Александр ГЕРАСИМОВ
Тувинские хроники
ЛЕНИН
Как в скверном колхозном романе, первыми перевалившие желтый горизонт машины правительственного кортежа увидали черно-лиловые от раскаленного тувинского солнца сопливые голоштанники. Классическое «едут-едут» прозвучало на местном наречии гортанным перекатистым пением.
Вообще-то история началась не с этого. Завязку ей положил отряд обезумевших от дикой юго-западной сибирской жары красных бандитов под водительством то ли Щетинкина-Кравченко, то ли Былинкина-Пащенко (память моя с трудом удерживает двойные фамилии, за исключением, пожалуй, Мусина-Пушкина, Римского-Корсакова, Салтыкова-Щедрина, Голенищева-Кутузова, ну и, может быть, еще десятка других славных русских имен, но это уж другое совсем дело), который отчасти по-неосторожности, отчасти от лихости сотворил в тувинской степи что-то вроде мировой революции местного розлива.
По мнению здешних краеведов, все дело произошло в чистом степу, где испокон веку росли только ковыль, суслики да тушканчики. Вот тут-то, на ровном, можно сказать, месте тувинские власти и решили выстроить Дворец Культуры. В ознаменование, так скать, судьбоносного для всей последующей счастливой жизни народа события.
Худо-бедно, за короткий срок срубили строители, пришлые греки да армяне двухэтажную избу культуры из сырой вагонки, выкрасили полы липким какашечным суриком и вывели двускатную крышу из серого штормящего шифера.
Я на ту пору служил в местном театре постановщиком, и раз в неделю, по вторникам что ли, меня, как столичного художника звали в салон к замминистра тамошней культуры Валентине Оскал-оол чай пить – приглашение почетное, но так ни разу мной не использованное. Почему-то именно по вторникам я напивался до беспамятства армянским коньяком, в изобилии продававшемся в ближней к театру продуктовой лавке. В магазине было, хоть шаром покати – хлеб завозили раз в две недели, о регулярной торговле молоком помнили только старожилы. Продукты питания не продавались, а выдавались по каким-то сиреневым и бледно-зеленым талонам по месту работы. Исключением, почему-то, были дефицитные в цивилизованном советском мире бананы, ананасы и пузатые пятилитровые баллоны венгерского ассорти «Глобус». Шишковатые и кривые зеленые нездешние фрукты были навалены в две горы посередь неожиданно громадного, из-за отсутствия товаров, помещения сельмага и увенчаны праздничными фанерными транспарантами. Подгулявшие химические буквы трактовали о полезной питательности заморского продукта и обилии в нем витаминов. Местное население эту пропаганду в рот имело – оно хотело продукта простого и нажористого. Водка (страшно вспомнить) минусинского разлива тоже была в дефиците, коньяк же продавался дивный, настоящий, первого ереванского завода – в три звезды.
В конечном счете, дело было не в качестве коньяка, а в том, что по части художественной для местного начальства я был непререкаемым авторитетом.
Раскрасить вновь возведенное здание пригласили молодых художников из питерского института имени барона Штиглица, а попросту сказать – Мухи. Мухинцы расстарались – писаные клеевыми красками на громадных холстах мирно паслись тучные стада крупного и мелкого рогатого скота; высоченные хлеба наливались полновесным зерном на бескрайних полях Советской Тувы; полезные ископаемые так и перли из недр земли – успевай, собирай; из лихо закрученного рога изобилия, еле удерживаемого подозрительного вида молодцом, вываливались на зрителя товары народного потребления (неосторожные студенты изобразили даже алкогольную продукцию, как неотъемлемую часть вышеизложенных продуктов, правда, не на переднем плане, но все же). В общем, эра всеобщего благоденствия по замыслу авторов росписи уже наступила. По большому счету придраться было не к чему. Я, как ответственный эксперт, тепло отозвался о работе юных ленинградских художников и от имени республиканской интеллигенции рекомендовал приплатить богомазам процентов десять за качество.
Всё было бы ничего, если бы только не одна закавыка. На главном тряпишном заднике, предназначенном для сцены, иконописцы накрасили коммунистического бодхисатву – Владимира Ульянова (Ленина). Гигантского роста патрон всех угнетенных стоял в раскоряку, на манер фанерного Гулливера, каких одно время во множестве ставили при входе в «детские городки». Промеж ног вождя вовсю делалась ВОСР* (...бежит матрос, бежит солдат... стреляют на ходу... рабочий тащит пулемет...) – множество черненьких лилипутов с манлихеровками в руках нападало на Эрмитаж; желтые лучи прожекторов скрещивались в чернильном небе в тщетных поисках аэропланов; Аврора Крейсер палила по дворцу из пушки; в общем, всё, как положено, впечатляющая картинка.
