраму – капрал опустил рукав рубахи.
       Во дворе особняка он столкнулся с Тусоном: командор привёз новую форму для роты Водяного.
       – Уже бегаешь? Покажи-ка руку! – Тусон внимательно поглядел на рубец шрама, пощупал пальцами, – Хорошая работа. Лекарь знает своё дело. Жаль, что такого не оказалось, когда ранили Вустера. Как бы он был мне сейчас нужен. Но мёртвого не вернёшь.
       – Вустер жив, господин командор. Я видел его три дня назад, когда он нанимался к переписчику Фумбану. Нет, четыре дня назад.
       – Ты не путаешь, Тахат? Может это другой Вустер?
       – Разве в Акульей бухте с вами был ещё один капитан Вустер?! Он жив, только сильно искалечен: изуродовано лицо и нет левой руки. Но это точно – он, господин командор.
       – Лейтенант, вы с формой разберётесь сами. Так говоришь, Тахат, он в той мастерской, где работал ты? Съезжу, погляжу – на воскресшего из мёртвых старого друга, – Тусон кивнул подошедшему Яктуку и. вскочив в седло, скомандовал: – Переодевайте людей, лейтенант. Вечером заеду, погляжу, какие вы будете красивые.
       – Вы уже здоровы, капрал? Сабах отпустил вас на волю? Покажите-ка руку. О, тут полный порядок. Приступайте к службе, капрал.

       6.

       – Барон, вы нам так и не рассказали свой анекдот. Помните, ещё перед мостом, вы обещали развеселить нашего капитана? – Тараз в ожидании посмотрел на Инувика, – Хотелось бы всё-таки узнать, что же вам поведали дамы?
       – Мой анекдот не совсем аппетитный, министр. Я с удовольствием вам его расскажу, но позже.
       – Среди нас нет неженок и скромных девиц. Мы уж как-нибудь выдержим ваше повествование, – поддержал Тараза Морон, – Вряд ли вы сумеете кому-нибудь из нас испортить аппетит после долгой дороги.
       – Валяйте, барон, не ломайтесь, – Тандер тоже заинтересовался, – Вы же видите, что капитан опять грустный.
       – Господа, вы слишком много внимания уделяете моей особе. Почему бы вам не найти другой предмет для веселья?
       – Не сердитесь, капитан. Мы просто пытаемся заставить барона прервать обет молчания. Барон, вы ведёте себя не по-товарищески.
       – Я вас предупредил, господа. Если что – пеняйте на себя. Вы позволите рассказать им анекдот, Ваше Величество?
       – Попробуйте, барон, они всё равно от вас уже не отстанут.
       – Тогда слушайте. Ночь. Светит луна. Под высоким дубом спит трёхголовый дракон, – Инувик хлебнул вина. Все заинтересовано ждали продолжения. Даже Демад перестал жевать и прислушался, – Средняя голова его то ли лежала неудобно, то ли уже выспалась, но в какой-то момент она открыла глаза и огляделась, высоко поднявшись над землёй. Видит – совсем рядышком, только вытянуть шею, стоит открытая бочка с вином. Потянулась и глотнула. После этого толкнула правую голову – давай, мол, выпьем. Та не заставила себя упрашивать и тоже потянулась к бочке. Так неспеша, по глоточку, они уже почти допивали бочку, когда проснулась левая голова и сказала: – Вот так всегда: как пить – так вдвоём, а как рыгать, так всем вместе. Г-э-э, г-э-э, г-э-э.
       Окончание анекдота встретили дружным смехом. Только Лонтир даже не улыбнулся.
       – Трёхголовых драконов не бывает, – заявил он, когда смех утих, чем вызвал новый приступ хохота, – Что вы смеётесь, господа?! Где вы видели трёхголовых драконов?
       – А каких драконов видели вы, господин советник? Сколько голов вы насчитали у того дракона, с которым лично знакомы?
       – Вы же знаете, что драконы бывают только в сказках. Но там нигде не говорится, что у дракона может быть три головы. Даже выдумка должна иметь какие-то границы, не отрываться от реальности.
       – В этом я с вами полностью согласен, господин советник, – неожиданно поддержал Лонтира Сурат, – Некоторые сказки настолько неправдоподобны, что их даже стыдно слушать, не то, что пересказывать.
       – Какие сказки вы имеете в виду, господин казначей? – Тараз удивлённо рассматривал Сурата, словно редкое животное, – Вы не могли бы привести пример, подтверждающий ваши слова?
       – Запросто, господин министр. Хотя бы сказка о Спящей Красавице.
       – И что же в ней неправдоподобного, на ваш взгляд?
       – То, что принц поцелуем разбудил Красавицу.
       – Вы знаете более правдоподобный конец этой сказки?
       – Конечно, знаю.
       – И какой он?
       – Довольный принц вышел из комнаты Спящей Красавицы и сказал: «– Не-а, ребята, с поцелуем я подожду. Успеется».
       Слова Сурата потонули в диком хохоте, но Лонтир опять не смеялся.


       ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
       (день восьмой)

       1.

       Командир роты Поводыря первосвященнику не понравился: он был стар и, с виду, настолько немощен, что Ардифф даже не счёл нужным зачислить его в личные враги. Но настроение первосвященника, тем не менее, снова было испорчено.
       Радостное чувство, которое снизошло на Ардиффа вчера вечером (когда вернулся с побережья перепуганный служка, не сумевший отыскать капитана Ульсана и вручить ему письмо первосвященника), подогревало служителя всю ночь и начало сегодняшнего утра, но бесследно исчезло после поездки к Западным воротам, которые охраняла рота Поводыря.
       Утратив кандидатуру Ульсана, Ардифф решил наладить отношения с теперешним командиром роты, и, если получится, подчинить его своему влиянию. С этой целью он и поехал ранним утром к Западным воротам. Кроме того, ему хотелось посмотреть, как используется отобранное у него капитаном Паджеро и Илорином оружие, и как тратятся деньги, принадлежавшие раньше Храму Поводыря, а, значит, и ему – Ардиффу.
       Капитан Сливен встретил первосвященника без признаков трепета перед грозным шефом. Даже уважение, с каким он обращался к Ардиффу, выглядело притворным, и притворства этого Сливен не пытался скрывать. Каждое слово, каждый жест капитана словно ложились на легко читаемую мысль: «Зачем ты сюда припёрся? Сматывайся, пока цел!». И Ардифф всё время своего визита находился в ожидании этих слов, произнесенных вслух. И, хотя так и не услышал их, чувствовал себя, будто они были произнесены, и будто его, первосвященника, выставили за дверь далеко не самым вежливым образом.
       – Господин капитан, ваша рота носит имя Поводыря, и я, как первосвященник Его Храма, хотел бы быть в курсе дел роты.
       – Спрашивайте, господин первосвященник. Я расскажу вам всё, что вас интересует.
       – Сколько вы уже набрали людей и как они обучены?
       – В роте сейчас сто двадцать четыре человека. Все они ветераны – молодёжь пока не записывается. Молодые люди предпочитают молодого командира и идут в роту Водяного, к Яктуку, – старый капитан улыбнулся, и его морщинистое лицо сморщилось ещё больше, а губы, раздвинувшись, открыли пеньки жёлтых сточенных зубов. Место правого верхнего клыка было вакантно, и чёрный провал в зубах капитана придавал его улыбке зловещий и разбойничий вид. Ардиффа замутило.
       – Скажите, капитан, вы довольны тем, как идёт набор людей? Мне кажется, что у Храма Поводыря достаточно много приверженцев, чтобы укомплектовать вашу роту полностью в ближайшее время. Я сам прослежу за этим.
       – Не утруждайте себя, господин первосвященник, ваше вмешательство не ускорит набор солдат в роту. Я считаю, что набрать за шесть дней более сотни опытных солдат – это хороший результат. Вербовочные пункты хорошо справляются со своими обязанностями.
       – Но рота Водяного уже насчитывает около восьми сотен солдат!
       – У меня таких данных нет. Откуда же они у вас, господин первосвященник?
       – Весь Раттанар непрерывно считает солдат Яктука, и мнение горожан на этот счёт вполне определённо: ему можно доверять. То есть эти подсчеты достаточно точны.
       – Слишком быстрый набор – слишком большие проблемы. Если Яктук готов видеть в своей роте кого попало, то это его дело. Меня же не устраивает возня с необученными новичками. Мои сто двадцать четыре солдата в бою не уступят его восьми сотням.
       – Сегодня же, к вечеру, мы с вами доведём число наших солдат до полного состава. Это я вам обещаю, капитан.
       – Каким же образом, господин первосвященник?
       – Мы запишем в роту истинно верующих в Поводыря, которыми полны наши Храмы. Мы с вами, капитан, без труда сделаем роту Поводыря первой, лучшей среди рот священных отрядов. Вместе мы – большая сила, капитан.
       – Много ли среди ваших истинно верующих бывших солдат? Знакомы ли они с дисциплиной и военным строем? Впрочем, это не моё дело. Направьте их на вербовочные пункты – там сержанты без труда отберут тех, кто годится для службы в армии.
       – Зачем нам вербовочные пункты, капитан? Я направлю их прямо в роту, к вам.
       – Господин первосвященник, я не записываю солдат сам. Я зачисляю только присланных от вербовщиков людей – таково требование командора Тусона. Как дисциплинированный солдат я не нарушу приказа командира, и не стану заниматься самоуправством.
       – Вы хотите сказать, что мои слова, слова первосвященника, ничего не значат для вас, командира роты Поводыря и, фактически, моего подчинённого?
       – Господин первосвященник, я подчиняюсь только командору Тусону. Других командиров у меня нет, и быть – не может. Это армия, а в армии иначе не бывает. Мы можем обсуждать с вами любые вопросы, строить любые планы. Но выполню я только то, что разрешит или прикажет командор Тусон.
       – Но командора Тусона назначили мы, Храмовый Круг!
       – Значит, у вас не должно быть никаких проблем с вашими планами: вы приказываете командору, он приказывает мне, я – исполняю. Едьте к Тусону прямо сейчас, и тогда к вечеру наша с вами рота, – Ардифф был готов поклясться, что в голосе капитана звучит неприкрытая издёвка, – я говорю: наша с вами рота, господин первосвященник, будет укомплектована до полного состава. Только не тяните с этим, господин первосвященник.
       Ардифф уехал из расположения роты, кипя от злости, но к Тусону он не поехал: не рискнул. Без поддержки Храмового Круга нечего было и пытаться надавить на командора. Да и влияние Храмового Круга на командира священных отрядов было не столь велико, чтобы заставить Тусона слушаться.
       «И тут неудача! Семь дней сплошных неудач! Уезжать надо из Раттанара! Перенести, что ли, свою резиденцию в Шкодеран? А, может быть, в Феззаран? Только не оставаться здесь. Ни в коем случае не оставаться здесь!»

       2.

       Джаллон добросовестно выполнял поручения барона Бастера. Получив щедрый аванс, меняла с удовольствием продолжил своё расследование, уже на его деньги, со свойственным ему юмором отметив почти полное совпадение интересов Короны с интересами заговорщиков. Конечно, не всех, лишь той группы, которой руководил брат Наместник, но и это было хорошо, так как говорило об отсутствии единства в рядах мятежников.
       «Если мне удается столкнуть заговорщиков лбами до выступления, то останется только подбирать за ними их трупы, а потом – добить оставшихся. Итак, первое. Кто же всё-таки стоит за скупкой товаров?»
       Джаллон смотрел на длинный список оптовых покупателей, пытаясь найти между ними хоть какую-то связь, и – не находил её. Список рос с каждым днём, добавляя всё новые и новые имена к уже имеющимся. И этому росту, кажется, не было предела.
       Шариф заглянул через плечо менялы в лежащий перед ним список и удивлённо сказал:
       – Босс, а этого я знаю, – он ткнул пальцем в имя Тубала, – Этот никак не может быть оптовиком. В прошлом году он разорился: помните, наводнением затопило его склады на берегу Искристой? Тогда в городе три дня не было рыбы: все рыбные запасы пропали на его складах. Он продал даже оба своих магазина, чтобы расплатиться с кредиторами. У него и сейчас дома питаются хуже, чем в хижине последнего бедняка. Не мог он закупить столько пшеницы. Разве что на чужие деньги.
       – Или другому лицу, не желающему привлекать к себе внимания. Ты можешь выяснить, для кого он закупал пшеницу или, хотя бы, на чьи деньги?
       – Постараюсь, босс.
       – Хорошо бы проверить и остальных в этом списке. Может, они все бедны и все работают на одного хозяина? Пошли-ка ребят, пусть покрутятся возле их домов, пособирают слухи и сплетни. Предупреди, чтобы аккуратно: не насторожить бы и не спугнуть!
       – Сделаем, босс. Только надо ещё людей: список сильно длинный, быстро не управимся.
       – Попроси у Ларнака Кушана.
       – Кушан не станет меня слушаться.
       – Пусть придёт ко мне – я сам дам ему задание.
       «Тут дело, похоже, сдвинулось. Что ещё просил меня сделать барон? Уточнить расположение постов квартальной охраны? Это запросто. Вместе с Тусоном мы ему такую карту Раттанара нарисуем – закачаешься! К этому делу Вустера бы привлечь! Но я его совсем не знаю. И здесь помощь Тусона мне просто необходима – вдруг, они всё ещё друзья? С третьей просьбой моего ненаглядного врага будет посложней. Собрать досье на командиров рот Тусона – нетрудно, но мне не хотелось бы их посвящать в наши с Бастером игры. Барон, наверняка, ищет к ним подходы через своих людей, и, если я подсуну ему верного Короне человека – он может догадаться об этом, даже уверен, что догадается. Отдавать же ему на растерзание ненадёжного командира – и человека погубить, и навредить Короне. Что, если не удается помешать основным силам мятежников проникнуть в город? И тут без совета Тусона не обойтись. А встречаться мне с ним сейчас нельзя – Бастер сразу поймёт, что всё, что я ему после этой встречи расскажу – плод нашей совместной с Тусоном работы. И не поверит мне. Но я, конечно же, придумаю что-нибудь. Как-нибудь выкручусь. Самое скверное, что до сих пор нет никаких известий из Бахардена и Кумыра. Может, стоило Бастера расспросить? Но тогда пришлось бы называть имена, а это значит выдать тех, кто сумел не попасться. Не верю я, что все ребята погибли. Что же там всё-таки происходит? Самому туда, что ли, ехать?»
       Джаллон вдруг сообразил, что в лавке уже некоторое время не было ни одного клиента. Он встал, проверил дверь – открыта. Таблички «Размена нет» и «Закрыто» подняты. Выглянул на улицу – пусто. После напряженной работы в течение семи предыдущих дней отсутствие клиентов настораживало. Даже пугало.
       «Значит, уже скоро. Надо мне торопиться. Теперь не до хитростей, и плевать мне на Бастера».
       Меняла запер лавку и поехал к Тусону – открыто, не прячась.

       3.

