Убить надежду

«Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться», – говорил великий немец Гете.
А другой великий немец, Ницше, считал, что надежда – «худшее из зол, ибо удлиняет мучение людей».
Хорошо, что есть философы… Они иногда помогают нам не так остро перенести боль, вонзающуюся острой иглой в душу и разъедающей наше «я» подобно ржавчине.
Но иногда даже философы бессильны.
Ведь боль своя, личная, может не утихать еще долгое-долгое время. И на вопрос «за что?» звучит ответ «так надо». Надо, потому что боль либо убивает, либо облагораживает. Она или сжирает нас заживо, либо дает силы бороться дальше.
Один на один с болью – поединок почти для каждого.
А надежда… Она может либо стать острым мечом в руке разящего, либо надежным щитом, либо последним ударом.
И тогда можно сделать выбор.
Подставиться под этот удар или убить надежду.
Почти то же самое, что убить свое «я».

– Катя, Владивосток, – представилась миниатюрная шатенка с миндалевидными глазами.
Макс поневоле залюбовался ею.
«Хороша девчонка! – Мысленно вздохнул он, но тут же себя одернул. – Но-но-но, парень! Совсем еще молоденькая, куда тебе со своим свиным рылом в этот калашный ряд?»
– Максим, Краснодар, – протянул он ей руку.
– Дорогие друзья! – Стоящий рядом с ними седовласый мужчина отсалютовал фляжкой коньяка. – Исторический момент! Только что мы увидели, как вопреки географии пересеклись юг России и Дальний Восток! Выпьем же за это!
Макс и Катя вежливо улыбнулись друг другу. Начинался первый день семинара. Здесь, в Болгарии, собрались гости из Новгорода, Воронежа, Ростова, Нальчика… Шел традиционный обмен приветствиями, рукопожатия, привычное натягивание соответствующих случаю масок.
И только два человека смотрели друг на друга, не скрывая истинного лица.
«Староват, – с сожалением подумала она. – Явно за тридцатник. Но симпатяга. Бабы на него должны вешаться просто гроздьями».
«Что здесь делает этот ребенок? – Недоумевал он. – Ей же от силы пятнадцать. Впрочем… Остынь, парень! Не для тебя этот цветок, ой, не для тебя! Дома не нагулялся, что ли?»
Когда шумную толпу гостей рассадили на поляне, он потерял Катю из виду. Он пытался сосредоточиться на лекции, но нить обсуждаемого вопроса от него постоянно ускользала. Снова и снова он мысленно возвращался к тому моменту, как пересеклись их взгляды.
«Макс! Ты сошел с ума, – огрызнулся он сам на себя. И тут же сам себе ответил: – Имею право! Я свободный мужчина».
Снова они встретились только за обедом. Случайно – или нет? – она оказалась с ним за одним столиком.
– А я тебя не видел на семинаре, – как бы между прочим обронил он.
– Меня там и не было! – Откликнулась она. – Один из профессоров – мой папа. Решил меня сюда взять. Все-таки, море, свежий воздух, хорошая компания…
– Только очень уж древняя для тебя, – мрачно буркнул он.
Она капризно надула губки:
– Между прочим, мне скоро уже шестнадцать! Что вы из меня делаете дите неразумное?
Макс неопределенно хмыкнул. Их разделяли не только многие километры между Краснодаром и Владивостоком. Это расстояние можно преодолеть на самолете, были бы деньги на билет.
А вот пропасть в двадцать лет разницы в возрасте никакой самолет не одолеет.
Шестнадцать и тридцать шесть.
Два поколения.
Два совершенно разных человека. Она – дочь профессора, он – волк-одиночка, привыкший добиваться всего сам.
Но противоположности притягиваются.
Жизнь иногда коварно развлекается, подсовывая исключения в привычные правила.