Всё да не всё – принимали красоту в несколько этапов. Первым выказал свою тревогу по поводу верной политической выдержанности панно главный художник Автономии. Человек, обучавшийся в столице, в художественном заведении имени 5-го года, высказался в том смысле, что, дескать, все хорошо, только Ленин, мол, был великого ума человек, а голова на картине, того, подкачала, маловата будет. Надо заметить, что приличных размеров раскрашенная тряпка лежала на полу, наблюдалось изображение со стороны ног, и потому перспективное оптическое сокращение сыграло свою злую шутку. Но, как говорится, хозяин – барин. Сейчас притащили специальную длинную скамейку, с которой главный ваятель, собственноручно окунув широкий флейц в краску «тельного» цвета, торжественно начертал что-то вроде нимба вкруг головы Ильича. Ладно.
Затем, в сопровождении свиты прихлебателей, озабоченных получением местечка получше за державным чайным столом, явилась сама Валентина Оскал-оол.
Здесь следует пояснить. Министром культуры в Автономии служил бывший шофер первого президента республики, человек глупый и пустяшный. Валин же папа работали в московском цирке на Цветном бульваре швыряльщиком тарелок. Не в смысле, что официантом, а именно швыряльщиком. Был такой, знаете, довольно забавный номер: выбегает вприпрыжку на арену сколько-нибудь тувинцев, и давай тарелки алюминиевые друг в дружку метать. Один запускает – остальные ловят. Потом, наоборот – оне швыряют тарелки, а тот все одной рукой ловит да в подмышку собирает. Поди-ка! Нелегко.
И вот за эту папину московскую ловкость назначили Валю заместителем министра всей культуры Тувы. А еще, наверное, за то, что звали ее, как первую в мире женщину-космонавт.
Тетенька похвалила живописцев, однако заметила, что вождь мирового пролетариата не смог бы ворочать судьбами народов, обладай он такой неправдоподобно малой головой. Главный ваятель с готовностью и прытью ученой обезьяны прыгнул на скамью и пририсовал и так изрядно вспухшей голове вождя еще один кружок.
Следующим в провонявшее дешевой масляной краской помещение, со всем величием, на которое был способен, вплыл министр со своей кликой. Несмотря на задранный кверху подбородок и полузакрытые взоры, минкульт, в свою очередь, обратил внимание окружающих на неподобающее великому уму малое мозговое помещение. Гл. художник, проявив недюжинные физкультурные способности, снова проделал уже привычный ему обезьяний трюк. Вот тут-то на пыльном горизонте и появилась московская комиссия. Тряпку с Ильичем споро свернули в рулон и сволокли за кулисы на предмет повешения.
Из поседевших за дорогу вороных машин вывалились обалдевшие от тряски и пыли москвичи. Проклиная в душе тувинских партизан, степное бездорожье, жару и так некстати случившийся праздник, столичные чиновники по очереди ущипнули коричневый бок черствого ржаного хлеба, макнули щепоткой в столовскую солонку с выщербленным краем и напились теплой желтой воды из графина. На этом формальности завершились.
Свежевыкрашенная дощатая сцена с прилипающим к ней при каждом шаге, испитым конферансье встретила гостей пурпурным плюшевым великолепием. Обмахиваясь листовками, гости расселись в первом ряду – и началось. На подмостки, толкаясь, высыпала стайка перепуганных пионеров и сравнительно бойко, в стихах, отрапортовала зрителям об успехах Автономии в строительстве счастливого далёка. Потом, волоча за собой ободранные стулья, в синих и розовых, запахнутых до горла халатах вышли горловики. Закрыв и без того узкие щелочки глаз, страшными утробными голосами, на древнем, одним только им понятном языке они пророкотали что-то народное и до того глубинное, что когда песня кончилась, все вздохнули с облегчением, словно вынырнули из-под воды. По-петрушечьи качнув в сторону гостей остроконечными колпаками, отороченными лисой и песцом, артисты важно удалились.
Значительно откашлявшись, конферансье объявил хор мальчиков. Плюшевый занавес, судорожно дергаясь, разошелся в стороны, и изумленным взглядам публики предстал изображенный на заднике чудовищный гоминоид с раздувшейся головой и коленками в растопырку. Меж ног его тараканы брали Зимний.
*ВОСР (сокр.) – Великая Октябрьская Социалистическая Революция (авт.)