ПЕРВЫЙ ГРЕХ
«Нечистая совесть» - это самое жуткое
и самое интересное растение нашей земной флоры…
Ф. Ницше.
Прохладное утро родилось еще до восхода солнца. Чуть тлела последняя, робкая звезда. Еще одна ночь умирала в голубом пламени небес. Юная женщина, стараясь не шуметь, открыла ключом дверь квартиры, разулась и, опираясь о стену, тихонько прошла в ванную комнату. Перед раковиной умывальника она несколько раз содрогнулась от рвотной судороги, но лишь густая тягучая слюна повисла на нижней губе. Нестерпимый стыд не позволял ей даже взглянуть на свое отражение в зеркале. Женщина быстро разделась и встала под холодную струю душа. О, немыслимая квадратно-кубическая математика струящихся изгибов, туманящая рассудок тягучей, как сладкое и убийственное ежевичное вино, негой. О, странные и непонятные соски, словно набухшие клейкие почки дерева, и восхитительный пупок. О, дикий запах самки, подобный аромату белой лилии и теплой крови убитой жертвы. Черные влажно-блестящие вишни глаз так близки, гнутые ресницы подрагивают, и внезапная слабость возникает под коленками, а где-то в желудке сжимается горячий комок темного желания…
Она с упорством терла свое тело жесткой мочалкой, которую часто мылила остро пахнущим куском хозяйственного мыла. Лицо ее почти ничего не выражало, разве что, решительность и сосредоточенность. Так она пыталась смыть свой постыдный грех, хотя понимала, что он уже пропитал ее плоть и стал ее частью. Случайно взгляд выхватил на деревянной полке над дверью пластиковую бутылку с каким-то хлорсодержащим дезинфицирующим средством. Она достала эту бутылку и решительно стала поливать себя содержимым. Растертое мочалкой тело запылало как в огне. Только после этого женщина остановилась и села на дно ванны. В ее глазах чернела холодная пустота.
Петя шёл домой в том приподнятом состоянии, когда душа находится в полной гармонии с окружающим миром. Эта безупречная гармония и называется человеческим счастьем. Алкоголики и наркоманы упорно стремятся обрести оную гармонию, изменяя химический баланс в запутанном клубке из нескольких миллиардов нейронов. Иные проводят дни в иступленных молитвах и медитациях, пытаясь достичь абсолюта. Но и те, и другие лишь касаются субстанции, в которой рождается гармония. Не в силах обрести гармонию с миром, аскеты отказываются от мира вовсе, наркоманы убивают свою плоть, сжигая мосты для возврата в этот противоречивый мир, вызывающий столько боли. Недолгими бывают добытые ими вспышки эйфории или просветления. С глубокой тоской вспоминают они об этих искрах в момент смерти. Страх и пустота съедают накопленные блага и удовольствия. И только то внутренне единение с Вселенной, которое зарождается без нашей воли в глубинах души, через все лишения и обиды, в конце жизни обретается счастьем. Но не живет радость и покой в душе отравленной нечистой совестью, чувством неисполненного долга.
Петина же душа была переполнена гордостью и удовлетворением. Сегодня его выбрали звеньевым октябрятской звездочки. Казалось, что сама природа радовалась и цвела вместе с ним. Петя торопился рассказать о высоком доверии, которое проявили к нему своей маме. Мама обязательно похвалит его и еще поделится новостью с соседями по квартире. Однако ядовитая совесть медленно разъедала краешек восторженной гордости, не позволяя ей овладеть всей сущностью Пети. Достоин ли он всех этих героев, которые умирали под пулями ради священной идеи? Смог бы он устоять под изощренными пытками врагов, улыбаясь в ответ на их злобные угрозы? Петя не был в этом уверен, он даже боялся думать о пытках. Несколько дней назад какой-то шестиклассник грубо остановил его возле столовой и потребовал отдать деньги. В тот момент мальчик так испугался, что у него полчаса после этого дрожали коленки. А ведь это был всего лишь шестиклассник, а не свора жестоких палачей, вооруженных раскаленными щипцами.
