– Сожалею, господа, – пожилой джентльмен устало снял очки с носа, отвел взгляд от разложенных перед ним листочков и внимательно оглядел сидящих перед ним мужчин, – но никто из вас не получает лицензии на охоту.
– Позвольте, это произвол! – вскинулся самый старший из мужчин. – На основании чего принято такое решение?
– Что значит не получим лицензии? Я заплатил за это право полную сумму! – возмущенно запыхтел толстенький здоровячек.
– Ты чо, охренел в натуре? – с угрозой в голосе лениво поинтересовался приблатненный качок. – Чо я людям скажу?
Джентльмен, казалось бы, не обратил ни малейшего внимания на брошенные в его адрес упреки, вернул очки на место и продолжил, как ни в чем ни бывало.
– Вот вы, – он ткнул листочков в сторону старшего из мужчин, – вы работаете учителем в школе.
– Какое это имеет значение? – возмутился учитель.
– Вы учите детей любить природу, уважать чужую жизнь и при этом берете ружье и идете убивать. Вы отдаете себе отчет, что в вас слишком много лжи? Ваши решения не могут быть до конца честными, в ваших порывах нет искренности, нажимая курок, вы забываете обо всем, чему учите своих подопечных.
– Я не понимаю…
– Вот видите, вы не понимаете, – вздохнул джентльмен.
– Хорошо, он учитель, почти святой человек, но мне то, что мешает участвовать в охоте? – ехидно улыбаясь, вклинился в разговор толстячок.
– Вам? Ничего, – доброжелательно улыбнулся джентльмен. – Но вы плохо стреляете. В ваших мишенях практически нет попаданий.
– Какое ваше дело, попадаю я по мишеням или нет? – толстячок надулся, лицо его покраснело то ли от стыда, то ли от злости. – У меня нет проблем с патронами, если нужно, я возьму ящик патронов, буду стрелять шрапнелью. Я не понимаю, что вы к этому прицепились? Вы формалист или… вы это делаете специально! Вы меня провоцируете!
– Так. Понятно. Этот святоша. Этот фуфел. А чо ты мне лицензию запорол? Очко играет, слабо лицензию выписать? – качок демонстративно согнул руку, демонстрируя накаченные бицепсы. – Может, я в мишень не попал ни разу? – прищурился он, словно беря джентльмена на мушку, и сплюнул на пол перед его столом.
– Господа, я все понял, – подскочил на месте толстячок, – он боится! Он нас боится, поэтому не дает лицензии! Все это для оправдания собственной трусости, тут все подстроено!
В глазах толстячка горело радостное озарение, он тыкал в бок учителя и призывно подмигивал качку.
– Да-да-да, мне сразу показалось это странным. Что я, на охоте ни разу не был? Да у меня этих охот…
– Гони бабло обратно, гнус! – качок передернул затвор помпового ружья. – С новичками дела иметь не желаю, отвали дедушка, дай дорогу молодым!
– На моем счету двести пятьдесят шесть охот, – негромко, но достаточно, чтобы быть услышанным, произнес джентльмен.
– Двести… – подавился качок.
– Пятьдесят… – осел в кресло толстяк.
– Шесть… – эхом отозвался учитель, трясущимися пальцами пытаясь расстегнуть верхнюю пуговку рубашки.
– Хочу отметить, удачных охот, – добавил он тем же ровным тоном. – Как вы знаете, по условиям соглашения, жертва имеет право отказать охотнику, который, по ее мнению, не способен поразить жертву.
– Это оскорбление… вы не правы, я как собака… да я тебя с первого выстрела завалю… – загалдели обиженные до глубины души охотники.
Ни разу им не отказывали, ни в одной охоте никто не называл их неудачниками, хотя бы раз, но им удавалось поразить жертву наповал и сейчас им заявляют, что они никуда не годятся. И кто заявляет? Какой-то старикашка, которому давно пора в могилу. И пусть он был удачлив, но это было когда-то, в молодости, сто лет назад. Сейчас любой из них с закрытыми глазами и одним патроном в карабине уделает его, не сходя с места.
Джентльмен устало закрыл глаза, расслабился, словно готовясь к словесной перепалке и вдруг, совершенно неожиданно для разгоряченных охотников, легко перепрыгнул через широкий стол. В падении он ударил ногой в колено качка, отчего тот, скривившись от острой боли, раскинул руки и повалился навзничь. В тот же момент джентльмен оказался над ним, в его руке блеснуло лезвие неведомо откуда появившегося ножа, который он не замедлил вонзить качку в грудь.
Рука еще не закончила движение, как толстячок вскинул карабин и выстрелил в жертву, но в том месте уже никого не было. Джентльмен стоял на столе, широко раскинув руки, представляя собой отличную мишень. Толстячок лихорадочно передернул затвор, попутно включил режим автоматического огня и дернул спусковой курок. Пули изрешетили стену, стол, потолок, порвали на жертве пиджак и сбили охотничью шляпу с пером. Сухо щелкнул затвор – в обойме не осталось ни одного патрона. Коротко свистнул метательный нож, и толстячок с удивленно раскрытыми глазами начал плавно заваливаться на спину.
Учитель все это время тупо смотрел на происходящее, забыв, что в его руках смертельное оружие, он не вспомнил о своей роли охотника даже тогда, когда жертва, мягко спрыгнув со стола, подошла к нему вплотную. Он судорожно сглотнул ставшую необычайно вязкой слюну и приготовился к смерти. Он бы закрыл глаза, чтобы не видеть, как его будут убивать, но не мог отвести взгляда от глаз жертвы.
