Александр ГЕРАСИМОВ
ХАРАКТЕР
Сегодня с самого утра Ефим Борисович просто в бешенстве.
- Как так, позвольте вас спросить, милостивые государи?! Всем до него есть дело, а ей, видите ли, нет! Даже Андрюшка, тот, что метет пол в присутственном месте, на что распоследний на свете человек, а постелил чистую тряпицу на пороге и с прошедшим воскресным днем поздравил – понимает, что нельзя не замечать сегодня его особенного настроения и расположения духа! Тонкости обхождения, уважительности, деликатности, наконец – вот чего не хватает современным молодым людям! Да-да, милостивые государи, именно современным и именно молодым! Вот, что я вам скажу, матушка! – Ефим Борисович докрутил-таки папироску, ловким, привычным движением языка заклеил ее край, покрутил в пальцах, сердитым взглядом смотря сквозь нее, и осторожно положил на край стола.
Наташа не обращала внимания на ворчливого старика. Как обычно она с ксилофонным звуком, не глядя, дробно стучала по серым пластмассовым клавишам с нарисованными на них красными буковками. Время от времени она отрывала взгляд от рукописи с тем, чтобы проверить написанное на мониторе, и тут же снова окунала глаза в мелкий, неразборчивый почерк Ефима Борисовича.
Недавно, следуя настоятельному совету своего домашнего врача, Сергея Николаевича Скрыпки, Ефим Борисович бросил курить и употреблять алкоголь, отчего стал ненавидеть весь окружающий его мир, особенно по утрам. Жизнь его, и без того невыдающаяся, совсем потеряла краску и вкус. То есть вкус-то остался, да только во рту, и какой-то противно медный да затхлый, будто бы в давно не отпиравшемся аптечном ящике. Привычка важно крутить папироски из тонкой рисовой бумаги, набивая ее душистым длинноволокнистым голландским табаком с мелко нарезанными косточками пахучей бергамотовой груши, осталась, но ее нынешняя бесполезность еще больше раздражала Ефима Борисовича, а то и вовсе повергала в уныние и мизантропию. Время от времени старика посещали цветные гастрономические сны, в которых молодой и полный здоровья Ефим Борисович выпивал множество разноцветных ликеров и наливок, приготовленных заботливой его нянькой, имени которой он никак не мог вспомнить. На вспоминание уходили все силы; полные бокалы и балетного вида тоненькие рюмки богемского стекла превращались в кособокие пластилиновые стаканчики с кое-как прилепленными к ним толстенькими ушками, которые то и дело норовили смяться и облить крахмальную ефимборисовичеву грудь гадкими липкими сиропами. Пробуждение не давало ощущения отдыха и свежести, как прежде. Ефим Борисович вставал от сна совершенно разбитый и всерьез подумывал о суициде.
.