Дорога от школы к дому обычно длилась минут двадцать, но это если идти по главной улице имени Ленина. Однако Пете встретился мальчик из параллельного класса – Сёма.
- Петруха, айда медуницу жрать! – с ходу предложил Сёма.
И они рванули, очертя голову, с улицы имени Ленина в пахнущий новорожденной листвой парк имени Ленина, где молодая бесстыжая весна затеяла развратную вакханалию с буйством цветов, переливами птичьих трелей и вереницами греховных соблазнов. Ржавчина на еще не проснувшихся конструкциях аттракционов была густо замазана яркой остро пахнущей краской. Дети миновали ждущих своих седоков грустных лошадок, которые выстроились по кругу арены старой карусели, стройные ряды скрипучих качелей, по-клоунски раскрашенный домик пневматического тира. Там где парк кончался, его ограничивал длинный овраг с норками ласточек на крутых стенах и поросшим камышом водоемом на дне. Мальчишки спустились в овраг и долго бегали по осыпающимся склонам, хватаясь руками за молодую поросль ивы. Ловили юрких ящериц под белыми валунами. Потом они кидали камни в высунувшихся около берегов лягушек, соревнуясь в способности отличать их от клочков ряски. В месте свободном от камышовых зарослей друзья переправились на другой берег оврага с помощью маленького плотика с дощатым настилом. Овраг был для них настоящим каньоном. Словно в огромном тектоническом разломе можно было наблюдать косые пласты белого известняка, образованного миллионы лет тому назад. Рыжие древовидные прожилки ребята принимали за древние окаменелые растения, а кристаллы кальцита за драгоценные россыпи. Они не знали, что на самом деле овраг был выемкой узкоколейной железной дороги, по которой очень давно возили артиллеристские снаряды в подземное хранилище. Когда они достигли устья оврага, то увидели остатки тяжелых бетонных стен портала хранилища. Сводчатый вход в тоннель был закрыт ржавой решеткой из арматуры, через которую легко бы мог пролезть даже взрослый. Из глубины тоннеля струился прохладный ручей, который и наполнял водоем. Но подходить к входу, а тем более проникать внутрь решались лишь самые отчаянные смельчаки. В недрах подземелья обитали огромные рыжие крысы, с лысыми от лишая боками. Непривычный цвет и крупные размеры позволяли рождаться страшным легендам о съеденных людях и короле крыс, охраняющим несметные богатства. Море крови и полные штаны кайфа. Из глубин страшного лабиринта смельчаки приносили сокровища, которые являлись знаками их смелости. Это были шершавые и хрупкие сталактиты, и известковые наплывы, снятые с гладких осколков толстых стекол взрывобезопасных светильников. Нижняя сторона такого наплыва напоминала полированный мрамор или перламутр внутренней поверхности морской раковины. Для Пети и Семёна владельцы подобных артефактов являлись недосягаемыми героями. Поэтому дети поднялись на другую сторону оврага на достаточном расстоянии от опасной пещеры. На пустыре за оврагом лежали гладкие, лишенные коры и отбеленные временем, стволы исполинских деревьев. Их мощные кривые ветви торчали во все стороны, и на вид каждой из них было лет по сто. Что уж говорить о стволе. Такое дерево должно было видеть начало времен. Всего было шесть великанов. Правда, одного из них кто-то распилил бензопилой на четыре части, чтобы использовать как дрова, но так и не смог переправить через овраг. Для наших путников эти стволы представлялись павшими секвойями первобытного леса. А пространство вокруг секвой синело от цветов медуницы. Голодные, после зимы, пчелы кружили над синим морем, наполняя воздух равномерным гулом. Ребята осторожно вынимали маленькие цветки с их мест на тонких побегах, покрытых короткими блестящими волосками, и высасывали микроскопические капельки нектара. На другом краю медоносного поля темнело краснокирпичное здание швейной фабрики имени Ленина.
