Д. Томпсон. Никогда не угасать. История К. Кобэйна

ВНИМАНИЕ! ПРОИЗВЕДЕНИЕ РАЗМЕЩЕНО ДЛЯ ЛИЧНОГО ОЗНАКОМЛЕНИЯ! ЛЮБОЕ КОММЕРЧЕСКОЕ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ ПРЕСЛЕДУЕТСЯ ПО ЗАКОНУ!!!



       Дэйв Томпсон

       автор бестселлера о «Red Hot Chili Peppers»
       

От основания сиэтлской грандж-сцены до своего головокружительного взлёта к славе в качестве ведущего вокалиста «Нирваны» и до своего трагического самоубийства в возрасте 27 лет он блистал, он страдал, и судьбой ему было предназначено…

       НИКОГДА НЕ УГАСАТЬ
       ИСТОРИЯ КУРТА КОБЭЙНА
       (перевод Ольги Фёдоровой)

«Спасибо вам всем с самого дна моего пылающего, вызывающего тошноту желудка за ваши письма и участие в последние годы».
       - Курт Кобэйн
       Апрель 1994 года
       1

       Первые сообщения были неопредёленными, какие-то неясные слухи, которые распространялись в сиэтлском трафике после часа пик. Тело молодого человека, по-видимому, покончившего с собой, было только что обнаружено в сиэтлском доме Курта Кобэйна.
       Причиной смерти, судя по всему, был выстрел из винтовки в голову; первые сообщения намекали, что тело пролежало там как минимум день, прежде чем его обнаружил пришедший электрик; и было весьма вероятно, что это тело, одетое в джинсы, рубашку с длинными рукавами и чёрные кеды, было телом Кобэйна. Вот чем, в двух словах, располагал город.
       Но во многих отношениях этого было достаточно. Тело было обнаружено в 8:40 утра; спустя пятьдесят минут местная радиостанция «KXRX» передала эту новость. К 10 утра, казалось, будто звонили все телефоны в городе, когда недоверчивые фэны звонили своим друзьям, чтобы проверить, не послышалось ли им. Ты слышал? Это правда? Что ты ещё знаешь? Потом, убедившись, что никто больше ничего не знает, люди возвращались к радиоприёмникам и своим мыслям. Предполагалось, что этот день будет очень долгим.
       Драма, которая потрясла Сиэтл после своего раннего утреннего ступора, официально попала на первые полосы газет 8 апреля 1994 года. Но в мучительной действительности она разворачивалась к тому времени уже месяц, с тех пор, как Курт Кобэйн проглотил теоретически смертельную комбинацию шампанского и препарата «райапнол», потом упал на пол в итальянском гостиничном номере.
       Тогда большая часть западного мира тоже на несколько мгновений затаила дыхание, и к тому времени, когда «Си-Эн-Эн» объявила, конечно, ошибочно, что певец мёртв, люди уже ожидали самого худшего.
       Первые заявления от руководства «Нирваны», «Gold Mountain», были разочаровывающее неопределёнными. «Seattle Times» просто цитировала объяснение представительницы «Gold Mountain» Джэнет Биллиг, что Курту прописали болеутоляющие средства после недавно закончившегося европейского тура «Нирваны», от болей в желудке, которые мучили его большую часть жизни. Комбинация этих препаратов и алкоголя тогда стала причиной того, что она назвала «осложнениями».
       Более исчерпывающее, пусть и всё ещё неполное объяснение было выпущено позже в тот же день: «Курт Кобэйн впал в кому в 6 утра по Европейскому Стандартному Времени.... Кома была вызвана комбинацией гриппа и усталости, вдобавок прописанных болеутоляющих и шампанского. Пока Кобэйн не пришёл в себя, по словам его врачей, у него есть реакция». Позже Биллиг добавила: «вернулись признаки жизни, и он открыл глаза. Я не знаю, понятно ли он говорит, но он шевелит руками. С ним его жена - певица Кортни Лав - и дочь [18-месячная Фрэнсис Бин]».
       Однако в этой истории были пробелы, такие пробелы, которые, как полагали некоторые репортёры, могли бы быть заполнены в Сиэтле. «Один из посвящённых [в «People»] связался с «Rockets», городской частной музыкальной газетой, и сообщил им, что «редакторы уже разграничивают территорию: «Если он умрёт, это обложка, если он остаётся в коме, это три страницы, если он скоро встанёт и пойдёт, это полстраницы»»».
       Курт всё ещё был без сознания, когда состоялся этот разговор - это «мило», невозмутимо сказал Джонни Рентон из «Rockets», «знать, как пресса устанавливает свои стандарты честности, не так ли?».
       Но то ощущение цинизма на сей раз также затронуло многих людей. Ещё одна ложная тревога; мы всё это слышали раньше.
       Поскольку у Кобэйна, как известно, были проблемы с героином, репортёры и фэны со всего света предполагали, что вместо того, чтобы расследовать то, что, оказалось, было попыткой самоубийства, скрывали передозировку героина.
       Позже стало ясно, что Рим действительно был просто отсрочкой приговора - и вдобавок непреднамеренной отсрочкой. Курт тогда на самом деле намеревался покончить с собой, как доказывала записка, которую он, как сообщают, оставил для Кортни.
       Вернувшись домой в Сиэтл после итальянского несчастного случая, Курт потратил очень мало времени на то, чтобы найти дорогу назад в наркотическое лоно города. Ведь далеко ходить ему не пришлось.
       «Героин в Сиэтле, - говорит Кортни – это «как яблоки во фруктовом саду. Они падают с... деревьев». Поражённая лёгкостью, с которой в этом городе можно было приобрести этот наркотик, она продолжала: «Полиция Сиэтла ничего не будет с этим делать. Я спросила у них: разве вас не смущает, когда вы (слышите), что Сиэтл славится гранджем, кофе-капучино и героином?».
       Крис Новоселич, басист «Нирваны» ростом в шесть футов семь дюймов, быстро отразил атаку - Курт был мужем Кортни, но он также был его другом, и он был уверен, что этот наркотик был только частью истории, и незначительной долей в ней.
       «Винить [в смерти Курта] только героин глупо. Люди принимали героин сто лет. [Его] можно достать в любом городе. [И] героин был только маленькой частью его жизни». Нет, у него уже не было никаких ответов... но их не было ни у кого.
       Или, возможно, были. Сиэтл мог бы когда-нибудь быть признанным наиболее приемлемым для жизни городом Америки, но, согласно широко распространённому мнению, он также был наиболее пригоден для смерти. Двое из самых печально известных серийных убийц Америки, Тэд Банди и Убийца с Грин-Ривер (Зелёной Реки), орудовали в непосредственной близости, но ещё до них Сиэтл славился своей темнотой, крайней духовной темнотой, которая окутывала всё, чего она касалась. Было ли простым совпадением, что, когда режиссёр Дэвид Линч задумывал культовый телесериал «Твин Пикс», он выбрал именно Северо-Запад, чтобы поселить там его сумасшедших жителей?
       Или что когда рок-н-ролл-турист прибывает в город впервые, именно Смерть, а не Жизнь будет часто являться ему на пути его следования. Имеет значение не то, что у этого города цепкая хватка на чувствительных рок-н-ролльщиков Америки. Однако Сиэтл может мало что показать из своих достижений.
       Правда, неподалёку от «Moore Theater» есть магазин «Sub Pop», где можно приобрести сувениры студии, которая сформировала национальный вкус и продала миллион ботинок от Дока Мартина; и «Edgewater Inn», где «Led Zeppelin» будто бы развлекали кого-то рыжеволосого песчаной акулой; и Сэнд-Поинт-уэй, где находился Звучащий Сад скульптора Дага Холлиса, завывавшего, открытого всем ветрам.
       Но не было «Whiskey a-Go-Go» с тремя десятилетиями истории; не было «CBGB», места рождения Панка; не было Автострады 66 или 128. Другими словами, в то время как Сиэтл изобиловал рок-н-ролльными ссылками, было очень мало устойчивых названий глав. То, что у него на самом деле есть – это заключительные параграфы.
       В Рентоне, к югу от черты города, Мемориальный Парк Гринвуд приютил бренные останки Джими Хендрикса, гитариста, который изменил лицо современного рок-н-ролла. На Первой Авеню, в центре города, стена у «Vogue» была посвящена граффити и душе Эндрю Вуда, голосу «Mother Love Bone».
       Стефани Сарджент, гитаристка «7 Year Bitch», умерла в Сиэтле в 1992 году; то же произошло с Мией Сапатой из «Gits», зверски убитой всего двенадцать коротких месяцев спустя. Тьма, поглощавшая «Твин Пикс», которая так распространяется по Тихоокеанскому Северо-Западу, что даже местные жители, которые должны были к этому привыкнуть, неохотно переняли фразу «северо-западный мрак»; такая тьма имеет особую привлекательность для рок-н-ролла, и хотя эти смерти совершенно не связаны, они объединены в душе города.
       А теперь есть ещё один участок для добавления в дорожные карты, расположенный за улицей и покрытый зеленью, низкая стена, увенчанная неприступными кустарниками, с такой изоляцией, какая может быть только у дома за миллион долларов. Дом 171 на бульваре Лэйк-Вашингтон, который Кобэйны купили четырьмя месяцами ранее, и где он покончил с собой.
       Курт не скрывал того, что принимает наркотики, хотя друзья настойчиво утверждали, что он завязывал так же часто, как и принимал их, и даже героин был лечением, а не развлечением. В своём сражении с хроническими мучительными болями в желудке героин был единственным известным ему препаратом, который не только облегчал физическую боль, но также уничтожал душевные муки, от которых он страдал.
       С годами термин «суперзвезда поневоле» стал настолько утрирован, что на сегодняшний день он является почти бессмысленным. Всё, что нужно делать, это, кажется, обругать нескольких фотографов, потом с опозданием приходить на интервью, и внезапно это стало распространяться повсюду. Это стало особенно популярным за последнее десятилетие или около того, тем более потому, что шоу-бизнес так же долго отчаянно пытался себя демистифицировать.
       «Звёзды» больше не недосягаемые божества, спускающиеся со склона горы Олимп, чтобы даровать своё благословение смиренной и подобострастной публике. В наши дни они - точно такие же, как вы и я, с такими же проблемами и зубными болями, как и у нас, а эксцессы суперзвёзд, которые мы когда-то выносили, выпивка, наркотики и многократные браки – больше не эксцессы. В наши дни это недостатки, и вместо того, чтобы падать в ноги нашим кумирам, сегодня от нас ожидают, что мы будем гладить их по голове. Вроде: «это, должно быть, так трудно для тебя, и это я должен быть таким неудачливым», потому что действительно, кумиров не следует демистифицировать; их нужно оставить в священных святилищах, чтобы они искрились и сияли.
       Продавцы таблоидов могли бы не согласиться, но психология, которая за ними стоит, конечно, согласна. Людям нужны знаменитости, на которых они могут смотреть с восхищением, и хотя их жадно снедают свои проблемы, именно потому, что они - знаменитости, такие проблемы значимы. Стряхните звёздную пыль с суперзвёзд, и что вы получите? Миссис Хиггинс в дороге, жалующаяся на свои шишки на ногах; мистер Поттер на автобусной остановке, стонущий, когда идёт дождь. Помните, как говорили ваши родители, когда вы ставили самый последний альбом «Sex Pistols»: «Они не пишут так, как раньше?». Дайте ещё пару лет, потом посмотрите на группы, которые слушают ваши дети. «Они тоже не сочиняют так, как раньше».
       Курт Кобэйн, конечно, не «сочинял так, как раньше», хотя теоретически у него были все признаки. За короткие три года с тех пор, как «Нирвана» вспыхнула из ниоткуда (ниоткуда в широком смысле, хотя к тому времени они уже были вместе пять лет), Кобэйна сравнивали с большинством, если не со всеми, величайшими звёздами Рока.
       Джон Леннон? Кто ещё писал такие глубоко личные песни?
       Элвис Пресли? Кто ещё так электризующе повлиял на явно устаревший рынок?
       Джонни Роттен? Копия, но с дополнительной, врождённой, рыночной привлекательностью. Ты мог бы напороться на те пронзительные голубые глаза, но когда ты подходил ближе и слышал этот низкий, страстный голос, в какой-то момент такой серьёзный, в следующий – разражающийся заразительным подхихикиванием, было невозможно отойти от Курта Кобэйна, не считая, что ты только что повстречал своего самого лучшего друга. В следующий раз он проигнорировал тебя – ну, и пусть. Тот первый раз был твоим, и никто не сможет отобрать его у тебя.
       Тогда, когда пришла новость о его смерти, это поразило тебя ещё сильнее, потому что ты никогда не сможешь повторить тот момент, даже в своём воображении, потому что даже в твоих снах часто приходят такие детали, которые забыли добавить таблоиды, вроде того месива, который винтовка, должно быть, сделала из его головы, и состояние его рассудка, когда он делал это. Суперзвезда поневоле? Иногда Курт Кобэйн был человеком, который делал что-то поневоле. Его слава была просто зараженной мышьяком сахарной глазурью на крайне испорченном пироге.
       В записке, которую Курт оставил рядом со своим телом, он признавался, что «я не испытывал волнения от... создания музыки наряду с тем, что я всё-таки писал уже слишком много лет». Его энтузиазм приходил скачкообразно – за неделю до того, как «Нирвана» играла свой первый концерт за три месяца на 1992 года Семинаре Новой Музыки в Нью-Йорке, Курт едва мог справиться со своим волнением по поводу предстоящей компиляции короткого акустического репертуара. У него были песни, и они все не были скрипящим Панк-Роком. «Я думаю, что люди будут удивлены».
       Вместо этого они были испуганы. Четыре песни, приложенные к концу яростного концерта в пропитанном потом Роузлэнде, и толпа зашикала, словно это был Дилан в Ньюпорте. «Сыграйте рок-н-ролл!». Впоследствии толпы были более сдержанны, и к тому времени, когда «Нирвана» представила «MTV» часовой материал, люди, как ни странно, предлагали, чтобы следующий альбом «Нирваны» в точности следовал этому образцу. Но к тому времени, возможно, Курт уже потерял интерес. Теперь он был рок-н-ролльщиком. Ему когда-нибудь позволили бы стать кем-то ещё? Не в этой жизни.
       Безнадежно плывя по течению в пределах требований своей собственной карьеры, Курт пытался выбраться, но никто не мог просто подхватить его. В начале марта, когда Курт готовился к последним концертам в своей жизни, он позвонил своему кузену, Арту Кобэйну, из Германии. Безо всякой причины, просто чтобы поболтать. Но он сказал одну вещь, которая мучила Арта. «Он сказал, что становится действительно сытым по горло своим образом жизни», - сказал Арт в интервью журналу «People». И снова эта фраза, «он, казалось, на самом деле пытался выбраться». К сожалению, единственное утешение, которое мог предложить Арт, это пригласить Курта на предстоящее воссоединение семьи Кобэйнов. Он не видел своего кузена с детства - он так никогда его больше и не увидит.
       Последние слова Курта, последнее, что он когда-либо написал своим аккуратным, но по-детски простым почерком, было обращено к его семье, но и ко всему миру.
       «Иногда я чувствую себя так, что я должен запускать таймер перед выходом на сцену», - писал Курт. Он ссылался на то, что сделал «всё, что было в моих силах, чтобы быть благодарным за это… но этого недостаточно». Потом Курт признавался, что был «чересчур чувствительным», потому что он должен был «быть слегка безразличным, чтобы снова вернуть тот энтузиазм, который у меня был когда-то в детстве...».
       И он не представлял себе худшего преступления, чем «насаживать людей, притворяясь и делая вид... что я оттягиваюсь на все 100 %».
       На что его жена, Кортни Лав, всё-таки намереваясь передать его послание тысячам фэнов, собравшимся на поминальную службу в Сиэтле, дрожащим от волнения голосом ответила: «Нет, Курт, а я не могу представить себе худшего преступления, чтобы ты просто продолжал быть рок-звездой, раз ты так чертовски ненавидишь это. Просто остановись, чёрт возьми!».
       Таким было послание после встречи друзей, семьи и товарищей по группе, которых Кортни собрала в течение нескольких недель после возвращения супругов назад в Сиэтл, и всего через несколько дней после того, как Курт забаррикадировался в ванной в сиэтлском доме супругов, угрожая покончить с собой, и на сей раз у него должно было получиться. У него с собой было оружие.
       Кортни бросилась к телефону и позвонила по 911, но к тому времени, как прибыла полиция, кризис был, по-видимому, уже предотвращён. Курт всё ещё был в ванной, но он настаивал, что не хотел покончить с собой - он просто скрывался от своей жены.
       Полиция убедилась в этом после допроса Кортни, но они не ушли с пустыми руками - они также забрали револьвер «Таурус» 38 калибра; пистолет «Таурус» 380 калибра; полуавтоматический пистолет «Беретта»; и полуавтоматическую винтовку «Кольт AR-15». Некоторое количество оружия было только сейчас возвращено Кобэйнам после перебранки прошлым летом – поразительный арсенал для человека, который неоднократно выступал публично, выражая свою неприязнь к огнестрельному оружию.
       «Я не верю в него, - сказал он в интервью «Alternative Press» в 1991 году, - но... я всё ещё думаю, что люди имеют право его иметь». Журналистка Сьюзен Риз сообщила, что «оружие упоминается, по крайней мере, в трёх песнях [на «Nevermind»]».
       Была пятница, 18 марта; в тот уикэнд Кортни и басист «Нирваны» Крис Новоселич привели делегацию из друзей и семьи, которые намеревались противостоять Курту из-за его длительной наркомании - и донести до него простое сообщение, чтобы он или завязывал с этим делом, или убирался ко всем чертям. Как объяснила представительница «Gold Mountain» Тэмми Блевинс, «люди, близкие к нему, опредёленно не хотели, чтобы он принимал наркотики».
       Планировалось, что Стив Чатофф, глава учреждения химической зависимости и психического здоровья «Степс» к северу от Лос-Анджелеса, смягчит Интервенцию - если бы всё шло по плану, Чатофф вернулся бы в Калифорнию с Куртом. Но этого не случилось. Кто-то, как сообщают, предупредил Курта, что происходит, и та личная встреча была отменена.
       «После этого мне не было никакого смысла в этом участвовать, - сказал Чатофф репортёрам. - Вам... нужен элемент неожиданности, чтобы преодолеть отрицание». И как сказал ещё один друг семьи в интервью Роберту Хилберну из «L.A. Times», «Курт до такой степени не признавал проблему с наркотиками, что это невероятно».
       Несмотря ни на что, Интервенция началась неделю спустя в доме Курта и Кортни в престижном районе Сиэтла Мадроне. Она была совершенно неформальной, просто собранием около десяти человек, которые больше всего беспокоились о Курте, кто просто хотел некоторое время посидеть с ним и поговорить... Кортни и Крис; Дэнни Голдберг, ныне глава «Atlantic Records»; Пэт Смир, гитарист, который иногда работал с «Нирваной», начиная с прошлой осени; Дилан Карлсон, один из самых близких друзей Курта....