Каждый вечер после занятий они бродили по морскому побережью. Традиция, возникшая совершенно случайно. Она решила пройтись вечером, а он оказался поблизости.
Что она могла рассказать о себе? Фактически ничего. Зато много говорил он.
На пятый день она поймала себя на мысли, что слишком привыкла к этим ночным прогулкам.
– Где тебя носит? – Спросил ее отец, когда она вернулась в их домик в пятом часу утра.
– С Максимом ходила, – честно ответила она.
– С Максииимом, – протянул отец недоуменно. – Ну-ну… Мужик взрослый, глупостей делать не должен.
Тем же вечером она увидела родителя, беседующего с Максом. Говорили они долго, что-то около получаса. Судя по жестикуляции отца и напряженному лицу Максима, разговаривали именно о ней.
Когда они пошли гулять на побережье, она не выдержала:
– Макс, что там папик тебе втирал?
Он долго не отвечал, бредя по берегу и рассеянно пиная камни. Потом остановился, и, глядя в сторону, буркнул:
– Папа твой сильно обеспокоен моим вниманием к вашей драгоценной персоне, девушка. Не хочется ему, чтобы я мозги тебе заморочил и совратил.
Катя расхохоталась:
– Ай да папа! Ему давно уже мои совратители мерещатся! Но, Макс! Ты же не способен покуситься на мою невинность?
Она широко раскрыла глаза и захлопала ресницами, всем своим видом пытаясь изобразить наивность.
– Катюшка, прекрати, – вздохнул он. – Ты же умная девочка. Не люблю, когда ты дурачишься.
– Ладно, ладно, успокойся, – она положила ему руки на плечи и взглянула в лицо, – буду серьезной. Но, Макс, скажи честно: тебе самому это не странно? Тут же полно женщин на семинаре, чего ты со мной только ходишь? Я же ребенок… – Она не выдержала и последнее слово произнесла, подпустив в голос ехидства.
– Ты… На редкость коварный ребенок, – неожиданно севшим голосом проговорил он и довольно резко стряхнул ее руки со своих плеч. – Катя, не дразни меня! Неужели ты не понимаешь, что ты – молодая, симпатичная девушка? А я не железный, в конце концов!

Где дремлет тот бес, что заставляет нас пойти против правил, нарушить их, подразнить опасность, почувствовать ее на вкус? Что подстегивает его? Упрямство? Любопытство? Дерзость?
Зачем он дан нам, этот коварный порок, подталкивающий к краю бездны только для того, чтобы насладиться мгновением риска?
«Я не железный», – отдалось эхом в душе Кати.
В следующий миг она уже приникла к его горячим губам.
Мир вздрогнул. Сердце на секунду остановилось. Вечность показалась маленькой и ничтожной.
Когда она прервала поцелуй, чтобы перевести дух, и открыла глаза, то рассмеялась, увидев его ошарашенное лицо.
– Макс, все в порядке?
– Да, – хрипло ответил он, нежно обнимая девушку. – Или нет. Кажется, я начинаю нарушать обещание, данное твоему папе.
– Мы ему ничего не расскажем, – подмигнула она с заговорщицким видом. – А классно ты сказал! «Начинаю нарушать!».
– Ну, знаешь ли, – он взъерошил ее волосы. – От поцелуя до греха путь короток.
– А я, знаешь ли, – передразнила она его, – может, и сопротивляться не буду.
– Я буду, – мрачно обронил он. – У меня сильные подозрения, что до сих пор у тебя никого не было.
– Если не считать поцелуев одноклассников – ничего серьезного, – усмехнулась она. – Но, Максимка, я считаю, что для таких решений я уже девочка взрослая. А?
– Ладно, не торопимся, – вздохнул он. – У нас еще неделя на море. Прости старого: хочу, чтобы все было романтично и красиво, а не так…
– Тссс! Я все понимаю, – прервала она его и снова закрыла ему рот поцелуем.

Одна неделя. Семь дней.
Когда они отделяют нас от разлуки с дорогим человеком, то превращаются в семь коротких секунд. И в каждой – бездна чувств и событий.
Вот они снова бродят по морскому берегу. Разговоры становятся все короче, зато поцелуи – все продолжительнее.
Вот она сидит рядом с ним на лекции и ловит на себе недоуменный взгляд отца.
И потом, вечером, словно на крыльях летит к Максиму, услышав родительское «Бог с тобой, решай сама, я тебя не удержу».
И горячие объятия в холодной воде…
И его обнаженное тело под ее любопытными руками…
И тот момент, когда все вот-вот должно получиться…

Но ничего не происходит.

