Детство и отрочество
Судьба Ярослава Смелякова непроста и во многом трагична. Он родился в древнем городе Луцке Волынской губернии 26 декабря 1912 года / 8 января 1913 года. Его отец Василий Еремеевич Смеляков, 1861 года рождения, служил на железной дороге. Мать Ольга Васильевна была на 17 лет моложе отца, она вела домашнее хозяйство, воспитывала троих детей. Ольга Васильевна происходила из большой семьи мещан Крицких, имевшей купеческие корни. Старшая дочь Зинаида у Смеляковых родилась в 1899 году, старший сын Владимир — в 1901 году. Они были уже гимназистами, когда появился на свет Ярослав. Мальчик очень любил мать и всю свою семью. С Луцком связаны первые детские воспоминания будущего поэта[1]:
Я родился в уездном городке
и до сих пор с любовью вспоминаю
убогий домик, выстроенный с краю
проулка, выходившего к реке.
Мне голос детства памятен и слышен.
Хранятся смутно в памяти моей
гуденье липы и цветенье вишен,
торговцев крик и ржанье лошадей.
Мне помнятся вечерние затоны,
вельможные брюхатые паны,
сияющие крылья фаэтонов
и офицеров красные штаны.
Здесь я и рос. Под этим утлым кровом
я, спотыкаясь, начинал ходить,
здесь услыхал — впервые в жизни! — слово,
и здесь я научился говорить.
Удивительно, что Ярослав запомнил город своего рождения, ведь ему было всего 1 год и 7 месяцев, когда к Луцку приблизился русско-немецкий фронт и семья Смеляковых уехала в Воронеж, на родину матери. Луцк был занят немцами уже в августе 1914 года. Освободили город в результате Брусиловского (Луцкого) прорыва 7 июня 1916 года. Возможно, тем летом Смеляковы на некоторое время приезжали в родной дом и именно тогда Ярослав, которому было уже 3,5 года, получил впечатления, нашедшие отражение в цитированном выше стихотворении «Возвращённая родина», написанном в 1939 году.
В Воронеже [2] Василий Еремеевич устроился работать весовщиком на железнодорожную станцию. Смеляковы жили в небольшом трёхкомнатном деревянном домике в Покровском переулке, близ одноимённой церкви. К ним вскоре приехали близкие родственники по линии материи: сестра Евфросинья Ивановская с четырёхлетней дочкой Валей, двухлетним сыном Толей и 23-летней младшей сестрой Антониной, которая вскоре вышла замуж за крестьянина Владимира Николаевича Подгорского. Валентина Ивановская в своих воспоминаниях писала: «Вот с этого времени я и помню моего двоюродного брата, тогдашнего Ярочку — маленького бледного мальчика с отвисшими книзу припухлыми щёчками, с оттопыренными ушками, с широко раскрытыми серьёзными серо-голубыми глазками и с удивительно-вопросительно поднятыми белобрысыми бровками». Именно таким и видим мы будущего поэта на фотографии 1915 года, где он снят со старшим братом и сестрой.
В Воронеже Ярослав пошёл в 1-ю советскую трудовую школу. Знакомство с шедеврами русской поэзии, особенно с поэмами Лермонтова «Мцыри» и «Песнь о купце Калашникове», потрясло воображение Ярослава. Лет с десяти он начал писать стихи. Очень большое впечатление произвела на юного поэта книга стихов Сергея Есенина:
Средь ночи медленной и малой,
Когда дороги замело,
Однажды книжица попала
К нам в белорусское село.
Там на обложечке весенней,
Лицом прекрасен и влюблён,
Поэт страны Сергей Есенин
Был бережно изображён.
Лишь я один во всей округе,
Уйдя из мира, тих и мал,
Под зимний свист последней вьюги
Её пред печкою читал…
Книгой, которую читал школьник Яра, скорее всего, были «Избранные стихи» Сергея Есенина, вышедшие в 1925 году в библиотеке «Огонька»: там на обложке помещён портрет великого поэта. А в цитированных стихах Смелякова речь идёт о белорусской деревне Овсище Витебской губернии, куда Ярослав ездил на каникулы к родственникам.
По воспоминаниям Валентины Ивановской [3], летом в этой деревне было очень весело и интересно, потому что съезжалось много двоюродных братьев и сестёр Ярослава. Под руководством старших, тогда уже студентов Зины и Володи Смеляковых, для жителей окрестных весей ставились любительские спектакли «Золушка», «Снегурочка», «Сказка об Иванушке-дурачке». Роли исполняли Валя и Толя Ивановские, Коля Крицкий (будущий заслуженный артист РСФСР) и, конечно, Ярослав. Наблюдательный мальчик играл творчески, с забавными импровизациями, особенно удачными в роли Иванушки.
Семья Смеляковых жила, как и все, очень скромно. Особенно трудно стало после смерти отца в начале 1920-х годов. Сестру Зинаиду даже отчисляли из Воронежского университета за неуплату. Неудачи преследовали и старшего брата Володю. В 1918 году он окончил гимназию и служил в губернском продовольственном комитете, затем поступил на историко-филологический факультет ВГУ, но вскоре оставил учёбу. В 1920 году он вновь поступил — уже на медицинский факультет. 7 июня 1921 года Владимир Смеляков был арестован за антисоветские высказывания и решением коллегии Губчека заключён в Митрофановский концлагерь на полгода. Выйдя на свободу в октябре 1921 года, Владимир пытался восстановиться на факультете, но безуспешно, поэтому в январе 1922 года он забрал свои документы и уехал в Москву, где позднее получил специальность юриста. Во второй половине 1923 года сестра Зинаида тоже переехала учиться в столицу. Одиннадцатилетнего Ярослава мать послала к старшим детям для продолжения учёбы в семилетней школе, а вскоре и сама перебралась в Москву, где жила с сыном в доме на Большой Молчановке, 31 (теперь на этом месте кинотеатр «Октябрь»).
Небольшая комната Смеляковых была наполнена гостями и домочадцами, иногда приходилось стелить постель даже на столе. Добрая и заботливая Ольга Васильевна помогала всем, готовила, обстирывала, обшивала. На её попечении, кроме Ярослава, находилась Валя Ивановская, учившаяся с ним в одной школе № 48, расположенной на улице Герцена, в параллельном классе. Они активно участвовали в школьных вечерах. Валентина вспоминала [4], что Ярослав сочинял к ним забавные стихи и частушки. Ольга Васильевна ходила на эти вечера с удовольствием. Она была очень начитанна, увлекалась искусством, литературой, театром и в таком творческом духе воспитывала детей. Старший брат Владимир, уже имевший свою семью, тогда содержал и мать, и младшего брата.
Комсомольская юность
В 1928 году 15-летний Яра Смеляков окончил семилетку и поступил на работу. Кем он только ни трудился: дворником, истопником, помощником агента снабжения промкооперации. Как писала Валентина Ивановская, её будущий муж, двоюродный брат первой жены Владимира Смелякова Елены, Николай Иванович Тарасов, привлёк Ярослава к ликвидации неграмотности в Чувашской республике методом накатного букваря: «Какое-то время Ярослав был помощником Тарасова, и они не без успеха развешивали плакаты со слогами или словами у колодцев, у клуба, у сельсовета. Проходящие крестьяне запоминали эти слова, и через несколько дней появлялись новые. Таким образом на ходу люди обучались грамоте». Другой родственник, журналист Борис Кобрин, взял Ярослава с собой в Рязань [5]. Борис работал ответственным секретарём в «Деревенской газете», а юный Смеляков стал корреспондентом, о чём писал в стихотворении «Губернская Рязань»:
Непритязательно одетый,
я жил тобой без суеты,
о, "Деревенская газета",
юдоль крестьянской бедноты!
Мне жизнь была такая впору.
В закутке, бедном и сыром,
заметки страшные селькоров
я обрабатывал пером.
В 1930 году на бирже труда подростков Смеляков получил направление в полиграфическую фабрично-заводскую школу имени Ильича:
…И мне учиться срок настал.
Оставив гранки и селькоров,
я в типографию попал
по фэзеушному набору.