       «Я сказала ему: «Ты должен быть хорошим папой, - говорила впоследствии Кортни. - Мы должны быть хорошими родителями».
       Но Курта это не интересовало. Он сидел там некоторое время, тихий и, по-видимому, со всем согласный, его пристальный взгляд блуждал от лиц к своим ногам, но ему было наплевать, даже когда он услышал, что «Gold Mountain» накинули весу, как сообщают, уведомив его, что он будет снят с их счёта, если не завяжет. Вместо этого он сказал Смиру, что им надо работать, и они спустились в подвал, чтобы репетировать новую песню.
       Кортни уехала из Сиэтла 25 марта и остановилась в гостинице «Пенинсула» в Беверли Хиллс, которая была опорным пунктом, пока она была в Лос-Анджелесе, продвигая выпуск нового альбома своей собственной группы, «Hole», тогда иронически названный «Live Through This» («Пережить Это»).
       Группа давно пережила некогда устойчивые намёки на то, что успех самих «Hole» строился вокруг мужа Кортни, а не просто её таланта. Хотя они теперь делили и ведущую студию звукозаписи («Geffen»), и управляющую компанию, «Hole» последовательно добивались нужных результатов, сперва на «Pretty on the Inside», на «Caroline Records», который предшествовал её отношениям с Куртом, потом гастролируя с «Lemonheads» с почти невероятным успехом и, наконец, представив альбом, который, при почти любых других обстоятельствах был бы немедленно объявлен классикой.
       А пока было что-то в этом роде... как рассказывали о Лав в том номере журнала «Spin», который только что поступил в киоски, когда сообщили о смерти Курта, «героинщица, трахальщица звёзд, та, кто заводит отношения с мужчинами ради материальной выгоды, Кортни Лав принимала эти удары, но, пройдя через всё это, она поступала по-своему. Теперь, с лучшим альбомом 1994 года, Кортни оправдала нашу любовь».
       Однако даже когда она улаживала последние детали кампании по релизу; когда она готовилась к атаке, которая неизбежно ожидала её в Лондоне, в следующем порте захода «Hole», мыслями Кортни была в другом месте. Она оставила Курта в Сиэтле, не из-за выбора, а из-за необходимости. Он мог быть упрямым, как осёл, когда он был на чём-то сосредоточен, и всё, что она могла надеяться сделать, всё, что кто-нибудь мог когда-нибудь сделать, было просто попыткой сломить его сопротивление. Теперь она звонила ему каждый день, прося его присоединиться к ней и, возможно, обратиться в реабилитационную клинику, о которой она слышала замечательные вещи, в Восстановительный Центр «Эксодус» в Марина Дель Рей.
       Наконец, Курт сдался. Он приедет, сказал он, 28 марта, заглянет в клинику и посмотрит, что будет. Кортни сказала одному из друзей несколько дней спустя: «Я так горжусь им».
       Накануне отъезда в Лос-Анджелес Курт, по-видимому, отправил длинное сообщение по компьютерной сети Интернет. Оно было по большей части несущественным («так это – та Информационная Супермагистраль, о которой наш прославленный вице-президент разглагольствовал народу?»), но оно на самом деле включало несколько любопытных фактов о его планах относительно будущего «Нирваны» - «обновлённая» версия «Penny Royal Tea» с последнего альбома, который был запланирован для предстоящего релиза в качестве сингла; «более спокойный, более угрюмый» альбом, над которым они начали работать осенью.
       «Если вы ожидаете того же самого куплета-припева-куплета… у вас будет всего две альтернативы. Не покупайте этот новый альбом … или привыкайте к тому факту, что группа меняется. Живите долго, люди».
       Он всего один раз упомянул о своём недавнем личном кризисе. «Я по-прежнему слегка потрясён тем, что произошло в Риме, и мне нужно время, чтобы отдохнуть и придти в себя. Вы подумаете, что можно сделать хороший молочный коктейль, но нет».
       Однако не только здоровье Курта беспокоило Кортни, хотя по сути этого было достаточно. Супруги всё ещё были потрясены из-за своей 18-месячной схватки с властями Калифорнии по охране здоровья детей, активизировавшимся после выхода статьи в «Vanity Fair», которая утверждала, что Кортни оставалась верна свому собственному пристрастию к героину, пока она была беременна своей дочерью, Фрэнсис Бин.
       Кризис был предотвращён, но по-прежнему был темой для разговоров – даже в «Spin» говорили об этом ранее в том же году.
       «А что там насчёт существующих обвинений?» - спросил автор Деннис Купер.
       «Невиновна, - ответила Лав. – Разве не ясно?». Почти ровно год назад, 23 марта 1993 года, проведя последние три месяца, представляя регулярные анализы мочи и подчиняясь проверкам социальных работников, Кобэйнам сообщили, что власти больше не будут в дальнейшем интересоваться Фрэнсис.
       Но Кортни было хорошо известно, что не только её поведение во время беременности находилось под микроскопом. Также под наблюдением было её будущее поведение, и не только её, но и Курта тоже. Среди угроз, которые она обрушила на своего мужа, когда она просила его обратиться в реабилитационный центр, было понимание того, что могло случиться, если его истинное состояние когда-нибудь станет известно всем. «Если мы потеряем Фрэнсис....»
       Как только Курт обратился в Центре, все испытали огромное облегчение. Теперь с ним всё должно было быть хорошо. Два дня спустя весь мир Кортни снова рухнул.
       Тот период, который Курт Кобэйн провёл в реабилитационном центре, остаётся документально не подтверждённым – конечно, это почти не удивительно. Спустя более недели после того, как он «перепрыгнул через забор», как выразилась Кортни, Больнице Дэниела Фримэна, к которой был присоединён центр «Эксодус», пришлось по-прежнему утверждать, что он даже был пациентом.
       Но что бы ни случилось, какое бы лечение не было назначено Кобэйну, это, кажется, не имело большого значения. Казалось, Курт исчез бесследно. Даже Кортни пребывала в неведении. «Я не знала, где он. Он никогда так не исчезал. Он всегда мне звонил».
       Вместо этого ей осталось воспоминание о его последнем телефонном звонке незадолго до того, как он пропал. «Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала, что ты записала очень хороший альбом».
       Она спросила его, что он имеет в виду – что может случиться? Но он не сказал. «Просто помни, что бы ни случилось, я люблю тебя».
       В воскресенье, 3 апреля, согласно источнику, близкому к группе, Кортни и «Geffen» договорились нанять частных детективов, чтобы следить за Куртом. Именно они полагали, что он, вероятно, направился обратно в Сиэтл.
       На самом деле Курт был уже там. Он приехал в среду, 30 марта, в тот же день, когда ушёл из реабилитационного центра, и связался со своим старым другом Диланом Карлсоном, который был гитаристом группы «Earth» из Олимпии и шафером на свадьбе Курта и Кортни два года назад. Курт спросил Дилана, не сходит ли он с ним купить винтовку. Он сказал, что [она] нужна ему для защиты, - объяснял Дилан впоследствии, что казалось достаточно разумным.
       Поэтому Курт попросил, чтобы эту покупку сделал Дилан. По словам Дилана, тот беспокоился, что если бы он купил её на своё собственное имя, полиция просто пришла бы и конфисковала её. У него с Сиэтлским Полицейским Управлением была целая история в этом отношении, что знал и сам Дилан – «Таурус» 380 калибра, изъятый всего за несколько недель до этого, был зарегистрирован на имя Карлсона. Также одно из ружей было временно конфисковано в прошлом июне.
       Оба отправились в Оружейный Магазина Стэна Бэйкера на северо-востоке Лэйк-Сити-уэй – Бэйкер впоследствии вспоминал, что задавался вопросом: «Что, чёрт возьми, эти парни собираются делать с этой винтовкой? Сейчас не охотничий сезон». Но его также это не касалось. Дилан купил оружие, винтовку «Ремингтон 61-b», модель 11, 20 калибра, и эти двое ушли из магазина. Дилан впоследствии спросил Курта, не хочет ли тот, чтобы он держал винтовку у себя в квартире. Курт сказал ему «нет». В тот день они встречались в последний раз.
       Куда Курт пошёл оттуда, возможно, никогда не будет известно наверняка. Позже в среду он был в оружейном магазине в центре города, купив вторую коробку патронов. Он на самом деле провёл как минимум одну ночь в особняке, который они с Кортни купили в прошлом году, чуть севернее Карнэйшна, городка в 40 милях к северо-востоку от Сиэтла. Кортни сказала в интервью сиэтлской газете «Post Intelligencer», что, похоже, что у него также были гости. Свёрнутый у камина, во всё ещё недостроенном двухэтажном доме супругов лежал синий спальный мешок, который она никогда не видела раньше. Находящаяся рядом пепельница была переполнена сигаретными окурками – некоторые, как определила она, были той марки, которую предпочитал Курт, но что касается других, она их также раньше не видела.
       В понедельник, на следующий день после того, как были наняты частные детективы, у Кортни взял интервью Роберт Хилберн из «L.A. Times». Она говорила о том ужасе, который она испытала, обнаружив Курта распростёртым на полу в Риме, посиневшим и неподвижным. «Я больше не хочу видеть его... таким снова. Я думала, что за эти годы я пережила много тяжёлых времён, но [это было] самым тяжёлым».
       Это было последнее запланированное интервью, которое она дала. На следующий день гостиничный коммутатор сообщал звонящим, что её номер не принимает вообще никаких звонков. Интервью с сиэтлской «Rocket» было отменено без предупреждения, хотя гитарист «Hole» Эрик Эрландсон популярно объяснил, что Кортни плохо себя чувствует. Он обещал, что попытается перенести телефонное интервью на более позднее время в этот же вечер. Он этого не сделал.
       На самом деле Кортни, вероятно, даже не было в гостинице. Вместо этого она прочёсывала улицы Лос-Анджелеса в поисках своего мужа.
       Вернувшись домой, мать Кобэйна, Венди О'Коннор, начала собственные поиски, подав сообщение о пропаже человека в Сиэтлское полицейское управление в понедельник. До неё дошли слухи, что её сын купил винтовку; в сообщении она рассказала, что он вооружён, и возможно, желает покончить с собой. Но что весьма загадочно, его не сочли опасным.
       Возвратившись в Лос-Анджелес, Кортни заявила о тех же тревогах. «Вот сейчас я очень боюсь за него», - сказала она одному из друзей.
       В течение следующих нескольких дней представители Сиэтлского полицейского управления нанесли несколько визитов в дом Кобэйнов в Мадроне. Никаких признаков жизни не было. Они также проверили адрес на Капитолийском холме Сиэтла, где, как утверждала О`Коннор, её сын покупал свои наркотики. Однако снова ничего не было обнаружено.
       Кортни оставалась в Лос-Анджелесе, борясь теперь и со своей собственной совестью, и с советами друзей успокоиться. Каждая клеточка её тела кричала, что она должна вернуться в Сиэтл, чтобы присоединиться к поискам Курта. Но другие люди, как она впоследствии признавалась, советовали ей просто ждать.
       Они знали, так же, как и она, каким переменчивым Курт мог быть, когда хотел, как часто он делал одно, когда его просили сделать другое. Меньше всего всем хотелось, чтобы он буйствовал в припадке упрямства и, возможно, сделал что-то глупое. «Я слушала слишком многих людей, - признаётся Кортни. – Я просто буду слушать свою интуицию до конца своих дней».
       Однако в то время этот совет казался благоразумным. Частные детективы, по-видимому, делали успехи в своих поисках Курта - контакт был установлен, но Курт отказался от возвращения в Лос-Анджелес. Вместо этого он повернулся и исчез.
       Тем не менее, он оставался в поле зрения, и в то время как идея относительно физического захвата Курта была неохотно снята из плана действий, согласно одному источнику, одному из друзей было поручено за ним следить.
       Также в понедельник один из посвящённых лиц музыкальной индустрии, как говорят, столкнулся с Куртом и умолял его обратиться в местный реабилитационный центр. Кобэйн отказался. Другие источники утверждали, что видели, как он искал торговцев наркотиками.
       Был даже слух, о котором сообщили неделю спустя в «L A. Times», что он на самом деле звонил одному из друзей, чтобы сказать, что купил винтовку. Что ему было необходимо знать теперь, что самое лучшее – выстрелить себе в голову? Ответ друга, по-видимому, не был записан.
       Ко вторнику напряжение в стане «Нирваны» было ощутимо, хотя точное положение дел оставалось в строго охраняемом секрете - решение, которое, возможно, было мудрым, а возможно, и нет. Легко сказать, что понимание того, что он был объектом большой частной облавы, возможно, просто привело Курта в ещё большее подполье. Но также было возможно, что чем больше людей его ищет, тем больше было шансов, что кто-то мог бы его найти.
       Вместо этого единственная новость, которая стала известна, касалась последствий безуспешной интервенции. Сперва распространились слухи, что «Gold Mountain» действительно сняли группу со своих счетов, потом - что «Нирвана» только что распалась – вероятность и того, и другого только усилилась два дня спустя, когда было объявлено, что вопреки ранее опубликованной информации, «Нирвана» не будет ведущим исполнителем тура Лоллапалузы этим летом.
       Это объяснялось проблемами Курта со здоровьем, хотя распад был также весьма правдоподобен – как сразу же начали размышлять многие - когда обсуждали кажущуюся лёгкость, с которой «Нирвана» только что впервые отказалась от творческого контроля, на котором они настаивали, когда подписывали контракт с «Geffen».
       Хотя их последний альбом, шестимесячный «In Utero», уже разошёлся в количестве более двух миллионов экземпляров, не было никаких сомнений, что он, тем не менее, должен был достичь всей своей потенциальной аудитории. Почему на это надеялись? Нежелание со стороны дистрибьюторов, так называемых оптовиков-консигнантов, поместить его в некую «дисконтную сеть среднего класса Америки» из-за иллюстрации на его обложке.
       В информационном бюллетене на CD «Ice» сообщалось, что маленькая деталь первоначальной обложки альбома – изображавшая один из зародышей самого Курта и украшенную маткой иллюстрацию – была увеличена (на этой детали не было никаких зародышей), «чтобы целиком служить обратной стороной обложки ... [к тому же] название песни «Rape Me» («Изнасилуй Меня») было превращено в «Waif Me» («Бездомный Я»).
       В сообщении далее говорилось: «Один из руководителей «Geffen» считал, что поставка альбома в [эти] магазины может добавить 10 % к его общим доходам от продаж», что означало, что «как минимум 200 000 экземпляров находились под угрозой, достаточно, чтобы поколебать идеалистическую позицию любого артиста».
       Но Курт не был «любым артистом», и если его позицию можно было бы описать как идеалистическую, то из-за того, что сам его характер был идеалистическим. Именно это лежало в основе стольких его проблем, чувство, возможно, даже понимание, что слишком часто идеализм, который он чувствовал, просто не действует в мирах других людей.
       И хотя и «Geffen», и «Gold Mountain» были вынуждены поспешно разрядить эту историю («вы на самом деле не меняете... артистическое видение «Нирваны», - сказала Джэнет Биллиг в интервью журналу «Ice», - просто... несколько слов на листе бумаги»), некоторые обозреватели могли представить, что Курт просто сдался и согласился на убийство своей музы. Во всяком случае, это не соответствовало его панковскому духу.
       Конечно, это, возможно, не имело никакого отношения к причинам внезапной вспышки активности за кулисами, в кулуарах. На самом деле это были просто очередные оковы, кроющиеся в череде догадок. Но опять же, именно в этом была сама идея, что «Нирвана» была на грани распада; возможно, даже уже распалась.
       В конце концов, раскол казался неизбежным не в первый раз. Ещё в 1990 году Курт грозился развалить группу, как сказал бывший ударник «Нирваны» Чэд Чэннинг сиэтлской журналистке Джо-Энн Грин.
       «Когда мы в последний раз были в Риме вместе, в 1990 году, у нас был инцидент... когда группа собиралась распадаться, потому что мы были сыты по горло [тем], как шли дела. Курт просто посмотрел на меня и сказал: «Эй, тебе всё ещё весело?».
       Те слова способствовали ужасной эпитафии - особенно после того, как один из неофициальных источников признался, что попытки следить за Куртом кончились полным провалом. Три дня спустя тем, кто, наконец, его нашёл, был электрик, Гэри Смит. Вам всё ещё весело?
       Где-то во вторник, 5 апреля, Курт вернулся обратно в Мадрону, спокойно беспрепятственно войдя в серый дом. Согласно «Seattle Post Intelligencer», он был под кайфом из-за комбинации героина и валиума, который, казалось, уничтожал его личную боль лучше, чем что-либо другое. «P-I» утверждал, что уровень героина в его крови составлял 1.52 мг на литр. Дозы, на треть такие сильные, как известно, оказывались смертельными.
       Дом был тих, пуст, тёмен – как всегда, когда не было Кортни и Фрэнсис, и он включил телевизор. Потом он перешёл в «тёщину комнату» над гаражом, где когда-то жил Майкл Дюитт, бывшая няня Фрэнсис Бин.
       Его ручка записывала красными чернилами его последние известные мысли. «Я не испытывал волнения как от прослушивания, так и от создания музыки, наряду с тем, что я всё-таки писал уже слишком много лет». Он чувствовал себя ужасно в этом виноватым. Кричащие толпы не возбуждали его, говорил он, как они возбуждали Фрэдди Меркьюри, который, казалось, любил и наслаждался любовью и обожанием толпы. Это то, чем я полностью восхищаюсь и завидую, дело в том, что я не могу вас обманывать, каждого из вас. Это просто нечестно по отношению к вам или ко мне...».
       «Во всех нас есть что-то хорошее, и я просто слишком люблю людей. Настолько, что я чувствую себя крайне, чертовски ужасно. Несчастный, маленький, чувствительный, неблагодарный, Рыба, Иисус».
       «У меня был хороший брак, и за это я благодарен. Но когда мне исполнилось семь лет, я стал ненавидеть всех людей вообще, только потому, что людям кажется, что жить легко... сочувствие.... Спасибо вам всем с самого дна моего пылающего, вызывающего тошноту желудка за ваши письма и участие в последние годы. Во мне слишком много от эксцентричного, капризного человека, и у меня нет больше страсти».
       Потом вспомнилась строчка из песни Нила Янга, «Hey Hey, My My»... «лучше сгореть, чем угасать». Он записал её. «Поэтому помните, что лучше сгореть, чем угасать».
       Наконец, он закончил. Он подписался – «Любовь, мир и сочувствие, Курт Кобэйн» - и проткнул письмо своей ручкой, и нанизал его на цветочный горшок. А потом он достал свою винтовку.


