По паспорту она была Александра Григорьевна Липатова. Их Липатовых было две деревни. Вначале, деревня была одна, - но на двух противоположенных речных берегах. И соединял деревню старый паром. Его последним капитаном был контуженый Ваня - фронтовик, написавший на горячей стене рейхстага матерную частушку про Гитлера.
Эту частушку Ваня- фронтовик напевал деревенским пассажирам, перевозя их с одного берега деревни на другой. Деревенские хохотали и сочиняли продолжение. И, в конце концов, частушка про Гитлера получилась такая длинная, что поющий Ваня успевал сходить в два конца – туда и обратно.
А потом Ваня умер, паром утонул, а власти построили бетонный мост с фонарями. Деревня разрослась и разделилась на две – верхнюю и нижнюю. И в обеих, сплошь и рядом, жили Липатовы, но теперь они стали чужими и перестали хором распевать частушку про Гитлера.
В верхней части выстроили современный двухэтажный клуб, где по вечерам играла радиола. Под нее танцевали. И верхние бдительно следили за нижними, не пуская их на танцы. Но нижние обязательно приходили - назло верхним, - и танцы заканчивались дракой с кольями.
Александра Григорьевна Липатова жила в нижней и ходила на танцы с четырнадцати лет. А девичью честь потеряла в пятнадцать, то есть поздно. Все подруги давно гуляли со взрослыми хахалями. Хахали курили, пили водку и ругались матом.
Александра Григорьевна была красивой, что у деревенских Липатовых случалось не часто, и с возрастом за ней стали бегать как нижние, так и верхние. Тайно мечтая оказаться в постели Александры Григорьевны первыми. Ей дарили липкую клубничную карамель, посвящали самодельные песни и свистели под окнами. А Александра Григорьевна упрямо смотрела в пол и отпихивала все жадные руки, тискавшие в танце ее полные груди.
Однажды её пригласил на вальс городской блатной Серп, который рассматривал Александру Григорьевну чуть прищуренным взглядом и аккуратно держал за ручку и талию, не покушаясь на обтянутые блескучим шелком ее женские формы.
От Серпа исходила властная уверенность И Александра Григорьевна обессилено пошатнулась. Серп был начеку и, легко подхватив её под руки, вывел на свежий ночной воздух. За ними яростно устремились верхние и нижние, но Серп несколько раз увесисто отмахнулся ногами в ладных сапогах, а потом остановился и вытянул из кармана «бабочку». И хищно засмеялся. Драться с блатным не решились, и Серп увел Александру Григорьевну за околицу, где в стогу свежего сена с бережным шиком лишил девственности.
Потом они плавали в крохотном круглом озере, среди камышей и рассветного тумана. Александра Григорьевна лежала на траве и видела в небе созвездие Серпа, на краю которого стыла она – маленькая голубенькая звездочка.
А потом проснулось позднее осеннее солнце, и Александра Григорьевна увидела исчерканное безжалостными шрамами мускулистое тело Серпа, и ей стало жалко и его и себя. Ведь теперь она была его бабой. И должна была любить только его одного. Александре Григорьевне было грустно и радостно одновременно. А Серп подмигнул и исчез в высокой траве.
Он вернулся на стреноженном коне без седла. Александра Григорьевна звонко хохотала, глядя, как Серп пытается удержаться на широкой и гладкой конской спине. Серп крикнул, что не хочет резать путы, мол, путы ножом не перерезать. Александра Григорьевна не поняла, почему путы ножом не перерезать, а Серп не стал ничего объяснять.
Они целовались до полудня, но Серп больше не тронул Александру Григорьевну. Он вообще ее больше не тронул, потому что через неделю его убили городские милиционеры. В деревне говорили, что Серп засыпался на грабеже. Да мало того, что засыпался – достал "бабочку" и кинулся в драку. А куда бабочке против пистолета? Ножом путы не перерезать, - вспомнила Александра Григорьевна слова Серпа и заплакала. Она была его бабой и была обязана плакать.
