Когда-то я был молодым отцом двух невыносимо милых малюток. Именно «милых», и именно «невыносимо», отчего каждую ночь разыгрывалась одна и та же сцена:
– Ты что, не слышишь? – толкала меня в бок полуобморочная жена.
– А ты?! – вяло огрызался я.
– А я уже два раза вставала!
– А я – три!..
И так до тех пор, пока меня не спихивали с кровати.
В тот раз сценарий не изменился. Младшая перешла на вой. Я встретился с полом. После чего, подобрав свои останки, включил автоматический режим: соска – укладка – утруска...
И вот уже при возвращении в спальню, в привычную картину моей будничной жизни внезапной кляксой вторглась неуютная теснота в груди...
Что-то давящее подкатило к горлу... Что-то липко-холодное поползло из всех моих пор... И я, судорожно надкусив онемевшим ртом воздух, беспомощно рухнул на пол.
– Что-то мне нехорошо! – придя в сознание, растормошил я супругу.
– С-с-с-пи-и-и-и! – голосом удава Каа отозвалась та.
– Но я там в обморок падал...
– Усни, и всё пройдёт.
Её ладонь скользнула по моему лицу и нежно прикрыла мне дрожащие веки.
– Может, сперва хотя бы пульс проверишь? – слабо простонал я и жена послушно взяла меня за запястье.
– Ну что? – тронул я её через минуту.
– Всё тихо. Спи.
И тут мне вспомнился анекдот про ёжика, который забыл, как дышать.
Словно дырявую гармонь растягивал я грудную клетку, а она всё не наполнялась.
– Может, это инфаркт, и я умираю? – поделился я своими догадками с мирно спящей супругой. – Или, может, я уже умер?!
Ответом мне было - мерное сопение.
Пролежав бездыханным ещё с полчасика, я, наконец, встал и вышел на улицу. Однако и свежий воздух меня не воскресил.
Окончательно уверившись в своей кончине, я вернулся в дом опечаленный и в доказательство своей летальности попросил жену меня ущипнуть.
– Ай! – взвизгнув от боли, затряс я рукой. – Зачем же так сильно?!
– Но ты же умер, – резонно ответила она.
– Ну да! Потому что - не дышу! Или, по-твоему, человек может жить, не дыша?
– Йоги могут.
– Но я-то не йог!
На что жена лишь вздохнула.
А я не смог ответить ей тем же.
– Ладно, – говорю, – раз я всё равно умер, пойду хотя бы поработаю.
– Хреново выглядишь! – подбодрили меня сослуживцы.
– Так сердце не бьётся, – с улыбкой объяснил им я и предложил пощупать мне пульс.
После чего они горячо заспорили. Одни предлагали вызвать «скорую», другие – «катафалк».
В итоге с сиренами я прибыл в приёмный покой, где моё тело споро украсили проводками, а на вопрос «Умер ли я?» доктор, улыбнувшись, ответил:
– Ну что вы? Зачем же так? Всё у вас впереди. – И, повернувшись к медсестре, добавил: – Дефибриллятор и реанимационную тележку. Быстро!
– Так значит, я жив? – решился уточнить я. И услышал:
– Конечно, конечно. Всего один укольчик, и вы воскресните.
С этими словами доктор потянулся в капельнице, что-то неуловимое блеснуло в его руке, и я отключился. А когда вновь распахнул глаза, бледный, запыхавшийся и неприлично растрёпанный доктор шептал:
– Странная у вас реакция на лекарство. От него, обычно, все сюда, а вы туда - почему-то!
– Больше не буду, – пообещал я.
Но, когда примчавшаяся на такси, рыдающая жена кинулась мне на грудь, выбив из меня последние крохи кислорода, я это обещание нарушил.
– Где ж это вы, батенька, синус-то свой потеряли? – заслонив свет лампы, прогудел надо мной тучный зав отделения экстренной терапии.
– Синус? – переспросил я, ощупываясь, и с удовольствием отмечая, что косинус вроде на месте.
– Синус, синус… – качнул львиной гривой заведующий. – Если в ближайший часик вы его не найдёте, мы ведь вас, батенька, того... электрошоком!
При этих словах моя сердобольная жена ахнула и клятвенно произнесла:
– Никогда! Слышишь? Больше никогда не позволю тебе вскакивать к детям! Ни-ко-гда!
И действительно, пару дней с кровати меня не скидывали.