       2

       В паре часов к юго-западу от Сиэтла, Абердину действительно совершенно не было дело до того, что происходило в городе. Те мили, которые разделяют эти два города, возможно, было легко превратить в миры, даже в галактики. В то время как Сиэтл рос, гордо расцветая под своей репутацией самого пригодного для жизни города Америки, Абердин всё сильнее и сильнее придерживался жизни, которая становилась слабее с каждым годом.
       Это лесозаготовительное и рыболовецкое сообщество, окружённое лесами, которые за годы вырубки, в конце концов, сократились практически до минимума, окаймлённое океаном, который был превращён тралами в пустыню. Трейлерные парки испещряют Шоссе 12, ведущее в город, медленно двигаясь в ад фаст-фудов, за которым, в свою очередь, следуют неизгладимые следы регресса – запертые дома, закрытые магазины, и повсюду напоминания о том, какой шаткой может быть жизнь в маленьком городе Америки.
       В одном доме за другим на окнах имеется одна и та же вывеска: «Эту семью поддерживают доллары с древесины»; одна машина за другой щеголяет наклейкой на бампере, проклинающей тот день, когда Бог создал «Spotted Owl» (Пятнистую Неясыть). Есть вызывающая отвращение ирония в том, что выживание одного существа зависит от вымирания другого, но это была реальность, с которой столкнулось Федеральное Правительство. Когда эта «неясыть» добилась успеха в заготовке леса, предприниматели передвинули её чуть поближе к Абердину, штат Вашингтон. И на то были достаточные основания. Поскольку занятость падала, росло число самоубийств, до тех пор, пока округ Грэйс-Харбор не смог гордиться одним из самых высоких рейтингов в Америке.
       «Нирвана» по-своему восстановила некоторую гордость к этим разрушающимся остаткам некогда живого сообщества. Неважно, что даже в тот день, когда стало известно о его смерти, было мало внешней активности, чтобы предположить, что этот день отличался от любого другого дня; и при этом неважно, каковы были воспоминания самих горожан о «маленьком Кобэйне»; там по-прежнему было ощущение, что «Нирвана» вернула Абердин на карту, с которой, казалось, последние несколько лет начали его стирать.
       «Melvins» и «Metal Church», две другие группы, сбежали из Абердина раньше них, и им обеим это очень даже пошло на пользу – «Church» даже записали в свой актив продаж несколько сотен тысяч экземпляров альбомов. Но ни одна не преуспела так же, как «Нирвана», ни одна не привлекала не только репортёров, но и фэнов, погрузившихся в машины, в автобусы, в город, чтобы толкаться, таращить глаза и болтать. В Бостоне есть свой Пол Ревир, в Стратфорде есть свой Шекспир. В Абердине была Нирвана.
       Даже, казалось, не имело значения, что для Курта Кобэйна и Криса Новоселича годы, проведённые ими в Абердине, были годами, которые они скорее бы забыли; что они сбежали из абердинского уединённого, клаустрофобного общества деревенщин при первой же возможности. Через несколько месяцев после первого национального достижения «Нирваны», пока национальная пресса протаптывала усеянную камерами дорогу к сердцу Абердина, гостей приветствовали с распростёртыми объятьями и широкими открытыми ртами.
       Когда Патрик МакДоналд, рок-критик из «Seattle Times», посетил Абердин в начале 1992 года, его отправили в большое путешествие Кобэйнианы, всё от моста, под которым он обычно спал, до разбитого усилителя, который он расколол и выбросил. Такие реликвии имели резонанс, который был чисто рок-н-ролльным. Но если вы очень хотели говорить избитыми клише, они были больше символом истинного подросткового застоя. Оттуда, где находился Курт, даже тусклые огни Олимпии светились, как маяки в бесконечной ночи.
       Хотя ему пришлось прожить там более двух третей своей жизни, Курт Дональд Кобэйн на самом деле не был уроженцем Абердина; точнее, он родился в соседнем Хокуиэме, городе, у которого, возможно, есть даже меньше достойного гордости прошлого, чем у Абердина.
       По крайней мере, в Абердине была железная дорога, железная магистраль из смотрящих с негодованием лесов, и пока карательные меры полиции в середине 1950-х, наконец, не истребили из жизни общества проституток, в нём также были бордели, более пятидесяти только в центре города. Десятилетие спустя это место было очищено, но его репутация сохранилась, не как гнойные струпья, как их назвали некоторые современные авторы, а как ещё один местный луч света, что-то мягкое и ностальгическое, что ещё могло заполнить пустую ночь.
       Дональд Кобэйн и его жена, Венди Фрейденберг, уехали из Хокуиэма со своим шестимесячным сыном летом 1967 года. Курт родился 20 февраля; спустя три года у него появится сестра, Кимберли, но именно сейчас, в арендованном доме, где он провёл свои первые месяцы, и в заложенном по ипотеке доме, где по-прежнему живёт его мать, он был центром вселенной семьи Кобэйнов - особенно Венди.
       До самой смерти Курт помнил изумление, которое он почувствовал, когда узнал, что не все дети растут с матерью, которая всегда целовала его и обнимала на прощание, когда он выходил погулять. «Ничто не сравнится с вашим первенцем – ничто, - сказала Венди журналисту Майклу Азерраду. – Ни с одним ребёнком никогда не будет даже ничего похожего. Я была совершенно поглощена им. Каждый мой час был прожит ради него».
       Однако мать Курта испытывала не только эти чувства. Было что-то маниакальное в этом ребёнке, энергия, динамизм, ощущение взрывного раннего развития в том, кто был так юн, с чем ни она, ни любой из её знакомых никогда раньше не сталкивались. По крайней мере, однажды, в разговоре со своей собственной матерью, Венди призналась, что восприимчивость Курта почти пугала её, и когда мальчик был возбуждён – казалось, он так часто был таким – они с Доном делали всё, что могли, чтобы контролировать его.
       Именно для подавления этой гиперактивности мальчику прописали риталин, препарат на основе амфетамина, что было проверенным эффективным оружием против избыточной энергии у детей. Однако в случае с Куртом эти таблетки имели эффект даже более избыточный, чем его «нормальное» поведение, часто поддерживая его бодрым и активным далеко за полночь.
       Лечение была приостановлено, и успокоительные средства заменили скорость. Теперь он засыпал в школе. Наконец, было предложено, чтобы родители Курта предприняли самый решительный шаг из всех - удалили сахар из рациона Курта. Как смогли, наконец, сказать его вздохнувшие с облегчением родители, в третий раз повезло.
       Этот новый ограничительный режим питания успокоил Курта, но не снизил темпа его жизни. Он был сразу повсюду, попадая во всякие неприятности всегда и везде, где только возможно, а если не он, то Бода. Бода, как гордо объяснял Курт, был его другом, невидимым клубком необузданной энергии, и было неважно, что в доме шло не так, как надо, какая самая последняя шалость Курта могла обнаружиться, у Курта всегда был свой ответ, готовый сорваться с губ. «Это сделал не я, это Бода».
       «Это стало просто смешно», - вспоминала впоследствии Венди - Бода даже потребовал собственное место, чтобы сидеть за обеденным столом!».
       Наконец, дядя Курта, Кларк, случайно обнаружил решение. Будучи солдатом, он спросил Курта, может ли он взять Боду с собой во Вьетнам, чтобы составить ему компанию. Курт с недоумением посмотрел на дядю, потом с очень серьёзным видом отвёл свою мать в сторону.
       «Бода не настоящий, - прошептал он. - Кларк это знает?».
       Это - одно из самых больших клише в анналах шоу-бизнеса для рассказа о человеке как о «прирождённом актёре» и даже большее, когда оно применялось ретроспективно к актёру, когда он был ребёнком. Но Венди утверждает, что с Куртом действительно было именно так, и у неё было семь братьев и сестёр, которые снизошли до неё – до такой степени, чтобы даже предлагать посидеть с ребёнком, просто чтобы он развлекать их своими проделками.
       Едва Курт научился ходить и говорить, как его восхищённые дяди и тёти стали выявлять его самые яркие черты характера и соперничать за право навещать его, теперь они благородно спорили из-за того, на кого он больше похож.
Считая само собой разумеющимся, что он был талантливым малышом; признавая, что то удовольствие, которое он получал от музыки, было признаком глубокого таланта, можно было утверждать, что, когда это превратилось в перебирание образцов для подражания среди его ближайших родственников, Курт не испытывал в них недостатка.
Казалось, все играли на каком-нибудь музыкальном инструменте – брат Венди Чак даже играл в настоящей рок-н-ролльной группе, и записал самую первую плёнку, на которой пел Курт Кобэйн, песня, припевом которой стали «ка-ки», была записана, когда Курту было всего четыре года. Тётя Мэри была певицей кантри, и в одной из комнат её дома была студия звукозаписи. Сама Венди когда-то мечтала о том, чтобы стать ударником. И возвышался над ними всеми, как сверкающий колосс, их дядя, Делберт Фрейденберг. В начале 1940-х годов он покинул Абердин за яркими огнями Лос-Анджелеса, сменив своё имя на, несомненно, более стильно звучащее Дэйл Арден, и даже записал несколько альбомов. Другие члены семьи, конечно, были талантливы. Но дядя Делберт - он был звездой.
       Если музыка стала первой страстью Курта, к тому времени, когда ему исполнилось семь лет, искусство было второй. Единственная проблема была в том, что хотя он любил раскрашивать и рисовать, ему, казалось, никогда не нравилось то, что у него получалось. Когда школьная газета оказала этому круглолицему второкласснику честь, которой редко удостаивался учащийся ниже пятого класса, поместив рисунок на обложку одного из номеров, реакция Курта была негодованием, раздражением. Эта картина на самом деле не была так хороша, настаивал он - как школа могла выставить его таким образом?
       «Из-за этого его отношение ко взрослым изменилось», - впоследствии горевала его мать. Они говорили ему, как им нравится его искусство, а Курт просто им не верил, не мог им верить, потому что он сам «никогда не был им доволен». Даже в таком раннем возрасте Курт казался мудрым, и с такой мудростью чувствительным не по годам.
Его любопытные глаза, уже способные проникать в душу любого, с кем он говорил, искали в этом человеке признаки неискренности, внутренний радар, который загонял в угол высокомерие и отвечал на него презрением. Венди признаётся, что с того момента, когда художественные таланты Курта были впервые замечены, вся семья забрасывала его принадлежностями до тех пор, пока «он не стал сыт этим по горло. Мы ... почти убили это для него».
Но было ли это вниманием, которое оторвало его от своего искусства, давлением его предполагаемых успехов? Или понимание, кипящее в его душе, что если он должен придерживаться своих способностей в любом направлении, каким бы оно ни было, он должен заниматься именно музыкой, а не живописью.
Даже семилетнему ребёнку было невозможно так или иначе не стать увлечённым возбуждением рок-н-ролла. Для семилетнего ребёнка, чья собственная семья активно навязывала ему эту музыку, эта невозможность увеличивалась многократно.
Первые пластинки, которые когда-либо были у Курта, были подарками от его тёти Мэри – ещё одной поп-суперзвезды в семье после Великого дяди Делберта. Мэри играла на гитаре в кантри-группе, регулярно выступала в барах Абердина, и однажды даже выпустила пластинку. Приходя к ней домой, что Курт делал очень часто, он был взволнован, слыша, как она проигрывает её, наблюдая, как маленькая сорокопятка крутится на проигрывателе и, понимая, что можно услышать, как играет его собственная тётя. В семь или восемь лет граммофонные пластинки – по-прежнему ещё то, о чём мечтаешь, романтическая тайна, в чьи секреты могут быть когда-нибудь посвящены только счастливейшие из счастливых. Просто иметь отношение к одному из таких людей казалось пределом мечтаний.
       Именно Мэри первая предложила Курту давать уроки игры на гитаре, но хотя мальчик, казалось, горел желанием учиться, имея немного игрушек, которые он любил больше, чем свою маленькую пластмассовую гитару, строгость даже самых простых уроков очень быстро показалась ему скучной и бессмысленной по отношению ко всему прочему, что представлялось ему развлечением. В конце концов, она оставила эти попытки и позволила ему просто развлекаться. И в этом не было никакой проблемы, потому что он был таким счастливым ребёнком.
       Курт сам впоследствии соглашался. Улыбаясь тому, что теперь казалось простым воспоминанием, приносящим радость, он заметил: «Я постоянно кричал и пел. Я не знал, как остановиться». Другие дети в школе даже начали его избивать, просто чтобы успокоить его!
       Тётя Мэри подумала о другом решении, но, возможно, не раз мать и отец Курт пожалели, что она это сделала. Всё, что угодно, только не этот проклятый басовый барабан, который она ему купила.
       Перебирая своими крошечными ножками в теннисных туфлях своего отца, надвинув на голову охотничью кепку, Курт надевал свой бесценный барабан и отправлялся по окрестностям, стуча, грохоча и аккомпанируя себе под песни «Beatles». Это тоже было дело рук тёти Мэри, «Beatles» и «Monkees», и хотя Курт по-прежнему бренчал на своей пластмассовой гитаре и прыгал по своей спальне так, как он видел, это делают поп-звёзды по телевизору, теперь его приводили в восторг именно барабаны.
       Венди одобряла его в этой последней любви, так же, как она одобряла прочие. Когда Курт пошёл в третий класс, он стал брать уроки игры на ударных, потом он приходил домой с занятий после школы и продолжал уроки один. Хотя он никогда не учился читать ноты, он быстро обнаружил, что его врождённым способностям к музыке благоволил также талант к подражанию. Как только кто-нибудь в классе разучивал какое-нибудь музыкальное произведение, Курт копировал его и играл его даже лучше.
Этот идеальный мир, любящая семья, домашний быт, в котором ничто, казалось, не было слишком хлопотным или даже слишком дорогим, обрушились прямо на глазах Курта в 1975 году.
Было трудно сказать, когда между Доном и Венди Кобэйн всё пошло не так, как надо - внешне, несмотря на более поздние порицания Курта («белые отбросы, изображающие из себя средний класс»), их модель была моделью провинциальной знати рабочего класса, изящный дом, который приводили в порядок до тех пор, пока он не заставил казаться маленькими своих ветхих соседей, отец, чей заработок не был связан с лесоматериалами (Дон был автомехаником, работая на местной бензоколонке «Шеврон»), образцовая мать-домохозяйка, дети, которые всегда были чистыми и приятно пахнущими.
Но за этим фасадом устои брака были гнилыми. Дон, жаловалась Венди, казалось, больше никогда не бывал дома – казалось, что он всегда уходил, чтобы заниматься спортом или тренировать, потом приходил домой обессиленным и спал до тех пор, пока будильник не возвещал об очередном рабочем дне. Спокойное сожаление превратилось в ожесточённое негодование; иногда Венди задавалась вопросом, любила ли она когда-нибудь своего мужа по-настоящему, и хотя они пытались удержаться вместе, однажды после восьмого дня рождения Курта его родители, наконец, развелись.
И свет в жизни Курта навсегда погас.
Развод традиционен среди самых травмирующих событий, которые может испытать ребёнок, разделение исходной точки стабильности в юные годы и её внезапная замена двойным бременем вины и ответственности, которые ребёнок будет часто автоматически брать на себя; чувство, что, так или иначе, во всём виноват я.
       Для Курта эти огорчения были преувеличены не только из-за его юношеской неспособности понять истинные причины развала брака своих родителей и последующие длительные процедуры развода, но также из-за своих собственных личных недостатков, тех, которые сам Курт, должно быть, считал безмерно важными.
       Его отец был азартным спортсменом и, как и многие другие папы, ничто так ему не нравилось, как видеть, что его сын следует его примеру. Но Курт не испытывал к спорту вообще никакого интереса. Было ли это его неспособностью выделяться... нет, даже не «выделяться»; его неспособностью выказывать хоть малейшую искру энтузиазма к тому, чтобы гонять твёрдый, как камень, мяч по полю, которое увлекло его отца из семейного гнезда в передвижной дом в трейлерном парке в Монтесано? Не стал ли гнев, которым разражался его отец в случаях, когда Курт действительно принимал участие в каком-нибудь командном виде спорта, только чтобы первым же движением выбить мяч в аут, наконец, слишком большим?
       Возможно, это был отказ Курта - снова вопреки самым заветным желаниям своего отца - делать своей правой рукой то, что легче получалось левой. Считая, верно или нет, что леворукость доставляет ребёнку неудобство, Дон упорно трудился, чтобы поощрить Курта стать праворуким. Ему это не удалось, как не удаётся это другим похоже настроенным родителям, потому что природа редко позволяет себе противоречить. Но Курт этого не знал. Он просто знал, что всё делает не так. Может быть, из-за этого папа ушёл из дома?
       Было ли это его неспособностью вести себя, как говорила впоследствии его мать, как «маленький взрослый», как требовал его отец? Если бы Курт закрыл глаза и очень серьёзно подумал, он мог бы легко воскресить в памяти те ощущения боли и смятения, пробегавшие по его телу всякий раз, когда отец называл его истуканом, стуча по его суставам или по голове. Но он заслуживал такого обращения, потому что был глуп или груб и, возможно, папа ушёл из-за этого тоже.
       Или, возможно, наконец, именно события Рождества 1974 года стали последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Курт попросил игрушечный пистолет, тот, который был аккуратно обрамлён именами Старски и Хатча, отчаянных переодетых полицейских, чья деятельность доминировала в телепрограммах в прайм-тайм. Он стоил 5 $, но это стоило таких денег или около того - думал Курт.
       Венди не согласилась, и когда Курт спустился вниз рождественским утром и обнаружил тяжелый, громоздкий пакет, которые лежал под ёлкой, он понятия не имел, что это может быть. Это было не похоже на пистолет Старски и Хатча, и когда он провёл руками по бугорку, даже гранулированная поверхность ... фактически ощущалась... медленно, Курт открыл аккуратно упакованный подарок. Это была большая глыба угля. Так мать наказала его за то, что он был жадным. Возможно, своим уходом за это наказал его папа.
       Вернувшись в свою спальню, Курт написал то, что вполне могло бы быть самым ранним его стихотворением, по-прежнему существующим и сегодня. Он нацарапал его на стене:
«Я ненавижу Маму, я ненавижу Папу
«Папа ненавидит Маму, Мама ненавидит Папу
«Это просто вызывает у тебя желание быть очень грустным».
       В следующем году или около того Курт жил в Абердине со своей матерью и сестрой Кимберли. Но этот развод изменил его, из всегда радостного, всегда счастливого ребёнка, которым некогда так восхищались его семья и друзья, он превратился в замкнутого, угрюмого, грубого маленького мальчика, который вымещал свой личный гнев на всём и вся, что бы ни попадалось у него на пути. Он не пускал своих приходящих нянь домой и постоянно спорил и со своей матерью, и с её новым приятелем, который, как он полагал, был «жалким огромным избивателем жены». Наконец, терпение Венди лопнуло. Курт был передан своему отцу, в трейлерный парк в Монтесано.
Там Курт со своим отцом усердно работали и, по всей видимости, успешно, чтобы восстановить те бреши, которые Курт различал в их более ранних отношениях. Любая прихоть мальчика удовлетворялась - Дон купил ему мини-велосипед с мотором, сопровождал на отдыхе в палатке в огромном парке штата, простиравшемся до полуострова Олимпия; ездил с ним на длинные пустынные пляжи вдоль Тихоокеанского побережья. Дон даже пытался взять Курта на охоту, хотя в этом случае интерес Курта исчез, как только они добрались до леса. Почему-то убивать животных для забавы просто вообще не казалось... забавным. Однако Дон впоследствии говорил: «у него было всё. Успех был ему обеспечен».
       Теперь Дон работал контролёром в лесозаготовительной компании «Mayer Brothers», проверяя инвентарь. Его рабочий график был тяжёлым – ему часто приходилось работать на протяжении всего уикэнда, но Курт всегда с радостью присоединялся к нему на складе, развлекаясь там, играя среди недавно срубленных деревьев, или сидя в офисе Дона, делая странные звонки по номерам, которые он набирал наугад.
       Потом было дежурство в фургоне Дона, ставя 8-трековые кассеты на автомобильном стерео. С неиссякаемым энтузиазмом ребёнка он мог с удовольствием слушать много раз один и тот же альбом, высиживая до конца постоянного грохота осей и валиков магнитофона, громового раската в конце каждой плёнки, пока не казалось, что даже эти посторонние шумы были неотъемлемой частью музыки.
       Когда 1977 год близился к концу, его любимым альбомом стал альбом «Queen» «News of the World», с характерной гимновой мелодией, которая уже наводняла спортивные стадионы Америки, «We Are The Champions». Часами он крутил её в грузовике, часто пока не садился аккумулятор фургона, просто сидя там, нажимая на кнопки на пульте кассетника так, чтобы плёнка каждый раз возвращалась к началу, и он знал все слова назубок.
       Казалось, Курт постепенно реабилитировался, по крайней мере, для одной половины своей семьи. Длинные разговоры отца и сына помогли изгнать часть чувства вины, которую он чувствовал из-за развода своих родителей, когда Дон терпеливо объяснил, что иногда люди просто влюбляются, что это ничья вина, и в этом некого винить. Просто те чувства, которые у них были, когда они были моложе, могут измениться.
       И было кое-что ещё из того, что сказал Дон, что произвело впечатление на медленно успокаивающийся рассудок Курта. Фактический разговор забылся, но его суть была в том, что Курт будет с горечью помнить до конца своих дней, что Дон сказал, что он никогда не больше не женится.
       Поэтому когда он вдруг передумал, в феврале 1978 года, и сделал именно это, Курт был потрясён - и два года привыкания к своей новой жизни были уничтожены одним ударом.
       Внезапно нахлынули все старые чувства ненадёжности и сомнения, а с ними – давно усвоенные уроки, что ни за что и никогда нельзя доверять взрослым.
       Курт, Дон, его новая жена и её двое детей перебрались из города, из трейлерного парка, в настоящий дом. Курт всё в нём ненавидел. Когда его мачеха пробовала разобраться в их отношениях, сначала любезно, но с понятным, возрастающим расстройством, Курт попрекал её за заботу. У всех троих детей – у Курта, его сводного брата и сводной сестры – были свои обязанности по дому. Курт неизменно ничего не делал. Он стал пропускать школу, а когда Дон обнаружил, что он работает неполный день, моя столы в ближайшем ресторане, Курт просто совершенно это проигнорировал.
       Он измывался над своими младшими сводными братом и сестрой, а когда Дон спросил, не хочет ли Курт присоединиться к семейному походу по магазинам в торговом комплексе, мальчик стремительно исчез поля зрения, убежав в комнату в подвале, которую он определил как свою собственную, и просто ещё больше всё ухудшил. Когда остальные вернулись, у них неизменно была яркая новая игрушка, чтобы с ней играть. Курт не получил ничего.
       Отчаянно, даже сердито, Дон убедил Курта стать членом школьной команды по борьбе. Если это не обуздает, или, по крайней мере, не даст выход постоянной агрессии мальчика, что будет?
Курт ненавидел борьбу, но, несмотря на это, он был способным борцом. Коренастый, упрямый, и значительно более сильный, чем казалось по его по-прежнему впечатлительному характеру, Курт просто успокаивал своих противников ложным ощущением безопасности до того момента, когда он резко атаковал, и внезапно наносил удары всем сразу. Мальчик напоминал ангела, но он дрался, как дьявол – по крайней мере, когда хотел.
       Лэрри Смит, сводный дядя Курта, вспоминает, что однажды слышал, что Курт был вовлечен в драку с «дородным 250-фунтовым типом-лесорубом». Но «Курт даже не дрался. Он просто демонстрировал хулигану соответствующий жест рукой всякий раз, когда его сбивали, пока хулиган не сдался. Под занавес этого всего у Курта просто была та обычная усмешка на лице».
Борьба не обуздала раздражённого поведения Курта. Он начал страстно желать вернуться назад в Абердин, к своей матери и её приятелю, и это только вбило ещё больший клин между отцом и сыном. Всего за несколько лет до этого Курт жаловался, что он больше не мог жить с ней. Теперь внезапно она стала самым главным в его мире.
       Дон противостоял усилиям Курта. Отчаявшись вернуть мальчика в свой дом на его, Дона, собственных условиях, Кобэйн-старший ходатайствовал - и получил – законную опеку над своим сыном. Но это не помогло; даже наоборот, это просто стимулировало Курта к ещё более непослушному поведению.
       Однако было парадоксально, что когда между отцом и сыном, наконец, произошла неизбежная ссора, её вызвала именно борьба Курта.
       Он попал на чемпионат школы по борьбе, и Дон был так горд, как мог быть любой отец. У него не было никаких сомнений, что Курт выиграет бой, принеся славу себе и своей семье. Курт тоже казался уверенным. Только когда два борца руками и коленями опирались на маты, ожидая свистка рефери, тогда, возможно, Дон почувствовал, что всё не будет так, как запланировано. Что-то было в том, как Курт смотрел ему прямо в глаза, улыбнулся ... и продолжал улыбаться, даже когда раздался свисток, и его противник сбил его с ног.
       «Надо было видеть выражение его лица, - сказал Курт писателю Майклу Азерраду. - Он фактически ушёл посередине состязания, потому что я сделал это... четыре раза подряд». Сразу после этого Курт на время отправился жить к дяде и тёте.
       Он вернулся в Монтесано после того, что может лучше всего быть описано как период охлаждения, и немедленно возобновил осторожный танец со своим отцом, ища взаимных одобрений, даже когда они отклонили ценности друг друга. Что было грустно, так это то, что большую часть времени они даже не понимали, что делают это!
       Один классический пример произошёл после того, как один из друзей Дона убедил его вступить в клуб пластинок и кассет «Columbia House» – столько альбомов или 8-трековок за пенни, и после этого просто ещё немного, чтобы покупать по обычным ценам за следующие несколько лет. Возможно, этот друг был уже его членом, следуя предложению Клуба в дальнейшем получать альбомы даром тому, кто введёт новых членов; во всяком случае, Дон согласился с этой идеей, и вскоре стало очевидно, что у Курта появился интерес.
       Но вместо того, чтобы разделять энтузиазм своего сына, интерес Дона к предложениям Клуба стремительно ослабевал. Он продолжал оплачивать счета, но редко слушал пластинки. Они были просто тем, что успокаивало мальчика.
       Регулярно почтальон приносил к двери очередной свёрток, адресованный Дону, но его открывал Курт, и медленно интерес мальчика в музыке стал развиваться новыми способами, помимо альбомов «Beatles» и «Monkees», которые тётя Мэри дарила ему несколько лет назад. Это были просто детские вещи, вроде... вроде той музыки, которую слушали другие в четвёртом классе школы Курта. Когда он говорил о своём последнем приобретении, альбомах «Led Zeppelin», «Black Sabbath» или «Kiss», они просто зевали. Этот маленький Кобэйн всегда был странным - его одноклассникам просто было всё равно.
       Вместо этого Курт обратился к совершенно другой толпе, детям из неполной средней школы со стрижками в виде гребней и поношенных рок-н-ролльных футболках, бездельникам, медленно прокладывающим дорогу через школу по пути на работу по перекачке газа или торговли гамбургерами. Курт их обожал, Дон – в самом лучшем случае – относился к ним толерантно и закрывал глаза на всё более и более эксцентрично выглядящие журналы, которые внезапно оказывались разбросанными дома.
       Когда Курту было 10 лет, в 1977 году, он открыл для себя американскую музыкальную прессу, примерно в то же самое время, когда она открыла Панк-Рок - рычащий незаконнорожденный мутант, который прорвался с английских улиц за год до этого, и теперь охватил американскую молодежь теми же самыми смоченными слюной щупальцами, которыми он сжимал своих собственных соотечественников.
       Если Абердин вряд ли был центром музыкального новаторства – в единственном музыкальном магазине в городе было чуть больше, чем кто-то ожидал бы найти в любом отдалённом городке, Топ-40 «Billboard» и дискографии важных персон - Монтесано был ещё дальше от центра. Там не было ни одного музыкального магазина, в то время как газетные киоски старались угодить самой неприхотливой аудитории – оружие, охота и бейсбол, а в секции студийной музыки - «Creem» и «Rolling Stone».
       Курта привлекал «Creem». У него был удобный размер, чтобы положить в карман, он не восхищался политикой левого крыла, и самое лучшее, что он изобиловал фотографиями, сверхъестественными фото, дикими фото, фото людей с такими именами, как Джонни Роттен и Сид Вишес, Игги Поп и Ричард Хелл.
       Именно маленькая часть Нью-Йорка, лакомый кусок Лондона, выпущенный в цветной печати и продающийся по всей стране, питал пылкое воображение Курта. Даже было неважно, что Курт никогда не слышал ни одного Панк-Рок-альбома, что он понятия не имел, как звучит эта новая музыка. Он мог это себе представить, только рассматривая картинки. Это был крик сопротивления, гнева и боли, какофоническое волшебство, которое могло исцелить любую болезнь.
       Когда Курту исполнилось тринадцать лет, он, и далее поощряемый своими новыми друзьями, наконец, начал утомительный кочевой путь, который грозил ему на протяжении последних нескольких лет. Несколько родственников поочерёдно предоставляли ему еду и кров, некоторые, конечно, задавались вопросом, что они могли когда-то находить таким восхитительным в этом непослушном маленьком чудовище, которым стал Курт. Передаваемый между тремя тётями и дядями, и родителями Дона, самым постоянным элементом в жизни Курта, казалось, был его чемодан. Он когда-то утверждал, что переезжал из Монтесано в Абердин по крайней мере, два раза в год, пока ему не исполнилось 13 лет, и Венди сдалась.
       Она, наконец, рассталась с приятелем, освободив себя от периода физического и психического жестокого обращения, которое стало едва ли не её повседневной жизнью. Но она больше не работала и тогда просто не могла себе позволить воспитывать взрослеющего мальчика. Вместо этого она предложила ему переехать к дяде Чаку, в семью рок-н-ролльщика. Курт моментально согласился.
       Как и у Дона, у Чака была потрясающая коллекция пластинок. В отличие от Дона, он на самом деле ставил эти пластинки, слушал и любил их. Поиски музыкального знания, которые бездельники Монтесано привили Курту в своей собственной пьяной манере, резко активизировались.
       Чак хорошо понимал, как чрезмерно музыкальное понимание переполняло его юного племянника, и приложил все свои усилия, чтобы поощрить это. Но он учился на прошлых ошибках семьи. Подарки Курту были представлены не как совершившийся факт, как град из наборов красок, который вызывали у шестилетнего художника раздражённое повиновение, а как выборы. «Эй, что ты хочешь на свой день рождения? – спросил он, когда приближалось 14-летие Курта. - Велосипед? Или электрическую гитару?».
       Курт был поражён. Выбор? То есть неважно, что из этого? Он завладел гитарой, едва пригодной к эксплуатации подержанной моделью «Sears», и разбитым усилителем в 10 ватт. Потом, уловив то, на чём остановилась тётя Мэри, но заменив её терпеливое описание аккордов и прогрессий на ревущий гром необузданного Хэви-Метал, Курт спросил одного из товарищей Чака по группе, Уоррена Мэйсона, не научит ли он его играть «Back in Black» - печальный трибьют «AC/DC» своему покойному вокалисту, Бону Скотту.
       Хотя он с трудом понимал это сам, текст песни был примитивен, и было ощущение, что если сможешь справиться с её аккордами, тебе никогда не понадобятся никакие другие. «Я узнал об аккордах из трёх нот. С аккордами из трёх нот можно было сыграть почти всё, что угодно».
       Вскоре Курт играл «Best Friend’s Girl» «Cars» и фанк-хэви «Queen» «Another One Bites the Dust». Он также усвоил «Louie Louie», гараж-панк-гимн Ричарда Берри, основную составляющую репертуара каждой группы, кажется, с незапамятных времён.
       Его кругозор расширился с тех дней, которые он проводил, листая каталог «Columbia House», в котором циркулировали названия групп, которые звучали наиболее дико, как расширились его опыты с тех пор, как он разглядывал Панк-Рок-картинки и представлял, как это должно звучать.
       Смотря «Saturday Night Live», он изумлённо разглядывал гостей-музыкантов, которые вразвалку ходили по студиям. Когда в Афинах, штат Джорджия, выступал арт-квинтет «B52s», исполняя «Rock Lobster» в середине 1980-х, он, возможно, испытывал неловкость от их странности, но он влюбился в их дух, и просто упал при виде ботинок вокалиста Фреда Шнайдера, клетчатых «Vans», которые были просто очень аккуратными. На следующий день Курт терпеливо рисовал чёрно-белые квадраты на своих кедах.
       Но «B52's» были просто верхушкой айсберга. По всей Америке, проникнув даже в захолустную глушь самого дикого штата Вашингтон, Панк-группы, мутировавшие в Новую Волну, теперь появлялись повсюду. Курт услышал «Ramones», и был убит горем, когда обнаружил, что они когда-то играли в Абердине, четверо одетых в кожу нью-йоркцев, песни которых игрались быстрее, чем басист Ди Ди мог бы их просчитать, как отбойным молотком пройдясь по своим подростковым гимнам перед полупустым залом всё более и более возбуждённых пьяных лесорубов. Курт помнил ту дату - 5 марта 1977 года, день, когда Панк-Рок прибыл в Абердин, потом сделал полный поворот и снова уехал. Про себя он торжественно пообещал - в следующий раз, когда Панк покажется на этих улицах, он должен быть там, чтобы удостовериться, что он остался.
       «Clash» выпустили новый альбом, большой тройной альбом, который назвали «Sandinista». Курт купил его, потому что «Clash»... они были с самого начала, в туре с «Pistols», и на премьере в «Roxy», проревев напалм, лозунги и мантры будущему, которое когда-то было невообразимо... «никакого Элвиса, «Beatles» или «Rolling Stones»». Вернувшись домой, покрасневший, возбуждённый, он поставил этот альбом на свой проигрыватель... и это мог быть дядя Чак, это могла быть тётя Мэри. Это мог быть кто угодно, но это был не Панк. Или, по крайней мере, это был не тот Панк, который он слышал у себя в голове.
       Четырнадцатилетний, с электрической гитарой, репертуаром, который произрастал на пузырившихся останках классиков радио FM, Курт считал, что если Панк не придёт к нему, тогда он придёт к нему сам. «Три аккорда и много крика» – это всё, что требуется, и наверху в своей спальне он прижигал стены своим шумным, своим крошечный, обшарпанным усилителем, встряхивающим его внутренности, пока Курт молотил по своей гитаре, борясь с ней, терзая её тощий гриф. «Это был определенно хороший релиз».