На танцы она ходить перестала. Сидела дома и смотрела в окно. К ней никто не приставал - боялись дружков Серпа. Они приехали на похороны и молча смотрели, как опускают в могилу гроб Серпа, как кидают тяжелую землю, как деревенские расходились с кладбища. Потом дружки сели в пивной у колхозного рынка и достали привезенную с собой дорогую городскую водку.
Позвали и Александру Григорьевну, - она пришла и села за стол с дружками. Они выпила за память Серпа, потом выпили за других убитых дружков, а потом за красоту Александры Григорьевны. И сказали, что если ее кто пальцем тронет – зароют к Серпу в могилу, он сам с ним разберется.
Александра Григорьевна молчала, потому что не знала, что говорить. Она выпила еще три стопки водки и заснула, привалившись головой к бревенчатой стене. А утром она проснулась дома. Целая и невредимая. Родители сказали, что ночью ее принесли два парня с золотыми фиксами, бережно уложили в кровать и оставили денег. А подельники стояли в темном дворе и курили. Родители не стали спрашивать Александру Григорьевну кто эти парни. Это было понятно по сапогам, картузам и приглушенной фене.
А к святкам Александра Григорьевна перестала скрывать от родителей, что беременна. Она сидела возле промерзлого окошка и протаивала дыханием изогнутый серп. Она не знала, как зовут Серпа, и мучалась, что не спросила имя, тогда, возле круглого озера. Ребенка она решила назвать Липой, ей казалось это красиво Липа Липатова.
То, что будет девочка - Александре Григорьевне сказала бабка Верка, вдова Вани – паромщика. Она спалила прядь волос Александры Григорьевны и сказала, понюхав пепел, что точно будет девка. Родилась девка, но мертвая. Врачи сказали, что Александре Григорьевне повезло, мол, сама жива.
Школу Александра Григорьевна бросила за год до окончания. Все равно она много пропустила с беременностью, ей уже не нагнать. Да и не хотела она нагонять. Она вообще ничего не хотела, просто сидела возле окна и по-прежнему вытаивала на ночном морозном стекле черный серп.
А летом она поехала с родителями в город за покупками. Вначале заупрямилась, но родители упросили – не хотели оставлять дочь дома одну. В городе, едва они сошли с поезда, как их ограбили. В толпе окружили привокзальные бродяги и, приставив нож к печени отца, пресно попросили отдать имеющиеся деньги. Мать так испугалась, что сразу вытащила тряпицу с деньгами, запрятанную глубоко за пазуху домотканой кофты. Других денег у них не было. Даже на обратные билеты.
Подавленные родители сидели в привокзальном буфете, хлебали бесплатный кипяток и пытались найти выход из положения. А Александра Григорьевна не огорчилась, потому что после смерти дочки ей нечему было огорчаться. Она посмотрела на раскидистую пальму, упиравшуюся вершинкой в прокуренный потолок буфета. Решила подойти ближе и поискать в кадке семян, чтобы посадить дома.
Её окликнули – за столом сидели старые знакомые дружки, которые радостно оскалились на неё сверкающими фиксами. Ей налили коньяк, предложили папиросу, спросили - не обижает ли кто? Она выпила коньяк и сказала, что обижают. Обокрали на городском вокзале, прямо возле поезда. Дружки сосредоточенно переглянулись и отлучились «на время». Александра Григорьевна поискала взглядом родителей и, увидев их испуганный взгляд, ободряюще помахала рукой – хотя ей было все равно – волнуются они или нет. Ей всё было всё равно.
Она налила себе коньяк, выпила и увидела возвращавшихся дружков со знакомой тряпицей в руках. Деньги оказались в целости и сохранности. Она не стала спрашивать, как нашли грабителей, просто взяла тряпицу и отнесла родителям. А сама вернулась за стол. Ей не хотелось возвращаться в деревню.
Дружки взяли два таксомотора, и вся компания поехала в загородный ресторан. Там пели цыгане. И Александра Григорьевна тоже пела, у нее был хороший голос. И хотя пела она детскую колыбельную - цыгане настолько ловко вплели в нее свои голоса и струны, что зал на время притих, а потом долго хлопал Александре Григорьевне, шедшей по проходу к столу.
