Супротив нашего дома живет семья красавца «с замашками и лицом театрального разбойника», как определила главу семьи новая соседка. Тогда другая, знавшая его еще мальчишкой, сказала, что разбойник – это нечто романтическое, а он был просто…и назвала слово, имеющее уничижительный оттенок. Она помнит, как он вывинтил электрическую лампочку в школе и лазил по опустевшим в войну дачам. Но это дела давно минувших дней, с кем не бывает. Женился он на миловидной девятнадцатилетней Зине, девушке с таким светлым и нежным лицом, что жители Комаровки в ту пору (это было задолго до нас) ходили специально мимо их дома, чтобы рассмотреть ее, хотя бы сквозь забор, так как Зину держали, словно пленницу, контролируя каждый ее шаг. Кроме нежности и хрупкости сложения, видна была тишина характера, даже, пожалуй, смирение или забитость.
Все удивлялись, как эта славная девушка вышла за парня с такой сомнительной репутацией. Позднее узнали, что она выросла без родительской ласки – матери она лишилась в три года, а отца – в войну, когда ей было уже 13. Возможно, это обстоятельство объясняло многое, в том числе и ее малую образованность. Свекровь, доставшуюся ей, соседи называли не иначе, как Кабанихой. Она поедом ела безропотную Зину. Целый день, бесформенная, как квашня, сидела, нюхая табак, и наблюдала за каждым шагом невестки, придумывая ей нескончаемые дела. Нанюхавшись, чихала в общее полотенце и им же обтиралась. Брезгливая Зина без конца стирала его, пытаясь вывести зеленые пятна от табака. Ее красавец работал, кажется, на Байконуре, то есть всегда был в командировке. Там он «пил и б-вал» (как определила поведение мужа сама Зина). В редкие наезды домой тут же начинал скучать, да мать и его скручивала в бараний рог, поэтому он уходил на реку ловить рыбу и просиживал там день-деньской. Так что Зина была полностью отдана на съедение свекрови.
Однажды случилась сильная гроза с молниями и громом. Зина вспомнила, что корова пасется возле реки. Корове-то, пожалуй, ничего не сделается, но возле нее (хочется написать – пасется), возле нее свекровь, которая до смерти боится грозы. Зина, в чем была, выскочила из дома, чтобы самой отогнать скотину. Свекровь быстренько вернулась домой, а бедная Зина, полураздетая, плелась за неторопливой коровой под холодным дождем с градом. Продрогла до костей. Дома пыталась согреться, сделала ножную ванну, но не помогло. Она подхватила крупозное воспаление легких, после которого начался туберкулез.
К тому времени, когда мы поселились в Комаровке, у Зины было двое сыновей, а сама она работала почтальоном. В те годы, а это были 60-70-е, все активно подписывались на газеты, журналы, писали письма и поздравительные открытки к праздникам, так что сумка Зины всегда была набита до отказа. Помимо почты, она неизменно тащила еще авоську с продуктами или тяжелыми баллонами для газовой плитки. Опустив ношу на землю, разносила почту по деревне. Наш дом последний на ее пути. После нас она шла к себе. Я видела, что иной раз ей хочется перекинуться словом, может быть даже поговорить о чем-то, но из окна уже следят за ней в два, а то и в четыре глаза. Чуть замешкается – сразу оклик: «Нечего тебе с ними разговаривать, иди домой!» И Зина, как мышка, молча проскальзывала в свою калитку.
Наконец пришло освобождение. Не стало свекрови. Тут бы и вздохнуть немного, но ее муж к тому времени уже не ездил так регулярно в командировки, а сидел все больше у реки с удочкой или покрикивал на жену не хуже своей матери, да еще и попивал изрядно. А через какое-то время и мужа похоронила – какая-то темная история с убийством его на ночном дежурстве.
Для чего же я рассказываю историю этой миловидной женщины? Я хочу рассказать о ее волосах.
Оправившись от потрясения, Зина преобразилась. Повеселела, стала общительной. Теперь уже без опаски могла постоять в нашем переулке и поговорить с соседками. И никогда я не слышала от нее сплетен. Они не интересовали ее. Разговаривали, главным образом, о наших животных.
«Срань такая», – может сказать она, любовно выражая неодобрение кошке или осуждая поведение собаки - не важно, своей или моей. Однажды разговорились о новых способах ухода за волосами.
- Зина, – спросила я, – у вас, кажется, длинные волосы, чем вы их моете?
- Обыкновенным мылом, – ответила она.
- Но сейчас столько разных шампуней для всех типов волос. Хотите, я подберу для вас подходящий и подарю?
- Да нет, я уже привыкла как-то… Они у меня такие длинные, что шампуней не напасешься на них. - А какой же они у вас длины? – удивилась я. Мы привыкли видеть Зину причесанной, волосок к волоску, с косой, туго закрученной в пучок. Аккуратненькая головка золотистого цвета.
- Да они, наверное, до колен. Может, и ниже, – ответила она равнодушно.
Как? Такие длинные волосы, а мы даже не подозревали, что скрыто в этом пучке на затылке.
- И вы не носили косу, чтобы похвастаться, чтобы люди могли полюбоваться вами? – заинтересовалась я.
- Да нет, а кто бы мне позволил? Я так привыкла. В молодости заплетала косы, а потом – нет.
- Зина, я сейчас схожу за фотоаппаратом, а вы пока распустите волосы, я вас сфотографирую.
Вернулась, да так и ахнула. Зина стояла прикрытая золотом волос по самые колени, смущаясь, словно была обнаженная.
- Ой, да что меня снимать, подумаешь, срань какая…
Почему-то всплыл образ «Святой Инессы» – женщины, прикрывшей свою наготу волосами. Но здесь – как раз наоборот. Мне тоже стало неловко. Быстро щелкнула, даже не сделав дубля.
Когда я рассказала Борису этот эпизод, подкрепив его фотографией, он удивился не меньше меня:
«Кто бы мог подумать, какую красоту скрывала от нас эта женщина.
А ведь твой снимок – СУТЬ ЕЕ ОБРАЗА».
Фото Автора