       3

       Первое, кем хотел быть Курт Кобэйн тогда, в детстве – рок-звездой. Он подумывал о том, чтобы баллотироваться на пост Президента, но «это была глупая идея». Он бы предпочёл быть рок-звездой.
       Эта идея сохранялась, пока ему не исполнилось восемь или девять лет, и он увидел по телевизору каскадёра, Ивела Канивела. Этот парень был бесстрашен. Заводя мотор своего мотоцикла, уже ненадёжно балансируя на узкой доске трассы, на несколько миль в воздухе, Канивел взмывал ввысь, человек и мотоцикл в антигравитационном свободном падении, над рядами припаркованных школьных автобусов, автомобилей и грузовиков, что бы ни располагалось у него на пути. Потом, без усилий, безошибочно, он приземлялся на другой стороне залива, на другую узкую доску, и невозмутимо соскакивал на землю, спокойно улыбаясь, будто он не мог понять этого ажиотажа. Чёрт возьми, разве люди не делают этого всегда?
       Курт не знал, но он думал, что они должны… он думал, что он должен. В лесу вокруг своего дома он устраивал полосы препятствий, чтобы их преодолевать, и он был достаточно упрям, чтобы никакие многочисленные синяки, порезы, царапины и боли не могли удержать его. Однажды он с трудом затащил свой велосипед на невысокую крышу, залез на неё и спрыгнул в сад. В другой раз он побросал всё своё постельное бельё на террасу под окном своей спальни, затем прыгнул на неё с первого этажа. Ему было интересно, какое бывает ощущение при взрыве, поэтому он прикрепил петарды к листу металла, потом привязал его себе на грудь. Получившийся взрыв почти оглушил его, но он остался цел и невредим. Да, он хотел быть каскадёром.
       Теперь, когда Панк-Рок бежал по его венам, вопя в его голове, он вернулся к тому, чтобы снова быть рок-звездой, но Панк-Рок-звездой, и он был знаком именно с теми людьми, которые помогут ему это сделать.
       Снова вернувшись жить к Дону, Курт терпеливо подчинился требованиям своего отца, чтобы он стал членом бейсбольной команды Лиги Бэйба Рута. Это казалось абсолютно пустой тратой времени - Курт ненавидел эту игру, находил её бесполезной и скучной, и в случаях, когда его призывали отбивать мяч, это было самым лёгким в мире - неумело размахивать своей палкой и ждать, пока он не выбьет его в аут. Потом было возвращение на скамью, и больше времени, чтобы поговорить о музыке с Мэттом Лакином.
       Лакин был редкостью в средней школе Монтесано, человек, с которым Курт поладил почти как только они познакомились, на уроке электроники. Он увлекался «Kiss» и «Cheap Trick», группами, которые, возможно, противоречили увлечению Курта Панком, но, во всяком случае, обладали некоторой сопливостью. «Kiss» в то время всё ещё пользовались гримом, огненный шлейф, который, возможно, был избитым, возможно, был фишкой, но был более захватывающим, чем большинство из того, что тогда происходило.
       Однако, что ещё лучше, Лакин играл в рок-группе, и не в бар-группе, состоящей только из взрослых, как Чак и Уоррен Мэйсон, а в дикой, яркой группе нахальных парней, выпускающей каверы «Who» и Хендрикса, но пронзая их энтузиазмом, который едва ли помнили настоящие авторы песен. Их называли «Melvins».
Однажды вечером Курт заглянул на одну из их репетиций, первой настоящей рок-группы, которую он когда-либо видел лично. Это было до того, как он познакомился с Лакином; Курт пришёл по приглашению друга, который был другом первого ударника «Melvins», Майка Дилларда. Он ещё даже не был в девятом классе, но он до ужаса, до неловкости был опьянён вином.
Он примерно миллион раз сказал группе, что они замечательные, и в ответ его выгнали из комнаты. Когда он спустился с чердака, где репетировали «Melvins», он оступился и поскользнулся. Его первый рок-н-ролльный концерт, и если бы он не был так пьян, это было бы ужасно больно.
       «Melvins» возглавлял Базз Осборн, на несколько лет старше Курта, и у него уже был внушительный вид. Как и Курт, он не столько играл на своей гитаре, сколько жестоко с ней обращался, наяривая свои риффы, но слегка искажая их чем-то своим. И уже он показывал, что Монтесано - не то, что заполняет всю его вселенную.
       Осборн несколько раз был в Сиэтле, чтобы увидеть другие группы или выступать со своей собственной; для Курта это было вершиной успеха, а этот мальчик постарше - он был не школьником из Монтесано, он был гуру.
Осборн принимал подобострастность Кобэйна с дружелюбием. Было что-то врождённо очаровательное в этом непослушном мальчике с растрёпанными волосами и пронзительными глазами в тот неудачный вечер на чердаке. «Когда я в первый раз встретился с Куртом Кобэйном, он напоминал подростка, сбежавшего из дома», - сказал Осборн несколько лет спустя. Тогда, размышляя над тем образом, который к тому времени был ведущим во всей стране – «по правде говоря, он по-прежнему такой».
       Наблюдая за Куртом в классе, Осборн также видел опустошительный след граффити, который мальчик оставлял за собой, вырезая эмблему «Sex Pistols» на любом свободном пространстве. Однажды Базз пришёл в школу с фотоальбомом «Sex Pistols» - «Курт, ты можешь взять её на время, если хочешь!». Осборн мог бы исчезнуть на следующий же день и по-прежнему оставаться другом Курта на всю жизнь. Хотя у Осборна было ещё несколько развлечений про запас.
       Исходя из своего музыкального образования, Осборн не слишком в этом отличался от Курта Кобэйна. Он был воспитан на диете металла 70-х – «Aerosmith», Тэд Наджент, всё такое», только для того, чтобы Панк начал всё сначала почти таким же способом, как это затрагивало любого «достаточно разумного, достаточно любопытного 14-или 15-летнего подростка.
       «Я купил альбом «Sex Pistols» («Never Mind the Bollocks», «Here’s the Sex Pistols») из любопытства, чтобы выяснить, как могут играть люди, которые выглядят так, [как они выглядели]».
       Это была «энергия и агрессия», которые произвели на него самое большое впечатление, амфетаминовый рёв гитар, который представлял «Anarchy in U.K», дергающийся мотив псевдо-«Stooges» «Submission», вульгарное идиотское пение «I’m A Lazy Sod (17)» и «Pretty Vacant». Эта музыка казалась «очень неуправляемой, но [у неё был] такой сжатый музыкальный центр. Это очень отличалось от всего того, что я когда-либо слышал раньше».
       «Потом я познакомился кое с кем, у него была [коллекция] пластинок британского Панка – «Vibrators», «999», «Buzzcocks», вещи, о которых я никогда не слышал». Именно они позволили ему навести порядок «в своей голове, та вещь, в которой я хотел жить - и та вещь, без которой я смог бы жить. Эта коллекция была моим образованием», и именно это он разделит с Куртом.
       Допоздна крутя пластинки, Базз записывал кассеты для того, чтобы Курт послушал такие южнокалифорнийские хардкор-группы, как «Flipper», «MDC», «Black Flag», «Circle Jerks», поставщики музыки, репутация которой была так дика, чьи зрители были так неистовы, что полицейское управление Хантингтон-Бич фактически начало классифицировать некоторые панк-группы как банды, а их фэнов - как членов банд. Во время периодических рейдов на публичном выступлении представителей банд вас могли легко арестовать как за то, что на вас была панк-рок-футболка, как и за то, что на вас была бы кожа «Bloods» или «Crips»*.
Они с Куртом стали вместе ходить на концерты; первый, который запомнил Курт, это концерт ванкуверских « D.O.A», промежуточного звена – как требовала их собственная география - между лос-анджелесским хардкором и сопливостью Англо-Восточного побережья. Вторым был «Black Flag». Билеты на этот концерт в «Mountaineers Club» на 3-й авеню Сиэтла стоили 12 $, и Курт продал всю свою коллекцию пластинок, все до единого альбомы «Foreigner», «Kiss» и Пэт Бенатар, которые у него были, всего за один вечер бешеного шума и порочного слэм-дэнса.
       Но это стоило того. После прослушивания «Black Flag» вокалист Генри Роллинз совершенно язвительным образом знакомил свою аудиторию с худшими опасениями, о чём могли помышлять их родители, которые могли когда-либо вернуться к санированному блеянию «Journey» и Ко. На следующий день, где-то около середины августа 1984 года, Курт взлохматил свои волосы «и начал раскрашивать спреем машины людей. Я утверждал, что всегда буду Панком!».
       «Панк-Рок – это что-то вроде совершеннейших изгоев, - говорит Стив Тёрнер из «Mudhoney». - Если ты видишь компанию парней на сцене, которые напоминают «рок»-людей, ты говоришь: о, рок-группа. Гораздо ужаснее видеть там совершеннейших фанатов, орущих: АААААРРРРУУУГГГХХХ!».
       Именно АААААААРРРРУУУГГГХХХ! было для Курта привлекательнее всего, терапия криком лишённого привилегий общества, извергающаяся через один бичующий горло вопль. Он уже был осведомлён об аккордах из трёх нот; теперь Курт открывал для себя мощные крики**. Рыбача однажды со своим дядей Лэрри, за всё время, проведённое у реки, Курт не опустил свою удочку в воду. Он просто лежал навзничь на берегу и кричал. Когда Лэрри подошёл и спросил, что случилось, Курт только улыбнулся. «Ничего. Я просто укрепляю свои голосовые связки».
       Теперь говорят, что Курт сказал Осборну, что подумывает о том, чтобы основать Панк-Рок-группу, что она будет лучшей чёртовой Панк-Рок-группой в мире. Осборн не сомневался, что он мог сделать это. Вопрос был в том, действительно ли он этого хотел?
       «Я вообще не мог находить с людьми общий язык, - сообщал Курт впоследствии. - Поэтому я в основном всё время болтался один, и играл на гитаре».
       Он наслаждался возложенным на самого себя затворничеством, особенно с какими бы родственниками он ни жил, уважаемыми, или по крайней мере не вызывающими отторжения, тем, что странный мальчик наверху никогда не собирался брать себя в руки и начать вести себя нормально. Когда Курт на самом деле спускался вниз, то обычно или чтобы схватить что-нибудь из холодильника, или по пути к своим друзьям. Понятно, он был несчастен, но что они могли сделать? Что он мог сделать?
       В прошлом мае мать Курта снова вышла замуж. Пэт О'Коннор был портовым грузчиком-алкоголиком, и когда Курт прежде всего спросил, не может ли он вернуться жить в дом, в котором он вырос, её первой реакцией было сказать ему, что этому не бывать никогда. Курту потребовались «месяцы», чтобы заставить её передумать, вися на телефоне так долго, как мог, плакал, умолял, просил. В конце концов, Венди сдалась, но и для Курта, и для его матери их воссоединение должно было оставаться обоюдоострым мечом.
       Для Курта самым сложным было видеть то, как Пэт относится к его матери. В одном часто упоминаемом инциденте О’Коннор не ночевал дома всю ночь, наконец, явившись домой в 7 утра мертвецки пьяным из объятий другой женщины. Венди прикусила язык и вернулась к работе, как обычно, но выхода не было. «Эй! Где Пэт был прошлой ночью»?». Пара собутыльников О'Коннора околачивались возле универмага, и хитреца в голосе однозначно давала понять, что они знают ответ точно так же, как и она.
       Венди позвонила другу, и оба пошли и напились. Потом она стремительно понеслась домой.
       Пэт был внизу с Куртом и Кимберли, когда Венди вошла в дом, пошла в кладовку, достала одно из ружей мужа, угрожая застрелить его. Она боролась с оружием, пытаясь выяснить, как его зарядить; когда она поняла, что не может это сделать, она просто собрала всё оружие в доме – а его там было много, Пэт был страстным охотником и коллекционером; заставила Ким собрать все боеприпасы, которые она сможет найти, и они свалили всё это в реку Уишку.
       Наблюдая из окна своей спальни, Курт уже соображал, как повернуть этот последний домашний кризис в собственную личную пользу. Некоторые люди считают, что здесь эта история стала граничить с апокрифом, но это на самом деле не имеет значения. Курт рассказывал её так, словно это было правдой.
       В тот момент, когда побережье опустело, он собрал нескольких соседских детей, вручил им несколько баксов и велел им выудить оружие из реки. Потом, как только они собрались столько, сколько смогли, он перевёз всё это в центр города и продал.
       Один парень в городе продавал усилитель. Курт купил этот усилитель, потом предложил, чтобы они вдвоём пошли и купили траву. Только у Курта больше не было денег, из-за того, что только что купил усилитель, но продавец чувствовал себя чрезвычайно богатым и сказал ему, чтобы он не волновался. Судя по тому, как Курт рассказывал эту историю, парень выкурил всю свою порцию травы, и мало того, что Курт купил новый усилитель, он также обкурился в процессе.
       Долгое время Курт поражал своих друзей тем, что не предавался тем порокам, которые заставляли Абердин казаться, по крайней мере, отчасти терпимым. Он уже страдал многими из тех недугов, которые устроят заговор, чтобы сделать его взрослую жизнь очень мучительной - бронхит, который донимал его с малолетства, таинственные боли в желудке, которые могли заставить его кашлять кровью и мечтать о самоубийстве, сжигающая нервы боль в спине. Ему уже приходилось быть очень осторожным с тем, что он ел - он был даже более осторожен относительно того, что ещё он вводил в своё тело. «Курт ... был единственным юношей, которого я знала, который не курил, не пил пива и не курил траву», - сказала одна из его школьных друзей, Дэна Джеймс Бонг, журналисту «Seattle Times» Патрику МакДоналду.
       Но со временем решимость Курта ослабла или, возможно, он просто научился жить с болью, и Бонг пришлось добавить, как добавил и сам МакДоналд, что он будет делать всё это позже... «чрезмерно», по словам Бонг; «в девятом классе», по словам Курта.
       Новый усилитель придал его старому усилителю такой вид, как он и выглядел – настоящим куском дерьма. Курт никогда не думал, что он может поднимать столько шума, наверху в своей спальне час за часом, оглушительно зажигая, пока стены не начинали трястись, окна - дребезжать, а внизу его мать отбивала неистовую кантату на потолке гостиной ручкой от щётки.
       Венди признаётся, что когда она и Пэт ходили за покупками, они почти ожидали, что придут домой и обнаружат, что все до единого стёкла в доме вдребезги разбиты звуковой атакой, которую учинял Курт, когда был один; или этим, или кирпичами снаружи. Соседи ненавидели гитару Курта почти так же, как и она - но нет, кажется, так, как Дон, во время одного из визитов Курта к своему отцу. Однажды одна из библиотекарей в школе видела, что Курт ходит ещё более подавленный, чем обычно. Его отец, сказал он, только что разбил его гитару, потому что он слишком громко играл.
       «Все, что он должен был сделать, это попросить меня, чтобы я её выключил», и он выглядел таким искренним, таким крайне обиженным и озадаченным, что возможно, библиотекарь могла подумать, что это всё было так, как преподносилось, просто стук в дверь и «пожалуйста, сынок, но…». И Курт послушно убавил бы свой усилитель и извинился бы за то, что потревожил его - но кто тут ещё смеётся? Не было преподавателя в средней школе Уэзервэкс, который не знал об упорстве Курта Кобэйна, то, как он соглашался делать одно, в то время как он планировал делать другое, и явную ложь, с помощью которой он мог заставить вас чувствовать себя виноватыми, поймав его на том, когда он это делал.
       Однако было несколько преподавателей, которые действительно чувствовали симпатию к Курту. Он был смышлёным мальчиком - если он скучал на уроках, по крайней мере, отчасти по причине того, что он знал то, что ему приказывали учить. Он жадно глотал книги, и когда класс обсуждал «Rumblefish» («Бойцовую Рыбку»), вероятнее всего, что именно Курт задавал самые толковые вопросы – потом закатывал глаза при глупом ответе преподавателя.
       Он также писал стихи, хотя это было единственное, о чём он никому не говорил. Потребовался визит Патрика МакДоналда из «Times», с информацией, которую он собрал от Курта по интервью, чтобы проинформировать об этом главного школьного библиотекаря, и Джон Эко, сообщает МакДоналд, казался искренне удивлённым. «Здорово! Я никогда этого не знал! Теперь, возможно, я смогу заставить некоторых детей читать стихи».
       Снова жить в Абердине с Венди и Пэтом было по существу повторением жизни в Монтесано, с одним главным отличием. В Монтесано были «Melvins» - самое лучшее, что мог предложить Абердин, это «Metal Church»... а после того, как ты услышал «Melvins», кто мог слушать такую фигню? Курт глубже и глубже погружался в своё собственное личное молчание, тусуясь в курилке за школой, непроницаемо смотря вперёд, и этим самым своим молчанием возражал тому, кто ему мешал. Это делали очень немногие люди.
       Один парень, который на самом деле двигался по орбите Кобэйна - Дэйл Кровер - и было ли это совпадением или чем-то более глубоким, что определило то, что безо всякого вмешательства со стороны Курта, когда Майк Диллард ушёл из «Melvins», именно его заменил именно Кровер? Курт даже не видел «Melvins» уже несколько месяцев, не с тех пор, как он вернулся обратно со своей матерью и Пэтом, но теперь было похоже, что он никогда не уедет... кроме тех случаев, когда ему не приходилось ехать в Монтесано, чтобы увидеть их. Они приехали в Абердин, поселились в комнате для гостей в доме родителей Дэйла и немедленно пригласили всех своих друзей туда на репетиции.
       Правда, группа редко репетировала, во всяком случае, не со зрителями. Вместо этого за всеми снаружи присматривал Базз, ожидая на внутреннем дворе, пока «Melvins» испытывали свои возможности. Потом, время от времени, музыка прекращалась, и кто-то уходил за пивом, поэтому это не было пустой тратой времени.
       Курт был к группе не ближе других, фэн номер один, который с удовольствием помогал перевозить их аппаратуру на концерты, часто только и ожидая, чтобы взамен его имя было в списке приглашённых. Это были концерты за городом, которые он любил больше всего, в Олимпии, Такоме, или Сиэтле – в детстве Курт наивно представлял себе, что Соединённые Штаты были не больше его собственного заднего двора, и что всё, что ему нужно сделать в поиске славы, это сыграть несколько песен, и чтобы его лицо было на обложках журналов. Это было довольно легко, и как оказалось, это действительно было довольно легко. Но именно те 220-мильные поездки в Сиэтл туда и обратно сформировали это восприятие ещё прочнее, и придали ему сущность, которой Курт мог придерживаться.
       Однако попытка Курта самому стать членом «Melvins» была сущим провалом. Он уже какое-то время сам писал песни, беря стихи и сочиняя к ним простые мелодии, побудив Мэтта Лакина - одного из немногих людей, кто слушал плёнки, которые записывал Курт - уже отмечать его как в некотором роде одарённого парня. Было странно, говорил он, «что какой-то парень пишет свои собственные песни, и охотнее играет [их], чем «Motley Crue»!».
       Однако когда Курт пришёл на прослушивание к Баззу, Мэтту и Дэйлу, он застыл. Он забыл песни, он забыл аккорды, он даже, казалось, не был уверен, что за деревяшка висит у него на шее. Он просто стоял там, его инструмент испускал завывания скучного фидбэка, пока остальные члены группы терпеливо ждали. Курт оставался их другом, но он не собирался быть одним из «Melvins».
       Его действительно никогда не собирались также принимать, по крайней мере, вне этого круга. Среди прочих недавно приобретённых друзей Курта был парень-гей по имени Майер Лофтин. Их отношения, хотя и близкие, оставались платоническими, но это не избавило Курта от оскорбляющего свиста, который сопровождал его, когда другие дети узнали об ориентации Лофтина.
       Вскоре Курт почти смирился с тем, что в классе его называли гомиком, устало перенося всё более и более грубые шутки, которые эхом отражались в раздевалке после физкультуры, вроде «прикрывайте свои задницы и не наклоняйтесь», хотя быть геем автоматически подразумевало необузданную сексуальную распущенность, и Курта бы привлекало всё в каком-нибудь качке. На самом деле он практически окончил среднюю школу в состоянии почти полного воздержания – ближе всего он подошёл к потере своей девственности, когда учился в выпускном классе, когда он тайно провёл в свою комнату девушку по имени Джекки. Они должны были почти сделать это дело, когда зажёгся свет, и в дверях встала Венди, шипя: «вышвырни отсюда эту шлюху!». И романтика того момента была утрачена навсегда.
       Какое-то время Курт наслаждался своим мнимым гомосексуализмом; максимально пользуясь той дурной славой, которую он получил, хотя он на самом деле почти всё время проводил, подвергаясь или преследованиям качков, или третированиям хулиганов. «Я начал гордиться тем, что я - гей, хотя я им не был».
       Однако иногда давления поддержания внешней видимости становились для Курта чрезмерными, хотя он знал, что это была одна из немногих вещей в его школьной жизни, которые на самом деле держали его в стороне от чокнутых и качков, которых он так ненавидел. Его дружба с Лофтином закончилась, сочувственно, но резко, потому что Курт больше не мог иметь дело с таким жестоким обращением, которое он заработал.
       В дальнейшем люди, окружавшие Курта, были удивлены, когда узнали об этой помехе, прервавшей дружбу, которую Курт явно ценил; отмечая, как бесхарактерно было с его стороны так смиренно подчиниться тому, что может быть представлено только как общественное мнение. И, возможно, Курт согласился с ними и никогда на самом деле не простил себе то, что выбрал этот лёгкий выход из положения.
       Даже сегодня гомосексуализм сохраняет абсурдную способность ужасать и шокировать людей, и это - не только придурки, которые отвечают коленным рефлексом – всем приходилось только наблюдать с закипающим ужасом, который вышел на свет, когда президент Клинтон предложил позволить геям служить в армии. Для Курта, вечно разыскивавшего новые способы для отчуждения людей, обвинения в том, что он - гей, были удачной возможностью ... и он всё это упустил.
       Но упустил ли он её из-за того, как к нему относились люди? Или потому что видимость, которой это окутывало его, была просто видимостью. Спустя почти ровно десять лет Курт ещё раз обнаружил, что ведёт двойную жизнь, и в тех самых последних словах, которые он написал, он заявлял: «Я не представляю себе худшего преступления, чем насаживать людей, притворяясь, прикидываясь». В 1984 году он был способен прекратить эту игру, прежде чем не стало слишком поздно. К 1994 году он не думал, что существует какой-нибудь способ её прекратить - кроме одного. Для Курта Кобэйна подчинение определённым правилам было отвратительно. Но фальшивое неподчинение было ещё хуже.
       Курт никогда не утрачивал своего неравнодушия к гомосексуализму, хотя было ли это подлинной частью его собственной жизни или просто орудием использования против остальных, он никогда на самом деле ясно не давал понять. Но факт остаётся фактом, что среди его собственных признаний, что у него были гомосексуальные связи в прошлом - и наиболее разрекламированное заявление его жены, Кортни Лав, что Курт занимался сексом с «половиной парней в Сиэтле» - у Курта не было вообще никаких угрызений совести ни по поводу того, что он носил на сцене женскую одежду, ни о том, чтобы игра зашла ещё дальше.
       «Я определенно чувствую себя ближе к женской стороне человека, чем к мужской - или американской идее относительно того, чем, как предполагается, является мужчина», - было типичным высказыванием; видео «In Bloom», где Курт наряжен в вечернее женское платье со шлейфом, стал типичным жестом. Он дал несколько откровенных интервью гей-прессе, и явно подстрекал свою жену, Кортни, делать то же самое.
       В первый раз «Нирвана» выступила на телевизионном шоу «Saturday Night Live» в январе 1992 года, искусно замыкая круг, который начался, когда Курт видел «B52s» в 1980 году, они с басистом «Нирваны», Крисом Новоселичем, поцеловались на камеру. За несколько месяцев до этого Курт появился на интервью на фирменном хэви-металл шоу на «MTV», «Headbangers Ball» («Бал Металлистов»), надев яркое жёлтое женское платье. «Ну, это же «Headbangers Ball», - жеманничал он, перед тем, как пожурил Криса за то, что не дал ему корсаж.
       Оба жеста поразили в самое сердце консервативный Абердин - тех же самых людей, которых Курт так намеренно раздражал, когда выступал на сцене на раннем концерте «Нирваны» с тыльной частью шеи, выкрашенной красной краской. Однако именно сейчас такой дерзкий вызов был всё ещё в какой-то степени в будущем. Пока Курту пришлось просто продолжать свою жизнь.
       В июне 1985 года он окончил школу Уэзервэкс, оставшись в банке её памяти всего лишь пятном на стенах, чтобы отметить там его место жительства. Однако ему пришлось появиться в ежегоднике Уэзервэкс и противостоять даже попыткам из самых лучших побуждений убедить его сотрудничать с «Ocean Breeze», школьной газетой. Были также целые курсы, которые он легкомысленно косил, или был слишком удолбан, или слишком скучал, чтобы добиться чего-то большего, чем непристойно их завалить. За шесть месяцев до окончания школы он понял, что у него была двухгодичная задолженность по кредитам*.
       Он очертя голову бросился в бурную деятельность. Когда его преподаватель рисования, мистер Хантер, предложил ему участвовать в нескольких гуманитарных конкурсах колледжа, Курт согласился и на самом деле, между прочим, победил в двух. Но его сердце по-прежнему к этому не лежало.
       Теперь он коротал время в блаженных раздумьях, мечтая о том, как он убьёт некоторых преподавателей, желательно в то время, когда их похожие на овец ученики в ужасе будут наблюдать. Он также решил, что хочет сделать музыку своей карьерой; всё, что оставалось теперь, это убедить семью, что им лучше всего не вмешиваться.
       Однако это было нелегко. Вспыхнувшая ссора с Венди, вызванная её высказыванием «шлюха» накануне его потери (или нет) своей девственности, заставило его стремительно убежать и найти убежище в доме своего друга по соседству, временное пребывание, закончившееся только когда обескураженная мать хозяина позвонила Венди, чтобы сказать: «Извините, но я полагаю, что он к нам переехал!».
       Оттуда Курт вернулся назад в Монтесано по приглашению своей мачехи. Дон был меньше всего уверен, что это к лучшему - надменный, обеспокоенный, уверенный, что он знает, что лучше для своего сына, старший Кобэйн рассматривал великодушие своей жены с чем-то меньшим, чем одобрение. Но он также не мог выгнать своего собственного сына, когда мальчику уже приближалось 18, мог ли он командовать так, как он мог делать это когда-то.
       Вместо этого он установил только одно непреложное правило. Он пригласил Курта жить с ним столько времени, сколько он захочет - но только если он бросит музыку. Возможно, он думал, что отпугнёт мальчика, и тот больше никогда не переступит его порог. Но вероятнее всего он полагал, что Курт, наконец, образумится, и когда ответом было робкое «да», сказанное с улыбкой; когда Курт послушно побежал в ломбард со своей любимой гитарой, затем вернулся, всё ещё улыбаясь, с небольшой суммой наличных денег, на мгновение Дон подумал, что победил.
       На самом деле больше, чем на мгновение. Через несколько дней после своего прибытия в Монтесано Курт сдавал вступительный экзамен во флот и успешно сдал его. Дон просто сиял от гордости, когда в тот вечер в дом зашёл рекрутер, его портфель был набит рекламными проспектами, его поведение указывало на его волнение. Этот джентльмен был немногословен, но Дон явно чувствовал, что оценка Курта была одной из самых высоких, которая когда-либо была в Монтесано; одной из высочайших в стране. Не было мальчика, более подходящего для жизни на океанской волне, чем молодой специалист Кобэйн. И Курт сидел, вежливо улыбаясь и кивая. Да, флот, конечно, на самом деле казался интересным.
       На следующий вечер рекрутер вернулся снова. Он оставил кое-какую литературу и посеял семена; теперь он хотел увидеть, сколько плодов они принесли.
       Когда он пришёл, Курт был внизу в подвале. Его мысли слегка блуждали по экзотическим чужедальним странам, в которые его возьмут, как клялись во флоте … братство со своими будущими товарищами-моряками … как чертовски чудесно, красиво, расплавляя мозг, действовала сигарета с травой, которую он курил в тот момент… и борьба. Соревнование по борьбе. Школьное Соревнование.... Стоять, напрягаться, он знал, что он должен был делать.
       А наверху Дон и рекрутер всё ещё оживлённо говорили. Да, Курт был идеальным ... ну, у него были некоторые проблемы, но мы развелись, его мать и я, и он ужасно это воспринял. Связался с плохой компанией... ту-ту, рок-н-ролл… всё то, о чём всегда говорят родители и работодатели, но на самом деле он - хороший ребёнок, трудолюбивый и смышлёный, но вы можете видеть это по результатам экзамена, не так ли... а потом наступила пауза, когда в комнату вошёл Курт.
       «А, Курт, мы просто ...». Слова повисли в воздухе, тогда Курт резко вернул их на землю. «Нет, спасибо». Он повернулся и вышел из комнаты.
       Вернувшись в подвал, Курт мог слышать, как рекрутер закрыл за собой входную дверь, и раздражённый вздох гнева и отвращения Дона. Он продолжал собирать свои вещи, и в его глазах плясала улыбка. Когда он вышел за дверь, он поклялся, что никогда сюда не вернётся. Но одна мысль продолжала крутиться в голове. «Хорошо ещё, что я так и не сказал им, что мои одноклассники называют меня гомиком!».

