Права оказалась родственница — ничего не изменилось на маминой могиле. Разве что появились под ее крестом две красные гвоздики. Я знаю, кто положил их: это приезжал в командировку из Москвы старший брат, зашел поклониться.
Брат мой, брат мой! Сердце кровоточит от нашего разрыва. Какие слова молитвы нужно найти, чтобы ты переступил церковный порог? Так мало близких осталось у меня, и все так безмерно далеки… Пока мама была жива, она еще как-то соединяла нас, сы-новей; с ее смертью начался давний разлад.
Брат мой, брат, ты ученый, мыслишь категориями фактов и логики, во всем стремишься дойти до сути — рассудком, а не ду-шой и сердцем — и сам отдаляешь себя от Бога. Тебе седьмой де-сяток, мне шестой, а пропасть между нами и глубже, и шире. Но я люблю тебя, и голос крови не дает о тебе забыть. Помоги нам, Господи! Брат мой, брат мой…
ПЛАЧ ПО БРАТУ
С кровью из клюва, тепел и липок,
шеей мотая по краю ведра,
в лодке качается гусь, будто слиток
чуть черноватого серебра.
Двое летели они вдоль Вилюя.
Первый уложен был влет, а другой,
низко летя, головою рискуя,
кружит над лодкой, кричит над тайгой:
«Сизый мой брат, появились мы в мире,
громко свою скорлупу проломя,
но по утрам тебя первым кормили
мать и отец, а могли бы — меня.
Сизый мой брат, ты был чуточку синий,
небо похожестью дерзкой дразня.
Я был темней, и любили гусыни
больше — тебя, а могли бы — меня.
Сизый мой брат, мы и биты и гнуты,
вместе нас ливни хлестали хлестьмя,
только сходила вода почему-то
легче с тебя, а могла бы — с меня.
Сизый мой брат, истрепали мы перья.
Люди съедят нас двоих у огня
не потому ль, что стремленье быть первым
ело тебя, пожирало меня?
Сизый мой брат, мы клевались полжизни,
братства, и крыльев, и душ не ценя.
Разве нельзя было нам положиться:
мне — на тебя, а тебе — на меня?
Сизый мой брат, я прошу хоть дробины,
зависть мою запоздало кляня,
но в наказанье мне люди убили
первым — тебя, а могли бы — меня…»
Евгений Евтушенко, Москва
Конечно, я страдаю от разрыва с братом и дочкой, но так Бог через батюшку велел. И Он же послал утешение: сын жены от первого брака теперь носит фамилию Раков, внук гордо называет себя «Килиллом Иличем Лаковым», а вскоре и невестка переменит фамилию. И станем мы одна православная семья. Не зря в Писании сказано, что духовное родство выше кровного.
Вот какое утешение послал мне Господь в моем одиночестве.
Там, где стучат колеса дружные
И долго стекла дребезжат,
На лавочке они ненужные,
Они бездомные сидят.
Лишь старческое одиночество
Для них осталось на веку.
Все прожито. И так им хочется
Попить горячего чайку.
И пьют его, вокзальный, жиденький,
Благоприятных ждут вестей.
«Ты посади нас в поезд, миленький,
Чтобы доехать до детей!»
Туда, где плещет площадь шумная,
Ее он за руку ведет.
Она слепая, но разумная,
А он как раз наоборот.
Идут они, всему покорные,
Ни в чем прохожих не виня,
Столбами кажутся позорными
Щиты рекламы для меня.
Забытые и нелюбимые
Идут среди сердечных стуж,
Несут в себе неугасимые
Светильники безсмертных душ.
Короткая, но незабвенная —
Пусть жжет она еще сильней
История обыкновенная
Средь множества подобных ей.
О.Анатолий Трохин, СПб
Теперь, в пятьдесят семь, долгожданную жару я переношу плохо — точнее, сосудам моим жара не по нраву и тело становит-ся ватным, больным.
Теперь я понял, почему мама в лежку лежала при магнитных бурях… У меня на 60 процентов зажата позвоночная артерия, и только часть крови попадает в мозг. Отсюда — безпрерывный, не-скончаемый пульсирующий шум в голове, прогрессирующая глухота и раздражительность. Отсюда — желание успеть сделать за остав-шееся что-то как можно больше. Люди редко понимают других лю-дей и все меряют на свой аршин. Даже батюшка Иоанн удивляется моим безконечным болезням и, как может, жалеет.
Конечно, работа в православной газете помогла мне духов-но, однако непомерная физическая и умственная нагрузка сокра-щает мою сознательную физическую жизнь. Врачи берут большие деньги и в безсилии разводят руками. Восемь снотворных табле-ток на ночь — не многовато ли?.. Это я вам жалуюсь. И все рав-но — надо трудиться.
Когда дряхлеющие силы
Нам начинают изменять,
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать,
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменившуюся жизнь.
От чувства затаенной злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир.
Федор Тютчев †1873
Уже гремит раскатистая небесная музыка, вот-вот сейчас хлынет-польет как из ведра ливень и омоет землю.
Каким-то раскроется лето — скупым или добрым подчас?.. Теплеет родная пла-нета - лишь дней наших пламень угас… Нина Островская, СПб.
То, что с климатом творится неладное, осознали все. Прошлым летом во Франции от жары умерло сорок тысяч человек, в основном, пожилых. И сейчас под Марселем горят леса, с которы-ми пожарным никак не справиться. А в центральноафриканском Су-дане впервые в истории выпал снег с градом. А в столице Бело-руссии наводнение. И в Карпатах тоже. Люди еще удивляются, но скоро станут ужасаться…
Потемнело, все чаще гремит гром, и первые крупные капли дождя летят на иссохшую от зноя землю. Дышится легко, веселеет на сердце и хочется работать…
Несносная жарища,
Несносная — хоть плачь!