       – Ну что, достал? – Наджафф с нетерпением встретил Бентоса, – Я ожидал тебя раньше.
       – В городском архиве не такой порядок, чтобы найти всё, что надо, легко и быстро. А пыли я там наглотался – до сих пор в горле першит. Вот, мастер, это план пустыря тех времён, когда он ещё был городским парком. А на этом листе – последний план, после постройки Храма Матушки.
       – Ты вот что, Бентос, промочи пока горло – на столе вино стоит, а я сам посмотрю.
       – Так у вас же времени нет, мастер, вам склад проектировать надо.
       – В чём Массол прав, так это в том, что дерзкие мальчишки – не самые лучшие помощники в работе. Когда планы нужно вернуть?
       – Завтра. Но я успею сделать копии. Хорошо, что была записка от Её Величества, а то – не дали бы. Ой, а это у вас что? Вы уже взялись за эскизы?
       – Это старые наброски, из неосуществлённого. У каждого старого мастера – залежи из несделанного. Из идей, которые так и не стали чем-то более предметным. Не ухмыляйся, тебя ждёт то же самое. Помоги-ка мне место освободить. Ага, здесь. Расстелем один лист, теперь другой... Так, хорошо, – Наджафф взял чистый лист бумаги и сделал набросок свободного участка пустыря. Затем протянул планы Бентосу:
       – Садись там, в углу, делай копии. Привыкай не терять время попусту. Когда доживёшь до моих лет – убедишься, что постоянно не хватает времени, и будешь с досадой вспоминать каждый впустую потраченный час. И нечего смеяться – я не сказал ничего смешного.
       Наджафф обнёс пустырь на эскизе забором: сначала расставил кирпичные столбики, потом пространство между ними заполнил ажурной вязью решётки. Карандаш архитектора скользил по бумаге, уверенными штрихами нанося, воплощая идеи Наджаффа. Забор обежал участок и замкнулся такими же ажурными воротами. Только кирпичные столбики по обеим сторонам от ворот были помощнее, и формой напоминали крепостные башни.
       – А здесь не нужен забор, – Бентос через плечо Наджаффа ткнул пальцем в эскиз, – Здесь проходит ограда храмового сада. Зачем же два забора в одном месте?
       – Ты уже снял копии? – Наджафф сердито насупился – он не любил, когда к нему лезли во время работы, – Давай заканчивай своё дело. Потом тоже сделаешь эскиз. Такой, какой считаешь нужным.
       – Вы же уже делаете!
       – Ну и что? Я потребую подобные эскизы ото всех, кто будет работать с нами. Потом сравним, обсудим. Совместная работа, по-моему, это когда думают над задачей все. И предложения высказывают все. И мнение своё имеет каждый и либо отстаивает его, либо соглашается с более разумным предложением. Если я буду давать вам команды, а вы – выполнять и не более того, то это уже не совместная работа. А исполнителей я предпочитаю молчаливых. Таких, которые не дерзят. Если вы собираетесь работать со мной, то покажите мне, как вы думаете, что вы думаете и чем вы думаете. А без этого вы мне не нужны: воплощать мои идеи может бригада строителей. И не будет мне портить нервы, как вы, молодые дарования.
       Бентос отошёл в угол – продолжать снятие копий с планов.
       «Во дед даёт! Интересно, сколько наших идей он позволит осуществить в этом проекте? Сейчас его послушать – так все льготы и преимущества. А как будет на деле? Ладно, поглядим. Хочется верить, что и в самом деле наши идеи получат возможность для реализации. Массол – тот не дал бы. Хорошо, что он отказался».

       4.

       В распахнутые ворота особняка въехал санный возок в сопровождении конных дворцовых стражей. В командире стражей Яктук узнал Илорина. Он двинулся к возку, наблюдая, как спешившийся Илорин одну за другой принимает из возка молодых женщин. Вышедшая первой радостно кинулась навстречу Яктуку. Сальва, и на этот раз не одна.
       – Твой утренний обход сегодня необычайно многолюден, дорогая, – Яктук не скрывал своего недовольства, – Не забывай, что это всё же армия. И мне, как командиру, необходимо поддерживать дисциплину, если и не свою, то, хотя бы, вверенной мне роты. Кого это ты привезла?
       – Только Огасту – ей я не могла отказать: ты же знаешь – мы подруги, и даму Сулу, дочку барона Инувика. Её Величество запретила покидать дворец без охраны из-за всякого сброда на улицах города. Видишь, сколько солдат меня сопровождает! Даже лейтенант Илорин. А Сула имеет на него виды: мне кажется, что лейтенант ей страшно нравится. Как же я могла не взять Сулу? Скажи, ты, ведь, не сердишься? Мы не станем мешать твоим солдатам. Пусть себе служат на здоровье. Ты только Тахата нам позови. Хорошо?
       – Тахат сейчас занят, Сальва. Он проводит занятия с солдатами на заднем дворе. И я не хотел бы их прерывать. Я прошу не мешать службе моей роты: давайте все ваши девичьи дела оставим за воротами этого особняка. Я не против дружбы и не против любви, но всему своё время и место. Твой визит уже никак утренним не назовёшь – за полдень. Я не хочу обижать тебя, но, если ты не будешь уважать армейские порядки, прикажу не пускать тебя в расположение роты.
       – Меня не пускать?! Вот ты как заговорил! А я попрошу бабушку – и твоя рота будет жить на улице. Подумаешь – привезла двух подруг! Не знала, что ты такой! Я думала, что ты будешь рад меня видеть, – у Сальвы задрожали губы – вот-вот заплачет, – Ясно, что ты меня не любишь. Я вчера не приезжала, чтобы не мешать тебе. А сегодня не выдержала – приехала. А ты меня – так! За что?
       – Послушай, Сальва, – Яктук обнял девушку, – послушай меня внимательно. Я не собираюсь с тобой ссориться, но настаиваю, чтобы ты с уважением относилась к моей службе. Если солдаты решат, что я подкаблучник, моей карьере конец. Уважение потерять намного легче, чем завоевать. Сейчас меня уважают, и я хотел бы, чтобы так было и дальше.
       Мимо них, печатая шаг, прошла полусотня – заступать на пост у Восточных ворот. Яктук сменял караульных в дневное время, когда легко просматриваются окрестности, да и передача имущества в приворотных башнях днём проходила легче. Озорной капрал скомандовал:
       – Равнение на жену лейтенанта!
       Солдаты дружно вывернули головы на Сальву, и утрамбованный ногами снег зазвенел под подошвами их сапог.
       – Видишь, они к тебе хорошо относятся, – баронет развернул Сальву к себе, – и будут хорошо относиться до тех пор, пока хозяином в роте будут считать меня, а не тебя. Не надо портить им это впечатление. Хорошо?
       Сальва не ответила – она провожала глазами уходящую полусотню.
       – У вас – что? Новая форма?
       – Да. Получили вчера.
       – А почему же ты не в ней?
       – Для работы и занятий я приказал новую форму не надевать. Только на посты и для выхода в город.
       Новая форма выглядела очень красиво. За основу Тусон взял форму раттанарской армии: серый цвет плаща и камзола хоть и выглядит слишком буднично, но достаточно практичен в повседневной жизни. Не марок и не бросается в глаза издалека, что немаловажно в боевой обстановке. По предложению командора серую раттанарскую форму расшили пёстрыми шнурами с добавлением золотых и серебряных нитей: серебряные – капралам и сержантам, золотые – лейтенантам и капитанам. Выдумка Яктука с цветными значками Тусону понравилась и, хотя Храмовый Круг всё никак не мог определиться, какой роте какой цвет присвоить, на форму роты Водяного были нашиты ярко-синие значки. Тусон сказал служителям:
       – Вы, господа, решайте – это ваше право. Но синий цвет уже имеет хозяина. Я приказал нашить синие значки на форму роты Яктука. Это его идея, и я считаю, что он имеет право выбора.
       Служители согласились с командором, а Гандзак даже победно подмигнул Тусону, мол, как мы их.
       Так вышло, что рота Водяного, пока единственная, была переодета в новую форму.
       – И ты, когда будешь приходить ко мне, будешь в новой форме? – Сальва уже забыла о своём огорчении недовольством Яктука, – В ней ты будешь выглядеть ещё воинственней. А почему он назвал меня твоей женой? Этот, что командовал.
       – Солдаты считают, что я ухаживаю за тобой ради этого особняка, ради казарм для них. И решили, что я даже готов жениться на тебе, чтобы не потерять помещений.
       – Но это же не так? – в голосе Сальвы лейтенант расслышал нотки испуга и рассмеялся, – Чему ты смеёшься?
       – Не так – что? То, что я ухаживаю за тобой ради особняка или что готов жениться на тебе?
       – А ты не готов? – глаза Сальвы сделались совершенно грустными, – Я... Я...
       – Давай поговорим об этом, когда вернётся мой отец. По правилам твою руку должен просить он. Да и твоего деда, который должен ответить согласием, тоже нет. Мы совсем забыли о твоих подругах. Рад видеть вас, Огаста, и вас, дама Сула. Приветствую вас, лейтенант Илорин. Прошу вас в казарму, что же мы стоим на морозе. Вы извините, Огаста, но вашего капрала я пока отдать вам не могу. Придётся немного обождать. Хотите посмотреть на занятия, которые он проводит? Но только краешком глаза, чтобы не отвлекать солдат. Сержант Хобарт, проводите 0гасту к окну, из которого виден задний двор. А с вами, дама Сула и милая Сальва, мы попьём сладкого вина в моём штабе – комнаты для приёма гостей у нас пока ещё нет. И попросим лейтенанта Илорина составить нам компанию.

       5.

       После помощи, оказанной Харбелом, Кассерин чувствовал себя совсем другим человеком: он словно помолодел. Его переполняла энергия, заставляя постоянно что-нибудь делать, куда-то двигаться.
       Кассерин носился по всей хибарке, хватаясь то за одно, то за другое, совершая, казалось бы, бессмысленные действия. Харбел с удивлением наблюдал за Учителем, пытаясь понять, чем тот занят, чтобы предложить свою помощь.
       Вскоре метания Кассерина приобрели определённее направление: маг освобождал место во второй комнате для койки Харбела, которая и заняла его спустя некоторое время. Протесты Харбела в расчёт приняты не были.
       – Я понимаю, что тебе после долгих скитаний удобно и в чулане. Но это перестало быть удобным для меня. Ты со мной лучше не спорь, а помогай. Нам всё равно нужно место для занятий.
       Бумажные залежи из отданной Харбелу комнаты были вынесены в чулан, а что туда не вместилось – в комнату Кассерина. После того, как были вымыты пол и окно, мастер-маг посчитал подготовку законченной.
       – Мы потом купим тебе стол для занятий – это проще, чем раскапывать мой, и повесим тебе полку для книг. А сейчас – заниматься.
       – Хорошо, Учитель.
       – Ты понял, что ты сделал вчера?
       – Вчера?! Я ничего не делал, Учитель. Я весь день был дома. Это позавчера я уходил с Джаллоном...
       – Я не об этом. Вчера, когда мне стало совсем плохо, ты передал мне свою силу. Только поэтому мы сейчас разговариваем с тобой. Я надорвался, исцеляя Велеса, и, если бы не ты, возможно, уже был бы мёртв.
       – Я ничего вам не передавал, Учитель. Я просто держал вас за руку и хотел, чтобы вам стало лучше.
       – Вот-вот. Об этом я и говорю. Твоё желание мне помочь оказалось магическим. Оно не просто поддержало меня, оно во мне кое-что изменило. Я прислушиваюсь к себе со вчерашнего вечера и чувствую изменения, произошедшие в моём поле. Только природу их определить пока не могу. Вот и будем разбираться в этом вместе.
       – Чем же я могу помочь? Я же ничего не умею, кроме как перемещать монеты.
       – Ты ошибаешься, Харбел. Вчера наши поля были в контакте. Значит, сегодня мы сможем его восстановить. Да и не только сегодня: мы сможем с тобой работать в паре, обучая друг друга. Через поле очень легко передавать свои умения. Давай-ка, для начала, возьмёмся за руки. Так. Теперь – «позови» монету.
       – Монета, иди сюда, – созорничал Харбел.
       Кассерин расхохотался.
       – Ты не дури. Подожди, положим её на видном месте, – маг бросил на койку Харбела несколько медяков. Там же оставил свой кошелёк, – Начинай. Попытайся использовать моё поле.
       Кассерин не договорил, так как почувствовал металлический кружок между своей и харбеловой ладонями. Все монеты на койке остались на месте. Между тем, в ладонях прибавился ещё один кружок.
       – Стой, Харбел, – маг разнял руки и посмотрел на ладонь Харбела. На ней лежали две золотые монеты, жёлтыми боками поблескивая под недоуменными взглядами и Учителя, и ученика.
       – Это ещё откуда?! Может, из вашего кошелька, Учитель?
       – У меня там только одна серебряная монета. Остальное – медь.
       – Тогда где же я их взял?
       – Мне бы тоже хотелось это знать. Только что мы кого-то ограбили на два золотых. Это восемьсот медяков! Приличная сумма. Попробуем-ка их вернуть. О чём ты думали когда «звал» монеты?
       – О том, как использовать ваше поле, Учитель. Вы же сами сказали, чтобы я его использовал.
       – Вспомни! Точнее вспоминай! С малейшими подробностями вспоминай!
       – Я настроился, как обычно, чтобы монета оказалась в моей руке. И тут подумал, что с вашим полем я не медяки могу переносить, а золотые. Оно и произошло. А откуда – ума не приложу.
       – Подожди-ка, а что это на них за герб? – Кассерин внимательно пригляделся к монетам. Смотри – на гербе дерево. Я такого герба не знаю. Да и дерева такого не встречал в лесах Соргона. Даже у эльфов, в их лесу, не видел такого.
       – А вы были и у эльфов, Учитель?
       – Пришлось как-то. Гляди, а с другой стороны не портрет, а значок какой-то. Впервые встречаю в Соргоне такой значок. И что интересно, не понимаю его значения. Где у нас молоток и гвозди? Давай, неси.
       Взяв у Харбела молоток с большим гвоздём, Кассерин одним сильным ударом прибил монету к полу.
       – И золото совершенно обычное.
       – А какое же оно может быть?
       – Попробуй, прибей медяк с портретом Фирсоффа. Что, не получается? В этом и состоит разница между монетами из Денежного Сундука и отчеканенными людьми. Откуда же ты их взял? Но всё равно, попробуем вернуть, – маг отодрал от пола монету и вынул из неё гвоздь.
       Харбел с интересом смотрел, как по отверстию в монете скачут голубые искорки, восстанавливая её прежний вид.
       – Ну вот, готово. Такая же, как прежде. Ну, пробуем. Дай мне руку, и станем там, где стояли. Ты настройся, чтобы монеты вернулись туда, где были раньше. Готов? Начинай! Используй моё поле!
       Монеты пропали.
       – Будем надеяться, что нам удалось. И что никто не пострадает по нашей вине. Видишь, как важно, чтобы не все желания, которые мелькают в твоей голове, осуществлялись. Я, старый идиот, увлёкся, и начал опыты с тобой, не научив, как следует, ставить барьер для твоего магического поля. Давай, займёмся лучше этим.

       6.