       
       4

       Курт ещё учился в школе, когда он впервые услышал имя Фрэнсис Фармер, в 1978 году. Только что вышла книга о её жизни, «Shadowland» («Страна Теней»), живущий в Сиэтле автор написал биографию родившейся в Сиэтле актрисы, но там было что-то ещё, что-то в глазах этой женщины на фотографии с обложки, возможно, или даже просто краткая аннотация на обратной стороне обложки, которая побудила Курта взять книгу автора Уильяма Арнолда в школьной библиотеке и начать читать.
       Сейчас Арнолд не сомневается в том, что Фармер «преследовала» его, до такой степени, что в его собственном резюме книги таково, что в нём рассказывается об «истории репортёра, который влюбляется в мёртвую женщину, который ищет и находит доказательство её мученичества, но который, в конце концов, понимает, что «правда» о её жизни ... вероятно, непостижима».
       То же, написал Арнолд в апреле 1994 года, относится и к Курту Кобэйну. Но всё же Арнолд чувствовал себя странно связанным с трагической гибелью молодого человека, с которым он никогда не встречался, с которым никогда не говорил, телефонные звонки которого в отдел Арнолда в сиэтлский «Post Intelligencer» оставались без ответа целый год.
       В тот день, когда обнаружилось, что Курт покончил с собой, Арнолд сказал, что первый пункт в его списке намеченных дел гласил: «Перезвонить КК – парню из «Нирваны»», - написал Арнолд. Эта запись на самом деле находилась там «несколько недель, даже месяцев», и Арнолд по-прежнему не может объяснить, почему он так и не ответил на этот звонок, помимо того факта, что его собственное неравнодушие к Фармер умерло, когда тот частный мир, в который он её поместил, внезапно разразился в настоящее публичное поле битвы, терзаясь не только судебными процессами, но также и «пылкими» вопросами, которые он по-прежнему получал от фэнов.
       Арнолд и Кобэйн были не одиноки в своих попытках примириться с обстоятельствами, окружающими трагическую жизнь Фармер; как выражается Арнолд, многие другие, многие из них обеспокоенные, видели в её истории некое «оправдание вере в то, что они тоже преследуются за свои более высокие качества».
       Однако интерес Курта был глубже прочих. Среди всего остального была вера, а с ней, возможно, давнее наследственное чувство вины, что он каким-то образом имел отношение к тому судье, который отправил Фармер в психиатрическую больницу, Западную Больницу Штата в Такоме, в начале 1940-х годов.
       История Фармер остаётся одной из самых ужасных из тех, о которых когда-либо приходилось рассказывать Голливуду. Родившаяся в 1914 году, она была не по годам развитым ребёнком, чьи личные убеждения охватывали всё от зарождающегося феминизма до откровенного коммунизма, и которая привела в смятение консервативное, серое сиэтлское общество до того, как она даже окончила школу - сначала из-за эссе, в котором она, по существу, опровергала всю идею организованной религии, потом из-за поездки в СССР, финансируя местное отделение Коммунистической Партии.
Фармер вернулась в Соединённые Штаты, в конце концов, переехав в Лос-Анджелес, и в 1936 году она впервые снялась в малоизвестном фильме под названием «Too Many Parents» («Слишком Много Родителей»). Между этим и 1942 годом она снялась в четырнадцати фильмах, появляясь рядом с такими, как Бинг Кросби и Марта Рэй («Rhythm on the Range» («Ритм На Кручах» - 1936 год), Уолтер Бреннан («Come and Get It» («Приди и Возьми Это» – 1936 год), Гэри Грант («The Toast of New York» («Любимец Нью-Йорка», 1937 год), Рэй Милланд (экранизация «The Ebb Tide» («Отлив») Роберта Льюиса Стивенсона - 1937 год), Патрик О'Брайен («Flowing Gold» («Плавящееся Золото» - 1940 год) и Тайрон Пауэр («Son of Fury» («Сын Фурии») – 1942 год).
       Но даже когда её звезда взошла в Голливуде, Фармер из-за своего поведения завела нескольких могущественных врагов. Вызывающе откровенная, и когда к длинному списку её предполагаемых грехов добавилось лесбиянство, она стала источником такого общественного раздражения, что к концу Второй Мировой войны, как выражается Уильям Арнолд, «правый сиэтлский истэблишмент воспользовался [тем, что она запуталась во всевозможных личных проблемах] возможностью засадить её в психушку Западного Штата ... в её самые худшие времена».
       Фармер была, наконец, выпущена в начале 1950-х, но она была всего лишь тенью самой себя – сказалась фронтальная лоботомия, которую медицинская наука того времени считала самым верным средством от душевной болезни. В 1958 году Фармер снялась в последнем фильме, мелькнув в «The Party Crashers» («Явившиеся Без Приглашения»), но её карьера была закончена. Она умерла от рака в 1970 году, в возрасте 56 лет.
       У Уильяма Арнолда никогда не было никаких сомнений, что неравнодушие Курта к Фармер было значительно глубже, чем простое любопытство - болезненное или наоборот. «От его панковской шокирующей честности до его вспышек жестокости, - полагал Арнолд, - поведение Кобэйна могло бы истолковываться как поступки человека, решившего воплотить в себе дух Фрэнсис Фармер».
       Это убеждение возникло, когда Арнолд услышал песню, которую Курт, в конце концов, написал о Фармер - и, возможно, о самом себе, «Frances Farmer Will Have Her Revenge on Seattle» («Фрэнсис Фармер Отомстит Сиэтлу») из «In Utero». Для большинства обозревателей, критиков и фэнов это был просто трибьют актрисе, о которой многие из них даже никогда не слышали. Но Арнолд чувствовал, что что-то более глубокое, и гораздо, гораздо более тёмное скрывается в восьми строчках, которые Курт посвятил ей. «Его песня казалась мне предсмертной запиской, заявлением, что он намеревался принести себя в жертву, чтобы отомстить за Фармер».
       Даже имея преимущество взгляда в прошлое, это кажется надуманной теорией; для автора, который едва ли даже был осведомлён о музыке Курта, чтобы сделать такой вывод как раз за шесть месяцев до гибели Курта, это равносильно пугающему предчувствию. В настоящей предсмертной записке Курта не было никакого упоминания о Фрэнсис Фармер, но было ли оно там нужно? Возможно, он на самом деле уже сказал это однажды.
       Однако подростковому интересу Курта к Фрэнсис Фармер не следует уделять слишком много внимания. Смерть - мощный умственный стимулятор, особенно для людей, собственная связь которых с покойным в лучшем случае интеллектуальная – никогда не обнаруживалось никаких доказательств, подтверждающих предполагаемое убеждение Курта, что он имел отношение к несчастьям Фармер, неважно, насколько сильно это убеждение могло повлиять на него; и в медленно растущем списке героев, идолов и потенциальных образцов для подражания Курта Фармер заняла почти такую же позицию, как Джим Моррисон, Мэрилин Монро, Марк Болан и так далее, как и в списке любого другого подростка. Трагедия такого неосуществлённого потенциала, который был подавлен – это часть этого; поэтому это явный романтичный потенциал самой Смерти. Недаром Сильвия Плат была любима несколькими миллионами подростков!
       Однако несомненно, что в завершении своей школьной карьеры и в ранние годы в «Нирване» личные интересы Курта на самом деле приняли поразительный поворот к трагичному, гротескному, даже неприятному.
       Он был неравнодушен к куклам – спустя несколько лет, в поисках пластинок, которые привели его в крошечные антикварные лавки в западном Лондоне, он случайно обнаружил «нечто другое, что я искал с маниакальной одержимостью - очень старые, испорченные, похожие на марионеток, вырезанные из дерева куклы. Множество кукол».
       Он признался, что часто представлял себе, что «обнаружил судно, заполненного таким количеством [кукол]» - на скалистом Тихоокеанском побережье, такой склад судов, потерпевших кораблекрушение, был довольно реален и, кроме того, в куклах есть что-то особенное, что вызывает воспоминания о скрипучем трюме старого торгового судна – легенды, что, возможно, моряки на корабле от нечего делать коротали время, вырезая статуэтки для детей, оставшихся дома, и изобилие псевдоготических страшных историй, в которых эти куклы оживают....
       Таким было ощущение от квартиры, в которой какое-то время жили Курт и его друг, Джесси Рид – Курт уже стал злоупотреблять гостеприимством в доме набожных Возрождённый Христиан - родителей Рида; и сменил ряд низкооплачиваемых, не приносящих удовлетворения мест работы, пытаясь свести концы с концами.
       Если забыть о типичной нищете, в которой два молодых человека, впервые живя одни и не имея какого-либо сжатого представления о том, что на самом деле означают слова «работа по дому», то случайных посетителей поражал жуткий гобелен из повешенных, выпотрошенных, четвертованных кукол, свисающих со стен, потолка и оконных рам, все более и более ужасающие картины уродства и смерти, которыми Курт украшал стены, и зловоние, настолько ужасное, что тот, кто нечаянно (даже с отвращением) внимательно смотрел на этих кукол, то ему на глаза попадалась именно та, которая медленно гнила.
       Одним из этих посетителей был Крис Новоселич, переселенец-калифорниец, который прибыл в Абердин со своим младшим братом и их родителями, которые были родом из Хорватии, в 1979 году.
       Он был мгновенно узнаваем, мальчик-гигант, выше всех в школе, и когда Курта познакомили с Крисом и его подругой (и будущей женой) Шелли на репетиции «Melvins» - единственном месте, куда можно было пойти в Абердине! – эти двое быстро нашли общий язык. Когда Курта вышвырнули из своей квартиры за то, что он не платил арендную плату, фургон Криса был одним из тех мест, которые Курт называл домом. Ещё одним любимым местом было пристанище под Северным Абердинским Мостом, оттуда было рукой подать до дома его матери.
       Венди знала о затруднительном положении своего сына, но, вероятно, была убеждена, что она ничего не могла для него сделать. Она обвиняет в своей явной опрометчивости новое психологическое лечение, которым как раз заинтересовалась Америка, так называемый режим Жёсткой Любви.
       Включая в себя лечение, распространяющееся даже за пределы смыслов своего названия, Жёсткая Любовь - эмоционально трудная для осуществления программа, вращающаяся вокруг полного разрыва чьих-либо связей – как финансовых, так и эмоциональных - с хулиганистым или жестоким любимым человеком в надежде, что это вызовет изменение в поведении субъекта. Банальное, как может показаться, подразумеваемое послание – это или утопай, или плыви - но делай это самостоятельно.
       Курт плыл... или, по крайней мере, шагал по воде. Действительно, такое впечатление, что он на самом деле наслаждался этим опытом, несомненно, он гордился пониманием того, что мог выжить даже без материнской любви, поддерживающей его, рассматривая своё отдаление ото всех ценностей своего воспитания верхушки рабочего класса как подлинное достижение.
       Бездомный, безработный, часто голодный, всегда простуженный, он всё-таки выжил - и выжил, согласно его собственным панковским стандартам, эффектно. Кроме того, Венди полностью не порвала с ним, она иногда готовила ему ланч, и, вероятно, знала, что он забирался в дом, пока она была на работе, и ночевал на чердаке.
Курт коротал дни в Абердинской Публичной Библиотеке, спал, читал и делал наброски в своей записной книжке; вечера - с Дэйлом Кровером на басу, и ударником Грэгом Хокансоном, репетируя то, что он набросал. Он почти не осознавал, что у него была своя первая группа, не говоря уже о новом месте проживания. Он переехал в семью Хокансона, опыт, который мать Грэга позже описала как «это всё равно что жить с дьяволом». Но она также признала, что его интеллект её впечатлил, в то время как её сын добавил: «Курт читал больше книг, чем те, кого я когда-либо знал».
       Он вспоминает, как взял напрокат для себя и для Курта видеофильм «Заводной Апельсин» Стэнли Кубрика, чтобы посмотреть однажды вечером. «На следующий день [Курт] пошёл в библиотеку и взял эту книгу ... прочитал всю, а потом прочитал её ещё несколько раз, потом прочитал всё из Энтони Берджесса. Это, возможно, было началом того, что Курт впоследствии описал как неравнодушие к авторам, имена которых начинались с «Б»…. Бёрджесс, Беккет, Буковски, он прочёл их всех!
       «Fecal Matter» («Экскременты»), как Курт окрестил свою группу, сыграли всего лишь небольшое количество концертов, включая один на разогреве у «Melvins» в «Spot Tavern» в соседнем Моклипсе, прежде чем Хокансон был уволен, и Мэтт Лакин был кооптирован, чтобы помочь группе записать демо-кассету в доме тёти Мэри. Некоторые песни на том самом первом демо всё ещё оставались с Куртом, по крайней мере, частично, когда «Нирвана» начала работать над своим дебютным альбомом - один номер, панегирик без вокала под названием «Downer» («Транквилизатор»), даже вновь появилась со своим оригинальным нетронутым названием.
       В следующем году или около того музыкальные амбиции Курта продолжали оставаться с ним до конца его жизни – хорошо организованные, но растрёпанные. Он знал, чего хотел достичь, так же, как он знал то, что за звуки он пытался выжать из своей гитары для левши, но именно его упорство удерживало его на этом пути, превосходя даже несметные количества кислоты, которую он жевал на всём протяжении того первого лета вне школы.
       Вторая импровизированная группа, «Brown Towel» («Коричневое Полотенце») (или «Brown Cow» («Бурая Корова*») как было ошибочно написано на рекламных плакатах) объединила Курта и с Дэйлом, и с Баззом Осборном; однако это было за год до того, как именно тот человек, с которым Курт действительно хотел играть, Крис Новоселич, наконец, связался с ним, чтобы обсудить плёнку «Fecal Matter», которую Курт дал ему незадолго до этого. Это было «довольно хорошо» - они оба должны создать группу.
       Вмешательство Криса было, безо всякого преувеличения, своевременным. Хотя Курт продолжил писать и репетировать, его длительная неспособность превратить свою музыку в такую вещь, которую он хотел слушать... не расстраивала его, но, по крайней мере, отсылала его к поискам других форм развлечения. Вместе с группой друзей он стал кем-то вроде местного андеграундного героя из-за бесстрашных демонстраций оскорбительных граффити, которыми он украшал Абердин, остроты типа «Бог – Гей», «Никсон Убил Хендрикса», «Аборт Христу» и «Гомо-Секс – Это Круто» - буквы высотой в несколько футов на стене банка в центре города.
Это была выходка, из-за которой Курт впервые появился в полицейском отчёте. Его соучастникам, Крису и Баззу Осборну, это сошло с рук, но Курта доставили в полицейский участок и велели ему опустошить карманы. Интересно, как дежурный сержант должен был отнестись ко всему этому, когда отложения подросткового правонарушения посыпались из брюк и пальто Курта - банка пива, медиатор, ключ, кольцо настроения... и кассета группы под названием «Millions of Dead Cops» («Миллионы Мёртвых Копов»). Это, должно быть, было очень хорошо воспринято.
       Курту присудили 180 $ штрафа (который, конечно, он был не в состоянии заплатить), и он был условно осуждён на 30 дней по обвинению в вандализме; именно этот опыт повлиял на то, что он стал улучшать свою жизнь... пусть даже совсем ненамного. Он устроился работать уборщиком в Абердинское отделение YMCA**, потом детским тренером по плаванию. Лэрри Смит рассказывает восхитительную историю о том, как он увидел, как Курт играл с группой малышей, водя их, хихикая, вокруг небольшого садика. Девять лет спустя, вспоминая своего сводного племянника на заупокойной службе по певцу, Смит рассказывал о нём как о «Крысолове Сострадания».
       То сострадание было не особенно заметно, когда Курт занимался своим ежедневным – или, скорее, еженощным делом. Граффити и нерегулярные акты вандализма сопровождались очень серьёзным приступом наркомании, прогрессирующей от кислоты до основанного на кодеине перкодана и героина. Однако он не любил кокаин. Он делал его слишком общительным.
       Эмоциональное состояние Курта, казалось, ухудшалось - даже его друзья не могли не заметить, как у него всё время обнаруживались новые нервные тики: скрип суставов, судороги и всё такое. Помимо его музыки, которая оставалась на вынужденной паузе, единственное, о чём он, казалось, действительно беспокоился, был резервуар, заполненный черепахами, который он разместил в своём самом последнем доме, четырёхкомнатной лачуге, которую его мать – наконец, отказавшись от своей уже истощившейся программы Жёсткой Любви – сняла для него на Ист-Секонд-стрит.
       Черепахи жили немногим лучше, чем Курт, хотя, как и он, они благоденствовали. Он кормил их мясом из гамбургеров, менял им воду, когда она становилась слишком грязной, а когда он был один, беспокоился или скучал, то часами сидел перед их резервуаром, просто наблюдая, как они наблюдают за ним, и задумывался – у них действительно было столько общего, у Курта и черепах. Они прятались в свой панцирь, когда чувствовали угрозу, но никто из них никогда не был действительно в безопасности внутри. Как панцирь черепахи, который на самом деле очень чувствителен, защитный кокон самого Курта был не менее уязвим, чем то, что он пытался защитить.
       Музыка была его терапией. Как только они с Крисом начали репетировать вместе, что-то прояснилось. Курт начал расширять свой социальный круг, добравшись до столицы штата, Олимпии, чтобы посмотреть на новые группы, познакомиться с новыми людьми.
       Ему не нравились многие из них, он скучал, сидя и слушая городских самозваных рок-н-ролльных ораторов, планирующих революцию, которая скоро проникнет в город вслед за международными группами, такими, как «Sonic Youth» и «Thee Mighty Caesars», «Vaselines» и «Young Marble Giants», и местными группами вроде «Beat Happening».
       Но он обращал внимание на названия, которые они фамильярно употребляли, покупал эти пластинки, когда находил их в продаже, покупал фэнзин «Op» (теперь «Option») и читал его от корки до корки, слушал станцию колледжа Вечнозелёного Штата «KAOS», возможно, даже мечтая о выпуске пластинки на самой крутой из крутых местных студий звукозаписи, «K». И медленно стал собираться его собственный манифест.
       Первую группу, которую Курт и Крис пытались собрать, назывались «Sell-outs» («Продажные»), кавер-группа «Creedence Clearwater Revival», которая, как они думали, наконец, принесёт им какой-нибудь постоянный доход, пока они работают над более серьёзными проектами. Вместо этого группа – в которой был Крис на гитаре и вокале, и Курт на ударных, распалась, когда басист Стив Ньюман и Курт подрались.
Они попробовали ещё раз, когда Курт переключился на гитару и вокал, а ещё один друг, Эрон Бёркхард, перешёл на бас. Снова это не сработало, хотя Бёркхард присутствовал, когда Крис и Курт впервые стали отрабатывать аранжировки для того, что в итоге станет первым синглом «Нирваны», для кавера «Love Buzz» «Shocking Blue», а также для их обречённого на неудачу первого совместного концерта – вечеринки в Олимпии, которая была прикрыта полицией где-то незадолго до того, как эти трое музыкантов туда добрались.
       Репертуар стремительно создавался из страниц с загнутыми уголками записных книжек Курта – будущих самых любимых номеров у «Нирваны» вроде «Spank Thru» и «Floyd the Barber»; странные, способные развиваться вещи вроде «Aero Zeppelin»; причудливые кавер-версии вроде «Gypsies, Tramps and Thieves».
Названия группы также плодотворно возникали неизвестно откуда. Трио сыграло несколько концертов как «Skid Row» («Городское Дно») – не имея никакого отношения к Хэви-Металл группе с таким же названием, «Скид-Роу» было местным названием той части Сиэтла, где лесорубы, которые обосновались в городе, волокли свои брёвна вниз по холму к воде.
       Они играли и под другими названиями, такими, как «Ted Ed Fred» («Тэд Эд Фрэд»), и ещё «Throat Oyster» («Зев Устрицы»), «Pen Cap Chew» («Пожуй Колпачок Ручки») (которое было также названием одной из ранних песен), «Windowframe» («Оконная Рама») и «Bliss» («Счастье») – название, которое снова появится на сиэтлской музыкальной сцене около шести лет спустя, только чтобы снова смениться, когда появились ещё одни «Bliss» (из Торонто), и угрожали печальными последствиями, если их конкуренты не сменят название. Но, наконец, они достигли «Нирваны». Когда несколько лет спустя его попросили охарактеризовать свою собственную интерпретацию этого слова, Курт ответил просто: «полный покой после смерти».
       К тому времени Курт был выселен из своей лачуги, снова за неуплату арендной платы, но на этот раз ему было куда пойти - переехать к своей подруге Трэйси Мэрандер в её квартиру на Норт-Пир-стрит в Олимпии.
       Как и со многим другим в его жизни в то время, Курт познакомился с Трэйси во время его поездок из Абердина. Они оба были неравнодушны к китчу, и их крошечную однокомнатную квартиру вскоре переполняло сочетание ненужных вещей из магазинов подержанных товаров, прозрачных анатомических комплектов, которые Курт тщательно сооружал, потом заполнял причудливыми цветными внутренними органами, и творения самого Курта – сюрреалистические картины, в которых он сочетал истории, вырезанные из таблоидов; испорченные религиозные иконы; куклы, искусственно состарившиеся из-за запекания их в глине; изображения подверженных заболеванию влагалищ, которые он вырезал из учебника по медицине; и мёртвые насекомые.
       Есть английский комикс под названием «Perishers» («Крайности»); он издавался на протяжении многих лет, и состав его персонажей стал легендой на его родине. Среди них одним из самых популярных является Грязный МакСкуирти, поскольку он циркулирует по трём или четырём кадрам, которые ежедневно выходят в газете «Daily Mirror», с неизменным облаком мух, кружащих над его головой.
       Курт, наверное, никогда не видел Грязного МакСкуирти, но он был необычайно горд иметь такой же привлекающий насекомых признак - особенно после того, как он обнаружил полосы липкой бумаги от мух, которые он мог развешивать по всей квартире, чтобы ловить и убивать своих шестиногих посетителей.
       За всей этой сценой наблюдала Чим-Чим (названная в честь мультипликационного персонажа из «Гонщика Спиди»), любимая пластмассовая обезьянка Курта, и зверинец живых существ - крысы, кошки, кролики и, конечно, черепахи.
       «Нирвана» к тому времени довольно регулярно играла на Северо-Западе, преодолев уход Бёркхарда, наняв Дэйла Кровера, чтобы тот присоединился к ним в студии для записи своего первого демо, с местным продюсером Джэком Эндино. Из песен, которые они записали, три – «Paper Cuts», «Floyd the Barber» и новая версия «Downer» (с текстом) – фактически в итоге вышли на дебютном альбоме группы, «Bleach». Четыре другие в итоге вышли на сборнике раритетов «Incesticide». Курт снова работал уборщиком, вычищал кабинеты дантистов, потом, без ведома этих дантистов, брал свою «премию» в виде оксида азота, расплачиваясь за сессию звукозаписи.
       Эндино нравилось работать с «Нирваной», и оставаться на короткой ноге с Крисом и Куртом. «По существу, - говорил он о Кобэйне, - он был просто отличным парнем, который не любил славу. Он не был такой типичной рок-звездой-эксгибиционистом... он был счастлив просто писать музыку и свалить ко всем чертям из Абердина!».
       Копии этой плёнки были или отправлены по почте, или тайно попадали на все независимые студии звукозаписи, о которых мог вспомнить Курт – что означало, что сюда не была включена «Sub Pop», чьими единственными релизами до настоящего времени были EP «Green River» и «Soundgarden». Он даже вряд ли знал, что они существуют! Вместо этого Джэк Эндино передал копию кассеты Брюсу Пэвитту – тем временем, в другом месте в Сиэтле, Дэниел Хаус, глава студии «C/Z», решил предложить «Нирване» место на «Teriyaki Asthma», первом в серии десяти 7” EP четыре песни / четыре группы, которые он будет выпускать в течение следующих девяти лет.
       «Нирвана» пожертвовала этому EP «Mexican Seafood», гарантируя «C/Z» место в истории как первой студии, когда-либо выпустившей альбом «Нирваны», и двигаясь по спирали от части тех мелочей, которые возвратятся, чтобы преследовать Курта в более поздние годы.
       Работая над обложкой для EP «Asthma», дизайнер Арт Чантри и наборщик Грант Олден внезапно поняли, что они не знают, как правильно пишется имя Курта. Они позвонили Хаусу, и в итоге обнаружили, что он тоже не уверен.
       «Поэтому, - смеётся Олден, - мы просто придумали самое абсурдное написание, о котором мы могли подумать». Курту явно это понравилось – это имя вновь появилось на обложке первого настоящего сингла «Нирваны», «Love Buzz». Однако было парадоксально, когда, спустя несколько лет, журналисты извлекли «Курдта Кобэйна» из этого винилового архива как дополнительное доказательство упрямства Курта!
       К сожалению, «C/Z» могла так и не получить своё полное вознаграждение за свою дальновидность. Работая на основе только лишь доверия и доброй воли, Хаус - конечно, совместно со многими другими независимыми студиями того периода - не заботился о контрактах и всём таком, что означало, что, когда «Mexican Seafood» была включена в сборник раритетов «Нирваны» «Incesticide», он не имел право ни на какую долю доходов. Однако он на самом деле помнил добрую волю «Нирваны», и несколько лет спустя, когда Хаус собрал альбом-трибьют «Kiss», «Нирвана» пожертвовала то, что, возможно, является лучшим номером на этом альбоме, буйную версию «Do You Love Me?».
       В начале 1988 года Кровер уехал из этого региона, переехав в Сан-Франциско со своим товарищем из «Melvins», Баззом Осборном; в качестве ударника «Нирваны» его сменил Дэйв Фостер, но он недолго пробыл с «Нирваной». Однажды вечером Фостер обнаружил, что у его подружки роман с мужчиной из соседнего Космополиса, избил его, потом узнал, что этот парень был сыном местного мэра. Фостер попал на две недели в тюрьму, его сменил Бёркхард, пока у него не возникли неприятности с законом; наконец, в мае 1988 года, «Нирвана» наняла Чэда Чэннинга, ударника группы, у которой они играли на разогреве в те времена, когда они ещё назывались «Bliss», «Tick-Dolly-Row».
       Чэд дебютировал с группой в «Vogue», бывшем борделе в центре города, под крышей которого, по общему мнению, ещё остаются призраки его бордельного прошлого, и первом смешанном гетеро/гей-баре в Сиэтле. Хотя он работал только два вечера в неделю, по вторникам и средам, «Vogue» оставался одним из немногих клубов, работающих в городе в это время.
       Чуть позже редактор местного журнала «Backlash», Дон Эндерсон, впервые дал насладиться «Нирване» газетной бумагой при помощи короткого интервью, которое предсказало: «С достаточной практикой «Нирвана» могла бы стать лучше «Melvins»!».
       Тот комплимент взволновал Курта больше, чем он мог когда-либо мечтать - но только пока не появились очередные острые ощущения. И они были не за горами.
       Через несколько недель после того, как он получил демо-кассету «Нирваны» от Джэка Эндино, Брюс Пэвитт должен был несколько раз посмотреть на игру группы. Теперь он хотел знать, заинтересует ли их возможная запись сингла для «Sub Pop», предложение осторожное, но решительное, что они запишут тот кавер «Love Buzz».
       Группа не горела желанием это сделать - если бы они собирались записываться, то предпочли бы записать одну из своих собственных песен, а не какую-то попсовую вещицу, которую они играли только потому, что Крис был фэном «Shocking Blue». Но они сдались - это была слишком удачная возможность, чтобы ею воспользоваться просто принципиально и, кроме того, никакие другие студии на самом деле не проявляли никакого интереса к этой кассете.
       Вдобавок, «Sub Pop», казалось, очень хотели работать с группой. Они предложили «Нирване» пять часов в студии – за это время они записали четыре песни, «Love Buzz», её возможную обратную сторону «Big Cheese», ещё одну песню под названием «Blandest», которая собиралась быть на обратной стороне, и «Spank Thru», который выйдет в повторно смикшированной форме на предстоящем сборнике студии «Sub Pop 200».
       Именно в это время, когда объём их работы внезапно увеличился, «Нирвана» решила расширить свой состав, включив в группу второго гитариста, Хантера «Бена» Шеперда, одного из бывших коллег Чэда по «Tick-Dolly-Row». Эта мысль приходила им на ум и раньше, и многие музыканты в Сиэтле могли не без оснований утверждать, что, по крайней мере, репетировали с зарождающейся «Нирваной», хотя они фактически не присоединялись к группе.
       Для Шеперда эта ситуация была почти полным провалом. Группа собиралась ехать в тур, рассказывал он журналисту Гранту Олдену, «и они сразу же пригласили меня поехать. Я в то время как раз проходил у них испытательный срок и знал все новые песни, но они не научили меня ни одной из своих старых песен, мы так и не поработали над старыми песнями, когда я джемовал с ними».
       Шеперд так и не понял, почему его попросили поехать в тур - он так и не сыграл ни одной ноты за всё время, которое он провёл с ними! «Я вообще не имел с ними никаких отношений. Было больше похоже, что я проходил личную проверку или что-то в этом роде. Было больше похоже, что я просто тусовался с группой, я был тем, кого нужно иметь с собой, чтобы разрядить напряжение группы. Несколько странно, я полагаю – однако я даже не обсуждал это с теми парнями, даже почему они хотели, чтобы я поехал». Всё время, которое он провёл с ними, в конце концов, он настойчиво твердил себе, чтобы он ушёл с этой работы. «Всё это время я говорил, что это бесполезно, вам, парни, даже не нужен ещё один член группы».
       Впоследствии Шеперд присоединился к «Soundgarden», заменив басиста Джэйсона Эвермана в конце тура группы «Louder Than Love». Интересно, однако, что Эверман также работал с «Нирваной», сразу же после Шеперда. Но он пробыл там несколько дольше, период в девять месяцев в 1989 году, который затронул не только тот растущий концертный объём работы, но также и запись дебютного альбома «Нирваны», «Bleach» - хотя на альбоме он указан как гитарист (роль, которую он не исполнял; группа указала его просто из вежливости), вклад Эвермана в «Bleach» был на самом деле гораздо более важным. Он финансировал эту запись.
       Всё развивалось быстро, быстрее, чем кто-нибудь мог когда-нибудь себе представить. И те люди, которые знали Курта достаточно хорошо, чтобы поздороваться, но, возможно, не видели его больше чем несколько часов в неделю, замечали в нём что-что, о чём они раньше не очень подозревали ... во всяком случае, пока вы не об этом не упоминали.... Курт Кобэйн на самом деле выглядел очень счастливым.