«В стенах этой школы, помещавшейся в Сокольниках, все мы с упоением дышали комсомольской атмосферой начала пятилеток», — писал поэт в автобиографии «Несколько слов о себе». Он помещал свои стихи в стенгазетах, участвовал в выступлениях агитбригады, посещал занятия литературного кружка при газете «Комсомольская правда», поэтические вечера в Доме печати и Доме учёных. Значительное влияние на его раннее творчество оказали стихи Владимира Маяковского, на выступлениях которого он несколько раз бывал.
Другим его кумиром стал поэт Михаил Светлов, с которым его свёл случай. Ярослав принёс своё стихотворение «Баллада о числах» в молодёжный журнал «Рост», но перепутал дверь и оказался в кабинете главного редактора журнала «Октябрь» Светлова. Он неожиданно для начинающего поэта принял стихотворение в печать. Спустя некоторое время Смелякова, окончившего ускоренный курс машинных наборщиков, направили в 14-ю типографию Полиграфиздата. Буквально на 3-й день работы к нему в набор случайно попали страницы «Октября» с его стихотворением.
Ярослав всё больше и серьёзнее занимается поэтическим творчеством, посещает занятия литературного объединения при журнале «Огонёк», проходившие раз в 10 дней под руководством писателя Ефима Зозули и главного редактора журнала Михаила Кольцова. Как писал Смеляков в стихотворении «Огонёк»,
Зимой или в начале мая
Я, в жажде стихотворных строк,
Спешил с работы на трамвае
Туда, в заветный «Огонёк».
Мы все друг дружку уважали
За наши сладкие грехи,
И голоса у всех дрожали,
Читая новые стихи.
Там, плечи жирные сутуля,
Нерукотворно, как во сне,
Руководил Ефим Зозуля,
В своём внимательном пенсне.
Там в кольцах дыма голубого,
Всё понимая наперёд,
Витала молча тень Кольцова,
Благословляя наш народ.
Лучшие произведения молодых авторов широко печатались на страницах «Огонька». В 1932 году в библиотечке журнала вышла первая маленькая брошюра стихов Ярослава Смелякова. Вместе с ним литобъединение посещали тогда начинающие, а впоследствии именитые поэты Сергей Михалков, Маргарита Алигер и другие:
Мы были очень молодые,
Хоть это малая вина.
Теперь едва не всей России
Известны наши имена.
Еженедельник тонколицый,
Для нас любимейший журнал,
Нам отдавал свои страницы
И нас наружу выпускал.
С Маргаритой Алигер в начале 1930-х годов Ярослава связывали нежные чувства. Молодые люди были влюблены, встречались, гуляли по Москве, читали друг другу стихи. Однако идиллия оказалась недолгой, они стали всё чаще ссориться и вскоре расстались, сохранив дружеские отношения. Во время одного из последних свиданий Ярослав подарил Маргарите массивное серебряное кольцо с масонской символикой: черепом и двумя скрещёнными костями. При этом он полушутя-полусерьёзно сказал: «Пока будешь носить кольцо, у меня всё будет хорошо» [6].
Сначала у Ярослава действительно всё складывалось замечательно. Он знакомится с известным поэтом Эдуардом Багрицким, который печатает его стихи в журнале «Новый мир», где ведёт отдел поэзии. В 1932 году в Госиздате художественной литературы у Смелякова выходит первая значительная книга «Работа и любовь», которую он сам набирает в типографии. Название книги довольно точно отражает содержание его творчества того периода. Хотя поэт немало писал о классовой борьбе, увлекаясь её патетикой, лейтмотивом его произведений можно считать четверостишие из стихотворения «Любовь»:
Я набираю и слышу
в качанье истёртых станков,
как с каждой минутой ближе
твоя и моя любовь.
Сердечных увлечений у молодого Смелякова было немало. «Как художник, который должен быть влюблён в свою натуру, так Ярослав влюблялся в свою тему очередную. Любка Фейгельман появилась на Молчановке в гостях, читала стихи. «И чего он в неё влюбился? Непонятно, — думала я про себя. — Ничего в ней особенного нет». А Любка увековечилась в стихотворении — и никаких гвоздей!» — писала Валентина Ивановская [7]. В таком духе поэт увлекался не только Любовью Фейгельман, публиковавшейся впоследствии под псевдоним Руднева, но и известной писательницей Галиной Серебряковой, и красавицей грузинкой Родам Амиреджиби, первой женой Михаила Светлова.
Хотя в те годы к слову «романтизм» молодёжь относилась несколько презрительно, Ярослав и его друзья по перу сами были романтиками, не сознавая этого. В 1932-1934 годах Смеляков печатается в центральных газетах и журналах, поэтических сборниках. На общем фоне его стихи выделяются особым лиризмом, искренностью и мастерством. В 1934 году его принимают в Союз писателей. Поэт увлечён пафосом социалистического строительства, а советские идеалы стали основой его мировоззрения, своего рода религией, заменив «неграмотный страх», как назвал он веру в Бога в раннем стихотворении «Трус». Однако Смеляков никогда не был воинствующим атеистом и в угоду властям в стихах Бога не поносил.
Первый арест
Ярослав дружил с двумя талантливыми молодыми поэтами Павлом Васильевым и Борисом Корниловым. Позднее в стихотворении «Три витязя» Смеляков писал:
Мы вместе жили, словно бы артельно,
но вроде бы, пожалуй, что не так —
стихи писали разно и отдельно,
а гонорар несли в один кабак.
Все три поэта хоть и были «вполне советскими», но вождям заказных славословий не сочиняли. В их творчестве ощущалась внутренняя свобода, присущая настоящим поэтам. Неудивительно, что вскоре их начали травить в газетах, причиной чего лишь формально была борьба с богемным образом жизни за «чистоту нравов» и трезвость. Смеляков предвидел это:
Я был тогда сутулым и угрюмым,
хоть мне в игре пока ещё везло,
уже тогда предчувствия и думы
избороздили юное чело.
14 июня 1934 года в 4-х центральных газетах — «Правде», «Известиях», «Литературной газете» и «Литературном Ленинграде» — вышла первая часть статьи Максима Горького «Литературные забавы», в которой приводилось письмо некоего «партийца», который называл Павла Васильева «Осколком буржуазно-литературной богемы», а его друзей Ярослава Смелякова и Евгения Долматовского обвинял в пьянстве и анархо-индивидуалистической самовлюблённости и некомсомольском поведении. Заканчивался пасквиль такими словами: «Прочтите новую книгу Смелякова. Это скажет вам больше (не забывайте, что я формулирую сейчас не только узнанное, но и почувствованное)». Здесь доносчик имеет в виду брошюру политической лирики «Счастье», которая вышла у Смелякова в 1934 году.
Слова о «почувствованном» клеветником якобы «анархо-богемском духе» творчества стали причиной ареста поэта в декабре 1934 года. Следователь так и сказал ему на допросе: «Что же ты надеялся, мы оставим тебя на свободе? Позабудем, какие слова о тебе и твоём друге Павле Васильеве сказаны в статье Горького? Не выйдет!» [8]
Вспоминая об этом, в 1967 году в стихотворении «Послание Павловскому» Смеляков писал:
В какой обители московской,
в довольстве сытом иль нужде
сейчас живёшь ты, мой Павловский,
мой крёстный из НКВД?
Ты вспомнишь ли мой вздох короткий,
мой юный жар и юный пыл,
когда меня крестом решётки
ты на Лубянке окрестил?
И помнишь ли, как птицы пели,
как день апрельский ликовал,
когда меня в своей купели
ты хладнокровно искупал?
Упоминаемый здесь следователь, младший лейтенант Семён Григорьевич Павловский, являясь сотрудником секретно-политического отдела УНКВД по Московской области, контролировал издательства и вёл следственные дела многих литераторов. Затем он был оперуполномоченным 9-го отделения 4-го отдела НКВД и в Москве пользовался репутацией «молотобойца». Павловский был старше Смелякова на 7 лет. Потом этот следователь дослужился до полковника, был заместителем начальника отдела 2-го Главного управления МГБ СССР. В октябре 1951 года он был арестован, в 1953 году освобождён, в феврале 1954 г. уволен из МВД с формулировкой «по служебному несоответствию». Дальнейшая судьба следователя достоверно неизвестна, по некоторым сведениям, он скончался в психбольнице в г. Казани. В 1967 году, когда Смеляков писал «Послание Павловскому», скорее всего, того уже не было в живых.