Джентльмен выхватил из-за спины большой охотничий нож с зазубренным лезвием и протянул его рукоятью вперед учителю.
– Возьмите! – не предложил, а приказал джентльмен учителю.
Рука учителя, действуя помимо сознания охотника, поднялась и ухватила рукоять ножа. Джентльмен, не выпуская лезвие, притянул нож к своей груди и приставил точно напротив сердца к тонкой ткани рубашки. Учителю казалось, что он чувствует биение сердца жертвы, передающееся ему через нож. Сердце стучало ровно и сильно, словно не этот человек только что убил двух не самых слабых охотников и не к его сердцу приставлен нож.
– Вам нужно закончить дело, убейте меня! Я устал жить, меня утомили охоты, я не хочу больше быть жертвой! Представьте, что я один из ваших учеников, который не выполнил домашнюю работу! Я плюнул вам в лицо, когда вы спросили меня, где моя тетрадь. Я обозвал вас задницей и рассказал при всем классе, как вы трахали училку по литературе в спортивном зале. Я расхохотался вам в лицо, когда вы заплакали от бессилия. В ваших руках нож, убейте меня и вы будете отомщены!
– Я не могу! – охотник отпрянул назад, брезгливо освобождаясь от смертельного оружия. – Я не могу вас убить!
Джентльмен перехватил нож поудобнее, прикинул на ладони и сильным движением метнул его в учителя. С глухим ударом нож вонзился в стену над головой учителя. Седой джентльмен вздохнул и вернулся на свое место, сел в кресло и придвинул к себе следующую папочку, словно забыв о трех неудачниках.
Через некоторое время завозился качок, с трудом открыл глаза, увидел нож в собственной груди и едва снова не отправился в темноту. Но ему хватило решимости протянуть руку и вырвать нож из своего тела – короткое, не более сантиметра, лезвие легко вышло из небольшой раны. Качок с удивлением смотрел на странный нож, который по всем приметам должен был убить его наповал.
В тот же момент завозился толстячок, сладко зевнул, потер глазки и с удивлением уставился на плачущего учителя. Затем в его голове щелкнуло какое-то невидимое реле, замкнулись цепи понимания, и картинка приобрела неожиданную конкретику. Он вспомнил, как его только что… Но позвольте! Лежащий рядом с ним нож был чист и совсем не похож на орудие убийства.
– Это мистификация? – ошарашено озвучил толстячок мысль, застрявшую в головах остальных охотников.
– Это маленькая демонстрация моих способностей, – спокойно пояснил джентльмен. – В особых случаях, читайте договор, жертва имеет право на демонстрацию своих возможностей перед заключением договора.
Он говорил это скучным серым голосом, не отрываясь от изучения лежащих перед ним документов.
– Жертва, то есть я, убедительно доказала охотникам их непригодность к проведению охоты. Вы можете выбрать другую жертву или вовсе отказаться от контракта. В любом случае залоговая сумма вам возвращена не будет. Это оговорено, читайте примечание к договору.
– А как же… – качок, подобно маятнику переводил взгляд с ножа на свою могучую грудь, не понимая причины собственного поражения.
– Оружие – крайнее средство, – пояснил джентльмен снисходительно. – Вы должны рассчитывать в первую очередь на себя и свои ресурсы. Пистолет, нож, ружье можно потерять, они могут сломаться или у вас кончатся патроны. Единственное, на что вы можете рассчитывать всегда – сила духа и воля к победе. Именно поэтому двести пятьдесят шесть раз я одерживал победу над охотниками.
– Но… что вам помешало…, – учитель с трудом выталкивал слова, – одержать еще одну победу? Вы же профессиональная жертва, мы тупые легкомысленные охотники. Еще одна победа, деньги за три договора, почему вы отказались от денег?
– Я устал. Мне надоело быть жертвой. Однажды я сам стану охотником и пролью чью-то кровь.
– Так становитесь же, черт побери, что вам мешает с вашими-то способностями? – возмущенно выпалил толстячок.
– Точно. Это. Ты подумай, в натуре. Это было круто – раз и в дамки. Научи меня, я заплачу! Сколько скажешь, столько и заплачу, не обижу, в натуре! Чик и все, это круто, уважаю!
– Нет. Вам этого не понять. Человек может быть или охотником или жертвой, но ни тем и другим одновременно. Жертва – это не способ заработать на жизнь, это философия жизни. Вы не охотники, по большому счету, но и не жертвы. Вы не можете пожертвовать ничем из того, что имеете, не потребовав за это огромного выкупа. В вас живет жажда приобретения нового, вы не умеете ценить достигнутого, ваша жизнь в движении к неведомой цели. Жертва живет сейчас и здесь, она любит тех, кто рядом и ценит достигнутое. Жертва готова отдать все, даже жизнь, чтобы не потерять этого. Охотник готов отдать все, даже деньги, чтобы получить новое.
– Ни хрена не понял, пурга какая-то, – поморщился качок.
– Вы не правы, – поддержал его учитель.
– Чушь собачья, – присоединился к общему мнению толстячок.
– Дверь там и не забудьте ваши вещи, господа! – без тени вежливости сухо ответил джентльмен. – И пригласите группу номер семнадцать, если вас не затруднит.
Чертыхаясь и бурча себе под нос, троица неудачливых кандидатов в охотники собирала разбросанную по комнате экипировку.
«До конца охотничьего сезона еще целых три недели! Господи, как я устал от этих идиотов! Дай мне умереть в постели от сердечного приступа, боже!» – мысленно молился джентльмен, делая вид, что его ужасно интересует содержимое следующей папки.