       5
       
       Секрет был в том, что никакого секрета не было. Никакого секрета, никакой рекламы, никаких слухов на улице, из-за которых барометр продаж взмыл ввысь в тот момент, когда альбом поступил в магазины. Оглядываясь на три последних года, с тех пор, как «Nevermind» возбудил интерес поколения, один из служащих «Geffen» вспоминал: «Мы думали, что нам повезёт, если мы продадим 250 000 экземпляров». Тем не менее, именно там, где к другим «альтернативным» бестселлерам интерес иссяк, и там всё равно была «Нирвана», но ещё одна альтернативная группа, ещё один взрыв шумного гнева из самого последнего разрекламированного города, из Сиэтла.
       Даже самые пылкие сторонники группы, «Sonic Youth», признают, что «мы думали об этом как ещё об одном суперпривлекательном андеграундном шедевре вроде «Bleach», вроде «Dinosaur Jr.», который, если повезёт, получил бы, по крайней мере, такую же скандальную славу, что и «Sonic Youth».
       «Мы с «Geffen» думали, что «Nevermind» облегчит продажу «Dirt» [очередной альбом «Sonic Youth», продюсируемый Батчем Вигом]», - размышлял Тёрстон Мур. - Все в индустрии говорили, что у нас золотой альбом, но наша хрень не свежая в смысле индивидуальности, и нет никакого секретного оружия, такого же универсально балдёжного, как голос Кобэйна. Мы были главным приоритетом на этой студии, но ничего сверхъестественного не происходило. Ну, что ж ... может, в следующий раз».
       Первый тираж «Nevermind» составлял всего лишь 50 000 экземпляров – всего лишь на 10 000 больше, чем было выпущено для продажи в Великобритании! Но этого, однако, должно было быть достаточно, чтобы отложить всё, по крайней мере, до Рождества. Когда в течение нескольких дней после выпуска началось безумие, «Geffen» были вынуждены снять с печати другие новые релизы, просто чтобы попытаться не отставать от спроса на «Нирвану».
       Однако до этого если и существовало какое-то чувство возбуждения, оно пришло из Великобритании ... на протяжении всей истории
постбитлзовской Америки, оно всегда приходило из Великобритании. Но обычно это делалось немного по-другому, обычно британцы брали то, что изобретала Америка, улучшали это и придавали этому акцент, потом перепродавали это в США и приписывали себе все заслуги.
       Они сделали это с блюзом, а «Rolling Stones» по-прежнему пожинали его плоды. Они сделали это с психоделией и повторили за «Pink Floyd». Они сделали это с заспанными вокалистами-авторами-песен, и вот так мы получили Элтона Джона, и, конечно, они сделали это с Панком. (Или, по крайней мере, в это нравится верить американцам).
       Однако Грандж просто не переводился на тот язык, который британские музыканты могли бы так аккуратно переупаковать. Конечно, сам звук был достаточно знаком, дисторшн и загрязнённость, фузз и плотные басовые партии; и хотя сам термин «Грандж» обнаруживался в нескольких хэппенинг-фэнзинах, он, конечно, не был в широком употреблении в Америке.
       Но с того момента, когда в Сиэтле были выпущены первые раскрученные синглы студии «Sub Pop», очутившись на рабочем столе британского пресс-обозревателя; с того дня, когда репортёр «Melody Maker» приземлился в аэропорту «Си-Так» на оплаченную поездку в центр бестии, потом опубликовал неистовый отчёт обо всей «сцене» в своей газете, в этом движении было что-то такое чистое, такое ясное, такое крайне неподдельное, что, возможно, британцы просто не могли превзойти его по качеству, поэтому они оставили его таким, каким оно было, и это тоже был прецедент, в музыкальном и географическом отношении.
       Джими Хендрикс был родом из Сиэтла, и он разбогател в Америке. Но ему пришлось отправиться в Лондон, чтобы в промежутках приобрести известность, и когда он играл в июне 67 года в Монтерее, он не был звездой, он не был даже частичкой сухой космической пыли. Он был просто каким-то парнем, у которого была пара хитов на Лими-лэнд, который сжигал свою гитару и играл очень сексуально.
       Так было и с Гранджем, хотя не совсем именно такими словами. Немногие когда-либо называли «Superfuzz Bigmuff» «Mudhoney» сексуальным, даже если это могло бы быть переведено на что-то необычайно непристойное, если ваше знание подросткового английского сленга было на должном уровне. (Было почти разочарованием обнаружить, впоследствии, что и «Superfuzz», и «Big Muff» были дисторшн-педалями!)
       Но задолго до прихода «Нирваны» и «Pearl Jam», Грандж-музыка, Грандж-мода, Грандж-всё прочее, что можно было придумать, уже шествовало по улицам Лондона, как гордо отмечает Брюс Пэвитт, основатель «Sub Pop».
       ««Mudhoney» на самом деле подготовили почву…. Если «Superfuzz Bigmuff» не был в британских [альтернативных] чартах в течение года, а «Mudhoney» не были большой сенсацией, кто знает то, что случилось бы с «Нирваной»?... «Mudhoney» на самом деле открыли двери для «Нирваны»...».
       Не то, чтобы «Нирвана» работала на свой собственный слой Великобритании. В марте 1989 года «Melody Maker» подготовил почву, описывая группу как «по существу... первоклассная вещь. Никаких рок-звёздных ухищрений, никакой интеллектуальной перспективы, никакого генерального плана мирового господства. Речь идёт о четверых парнях из провинциального Вашингтона, которые хотят играть рок, которые, если бы они этого не делали, работали бы в супермаркете, на складе лесоматериалов или чинили бы автомобили».
       По правде говоря, они, возможно, не делали бы этого, но высокомерие «Melody Maker» не могло утаить тот факт, что Сиэтл зажигал, «Sub Pop» зажигала, а «Нирвана» - которая, крайней мере, подумывала о переходе туда, а записывалась на другой - уже грели свои руки у этого огня. «Bleach» - их предстоящий дебютный альбом - продолжал продавать более 40 000 экземпляров, и это было до того, как «Nevermind» отправлял всех на его поиски.
       «Нирвана» сыграла свой первый британский концерт 20 октября 1989 года, в Ньюкасле, играя на разогреве у «TAD». Это был и волшебный опыт – «Нирвана» просто не знала, что столько людей в Великобритании проявляют к ним интерес; и плохая поездка - обе группы втискивались в маленький фургон «Фиат». Но всю ту рекламу, которой они добились в одной стране, они ухитрились потерять в другой.
       В Берлине Курт ушел со сцены, отыграв шесть песен за концерт, оставив свою разбитую гитару, плачущую фидбэком, позади него. В Швейцарии «Нирвана» была вынуждена отменить концерт, потому что Курт заболел, а в Риме всё близилось к провалу, когда Курт, в конце концов, сломался под напряжением тридцати шести концертов за сорок два дня, втиснутый в фургон с десятью другими людьми, и мучимый плохим звуком всякий раз, когда он играл.
       «Нирвана» отыграла всего треть концерта, когда Курт разбил свою гитару, исполняя «Spank Thru», и собрался уходить... опять двадцать пять. Но на сей раз он не ушёл со сцены; вместо этого он взобрался на груду колонок, постоял мгновение, балансируя, словно собирался броситься вниз, потом стал пробираться через зал по стропилам.
       К тому времени, как Курт достиг балкона, все в зале затихли, остолбенели. Это не было частью выступления, это доказывали выражения лиц товарищей Курта по группе. Это был тот, кто был почти на грани, возможно, даже в нескольких ярдах за гранью, безумно раскачиваясь в небесах, а теперь, на балконе, держал над головой стул и грозился сбросить его вниз на переполненный танцпол.
       Кто-то отвлёк его внимание, кто-то ещё схватил стул, и Курт снова ушёл, направившись за кулисы в самый неподходящий момент. Там произошла ссора, один парень говорил, что Курт разбил несколько микрофонов, другой говорил, что он их не ломал.
       Курт схватил микрофоны и бросил их, растоптал, втаптывая их в твёрдый бетонный пол. «Вот теперь они разбиты». Потом он объявил, что он уходит из группы, и разрыдался.
       «Вот таким был Курт, - объяснял Чэд Чэннинг автору Джо-Энн Грин. - Казалось, что он в значительной степени способен делать что-то, если он этого хотел, хорошее или плохое». Даже уйти из группы, над созданием которой он работал так усердно.
       Он, конечно, не ушёл, и к началу декабря он вернулся в Лондон, целый и невредимый и готовый играть. Также приехали «Mudhoney», и «Astoria» принимала гостей этого мероприятия, название которого уже стало частью собственного наследия Сиэтла, «Lamefest» – партия местных групп, собравших самый большой зал, который можно было найти.
       Даже такая последовательность – «Mudhoney», «TAD» и «Нирвана» - была повторением собственного «Lamefest ’89» Сиэтла, проведённого в «Moore Theater» 9 июня. Там, как жаловался местный журнал «Backlash», звук опустошил группу. В Лондоне Курт опустошил свою коллекцию гитар. Он уменьшил её всего до одного функционирующего инструмента, хотя «функционирование» является, возможно, для этого слишком сильным словом. Снова и снова Курт был вынужден прекращать играть на середине песни, чтобы встряхнуть звукосниматель, рвануть провод, делая всё, чтобы добиться какого-то звука от сопротивляющейся гитары. Но это было только начало.
       «Всё развалилось, - утверждала рецензия «Melody Maker» после концерта, - когда долговязый, резиновоногий, похожий на лягушку басист стал строить из себя придурка». Крис Новоселич вращал свой бас вокруг ремня, как вдруг что-то не выдержало, и инструмент, как ракета, полетел за кулисы. «Ему пришлось уйти», - выражал своё неодобрение «ММ».
       Крис пошёл и забрал свой инструмент, и концерт продолжился. Но драма всё ещё разворачивалась.
       Именно «Who» по воле обстоятельств выставили добродетелью битьё своих инструментов, «саморазрушения», как это называлось в то время. С тех пор это стало религией, или, по меньшей мере, распространённым ритуалом, пока каждое новое поколение не критиковало группу, концерты которой заканчивались рёвом разбитого дерева и визжащего металла, и все до единого поколения зевали. О, тот старый трюк?
       Однако «Нирвана» была совершенно другой. Они не делали этого ради шоу. В первый раз, когда это случилось, конечно, это было шуткой. Второй раз тоже. Но постепенно шутка перестала быть забавной, и Курт использовал её вместо того, чтобы выражать своё отвращение.
       В тот вечер в «Astoria» он чувствовал отвращение к прерывистому концерту, отвращение к тому, как зрители хлынули к сцене, несмотря на то, что концерт был полным дерьмом, и больше всего, отвращение к своей гитаре. Когда концерт закончился, он просто отшвырнул её от себя по кривой по направлению к Крису. А Крис просто схватил свой бас за головку грифа и сделал из неё месиво, и эта гитара просто взорвалась миллионом пронзительно визжащих осколков. Слабо так, Тауншенд!
       Если американский мэйнстрим вообще наблюдал за этими проделками, то со значительного расстояния со стороны. Когда «Нирвана» гастролировала в США, именно на сценах, на которых могли выступать любые из тысячи подающих надежды аутсайдеров, такие группы, которые могли бы стать крупной рыбой в своих собственных местных водоёмах, но которых стремительно проглатывали, когда они пробивались к океану.
       Точно так же «Sub Pop» имела чрезвычайно большое значение дома. Клуб Синглов «Sub Pop», служба подписки по альбому в месяц, которая началась в октябре 1988 года в качестве средств для того, чтобы люди платили заранее годовую стоимость за неизвестные (и ко времени вступления в него вообще незаписанных!) альбомов, по-прежнему выпускавшихся не более чем пара тысяч экземпляров каждого нового релиза, и многие из них посылались за границу.
       «Нирвана», по совпадению, открыла Клуб своим дебютным синглом «Love Buzz», и такие суммы оставались дома. Они тогда были столь же неизвестны, как и любой другой обитатель этого своеобразного маленького клуба, и он включал «Afghan Whigs», «L7» и «Headcoats» Билли Чайлдиша, и если для Сиэтла вообще что-то имело значение, именно «Soundgarden», первые из новых индикаторов города, добились сделки с ведущей студией звукозаписи.
       Однако «Нирвану» устраивала собственная неизвестность, и они опирались на свой культовый статус для достижения цели, собирая фэнов и друзей не потому, что ходили слухи, а потому что они их заслужили. Когда «Нирвана» играла в «Pyramid Club» в Нью-Йорке в начале 1990 года, аудитория состояла из Игги Попа, Тёрстона Мура и Ким Гордон из «Sonic Youth» и их человека A&R, Гэри Джерша.
       Наём «Sonic Youth» на «Geffen Records» подоспел к тому времени, когда альбом 1990-х «Goo» оставался ключевым моментом в истории Американского Альтернативного Рока, не потому, что он олицетворял разрыв с любыми традициями - даже появление «Jane’s Addiction» на «Warner Bros.» двумя годами ранее не могла утверждать этого - но потому, что сами «Sonic Youth» были ключевой группой, которой нравилась революция.
       На протяжении 1980-х, на протяжении подъёма электронной музыки, сэмплэвых и цифровых технологий записи, возможно, ждали предупредительного крика «назад к основам», чтобы всех отдалить, не только потому, что это было музыкально регрессивно, но и потому, что эти основы прежде всего не пользовались таким спросом. Какие основы, например, вы имеете в виду? Прерывистое пламя примитивного рок-н-ролла? Самопожертвование прекрасного Панка? Ноющий гаражный рёв, который Билли Чайлдиш уже настолько усовершенствовал, что даже у него были трудности при выходе из Культа Пустоты?
       Однако, так или иначе, «Sonic Youth» никогда не сталкивались с этой проблемой. Для тех, кто только начинает, хотя прямая линия, тянущаяся от «Downliners Sect» до «Sex Pistols», могла бы, если её достаточно натянуть, перекрыть часть их репертуара, именно эти границы очаровывали полностью с самого начала.
       «Sonic Youth» пускали в ход всё, диссонанс, дисторшн, разрушение. Время от времени казалось, будто они даже не утруждают себя игрой на своих инструментах; они просто позволяют им играть фидбэк, потом кричать друг на друга сквозь шум. Но если прислушаться, не то чтобы там где-то была мелодия, возможно, людей притягивало именно восприятие, и в достаточных количествах для «Geffen» - пока что по-прежнему опороченная как студия, которая принесла нам «Guns n’Roses» - не только, чтобы втянуть их в эту компанию, а для того, чтобы также предоставить им полную творческую свободу. И это было революционным.
Теперь «Sonic Youth» искали компанию, хотя с внешней стороны не казалось, будто «Нирвана» была из тех, с кем бы они могли бы работать.
Концерт в «Pyramid» был провальным, настолько провальным, что, когда группа вернулась в свой мотель, Крис от отвращения побрился налысо. Также дебютный альбом группы, «Bleach», записанный до того, как группа уехала в Европу, не указывал на нечто большее, чем обычный интерес к «Нирване» - обычный, то есть, для группы, которая могла играть, как никогда, в один вечер, потом полностью провалиться на следующий.
Собственные финансовые проблемы «Sub Pop» только усугубили проблему. Из-за этого студия серьёзно вела переговоры с различными ведущими студиями звукозаписи, пытаясь организовать сделку по распределению, которая гарантировала бы, что её релизы поступят во все музыкальные магазины страны, а не просто такую рекламу, достаточную, чтобы заказывать новые релизы прямо из Сиэтла.
       Внезапно по городу стали распространяться невероятные денежные суммы - суммы, которые имели мало общего с реальностью собственных переговоров «Sub Pop» и которые были, в любом случае, серьезно уменьшены из-за расходов на адвокатов и консультантов, которым компании внезапно пришлось нанимать.
Но, тем не менее, было такое впечатление, что «Sub Pop» внезапно разбогатела, даже до того, как сделка была заключена, и с этим ощущением пришло ещё одно; что, наконец, студия могла позволить себе большие бюджеты на звукозапись, чем она предварительно предлагала. А если бы они не смогли, тогда обиженная группа могла бы просто прекратить работу и уйти к кому-нибудь ещё, кто мог. Это был классический двойной переплёт – «Sub Pop» нуждалась в своих знаменитых группах, чтобы сохранить интерес ведущих студий звукозаписи, поэтому, без всякого сомнения, им платили, как они думали, то, что они заслуживали. Но, делая это, компания рисковала опуститься прямиком на дно.
«Когда напишут книгу [о «Sub Pop»], - предсказывал Брюс Пэвитт Гранту Олдену из «Rocket» в 1992 году, - я уверен, что в ней будет говориться что-то относительно того, что ««Sub Pop» почти обанкротилась, но «Nevermind» «Нирваны» их вытащил». [«Sub Pop» получила проценты и с «Nevermind», и с «In Utero»]».
       «Ну, я хотел бы прояснить здесь и сейчас, что это был «Every Good Boy Deserves Fudge» «Mudhoney». То, что они разрешили нам выпустить свой альбом [вопреки состязанию серьёзных ведущих студий звукозаписи], на самом деле сохранило нам жизнь. И с «Nevermind» или без него, я полагаю, что мы сейчас были бы по-прежнему популярны».
       Тем не менее, «Every Good Boy» - альбом, который закрепил место Сиэтла на британской музыкальной сцене, когда он занял # 34 в национальном чарте альбомов – был, однако, на расстоянии более года от выхода «Bleach», и Курт, по крайней мере, сохранял уверенность, что собственные проблемы «Sub Pop» плохо отражаются на шансах его альбома. Это была та же старая история – появляться на концертах, чтобы найти людей, спрашивающих, где можно купить этот альбом.
       «Мы чувствовали, что заслужили чуть больше, чем то, что мы получали, - вспоминал Курт в 1992 году, прежде чем добавить то, что должно было оказаться одним из самых критических замечаний в своей жизни. – Мне было бы удобно играть перед тысячей человек. По существу, наша цель [состояла в том, чтобы] играть в клубе такого размера, быть одной из самых популярных альтернативных рок-групп, как «Sonic Youth».
       Именно такая цель, как и неудовлетворённость группы тем, как «Sub Pop» обращалась с их карьерой, побудила «Нирвану» начать активно искать расположения ведущей студии звукозаписи. Именно это делал Джерш в «Pyramid Club», проверяя группу.
       «Мы горячо поддержали «Нирвану» и перед руководством, и перед студией звукозаписи, - заметил впоследствии Тёрстон Мур. - Мы сказали людям на «Geffen», что мы, конечно, окажем влияние на «Нирвану»».
       Другие студии также проявляли интерес – например, «MCA» и «Island» и конечно, «Sub Pop» решила по-прежнему удерживать группу в своём списке. Брюс Пэвитт и Джонатан Поунмэн слышали о намерениях «Нирваны» только по слухам, хотя отказ Курта отвечать на все их телефонные звонки «на протяжении нескольких недель подряд», как впоследствии сказал Курт, возможно, не оставил студии никаких сомнений, опять-таки по словам Курта, что «в наших отношениях явно была неопределённость».
       Именно Крис, наконец, осторожно сообщил эту новость студии. Это должен был сделать Курт, но в критической ситуации…. Пять часов Пэвитт и Курт сидели вместе в квартире Курта в Олимпии, где обезглавленные куколки играли с ним в гляделки, а черепахи щёлкали в резервуаре, обсуждая всё, казалось, кроме того, что имело значение – ближайшее будущее «Нирваны».
       Когда в тот вечер Пэвитт вернулся домой в Сиэтл, у него не могло быть вообще никаких сомнений, но, тем не менее, он должен был всё же услышать это из первых уст. Когда Крис, наконец, на самом деле подтвердил, что «Нирвана» уходит со студии, впоследствии сказал Пэвитт, это был один из самых разрушительных моментов в своей жизни. «Я могу вспомнить очень немногие вещи... которые задели мои чувства больше».