Весной 1934 года Маргарита Алигер узнала, что Ярослав Смеляков в тюрьме и стала лихорадочно искать подаренное им кольцо, которое сняла с пальца и куда-то убрала, когда вышла замуж за композитора Константина Макарова-Ракитина. Однако поиски были тщетны. Спустя два года она случайно обнаружила кольцо в ящике письменного стола среди бумаг и тут же его надела. В пожилом возрасте она рассказывала знакомым загадочную историю с этим масонским кольцом, которое пропадало, когда Ярослав был в беде, и неожиданно находилось, когда дела его шли в гору. Перед последним арестом Смелякова в 1951 году кольцо надломилось и потом 20 лет пролежало непочиненным в столе среди бумаг, но в день похорон поэта Маргарита нашла его целым, хотя сама в ремонт не сдавала… Трудно судить, всё ли в её мистическом повествовании соответствует действительности.
Первое заключение Смелякова оказалось недолгим. Он ударно работал в тюрьме, был бригадиром. Ярослава выпустили досрочно в начале 1937 года и перевели на правах воспитанника в трудовую коммуну №2 НКВД, располагавшуюся на территории подмосковного Николо-Угрешского монастыря.
Судьба друзей Смелякова сложилась гораздо трагичнее: Павел Васильев был расстрелян в 1936 году, Борис Корнилов — в 1938 году. Из «трёх витязей российского стиха» уцелел только Смеляков.
В трудовой коммуне
В марте 1937 года Ярослав приехал на Угрешу и поселился в общежитии коммунаров. Трудкоммуна, существовавшая к тому времени уже 9 лет и только что получившая имя Ф.Э. Дзержинского, далеко «шагнула» за обширную территорию древнего монастыря и фактически превратилась в рабочий посёлок с населением около 12 тысяч человек, заводами и фабриками, относительно развитой для того времени инфраструктурой, учебными заведениями, клубом и стадионом [9].
В 1928 году, когда коммуну посетили Максим Горький и Михаил Кольцов, среди её воспитанников преобладали несудимые подростки-беспризорники. В 1937 году несудимых среди коммунаров было человек 30, а большинство составляли переведённые из мест заключения молодые люди, близкие по возрасту Смелякову. Три четверти работающих на предприятиях были вольнонаёмными работниками.
Совместно с Болшевской трудовой коммуной № 1 здесь с 1934 года издавалась газета «Коммунар», но вскоре после приезда Смелякова, с апреля 1937 года, дважды в неделю тиражом 1500-2000 экземпляров начала выходить вместо прежней газета «Дзержинец», корреспондентом, а потом ответственным секретарём которой и стал опальный поэт.
Помимо него в редакции работали две Анны: квалифицированная машинистка Анна Ивановна Морозова и экспедитор Анна Николаевна Илюнина, которая собирала заметки и статьи рабочих корреспондентов — рабкоров, приносила их в редакцию, а также доставляла подготовленные к публикации материалы в московскую типографию на редакционной эмке. Коллектив рабкоров был подобран Ярославом по поручению управляющего коммуной Ефима Смелянского. Вначале поэт пытался организовать литературный кружок, но из-за перегруженности работой это дело заглохло после 3-4-х занятий. С коммунарами-стихотворцами поэт работал как редактор, помещал их лучшие произведения на «Литературной странице» газеты.
Курировал редакцию «Дзержинца» помощник директора по воспитательной работе Михаил Петрович Щербаков, позднее избранный секретарём партийной организации. Будучи занят своей основной деятельностью, он, по сути, осуществлял лишь идейное руководство газетой. Главным редактором при поступлении Смелякова около месяца была Анна Андреевна Медова, но её вскоре перевели на партийную работу. Потом в газете сменилось несколько главных редакторов. Основная работа по подготовке номеров и организации коллектива рабкоров легла на плечи Смелякова. Он также курировал выпуск стенгазет. Ярослав с задачей справился. Днём его часто видели в цехах заводов и фабрик, он разговаривал с людьми, присматривался к ним, набрасывал заметки.
По вечерам Ярослав подолгу засиживался в комнате № 12 на втором этаже просторного клуба, построенного в начале 1930-х годов в стиле конструктивизма. Каждый номер газеты он делал от начала до конца и, кроме того, свои стихи и фельетоны сам печатал на машинке и помещал в газете. Он очень уставал и частенько оставался ночевать в соседней комнате № 13 на диване главного редактора, с его разрешения.
Спустя много лет вспоминая свою работу в трудкоммуне, Смеляков писал в стихотворении «Машенька»:
Происходило это, как ни странно,
не там, где бьёт по берегу прибой,
не в Дании старинной и туманной,
а в заводском посёлке под Москвой.
Там жило, вероятно, тысяч десять,
я не считал, но полагаю так.
На карте мира, если карту взвесить,
посёлок этот — ерунда, пустяк.
Но там была на месте влажной рощи,
на нет сведённой тщанием людей,
как и в столицах, собственная площадь
и белый клуб, поставленный на ней.
…
А я в те дни, не требуя поблажки,
вертясь, как чёрт, с блокнотом и пером,
работал в заводской многотиражке
ответственным её секретарём.
Лучшего места, чем клуб, для расположения редакции было не найти. Здесь кипела культурная жизнь, работали кружки, студии, располагалась библиотека, фондами которой пользовался Смеляков. Шестнадцатилетнюю сестру Анны Илюниной Таню Волкову, которая работала младшим библиотекарем и выдавала ему книги, поэт прозвал Вишней — то ли за румяный цвет лица, то ли оттого что видел её в каком-то драмкружковском скетче в роли Вишни. Татьяна Николаевна, в замужестве Рудко, рассказывала, что Смеляков запомнился ей худощавым молодым человеком со светлыми волосами, бровями и ресницами, глазами цвета «выгоревших на солнце цветков цикория». Лицо у него было бледное, щёки чуть впалые. Говорил он приятным бархатным баритоном, носил бежевый коверкотовый костюм, светлую рубашку и кирпичного цвета галстук. На первый взгляд Ярослав казался компанейским парнем, но при более тесном общении в нём чувствовалась какая-то отстраненность, сосредоточенность на своих мыслях и проблемах. Он был замкнутым, упрямым, не поддающимся чужому влиянию, но Анне Николаевне Илюниной доверял, иногда откровенничал с нею, зная, что она никому ничего не расскажет. Она действительно долго хранила тайны поэта и лишь после его смерти поведала младшей сестре Татьяне некоторые из них. Например, о том, как Смелякова травили за попытки защитить друзей Павла Васильева и Бориса Корнилова на собрании в Союзе писателей СССР в 1934 году, как в ресторане подсылали к нему проститутку, чтобы скомпрометировать, а когда из этого ничего не вышло, продажная девка оклеветала поэта в милиции...
На внешнем облике молодого Смелякова сказались пережитые им испытания, но мрачным меланхоликом он не стал, постоянно находясь в гуще культурных событий. Из творческих коллективов клуба Ярослав предпочитал самодеятельный театр, главным режиссёром которого был Николай Николаевич Виноградов, актёр Первого московского передвижного рабочего театра, впоследствии Московского театра им. Н.Э. Баумана. Драматические кружки трудкоммуны были слиты в театр-студию в 1935 году, но в начале 1937 года после призыва в армию состав студийцев обновился [10]. На сцене дебютировала юная талантливая самодеятельная актриса Мария Мамонова. Несколько лет до этого она занималась в кружках фортепиано, хореографии, театрального искусства. Её актёрское мастерство быстро росло под руководством Н.Н. Виноградова. Девушка была хороша собой, необыкновенно пластична и грациозна, её мимика и движения рук были очень выразительны, она вкладывала в игру душу. Всё это предопределило необычайную популярность Марии у зрителей, которые ей дружно рукоплескали, скандировали: «Мамонова! Мамонова!» Одной из первых её ролей была лётчица Лена Медведева в пьесе Виктора Гусева «Слава». Большим успехом стала роль крепостной актрисы Лизы Огоньковой в пьесе Юрия Беляева «Псиша», поставленной в 1938 году.