Петина мама была молодой женщиной, но уже «со следами былой красоты». Вся её жизнь прошла в городке. Окончив восьмилетку и не преуспев особо в науках, она пошла работать на местную швейную фабрику. Швеей-мотористкой, естественно. Фабрика предоставляла своим рабочим комнату или, хотя бы, койку в общежитии, но будущая мама нашего мальчика осталась в маленькой коммуналке не более десяти квадратов, со своей мамой. Совсем маленькое окошко их комнаты смотрело в аккуратный ухоженный дворик с белеными известью бордюрами, а над самим окном, под крышей было прилеплено большое ласточкино гнездо. Каждый год в нем селились ласточки и выводили птенцов. Часто птицы напевали что-то обитателям маленькой комнаты, но никто из жильцов не был искусным сказочником, чтобы передать людям эти истории о дюймовочках и принцах.
- Не отпущу я тебя, Светка, В этой общаге грязь, да разврат один, - стращала её мать в ответ на робкое высказывание о желании жить отдельно, - ты у меня хоть и не красавица, но мужикам лишь бы дырка была. Да и как ты могла подумать о том, чтобы мать бросить, неблагодарная? Я ведь тебе всю жизнь посвятила.
Стыд за себя и досада на мать разрывали сердце, но жизнь текла своим чередом. Светлана, действительно, не могла представить своё существование без материнской опеки, которая обвивала ласковым и крепким шнуром всю ее жизнь. Но однажды за ней стал ухаживать парень, который работал в цехе наладчиком. Он был маленького роста, субтильного телосложения, с редкими, больными зубами и намечающимся уже в его двадцать лет облысением. Ну, так у иного волос долог, да ум короток. Доверяясь матери, Светлана считала себя непривлекательной девушкой. А Володя, так звали парня, был добрым, ласковым и терпеливым. Правда слишком явной в нем была некоторая душевная простота, примитивность внутреннего мира, которую большинство знавших его называли глупостью. Однако, не всякий считает это недостатком. Узнай ближе такого «тупого недоумка», вызови его на доверительный разговор и с удивлением узнаешь, что и у него есть сердце, не многокамерный насос, а то, где селится душа терзаемая страстями и болью. Света жалела его как собрата по некрасивости и была благодарна за его внимание к ней, воспринимала отношения с Володей как свой единственный шанс. Как часто мы оскорбляемся жалостью к себе, но истинная любовь и есть жалость. Слепая привязанность же, которую мы искренне жаждем, оплетает нас как ласковый гибкий плющ яблоню Гёте, пьет соки нашей жизни и иногда убивает. Но, изнывая в тоске, мы хотим этой гибели, не в силах сбросить цепкую лиану, которая вдруг случайно коснется нашей души. И вот уже не дивный плен нежных побегов заключил нас в свои объятия, а смертельные щупальца гидры удерживают свою пищу. Если кто-то находит силы освободиться, то вместе с оковами он отбрасывает часть своего сердца, ибо оковы давно стали его частью. Привязанность Светланы была рациональной и легкой, она не требовала, а жалела. Кроме того, парень показался нашей героине человеком самостоятельным и решительным, все его поведение говорило об этом. В одну из встреч в его однокомнатной квартирке рядом с городским парком Света подарила ему свою девственность, а он подарил ей свою. Страсти у девушки не было. Впрочем, страсть всегда разрушает и приносит страдания. Щепотка перца делает блюдо аппетитней. Но питаться одним перцем невозможно, а вот абсолютно пресная диета полезна для нашего физического тела, а многие утверждают, что и для астрального. Уже слышу возмущенные возражения якобы пребывающих в высокой любви и получающих там же чувственные удовольствия. Но я-то знаю, что гармонии нет, развалиться мне на тысячу двести кусков, если это не так. Призывы к освобождению сексуальности и мораль, основанная на взглядах одного известного своим женоненавистничеством апостола, не могут сосуществовать в одном непротиворечивом поведенческом комплексе. Короче, Светлане была скорее неприятной интимная сторона жизни с Владимиром. Но когда Вова предложил выйти за него, то получил согласие еще и оттого, что девушка надеялась так освободиться от материнской опеки. На свадьбе все смотрели на них как на странный союз красавицы и чудовища. Только Светлана не знала, что она красавица.