На столе стоял медный канделябр с двумя зажженными свечами. Дружки Серпа налили Александре Григорьевне коньяк и предложили выпить за любовь, а потом вспоминали Серпа – какой он был умный и смелый. Александра Григорьевна подперла голову рукой и смотрела на пламя свечи, окунаясь в воспоминания, словно в то крохотное озеро с камышами и туманом. А потом дружки Серпа сказали, что Александра Григорьевна должна завершить дело своего милого и ограбить ювелирный магазин, в котором засыпался Серп. Ведь он для нее хотел украсть кольцо с бриллиантом. Все слышали, что Серп об этом говорил накануне кражи – мол, хочу кольцо невесте подарить.
Александра Григорьевна смотрела в глаза дружков, пытаясь понять, смеются они над нет или нет и вдруг подумала, что ради Серпа она готова на все. Дружки уважительно кивнули и сообщили ей план ограбления. В магазине пять охранников. Всех не перестрелять, поэтому обычный налет исключен. Значит, она, Александра Григорьевна, входит в магазин и просит кольцо, чтобы рассмотреть его поближе. Ей дают кольцо. Она надевает его на палец. Дружки с улицы стреляют по витрине магазина. Охранники выбегают на выстрелы. Продавец за прилавком остается один - помешать Александре Григорьевне он не сможет. И вообще, продавец – это не охранник, а зажравшаяся тряпка, которая при звуке выстрела тут же упадет на пол. Александра Григорьевна выбегает на улицу, заворачивает за угол, а там машина с водителем. Такой план.
Ночевала Александра Григорьевна в гостиничном люксе с бамбуковыми шторами и бумажными китайскими фонарями. В номере была гостиная, спальня, телефон, холодильник и даже круглая ванна. Александра Григорьевна наполнила ее прохладной водой и легла как в свое счастливое крохотное озеро. Она думала про Серпа, про его сильные губы, блестящие кошачьи глаза, гибкое мускулистое тело. На краю ванной стояло серебряное ведерко со льдом. В нем мерзла открытая бутылка шампанского. Рядом стоял фужер, но Александра Григорьевна пила из промерзлого горлышка, похожего на зеленую полынью. Она наклонилась к пузатому боку бутылки и вытаяла дыханием крошечный серп. Потом она уснула на двуспальной кровати под шелковым балдахином с бантами.
Утром за ней заехали бодрые и злые дружки. Они довезли Александру Григорьевну до ювелирного магазина, показали место, где будет стоять машина и велели брать второе с краю кольцо, в красном перламутровом футляре. Стояла теплая летняя погода. В палисадниках цвели розы.
Александра Григорьевна вошла в магазин и попросила второе с краю кольцо. К ней подошли три охранника, два стояли у входа. Настороженный неулыбчивый продавец передал ей кольцо. Александра Григорьевна надела кольцо и сжала пальцы в кулак, любуясь игрой огромного бриллианта. С улицы раздались выстрелы, зазвенело стекло витрины. Охранники выхватили пистолеты и кинулись на улицу.
Александра Григорьевна выждала момент и, подобравшись, как рысь, кинулась в узкий дверной проем. Раздалась автоматная очередь, прошившая Александру Григорьевну свинцовой молнией. Она обернулась и увидела холодное лицо продавца, опершего о прилавок дымящееся дуло вороненого автомата.
Александра Григорьевна упала и послушно затихла. Прибывшая милиция оставила вещественное доказательство на пальце налетчицы. Александру Григорьевну положили на носилки и погрузили в пахнувшую хлором труповозку. А на перекрестке на труповозку напали бодрые и злые дружки. Они застрелили санитаров, открыли кузов и отхватили палец Александры Григорьевны верткой "бабочкой" – стягивать бриллиант с окостеневшего маленького кулака в план дружков не входило.
В утренних газетах Александру Григорьевну назвали бандершей, убитой при налете на ювелирный магазин.
И никто не знал правды. Да и была ли она, эта правда?
Но было маленькое круглое озером с камышами и туманом под созвездием Серпа, на самом краю которого стыла маленькая голубенькая звездочка – неполных шестнадцати лет от роду.