– Макс! Макс! Ты чего?
– Катька… Можешь проклинать меня, как хочешь. Но…
Он замолкает и отодвигается от нее.
Они лежат на поляне, на расстеленном одеяле, разгоряченные ласками. Она смотрит на него с недоумением, а он прячет глаза.
– Прости. Ну, не могу я так! Да, я тебя безумно люблю и хочу, но все это как-то… – Он закрывает глаза, пытаясь найти нужное слово, но не находит. – Все это не так, неправильно, – его лицо искажает злая гримаса.
Потом он прижимает девушку к себе и покрывает ее лицо короткими поцелуями.
– Катя, Катенька, Катюша, милая моя, моя самая невероятная мечта… Я сейчас поступаю вопреки всякой логике. Это объяснить невозможно. Я слишком часто шел на поводу у своих страстей. А потом минуты наслаждения оборачивались днями и ночами пытки. Возможно, я мутант с точки зрения современного мужчины. Легкие победы потом оставляют на редкость неприятный осадок. А ты… Ты удивительна. Ты достойна совершенно другого чувства. Долгого, а не мимолетного. Не могу объяснить тебе, что сейчас происходит со мной. Да, я безумно желаю тебя. Но – не сейчас. Тот случай, когда похоть бессильна перед чувством. Любовь сильнее.
Она усмехнулась и провела по его груди кончиками пальцев:
– А ты уникум, Макс… Даже не знаю, восхищаться твоей выдержкой или морду тебе расцарапать.
Катя поднялась с земли и начала спешно одеваться.
Потом она обернулась через плечо и вымученно улыбнулась:
– Возможно, ты прав. И когда-нибудь я тебя пойму.
– Не обижайся и не злись.
– Я постараюсь… Постараюсь понять.

Через два дня семинар закончился.
На прощальный банкет они не пошли. Стояли под деревом и целовались. Безмолвно. Слова здесь были совершенно не нужны.
– Через год здесь же снова будет семинар.
– Я знаю, папа уже сказал, что мы обязательно приедем.
– Мы?
– Да, он спросил меня, хочу ли я еще раз здесь побывать.
– И?
– Макс! А как ты думаешь? Я влюбилась, и влюбилась серьезно! Ну, что такое один год? Всего лишь год? Ты же взрослый мужчина, ты должен уметь терпеть!
– Я же тебе рассказывал о себе, – вздохнул он.
– Вот именно. Ты так рассуждал о том, как важна выдержка… Вот мы и посмотрим, насколько ты терпелив.
– Посмотрим, – мрачно кивнул он.

Можно ли хранить верность во имя мифа? Во имя той легенды, которую мы создаем себе сами? Вряд ли. Ушла эпоха Дон Кихотов, живущих иллюзией Дульсиней.
Можно ли хранить верность во имя себя? Во имя того стержня, на котором держится «я»? Быть может…
Один год превратился в двенадцать отрезков боли. Макс перестал существовать для окружающего мира. Он жил где-то там, в Болгарии, в будущем, которое не наступило…
Их связывали только письма.

Максим
«Привет! Если бы ты знала, как я сейчас схожу с ума… Я сейчас, задним числом, прокручиваю все эти наши дни вместе. И понимаю, что все правильно. Все так и должно было случиться. Мне надо было как-то пошатнуть мой махровый цинизм. Иначе бог знает, во что бы я превратился. Мне категорически был необходим какой-то толчок для того, чтобы двигаться дальше.
Пойми, когда ты достигаешь какой-то вершины, положения и прочее, начинается обыкновенная лень. Сам себе задаешь вопрос: а зачем двигаться дальше? Ведь, по сути, ты движешься по спирали, на каждом новом витке так или иначе повторяясь, пусть и немножко по-другому. Для того, чтобы не сдаться, нужен очень мощный стимул. В моей жизни на этом этапе таким стимулом стала ты».

Катя
«Ты – циник? Ой, не смеши меня! Ладно-ладно, не вздумай обижаться. А мне кажется, что ты романтик. Я вспоминаю, как мы целовались на берегу и как ты на меня смотрел… Разве у циника может быть такой взгляд?
Макс! Ааааа! Я буду жаловаться! Предпоследний год школы – это такой ужас! Преподы с ума сошли! Я из учебников не вылезаю, пожалей меня!»

Максим
«Жалеть не буду! Учись… Науки лишними не бывают. Просто думай о том, что мы встретимся. Мы обязательно встретимся, слышишь меня, родная? И еще посмеемся над тем, как ты переживала из-за своих занятий в школе.
А теперь – прочь мысли об учебе! Будет немного лирики. Знаешь… Вместе с тобой уехала маленькая часть моей жизни. Маленькая, но, как показало время, очень существенная. Я меняюсь. Это замечают окружающие. Мое умение дарить всем хорошее настроение и завести любую компанию с пол-оборота, конечно, никуда не делось, но я стал сдержаннее и спокойнее. Когда у тебя впереди так много времени ожидания, перестаешь измерять окружающую действительность часами и минутами. В лучшем случае - днями. А то и неделями. А при таком мировоззрении все остальные действия кажутся настолько мелочными и скоротечными...
Сколько мы не виделись? Чуть больше двух месяцев? А кажется – полгода. Несколько недель – не бог весть какой большой срок. Но его достаточно, чтобы честно себе ответить: сильно вляпался в роман или нет. Судя по всему, сильно. По самые уши. Честно: я не ожидал, что способен на такие порывы. Слишком сильно приходилось обламываться в жизни. В твоем лице судьба мне дала еще один шанс быть лучше, чем я есть. Я говорил, и повторю. Ты – мечта. Безумная, но достижимая. Хотя бы теоретически. А это уже много значит».