       – Мы послезавтра будем в Аквиннаре, и каждый займётся своими делами. Когда ещё мне удастся оказаться в вашем обществе, дорогой маг? – Инувик сразу, как только сели за стол, пристал к Бальсару, – А вы, по-моему, с тех пор, как мы проехали построенный вами замечательный мост, ещё не произнесли ни слова. Я имею в виду, кроме всяких там «добрых утр», «приятных аппетитов» и подобных ничего не значащих фраз.
       – Чего же вы от меня хотите, барон? Каких волшебных слов вы ожидаете от старого мага?
       – Министр Инувик, вы не боитесь, что уважаемый маг превратит вас в лягушку, если будете ему надоедать своими разговорами? – Сурат поддержал вялую беседу, с непринуждённым видом вмешавшись в чужой диалог.
       – Почему вы так уверены, что Инувик станет лягушкой? – это отозвался, с другого конца стола, неунывающий Морон, – Может, Бальсар, как человек творческий, видит в нём нечто экзотическое?
       – Всё, что угодно, господа. Только бы это оказался не мрамор, – Инувик рассмеялся, – Как вам уже известно, к мрамору у Бальсара особое пристрастие.
       Все смехом поддержали барона.
       – В самом деле, господа, мне не в чем упрекнуть самого себя, – Бальсар добродушно отозвался на подтрунивание окружающих, – Я обычно молчу, пока меня не спрашивают. Если я показался вам слишком уж неразговорчивым, барон, так это только потому, что вы ко мне не обращались ни с какими вопросами. Поймите меня правильно, но вы все здесь люди государственные, и среди вас нет ни одного строителя. А я, к моему глубочайшему сожалению, совершенно не умею управлять государством. Мы с вами по-разному смотрим на наш мир и на нашу жизнь, и стоит ли нам заводить умные беседы на темы, которые заведомо не интересны одному из нас, за коротким ужином, после которого все завалимся спать, чтобы набраться сил на завтрашнюю дорогу?
       – Вы рассуждаете, как старый мудрец-отшельник, для которого всё в жизни либо уже понятно, либо настолько неинтересно, что не вызывает желания понимать. Неужели ничто вокруг не порождает у вас вопросов?
       – Вопросов у меня всегда возникает множество, но они, обычно, узкоспециальны, и вы, барон, не обижайтесь, но вряд ли сможете мне на них ответить. А бесед на отвлечённые темы за этим столом никто не ведёт. Правда, вы иногда подшучиваете друг над другом – это я признаю. Но вы знакомы много лет. Я же познакомился с вами пять дней назад и вижу всех вас всего по часу, во время ужина. Подшучивать над людьми, которых я знаю недостаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что они поймут и примут мою шутку – не в моих правилах. Так что, как видите, у вас нет никаких оснований упрекать меня.
       – Я хотел поговорить с вами как с магом на темы, касающиеся магии.
       – Вы хорошо разбираетесь в магии?
       – Совершенно не разбираюсь, поэтому и хотел поговорить. Задать, так сказать, несколько вопросов дилетанта.
       – И как давно у вас появилось желание удовлетворить своё дилетантское любопытство с помощью нескольких вопросов о магии?
       – Любопытство это у человека, лишённого магического таланта, существует столько же, сколько и он сам.
       – Вы уверены, что у вас нет подобного таланта?
       – Конечно. Я же не умею колдовать или что вы там делаете. А проверяли меня или нет – не могу сказать.
       – Не знаю, чем это объяснить, господа, но я до сих пор не встречал среди баронов ни одного мага, как и среди магов – ни одного барона, – в разговор вступил Демад, – Вам не кажется это странным, господа?
       – Вы так много знаете баронов, министр? – сказал, словно укусил, Лонтир, – Я что-то не помню вас ни в одном баронском доме во время приёмных дней.
       – Чтобы быть уверенным в своих словах, мне не нужно встречаться с баронами. Вы забываете, что я – министр образования, и все данные о том, кто, где и когда учился, стекаются ко мне. Должен заметить, что бароны не только магии не учатся. Всё меньшее и меньшее количество баронов стремится получить приличное образование.
       – Вы хотите оказать, что все бароны – круглые дураки? – подключился разгневанный Яктук, – Смотрите, не пожалейте о своих словах!
       – Всё, что я хочу сказать – это то, что бароны из самой просвещенной группы людей нашего королевства скоро станут тормозом в его развитии, если не переменят понимание своих прав и обязанностей по отношению к Короне.
       – Что вы имеете в виду, когда говорите о наших правах и обязанностях? – мрачно процедил Яктук, – Попробуйте объяснить это так, чтобы я понял.
       – Попробую. Барон, рождаясь, становится не только наследником титула и имения. Он наследует также и власть над людьми. От каждого его слова, от каждого его поступка зависит жизнь его вассалов. Таким образом, барон вместе с властью над людьми получает и ответственность перед Короной за них, потому что они все – поданные Короны: что вассалы, что сам барон. Кто из баронов понимает это – тот стремится соответствовать своему положению. Он учится, совершенствуется, чтобы стать хорошим, толковым властителем. Он может ограничить свою деятельность только имением, а может, при желании, использовать свои способности в масштабах королевства. Про такого человека можно сказать, что он правильно понимает и свои права, и свои обязанности. Другой же считает, что, родившись бароном, он сразу стал человеком исключительным и поэтому каждое его слово, каждый поступок несут в себе отпечаток его гениальности. Он ничему не учится толком, ничего не умеет, но не понимает этого. Такой человек, чтобы избежать постоянных насмешек со стороны своих вассалов, становится жестоким тираном, деспотом, который ничего не может дать людям, кроме страха. В своём имении он творит, что захочет. Там ему не с кем своё право на безнаказанность ни обсуждать, ни оспаривать. Эта безнаказанность со временем делает из него врага Короны, потому что Короне-то он вынужден подчиняться. Потому что Корона может его остановить, прекратить его бесчинства. Он боится и ненавидит её, потому что не признаёт ничьей власти, кроме своей собственной. Про такого человека можно сказать, что он ничего не в состоянии понять – только свои права. Да и те понимает неверно. Он вреден для королевства, и никогда ничего хорошего не сделает ни для своей страны, ни для своих вассалов.
       – Вы хотите сказать, что барон – человек не исключительный?
       – Я хочу сказать, что исключительным человеком был ваш предок, который и основал ваше баронство. Который дал вашему роду герб и вассалов. Вы же, чтобы стать человеком исключительным, должны соответствовать занимаемому вами положению, и своим трудом постоянно доказывать вашу исключительность.
       – Браво, министр Демад, – заговорил всё время молчавший король, – Вы нам вполне доходчиво сейчас объяснили одну из причин постоянных мятежей среди баронов. Как вам понравилось объяснение министра, господа советники? Вы удовлетворены ими?
       – В мятежах участвуют не только бароны, Ваше Величество.
       – Верно, барон Яктук, но они, как правило, возглавляют их, и причины этого мы только что услышали от министра. Другие участники – не бароны, и у них есть свои причины для недовольства властью Короны. Давайте прекратим на этом нашу горячую беседу – завтра, как всегда, нам рано вставать. Спасибо за компанию за ужином. Хороших вам снов, господа.


       ГЛАВА ПЯТАЯ
       (день девятый)

       1.

       В штабе квартальной охраны с утра было очень людно. Сюда съехались все посвященные в подготовку к подавлению мятежа люди. Собрал их Тусон, после вчерашнего разговора с Джаллоном.
       Приехала Коллегия в полном составе: Рустак, Маард и Геймар. Сидели на местах все работники штаба: Вустер, Гечаур, Бофур, Ферран, Велес и Ахаггар. Скромно жался в углу Илорин, по молодости все ещё теряющийся среди мало знакомых людей. Сам Тусон тоже был здесь.
       Не было только одного Джаллона – он ждал последних донесений от своих агентов, после чего должен был ехать в штаб.
       Все, кто не видел раньше, с любопытством разглядывали карту Раттанара, разрисованную пометками Вустера.
       – У вас на карте, действительно, указано расположение всех отрядов в городе? Вы не могли чего-нибудь упустить?
       – Я старался не ошибиться, господин прокурор, – глаза Вустера насмешливо глядели на Рустака, – Но, если вы нашли допущенные мной ошибки, буду счастлив внести исправления.
       Рустак смешался.
       – Да я так спросил, для сведения. Командор, где же ваш информатор? У всех нас ещё полно дел, а мы здесь неизвестно чем заняты.
       – Информатор не мой, господин прокурор. Этот человек выполняет задание капитана Паджеро.
       – И ему можно верить?
       – Верить или нет, нам следует решать после того, как мы выслушаем его. У меня он сомнений не вызывает.
       – Не нравится мне всё это. Что же, Паджеро сам оставил здесь человека следить за нами, или это – поручение Его Величества?
       – Разве я сказал, что он следит за нами? Капитан дал этому человеку задание: выяснить имена заговорщиков, их цели и срок выступления. Разве не этим занимаемся и все мы? Но мы – на виду, нам трудно сделать это незаметно. Скажите, барон Геймар, сколько людей вы можете назвать, о которых точно знаете, что они – замешаны в заговоре?
       – Почему это я должен перед вами отчитываться? – Геймар сердито фыркнул, – Я вообще не уверен, что заговор существует. Мы просто растерялись от неожиданности созыва Совета Королей и вообразили невесть что. Я не желаю прослыть паникёром, господа. Представляете, как мы все будем выглядеть, если ничего не случится.
       – Другими словами – вы ничего не выяснили. И вам легче признать себя паникёром, чем сознаться в этом. Вы просто, видимо, не представляете, как будете выглядеть, когда это произойдёт.
       – И как же я буду выглядеть, командор?
       – Как и все мы – мёртвым.
       Геймар ничего не ответил.
       – Может ли кто-нибудь другой сообщить нам хоть какие-то имена заговорщиков? Неужели за семь дней никто так ничего и не узнал?
       Велес помолчал, потом ответил:
       – У меня возникли некоторые подозрения, но не было возможности их проверить. Явных доказательств у меня нет, и я не стану называть имён.
       – Ваши подозрения, министр Велес, проверены, – Илорин решился высказаться, преодолевая чувство неловкости, – Должен сказать, что вы были правы, господин министр, когда остерегали меня...
       Приход Джаллона прекратил этот беспредметный разговор.
       – Так это вы!? – Рустак не скрывал своего разочарования, – Меняла – наш секретный агент?!
       – Видите ли, господин прокурор, если бы я был королевским прокурором, то никогда не узнал бы того, что знаю сейчас. Готовы ли вы выслушать меня, господа?
       – Говорите, Джаллон. У вас есть новости? Я имею в виду, в сравнении со вчерашним днём, – Тусон не передавал собравшимся того, что узнал накануне от менялы. Он считал, что они должны сами выслушать рассказ Джаллона и сразу же смогут выяснить все неясные для них вопросы.
       – Есть, командор. И они меня не радуют. Скажу больше – я озадачен. Хорошо, что вы все собрались вместе – легче будет принимать решения.
       Джаллон уселся на свободный стул и вытащил из кармана длинный, на нескольких листах, список.
       – Это, господа, список тех, кто занимает хоть мало-мальски заметное положение среди заговорщиков. Я потом вам дам его просмотреть, но сначала расскажу, как обстоят дела с этим заговором. Очень странным заговором, господа. В его странности и заключается главная причина его незаметности.
       – Чем же этот заговор отличается от подобных ему? От обычных?
       – Любой заговор организуется против чего-то или кого-то. Он подразумевает восстание, переворот, то есть вооружённую борьбу одной группы людей против другой. В нашем случае всё организовано так, что подобных столкновений может и не быть. Смена власти произойдёт более-менее естественным путём. Наши заговорщики всего-навсего готовятся взять власть, которая будет ничья. Они просто придут на свободное место. Весь их переворот состоит в том, чтобы в нужный момент сказать: «Мы берём власть, потому что должен же кто-нибудь управлять королевством».
       – То есть, как это – на пустое место?
       – Всё дело в том, барон Геймар, что сегодня начался Совет Королей, который будет последним в истории Соргона. Собравшиеся на Совет короли никогда уже не вернутся в свои королевства. И ни одной Хрустальной Короны мы больше не увидим.
       – Вы соображаете, что вы говорите?
       – Конечно, господин Маард. Представьте себе, господа, что некто нашёл способ уничтожить одновременно всех королей и их Короны. Ему и нужно всего лишь собрать их всех вместе. Поэтому Совет Королей становится частью плана. Так сказать, активной частью. Аквиннар определяется, как место непосредственного устранения существующей власти. Те, кто готовит этот удар, никогда не вступают в контакт с королями. Вы, может быть, знаете, что Корона легко определяет враждебно настроенного человека: ещё ни одному заговорщику не удавалось приблизиться к королю незамеченным.
       – Как же можно организовать такой заговор, не появляясь в окружении короля? Нужно же знать планы королей и быть уверенным в том, что Совет состоится!
       – Верно, Велес! Джаллон, как узнать время созыва Совета Королей, не находясь в их окружении?
       – Очень просто, господин барон. Нужно организовать созыв Совета самому.
       – Это ещё труднее сделать человеку, не являющемуся приближённым короля.
       – Среди приближённых короля обязательно должны быть участники заговора, но они не знают, даже не догадываются об этом.
       – Этого не может быть, Джаллон. Вы несёте чушь, извините за грубость.
       – Это не чушь, господин Ахаггар. Это – факт. Вы уже слышали о секте, ждущей прихода Разрушителя? Она и создана для того, чтобы всё узнавать и организовывать. Вкратце, их вера состоит в следующем: должен прийти новый бог, который всё обновляет, разрушая старое: всё равно что. Это может быть и государство, и общественные отношения, и жизненный уклад. Везде сметается старое и создаётся новое. Самый эффектный способ прихода Разрушителя – одним махом уничтожить всю старую власть с её носителями – Коронами. Никто из адептов Разрушителя не принимает участия в убийстве королей, он не замышляет ничего против Короны. Даже может быть верноподданным. От него не исходит угроза. Он тих и незаметен. Его главная задача – ждать Знамения, после которого он просто возьмёт вакантную власть. Он даже не знает, каково это Знамение. Ему сказано, что Знамение увидят все, даже непосвящённые. Жди, дождись и – действуй. Вот весь принцип этого заговора. Заговора, охватившего весь Соргон.
       – Это невероятно!
       – Это единственное объяснение, господа.
       – Не верю! Ни одному вашему слову не верю, Джаллон! У вас есть доказательства, что вы говорите правду? Кто может доказать, что вы выполняете поручение Паджеро?
       – Вы сами, господин прокурор. У вас сохранилась вторая половинка этой броши? – Джаллон протянул прокурору обломок броши, – Той, что дал вам капитан? Совпадает? Что же касается правдивости моих слов, то вы убедитесь в них, самое позднее, завтра к вечеру. Когда увидите Знамение.
       – Вам-то откуда оно известно? Вы же говорите, что даже адепты Разрушителя не знают, какое оно!
       – Адепты не знают, что короли будут убиты, а я знаю. Знамение, которое увидят все – пустые кружки монет всех Двенадцати королевств. Пропадут портреты королей – вот вам и Знамение. Сигнал, что власти больше нет, и можно занять её место. Самое плохое, что мы не можем предотвратить смерть королей. Мы даже предупредить их не сможем – времени совсем нет.
       – Почему вы считаете, что завтрашний вечер – самый поздний срок?
       – Фирсофф Раттанарский опаздывает на два дня из-за упавшего моста. Начинать раньше – дать повод ему не ехать в Аквиннар. Если Его Величество вернётся, для заговорщиков всё будет кончено. Наш король восстановит порядок во всех королевствах. Во всяком случае, сила Разрушителя окажется не столь впечатляющей, и секта потеряет многих своих сторонников, которые пока ещё не понимают, с чем имеют дело.
       – Вы считаете, что приглашение на Совет Королей подложно?
       – Нет. Оно – подлинное. Просто одному из королей показали краешек заговора. Такой, чтобы он мог оценить его масштабность и глубину проникновения в систему власти, и чтобы этот король поспешил созвать Совет без объяснения причин. Примерно так это выглядит в моих глазах.
       – Кто же стоит во главе этого кошмара?
       – В масштабах Соргона – я не знаю. У нас же, в Раттанаре, несколько независимых лидеров. Каждый занят своей задачей, не подозревая о других. Или, может быть, подозревает, но не знает, кто это. Из главных мне известны только двое: секретарь пенантарского посланника Бастер и наш родной раттанарский купец Тетуан. Если другие руководители и есть, то мне установить их не удалось. Центр всего заговора, похоже, находится в Пенантаре. На территории Раттанара особый интерес представляет район городов Бахардена и Кумыра. У меня там пропало уже шесть человек, которых я специально посылал выяснить обстановку. Я подозреваю, что туда было отправлено то оружие, которого мы недосчитались с капитаном Паджеро. И все пропавшие за последнее время люди им-то как раз и вооружены. Не знаю, как, но их сумели заставить взять его в руки. Я думаю, это как-то связано с Посланцем Разрушителя, которого называют Человеком без Лица.
       – Почему вы считаете центром заговора Пенантар, а не Аквиннар?
       – Аквиннар не может быть центром заговора, потому что съехавшиеся туда короли очень легко определят недоброжелателей.
       – Кто же тогда, по-вашему, будет устранять королей?
       – Люди, которые совершенно не в курсе того, что делают. Им и в голову не придёт, что их действия могут представлять хоть какую-нибудь опасность для королей. Мне кажется, что будет уничтожен Дворец Совета королей во время завтрашнего вечернего заседания, когда приедет Его Величество Фирсофф Раттанарский.
       – Как?
       – Понятия не имею. Я же говорю, что заговор очень странный. Что же касается Пенантара, то мои соображения такие: Бастер – не просто секретарь, он барон, что тщательно скрывается, хотя посланник и в курсе. Он неоднократно называл Бастера бароном, и занимает по отношению к нему явно подчинённое положение. Второй сюрприз Бастера в том, что в своей секте он носит имя брата Наместника. Лицо с такими полномочиями не могло бы оказаться среди людей пенантарского посланника без участия самих пенантарцев. Второй деятель заговора, Тетуан, часто бывал по торговым делам в Пенантаре и, фактически, является монополистом в торговле с ним. Именно Тетуан сразу после приезда сарандарского посланника стал скупать через подставных лиц практически все товары в Раттанаре. Кое-кто из купцов, конечно же, последовал его примеру. Но в этом озере только одна крупная рыба – Тетуан.
       – Надо немедленно арестовать всех лиц, указанных в списке Джаллона, – Рустак проникся и, как глава Коллегии, решил принять действенные меры.
       – По какому обвинению, господин прокурор? – Джаллон невесело усмехнулся, – У нас нет никаких доказательств, чтобы предъявить им обвинения в заговоре. Я же говорю, что ни один из них не замышляет никаких пакостей ни королю, ни Короне. Они никогда даже не обсуждали подобный вопрос, и многие из них придут в ужас, когда услышат, в чём их пытаются обвинить. Максимум, что вы можете с ними сделать – это двух-трёх человек, вроде тех, что покушались на министра Велеса, посадить за мелкие уголовные преступления. К остальным вы не найдёте возможности предъявить хоть какие-нибудь обвинения. Единственное, что мы можем сделать – это не отдать им власть после Знамения.
       – А в сроке Знамения вы не ошиблись?
       – Дольше, чем до приезда короля Фирсоффа они ждать не будут: а, вдруг, короли всё поймут и разъедутся? Если я и ошибся в сроке, то только в том, что всё произойдёт раньше. Если они придумают, как убрать раттанарского короля по дороге в Аквиннар и с теми же последствиями для Короны: Корона должна быть уничтожена.