Томится в клеверище
С раскрытым клювом грач.
Глотая пыль, о лесе
Вздыхают ивняки,
Сухие листья свесив,
Как будто языки.
Не выдержав характер
И съехав с большака,
Раскинул дверцы трактор,
Как полы пиджака…
Виктор Коротаев †2001
На Западе пошлой рекламы, как ни странно, мне не попада-лось. А в нашем метро сразу бросилась в глаза реклама вина «Кающаяся грешница»: на фоне двух бутылок с красивыми этикет-ками полуобнаженная девица старательно изображает угрызения совести. Внизу приписка: «Виновата ли я?» Какая здесь связь между ее грехом и алкоголем, понятно, а то, что виновата, — безспорно. Разве тебе не говорили родители, что раздеваться на людях за деньги — безстыдство непотребное?..
Вчера зашел в магазин, а там продают пельмени «Монастыр-ские». Или не знают, или не хотят знать, что монахи мяса не едят? А на Украине верующие потребовали переименовать питейное заведение «Веселый монах»: «Дело монаха — молитва, а не пребы-вание в хмельном угаре». Переживаемое нами время разрывает лю-дей: с одной стороны, обретение веры, с другой, — удивительное равнодушие ко внешним раздражителям…
Вот и определилось:
Кто, куда и зачем.
И не вчера появилось:
Я есть то, что я ем.
Перекрутила юность
Тропы разных начал.
Что же сидеть, пригорюнясь?
Опознавай идеал.
Вот и определили
Самый последний предел,
Самое «или–или»,
Точку, водораздел.
Это над бездной и высью
дьявола с Богом дележ:
Я — есть то, что я мыслю,
Ты — есть то, что ты жрешь!
Фазиль Искандер
Из интервью газете «Православный Санкт-Петербург» №145 народного артиста России Андрея Юрьевича Толубеева, Большой Драматический театр им. Г.Товстоногова:
«У меня такое впечатление, что до революции даже очень верующие люди не были столь решительно настроены против теат-ра, спокойнее относились к нему, а спокойствие — признак уве-ренности в себе. Выходит, дореволюционная церковь была уверен-нее и в своих служителях, и в своих прихожанах. Мне кажется, что те, кто сегодня выступает против театра, просто не надеют-ся на свои силы — не верят в себя. Говорят, что на сцене мы видим разгул страстей: злодеев, блудников, убийц… Мы отнюдь не стремимся к тому, чтобы человеческие недуги эти со сцены пере-шли в зрительный зал.
Надо доверять зрителю: у него, как пра-вило, есть прочный иммунитет, тем более, если зритель право-славный…»
…«Каждый раз, когда я играю трагедию Шекспира «Макбет», у меня случались всевозможные несчастья. А ведь я играю даже не самого кровопийцу Макбета, а его друга Банко, которого он же и убивает. Но каждый раз во время спектакля случалось что-нибудь ужасное: мать заболевала, в реанимации лежала… Она и умерла в день «Макбета», и на девятый день я играл в «Макбете», и на сороковой, и в годовщину смерти… Лучше бы его не ставить. На этой пьесе умер Владислав Стржельчик, психически надорвался Михаил Волков и еще один артист… Так или иначе пострадало че-ловек десять, а то и более…»
Добавлю, что актеры — люди нервического склада, и специ-альная поликлиника на Невском, и отдельные палаты лучших боль-ниц города посещаются ими весьма часто. Так реагирует нервная система на многократные перестройки души. Что ни говори, тяже-ло быть актером. Да и нужно ли?..
Спектакль окончен.
Занавес упал.
Мелеет театральный зал…
Что остается от актера —
без режиссера и суфлера,
без выдающихся ролей,
без королев и королей?
Актер сошел с высот Шекспира
сюда, где улица, квартира.
Разрядка. Реплики пусты —
слова бездарной суеты.
Артист, ты был под стать герою,
теперь ты стал опять собою…
Собою? Ты и здесь не весь:
тебя качает амплитуда,
ты жизнь свою — добро ли, худо —
готов играть, пока о т с ю д а
взлететь т у д а возможность есть.
Кирилл Ковальджи
Другой народный артист России, Олег Басилашвили, недавно отпраздновал на сцене свое 70-летие. За 45 лет работы в Боль-шом Драматическом театре им. Георгия Товстоногова он сыграл 44 роли. Олег Валерианович пишет мемуары, которые в шутку или всерьез назвал «Потеряна жизнь».
Споры вокруг театра и пользы профессии актера для его собственной души не стихают. Я тоже не раз задумывался об этом: стоит ли «глубокое проникновение в душу злодея» таких несчастий? Это ли не знак Божий, что злу не место на сцене?..
†«Поэты и художники, которые удовлетворялись только вос-торгами, получаемыми от искусства, подобны людям, дошедшим до портика Царского дворца, но не вошедшим внутрь чертога, хотя им и предлагали». Прп.Варсонофий Оптинский.
Я не завидую актерам —
Талантам, гениям, — которым
всю жизнь приходится играть,
то воскресать, то умирать.
Сегодня площадной оратор,
назавтра — царь, вчера — лакей.
Должно быть, портится характер…
Игру закончив, лицедей,
должно быть, с каждой новой ролью,
со щек румяна соскребя,
все тяжелей, все с большей болью
приходит медленно в себя.
Станислав Куняев, Москва