Катя
«Ого! Я – мечта, кто бы мог подумать… Максимка, ты мечту и триллер не путаешь, а? Все-все-все! Молчу-молчу! Ты же знаешь, какая я ехидная, не подколоть не могу.
У нас новости: мы переезжаем в другую квартиру, поэтому, возможно, я долгое время буду отсутствовать. Не волнуйся: я не забыла про тебя, просто там может не быть интернета. Но как только его подключат – первое же письмо напишу тебе!»

Максим
«Извини, сразу на письмо не ответил, у меня была редкая запарка. На работе аврал за авралом. Рабочая загрузка позволяет не замечать времени, медленно ползущего без тебя. И только вечером, когда я добредаю до дома, я понимаю, что мне хочется только одного: обнять тебя крепко-крепко, поговорить с тобой, рассказать тебе о рабочем дне...
Я стал замечать за собой, что иногда веду с тобой споры, даже несмотря на то, что ты находишься далеко-далеко от меня. Я как бы советуюсь с тобой, когда ситуация требует быстрого решения. Наверное, это уже личный бзик, но так, по крайней мере, мне кажется, что я ближе к тебе.
Буду ждать твоих писем из новой квартиры! С новосельем!»

Катя
«Прости, долго не отвечала. Интернет мне дома только поставили. Как и обещала, пишу тебе. Долго не расписываюсь: в школе устаю жутко. Плюс репетиторы. Домой добредаю в полуобморочном состоянии. Пойду спать».

Максим
«В Краснодаре - без пяти восемь. А проснулся я аж в семь утра. И у меня был сон. С тобой в главной роли.
Мне снилось, что я звоню тебе. И, как это часто бывает во снах, я тебя не только слышу , но и вижу. И вид твой далеко не целомудрен…
Я разговариваю с тобой, уже не помню о чем, потому что я тебя вижу. Только отмечаю, что голос у тебя стал немного ниже. Но сконцентрирован я не на голосе, а на тебе. Смотрю тебе в лицо, но взгляд все равно предательски скользит вниз...
С ума сойти... Мне впервые лет, наверное, с двадцати, приснился эротический сон.
М-да, Катюша, своеобразное ты явление в моей жизни, ничего не могу сказать.
Ко снам я отношусь серьезно. Это подсознание, а оно играет с нами в забавные игры... Слишком много примеров тому в моей бурной биографии».

Максим
«Привет, молчаливая моя. Вся в трудах и учебе, да? А я тут тоже не бездельничаю. Заболел коллега, теперь на мне – двойная работа. Просто зашиваюсь.
У меня опять сны с тобой в главной роли. Мне снились горы. Семинар. Ты. Я чувствовал бархат твоей кожи под своими ладонями. Очень был реалистичный сон. Очень. Минут десять потом под холодным душем стоял, приводя себя в норму.
Обалдеть. Взрослый мужик, а трясет после такого сна как пацана четырнадцатилетнего».

Максим
«Знаешь, вот я тебе уже писал: заваливаю себя работой, чтобы гнать прочь мысли о тебе. Но от них же все-таки никуда не денешься. И чем бы я ни занимался, все равно думаю о ком? Правильно! О тебе!
Ох, Катерина! Как без тебя несладко, если совсем уж честно. Написав эту фразу, я еще раз сказал себе "знал куда лез" и сам же себе ответил "отвали". Все-таки, влюбленность в моем возрасте – это довольно забавное ощущение. Красивое, конечно, но сам себе удивляюсь.
Солнце, а ты вообще письма мои получаешь? Или у тебя на том конце страны тайфуном смыло соединение с интернетом? Хоть напиши, что жива-здорова. Знаю, что не имею права требовать. И все-таки…»