       Со своей стороны Курт также чувствовал себя отвратительно. Он знал, что это изменение было необходимо, что они навсегда могли остаться маяться на «Sub Pop» и никогда не вырваться из своей нынешней рутины, или они могли попытать счастья на какой-нибудь студии, у которой была бы коммерческая жилка, чтобы продвигать их дальше. Но это не удерживало его от сожаления, что всё так закончилось, что студия, которая так терпеливо разделяла его мыслительные процессы, не могла также разделить его амбиции.
       Работа над вторым альбомом «Нирваны» на «Sub Pop» в Мэдисоне, штат Висконсин, с продюсером Батчем Вигом, по существу, застопорилась, пока эти переговоры были в процессе реализации. В течение всего одной недели в апреле 1990 года группа записала семь песен – «Pay to Play», «In Bloom», «Dive», «Lithium», «Sappy», «Polly» и «Imodium», названный, улыбался Курт, в честь средства от диареи, которое Тэд использовал в Европе. Перезаписав и заново назвав «Pay to Play» «Stay Away», переименовав «Imodium» в «Breed», эти песни стали основой «Nevermind» - или «Sheep» («Паства»), как он первоначально назывался. Однако как только «Нирвана» приняла решение уйти с «Sub Pop», они стали просто демо-кассетой.
       «Sub Pop» были не единственными жертвами этих напряжённых, но всё более и более захватывающих нескольких месяцев. Чэд Чэннинг был также на грани увольнения, и хотя ни одна сторона не может сойтись во мнениях, ушёл ли он неожиданно или его выгнали, Чэд признаёт, что в музыкальном плане он просто не мог больше найти общий язык со своими товарищами по группе. Песни, которые он написал для группы, отклонялись - было ясно, что пристрастие Чэннинга к прогрессивному року, «волшебной музыке», как однажды выразился Курт, просто не вязался с жёсткими поп-пристрастиями Курта и Криса.
       Также не помогло и то, что Курт провёл столько лет, играя на барабанах. Он превосходно давал указания.
       Британский тур, намеченный на март 1990 года, был отменён, но «Нирвана» не выпала из поля зрения. Дэйл Кровер занял вакантное место за ударными в недельном туре по Западному Побережью, в который «Sonic Youth» пригласили «Нирвану» для поддержки.
       Потом на это место заступил Дэн Питерс из «Mudhoney», и группа вернулась в студию, чтобы записать то, что станет обратной стороной их предпоследнего сингла на «Sub Pop», маниакального «Sliver», и чтобы сыграть на концерте на «Motor Sports International and Garage» 22 сентября - концерте, на котором, между прочим, были сделаны некоторые из самых известных фотографий «Нирваны», которые когда-либо были опубликованы. Одну профессиональный фотограф «Sub Pop», Чарлз Питерсон, даже пожертвовал первому выпуску сиэтлской «Rocket» после смерти Курта Кобэйна.
       Последняя замена в до настоящего времени бурной череде «Нирваны» была осуществлена позже в тот же самый вечер. Дэйв Грол уже некоторое время был знаком с Баззом и «Melvins», с тех пор, как эта абердинская группа была в Вашингтоне, округе Колумбия, в одном из их периодических туров. Он также познакомился с Куртом и Крисом, хотя ни он, ни, к счастью, они, не особенно запомнили тот инцидент, когда Базз, наконец, ещё раз их познакомил.
       Тогдашняя группа Грола, хардкор-группа «Scream» из округа Колумбия, давала концерт в Олимпии, а потом они завалились на вечеринку, которая, как они слышали, была самой горячей штукой, происходящей в городе.
       Возможно, так оно и было, но на «Scream» это впечатления не произвело - особенно когда какая-то девушка включила свою электрическую гитару и стала играть свои песни, «совершенно отвратительная подростковая суицидальная ужасная музыка», как Дэйв выразился позже. Дэйв в ответ на это побежал к машине и схватил кассету «Primus». Чего он не знал и не будет знать до тех пор, пока он позже не пересказал эту историю Курту и Крису, было то, что этой девушкой была Тоби, самая последняя подружка Курта.
       Дэйв прибыл в Сиэтл, чтобы встретить Курта и Криса в вечер концерта на «Motor Sports». По легенде, он приехал в аэропорт «Си-Так» со своей ударной установкой в картонной коробке, со своей одеждой в битком набитом полиэтиленовом пакете, и с яблоком, которое он сразу предложил Курту.
       Певец в ужасе посмотрел на фрукт. «Нет, спасибо. От него мои зубы будут кровоточить». Про себя Дэйв застонал. Он всего дважды говорил с Куртом, и оба раза он необдуманно что-то ляпал.
       Однако, несмотря на своё несколько изменчивое прошлое с членами группы, Дэйв подошёл «Нирване», сразу же найдя своё место в уже установившейся гегемонии Курта и Криса и даже – во время сессий «In Utero» - записал на плёнку одну из своих собственных песен! «Marigold», которая, в конце концов, оказалась только на обратной стороне сингла «Heart-Shaped Box», но продюсер Стив Элбини сказал от имени многих людей, когда заметил: «Из всех «поп»-песен, которые мы записали, «Marigold» была явно самой выдающейся».
       Курт добавил своё собственную печать одобрения к найму Дэйва, описав его как «ударника нашей мечты». Неофициально он пошел ещё дальше, пригласив Дэйва пожить в своей квартире, и предложив ударнику свою кушетку в качестве его места для сна. Разве имело значение, что кушетка была на целый фут короче, чем Дэйв, и что ему пришлось жить в комнате вместе с любимыми черепахами Курта? По крайней мере, для Курта, жизнь с Дэйвом должна была стать уроком социализации, и его друзья единодушно соглашаются, что певец явно выходил из своей раковины. Возможно, симбиоз, который наколдовали между Куртом и его возлюбленными амфибиями, не был столь постоянен, как думали?
       Другими словами, также, приезд Дэйва в квартиру в Олимпии стал неожиданно, если не полностью терапевтическим. Курт и Тоби, та, у которой была «совершенно отвратительная подростковая суицидальная ужасная музыка», расстались вскоре после того, как Дэйв прибыл в Сиэтл, и какое-то время певец вообще ничего не говорил, уйдя в себя на грани заболеваемости.
       «Мы сидели в его крошечной, как коробка для обуви, квартире по восемь часов, не говоря ни слова, - впоследствии смеялся Дэйв. – Это происходило неделями». Наконец, когда оба ехали домой с репетиции однажды вечером, Курт внезапно весело проговорил: «Знаешь, я не всегда такой!». «А я просто говорю: «Фью-ю-ю-ю»».
       Всё стремительно развивалось в течение следующих нескольких месяцев. Первый концерт Дэйва с «Нирваной», в Олимпии, всего через несколько недель после того, как он присоединился к группе, стал аншлаговым в тот день, когда билеты поступили в продажу – такого Грол никогда не испытывал раньше. Контракт на управление был не за горами, соединяя «Нирвану» со своими друзьями «Sonic Youth» под эгидой «Gold Mountain», в Лос-Анджелесе. Поиск новой студии также, был в самом разгаре с обеих сторон. «Нирвана» горела желанием продолжать работу над своим вторым альбомом; а половина музыкальной индустрии, казалось, горела желанием его выпустить.
       То, что случилось с «Нирваной», конечно, не слишком отличалось от того, что испытывали многие другие Альтернативные, и вслед за ними, псевдоальтернативные группы. «MTV» проник в самое сердце того, что было явно сформировано, чтобы стать широким движением, посвящая два часа в неделю поздно ночью «120 Minutes», показу альтернативных видео.
       «Red Hot Chili Peppers», экстравагантная лос-анджелесская фанк-рок-группа, только что записавшая на свой счёт главный хит-сингл после пяти лет, потраченных, зажигая на клубной сцене. «Faith No More» и «Jane’s Addiction» были на грани получения своих первых золотых альбомов. И «Depeche Mode», и «New Order», и «Cure» постепенно переходили на туры по стадионам. Не было никаких подтверждающих доказательств, но внезапно стало казаться, будто Америке стало совсем плохо от чистого, журчащего попа, который финансировал музыкальную индустрию на протяжении половины 80-х и, наконец, превратился в нечто с чуть большим количеством… честности? Смысла? Энергии? Внутреннего содержания? Не имело значение, что это было на самом деле за слово – «Нирвана», и это было у всех прочих бесчисленных групп, которые были там в том же самом туре. Всё, что оставалось им теперь, это убедиться, что они могли поместить это туда, куда нужно.
       Это было одной стороной медали. Другая сторона, и Курт, вероятно, провёл неделю, очень серьёзно рассматривая её со всех возможных сторон, заключалась в том, чтобы просто полностью согласиться с тем, что он и его товарищи по группе могут стать очень богатыми. После этого они могли бы делать то, что им нравится... включая распад группы.
       Это была смелая, если не очень новая идея. За пятнадцать лет до этого «Sex Pistols» опрометчиво приобрели скандальную репутацию, просто заключив контракт на звукозапись, а потом студия их вышвырнула... заключили второй, и их снова уволили. Они в итоге остались с чем-то около четверти миллиона долларов.
       А теперь «Нирване» предлагали в четыре раза больше только за то, чтобы подписать контракт с одной студией! И если бы они распались, когда получили наличные по чекам, размышлял Курт, кто бы смог их остановить? О, адвокаты могли бы спорить и в отчаянии ломать руки, но по большому счёту… это была заманчивая идея.
       Но это было то, что рассматривало только то, как далеко «Нирвана» могла зайти своим ходом, и хотя сделка была в итоге заключена, с «Geffen», это было меньше, чем те, что им предлагали в другом месте - 287,000-$, по сравнению с целым миллионом, которыми, вероятно, соблазняли «Capitol Rerords» - по большому счёту «Нирвана» всё ещё преуспевала.
       «У нас один из лучших контрактов, который когда-либо был у любой группы, - хвастался Курт. – У нас есть полный контроль над тем, что мы делаем [наследие собственных требований «Sonic Youth», когда они подписывали контракт с «Geffen»], и тем, что мы выпускаем, что буквально означает, что, если бы мы вручили 60-минутную плёнку того, как мы испражняемся, [«Geffen»] пришлось бы выпускать и раскручивать её».
       Однако пока он был бы рад просто выпустить «Nevermind». Сопротивляясь попыткам «Geffen» соединить группу со знаменитым продюсером – студия обсуждала и продюсера «R.E.M» Скотта Литта, и продюсера Нила Янга Дэвида Бриггса – «Нирвана» продолжила работать с Батчем Вигом, хотя он никогда раньше не продюсировал альбом ведущей студии звукозаписи. Ни у кого, отвечала «Нирвана», раньше не было их.
       Работа над этим альбомом, который включал перезаписи нескольких песен, предназначенных для второго альбома на «Sub Pop», началась в мае 1991 года, в Вэн-Найсе, штат Калифорния. Бюджет, 650 000 $, был почти ровно в одну тысячу раз больше, чем «Sub Pop» дала им для их первого альбома, и несмотря на то, что это был просто сингл... чем же тогда является альбом, как не полудюжиной синглов?
       Однако когда Курт думал об этом, он думал не просто о музыке и деньгах. Как и многие другие люди, которые росли в 1970-х, кто наблюдал, даже издали, сияние звезды Панка в конце десятилетия, этот сингл был всё ещё промежуточной стадией, которая больше всего соответствует рок-н-роллу, уникальный рёв, который охватывал сущность; саунд группы, но и её послание, её истинный дух времени.
       «Never Mind The Bollocks» «Pistols» был замечательным альбомом, но он так и не вернул волшебство «Anarchy in UK». «Clash» выпустили убийственный дебют, но «White Riot» сказал за три минуты то же, что «The Clash» сказал больше чем за тридцать. Это также даже было размышлением, в лице клуба синглов «Sub Pop» - новые группы, новые звуки, и ни один из них не прослушивался больше четырёх минут. Когда Курт присоединился к Вигу и группе для целенаправленного отбора песен, которые войдут в альбом, у него подсознательно была такая мысль. Если бы я услышал эту песню по радио, что она сказала бы мне о людях, которые её написали?
       «Territorial Pissings», «In Bloom», «Lithium», «Breed», «On A Plain», «Come As You Are», «Something in the Way» - когда начались сессии, и альбом принял определённую форму, так или иначе всё это казалось безупречным. Была ли минута слабости в пределе слышимости? «Такие хорошие альбомы не только трудно найти, - неистовствовал обзор «Alternative Press», - ... они страшны!» - таким был импульсивный способ объяснить то, о чём думали многие люди в то время, тот факт, что время от времени появляется альбом, который просто бросает вызов всем ожиданиям, который просто настолько хорош, настолько безупречен, что кажется невозможным полагать, что сама студия не впитала его волшебство, и что инженеры, стоящие возле аппаратной, посыльные, люди, проходящие по улице снаружи, не были волшебным образом вовлечены в её орбиту, так, чтобы, когда всё было закончено, и музыка прекратилась, они ушли ошеломлёнными, потерянными, но потрясёнными величием того, что они только что наблюдали.
       «Nevermind» и был одним из таких альбомов, и нет, волшебство было очевидным не сразу. Крис даже признавался, что первые несколько раз, когда он слушал «Smells Like Teen Spirit», даже пока он её записывал, она никогда не производила на него впечатление как нечто необычное.
       Только когда он услышал воспроизведение, он действительно признал это - эй, та песня «очень балдёжная»; и даже тогда он просто не понимал, что участвовал в её создании. Никто не понимал, от группы до их студии, до рабочих на штамповочном заводе, которые включали оборудование, потом безучастно наблюдали, как черные 45-ки или серебряные CD шлёпались из-под пресса и уезжали упаковываться.
       Но с того момента, когда первые экземпляры этой песни стали передаваться по американскому радио, 27 августа 1991 года, было ясно, что что-то назревает. В Сиэтле её выпуск почти в точности совпал с открытием новой альтернативной радиостанции, «KNDD», которую с любовью прозвали «The End» (Конец») не только из-за своих позывных, но ещё и потому, что она находилась в конце шкалы настройки, 107.7 FM, и почти с самого начала эта станция стала транслировать «Teen Spirit», новую песню для новой станции.
       «WOZQ», вещающая из Колледжа Смит в Новой Англии, некогда крутила этот альбом 67 раз за одну неделю, включая один на рэгги-шоу!
       «MTV» стремительно примкнул к забаве, впервые представив видео «Teen Spirit» как широко разрекламированную Мировую Премьеру на «120 Minutes», потом в октябре, передав его в «Buzz Bin». Источники в «Geffen» утверждают, что «Nevermind», которому к тому времени был почти месяц, был уже на грани того, чтобы стать золотым до того, как «MTV» начал передавать в эфир это видео с некоторой регулярностью, и что «MTV» просто служил «усилителем», добавив дополнительные продажи к уже растущей моде.
       Что этот спокойный анализ не в состоянии рассмотреть – это явное всенародное влияние «MTV», тот факт, что оно пропитывает сообщества, в которых даже могло не быть альтернативной радиостанции и, конечно, альтернативных музыкальных магазинов. «Smells Like Teen Spirit», что было позже установлено, была важна, потому что она пересекла все характерные границы, которые установил для себя рок-н-ролл в 90-х.
       Это верно, но он установил их не потому, что все тайно ожидали нового альбома «Нирваны» - большинство людей ещё даже не слышали о группе в первый раз, когда они слышали песню. Он установил их, потому что ему позволяли пересечь эти границы и, пересекая, размыть их. Можно было услышать «Teen Spirit» по альтернативному радио, но также её можно было услышать на Металл-станциях, и Хард-Рок-, и всех прочих, которые признали то, что сам Курт признал за шесть месяцев до этого.
       Всё меняют не замечательные альбомы, а замечательные синглы. И, как и «Anarchy» и «Hound Dog», «Metal Guru» и «Rock and Roll parts one and two», «Smells Like Teen Spirit» был замечательным синглом. «Когда [он] появился, вопя с местного радио, ничто иное весь день не звучало так хорошо», - писали в «Alternative Press», и это в некотором роде попало прямо в точку – «Дикий поп, оказавшийся так далеко за гранью, что малейший толчок мог сделать его легендой».
       Эта песня подходила стольким различным трактовкам, что было трудно понять, где начало! В самом начале успеха сингла «MTV» послал своих операторов с камерами на улицы, чтобы спросить людей, понимают ли они текст этой песни. Некоторые люди понимали одни отрывки, другие понимали другие, но в основном никто не понимал. Комик Жуткий Эл Янкович даже записал альбом об этой неразберихе, подробно изложив мелодию, которая была теперь запечатлена в поп-культуре, но спрашивая: «Этот текст так трудно понять, что за слова, о, ерунда...».
       Также терялись не только фэны. В своей книге «Route 666 On the Road to Nirvana» («Дорога 666 На Пути к Нирване»), Джина Арнолд - к тому времени довольно давний партнёр «Нирваны», написала: «Когда я услышала, что «Nevermind», альбом, первая строчка которого [из «Teen Spirit»] – «Загрузись наркотиками и убей своих друзей»*, стал # 1... моей первой мыслью было то, что [Президент] Буш не будет переизбран»». Можно лишь задаваться вопросом, что бы она подумала, если бы знала, что настоящий текст был: «заряжай ружья и приводи своих друзей»**. Это, вообще-то, звучит больше как подстрекательство голосовать за республиканца.
       «Nevermind» достиг вершины чарта в конце декабря 1991 года, выпихнув «Dangerous» Майкла Джэксона со своего пьедестала # 1 на той же самой неделе, когда сама «Нирвана» присоединилась к самому последнему туру «Red Hot Chili Peppers», вторыми в программе. Их участие было запланировано всего в нескольких концертах, которые закончились концертом в канун Нового года в «Cow Palace» в Сан-Франциско. Оттуда «Нирвана» поехала на Тихоокеанский Северо-Запад сама по себе, чтобы быть ведущими исполнителями на своих собственных праздничных концертах.
       Но того времени, когда они делили сцену с «Peppers», втиснутые между фанк-хулиганствующими ведущими исполнителями и плотностью хард-рока открывающими программу «Pearl Jam», было достаточно не только для того, чтобы укрепить своё собственное внезапное влияние, но также и воздействие Альтернативной Музыки в целом. На родине «Grateful Dead», в городе, где канун Нового года традиционно отдавался только «Deadheads», 15 000 + дети, отбрасывающие оковы прошлого, для того, чтобы помнить которое большинство из них было слишком молодо, но так или иначе были ограничены в действии, прославляли свою музыку своим собственным способом.
       Именно в тот вечер досконально саморазрушительный концерт «Нирваны» закончился тем, что группа преднамеренно отвинчивала каждый винтик на своих инструментах, чтобы ускорить их неизбежное разрушение. Несколько обозревателей, а также, возможно некоторые фэны после чувствовали себя обманутыми, вот, возможно, почему «Нирвана» сделала это. Не потому что они боялись выглядеть глупо, с силой ударяя крепкой гитарой по ослабленному усилителю, а потому, что это просто было не так, как всё было задумано. Через три месяца после «Teen Spirit», ничего вокруг «Нирваны» не делалось так, как это должно было быть.
       Следующие три года оказались не слишком иными.