       2.

       – Ваше Величество, Вам не нравятся наши эскизы?
       – Что вы, мастер Наджафф. Эскизы просто превосходны: я даже затрудняюсь в выборе. Как вам удалось выполнить их так быстро?
       – У каждого архитектора или мага-зодчего есть свои сокровенные замыслы. Они есть и у старых мастеров, и у молодых. Мы решили начать свою совместную работу с демонстрации именно этих замыслов. Мы все сделали на скорую руку эти наброски, чтобы иметь возможность выбрать самое лучшее решение. Как видите, конкурс всё равно получился, только арбитрами в нём мы выступаем сами. Ваше мнение, безусловно, будет учитываться. Верно я говорю, молодёжь?
       – Бальсар, мой наставник и великий маг-зодчий, учил меня, что мнение заказчика должно быть внимательно выслушано. Даже если ты не собираешься ему следовать, – Бентос по привычке болтал, не задумываясь, – Мы не можем не следовать пожеланиям Вашего Величества. Мы можем только мечтать, чтобы оно совпадало с нашими.
       – Не волнуйтесь, я не стану навязывать вам своё мнение. Вы – специалисты, вам и решать.
       – Не обращайте внимания на этого болтуна, Ваше Величество, он совершенно не соображает, что говорит. И кому говорит. Молодость часто самоуверенна и глупа.
       – Старость тоже не способствует улучшению умственных способностей, мастер Наджафф. Мы-то оба это прекрасно понимаем, – королева рассмеялась и подмигнула Бентосу, – Искренность молодёжи не всегда следует считать глупостью. Иногда это – дар божий.
       – Лучше бы молодёжь получила в дар от богов умение держать язык за зубами или хотя бы думать раньше, чем говорить. Мастер Бальсар, как мне помнится, говорил и другое. Он говорил, что мастером нельзя стать, слушая только себя, потому что при этом не узнаешь больше, чем уже знаешь. А, так как память у человека недолговечна, ему свойственно многое забывать – слушая только себя очень быстро станешь круглым дураком.
       – Вы слишком строги к молодёжи, мастер Наджафф.
       – Это не я строг. Это мастер Бальсар строг. Кстати, учитель и воспитатель доброй половины из этих нахальных молодых людей. А они, как это обычно и бывает, вложенные в них мастером Бальсаром знания и умение творчески мыслить считают своей заслугой, будто и родились такими умными. И зачем я согласился работать с ними! Будто других дел у меня нет.
       – Я думаю, мастер Наджафф, вы работаете с нами, чтобы не чувствовать себя стариком. Признайтесь, что вам нравится наша компания, а ворчите вы всё время лишь потому, что боитесь, что мы зазнаемся. У вас даже походка переменилась – то ползали, как ленивая черепаха, а теперь же бегаете, как...
       – ...как черепаха работящая. Бентос, где ты видел черепах ленивых? Они что, ползают ещё медленней?
       – Нет, мастер. Они только думают, что ползают. На большее у них не хватает ни сил, ни здоровья.
       – Неужели я настолько немощен? Вот не думал! Хотя нет, если у них нет ни сил, ни здоровья – то это не ленивые черепахи, а больные. Я пока ещё больным себя не чувствую. Правда, от вашей компании и любой здоровый заболеет. Пообщался с вами с месяц – и на кладбище. Пообщался с месяц – и на кладбище. Пообщался...
       – Что, мастер, всё время один и тот же?
       – О чём это ты? – Наджафф увлёкся новыми набросками и не заметил, что твердит несколько раз одну и ту же фразу, – Один и тот же кто?
Молодёжь расхохоталась.
       Магда отложила эскизы:
       – Ну, не буду вам мешать. Работайте, – и вышла.
       – Бентос, если ты ещё раз надерзишь Её Величеству, я не буду иметь с тобой дело ни сейчас, ни в будущем, – сказал Наджафф.

       3.

       Верховная жрица Апсала приехала посмотреть на роту Матушки в новой форме. На заседании Храмового Круга жрица категорически заявила:
       – Я не понимаю, сколько можно спорить по такому пустячному поводу, как цвет значков на форме наших подшефных рот. Лейтенант Яктук очень мудро решил, что значок должен соответствовать сути бога, имя которого носит рота, и выбрал синий – цвет чистой воды в яркий, солнечный день. Почему роте Лешего не взять зелёный – цвет лесов? Жрицы Матушки носят белые одежды, так пусть значок её роты будет белым. Надеюсь – никто из вас не претендует на белый цвет?
       Претендентов на белый цвет не нашлось, и рота Матушки была, наконец, переодета.
       – Скажите мне откровенно, капитан Ланс, я не сильно превысила свои полномочия, отдав швейникам приказ нашить на вашу форму белые значки? Поймите, я человек не военный, и вполне могла совершить глупость, не посоветовавшись заранее с вами. Очень уж ярко видны на вашей форме белые значки – словно отметка на мишени. Не повредит ли это вашим солдатам в бою?
       – Вы рассуждаете, как вполне компетентный в военных вопросах человек, госпожа Верховная жрица. Солдаты, действительно, будто помечены. Но им нравится – по этим меткам их узнают на таком расстоянии, на каком даже не каждого гражданского отличишь от солдата. Что же касается боя, то в рукопашном бою это значения не имеет, а лучники гоблинов не настолько хороши, чтобы попадать именно в значки – им, хотя бы, вообще попасть. Кроме того, называться ротой Матушки и носить цвета, отличные от её цвета – вот уж где, действительно, глупость. Вы не волнуйтесь, вы всё сделали правильно. Я распорядился постоянно патрулировать территорию возле Храма Матушки, и на этот пост отбоя нет от желающих покрасоваться в новой форме.
       – А вот это уже зря. У вас и так солдат не очень много. Не повредит ли это охране Южных ворот?
       – Ну что вы, госпожа Верховная жрица, ни в коей мере! Солдаты сами обеспокоены: в городе тревожно, а у вас – одни женщины.
       – Не думаю, что кто-нибудь осмелится причинить вред служительницам Матушки.
       – В чём, в чём, а в дураках Соргон никогда не испытывал недостатка. Мне так будет спокойнее. Ещё я приказал вести наблюдение с приворотных башен за крышей вашего Храма – мало ли что может случиться в это время перемен. Давайте договоримся о сигналах, какими вы сможете позвать нашу роту на помощь: и днём, и ночью.
       – Вы сказали – время перемен?
       – У нас, старых солдат, раны ноют не только к непогоде. К бою – тоже. Придётся скоро сражаться и, думается мне, вовсе не с гоблинами.

       4.

       Слава иногда приходит неожиданно. Нельзя сказать, что её совсем не ждёшь: наверное, не родился ещё такой человек, который не ждал бы прихода этой капризной особы.
       Но, когда она является к вам во всём своём блеске, под звуки фанфар и рукоплескания восхищённой толпы, это всегда неожиданно. Это горный обвал, это снежная лавина. Это любой предмет, падающий вам на голову. Бац! И ты уже прославился.
       Слава пришла к Наталу. Именно так: бац! – и никому неизвестный, разве что ребятам с Голубиной улицы, тринадцатилетний мальчишка Натал стал известен всему Раттанару. Ну, может быть, не всему. Кое-кто из взрослых, конечно же, его не знал. Не знал, к примеру, королевский прокурор Рустак. Министр Велес тоже не знал, как не знали ни Маард, ни барон Геймар.
       Но, ведь, и Натал не знал их, и ему дела не было до того, знают о нём они или – нет. Зато среди сверстников, уважение любого из которых стоило для Натала больше, чем уважение всех взрослых, вместе взятых, он стал самым известным мальчиком в Раттанаре.
       Во-первых – у него была «взрослая» хорошо оплачиваемая работа.
       Во-вторых, он был другом «того самого» капитана Вустера, который не только оказался жив, но и взял на себя командование квартальной охраной города.
       В-третьих, он был родным братом Тахата, который своей молодостью и новизной совершённого подвига почти затмил героя прошлых лет Вустера.
       Натала узнавали на улице. Показывали на него пальцами и перешептывались за спиной. Самые смелые иногда решались, проходя мимо, небрежно бросить в его сторону:
       – Привет, Натал!
       И потом долго хвастались перед друзьями: «Видал, я с ним поздоровался».
       Под окнами мастерской Фумбана постоянно торчали почитатели и восторженно глазели за работой своего кумира.
       Мастер время от времени выходил на улицу, отгоняя любопытных от окна Натала – работа Сетифа никого не интересовала, и ему не мешали.
       – Я понимаю, Натал, что ты – теперь известная личность, но мне бы хотелось, чтобы работа шла без осложнений. Не мог бы ты куда-нибудь отправить свою свиту, чтобы они не торчали под окнами? И как им не холодно часами стоять на морозе? И, главное, для чего? Поглядеть, как ты водишь пером по бумаге? Тоже мне – зрелище!
       – Вы так говорите, мастер, словно я хоть кого-нибудь из них звал сюда. А если не звал, то как же я их отправлю?
       – Давайте пошлём их за пивом, мастер, – предложил выход Сетиф, – И нам польза, и им.
       – Твою пользу я вижу. А какая же польза им? Узнают адреса ближайших кабаков?
       – Пробегутся по улице – согреются. Чем не польза?
       – Ты так много сегодня наработал, что готов пиво пить?
       – Чтобы пить пиво, мастер, мне не требуется особая подготовка. Его пить я всегда готов. А когда не устал – оно даже пьётся легче.
       – Не буду я никого за пивом посылать, сделаю иначе. Ты дописал последний лист, Натал? Вот и хорошо. Сходи, брата проведай – я тебя отпускаю. А мы вдвоём с мастером вина Сетифом пойдём проверим – не прокисло ли красное в соседнем кабачке. Или я старею, или спиваюсь под руководством Сетифа: почему-то совсем не хочется работать. Кругом одни герои, и мне, простому переписчику, очень неуютно среди них.

       5.

       – Я хотел бы видеть секретаря Бастера, – Джаллон по-хозяйски расположился в приёмной пенантарского посланника, – Скажите ему, что пришёл меняла Джаллон, по срочному делу.
Бастер выскочил почти сразу:
       – Вы с ума сошли, Джаллон! Явиться прямо сюда!
       – Я не счёл нужным проситься к вам через магазины на первом этаже, как это делают ваши посетители в вуалях. Дело в том, что я послан к вам официально, с поручением. Где мы можем поговорить?
       – Идёмте в мой кабинет. Вы всё-таки поразительно неосторожны.
       – Вы тоже. Поэтому я здесь.
       – Садитесь. Говорите.
       – Как вам, может быть, уже известно, меня сегодня вызывали к прокурору Рустаку.
       – Мне это неизвестно. Я снял наблюдение за вами. И где же вы виделись с прокурором Рустаком?
       – В штабе квартальной охраны. Там был собран раттанарский командный состав. Я имею в виду, все те, кто сейчас заправляет делами в столице: сам Рустак, Маард, Геймар, Тусон, Илорин, весь штаб квартальной охраны во главе с Вустером.
       – Интересно. И что же им от скромного менялы понадобилось?
       – Меня спрашивали о вас.
       – То есть?!
       – У меня спрашивали, зачем ко мне приезжал барон Неблин. Я не сразу понял, что речь идёт о вас. Тогда мне разъяснили, что вы – барон Неблин, известный мастер меча из Пенантара...
       – Вот даже как!
       – Да. Как видите, я тоже дал маху. Я поверил, что вы – Бастер. Баронский перстень, что так усиленно мне демонстрировал Фехер в «Питейном заведении» я определил по книге «Гербы и флаги Соргона». Это был настоящий перстень Бастеров. Но это, впрочем, к делу не относится.
       – Верно, Джаллон, верно. Кто же меня опознал?
       – Не имею понятия. Может быть, Тусон. Вы, мечники, всегда ревнуете к чужим успехам.
       – Что же вы им ответили?
       – Правду, разумеется. Я сказал, что вас интересует лицо, которое скупает все товары в Раттанаре. Кстати, я выяснил кто это.
       – Любопытно. И кто же?
       – Купец Тетуан. Почти всё, хранящееся на складах города, принадлежит ему. Либо людям, принадлежащим ему. Я имею в виду безнадёжных должников.
       – Вы им это сказали?
       – Разумеется, да – я себе не враг.
       – И что ещё вы им рассказали обо мне и моём окружении?
       – Скорее они мне рассказали, чем я – им. Мне рассказали, что сегодня или завтра наступит Знамение, по которому вы попытаетесь начать действовать. Сказали, какое это Знамение. И сказали, что действовать вам не дадут. Собственно, с этим поручением я к вам и послан.
       – С каким поручением?
       – Вот у меня копия указа Коллегии, который будет оглашен через, примерно, полчаса. Взгляните. Мне поручено передать вам, что действовать вам не дадут.
       Бастер-Неблин развернул протянутый Джаллоном свиток:
       – Любопытно. Так... Коллегии стало известно, что готовится и будет произведено покушение на королей... невозможно предотвратить..., гм,...кто заявит претензии на власть в Раттанаре, будет обвинён в убийстве королей... со всеми последствиями... принять меры предосторожности, а именно... Адресовано всем подданным Раттанарской Короны и проживающим здесь иностранцам... Подписи. И это будет оглашено?
       – Обязательно.
       – Что же они считают Знамением?
       – Исчезновение королевских портретов со всех соргонских монет. Будет понятно и непосвященным, так мне сказали.
       – Если им так много известно, то почему нас не арестуют?
       – Вас не в чем обвинить: никто из вас к убийству королей не причастен. После оглашения этого документа ваших сторонников поубавится: такой ценой приобретать перемены захотят немногие. Для этого и огласят подобный указ.
       – Вам поручено ещё что-то передать?
       – Этот документ, слова, что действовать вам не дадут. И ещё – они не хотят ненужной крови. Надеются на вашу разумность.
       – Почему же всё-таки послали вас?
       – Потому что я для них наименее ценен. Кроме того, полагаю, чтобы я рассказал вам о Тетуане. Им выгодно, чтобы вы знали своего соперника.
       – А если я с ним объединюсь?
       – Для них это не опасно. А отряды из Бахардена и Кумыра в город не войдут. Предполагаемое убийство королей заставило Тусона принять сторону Короны. Я говорил вам, что вы неосторожны.
       – Что-то подсказывает мне, что мои неприятности – ваших рук дело, Джаллон.
       – Почему моих, а не баронессы Инувик или людей барона Фехера? Может, ещё кто-то привлёк их внимание к вашей особе?
       – Нельзя мне вас отпускать, Джаллон. Да и не хочется.
       – Тогда пенантарское посольство возьмут штурмом: им тоже выгоднее убить вас, чем оставлять в живых. Вы дадите им повод убить вас на законном основании. Разве это не дворцовая стража строится на площади? Взгляните. Сколько времени продержатся пятьдесят солдат против тысячи?
       – Да, это на редкость убедительный аргумент в пользу вашей жизни. Но он здорово подкрепляет мои подозрения. Что ж, идите Джаллон. Идите и помните – я вас подозреваю. И если я прав – я вас найду.

