… другого финала ему жизнь не дала. И как бы ни притворялось его тщедушное я, как бы ни старался Он отвратить свой взор от очевидного, как бы ни отмахивалась его интуиция от неумолимо наползающего глухого предчувствия, в глубине души Он смирился давно: избежать неотвратимой метаморфозы теперь ему ни за что не удастся. Остатками своей совести Он для виду ещё цеплялся за угасающую с каждым днём надежду на неожиданное вмешательство судьбы, повернувшей бы вспять логический ход событий, но... .
Осторожно, на сколько это позволяла растолстевшая короткая шея, Он поднял вверх свою круглую безволосую голову и оценивающе уставился стеклянным взглядом на стоящего перед ним человека. В глазах незнакомца, словно в треснутом зеркале, отразился тот много-фрагментарный и уродливый образ, которого Он боялся больше всего. Сомнений не оставалось: Он превратился в червяка.
С самого раннего детства Он любил ковыряться в земле, но, будучи хилым и неуклюжим ребёнком, боялся играть с другими малышами. Забившись куда-нибудь в угол песочницы подальше от их насмешек и щипков, Он упорно рыл канавки и мстительно планировал, как, дождавшись сумерек, утащит в потайные ходы игрушки и лопатки своих обидчиков, которых потом больно накажут за потери обозлённые родители.
Годы, проведённые в детском саду, не прибавили ему друзей, хотя количество врагов возросло непомерно. В их стан была зачислена и противная воспитатилка, которая панически взвилась, когда Он положил ей на подол мохнатую гусеницу. Даже несколько дней спустя Он продолжал мучиться от судорог, будто это его тело было растоптано каблуками взбесившейся фурии, не перестававшей орать и грозиться ему всеми муками ада. А ведь Он так хотел заслужить её доверие и потому принёс ей в дар мягкое и безобидное существо. Злая женщина! Она и не предполагала, что очень скоро Он вырастет в огромную сороконожку и, грохоча кованными сапогами, вернётся к ней за расплатой.
Обвинив его в бестолковости и полной никчемности, мама бессильно расплакалась после того случая и в наказание заперла его в сырой кладовке. Сидя в кромешной тьме, Он представил себя непобедимым змеем, который защитит маму от всех невзгод и врагов и унесёт её в сказочное подземное царство, где они будут жить вдвоём, не ведая больше нищеты и унижений.
В школе Он держался замкнуто, не заводя ни с кем дружбы. За свои упёртость, прилежание и неприметность Он прослыл усидчивой серостью, которую ожидало ординарное будущее, чего от него не скрывал ни один учитель. В нём упорно не желали замечать зарождающейся личности, и Он так бы и проскользил сквозь годы учёбы, если бы не случай на уроке биологии. Его душа не выдержала зрелища кромсаемых одноклассниками корчащихся дождевых червяков, муки которых отозвались в его сердце нестерпимой болью, и Он, разрыдавшись у всех на глазах, выбежал вон из лаборатории. С того дня кличка «Червяк», брошенная в него беспощадными подростками, прилипла к нему, как ярлык. Безропотно смирившись с этим прозвищем, Он окончательно ушёл в себя и затаился на годы в ожидании будущего реванша.
После получения школьного диплома Он, без долгих раздумий, поступил в Сельхоз институт на факультет Почвоведения. Необъяснимая тяга быть ближе к земле не покидала его все эти годы, да и на большее, честно говоря, нельзя было рассчитывать с его посредственными отметками.
Его мама и не собиралась скрывать разочарования в решении сына. О чём тут можно было ещё говорить, если Он не пошёл в торговцы, милиционеры или врачи, у которых всегда существовала возможность получать подарки, необходимые для нормальной человеческой жизни. Всю ночь Он пролежал на кровати со слезами на глазах, навсегда запомнив брошенный мамой незаслуженный упрёк: «Бездарям ничего не остаётся делать, как всю жизнь ковыряться в чужом дерьме».