Мама на удивление легко и даже безразлично согласилась на выбор дочери. Опасения Светланы на то, что привыкшая управлять ее жизнью мать будет продолжать это и после замужества дочери, не оправдались. «Как я могу вмешиваться? Теперь у тебя муж». Только на самом дне глаз матери тлела едкая ревность, которая, возможно, и сожгла ее душу. Через две недели после свадьбы дочери мама умерла от кровоизлияния в мозг. Дочь не то, чтобы обрадовалась этому, но некоторое облегчение почувствовала. Впрочем, не стоит судить её ни с точки зрения холодной этики Макиавелли, ни оседлав химеру Морального Закона. Как же нам реализовывать свою свободу, а для кого-то и богообразность души, не имея в этой душе потенциальной способности «ко всякому злу»?
Кто знает, как продолжался бы этот неравный, по мнению многих, брак, если бы не одно печальное событие, происшедшее примерно через месяц после свадьбы. Впрочем, печаль светла, душа обретает в ней спокойную ясность. Этот же случай заполнял мутной тоской зеленые глаза женщины, словно зловонные фекалии изливались из проржавевшего резервуара памяти.
Света задержалась после второй смены часа на два. Мастер попросила ее доделать срочный заказ, пообещав отгул. Домой она шла, радуясь такой удаче – целому выходному всего за два часа. Путь вел через обширный пустырь к городскому парку, по протоптанной стройными ножками швей-мотористок тропинке над порталом заброшенного подземного хранилища. Мутная Луна уже появилась на почти черном небе. Теплый ветер шумел в кронах парковых деревьев на другой стороне оврага, серые сумерки вытравили краски солнечного дня. В такие моменты мысли отрываются от своих тяжелых меркантильных якорей и устремляются к начинающим проявляться на небе звездам. Всякий когда-нибудь смотрел на эти звезды, представляя пылинку Солнечной системы на окраинах Галактики, и маковое зернышко нашей планеты в этой системе. Иной осознавал свою ничтожность, а кто-то - суетность собственных проблем. Внезапно звук быстрых и близких шагов возник где-то позади.
- Красавица! – окликнул её низкорослый человек в темной рубахе. – Куда бежишь? Не нас ли ищешь?
Теперь девушка увидела, что их было двое. Второй быстро оказался рядом, преградив дорогу, и бесцеремонно положил руку на её грудь.
- А ты ладная... – словно удивился этот второй. От него пахло водкой, табаком и терпким мужским потом. Страх парализовал тело, а комок в горле не позволял издать ни звука. Острая мысль болезненно ныла в голове, мысль была удивлением по поводу того, что чаша сея не миновала её, хотя она была уверенна в обратном.
- Пойдем, пойдем с нами. Не бойся, отсосёшь по разу и - свободна. Сама кайф поймаешь, – обыденно, суетно и даже доброжелательно стал торопить низкорослый.