       6.

       Последний ночлег перед Аквиннаром был назначен на постоялом дворе «Голова лося» недалеко от аквиннарской границы. Мелкий снежок, который сыпал весь день, изрядно надоел путникам, и темнеющая у дороги среди белого снега высокая стена частокола вызвала оживление и у солдат, и у лошадей. Ворота были распахнуты, и въехавший во двор первым капитан Паджеро оторопело остановился.
       На месте двухэтажного сруба гостиницы местами ещё дымилась огромная куча головешек, по краям уже присыпанная снежной пудрой.
       Здание трактира, правда, уцелело, но чёрные пропалины на покрытой снегом крыше свидетельствовали, что досталось и ему.
       Обширные конюшни не пострадали, но капитану расхотелось останавливаться здесь на ночь, пусть даже и с частичными удобствами: под крышей трактира могли поместиться все люди отряда, а конюшня для имеющихся лошадей была достаточно просторной.
       Не понравился капитану этот постоялый двор: слишком пуст он был даже для недавнего пожара. Кроме хозяина и прислуги не было больше ни одного живого существа. Собаки, которых всегда полно на постоялых дворах – и своих, и приблудных – и те куда-то подевались.
       Хозяином оказался огромный косоглазый урод, который непонятно шепелявил и брызгал при этой слюной. Прислуга же затравлено отводила глаза.
       – Ваше Величество, мне здесь не нравится. Давайте проедем ещё немного – до ближайшего поста скиронской пограничной стражи. Там и заночуем. Это всего час езды.
       – Разве мы здесь не поместимся?
       – Поместимся, но я бы предпочёл для ночлега другое место.
       – Не вижу смысла искать что-нибудь другое. Другой вариант – это ночлег в палатках, которые сначала нужно ставить, потом собирать. Время отдыха сократится, и люди не отдохнут. Да ещё час езды. Нет, капитан, заночуем здесь.
       – Как прикажете, Ваше Величество.
       Паджеро обошёл двор, осмотрел частокол, массивные дубовые ворота, совершенно пустые конюшни («Где же кони постоялого двора?»), выходящие задней стеной на склон засыпанного снегом оврага.
       Спрашивать хозяина ни о чём не хотелось – потом не ототрёшься от слюней. Он поймал одного из слуг:
       – Что здесь, у вас, произошло? Почему так пусто? Где животные, где проезжающие?
Слуга что-то промычал.
       – Громче, я не понял!
       Слуга открыл рот – язык был вырезан.
       – Ну и порядки у вас. Жаль, что мы не в Раттанаре: там я твоего хозяина в миг бы кротким и добрым сделал.
       Он поймал ещё одного слугу и, с силой сжав пальцами щёки, заглянул ему в рот:
       – Проклятье, то же самое. Какой-то бандитский притон. Капралы, ко мне! Значит так, ребята. Смотреть в оба, но не заметно. Пищу готовить самим, и только из наших продуктов. С хозяина и слуг – глаз не спускать. Да, пить тоже только наше – вино из обоза и снег топить для питья лошадям. Из их колодца воду не брать. Ворота закрыть и запереть. На дорогу – скрытые посты в обе стороны. Заступать и сменяться незаметно для косоглазого и его людей. И к частоколу поставить посты. Ох, как мне здесь не нравится.


       ГЛАВА ШЕСТАЯ
       (день девятый)

       I.

       – Должен вам заметить, капитан, что в вашем отряде очень низкая дисциплина, – барон Яктук показал на солдат, игравших в кости, – Им что, делать больше нечего?
       – Барон, скажите, чем я должен занять солдат, свободных от работ по уходу за лошадьми, готовке пищи и не занятых в дозоре? – Паджеро удивлённо посмотрел на Яктука, – Устроить им строевые занятия, учения или тренировочный бой на мечах?
       – Это ваше дело, но будь я на вашем месте, не допустил бы такого падения дисциплины. Я всегда считал, что среди солдат слишком много бабников, игроков и пьяниц.
       – И какой же вы предлагаете выход? – спросил подошедший Морон, – В дворцовую стражу отбирают лучших солдат по всему Раттанару.
       – Если эти лучшие, то каковы же остальные?
       – В любой группе солдат всегда найдётся и пьяница, и игрок, и бабник, – Паджеро недоумённо пожал плечами, – Вы, барон, не знаете этого, так как никогда не служили в армии.
       – В любой группе, говорите, капитан? – это подошёл Инувик, – А если солдат всего один?
       – Значит он и пьяница, и игрок, и бабник, – Паджеро дерзко посмотрел на сановников, – Простите, господа, у меня служба.
       – Каков нахал, – Яктук недовольно посмотрел вслед капитану, – Мы, Яктуки, потому и не служим в армии, чтобы не иметь дела с такими наглецами, – барон вспомнил о сыне, – До сих пор не служили.
       – Капитан всю дорогу нервничает, барон, не повторяйте при нём ваших слов. Я никогда не завидовал людям, обидевшим капитана Паджеро.
       – Вы о чём-то не том говорите, – Лонтир обвёл рукой помещение трактира, в котором разместились все свободные от службы люди, – Как мы все здесь будем спать? Никогда ещё не ночевал в такой тесноте. Ваше Величество, вы тоже собираетесь спать в этом муравейнике?
       – Почему бы и нет! Я ничем не отличаюсь от вас, кроме этой штуки, – Фирсофф показал пальцем на сверкнувшую в свете факелов Корону, – Ничего, разместимся. Плохо, что освещение у них здесь совсем уж никудышнее.
       На стол короля солдаты несли продукты из обоза: копчёности, сало, солёную рыбу. Прикатили бочонок раттанарского крепкого, взятый в Винном по приказу Фирсоффа.
       – Это такой у нас будет ужин? – Демад разочаровано глядел на высыпанные на стол сухари, – Кухня же в этом борделе не сгорела? Да и в кладовой трактира кое-что должно найтись.
       – Приказ капитана Паджеро – ничего не брать на постоялом дворе. Если желаете горячего, господин министр, обождите, пока солдаты сварят кашу.
       – Ладно, солдат, это я так, от усталости. Спасибо и за это. Обойдусь и сухарями с окороком, особенно, если их размочить в сладком вине.
       – Господа, не ворчите. Капитан Паджеро знает, что делает. Я лично сейчас перекушу – и спать. Присоединяйтесь, если не хотите спать голодными. А про это вино я совсем забыл. Вот и отведу душу.
       – Не помню, чтобы я ворчал, Ваше Величество, – Тандер потянулся за рыбой, – Солёная рыба и сладкое вино – какой контраст вкусов! Вы не находите, министр Демад? Вы же гурман!
       – Я пока вино заедаю копчёным окороком, барон. А это другая вкусовая гамма.
       Солдаты получили на ужин те же продукты, только вино было попроще, и степенно жевали в ожидании каши. Вокруг Ахваза по-прежнему толпился народ, всё с тем же неподдельным интересом выслушивая историю про мост.
       Оттуда доносилось:
       – ...а он сказал... краешек парапета... грохот и плеск... и так спокойно говорит: «Был мост»...
       Из другого угла слышался стук костей и звон монет. Иногда прорывался азартный крик разошедшегося игрока и дружное на него шиканье: король, тише, тш-ш-ш.
       Паджеро обошёл посты, проверил лошадей, попробовал кашу из солдатских котлов. Вернувшись в трактир, улыбнулся неугомонному Ахвазу с его бесконечной историей про мост и сел за стол короля.
       – Интересно, что сегодня обсуждают короли, и какие решения приняли? Знать бы мне то, что знают они.
       – Завтра вечером Вы всё узнаете Ваше Величество.
       – Надеюсь, что будет ещё не поздно. Что-то мне, Паджеро, не по себе. Очень не по себе.
       От стола, за которым солдаты бросали кости, донеслись испуганные крики, совершенно не похожие на крики азартных людей, возмущённых нечестной игрой. К столу игроков сбегались солдаты со всего трактира. Кинулся туда и капитан.
       Столпившиеся у стола солдаты были настолько возбуждены, что не сразу расступились перед командиром, пропуская его к игрокам.
       – Что галдите, как перепуганные сороки? – капитан строго прикрикнул на солдат, – Говорите же в чём дело!
       – Монеты, господин капитан...
       – Что монеты? Кто может сказать что-нибудь толковое?
       – Монеты, господин капитан! На них пропали портреты королей, – солдаты показали на горсточку монет, где между раттарскими с портретом Фирсоффа попадались пустые кружки.
       – Каких королевств были монеты, что остались без королей?
       – Всех, кроме Раттанара, господин капитан.
       – Началось! – капитан бросился к Сурату, уверенный, что у королевского казначея должны быть монеты всех королевств Соргона, – Проверьте монеты, Сурат!
       Прекратившие ужин министры и советники уставились на казначея с отчаянием и надеждой: вдруг – ошибка или шутка, хоть и страшно глупая, но шутка.
       – Да, так и есть. Все монеты, кроме раттанарских, пусты, – Сурат побледнел, роясь в своих многочисленных карманах и сумке с медведем-застёжкой, и доставая то раттанарские монеты, то пустые кружки, – Неужто все мертвы?
       – Похоже, обвал моста спас нам жизнь, Ваше Величество. Пойду, удвою посты. Прикажете готовиться к отъезду, Ваше Величество?
       – Посоветуемся и решим, капитан.
       – Знайте, я – за немедленный отъезд. Назад. В Скирону, – Паджеро вышел, позвав с собой ещё с десяток солдат.
       Слышавший его последние слова Лонтир произнёс, нервно грызя ногти:
       – Ваше Величество, я считаю, что нужно возвращаться в Раттанар, – голос барона слегка подрагивал от напряжения, с каким он произносил слова, – А в Аквиннар послать Паджеро: выяснить, что там произошло.
       – Я согласен, что надо возвращаться, но не дальше Скироны, – барон Яктук говорил, положив левую руку на рукоять меча, – Оттуда легче будет организовать помощь, если таковая понадобится, Ваше Величество. Вам это будет проще, чем кому-либо другому.
       – Верно, Ваше Величество, – Тандер, как всегда, держался внушительно, – И необходимо объявить войну – это самый быстрый способ сообщить в Раттанар о происходящем.
       – О происходящем в Раттанаре и так узнают – монеты и у них есть, – Инувик, как дипломат, был осторожен, – А объявлять сейчас войну... Мы напугаем и так перепуганное население королевств. Если же скиронские войска неверно примут объявление войны, наше положение станет угрожающим.
       – Возвращаться в Скирону и там совместно с их Баронским Советом решать, что делать дальше, – Морон совершенно не нервничал, – Разведка в Аквиннар, конечно же, необходима, Ваше Величество.
       – Министр Двора, безусловно, прав, – Сурат прокашлялся, – а войну можно объявить и в Скироне, Ваше Величество.
       – Присоединяюсь к господину казначею, Ваше Величество, – Тараз почесал в затылке, – И разведка, конечно.
       Демад был краток:
       – Возврат и разведка, Ваше Величество.
       – Приятно видеть такое единодушие, господа советники и министры. Мнение капитана Паджеро вы уже знаете. Готовьтесь к отъезду, господа.
       Солдаты, внимательно слушавшие совещание придворных, кинулись к выходу – собираться в дорогу. Трактир опустел.

       2.

       Раттанар превратился в один военный лагерь.
       Сразу же по исчезновении портретов королей (с монет одиннадцати королевств) закрылись тяжёлые городские ворота. Все улицы были перегорожены рогатками, и у заграждений выставлены посты квартальной охраны. Ни проехать, ни пройти по городу не мог никто, не имеющий специального пропуска, а пропуска почти никому не выдавали. Людей, попавших до перекрытия улиц в чужие районы, где их никто не знал, доставляли по домам солдаты дворцовой стражи и рот Тусона. Всем остальным вооружённым формированиям запрещалось покидать казармы и баронские особняки.
       Вустер носился по Раттанару, проверяя посты квартальной охраны, его сопровождали два десятка всадников, набранных из завсегдатаев «Костра ветерана» во главе с самим Ларнаком, который ловко сидел на лошади, выставив вперёд свою деревяшку.
       – Хорошая мы с тобой пара: один безрукий, другой безногий. Оба – бойцы хоть куда, – посмеивался Вустер, – Смотри, доездишься – растащат твой трактир, потом и места не найдёшь.
       – У меня там размещён надёжный резерв, капитан. Если что – всегда помогут.
       – Они и сейчас тебе помогают: пьют – надрываются. Небось, погреба уже пустые.
       – Для своих мне не жалко, капитан, лишь бы чужие не сунулись – тогда, точно, всё разнесут, – и Ларнак начинал хохотать, и Вустер его охотно поддерживал...

       Лейтенант Яктук выслушал Тусона, скрипя зубами и еле сдерживаясь:
       – Значит, они знали, что не вернутся?
       – Наверняка – нет! Предполагали – да!
       – Зачем же они поехали?
       – Долг службы, долг чести. Желание знать точно, желание предотвратить. От их приезда на Совет могла зависеть судьба остальных одиннадцати королей. От их отъезда из Раттанара могла зависеть наша подготовка ответных мер. Мы ведь только сегодня поняли суть происходящего, но так и не узнали – кто за этим стоит.
       – У вас есть список замешанных в заговор?
       – Есть. Но ваша задача, лейтенант, наблюдать за порядком, а не карать виновных. Мы ещё не знаем степени вины каждого. Несите службу и не делайте глупостей. Утешать вас не буду – вы не маленький ребёнок. Будем молиться и надеяться, но не в ущерб службе.
       Табун лошадей в пятьдесят голов прибыл из имения Яктуков сегодня утром, и сейчас рота Водяного имела две сотни всадников. Конные патрули были высланы по восточной дороге в сторону Бахардена – наблюдать, не идут ли основные силы мятежников.
       Сам Яктук сидел в штабе, положив на стол перед собой раттанарскую монету. Он, принимая донесения и отдавая приказы, время от времени поглядывая на неё, и тихо бормотал: «Только бы ничего не случилось, только бы ничего не случилось...».
       Сержант Хобарт, расслышав, не удержался:
       – Вы, господин лейтенант, самый верноподданный среди раттанарских офицеров.
       – Короля сопровождают мой отец и дед Сальвы, сержант. Если вы ещё раз попробуете сострить по этому поводу – я вас изобью.
       – Простите, господин лейтенант, я не знал..., – толстяк в смущении вышел за дверь и наорал на первого же подвернувшегося солдата...