Смеляков увлёкся очаровательной Машенькой, посещал все спектакли с её участием, помещал отзывы о них в «Дзержинце». Как рассказывала спустя много лет сама Мария Тимофеевна, Ярослав имел на неё виды, но она ему не отвечала, потому что любила другого. Может быть, именно к Марии Мамоновой обращены строки из стихотворения «Майский вечер», напечатанного в газете «Дзержинец» 11 июня 1937 года:
Чего ж, сероглазая, ты смеёшься?
Неужто опять над любовью моей?
То глянешь украдкой. То отвернёшься.
То щуришься из-под широких бровей.
О переживаниях поэта свидетельствует четверостишие, не включённое в окончательную редакцию:
И я, как дурак, в середине мая
в жаре и цветах, в предвечернем дыму
вдруг хохочу или вдруг вздыхаю,
согласно желанию твоему.
В книжных публикациях из стихотворения было исключено, вероятно, по цензурным соображениям, самое первое четверостишие опубликованного в газете «Дзержинец» раннего варианта:
Светом солнечным, светом лунным,
майскими звёздами освещена
не только Люберецкая коммуна —
вся наша Родина, вся страна.
По окончании сезона 1938 года Мария Мамонова, отыграв все запланированные спектакли, ушла в декретный отпуск, родила сына Рому. В связи с преобразованием коммуны в производственный комбинат НКВД театр был передан в ведение месткома профсоюза Электрозавода, не имевшего средств на спектакли. Постановки практически были прекращены и возобновились лишь осенью 1939 года. Мария Мамонова, первенец которой умер в младенчестве от детской болезни, перед войной вернулась на сцену, участвовала также в танцевальном коллективе, проходила прослушивание на авторитетной комиссии, приехавшей в клуб из Москвы. Кто знает, как сложилась бы судьба талантливой самодеятельной актрисы, если бы не война.
Память о чувстве к юной Мамоновой осталась у Смелякова на всю жизнь. В 1966 году он сочинил стихотворение «Машенька» по мотивам пережитых им событий 1937-1938 годов. Прототип легко узнаваем в главной героине, описанной с необычайной теплотой. Ситуация в стихотворении предельно заострена и содержит художественный вымысел, касающийся сорванного актрисой спектакля из-за запрета родственников даже близко подходить к сцене и объяснения с нею автора на её рабочем месте. Изменено и имя режиссёра: Николай Николаевич Виноградов выведен под именем Василь Васильича, может быть, в память об известном поэте Василии Васильевиче Казине, редактировавшем первые сборники Смелякова. Мария Тимофеевна стала Марией Николаевной, да и вряд ли поэт спустя годы помнил её отчество. Однако сам посёлок, обстановка творческого коллектива, впечатления от игры Марии Мамоновой, весь её образ описаны очень живо и достоверно:
Застенчива и хороша собою,
как стёклышко весеннее, светла,
его премьершей и его душою
у нас в то время Машенька была.
На шаткой сцене зрительного зала
на фоне намалёванных небес
она, светясь от радости, играла
чекисток, комсомолок и принцесс.
Лукавый взгляд, и зыбкая походка,
и голосок, волнительный насквозь...
Мещаночка, девчонка, счетоводка,—
нельзя понять, откуда что бралось?
Ей помогало чувствовать событья,
произносить высокие слова
не мастерство, а детское наитье,
что иногда сильнее мастерства.
С естественной смущенностью и болью,
от ощущенья жизни весела,
она не то чтобы вживалась в роли,
она ролями этими жила.
О своих чувствах убелённый сединами поэт писал:
Я Машеньку и ныне вспоминаю
на склоне лет, в другом краю страны.
Любил ли я её? Теперь не знаю,—
мы были все в ту пору влюблены.
Мария Мамонова, в замужестве Проворова, до пенсии работала бухгалтером на местном оборонном предприятии (ныне Федеральный центр двойных технологий «Союз»). Семейная жизнь её была вполне благополучной, она воспитывала красавицу дочь Веру, потом внуков. Внешнюю привлекательность Мария Тимофеевна сохраняла до пожилого возраста. Смелякова она не забывала, ездила на его могилу.
Машенька была не единственным и не главным сердечным увлечением поэта в коммуне. В 1939 году в «Молодой гвардии» было опубликовано его стихотворение «Лирическое отступление», посвящённое Валентине Аркадьевне Климович, по мужу Макаровой. По словам Т.Н. Рудко, происходила она из казачьей семьи и внешностью напоминала знаменитую актрису Тамару Макарову. Валентина предпочитала одеваться в синий английский костюм, белую блузку со складочками, носила туфли-лодочки. Несмотря на строгую элегантность одежды, она была необыкновенно женственна и обаятельна: блестящие чёрные волосы, брови вразлёт, большие серые глаза с густыми длинными ресницами, ослепительная белозубая улыбка.
В 1932 году 24-летняя Валентина устроилась работать секретарём в управление коммуной. Замуж она вышла за юриста Сергея Макарова, приезжавшего из Москвы для консультирования руководства. По воспоминаниям знавших его, он был очень умный и интересный человек. Жили молодые в просторной комнате бывшей монастырской гостиницы «Париж». Счастье их было недолгим: в начале 1937 года муж Валентины умер от серьёзной болезни, молодой женщине пришлось оставить работу секретаря, переселиться в небольшую комнатку в фибролитовом доме по Клубному переулку (впоследствии ул. Бондарева). Работала она в бухгалтерии и для восполнения пробелов в знаниях по математике занималась с Анной Илюниной.
Анна Николаевна и познакомила Валентину с Ярославом по его же просьбе. Обращённое к этой женщине «Лирическое отступление» отличается особой нежностью и глубиной чувства, бережным отношением к возлюбленной, несмотря на то, что она не отвечает с той же силой. По словам Татьяны Николаевны Рудко, отношения между Ярославом и Валентиной были очень нежными, почти супружескими. Скорее всего, к ней же относится и стихотворение «Давным-давно», опубликованное в 1940 году в «Молодой гвардии», но написанное двумя годами ранее.
Работая в газете коммуны, Смеляков поддерживал связь с московскими друзьями, часто перезванивался со своим близким другом поэтом Евгением Долматовским, встречался с собратьями по перу во время отлучек в Москву на выходные, когда с разрешения начальства ездил навещать свою пожилую мать. По воспоминаниям родственников, Ольга Васильевна по-прежнему привечала родных: племянника Игоря Подгорского, сына сестры Антонины, муж которой был репрессирован в 1928 г., внука Александра Смелякова, сына разведённой дочери Зинаиды, которая работала учительницей русского языка и литературы. Ярослав имел подход к детям и с удовольствием занимался с двоюродным братом и племянником, которого однажды даже брал с собой в коммуну. Правда, этого визита мальчик хорошо не запомнил в силу малого возраста. Старший брат Смелякова Владимир тогда находился в ссылке в Иркутске. Он, квалифицированный юрист, работал на золотых приисках по своей специальности.
Любимой матери в 1938 году Ярослав посвятил стихотворение «Мама», в котором удивительно точно передано близкое каждому человеку чувство любви к матери:
… так, как у сердца меня носила,
в сердце своём я тебя ношу.
«Примечательно его молодое мастерство», — писал Михаил Луконин о творчестве Смелякова того периода. В его стихах — впечатления от встреч с друзьями, от посещения Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, от свечения светлячков в кустах у Москвы-реки… Но, к сожалению, далеко не только это. Репрессивная политика властей создавала тяжёлую атмосферу подозрительности, которую Ярослав в полной мере испытал на себе. Обстановка тогда была такая, что даже на Всесоюзной Пушкинской выставке, куда Смеляков возил рабкоров, особое внимание посетителей обращалось на представленные в экспозиции доносы на великого поэта и анонимные письма.
В «Дзержинце» по указанию сверху помещались статьи о громких процессах того времени. В 20-м номере за 1937 год опубликовали материал «Приговор народа» о том, как на собрании коммуны был поддержан приговор о расстреле высших военачальников М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира и ещё шестерых «контрразведчиков германо-японского фашизма». В следующем номере появилось стихотворение Смелякова «Воля народа», заканчивающееся словами:
Будь же проклята ложь тухачевских, якиров,
Восьмерых уничтоженных нами имён.