Черная дыра подземного тоннеля возникла четкой границей, за которой реальность отбирала последнюю надежду. Чуть видимые в тусклом лунном свете сходящиеся лучи рельсов узкоколейки и кабельных трасс вдоль стен утонули во мраке, который сулил безысходность и неотвратимость. Почти детская обида на несправедливость этой жизни и на свое бессилие увлажнила ей глаза. Она слышала гулкие голоса мужчин, тащивших ее как украденную вещь, но не понимала слов. Только тонкий крысиный писк и звук падающих капель имели, казалось, какой-то смысл. Стены подземелья были образованы сводчатыми бетонными плитами, на стыках которых маячили приклеенные цементом прямоугольные кусочки стекла. Если бы хоть одно такое стеклышко треснуло, то люди сразу бы поняли, что пласты земли сдвинулись, и свод может обрушиться. Но и сейчас каждый прямоугольник невредим и продолжает нести службу, наблюдая за незыблемостью многотонных глыб бетона. Может быть, причина нерушимости вечных сводов и состоит в этом бескомпромиссном контроле. Тонкие хрупкие сталактиты держат на своем устремленном вниз острие блестящие капельки. Бесконечное количество упавших капелек оставляют на земле бесформенные наплывы. Устрашающие сколопендры изгибают членистое тело на влажных стенах. Но девушка не видела этого в абсолютном мраке…
Остались ли теперь подобные общественные собрания, строения или даже дворцы, где воспаряла к вершинам философского озарения душа, где сливалась она в эротическом единении одновременного консенсуса с соседом, в любви к ближнему? В народе подобный храм именовали гадюшником, блеваловкой или попросту пивнарем. Всякий новообращенный остамеет на пороге врат в сие заведение, оглушенный жуткой какофонией десятков бессмысленных выкриков, в принадлежность которых человеческой речи верится с трудом. Да и как поверить, если густые упругие клубы сизого дыма скрывают внутреннее убранство храма, а отвратительный запах перехватывает дыхание? Но если непосвященный не поддастся первому желанию бежать и ступит на заплеванный кафельный пол, то вскорости и он будет прельщен этим священным безумием. И вот уже новый адепт стоит у грязного столика и подливает дешевую водку в пол-литровую баночку пива, которая служит ему кружкой, а пьяные крики уже не мешают ему вести доверительную беседу с незнакомцем о смысле жизни.
- Вован, я то тебя уважаю, но и ты себя соблюдай, - поучал тоном мудрого, но утомленного воспитателя неряшливого вида человек в сером потертом пиджаке, небритый, с массивным перстнем из желтого металла на желтом от никотина пальце. На перстне угадывалось изображение Веселого Роджера, а зеленый ободок вокруг пальца дискредитировал заявленное благородство желтого металла. Он звучно сплевывал через зубы густой слюной, перед тем как отпить пиво, - Армян, мыло намешал, сука. Сядет на перо когда-нидь, падла, - добавил воспитатель невпопад и картинно сузил глаза, изображая злую решительность. Но чем старательней играл он «крутого авторитета», тем явственней изобличал в себе жалкую шестерку. Поистине: хочешь прослыть умным – промолчи, ибо знающий - молчит. Вова угрюмо смотрел в свою кружку и скрытно кривился, словно от зубной боли, при каждой фразе своего собеседника. Было видно, что ему неприятна ни речь, ни общество этого человека. Вот бы взять и вылить банку кислого пива на голову этого придурка, да и послать его к богу-черту-в-темя-в-сраку. Однако многолетняя школа конформизма, которая имеет мало общего с самообладанием, но больше с безволием, позволила легко удержаться от этого хулиганства. Ах, женщины, как ждете вы своего надежного и решительного защитника, который ломает как атомный ледокол любые торосы на вашем пути, чтобы скользить вам белоснежной ладой по чистой глади. Но если вдруг обретаете эту свою мечту, то надежную опору все равно не получаете. Увы, становится ясно, что подобный таран сметет и вас, коль окажитесь на его пути. Да и стоит помнить, что на каждый ледокол всегда найдется свой смертоносный айсберг.
- Будь мужиком, в конце концов! – прогундосил неряшливый человек и присосался к своей кружке.
- Но она ведь не виновата… - вставил Вова, но просто так, чтобы не молчать.
- Э! Не виноватая… - передразнил или удивился неряшливый, - Бред сивой кобылы в лунную ночь. Сучка не захочет – кобель… Да и кого долбит, кто там виноват? Узри понятие: кто опущен, того не поднимают. Я от знающих людей слышал, что Светке твоей за щеку давали – брала. А как же можно с вафлисткой жить, брателла? С тобой же нормальные пацаны рядом пить не сядут.