Иногда они созванивались, но разница во времени между городами не позволяла поговорить подольше. Потом у нее поменялся телефон, и на все его попытки узнать новый номер она отмалчивалась.
Он писал ей минимум три раза в месяц.
Письма, сначала оптимистичные и веселые, становились все тоскливее. Она молчала. И только один раз прислала короткий ответ: «Спасибо за твои слова, они важны мне».
А потом сообщения от нее перестали приходить.
Однажды Максим пришел домой, достал бутылку водки и уничтожил ее в одиночку. Без закуски. Пьяное сознание выкидывало коленца, подкидывая картинки одна злее другой.
– Что случилось с тобой, Катя? – Бормотал Макс, раскачиваясь из стороны в сторону. – Что? Я ведь ничего не прошу, просто скажи, что у тебя все в порядке и что ты помнишь меня… Просто напиши…
Он упал со стула и заснул прямо на полу.
Проснувшись утром, он долго с омерзением смотрел в зеркало.
– Приехали, – угрюмо сообщил он своему отражению. – Поздравляю. Становимся алкоголиками. Морда небритая, глазенки красные, да и весь ты, парень… Опухший.
Он резко въехал кулаком в зеркало. Раздался звон, на пол посыпались осколки. Со злобой он посмотрел на окровавленный кулак, потом достал из аптечки йод и вату.
– Значит, так… – Констатировал он, шипя от боли, когда первые капли йода упали на рану. – С выпивкой мы завязываем. Ровно до семинара. А там посмотрим, во имя чего мы напьемся. Или за победу, или горе заливать будем.

Богадельня. Шестнадцатый старший аркан карт Таро. На ней изображена башня, которую разбивает молния. Внизу лежит упавший человек, а сверху падает еще один. Эта карта означает крах и разрушение.
Максим сидел с ней в руках и только криво улыбался. Он не верил картам. Но сейчас рука сама потянулась к стопке, лежавшей на шкафу. Давным-давно, еще совсем мальчишкой, он купил эту колоду, сам не зная зачем. Сегодня он взял Таро второй раз в жизни. И наугад вытащил карту.
В голове все еще звучал разговор с Виктором. Это был один из участников семинара, приехавший из Перми. Он позвонил Максиму рано утром.
– Здоров, бродяга!
– Привет. Ты чего меня будишь ни свет ни заря?
– Ой, да ладно! Ну, извини, если что… Спросить я тебя хотел.
– Валяй.
– Ты в этом году на семинар едешь?
– Конечно же.
– Ну, значит, смотри. Там подъезжает вся наша толпа. Какая есть идея. Собраться на день раньше. Помнишь, там рядом была гостиница… «Вершина»… Или «Высота»... Блин, забыл!
– «Пик», – автоматически ответил Максим.
– Во-во-во! Она самая! Короче, мы всей толпой собираемся там, погудим немного, а следующим утром – на семинар. Профессура тоже обещала подтянуться, я разговаривал с этим… Из Владивостока. Занесло меня туда в командировку, я к нему в университет и заскочил. Ну, ты помнишь, у него дочка молодая, вас все время рядом видели! Кстати, она тебя вспомнила!
– Да ну? – Максим напрягся. Интуиция вопила во всю силу, что сейчас произойдет что-то непоправимое.
– Ага. Привет не передавала, но сказала, что ты классный парень, правда ей тебя немного жалко. С чего это, а, Макс?
Ничего не ответив, Максим повесил трубку.
– Значит, жалко, – процедил он сквозь зубы. – Ну-ну…
А потом он взял в руки Таро.

«Ей всего лишь шестнадцать. Почти семнадцать, – твердил он, словно читая заклинание. – Это возраст жестокости. Она еще ребенок, она не ведает, что творит. Успокойся. Рассуждай хладнокровно. Она говорит «жалко»… Учитывая ее упорное молчание – что это значит? Нашла другого? Вполне реально. А если нет? Тогда при чем здесь жалость?»
До начала семинара оставалось две недели.
Время полетело вперед со скоростью выпущенной стрелы.

Холл гостиницы был заполнен людьми.
– Николай Алексеевич, рад тебя видеть в добром здравии!
– Василий, дружище! Ты все-таки нашел время?
– Оооо, кого мы видим! Семен Константинович! Наше вам с кисточкой.
Традиционный обмен приветствиями, рукопожатия, маски сняты, они уже не нужны.
Он стоял возле двери и упорно искал ее лицо. Среди собравшихся ее не было. Хотя профессор-отец присутствовал.
Катя появилась, когда компания начала рассаживаться за столом.
Их глаза встретились.
И он пытался прочесть в них ответ – уничтожающий или воскрешающий…

Зачем нам дана надежда? Чтобы полнее была жизнь или чтобы мучительнее была гибель?
Dum spiro spero. Так говорили римляне. Пока живу – надеюсь.
Но кто сказал, что умершая надежда означает окончание жизни?
Ответить на этот вопрос так просто… И так сложно.
Надо всего лишь найти в себе силу – и убить надежду.
Или жить вместе с ней. Сбывшейся или несбывшейся.


август 2008 г.