Стихи были написаны явно по указанию главного редактора, да и знать истинного положения дел Смеляков тогда не мог. Не стоит строго судить его за эти строки, ведь он, как всякий воспитанник коммуны, должен был подчиняться приказам начальства. Смелякова строго обязывали помещать в газете анонимно написанные партийными функционерами материалы. Так, в 31-м номере за 1937 год напечатана статья «Вооружимся бдительностью», направленная против якобы действовавших «врагов народа», которых недвусмысленно предлагалось «вытащить на солнышко» для «выкорчёвывания охвостьев фашистского подполья не только в районе, но и в коммуне», где «не особенно любят даже общие разговоры о бдительности к врагу».
Волна сталинских репрессий прокатилась по Угрешской земле в 1937–1938 годах. Пострадали многие коммунары и вольнонаёмные работники, прежде всего руководители высшего и среднего звена. Особенно много людей арестовали на фибролитовом заводе. Поводом для арестов могла послужить любая производственная неурядица, объявленная вредительской: поломка станков, очереди на автобус, якобы недостаточная рентабельность фибролита…
В конце 1937 года арестовали директора фибролитового завода и большую группу сотрудников этого предприятия [11]. Им предъявили абсурдные обвинения в принадлежности к террористическим контрреволюционным организациям. Все они были расстреляны в январе 1938 года по приговорам пресловутых «троек» НКВД.
Добрались и до Ефима Павловича Смелянского, управляющего коммуной. Его арестовали в декабре 1937 года и расстреляли на полигоне Бутово в феврале 1938 года. Вскоре арестовали его жену, старших детей забрали в детдом. И лишь одного известного ликвидатора беспризорности, Павла Степановича Перепёлкина, управлявшего трудкоммуной № 2 в 1929-1935 годах, пощадили: помогло ходатайство коммунаров, поручившихся за него, и заступничество коллег.
В этой тяжёлой обстановке приходилось работать Смелякову: собирать рабкоровские совещания, обрабатывать представленные материалы, составлять редакционные планы, самому писать серьёзные и интересные деловые заметки и статьи, которые отличались краткостью и конкретностью. Собственные материалы в газете Смеляков подписывал своей фамилией и псевдонимом Старик, он порицал некоторых рабкоров, ставивших только инициалы или скрывавшихся под псевдонимами типа «Зоркий глаз».
Смеляков помещал в «Дзержинце» и свои литературные произведения, содержащие художественный вымысел. Так, написанный с мягким юмором рассказ «Поражение мастера» основан на реальном событии в коммуне — сеансе одновременной игры в шахматы, в котором гроссмейстер Исаак Яковлевич Мазель выиграл 19 партий из 20-ти и свёл вничью лишь одну — с работником совхоза Каменевым, однофамильцем репрессированного государственного деятеля. В рассказе Смелякова, опубликованном в газете от 2 июня 1937 года, мастер проиграл партию, поражённый красотой своей неопытной соперницы.
Весной 1938 года срок у Ярослава закончился, ему выдали паспорт и вернули гражданские права. Осенью того же года поселение трудовой коммуны стало самостоятельной административной единицей — Дзержинским рабочим посёлком.
В газете «Дзержинец» Ярослав Смеляков работал до ноября 1939 года, когда был призван в действующую армию Ухтомским райвоенкоматом. В стихотворении «На вокзале» Ярослав писал:
Что ж делать, мать?
У нас давно ведётся,
что вдаль глядят любимые сыны,
когда сердец невидимо коснётся
рука патриотической войны.
В расстёгнутом тулупчике примятом
твой младший сын, упрямо сдвинув рот,
с путёвкой своего военкомата,
как с пропуском, в бессмертие идёт.
Тяжёлую Советско-финскую войну Смеляков провоевал рядовым солдатом, не прячась за чужие спины. Памяти погибших боевых товарищей он посвятил стихи «Луну закрыли горестные тучи…». Поэт благополучно вернулся в Москву весной 1940 года и был принят на работу в аппарат Союза писателей СССР. Дела у Ярослава пошли в гору. Жил он у матери на Большой Молчановке, летний отпуск провёл в Крыму. Бывал и в посёлке имени Дзержинского: вероятно, приезжал к Валентине Аркадьевне Макаровой. Кроме того, необходимо было решить вопрос с изменением местной прописки на московскую.
В самом конце сентября 1940 года Анна Николаевна Илюнина встретила Ярослава Васильевича на берегу пруда по дороге к гаражу, куда он шёл с вещмешком за плечами: видимо, вопрос о прописке был к тому дню уже окончательно решён. На руках молодая женщина держала малыша Кирюшу, не дававшего покоя матери ни днём, ни ночью. Смеляков не видел свою бывшую сотрудницу около года и очень обрадовался неожиданной встрече, но было заметно, что он жалеет измотанную, сильно похудевшую Анну. Говорили они недолго, но очень душевно. «Ну прощай, увидимся ли ещё?» — были его последние слова.
Перед войной молодой поэт плодотворно работает. Он пишет цикл «Крымские стихи», его произведения выходят в свет в «Молодой гвардии», «Литературной газете», «Красной нови», журнале «30 дней». Из его лучших стихотворений 1940-1941 годов наиболее известны «Если я заболею, к врачам обращаться не стану…» и «Хорошая девочка Лида». В августе 1940 года под редакцией В.В. Казина была подготовлена к публикации новая книга стихов Смелякова, куда он включил и лучшие произведения, написанные на Угреше. К сожалению, сборник так и не выпустили.
В фашистском плену, советском лагере и сталиногорской ссылке
В мае 1941 года Смелякова призвали в армию из резерва, зачислили рядовым во 2-ю легкострелковую бригаду и направили служить в Карелию. Осенью 1941 года во время тяжёлых боёв на подступах к Ленинграду он вместе со своей частью попал в окружение и затем в плен к финнам, воевавшим на стороне фашистов. В лагере он пробыл 3 года, испытав все тяготы подневольного труда на финской ферме, куда пленных сопровождали конвоиры с овчарками. Обращались фашисты с узниками жестоко. Не один раз пришлось Смелякову сносить сильные удары по лицу прикладом просто за пристальный взгляд на конвоира.
Друзья о нём ничего не знали. Ходили слухи о его гибели. Евгений Долматовский даже написал трагическое стихотворение, посвящённое его памяти. Лишь Маргарита Алигер полагала, что Ярослав жив: вернувшись из эвакуации зимой 1942 года, она неожиданно нашла дома кольцо, подаренное Смеляковым, которое куда-то задевалось в её квартире перед отъездом в октябре 1941 года.
Осенью 1944 года между финской и советской сторонами был произведён обмен военнопленных. Из фашистского лагеря вместе с товарищами по несчастью Смеляков попал в советский проверочный лагерь под Сталиногорском Тульской области (ныне Новомосковском)[12]. Сюда к нему приезжала мать и племянник Саша, который рассказывал: «Пока ждали Ярослава, я никак не мог согреться. Он вышел к нам, снял шапку. Голова у него оказалась острижена под машинку, так что виднелись следы двух заживших царапин. Бабушка спросила о них, и Яра ответил, что это его пули царапнули в бою. Я ему сказал, что очень промёрз в дороге, на это он заметил: «А я-то как промерзал в окопах!» Ещё он рассказал, что к нему приезжал Константин Симонов и обещал помощь» [13].
Осенью 1945 года Ярослава освободили из заключения, но в Москву вернуться не разрешили. Ярослав работал на шахте № 13 в посёлке Донском, исполнял обязанности банщика, затем помощника заведующего банно-прачечным комбинатом. Сотрудничал в газетах «Сталиногорская правда» и «Московская кочегарка», где выходили его заметки и стихи.