Дрожь отвращения прошла по спине у Владимира, он почувствовал жгучую злость к своему соседу, сжал под столом кулаки, но ничего не ответив, развернулся и последовал к выходу, трезвый, как сосновый листик. Нет, не от страха не было у него ответа, а от осознания бесполезности и безысходности самой жизни. Тезис «все бесполезно» прекрасно позволяет бездействовать в любой ситуации.
Отошел в былое пыльный август, как память о холодных пальцах женщины на пылающем в огне теле. Нежданный ветер замусорил город красно-желтыми листьями. Все вокруг стало печальным и красивым. Нудные дожди наполнили мутной водой глубокие балки и сухие ложбины. Но как только сердце стало болеть тоской по жаркому лету, изнывая от слякоти, ясный холод высушил грязную землю. К Новому Году Света и Владимир расторгли брак. Света переехала в пустующую комнату своей мамы, где все было одновременно милым и постылым, как терпкий вяжущий запах размятой между пальцами травы. Отяжелев чужой жизнью, она несла ее как позорную заразную болезнь. В апреле она родила мальчика, отцом которого был низкорослый человек, воняющий застарелым перегаром.
Когда Света носила ребенка, то даже испытывала брезгливость и ненависть к нему, из-за того, что он был ее частью и, одновременно, семенем насильника. Плод, который зрел в ней, был непрерывным напоминанием о той ужасной ночи во влажном мраке подземного тоннеля, знаком бессилия перед жестокой и несправедливой жизнью. И хотя разум убеждал женщину в абсурдности ее переживаний, но она чувствовала нестерпимый стыд за происшедшее с ней. Как сон расползался по памяти черный опыт, столь отвратительный, что ранее казался несовместимым с памятью. Светлана так и не избавилась от этой ноши. Может быть, понимая, что кроме этого ребенка у нее нет никого во всем мире. Когда ей показали маленькое, словно кукольное тельце сына, в душе матери больше не осталось ничего, кроме бесконечной жалости к нему и привязанности, которая сильней любой привязанности-привычки или зависимости от долгой совместной жизни. Привязанность эта являлась биологической и даже физической, ибо ребенок был частью ее плоти. Именно такое единство заставляет волчицу вступать в обреченный поединок, защищая щенков. Образ ребенка перестал быть источником тяжелых воспоминаний, пудовым замком легло непреодолимое табу на запретную ячейку памяти.
Но липкая грязь нудной жизни все так же смердела в уставшей душе. Заключенное в мрачную тюрьму подсознания, чувство не искупленного греха стало проявлять себя болезненной чистоплотностью. Светлана очень часто и по много раз мыла руки, используя хлорку, карболку, или же протирала их спиртом, как заправский хирург. Кожа рук воспалилась и покраснела, но она продолжала смывать с них свой мнимый грех, а может всю неправильную жизнь.
Эгоистичной любовью и тяжелой заботой окружила мать маленького Петрушу. Необходимость, которая заставляла мать работать на фабрике, спасала мальчика от всех ужасов тотального контроля и железной диктатуры. У него было достаточно свободы и времени для своих мальчишеских дел. А иначе, существовать бы ему в узком секторе обзора своего деспота на расстоянии ее вытянутой руки. Ревниво и безуспешно пыталась Света оградить дитя от всего, что требовало делить его.
- Не подходи к этим хулиганам! – учила она сына, если вдруг видела группу мальчиков, играющих в домино или карты за спрятанном в тени раскидистого платана столиком.
Характер у Светы стал нервозным, если не сказать, что стервозным. По любому поводу и без повода она загоралась, грязно ругалась или била мальчишку, чем попадя. Приступы гнева заканчивались слезами, страстными поцелуями и требованиями клятв и извинений от сына. Часто она разыгрывала сцены предсмертных приступов с вызовом в качестве зрителей соседей и врачей скорой помощи. Но игра была не продуманной хитростью, а подсознательным действием. Только так мать могла привлечь к себе все внимание сына и заставить его чувствовать вину.