       Лейтенант Илорин занялся постройкой крепости вокруг дворца. Солдаты дворцовой стражи нарезали из слежавшегося снега кирпичи, переложили их досками и обильно полили водой. Ледяная стена выросла внутри дворцового комплекса в сорока шагах от решётчатой ограды. Наружную часть стены поливали до зеркального блеска.
       Затем Илорин обошёл помещения дворца и позакрывал все лишние, с его точки зрения, двери. Ключи передал сержанту Клонмелу:
       – Каждый час обходить и проверять, что они закрыты.
       Вдвоём с сержантом они наметили места для постройки баррикад в коридорах дворца, прикинули время на их постройку – успеют ли после нападения на дворец, или нет. Решили, что успеют, и мебель пока оставили на своих местах.
       К королевским покоям лейтенант выставил усиленную охрану из самых добросовестных солдат, придворных разогнал по комнатам и запретил без дела шататься по дворцу.
       Тусон, приехавший посмотреть, как молодой командир дворцовой стражи организовал защиту дворца, только головой покачал в удивлении:
       «Ну и наворочал лейтенант. Всего за какой-нибудь час – крепость! И из чего!»

       3.

       Магда сидела в библиотеке на любимом месте мужа и полными слёз глазами глядела на рассыпанные по столу пустые кружки и раттанарские монеты:
       – О боги, все, какие вы есть! Спасите мужа моего от беды, – шептали её губы, – Защитите его и помогите ему: дайте приют, если он в нём нуждается, дайте силу, если ему не хватит своей. Спасите и защитите сына моего приёмного, раз уж не дали родных. И если так нужна вам чья-нибудь жизнь, возьмите мою – жизнь никчемной старухи, безродной и потому чужой в этом дворце. За Фирсоффа молю вас и за Паджеро. Пусть я дождусь их, пусть они вернутся, пусть избегнут участи остальных королей...
       Губы шептали эти слова снова и снова. Магда не слышала суетящихся вокруг фрейлин и ничего не видела. Только монеты с портретом мужа, только молитва, бесконечная и безнадежная:
       – О боги, все, какие вы есть...
       Между книжными стеллажами, на плече у Огасты, беззвучно плакала Сальва.

       4.

       – Господин капитан, лошади отравлены, – Ахваз стоял навытяжку с таким виноватым видом, словно это он их отравил, – У нас нет больше лошадей.
       – Опоздали! – Фирсофф подошёл незаметно и всё слышал, – Ловушка захлопнулась! Мост – это был знак свыше, нам не следовало ехать дальше.
       – Найти косоглазого и всех его безъязыких! – Паджеро рассвирепел, чувствуя то же, что и Ахваз – вину за недосмотр, – Я их на куски, своими руками...
       – Господин капитан, Ваше Величество, – от волнения солдат перепутал порядок доклада, – хозяин постоялого двора сбежал вместе со слугами – там, в углу, хорошо замаскированная калитка...
       – Они сбежали, капитан, пока мы рассматривали монеты, – король был спокоен, – Ещё не всё потеряно, Паджеро. Сколько до аквиннарской границы? Час езды? Надо послать лучших разведчиков на пост пограничной стражи. Надеюсь, командир стражей не потерял голову от страха и придёт нам на помощь. А мы будем держаться, сколько сможем. И пусть идут лесом – дорога может быть перекрыта.
       – Ахваз! Ахваз! Ах, да, ты здесь. Слышал слова Его Величества?
       – Так точно, господин капитан!
       – Возьми, кого считаешь нужным и – вперёд! Если дойдёшь, считай себя капралом.
       – Берите выше, капитан. Если Ахваз сумеет привести помощь, мы подумаем над сержантскими нашивками. Не так ли, капитан? – король ободряюще похлопал по плечу растерявшегося солдата, – Да, пожалуй, это стоит сержантского чина.
       Ахваз отобрал четырёх солдат, и они, закутавшись в нарезанные из белых скатертей балахоны, скрылись за частоколом.
       Подошли Бальсар и Баямо:
       – Я посмотрел лошадей: их отравили сеном, – сказал маг-лекарь, – Подмешали в сено какой-то дурман или яд – мне он незнаком. Поэтому и были конюшни пусты. Своих лошадей они кормили во дворе – помните, весь двор был затрушен сеном, когда мы приехали?
       – Я не обратил внимания – следы пожара отвлекли от таких деталей. Вы были правы, капитан, здесь не следовало останавливаться на ночлег.
       – Я должен был настоять на своём, Ваше Величество.
       – Как ведут себя господа министры и советники? – спросил король у подошедшего Морона, – Или в трактире ещё не известно?
       – Разве такое скроешь? Лонтир бьётся в истерике, утратив остатки высокомерия. Демад воспользовался методом капитана и укрепляет его дух раттанарским крепким. Остальные – кто как: Яктук выгребает из своего возка неимоверную гору железа – как только это всё туда вместилось? Остальные ждут указаний Вашего Величества.
       – И министр Тандер ждёт?
       – Тандер закладывает окна трактира столами и скамейками. Не один, с солдатами, конечно. Можно сказать, что мы ко всему готовы, Ваше Величество.
       – Невесёлый у вас получается отпуск от дворцовых интриг, господин Морон. Ох, и невесёлый.

       5.

       Посланник Брашер объединил свои переживания с волнениями министра Астара и его зятя Дамана.
       – Сейчас вся надежда, что ваш король успеет вернуться в Скирону. Здесь его поддержим мы с моим зятем – а это уже сила. Почти полторы тысячи мечей дворцовой стражи. Вы видели, что творится в городе?
       – Видел, Астар. Я еле пробрался во дворец, имея полсотни солдат. Люди испуганы, и на каждом углу – проповедники Разрушителя. Городская стража в растерянности. Город больше никому не принадлежит – ни порядка, ни дисциплины, ни власти. Вы не пробовали связаться с Баронским Советом? Порядок в городе – это их задача.
       – Пробовал. Мне ответили, что когда выберут преемника королю Шиллуку, я получу соответствующие указания.
       – Получается, что тот, кто заварил всю эту кашу, ещё не готов захватить столицу?
       – Похоже, что так, Даман. И причина может быть только одна – король Фирсофф. Они понимают, что должны его остановить.
       – А вы уверены, Брашер, что он едет сейчас в Скирону?
       – Очень хочется в это верить. Смерть королей застала Его Величество на аквиннарской границе. Самое верное решение – удалиться от Аквиннара как можно дальше. Надеюсь, что ваши пограничники ему помогут.
       – Если они не замешаны во всей этой истории, то – да.
       – Что вы намерены делать, министр?
       – То, что мне остаётся – ждать. Одно я знаю точно – во дворец я пущу только законного короля. Пока я жив – ни один самозванец порога дворца не переступит.
       – Я придерживаюсь того же мнения, – сказал Даман, – Мы будем стоять до последнего. Вам, барон Брашер, лучше держаться от дворца подальше.
       – У меня есть разрешение Его Величества в случае необходимости поддержать сторону Короны. Поэтому я приехал со всеми своими людьми. Моё посольство – пусто. Можете располагать мной и моими людьми по своему усмотрению, Астар. Вот вам моя рука. До последнего и я стоять умею.

       6.

       От страшной силы удара распахнулись дубовые створки ворот: одна рассыпалась полностью, вторая повисла на нижней петле. В открывшийся проход, бросив бревно тарана, молча ринулась толпа вооружённых людей. Рассмотреть нападавших было трудно – всё освещение постоялого двора состояло из отражённого от снега света звёзд да ещё не погасшего и уже не нужного костра, на котором топили снег – поить лошадей.
       Со стороны дороги запоздало прозвучал свисток тревоги и, захлебнувшись, смолк.
       – Проворонили, раззявы! – Паджеро потянул меч из ножен, – Все-е-е, ко мне-е! – и кинулся между нападавшими и Фирсоффом.
       Его опередили стоявшие ближе к воротам Инувик, Морон и Сурат. Безоружный казначей, широко расставив руки, словно стараясь остановить нападавших только их движением, шагнул навстречу своей смерти, и его безголовое тело упало под ноги надвигавшейся толпы.
       Инувик яростно отбивался, отступая под натиском нескольких противников. Рядом, даже в бою не утратив гибкости своих движений, мелькая кружевами, рубился Морон.
       Сбежались солдаты, оттеснив короля за свои спины. Из распахнутых дверей трактира поспешили Тандер, Яктук и Тараз.
       В горячке боя Паджеро с удивлением увидел рядом с собой Фирсоффа. Король раз за разом взмахивал своим, гномьей работы, мечом, и при каждом взмахе брызгали кровью лысые головы нападавших.
       «Да, ведь, они без шлемов, и головы у всех обриты, – вдруг понял Паджеро, – Все до одного без шлемов, и даже шапок нет!»
       Фирсофф медленно продвигался вперёд, прорубаясь сквозь встречный поток, и, вместе с ним, прикрывая его, двигались вперёд дворцовые стражи.
       – Нажми, ребята, – Паджеро старался опередить короля и загородить его собой, – Нажми, наша берёт!
       Противников, действительно становилось всё меньше. Слабел и их нажим. Но они не бежали. Они падали под ударами раттанарских мечей, унося с собой жизни то одного, то другого стража, но – не бежали.
       Потом они просто кончились. Весь двор был усеян телами, за частоколом – никого, пусто.
Паджеро приказал тащить возки, сани, бочки – строить баррикаду, загораживая въезд с разбитыми воротами.
       Загородившись, принесли факелы, стали подбирать раненых и относить их в трактир.
Подняли изрубленного Инувика. Он был ещё жив и всё искал глазами Паджеро, пока его несли, и, наконец, нашёл:
       – Капитан, капитан! – и, когда Паджеро подошёл, – Лила, Довер...
       – Не волнуйся, барон, – капитан легонько нажал ему на руку, – я всё понял.
       В груде тел отыскали Морона: кружева и ленты изорванными лохмотьями закрывали его разрубленное лицо. Морона положили в общий ряд убитых: павших раттанарцев складывали под стеной трактира.
       Ряд был длинный – в нём лежала почти половина и так небольшого отряда. Раненых, которые не могли самостоятельно двигаться, было немного – около десяти человек, но изранены были почти все.
       – Ваше Величество, я настаиваю, чтобы Вы надели кольчугу, – Паджеро взывал к благоразумию короля, – Вы не имеете права рисковать ни собой, ни Короной.
       – Вы, капитан, не имеете права так разговаривать с королём. Одевать мне кольчугу или нет – я и сам решить в состоянии. Ваша задача сейчас состоит совсем в другом, – и, вдруг переменив тон, – Мальчик мой, чтобы не были напрасными все наши смерти, ты должен думать не о том, как защитить мою жизнь, а о том, как дать возможность уйти отсюда Гонцу. Только тогда вся наша поездка обретёт смысл. Помнишь, что я говорил тебе в библиотеке? Нужен новый король. Помни, ты не имеешь права умереть, пока Гонец не будет в безопасности, – Фирсофф говорил устало, и в его голосе Паджеро с удивлением улавливал нотки, нет, не страха, а неуверенности и безнадежности.
       Они ходили, при свете факела рассматривая своих врагов. Трупы лысых были одеты в лохмотья, и от них сильно несло тяжёлым духом давно немытых тел. Сами же тела были какими-то высушенными, истощёнными.
       – Странные у нас враги. Оборванцы и одеты, во что попало. Я узнаю то обноски формы скиронской армии, то – ливреи баронских лакеев. А этот, вообще, в обрывках сутаны, – Фирсофф ногой перевернул на спину одного из убитых, – Так и есть, служитель Лешего – видишь, цепь служителя на шее? Головы у всех обриты. Нет, не обриты – они просто лысые: на черепе ни пушка, ни щетины. И дрались они странно, как-то слишком одинаково. И, главное, молча.
       – И ни один не убежал, не ушёл, не спрятался среди мёртвых, чтобы спастись. Среди них даже раненых нет – падали только мёртвыми, – Паджеро был удивлён не меньше короля, – Интересно, кто они?
       – Я думаю, пропавшие люди. Как те, что пропали у нас, в Раттанаре.
       Возбуждённый Яктук пересчитывал врагов.
       – Двести! – закричал он, – Я насчитал их двести!
       – И чему вы радуетесь, барон? – в голосе Тандера звенела злость, – Подсчитайте лучше, сколько осталось нас. Может, тогда вы реально посмотрите на наше положение.
       – Вы считаете, что атака повторится?
       – Безусловно, повторится. Эти смертники сократили нас наполовину. Нас на ещё одну такую атаку и осталось.
       Инувик потерял сознание и лежал, бледный и окровавленный. Бред срывал с губ его звуки, непонятные и бессмысленные.
       Рядом рыдал Лонтир:
       – Я не солдат... не солдат... Я не должен... меня... отпустить...
       – Барон, возьмите себя в руки. Вы же всю дорогу вели себя достойно вашего титула, – Демад утешал его, как ребёнка, – Неудобно перед солдатами – ещё решат, что вы – трус.
       – Я – кто? – советник, наконец, опомнился. Только редкие всхлипы ещё рвались из его горла, – Я не трус, господа. Просто я не умею быть храбрым. Безоружному тяжело ждать подобной смерти. Но я – не трус!
       Бальсар помогал Баямо с ранеными.
       Лечили пока только лёгких – восстанавливали боеспособность, кому могли. Тяжёлые, кто был в сознании, не роптали: от стойкости их товарищей зависела жизнь всех.
       Над лесом, за дорогой, приподнялась луна, осветив постоялый двор, разбитые створки ворот, баррикаду из возков и бочек, длинный ряд убитых солдат Раттанара у стены трактира, разбросанные по двору трупы лысых оборванцев. И, живых, немногих, собравшихся за баррикадой вокруг короля Фирсоффа.
       Фирсофф поднялся на крышу возка – осмотреться. Стоящий внизу Паджеро видел, как он глянул влево, потом перед собой и, с выражением удивления на лице, стал разворачиваться вправо. Губы короля шевельнулись, начиная говорить, но слов капитан не услышал: оттуда, куда поворачивался Фирсофф, прилетела стрела, с чавкающим звуком войдя королю в грудь. За ней – ещё одна.
       Старый король пошатнулся, осел в коленях и повалился на руки стоявших внизу солдат.
       – ...спа... сит-те... Коро... ну..., – прохрипел он, захлёбываясь хлынувшей изо рта кровью, и, закатив глаза, мёртво обвис на руках стражей.
       Сверкнув в лунном свете хрусталём и драгоценными камнями, из его головы выделилась Корона и мягко шлёпнулась в окровавленный снег.
       Паджеро склонился над Фирсоффом – закрыл ему глаза и поцеловал в лоб. Обломав торчащие из груди короля стрелы, он сложил ему руки, подсунув под кисти со сплющенными тяжёлой работой пальцами последний мастерок старого каменщика Фирсоффа – гномьей работы меч, на котором не оставалось зазубрин. Затем накрыл его солдатским плащом.
       Подошедший Бальсар наклонился и поднял Корону из лужи крови – ему показалось, что этой красоте не место на кровавом снегу.
       – Теперь ты – Гонец, маг. Уходи конюшнями и через овраг – там ещё лунная тень, может, проскочишь. Наш же путь кончается здесь. Прощай, Бальсар.
       Маг огляделся: никто не двинулся, чтобы ему помочь, никто не шевельнулся, чтобы идти с ним. Тогда он наклонился, стянул через левую руку с безголового, почему-то не убранного в общий ряд, тела Сурата его большую денежную сумку с пряжкой-медведем, открыл её и опустил туда Корону.
       Забросив за спину дорожный мешок и посох – на перевязи, Бальсар взял в одну руку сумку с Короной, другой – поднял меч убитого солдата, и побежал к конюшням.
       – Прощай, Гонец, – повторил ему вслед Паджеро, – Эй, солдаты, кто ещё жив, ко-о мне-е!