В штат «Сталиногорской правды» на должность ответственного секретаря Смелякова приняли при содействии главного редактора Константина Ивановича Разина и Степана Яковлевича Позднякова. «Он вошёл ко мне в кабинет страшно худой, в армейской телогрейке, подпоясанный солдатским ремнём, на голове военная шапчонка, но без звёздочки и какая-то сильно заношенная. Очень напряжённые глаза. Но сказал спокойно, с достоинством: "Я поэт Ярослав Смеляков. Умею писать стихи, корреспонденции, репортажи... Думаю, что я мог бы быть полезным для вашей газеты..."» — вспоминал К.И. Разин [14].
Поэт Степан Поздняков приютил Смелякова в своей комнате в Сталиногорске. Жили в тесноте да не в обиде: койку Ярослава отделял от хозяев большой самодельный шифоньер. По ночам Ярослав часто сочинял стихи и утром читал их Позднякову.
Изредка и неохотно по настойчивым просьбам друга Смеляков рассказывал о своей жизни в немецких и советских лагерях, признавался, что его очень расстраивала разлука с матерью, её страдания и лишения. «А что до меня самого, то это всё ерунда, были бы чернила да то, что этими чернилами можно писать, ведь моим истинным увлечением всегда были и будут одни стихи, и хорошее стихотворение делает меня счастливым вопреки всему остальному»[15], — говорил он.
По счастью, такая возможность даже в лагерях у Смелякова была. Несмотря на тяжёлые обстоятельства, отсутствие порой самого необходимого, он сочиняет светлые стихи о матери, полные патриотизма строки о Родине, о воевавших солдатах, о русских женщинах. Из этих стихотворений особенно известны «Вот опять ты мне вспомнилась, мама…», «Земля», «Кремлёвские ели», «Милые красавицы России», «Манон Леско», «Пряха» и другие.
Иногда Ярослав надолго затворялся в своей маленькой комнатке, которую для него наконец выхлопотало начальство, и писал, писал, отвлекаясь лишь на еду, которую ему приносил Степан.
Смеляков приходит на спектакли городского народного театра, пишет о них в местной газете. Он руководит литобъединением, участвует в вечерах поэзии, организуемых Поздняковым в доме культуры.
В Сталиногорске Ярослав впервые женится. Его супругой стала милая простая женщина — Евдокия Васильевна Курбатова, которую в близком окружении звали Дусей. Именно ей посвящено известное стихотворение «Памятник»:
Как поздний свет из тёмного окна,
я на тебя гляжу из чугуна.
Недаром ведь торжественный металл
моё лицо и руки повторял.
Недаром скульптор в статую вложил
все, что я значил и зачем я жил.
И я сойду с блестящей высоты
на землю ту, где обитаешь ты.
Приближусь прямо к счастью своему,
рукой чугунной тихо обниму.
На выпуклые грозные глаза
вдруг набежит чугунная слеза.
И ты услышишь в парке под Москвой
чугунный голос, нежный голос мой.
Стихи Смелякова начинают печатать солидные столичные журналы «Знамя», «Новый мир». Московские друзья хлопочут за него, и в 1947 году ему разрешают вернуться в Москву.
Однако в Сталиногорск он время от времени приезжает к другу Степану Позднякову, ведёт вместе с ним поэтический кружок для взрослых и подростков.
Подмосковный писатель Вячеслав Карасёв, в 1945-1953 годах живший в Сталиногорске, вспоминает: «Зимой 1951 года, кажется, в феврале, я узнал, что при редакции газеты «Московская кочегарка» открыт литературный кружок… Среди моих друзей не было любителей поэзии, и я решил идти один. В помещении присутствовало человек пятнадцать: несколько молодых женщин, мужчин человек десять и, кроме меня, ещё один подросток. Двое мужчин сидели за председательским столом. Они представились: Ярослав Васильевич Смеляков, Степан Яковлевич Поздняков. Степан пояснил, что Ярослав — известный поэт, печатался в московских газетах, сотрудник газеты «Московская кочегарка».
Ярослав, в свою очередь, представил Степана — поэт, сотрудник газеты «Сталиногорская правда». Одеты они были просто: в костюмы тёмного цвета из грубошёрстной ткани, без галстуков. Степан был обут в кирзовые сапоги, а во что был обут Ярослав, не помню или не разглядел.
Наше первое занятие началось с формального знакомства. Прибывших кружковцев Степан записал в тетрадь, указав при этом род занятий. Ярослав опрашивал каждого из присутствующих: кого из поэтов он читал, помогает ли ему поэзия в жизни, пишет ли стихи сам. Пишущих оказалось немного, а любящих поэзию — все. На этом занятие закончилось, а следующее было назначено через месяц (кружок собирался в последнюю субботу месяца).
На второе занятие желающих заниматься в кружке пришло больше. Степан новичков записал в тетрадь, а Ярослав, объяснив значение литературы в жизни общества, прочитал несколько стихотворений А.С. Пушкина и на их примере стал объяснять технику стиха. Говорил о «трёх китах» стихосложения, убеждал, что нужно кропотливо работать над словом: каждый стих должен быть выстраданным» [16].
По-видимому, в следующий раз в Сталиногорск Ярослав Смеляков смог приехать уже после возвращения из лагеря в Инте.
Заключение и ссылка в Инте
Ярослав Васильевич снова восстановлен в Союзе писателей. В 1948 году выходит в свет его книга «Кремлёвские ели», куда включены стихи, написанные до и после войны.
Однако благополучный период длится только 3 года. В «Литературной газете» появляется критическая статья Сергея Львова, где высказывается мнение, что сборник «Кремлёвские ели» лишь внешне оптимистичен, а по сути стихи Смелякова «всегда о смерти». Вновь начинается травля творческой интеллигенции, которую огульно обвиняют в космополитизме.
В 1951 году на квартиру Ярослава кто-то из «друзей» приводит провокатора, который во время застольной беседы получает необходимый компромат на поэта. По одним свидетельствам, это был вопрос подвыпившего Смелякова к одному из собратьев по перу: «Почему у тебя о Сталине плохие стихи, а о Ленине хорошие?» По версии киносценариста Валерия Фрида, поводом стало признание поэта: «Странное дело! О Ленине я могу писать стихи, а о Сталине не получается. Я его уважаю, конечно, но не люблю» [17]. Вскоре Смелякова по доносу арестовывают и осуждают по печально известной статье 58 УК на 25 лет лагерей. Его потрясённая горем 74-летняя мать Ольга Васильевна умерла в Москве в 1952 году.
Несправедливое заключение поэт отбывает в приполярной Инте, где работает мусорщиком на доломитной шахте. Поэзия снова помогла ему выстоять. Он не перестал верить в советскую власть, в её прогрессивность. Он считал, что её позорили люди, которые предавали, сажали, истязали его самого и его друзей. Глубинных причин происходящего он понять не мог. В 1952 году в лагере в стихотворении «Мы не рабы» Смеляков писал:
Как же случилось, что я, запевала-поэт,
стал — погляди на меня — бессловесным рабом?
Не в чужеземном пределе, а в отчем краю,
не на плантациях дальних, а в нашей стране,
в грязной одежде раба на разводе стою,
номер раба у меня на согбенной спине.
По-видимому, до конца жизни Смеляков так и не нашёл полностью удовлетворяющего его ответа на этот вопрос. Возможно, здесь кроется одна из причин внутреннего трагизма, заметного в его облике.
Такие стихи не могли быть, конечно, опубликованы в советское время, в отличие от других, более светлых и не затрагивающих тему репрессий, написанных уже после смерти Сталина. Тогда лагерный режим стал мягче. Племянник поэта Александр Смеляков рассказывал, что Ярославу Васильевичу выделили закуток в бараке, где он сочинял стихи, а его книги были весьма востребованными в тюремной библиотеке. Он помогал редактировать тюремную стенгазету, лагерную многотиражку «Уголь стране», вёл поэтический кружок для заключённых.