По окончании института его распределили в недалёкий от города колхоз, где Он довольно быстро дослужился до должности Главного агронома. Неожиданно для всех его перевели назад в город во вновь организованный при Горисполкоме Земельный отдел, где Он, благодаря своему старанию и тихим манерам, стал постепенно продвигаться наверх, тенью следуя за своим амбициозным руководителем.
Его вновь приняли в семью, поскольку теперь можно было и не стыдиться сына, не уточняя, правда, его должности и скромной зарплаты, гордо отдавая которую своей маме, Он надеялся увидеть, наконец, в её глазах знаки признательности за его безграничную сыновнюю любовь и полезность. В ответ, однако, слышалось неизменное: «С паршивой овцы – хоть шерсти клок».
Странным образом всё переменилось в государстве. В их отдел зачастили весомые люди, шмыгавшие в кабинет его начальника в любое, даже самое неурочное время. Видимо, среди таких посетителей оказался и узнавший его однокашник, потому что впервые за долгие годы за его спиной опять зашелестело ненавистное слово «Червяк».
С этого всё и началось. Каждое утро, словно подверженный заклятому ритуалу, Он кидался к зеркалу, с неприязнью отмечая всё новые и новые черты своей трансформации, которую отказывался принимать его разум. Раньше Он и не обращал внимания на то, что совсем облысел. Но теперь вид собственной головы, потерявшей всю растительность и уподобившейся биллиардному шару, наводил его на страшные подозрения. «Наследственность не изменишь», - смог найти Он защитный аргумент. На груди и животе образовались очевидные кольца жира. Он винил в этом отсутствие физической нагрузки. Всё тело начало покрываться тоненькими волосками, не становившимися более жёсткими, как бы часто Он их не брил. «Природа», - успокаивал Он себя. Постепенно стало труднее поднимать вверх набрякшие, женоподобные руки. Лопатки на спине скрылись за складками дряблой кожи. И то, и другое Он объяснил себе долгими сидениями над бумагами. И без того его немускулистые ноги будто бы усохли и уже не доставали до пола, когда Он влезал на свой невсамделишный трон. «Это я кресло приподнял, чтобы выглядеть солиднее», - опровергал Он свои сомнения. Появившееся нежелание ходить в перерыве в кафе, стесняясь виляющей походки с подтаскиванием косолапых ступней, Он отрицал на корню, убеждая себе и других в том, что погружён с головой в неотложные дела. Одно время его по настоящему взволновала чрезмерная потливость, особенно заметная на кончиках его пальцев, к которым стали невпопад прилипать всяческие бумажки. «Отсутствие свежего воздуха», - наконец, придумал Он отговорку. «Проклятые сквозняки», - уверял Он невидимых оппонентов, утирая рукавом дорожки какой-то противной жидкости, постоянно текущей у него из-под носа.
А затем произошло непредвиденное: умер его босс, и двери в кабинет заведующего Департаментом Земельных Реформ открылись сами собой. Вместе с должностью появились прыткая секретарша в приёмной, мёртвая тишина за спиной и мнимое чувство достоинства. Ему даже показалось, что болезнь отступила в тень. Увы, зашторенная атмосфера кабинета только ускорила прогресс его недуга, и вскоре самообман, словно глиняная перегородка, рухнул под напором лавины человеческих нечистот.
Злорадный рок, ехидно хохоча, плюнул ему в лицо, и, пораженчески утёршись, Он покорно признал, что другого финала ему жизнь не дала... .
Тяжело вздохнув, Он неловко проелозил вперёд по коже кресла, с трудом дотянулся до чернильного прибора и вспотевшими щупальцами-коротышками вцепился в инкрустированную твердь шариковой ручки. Затем, прильнув головой к бумаге, старательно вывел на листке: «Покупку земельного надела разрешить» - и расписался.
С облегчением раба, навечно осуждённого на галеры, Он откинулся назад и, отвернувшись от просителя, стыдливо ретировавшегося из кабинета, уставился в окно, где между стёкол, отчаянно жужжа, билась в безысходной истерике навозная муха. «Иллюзия свободы, - по-философски резюмировал Он. - У каждого своя». После чего сгрёб со стола плотный конверт, туго набитый купюрами, и, не проверяя, сунул его в карман.