       7.

       Спотыкаясь в темноте о туши отравленных лошадей, маг пробирался к задней, выходящей на овраг, стене. Кажется, здесь. Точно, здесь.
       Бальсар обе руки положил на брёвна и слегка надавил. Между пальцами мелькали голубые искорки и исчезали, впиваясь в сосновую древесину. Дерево крошилось и опилками ссыпалось к ногам Бальсара.
       «Жаль, не камень, было бы легче, – подумал он, – Камень я бы враз разметал».
       Когда образовалась дыра, достаточная, чтобы пролезть, маг, подхватив сумку и меч, соскользнул в овраг.
       Пола мантии сразу зацепилась за что-то. Раскидав снег, Бальсар обнаружил окаменевшую от мороза человеческую руку с аккуратно обстриженными ногтями.
       «Вот они где, постояльцы. Присыпало утренним снежком – и не видно. Знать бы раньше...»
       Проваливаясь в снег, местами по пояс, он побежал по оврагу вглубь леса, стараясь не выходить из лунной тени. За его спиной, на постоялом дворе, снова зазвенело железо: лысые возобновили атаку.
       «Я не попрощался с ними! Оставил умирать – и не попрощался! Что это – моё равнодушие или целеустремлённость избранного в Гонцы? Думаю, вроде бы, самостоятельно. И бегу самостоятельно. Или убегаю? Но Корону надо спасать – она последняя. Прощайте, друзья! Извините, что не остался, и что не простился...»

       8.

       Лысые возобновили атаку.
       Так же молча и неистово волна лысых накатила с трёх сторон – они лезли и через баррикаду, и через частокол.
       В этот раз за ними шли лучники – стрелы летали по постоялому двору, находя раттанарцев и жаля их до смерти.
       Упал Тандер со стрелой в глазу. Упал Тараз, получивший по стреле и в грудь, и в спину.
Хмельной в упоении боем, Яктук крикнул Паджеро:
       – Я могу не хуже тебя! – и, услышав в ответ:
       – Ты отличный солдат, барон, – упал на снег, ещё счастливый, но уже мёртвый – стрела клюнула его в висок, открытый свалившимся шлемом.
       Из трактира вышел Демад с охотничьим луком в руках и легко, не целясь, бил без промаха по вражеским лучникам на частоколе, без труда отыскивая их своими выпуклыми глазами.
       Лонтир, запыхавшийся и всё ещё дрожащий от нервного напряжения, подносил ему стрелы, выдёргивая их из тел мёртвых раттанарцев. Ничего, они свои, не обидятся,
       Вместе их накрыла волна лысых, вместе они и остались лежать – барон и мужик – обнявшись, как родные братья – когда волна эта схлынула, разбившись о каменную твёрдость дворцовых стражей, собравшихся вокруг мёртвого короля.
       Больше враги не атаковали – забросали стрелами, от которых не было ни защиты, ни спасения.
       Паджеро упал последним, накрыв собою Фирсоффа, словно и после смерти оберегал мёртвого короля, хотя и не уберёг его – живого.
       Побоище кончилось, и теперь всё казалось нереальным в холодном свете луны: и мёртвые тела, и залитый кровью снег, и странное войско лысых, строившееся и уходившее с постоялого двора, равнодушное к добыче и своим павшим товарищам.
       Лучники, негромко переговариваясь, что-то всё искали среди мёртвых тел. В трактире они кинулись, было, добивать раненых, но дорогу им преградил Баямо.
       Лучник с сержантскими нашивками стукнул мага рукоятью меча, до крови рассадив ему кожу на лбу. Остальные, заметив это, тут же выскочили в страхе во двор: тому, кто навредит лекарю, дорога одна – неминуемая смерть.
       Наконец, кто-то обнаружил дыру в задней стене конюшни и следы Бальсара, ведущие в лес. Плюясь и ругаясь, лучники спустились в овраг.
       В погоню.

       9.

       Над дворцовым комплексом раттанарских королей разносился дикий вой:
       – А-а-а...
       Он держался на одной ноте, ровный, без вариаций и изменений тона.
       – А-а-а...
       Этот вой разрывал сердца и уши.
       – А-а-а...
       Вой заполнял пустые коридоры дворца и, усиленный эхом, вырывался на улицу:
       – А-а-а...
       Начинался вой в библиотеке:
       – А-а-а...
       Выла худая морщинистая женщина:
       – А-а-а...
       Выла, изливая в этот несправедливый мир свою боль:
       – А-а-а...
       Выла, потому что кроме боли в ней ничего не осталось:
       – А-а-а...
       Выла, потому что этому:
       – А-а-а... – было тесно в пустой оболочке женщины.
       – А-а-а... – неслось над дворцом.
       – А-а-а... – неслось над Раттанаром.
       Казалось, надо всем Соргоном неслось:
       – А-а-а...
       И вдруг – смолкло.
       Упала тишина.
       Королева Магда потеряла сознание.


       ГЛАВА СЕДЬМАЯ
       (день девятый)

       1.

       Бальсар бежал, проваливаясь в глубокий снег, и потому высоко задирались его длинные худые ноги в стоптанных сапогах, и в разрезах мантии, шитой для верховой езды, мелькали ярко-жёлтого цвета, хорошо видные даже ночью, штаны последней раттанарской моды.
       Шансов убежать почти не было – не в его возрасте носиться по заснеженному лесу наперегонки с молодыми лучниками, да ещё груженным, как вьючный мул: за спиной – дорожный мешок мага и посох, который цепляется за всё, что может, через плечо – сумка с Короной, и меч – в правой руке.
       Эх, если бы не Корона, он давно бы сдался – не было ни сил, ни дыхания.
       Эх, если бы не Корона...
       ...Бежать надо, бежать...
       ...Бежать... И бросить ничего нельзя...
       Мешок и посох – он не расставался с ними лет шестьдесят, с тех пор, как окончил школу магов. Они давно стали неотъемлемой его частью, в них был весь смысл его жизни и работы. Лишиться их – большего позора он и представить себе не мог.
       ...Шаг сюда, шаг туда, ещё шаг, ещё...
       Бросить меч – а чем драться, когда догонят? А, ведь, догонят-таки.
       Эх, если бы не Корона...
       Хоть он и не воин, но отдать Корону без боя он не сможет, да и Корона не позволит. Он сейчас – Гонец! Его долг – сохранить Корону и доставить её новому королю. И пока этого не случится, он не принадлежит себе. Таково свойство Корон Алана.
       Эх, если бы не Корона...
       ...Бежать, бежать, бежать...
       Хорошо, что ночь.
       Хорошо, что лес.
       Ночью в лесу не так-то легко попасть в него из лука.
       Но...
       Слишком светлая ночь...
       Слишком яркая луна...
       Время от времени, где-то далеко за спиной, щёлкает тетива лука, и спина Бальсара болезненно ёжится от страха, не защищенная ни панцирем, ни кольчугой.
       Что же это творится в Соргоне? Что происходит?
       ...Бежать... бежать... бежать, старик, бежать...
       Лес внезапно раздался, открыв поляну, костёр и встревоженного гнома с боевой секирой в руках.
       – ...беги... убьют..., – просипел Бальсар, проносясь мимо.
       Сзади снова щёлкнула тетива, и стрела, чиркнув по левому (подумалось, хорошо, что по левому) предплечью мага, воткнулась в сосну на другом краю поляны. Вторая стрела стукнула гнома в грудь и, звякнув кольчугой, упала в костёр.
       Гном больше не раздумывал: подхватив свой ранец, кинулся за магом.
       Едва он скрылся за деревьями, на поляну высыпали преследователи – человек десять запыхавшихся солдат.
       – Ну и бегает дед, – простонал один из них, – никак не догнать.
       – Хочешь жить – догонишь! – выдавил солдат с сержантскими нашивками, тот, что бил Баямо, – Вперёд, ребята, вперёд!

       2.

       Верховная жрица Апсала решила ехать во дворец. Едва пропал с раттанарских монет портрет Фирсоффа, она засуетилась, засобиралась.
       С площади перед Храмом позвали старшего патруля из роты Матушки: капитан Ланс сдержал обещание и выслал патруль к Храму – и провели его в покои Верховной жрицы.
       – Я не очень хорошо разбираюсь в ваших нашивках. Вы, кажется, капрал?
       – Так точно, госпожа Верховная жрица! Капрал Земун!
       – Не так громко, капрал, оглушил. Мне срочно нужно попасть во дворец. Без сопровождения ваших солдат это будет слишком долго. Может ли капитан Ланс дать мне сопровождение до дворца?
       – У нас в роте нет лошадей, а пешком будет...
       – Я подумала об этом. Передайте капитану, что все лошади храмовой конюшни, годные под седло, в его распоряжении. Капрал, у меня мало времени. Речь идёт о жизни королевы.
       Капрал оказался человеком понятливым: пока седлали лошадей, он вызвал капитана Ланса и ещё с десяток солдат.
       – Госпожа Верховная жрица, сколько лошадей вы можете передать роте?
       – Я же сказала – всех, пригодных под седло. Сёдла, сколько есть, возьмите у экономки Храма – я распорядилась. Кто будет меня сопровождать?
       – Капрал Земун и пятеро солдат. Не волнуйтесь, этого вполне достаточно.
       – Я волнуюсь только о потерянном времени, капитан. Я давно готова. А ваши люди?
       – Садитесь скорей, госпожа, – капрал был уже верхом, – Едем!
       Белый возок жрицы понёсся к дворцу почти без задержек.
       Впереди, намного опередив Апсалу, мчался Земун, крича во весь, далеко не тихий, голос:
       – Дорогу Верховной жрице! Верховная жрица Апсала – к королеве! Раздвигай рогатки, не задерживай! Разве не знаешь, что тот, кто плохо отнесётся к жрице Матушки, навсегда останется импотентом? Кто здесь не боится бессилия? Ты? Нет? Тогда раздвигай рогатки!
       Под его крик:
       – Верховная жрица Апсала – к Её Величеству! – санный возок влетел в раскрытые Клонмелом ворота дворцовой ограды и между высоких башен ледяной крепости скользнул к крыльцу. По лестнице уже сбегал Илорин, встретивший Апсалу неожиданными для неё словами:
       – Наконец-то. Скорее, госпожа. Прошу вас, скорее.
       Пока бежали дворцовыми коридорами, жрица выяснила, что лейтенант разослал солдат за всеми ближайшими лекарями. Послал и за ней, Апсалой.
       – Кто-то из них уже здесь?
       – Вы первая, госпожа. Как вы так быстро – от Южных ворот?
       Вот и королевские покои.
       Магда лежала в кровати, бледная и безжизненная. Остекленевшие глаза были направлены в потолок и в них, как в зеркале, отражался свет настенных светильников.
       – Выйдите все. Я сказала – все, – Апсала выставила из комнаты и фрейлин, и Илорина, и только что подбежавших сержанта Клонмела и лекаря, прибывшего на зов лейтенанта. Убедившись, что никого не осталось, она наклонилась к уху Магды:
       – Ваше Величество, Вы не имеете права впадать в отчаяние. Вы погибнете не сами. Вы убьёте своего сына. Вы беременны, Ваше Величество. Слышите? Бе-ре-мен-ны, – последнее слово жрица произнесла медленно, по слогам, чтобы королеве легче было уцепиться за смысл сказанного. И снова повторила:
       – Бе-ре-мен-ны.
       Вздрогнули, затрепетали ноздри. Дыхание стало глубже: поднялась на вдохе и опустилась на выдохе прикрытая одеялом грудь Магды. Шевельнулись губы в неслышном вопросе:
       – Ч-что?
       – Бе-ре-мен-ны, – снова повторила Апсала. Всё так же на ухо, не повышая голоса.
       Глаза королевы перестали отражать свет, в них проснулась, зашевелилась мысль. Слабый голос повторил:
       – Что?
       – Бе-ре-мен-ны. Я поняла это на балу, когда взяла Вас за руку, Ваше Величество.
       – Но я – старуха! Мне восемьдесят пять! Это невозможно, жрица!
       – Это правда, Ваше Величество. Матушка наградила Вас за долгие годы страданий и постаралась смягчить Вашу утрату.
       – Значит, смерть Фирсоффа была определена? Но – почему?
       – У каждого своё назначение в жизни, свой долг, своя дорога. Человеку важно её найти, и потом – шагать по ней, не оступаясь. Король Фирсофф прошёл и не оступился.
       – Если бы он знал!..
       – Ему было бы труднее.
       – Подумать только – у меня будет свой ребёнок, – Магда счастливо улыбнулась и снова потеряла сознание: большая радость столкнулась с большим горем.
       Но этот обморок был уже не опасен: дыхание королевы было ровным, щёки порозовели. Апсала взяла Магду за руку левой рукой, правую положила королеве на лоб:
       – Ваш обморок, Ваше Величество, я переведу в крепкий освежающий сон. Вы проснётесь бодрая, полная сил. Спите, Ваше Величество, спите.

       3.

       Свежий гном не без труда догнал загнанного мага:
       – Рад видеть тебя, маг! Что происходит? – прокричал он ему в спину.
       Казалось, прошла вечность, пока Бальсар смог выдохнуть:
       – ...Рад... видеть... тебя... гном... Я... Гонец...
       – А эти-то кто? Те, что сзади?
       – ...убийцы... короля...
       – Какого?
       – ...последнего...
       Этого ответа гном не понял, но замолчал, чтобы не мешать дыханию.
       Вскоре почва стала повышаться, слой снега истончился, затем и вовсе исчез, обнажив мёрзлую, звенящую под ногами, землю на склоне горы. Деревья застенчиво остановились у её подножия, открывая беглецов для метких стрел.
       Маг устало прислонился к последней сосне на краю леса:
       - ...всё... конец... не уйдём...
       Гном сбросил ранец и оглянулся на лес – среди деревьев мелькали тени преследователей. Оттуда не стреляли: то ли стрелы кончились, то ли мешало сбитое погоней дыхание, то ли считали, что численный перевес обеспечит лёгкую победу и без стрельбы.
       – Гном, ты можешь уйти, – отдышавшись, прокричал сержант, – Ты нам не нужен.
       – Столько бежать – и вдруг уйти?! – гном расхохотался, – Уйти, бросив раненого старика? Ты шутишь, солдат!
       – Тем хуже для тебя! Ты свой выбор сделал! Вперёд, ребята, вперёд! Стреляйте, у кого остались стрелы!
       – У меня – нет!
       – У меня – тоже!
       – И у меня, и у меня, – зашелестело по лесу.
       Вытянув меч, сержант кинулся к гному. Остальные бросились за ним.
       Гном половчее перехватил рукоять топора и весело подмигнул магу:
       – Вот и испробую свой топор!
       Бальсар сбросил мешок и посох на ранец гнома и стал рядом с ним, передвинув сумку с Короной за спину.
       Когда солдатам до них оставалось не более двух шагов, гном, вращая топором, шагнул лучникам навстречу и тотчас отступил назад.
       Солдаты остановились в растерянности, увидев, что двое, вырвавшихся вперёд, лежат у них под ногами, рассеченные топором гнома.
       Сержант, ругаясь, толкал остальных в спины, посылая в новую атаку.
       Гном снова шагнул вперёд и дотянулся топором до сержанта.
       И эта атака сорвалась. Солдаты попрятались за деревьями, ожидая подкреплений и нового командира.
       – Зря сержант ударил лекаря, – обронил кто-то.
       Гном довольно улыбнулся в густую бороду:
       – Эй, маг! Оглядись – может, пещера какая есть. Тогда мы ещё повоюем.