В 1954 году Смелякова освободили из лагеря, он отбывал ссылку там же в Инте, продолжал писать. Тёплые строки поэт посвятил бывшей жене Евдокии, с которой сохранил добрые отношения. С ней он заочно развёлся после ареста, чтобы не подвергать её опасности репрессий. В лагере и ссылке Смеляков сочинил первую часть поэмы «Строгая любовь» о делах и чувствах, нежных и не очень, его ровесников, учившихся в школе имени Ильича. С высоты жизненного опыта он пишет об их наивном аскетизме, о борьбе с «мещанством» в быту, о первой любви увлечённых комсомольской работой Яшки и Лизки…
До 1955 года поэт оставался в Заполярье. Спустя десятилетие он писал в стихотворении «Воробышек» о влетевшей к нему в окно птичке, ставшей предвестницей освобождения:
До Двадцатого до съезда
жили мы по простоте —
безо всякого отъезда
в дальнем городе Инте.
Годы признания и творческих споров
Вернувшись в 1955 году в Москву, на квартире бывшей жены, тогда вторично вышедшей замуж за известного жокея Московского ипподрома Александра Бондаревского, Ярослав Васильевич читает друзьям по перу первую часть поэмы «Строгая любовь». В 1956 году она выходит отдельной книгой.
После XX съезда КПСС Смелякова полностью реабилитировали. Жизнь его внешне складывалась вполне благополучно. Он вновь восстановлен в Союзе писателей, вместе с другом Михаилом Лукониным руководит отделением поэтов, ведёт раздел поэзии в журнале «Дружба народов», редактирует альманах «День поэзии», работает в издательстве «Молодая гвардия». Личная жизнь тоже складывается удачно: второй брак с поэтессой и переводчицей Татьяной Валерьевной Стрешневой оказался прочным и счастливым. Смеляков помогал жене воспитывать её сына Алёшу. Татьяна приспособилась к трудному ершистому характеру Ярослава, прощала вредные привычки [18] и мимолётные увлечения, умела уладить конфликты, возникавшие из-за нетактичного поведения поэта на застольях.
Супругов сближала любовь к поэзии, искусству, природе, к людям и животным. В их двухкомнатной квартире в доме № 19 по Ломоносовскому проспекту и на даче в Переделкине, некогда принадлежавшей Александру Фадееву, жили две собаки-дворняжки, и ещё в последний год жизни поэт подобрал на улице беспородного щенка. Трогательные, дышащие любовью и состраданием стихи Смеляков написал о домашних любимцах и других животных: «Ягнёнок», «Собака», «Собачьи морды», «Недопесок»…
Жене Татьяне поэт посвятил несколько стихотворений. Самое красивое из них «Зимняя ночь». В нём говорится о возвращении из гостей по заснеженным ночным улицам Ленинграда с любимой, которая в снежных «блёстках похожа на русскую зиму-зиму». Стихотворение заканчивается словами:
И с тебя я снимаю снежинки,
как Пушкин снимал соболей.
Такое сравнение неслучайно. Смеляков очень почитал великого русского поэта, написал о нём немало стихов, поверял свои произведения по нему, очень болезненно переживал его смерть на дуэли, по советской традиции осуждая за это царизм и виня Наталью Николаевну Пушкину. О жене великого поэта Смеляков в 1959 году написал резкое стихотворение «Натали», представление о содержании которого даёт последнее четверостишие:
Мы не забыли и сегодня,
что для тебя, дитя балов,
был мелкий шёпот старой сводни
важнее пушкинских стихов.
Спустя годы Смеляков понял, что был неправ, когда с таким осуждением и неуважением писал о Наталье Николаевне, и сочинил «Извинение перед Натали», прося её позабыть прежнее стихотворение, как при жизни она смогла «забыть великого поэта — любовь и горе всей земли». Таков был характер неистового Смелякова. Он наверняка написал бы ещё одно извинение, если бы узнал, что Наталья Николаевна помнила Пушкина до конца жизни и каждую пятницу — день недели, когда он скончался, — облачалась в траур, постилась и молилась о его упокоении. Великодушный второй муж её, П.П. Ланской, разрешал это. А вот Смеляков рассудком вряд ли смог бы понять её молитвенный подвиг, ведь он был неверующим, вернее — безразличным к религии. Однако его поэзия иногда была красноречивее его самого. Так, в стихотворении о Красной площади (1947), где по ощущениям автора «и сейчас ещё воздух насыщен электричеством ленинских слов», есть глубокое и для тех времён очень нетривиальное по внутреннему содержанию четверостишие, которое могло бы стать самостоятельным произведением:
Над клубящейся пылью Вселенной,
над путями величья и зла,
как десницу, Василий Блаженный
тихо поднял свои купола.
Эти строки не случайны в творчестве Ярослава Васильевича. Он глубоко интересовался российской историей и культурой, входя со своими учениками и единомышленниками в так называемую Русскую партию в Союзе писателей СССР. Однако русофильство Смелякова не было фанатичным. Он полностью признавал права других народов на свои национальные идеи, восставая только против навязывания их русским писателям и вообще русскому народу, а также против преуменьшения его роли в истории России и политики вытеснения русских народных традиций и обычаев из жизни общества.
В 1960-е годы Смеляков много пишет, переводит с разных языков народов СССР и социалистических стран сочинения национальных поэтов. Как отмечал писатель Н.М. Коржавин [19], его лучшие стихи выделяются на общем фоне зрелостью чувств, чистотой и благородством тона, мужской смелостью и приглушённым трагизмом.
Одна за другой издаются и переиздаются книги Смелякова: однотомники и двухтомники избранных стихотворений (1957, 1961, 1964, 1967, 1970), «Строгая любовь» (1957, 1967), «Работа и любовь» (1960, 1963), «Разговор о главном» (1959), «Золотой запас» (1962), «Хорошая девочка Лида» (1963), «Милые красавицы России» (1966), «Роза Таджикистана» (1966), «Товарищ комсомол» (1968), «Молодые люди. Комсомольская поэма» (1968). В 1968 году Смеляков был удостоен Государственной премии СССР за книгу «День России», опубликованную в 1967 году и ставшую явлением в советской поэзии. Книга эта потом неоднократно переиздавалась. Были у Ярослава Васильевича и высокие правительственные награды — 3 ордена Трудового Красного Знамени.
К 100-летию со дня рождения В.И. Ленина выходит в свет книга Смелякова «Связной Ленина» (1970). Однако поэт, хотя и считал себя ярым сторонником советской власти и вполне искренне, с пафосом и глубоким патриотизмом прославлял её в стихах, особой любовью советских правителей не пользовался. Ему не прощали собственного мнения, отсутствия подобострастности к высшей номенклатуре. Исключение он делал лишь для В.И. Ленина, которого, как и большинство советских граждан, идеализировал. А когда все охаивали Сталина после разоблачения «культа личности», в 1964 году Смеляков вдруг пишет ностальгическое стихотворение о могиле поверженного вождя, несмотря на 10 лет своего узничества в ГУЛАГе.
Писал Смеляков и стихи, публиковать которые в то время было невозможно: «Три витязя» — о репрессированных друзьях-поэтах, «Жидовка» — о еврейке-революционерке, которая в 1930-е годы славилась особой жестокостью, работая в органах НКВД, а потом и сама попала в ГУЛАГ. Формальный повод говорить о его антисоветизме был. С другой стороны, именно в «советизме» обвиняли его собратья по перу, вынужденные эмигрировать за рубеж. Так, Н.М. Коржавин порицал Смелякова за интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк таймс», в котором поэт критиковал за «антисоветскую» направленность произведения А.И. Солженицына о ГУЛАГе [20].
В последние 15 лет жизни Смеляков — признанный, маститый поэт, любимый читателями. Он выступает на радио, в телевизионных передачах, гораздо больше других советских литераторов ездит по стране, бывает в зарубежных командировках, встречается с молодыми поэтами России и других республик. Многие начинавшие тогда свой творческий путь авторы с благодарностью вспоминают его строгую, но всегда доброжелательную и справедливую критику [21]. Молодым литераторам он помогает публиковаться, отечески опекает их. Ярослава Васильевича уважают за стоический характер, принципиальность, доброту, юмор.