«Петюня, Петушок», - бормотали во сне беззвучно губы, но жалость и ласка незаметно переплавлялись в жадную страсть к собственности, в железную хватку абсолютной власти. Может скрытая амбивалентность чувств проявлялась так, но, скорее всего, в этом Светлана повторяла свою мать. Неизменная жажда власти пронизывает каждую сущность этого мира, и сам мир создан Богом для обладания им.
Темные тучи на горизонте угрожающе надвигались на город. Далекий непрерывный гром предрекал ливень с градом. Домой Петя вернулся позднее обычного.
- Мама, мы с Семеном нектар пили из медуницы, - более яркое впечатление на время затмило то, что казалось таким важным и требовало немедленного озвучивания.
- Что еще за нектар? – удивилась мать.
- Ну из цветочков… Знаешь растение такое с голубенькими цветочками? На пустоши за оврагом…
- Растение!? ****ь! Сколько раз я тебе говорила, чтобы не ходил на пустырь!? Там же наркоманы разные шляются, они тебя… Быстро рассказывай, что за растение и кто тебя заставлял? Я сейчас скорую помощь вызову… нет – надо в милицию позвонить! Что ж ты гад такой, со мной делаешь?! Боже мой, мне уже плохо, сердце останавливается.
- Мама, это же медуница… - тихо пробовал возразить оглушенный мальчик, но крики и стоны матери уже не было возможности остановить. По железному настоянию матери они пришли на злополучный пустырь, чтобы сын указал, какое именно растение он употреблял. Темное прохладное небо нависло низкими тучами над городком. Петя с обреченностью указал на голубую поляну.
- Господи, это же куриная слепота!!! Ты же ослепнешь! – лучшие из трагических актеров не смогли бы изобразить столь глубокий и неподдельный ужас.
- Поклянись сейчас же, что ты ничего не ел, иначе я на себя руки наложу!
- Мама, мама, я пошутил. Просто видел, как другие пацаны это делают, и соврал, - ребенок ухватился как за соломинку, за предложенный матерью выход.
Светлана как-то облегченно вздохнула. Было видно, что кризис миновал. Где-то подсознательно она сама понимала нелепость ситуации и поэтому бросила спасательный круг сыну, что бы он, в свою очередь, спас ее. Но требовалось закрепление, финал, последняя точка.
- Поклянись, - стандартно предложила Света сыну, - Скажи: честное октябрятское.
Петя автоматически произнес слова, сакраментальность которых была вбита титановым стержнем в детское сознание.
- Скажи еще: честное ленинское, - решила сделать «контрольный выстрел» уже совсем успокоенная мать. Один грех тянет за собой целую вереницу. Еще не опомнившись от первой нечестной клятвы, мальчик повторил вторую. Когда осознание совершенного проступка проступило со всей ясностью, то Петя чуть не задохнулся от биения собственного сердца. Он ждал каких-то знамений, типа небесных испепеляющих молний или наряда милиции, присланного арестовать предателя, осквернившего ложью святое имя Ильича. Теперь его место рядом с Каплан и Гитлером. Вслед за этим холодный страх объял его душу: «Ведь если кто узнает, то меня, наверное, посадят в тюрьму».
- Пойдем скорее домой, сынок. Скоро дождь, а ты дрожишь весь, - заботливо произнесла мать.
За окном разыгрался ливень, и мелкий град стучал горохом по жестянке отлива. Медленно выплывали из мрака образы суровых пионеров-героев с аккуратно выглаженными алыми галстуками на ослепительно-белых сорочках. Грозно и укоризненно смотрели они прямо в глаза, требуя искупления. Исполненный презрения и, одновременно, жалости к самому себе, мальчик забылся в тревожном сне только под утро. Непривычный и жгучий грех остывал в его маленькой душе черным угольком, который с каждым мгновение жег все менее и менее, но не прекращал беспокоить болью неоплаченного долга. Мать сидела подле кроватки сына, и слезы обиды на бессилие перед собственной природой текли по ее лицу.