       4.

       – Лейтенант, прикажите приготовить мне комнату рядом с покоями Её Величества. Я поживу несколько дней во дворце. И запомните: чтобы не случилось с королевой, никого из лекарей к ней не звать. Только – меня. Вы поняли, лейтенант? Только меня! Вы, господа лекари, расходитесь по домам. Здесь вашего вмешательства больше не требуется. По домам, господа, по домам. Скоро у вас будет много работы – раненых лечить. Идите, готовьтесь.
       – Вы предполагаете, что будут беспорядки, госпожа Верховная жрица?
       – Предполагаю? Вовсе нет, господа. Я знаю, что идёт большая война. К сожалению, её не предотвратить. Вы хотели что-то спросить, лейтенант?
       – Да, госпожа Верховная жрица. Если вам открыто будущее, то скажите, какое оно у нас, у Раттанара? Что нам делать?
       – Мне не открыто будущее, лейтенант. Просто я умею думать и наблюдать. Король Фирсофф погиб не вместе с другими королями, и перед смертью знал, что все остальные мертвы. Он должен был принять меры для сохранения Короны. Ваше будущее, лейтенант, как и будущее Раттанара, а, может, и всего Соргона, в руках нового раттанарского короля. Ждите его прихода – он скажет вам, что делать.
       – Вы думаете – он придёт?
       – Не будьте ребёнком, лейтенант! Вы же солдат! Служить Короне – ваш долг! Вот и служите. И не волнуйтесь – без короля не останетесь.
       Слова Апсалы о новом короле покинули стены дворца и понеслись по городу от одного поста до другого, от одного человека – к другому. В каждом доме Раттанара встревоженные неизвестным будущим люди поднимали поникшие головы, возрождённые новой надеждой: они не одни, помощь идёт, помощь будет.

       5.

       Бальсар с трудом втащил упирающегося гнома вглубь пещеры: только что, в узкой щели перед входом, гном уложил ещё троих, отбив очередную атаку. Он раззадорился и не желал прекращать битву.
       – Пусти! Пусти, я тебе говорю!
       – Стой за моей спиной и не мешай, – маг упёрся в пол пещеры посохом, повернувшись лицом ко входу, – Не лезь, гном.
       От посоха по стенам пещеры поползли изломанные синие линии, словно медленные молнии, направленные своим острием на входное отверстие. Там, где проползала такая молния, камень трескался, с потолка входного коридора посыпался песок, затем мелкий щебень. Затем осел весь коридор.
       Последнее, что разглядел гном из-за спины Бальсара – отпрянувших от осыпающегося входа в пещеру лучников.
       – Зря ты завалил вход, – голос гнома в темноте звучал зловеще, – Отсюда мы уже точно не выберемся.
       – Они скоро все соберутся под горой и, хоть ты отлично бьёшься, против них всех не выстоишь.
       Маг порылся в своём мешке, нащупал небольшую коробочку и, вынув, открыл её. Пещера осветилась: в коробочке, обложенный зеркалами, лежал небольшой светящийся кристалл.
       – Магический свет? Нам бы такой в пещерах – удобная вещь.
       – Удобная, да не практичная для пещер. Кристалл нужно постоянно подпитывать солнечным светом, иначе он быстро выгорает и гаснет. Для уличных фонарей – там да, там и удобно, и практично. Помоги мне перевязать руку и – поедим.
       – Мой ужин остался у костра. Хорошо, больше ничего не потерял: инструмент, оружие, одежда – всё цело, – гном достал из ранца полотняную рубаху и оборвал оба рукава. Разорвав их на длинные полоски, перевязал Бальсару руку и пристроил её на перевязь.
       – Так удобно? Не болит?
       – Спасибо, всё хорошо, – маг достал из мешка хлеб и кусок сушеного мяса, – Вот, всё, что есть, – и протянул их гному, – Жаль, запить нечем.
       – А у меня был целый бурдюк светлого пива, – говорил гном, нарезая хлеб и мясо на рубахе, которую постелил вместо скатерти, – Давай знакомиться: Я – Эрин, сын Орина, из рода кузнецов и воинов, и сам – глава этого рода. А это, – он похлопал рукой по топору, – я сам ковал. Доспехи режет, как масло. Да ты видел...
       – Меня зовут Бальсар, я – маг-зодчий из Раттанара.
       – Тогда расскажи мне, маг–зодчий, во что мы с моим топором впутались?
       Бальсар коротко рассказал Эрину последние события, в которых принимал участие. Эрин присвистнул и покачал головой:
       – Ну и ну! Дела-а! Значит, в сумке – Корона Алана? Можно взглянуть?
       – К ней опасно прикасаться всем, кроме Гонца и нового короля...Ну и вымотался же я! Даже есть – и то сил не осталось...– Бальсар устало закрыл глаза и прислонился к стене пещеры. Вскоре он задремал.
       Эрин медленно жевал мясо, с огорчением вспоминая объёмный бурдюк с пивом, брошенный у костра. Что бежал с Бальсаром – правильно: в живых бы не оставили, но пива было жалко.

       6.

       Эрин не хвастался перед Бальсаром – он, действительно, сам ковал этот топор. Оружие, выкованное Эрином, было столь высокого качества, что Старейшие запретили продавать его людям. Даже среди гномов получить право владеть мечом ли, кинжалом ли, копьём ли работы Эрина было столь высокой честью, что удостаивались её немногие. Выкованные Эрином изделия Старейшие укрывали в тайниках, где хранились все священные вещи гномов.
       После смерти отца, Орина, которого завалило во время обвала шахты, сорокалетний Эрин стал главой в своём роду. Он имел не только золотые руки, но и золотую голову, и сумел воссоздать давно забытое гномами искусство ковки «чешуи» – тонкой металлической рубахи, которую не пробивало ни одно колющее, режущее или рубящее оружие, даже гномьей работы. Сама же рубаха весила не больше полотняной, и толщиной была, словно шёлковая ткань.
       За мастерство и ум Эрин вскоре должен был занять место среди Старейших. И не в какой-нибудь малочисленной городской общине одного из Двенадцати королевств – он должен был стать Старейшим Железной Горы, гномьей столицы и единственного их города. Располагался этот город внутри горы Железной – самой высокой вершины Кольцевых гор, окруживших Аквиннарскую долину.
       Гномы – народ небольшой, пришедший в Соргон совсем недавно – лет триста назад, спасаясь от полного истребления в другом мире.
       Короли Двенадцати королевств разрешили им поселиться среди людей, но земли для поселения не выделили, чтобы мастеровитый, талантливый народ не обособился и не стал сильнее людей.
       Гномов расселили городскими общинами по всем королевствам, и только Хранители Аквиннара с сочувствием смотрели на это принудительное расселение. Они не препятствовали ни возникновению на их землях гномьего города, ни его росту, что давало гномам надежду на возрождение своего народа в будущем.
       Отношения между людьми и гномами оставались всё время напряжёнными: гномы не могли простить людям учинённого над собой насилия, а люди – превосходства гномов в мастерстве. Пользуясь изделиями гномьей работы, они стремились любыми путями проникнуть в секреты их производства.
       Но жизненный опыт научил гномов осторожности: в Соргон они бежали от народа, с которым щедро делились своими достижениями. Если бы не открылся Переход, то весь гномий народ был бы уничтожен.
       Вмешательство Эрина в людские дела, да ещё и с пролитием человеческой крови, неизбежно вело к осложнению положения гномов в Соргоне и ставило малочисленный народ на грань полного исчезновения.

       7.

       «Бурдюк новый, только купил – на нём моих меток ещё не было. У костра я не оставил ничего, что указывало бы на меня. Хотя, какая разница. Всем гномам теперь не поздоровится – человек шесть я убил, а, может, и больше. Нужно предупредить Старейших».
       Оглянувшись на спящего мага, Эрин расстегнул ворот кольчуги и вытащил кожаный мешочек, висящий на его мощной шее. Бережно развязал, и на ладонь ему выскользнул крупный кроваво-красный камень. К яркому белому свету магического огонька на стенах пещеры добавился алый отсвет от камня.
       Эрин поставил камень перед собой и пробормотал формулу вызова.
       Алый свет залил пещеру, перекрывая свет магического светильника Бальсара, и в дальнем от гнома углу пещеры появились прозрачные фигуры трех сидящих гномов. Они о чём-то оживлённо спорили и не сразу заметили Эрина.
       – Рад видеть вас, Старейшие. Прошу прощения, что отрываю вас от дел, но у меня важная информация, которую вам следует знать немедленно.
       – Эрин?!
       – Что – ещё – случилось в эту ночь несчастий?
       – Эрин, ты откуда?
       И, наконец:
       – Рады видеть тебя, Эрин!
       – Позвольте говорить, Старейшие.
       Старики согласно кивнули.
       – Первое – я нарушил, против своей воли, запрет на вмешательство в дела людей. Я случайно оказался на пути погони и, спасая свою жизнь, был вынужден стать на сторону преследуемого.
       – Есть жертвы? Ты – убивал?
       – Не меньше шести человек. Может, больше.
       – Кто они?
       – Не знаю. Но это – солдаты.
       – За кем гнались?
       – За ним, – Эрин кивнул в сторону спящего Бальсара, – Он ранен и спит. Это маг-зодчий из Раттанара. Был в свите короля Фирсоффа. Сейчас он – Гонец.
       – Ты нарушил и запрет вызова при посторонних!
       – У меня не было выхода: я должен был сообщить и спросить совета.
       – Где вы?
       – Не знаю. Мы долго кружили по лесу, пока нас не загнали в эту нору у подножия гор. Бальсар завалил вход. Снаружи – убийцы, я даже не знаю, сколько.
       – Маг знает, кто убийцы?
       – Нет, – Эрин пересказал рассказ Бальсара, – Что мне делать?
       Старейшие тихо посовещались.
       – Помоги Гонцу сохранить Корону и доставить её по назначению, если мы вас не найдём. И не забывай о пользе гномов. Удачи тебе, Эрин.
       – Если вас начнут откапывать – сообщи.
       – Успешной работы, Эрин.
       – Успешной работы, Старейшие.
       Алый свет померк, и гном бережно спрятал камень.
       Бальсар не просыпался, и Эрин, заскучав, начал наводить блеск на сверкающий топор вынутым из ранца кусочком замши.

       8.

       За работой время хоть и медленно, но шло. И его неспешное течение несло с собой перемены.
       Что-то в пещере становилось не так, что-то менялось, беспокоя Эрина и отвлекая его от работы. Перемена не несла в себе угрозы, но сильно раздражала.
       Гном огляделся: магический светильник горел по-прежнему ярким белым светом, но освещенная им поверхность стен пещеры местами отдавала зеленью.
       Выяснив причину изменения света, Эрин стал трясти мага:
       – Бальсар, вставай. Очнись, у тебя Корона светится.
       Бальсар не реагировал.
       – Гонец, подъё-ом! – от крика Эрина с потолка пещеры посыпался песок. Маг вздрогнул и открыл глаза, недоуменно озираясь.
       – Гляди, Гонец, что твоя Корона вытворяет, – Эрин ткнул пальцем в сумку, которую Бальсар так и не снял, засыпая. Из неплотно закрытой сумки выбивался зелёный свет.
       – Корона сделала свой выбор, – сказал маг и вынул её из сумки, забыв о раненой руке: рана перестала болеть и беспокоить Бальсара, и левая рука мага двигалась совершенно свободно.
       – Значит, один из нас король? Кто же? – гном с любопытством смотрел на Бальсара, – Ты? Или – я?
       – Никто.
       Зелёный лучик от Короны не коснулся ни гнома, ни мага, а упёрся куда-то в стену. Хотя нет, до неё он не дошёл, поскольку стены уже не было: она исчезла за искристой поверхностью, блестящим туманом, радужным зеркалом. За чем-то таким, что все эти определения были справедливы.
       – Мать честная! – так, или почти так, простонал гном, – Это же Переход! Не пойду я туда!
       – Да, Переход. И за ним король. Кроме того, это единственный выход из нашей пещеры.
       Маг снова уложил Корону в сумку и закинул за спину мешок и посох.
       Взяв сумку с Короной и подобрав меч, он двинулся к Переходу:
       – Оставайся, если хочешь. Жди, когда тебя откопают и убьют. А я пошёл. Я – должен. Я – Гонец!
       – Подожди, – Эрин свернул рубаху с остатками еды, сунул в ранец и подхватил в другую руку топор, – Я – готов!
       – Одновременно двоим не пройти – узко. Иди первым, а то Переход закроется, и останешься здесь.
       Эрин кивнул и нырнул в искристое. Бальсар шагнул за ним. Переход расплылся и исчез.
       И только забытый Бальсаром светильник, освещая пустую пещеру, напоминал, что недавно здесь были люди.

       9.

       Они стояли у глухой стены, сложенной из толстых, обрезанных квадратом брёвен. Над ними сверкало незнакомое звёздное небо.
       Вдали, над крышами невысоких домиков, торчала огромной высоты постройка с ровными и гладкими стенами: ни окна, ни амбразуры, ни лепных украшений.
       – Что это? – Эрин толкнул в бок Бальсара, – Замок? Крепость? Ни одного проёма в стене. И свет наверху странный какой-то.
       – Потом разберёмся. Сначала – дело.
       Перехода за их спинами уже не было. В той стороне, в отдалении, стоял домик с необычайно большими окнами и высокой черепичной крышей.
       Окна не светились.
       Тишина вокруг была настолько вязкая, что даже отдалённое тявканье страдающих бессонницей собак было не в состоянии поколебать её.
       – Какое тут всё чужое. И что-то мне тревожно, не по себе как-то. Куда нам дальше? – Эрин поёжился от ощущения чужеродности этого места, – Говори скорей, а то от бездействия меня жуть берёт.
       Вместо ответа маг наклонил сумку, и зелёный лучик упёрся в стену, у которой они стояли.
       – Будем ломать или как? – Эрина распирало от нервной энергии. Он, примеряясь, перехватил поухватистее топор и замахнулся.
       – Ты – что! Не дури, – Бальсар схватил его за руку, – Идём, поищем вход.
       Они обогнули угол дома и обнаружили пару тёмных окон и невысокое крыльцо с дверью. Лучик Короны упирался в стену у дальнего окна.
       Бальсар поднялся по ступеням – двум и страшно скрипучим – и постучал в дверь рукоятью меча. Эрин остался внизу, прикрывая ему спину. Округа взорвалась яростным собачьим лаем, и стало совсем неуютно.
       «Хорошо, хоть снега нет», – почему-то подумал гном и сплюнул себе под ноги.
       Окна засветились. Зажёгся свет и над дверью. Ровный и холодный, он шёл из стеклянной колбы, закрепленной над дверным косяком, и не был похож ни на мерцающий язычок пламени масляного светильника, ни на тёплый магический огонёк.
       Потом открылась дверь...