Интересный эпизод вспоминает Вячеслав Карасёв. В сентябре 1970 или 1971 года Смеляков приехал в Новомосковск к Степану Позднякову. Группа литераторов отправилась на Куликово поле отметить годовщину славного сражения. После тёплого дружеского застолья разместились на ночлег в большой трёхкомнатной палатке, поставив её метрах в 500 от запустелого тогда храма. Далее Карасёв пишет: «Мы с братом заняли первую от входа комнату, а остальные — две другие комнаты. Во сне я почувствовал, как кто-то задел мою ногу. Открыв глаза, увидел Ярослава. Он стоял, нагнувшись, и дрожал от холода. На улице уже было светло. Он попросил меня чем-нибудь согреть его. Алексей налил в стакан водки и подал ему. Он выпил. Услышав наш разговор, проснулись остальные ночлежники. Уняв дрожь, Смеляков рассказал, что он, когда мы улеглись спать, пошёл к памятнику, мысленно перебирая строчки нахлынувшего стиха. Сел на постамент и задремал. В полудрёме почувствовал, что на него скачут монгольские кони. Прочитал стихотворение. Из него я запомнил две строки:
Здесь хан Мамай стоял с князьями,
На север взгляд свой устремив» [22].
К сожалению, полного текста этого произведения Смелякова найти не удалось. Возможно, стихи не были окончены.
Здоровье поэта, подорванное в лагерях, резко ухудшилось в конце 1960-х годов. До последних дней жизни он продолжал писать хорошие стихи, встречаться с молодыми литераторами, которых опекал, с друзьями. Поэт немного не дожил до своего 60-летия и скончался 27 ноября 1972 года. Похоронили его на Новодевичьем кладбище.
После смерти Смелякова вышли в свет его книги «Моё поколение» (1973), «Служба времени» (1975), собрание сочинений в 3-х томах (1977-1978) и другие издания. Во второй половине 1980-х годов стали печататься и его стихотворения, которые раньше не пропустила бы цензура.
Ярослав Смеляков оставался верным убеждениям юности и даже в предсмертном бреду, по словам жены, всё с кем-то спорил, всё советскую власть отстаивал. Он был крупным русским поэтом, но не гениальным мыслителем и провидцем.
Словно подводя итог своему творчеству, незадолго до смерти Ярослав Васильевич написал:
Что делать? Я не гениален,
нет у меня избытка сил,
но всё ж на главной магистрали
с понятьем собственным служил.
Критик В.В. Дементьев так оценивал творчество Смелякова: «Его лучшие строфы написаны на высокогорном уровне»[23]. «Он часть нашей жизни и часть нас самих», — отмечал эмигрант Н.М. Коржавин [24]. Десятки стихотворений Смелякова, даже по мнению критиков его творчества, прочно вошли в сокровищницу русской поэзии. В это избранное можно включить и несколько стихотворений, написанных Смеляковым на Угрешской земле или посвящённых происходившим здесь событиям. Не довелось ему больше побывать в Дзержинском. Ни с Марией Мамоновой-Проворовой, ни с Валентиной Климович-Макаровой он не встретился. В начале Великой Отечественной войны Валентина Аркадьевна эвакуировалась с заводом в Сибирь, где, видимо, осталась на постоянное жительство. Но имя этой прекрасной женщины поэт, конечно, не забыл. Одну из героинь его пьесы «Друзья Михаила Югова», написанной в 1947 году, зовут Валентина Аркадьевна.
Встречаясь с людьми из Дзержинского, Смеляков расспрашивал их о поселковой жизни. Однажды он беседовал по телефону с Т.Н. Рудко, которую называл в далёкой юности Вишней. Татьяна Николаевна продолжала созваниваться с его женой Т.В. Стрешневой уже после его смерти. В начале 1970-х годов Смеляков собирался приехать на литературный вечер во дворец культуры «Вертикаль», где в конце 1930-х годов располагалась редакция многотиражки «Дзержинец». К сожалению, тяжёлая предсмертная болезнь помешала поэту выполнить задуманное, и вечер прошёл без его участия.
Ссылки и комментарии
1 Произведения Я.В. Смелякова цитируются по источникам:
Смеляков Я.В. Собрание сочинений в 3-х томах. М.: Молодая гвардия, 1977.
Смеляков Я.В. Стихи о любви. М.: ЭКСМО, 2007.
2 Сведения о Смеляковых в Воронеже приводятся по источникам:
Акиньшин А.Н. Смеляковы в Воронеже. Доклад на 157-х Краеведческих чтениях в Воронежской областной универсальной научно библиотеке имени И.С. Никитина // Угрешская лира. Вып. 5. — М.: МОО СПР, ДМУП «Информационный центр», 2017 (в печати). С. 232-235.
Смеляков А.Д. Воспоминания о моём дяде Ярославе Смелякове // Угрешская лира. Вып. 4. М.: МОО СПР, БФ «Наш город», 2012. С. 212-220.
Ивановская В.И. Воспоминания о Ярославе Смелякове // Угрешская лира. Вып. 4. М.: МОО СПР, БФ «Наш город», 2012. С. 196-211.
3 Ивановская В.И. Воспоминания… С. 200-202.
4 Там же. С. 204-206.
5 Касаткин В. Рязанские стихи Ярослава Смелякова // Рязанские ведомости. 2003. № 32. 20 февраля.
6 История с подаренным Ярославом Смеляковым Маргарите Алигер кольцом излагается по источнику: Лебединская Л. Жизнь поэта замкнулась, как кольцо // Русский ювелир. 1998. № 4(9).
7 Ивановская В.И. Воспоминания… С. 209.
8 Меситов А. «Чугунный, нежный голос мой…». Первые послелагерные годы поэта Ярослава Смелякова // Независимая газета. 2001. 8 мая.
9 Сведения о трудкоммуне № 2 НКВД и пребывании в ней Я.В. Смелякова излагаются по источникам:
Коммуна в Николо-Угреше. г. Дзержинский Московской области. Дзержинский: ДМУП «Информационный центр», МАУК «Культурно-эстетический центр», 2012.
Рудко Т.Н. Воспоминания о Яре Смелякове. Рукопись интервью.
Митюшкин В. Ярослав Смеляков // Угрешские вести. 1999. № 25-27.
Митюшкин В. День России // Угрешские вести. 1996. № 37.
10 Митюшкин В. Театр-студия // Угрешские вести. 1998. № 7.
Митюшкин В. И встанет театр // Угрешские вести. 1997. № 41.
Митюшкин В. Режиссёр Н.Н. Виноградов // Угрешские вести. 1998. № 8.
11 Митюшкин В. Репрессии 1937–1938 годов // Угрешские вести. 2001. № 30–32.
12 События, связанные с пребыванием Я.В. Смелякова в Сталиногорске (Новомосковске) излагаются по источникам:
Меситов А. «Чугунный, нежный голос мой…»
Бобкова М. Ярослав Смеляков в Сталиногорске // Угрешская лира. Вып. 3. М.: МОО СПР, БФ «Наш город», 2012. С. 70-77.
13 Смеляков А.Д. Воспоминания… С. 216-217.
14 Цитируется по статье: Меситов А. «Чугунный, нежный голос мой…»
15 Цитируется по книге: Дементьев В.В. Ярослав Смеляков. Сильный, как тёрн. М.; Советская Россия, 1967.
16 Карасёв В.С. Ярослав Смеляков в Сталиногорске. Воспоминания // Угрешская лира. Вып. 5. М.: МОО СПР, 2017 (в печати). С. 236-244.
17. Фрид В.С. 58 ;: Записки лагерного придурка. М.: Издательский дом Русанова, 1996. С. 60.
18 Смеляков иногда крепко выпивал, нецензурно выражался, что простительно после 12 лет заключения в советских и фашистских лагерях.
19 Коржавин Н.М. Судьба Ярослава Смелякова // Грани, 1974, № 91. С. 131-179.
20 Там же.
21 См. например: Крещик В.А. «На всех земных пирах…». Этюды о поэтах и поэзии. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1990. С. 3-97. По этой книге излагается история арестов Смелякова.
22 Карасёв В.С. Ярослав Смеляков в Сталиногорске. С. 244.
23 Дементьев В.В. Ярослав Смеляков. Сильный, как тёрн. 25 Коржавин Н.М. Судьба Ярослава Смелякова. С. 179.
Очерк опубликован в книге:
Егорова Е.Н. Коммунар Ярослав Смеляков: биографический очерк, документальная повесть,стихи. — Дзержинский: ДМУП «Информационный центр», 2017. — 136 с., ил.