       6

       Курт всегда славился боевым духом. Один бывший служащий «Sub Pop» отчётливо помнит, как он спрашивал, когда студия же студия сделает его звездой, и к концу 1990 года он рассказал в интервью британской музыкальной газете «Sounds»: «Всю свою жизнь я мечтал о том, чтобы стать успешной рок- звездой». Он даже знал, как это сделает.
       Его новые песни, утверждал он, те, которые в итоге появятся на «Nevermind», были намного более ориентированы на поп, чем их аналоги на «Bleach» - он даже придумал фразу, которая вскоре украсила самую последнюю подборку материалов для прессы «Нирваны»: «... «Bay City Rollers», которым досаждает «Black Flag»...» «Мы считаем… - продолжал Курт, - что мы также можем попасть на радио и попытаемся заработать на этом немного денег».
       Теперь внезапно они не могли отделаться от радио, и заработали немало денег. Инвестиции «Geffen» в группу ко времени выпуска альбома составляли чуть больше 550 000 $. За четыре месяца после выхода было продано более трёх миллионов экземпляров «Nevermind» только в США. Даже слышали, как один торговый представитель «Geffen» хвастался, что ему даже не пришлось тратить свой промо-бюджет. «Теперь люди идут ко мне!».
       Поп-историки быстро стали копаться в архивах и раскопали другие случаи, когда молния высекла золото - Брюс Спрингстин в 1975 году, Питер Фрэмптон в том же году.... Разница была в том, что и Брюс и, Фрэмперс уже добились существенных успехов, и уже проделали работу, связанную с разъездами, за которую в идеальном мире (что у них, очевидно, и было), заплатили бы мультиплатиновые дивиденды. Они вкалывали на гастролях и завели подходящих друзей.
       «Нирвана» была другой. Действительно, они постоянно гастролировали; сразу же после завершения работы над «Nevermind» они оставили гастрольный маршрут всего на мгновение - из американских клубов на европейские фестивали, потом обратно в американские клубы, и только когда продажи пошли нарасхват, они на самом деле начали понимать суть чего-то большего.
       Но в 1975 году Америка отчаянно искала нового рок-мессию, того, кто имел бы влияние Дилана, битловское обаяние, уверенность «Stone». Возможно, и Спрингстин, и Фрэмптон соответствовали двум из трёх, и направление их последующих карьер, в конце концов, решило, какие критерии были самыми важными. Спрингстин был возвышен до Божества, Фрэмптон записал один посредственный альбом и мгновенно исчез.
       Однако начало 1990-х не предъявило своим кумирам ни одного требования, с которыми были вынуждены смириться прошлые поколения. Внезапно суперзвезда стала просто профессией, со всеми взлётами и падениями любого другого, и так же, как вы не будете преследовать водопроводчика, чтобы получить его автограф просто потому, что он хорошо поработал, починив вашу раковину, зачем вы гоняетесь за музыкантом, потому что он просто отыграл хороший концерт?
       «Когда я увлёкся Панк-Роком, отношение было таким: «убить всех рок-звёзд», - сказал Дэйв Грол в интервью «Alternative Press» (158). - А автографы – это то, против чего весь Панк». Теперь «Нирвана» расписывалась так много, что Курт шутил по поводу того, чтобы сверстать штамп со словом Автограф. В детстве он никогда не мечтал получить автографа Ивела Канивела - почему же все хотят его автограф? Кроме того, это были 1990-е!
       Но Звёздная Машина, которая некогда наделала столько шума по поводу своей продукции, на самом деле не была мертва, не так ли? Скорее, она просто временно не использовалась, жаждав внимания, жаждав нового продукта, потому что Звёздами, настоящими суперзвёздами, никогда не бывает просто мальчик по соседству, девочка из класса, какой-то обычный Джо в футболке и гитарой, как жёстко пиар не пытается разыгрывать детей при других обстоятельствах.
       Однако их также не производят на фабриках, и миллион разрушенных карьер может это доказать, лёжа брюхом кверху у дороги со своими погибшими мечтами в лохмотьях вокруг них. «Меня могло бы это ожидать...». Я думал, что меня могло бы это ожидать - это просто ахинея, точно такая же, как когда Курт пришёл на «Sub Pop» и велел им сделать его звездой.
       Поскольку он не хотел быть звездой, он просто хотел зарабатывать на жизнь своей работой, а это всё очень хочет делать большинство людей. Их мечта о том, чтобы быть Богом и каждый вечер воротить нос от национального долга, и если бы этим исчерпывалось всё дело, то всё было бы прекрасно. Но на самом деле это только начало, потому что в некотором смысле быть истинной Звездой действительно похоже на то, чтобы быть Богом, и это - бремя, которое очень немногие могли и хотели взваливать на плечи. Вовсе нет. А Курт Кобэйн - меньше всего.
       «Alternative Press» сказала об этом лучше всего. «В сентябре 1991 года «Нирвана» была просто местным культом, самым последним альтернативным кусочком, упавшим в глотку «Geffen». К октябрю они были «U2» и Спрингстином, Пресли и «Pistols», завязанными в один рычащий узел». И если это было их музыкальным резюме, те стандарты, поддержки и соответствия которым ожидали от них поклонники, то возможно, всё было бы хорошо.
       Однако этого не было. Поскольку внезапно «Нирвана» стала не просто Боно и Брюсом, они также были Розиэнн и Опрой; они были трёхглавым ребёнком, найденным на Луне, а Элвис работает в «Кей-марте» в Канзасе; они были лекарством от рака и причиной насморка, они были всем тем, что кричит: КУПИ МЕНЯ в очереди на контроль в супермаркете.
       «Много людей смотрит на нас и удивляется, на что мы жалуемся, - заметил Дэйв в июне 1993 года, когда «Нирвана» приступила к началу записи своего третьего альбома. - Деньги, слава, фанатки, мир у ваших ног… у меня с этим не будет никаких проблем!».
       «Чего они не понимают, чего они никогда не поймут, пока это не случится с ними, это то, как это мгновенно меняет всё». Позже в том же самом интервью он размышлял о том, что «Нирвана» была по существу концом его жизни. «Мне могло бы быть 43 года, и я преподавал бы английский, и я бы по-прежнему был ударником «Нирваны»».
       Курт повторил его размышления, вспоминая дни до и после «Nevermind» и говорил: «Это было так, словно я лёг спать однажды вечером, и всё было прекрасно, но когда я проснулся на следующее утро, в новостях сказали, что я - сбежавший нацистский убийца детей». И первое, что он узнал об этом, это когда зажигательные бомбы начали приземляться на покрывале его постели.
       «Конечно, мы реагировали ужасно!».
       Его ответ полностью противоречил тем замечаниям, которые он сделал в прошлом апреле, когда «Нирвана» впервые украсила обложку «Rolling Stone». Отвечая на вопросы о том, как он справляется со своей недавно приобретённой славой, которой он почти не искал, Курт ответил: «На самом деле это не волнует меня так, как кажется ... в интервью, и в том, как многие журналисты изображают моё отношение. Я почти совсем смирился с этим».
       Однако люди, которые его знали, рассказывали другую историю, и именно их истории стали больше всего распространены. Нилс Бернстайн, который сейчас является пресс-агентом «Sub Pop», высказался: «Люди относятся к нему, как к Богу, и это его раздражает. Они дают Курту такое облагораживающее чувство значимости, что он чувствует, что он этого не... заслуживает. [Он] готов удавить следующего, кто его сфотографирует».
       Курт продолжал возражать. Он действительно признавал, что «я думаю, что мы стали почти чересчур знаменитыми...», но суть его заявления, казалось, была в слове «почти», словно он был бы по-прежнему не прочь взобраться ещё на несколько ступеней лестницы. «Теперь каждый миг моей жизни – это «Нирвана»...».
       И хотя ему действительно было труднее «вызывать энергию, чтобы она шла в зал, чтобы видеть её прямое действие, потому что все просят автографы», даже эта задача постепенно упрощалась. «Теперь я учусь с этим справляться».
       Но действительно ли это было так? Опять же, по словам «Alternative Press», «эту фразу придумал Тодд Рандгрен, но Курт Кобэйн взял её себе: Эффект Вечно Популярного Артиста-Мученика. Он добился славы не словами, а жизнью, и пока не стало слишком поздно, он на самом деле выучил только то, сколько старых уравнений он решил».
       Биографический очерк о «Нирване» в «AP» за октябрь 1993 года был подвергнут резкой критике в некоторых местах за то, что был чрезмерно чувствительным по отношению к Кобэйну, хотя самой по себе репутации упрямой и противоречивой группы было достаточно для атаки прессы. На самом деле это была попытка изобразить группу без всего этого багажа, просто усадив их в ресторане на сиэтлском Бродвее и дав им поговорить. Это также, казалось, сработало.
       «Лично я, - писал автор, - нашёл [Кобэйна] очень милым, но те качества, которыми я восхищаюсь в человеке, не всегда необходимы первой Панк-суперзвезде Америки. Разве что они могут быть несколько «пересмотрены».
       «Поэтому его обычная застенчивость истолковывалась как равнодушие; его скромность - как паранойя; его честность – как высокомерие; его интеллект – как претенциозность. И когда один журналист из Сан-Франциско заметил его суженые зрачки и кожу, настолько желтоватую, что не это поддавалось определению... ой, глянь, мама, теперь у нас есть очередная поп-звезда-героинщик».
       Первое публичное упоминание о наркомании Курта и вправду появилась в Сан-Франциско, в выпуске журнала «BAM» за январь 1992 года. Певец «засыпал на полуслове», и его физические симптомы намекали на «нечто более серьёзное, чем простая усталость».
       Несколько месяцев спустя журнал «Hits» сообщил, что Курт был замечен «танцующим слэм с мистером Браунстоуном» - «сленг «Guns n‘Roses» для героина», как вскоре любезно объяснил «Rolling Stone».
       Курт прибегнул к самозащите, сказав «Rolling Stone», что он не только не принимает героин, «я даже больше не пью, потому что это разрушает мой желудок. Моё тело не позволило бы мне принимать наркотики, даже если я бы захотел, потому что я всё время очень слаб». Кроме того, продолжал он, «наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, ваше чувство собственного достоинства и всё остальное, что согласовывается с вашим чувством собственного достоинства. Это вообще ни к чему». Он не отрицал, что он их пробовал, конечно, но «по собственному опыту я понял, что это – абсолютно пустая трата времени».
       Если это было так, то Курт потратил впустую колоссальное количество времени. По словам Майкла Азеррада, автора «Come As You Are» ("Приходи Как Есть»), Курт впервые со времени пред-«Нирваны» вернулся к героину в ноябре 1990 года. Он не произвёл на него впечатления. «Это засасывает, это отстой. Он делает тебя грубым и жалким. Я просто хотел его попробовать». Возможно, это вызвало выражение лица Дэйва Грола, но Курт казался искренне раскаявшимся, когда он продолжил: «не волнуйся, я больше не буду этого делать».
       На самом деле он делал это чуть ли не каждую неделю, просто так, как и всё прочее, но также, сказал он своей бывшей подружке Трэйси, потому что он делает его общительным. Некогда, когда это был кокаин, это было проблемой. Теперь, когда пришла слава, это стало потребностью.
       Курт делал всё возможное, чтобы держать в тайне то, что он принимает наркотики, и долгое время ему это удавалось. И только когда Крис стал замечать в обществе Курта одних и тех же людей, или один и тот же тип людей, он понял, что всё выходит за рамки простой стадии эксперимента.
       «Иногда я сталкиваюсь с [Крисом] за кулисами на концертах, и он притворяется, что он меня не знает, или не хочет меня знать, - однажды признался Курт. – Типа: «Чёрт, этот героинщик; если мы не смотрим в его сторону, он может быть слишком удолбанным, чтобы его увидеть». Тот факт, что он отбарабанил эту диатрибу перед пресс-атташе «Geffen», возможно, просто немного приглушило эту правду, но не было никакого сомнения относительно того факта, что Крис, как и Дэйв, совершенно не одобряли обостряющегося пристрастия Курта.
       Какое-то время даже казалось, будто это могло послужить причиной непоправимого разлада в группе. Крис первым признался, что какое-то время у него тоже была проблема - с выпивкой, а не с наркотиками. Но он её преодолел и, сделав это, было трудно понять, почему Курт не делал то же самое со своей проблемой.
       Тем не менее, Курт вовсе не принимал героин всю свою жизнь – на самом деле только с тех пор, как «Nevermind» перевернул весь мир членов группы вверх дном, он искал утешения в чём-то ещё, кроме обычных постподростковых развлечений. Но группа медленно привыкала к своему новоприобретённому статусу, и когда это произошло, эти давления ослабли… или, по крайней мере, ослабли бы, если бы Курт перестал создавать на их месте новые.
       Однако в то же время Курт написал некоторые из самых лучших текстов в своей жизни, и в то время, как ни он - ни, к счастью, какой-нибудь поп-психолог из карманного справочника – никогда не связывал с героином подделывание под ренессанс, как у Леннона на кислоте, в своих писательских талантах, вопрос действительно возникает.
       В какой момент Курт перестал писать вещи вроде «Floyd the Barber», и сочинил вместо этого «Teen Spirit»? Из самых сильных моментов «Nevermind» и «Teen Spirit», и «Come As You Are» датированы задним числом, когда Курт впервые попробовал героин, и если, как считают все его самые свирепые противники, ничто так не притупляет чувства, как героин, как считал Курт, он притупляет также зажатость и застенчивость.
       По его собственному признанию, впервые он писал песни, которые на самом деле рассказывали о том, что он чувствовал – «Bleach», говорил он, не имел никакого отношения к его собственным эмоциям, и даже теперь «я очень редко пишу об одной теме или об одном предмете. Я заканчиваю тем, что мне становится скучно с этой темой, и я пишу что-то с половины до конца песни, и заканчиваю песню другой мыслью».
       Но «Teen Spirit», по крайней мере, затронул больное место многих людей, было ли это смятением, свойственным тем словам, которые вы не можете спеть хором (или, по крайней мере, не могли бы; спустя девять месяцев после выхода альбома этот текст был напечатан на обложке CD-сингла «Sleeve»), или страстью в голосе, как впоследствии сказал Батч Виг: «Я точно не знаю, что означает «Teen Spirit», но вы знаете, что это что-то означает, и это ясно, как день».
       Такая мощь состояла в том, что героин снова пробудил в Курте; это, и долгожданное облегчение от почти постоянной муки из арсенала болезней, от которых он к тому времени почти не страдал – оставались только боли в желудке, которые по-прежнему заставляли его сгибаться вдвое, и которые целый ряд врачей приписывал целому ряду недугов; проблемы со спиной, которые годами время от времени преследовали его, и которые, под видом незначительного сколиоза, вызвали искривление позвоночника; слабые лёгкие, которые всегда напоминали ему о его предрасположенности к бронхиту; и фармацевтическая утопия побочных синдромов, большинство которых были вызваны его собственными попытками уничтожить первоначальные проблемы.
       «[У Курта действительно была] отчасти саморазрушительная черта характера, - сказал Чэд Чэннинг журналистке Джо-Энн Грин. - Он отчасти злился на себя, как зверь, в странных ситуациях, он мог очень легко разозлиться на себя, особенно в юности». Но большинство из того, что видел Чэд, говорит он, было вызвано плохим здоровьем Курта. «Мы гастролировали и всё такое, и он всегда боролся со всем, в чём была его проблема с желудком, и с бронхитом и прочим, и его это очень расстраивало. Он буквально просто брал палку и начинал бить себя в грудь, просто надеясь, что он сможет избавиться от [слизи]… «а, чувак, к чёрту!»».
       Врачи, однажды сказал сам Курт, «просто хотели забрать у меня деньги и засунуть свои пальцы мне в задницу». Торговцам героином тоже были нужны его деньги, но, по крайней мере, они предлагали некоторое облегчение. К концу ноября 1991 года, спустя всего несколько месяцев после того, как они стали встречаться, Курт в Амстердаме познакомил Кортни Лав со своим хобби... а не как впоследствии очень непристойно сообщалось, наоборот. «Я был тем, кто это спровоцировал, - утверждал Курт. - Это была моя идея».
       Впоследствии, после возвращения пары из Европы, они лишились своего первого общего дома, проживая в одной квартире вместе с гитаристом «Hole» Эриком Эрландсоном, потому что он терпеть не мог их привычки, и на следующие несколько месяцев домом для Кобэйнов стал ряд четырёхзвёздочных гостиничных номеров.
       Тур «Red Hot Chili Peppers» в конце 1991 года, вероятно, обозначил самую низшую точку в другом сражении самой «Нирваны» за примирение с тем, что Курт употребляет наркотики – хотя его фактической работе его пристрастие, казалось, не вредило, оно явно вредило его телу. В одни вечера Курт выглядел утомлённым, в другие он выглядел так, будто он миновал даже эту стадию и теперь работал со страшной интенсивностью зомби, и люди, посвящённые в его тайну, были поражены не тем, что он продолжал так хорошо функционировать, а тем, что он вообще мог функционировать.
       Именно это больше чем что-либо заставляло сплетников помалкивать – конечно, Курт выглядел дерьмово, но пока «BAM» наконец не вышел и не назвал лопату пусть и не лопатой, а, по крайней мере, совком, ничего не доказывало, что он действительно это делает.
       Впоследствии, конечно, казалось, будто все знали о том, что происходило, и истории накапливались, как сугробы на Рождество – рассказы о том, как Курт кололся перед выступлением «Нирваны» в «Saturday Night Live» 11 января 1992 года, а потом его рвало, были долгое время широко распространены. Так, поступали сообщения от какого-то поклонника Эй Джея Уиберманса, копавшегося в мусоре Кобэйнов после их переселения в квартиру на Сполдинг-авеню, в районе Фэйрфакса в Лос-Анджелесе, и обнаружившего лишь прожжённые сигаретами одеяла – верный признак того, что кто-то ночью вырубался. А также было утверждение, что Курт даже на своей собственной свадьбе оказался под кайфом.
       Удивительно легко идеализировать употребление наркотиков не только по отношению к себе (или тем, кого любишь), но также и к публике в целом. Эта тема – одна из тех, которые лежат в основе, по-видимому (и утомительно) вечного сражения между рок/поп истэблишментом и теми моральными и религиозными группами, которые, перефразируя бессмертные слова британской группы «Carter USM», сожгли бы нас всех на костре «за то, что мы играем панк-рок». В 1984 году братья Дэн и Стив Питерсы из радикально настроенного против рок-музыки Сионского Христианского Центра обобщили собственные чувства на эту тему, предупреждая: «Дьявол больше всего волен играть с нашими душами, когда они больше всего расслаблены» - и конечно, ты получишь не больше расслабления, чем тогда, когда у вас поехала крыша! «Рок, наркотики и смерть - так или иначе, они, кажется, переплелись навсегда».
       Гэри Эрманн, автор «Rock & Roll Babylon»(«Рок-н-Ролльный Вавилон»), употребил похожие, пусть и более мирские краски, когда он высказал мнение: «Когда-то давным-давно наркотики рассматривались как путь к новой форме музыкального выражения. Теперь… приём наркотиков в больших количествах слишком часто рассматривается как награда и доказательство рок-славы. И между приёмом наркотиков, чтобы сочинять музыку, и сочинением музыки, чтобы принимать наркотики, исполнители, музыка и фэны потеряли больше, чем мог когда-либо учесть закон».
       Даже Курт признавался, что его привычка вовсе не была столь романтична, как могло бы показаться со стороны. Постоянные упоминания о его пристрастии в прессе, хотя многие из них были явно завуалированы, раздражали его. Он проводил всё больше и больше времени в тревоге, что полиция вот-вот ворвётся в его входную дверь (или в любую входную дверь, которую он в то время называл своей - гостиница была по-прежнему самой близкой вещью к дому), швырнёт его о стену в поисках следов шрамов, которые становились всё более и более заметными, и заберёт его в тюрьму. Там, он был уверен, его просто оставят гнить от ломки, и он, возможно, закончит тем, что умрёт. «Это было бы малость жутковато».
       Однако по-прежнему рок-летописцы честно излагают длинный перечень святых рок-мучеников, и приписывают их блеск, как и их гибель, их пристрастию.
       Джими Хендрикс обычно принимал 300 микрограммов кислоты перед каждым концертом, и если он делал с гитарой то, что другие люди никогда не видели раньше, то это было потому, что он испытывал то, что они никогда не испытывали раньше. Популярная легенда утверждает, что Джонни Сандерс никогда не выходил на сцену не под кайфом. «Бич-бой» Деннис Уилсон открыто говорил о том, что он сам принимал наркотики в тот период, когда группа записывала свой самый влиятельный альбом, легендарный «Smile». А Джэнис Джоплин однажды обобщила свои цели, признавшись: «Всю свою жизнь я просто хотела… удолбаться, перепихнуться, хорошо провести время». То есть, живи быстро, умри молодым, и оставь классно выглядящий труп.
       Курт не был глуп. Он прекрасно понимал, что идёт по очень условной тонкой проволоке; что пока власти фактически не узаконили употребление наркотиков, упорядочив источники и выбив грязь из этого бизнеса, каждый укол мог быть тем единственным, что отправил бы его в забытье - он был фэном «Sex Pistols», он читал то, что случилось с Сидом Вишесом, отметившим своё освобождение из «Райкерс Айланд» своим первым уколом за два месяца, полностью не осознавая, что героин, которым он кололся, был на 90% чистым. Он знал об этих опасностях, и он знал, что они перевешивали преимущества.
       Но у него также стало очень хорошо получаться отрицание - не в психологическом смысле, что было распространено после его смерти, что он на самом деле поддался заблуждению героинщика о неуязвимости, а в смысле поддержания видимости здоровья и продуктивности. «Я никогда не показывался удолбанным перед каким-нибудь журналистом!» - сказал он в интервью «Alternative Press» в 1993 году, спустя год после того, как он уверял читателей «Rolling Stone», что наркотики были абсолютно пустой тратой времени.
       Автором в том случае был Майкл Азеррад, и хотя он был убеждён, что «было довольно очевидно, что парень сел на иглу», он послушно передавал слова Кобэйна, ни противореча, ни протестуя. Спустя несколько месяцев, когда его наняли для написания собственной биографии группы, он спросил Курта, почему он врал.
       Ответ Курта выдвинул на первый план аспект его личности, который во многом подводит итог ужасным конфликтам, которые его новоприобретённая (хотя и нежеланная) роль «выразителя интересов поколения» взвалила на его плечи. «У меня была ответственность. У меня была ответственность перед детьми, чтобы не признаваться, что я принимал наркотики». Принять это ему было трудно, это даже пугало, но «просто так получается, что есть группа людей, которые интересуются тем, что я должен говорить». Проблема была в этом: «Я точно так же растерян, как и большинство людей. Я ни за что не отвечаю».
       Это также говорит о том, что Курт, когда хотел, был вполне способен просто изъять наркотики из своего рациона в течение нескольких дней, даже недель.
       Возможно, именно это делало его таким всё более и более непредсказуемым, тот факт, что никто никогда не знал наверняка, принимает он что-то или нет; ни, даже когда он признавал, что пристрастился к наркотикам, сработают ли его собственные попытки избавиться от наркотиков. На протяжении всей беременности Кортни он был уверен, что кололся только тогда, когда она была где-то в другом месте; или когда она ушла из дома, туда, где она не видела бы его.
       Потом он полностью бросил эту привычку, когда «Нирвана» начала летний тур 1992 года, содержащий ряд всё более и более престижных фестивалей, включая ведущую роль на ежегодном английском шоу в Рединге - настоящей грязевой ванне, чей толстый коричневый осадок по-прежнему окрашивает одежды любого, кто настолько глуп, чтобы слишком близко подбираться к толкотне у сцены.
       На протяжении всего времени, проведённого за границей, Курт оставался чист, заменив то, что быстро становилось пристрастием к героину в 400 $ в день, на метадоновый суррогат, который, по крайней мере, подавлял тягу; до этого, пока его жена лежала в одном крыле больницы «Cedars-Sinai» в Лос-Анджелесе, страдая от родовых схваток, Курт был в другом, испытывая в равной мере мучительный ужас ломки. Не об этом ли когда-то говорила Грэйс Слик: «Трудно присматривать за ребёнком, когда у тебя галлюцинации»? Курт хотел быть чист, когда родится его дочь, и когда «Vanity Fair» опубликовал свои обвинения в отношении родителей малышки Фрэнсис, он мог бы искренне повернуться к миру, чистым и здоровым. Он даже выдержал ударные волны истории в «Los Angeles Weekly» в январе 1993 года, документирующей пребывание Кортни в больнице «Cedars-Sinai».
       Однако не прошло и девяти месяцев, как он вернулся к наркотикам, и 2 мая 1993 года он вернулся в дом супругов в районе Северного Сиэтла с вечеринки, трясущийся, бредящий, залитый румянцем. По его венам струился героин стоимостью примерно от 30 до 40 $, хотя то, что у него передозировка, стало понятно не сразу.
       В полицейском отчёте Кортни утверждает, что думала, что у него хлопковая лихорадка, возникшая, когда волокна от того, что используется для фильтрации героина, хлопок или фильтр сигареты, проникли в кровь Курта.
       По словам Кортни, это случалось не в первый раз, но на этот раз всё было хуже, гораздо хуже. На глазах у матери Курта и его сестры Ким Кортни сделала своему слабеющему мужу укол бупренорфина, стимулянта, который, будучи запрещённым, признаётся медицинскими работниками как оказывающий восстановительный эффект и в случаях хлопковой лихорадки, и на жертв передозировки героина. Она также дала ему пригоршню таблеток, четыре таблетки тайленола на основе кодеина, три - бенадрила и одну валиума, чтобы попытаться вызвать рвоту.
       Это не сработало - ничего не сработало. Наконец, она позвала на помощь. Курта быстро доставили в Медицинский Центр Харборвью на 9-й авеню. Тогда ему повезло.
       Месяц спустя полиция вернулась, на сей раз в ответ на жалобы на шум. Кортни наткнулась на тайник с оружием, которое Курт прятал в доме - оружие в том же доме, где находился уже любопытный девятимесячный ребёнок.
       Супруги стали драться; потом, согласно сообщению в журнале «Q», снова подрались, когда полицейские, уже изъяв большое количество огнестрельного оружия (включая некоторые из тех, которые будут возвращены Курту незадолго до его перебранки с Кортни 18 марта), напомнили им, что согласно местному закону, «один из двух участников домашней ссоры должен быть доставлен [в тюрьму]. Курт проиграл и провёл следующие три часа в заключении прежде, чем был выпущен без предъявления обвинения».
       Что поразило людей, так это тот факт, что на этот раз супруги дрались, чтобы решить, кто из них должен сесть в тюрьму!
       За всё лето 1993 года то, что Курт употребляет наркотики, так и не обнаружилось. Интервью «Нирваны» «Alternative Press» было прервано на более чем полчаса, когда Курт, уже сидя в ресторане и заказывая себе еду, внезапно объявил, что ему нужно на минуту выйти. К тому времени, когда он вернулся, его цыпленок остыл, Крис исчез, а Дэйв с удовольствием рассказывал о своей любви к старинным часам.
«Где Крис?»
Пресс-атташе, отвечающий за осуществление контроля над этим, казалось, всё более и более неудачным интервью вздохнул. «Дома».
       «Почему?»
«Он ждал тебя и...»
«И он думал, что я не вернусь, «чёртов Кобэйн-героинщик, свалил, чтобы уколоться»». На самом деле, терпеливо объяснил Курт, чему явно противоречили его горящие глаза, он должен был сходить к своему мануальному терапевту. «Я чувствовал себя дерьмово, я должен был расслабиться, у меня был чёртов массаж. И даже если бы и не был, какое ему дело? Я когда-нибудь пропускал концерт, или пропускал интервью, или не делал то, что я обещал, из-за чего-то ещё?».
       Этот вопрос был открытым, но Курт на самом деле не ожидал ответа - не потому, что его альбом был явно безупречен, а потому, что истинная суть его вопроса, тот факт, что он никогда не позволял наркотикам вредить его работе, был настолько риторическим, что это бросало вызов любому ответу вообще.
       Пропускал ли он концерты или просто портил их, было неважно. Дело было в том, что поведение Курта быстро достигало критической точки, хотя потребовалось ещё девять месяцев и ещё одна бешеная череда гастролей, прежде чем кто-то понял только, как быстро это на самом деле развивалось. Пока он всё ещё был способен старательно делать вид, что всё в порядке.
       «Мы не имеем права жаловаться [на наш успех], - улыбался он. – Мы все решили делать это. И, разумеется, мы могли решить покончить с этим».


       7

       Они выглядели, как написали в журнале «Sassy», прямо как «Сид и Нэнси», ссылаясь на культовый фильм середины 80-х, подробно описывающий последние дни Панк-идола Сида Вишеса и его подружки, Нэнси Спанджен.
       Это было не слишком тактичное замечание. Печально известные героинщики, демоны во плоти, их история закончилась, когда у Сида случилась передозировка в феврале 1979 года, спустя два месяца после того, как он был арестован и заключён в тюрьму по обвинению в убийстве. Нэнси была обнаружена избитой до смерти в номере пары в нью-йоркской гостинице «Челси» в прошлом октябре. С тех пор шарм, которого Сид так и не узнал в течение своей короткой жизни в 21 год приклеился к нему; распространился, охватив его роман с 20-летней Спанджен; по существу отведя этой паре роли Панк-Ромео и Джульетты, доведя свою собственную обреченную любовь до своего логического, ужасного итога.
       Однако для Курта и Кортни эти параллели не были столь натянутыми. Они действительно были героинщиками, действительно были печально известны, и когда они останавливались в гостиницах, они регистрировались как мистер и миссис Саймон Ричи – настоящее имя Вишеса.
       И что, на этом связь заканчивалась? Иногда в это, казалось, было трудно поверить. До самой его смерти Курт утверждал, что было просто совпадением, что он познакомился с двумя самыми важными влияниями последних лет своей жизни – с Кортни и с Героином – почти одновременно, к концу 1991 года. Он продолжал настаивать, что именно он с самого начала подстрекал Кортни принимать наркотики, а не наоборот, как, казалось, предполагали некоторые люди. Он даже признался, что она так брезгливо относилась к иглам, что очень часто ему приходилось колоть ей наркотики самому. Иначе, считал он, она так и не соберётся с силами.
       Лав была типичным Панком, хотя и несомненно много путешествовавшим. Она родилась в Сан-Франциско 9 июля 1965 года, будучи самым старшим ребёнком в семье, которая в итоге разрослась, включая в себя пять единокровных братьев, пять единокровных сестёр. Сейчас, говорит она, все они «имеют степень магистра и учились в колледже с самого своего рождения».
       Её матерью была психолог Линда Кэрролл, которой самой доводилось попадать в газеты после своей профессиональной связи с беглой убийцей Кэтрин Энн Пауэр; её отец, Хэнк Харрисон, был автором биографии «Grateful Dead», «The Dead: A Social History of the Haight-Ashbury Experience» (««Dead»: Социальная История Опыта Хайт-Эшбери»). Он также тусовался с этой группой, и в 1969 году его четырёхлетняя дочь появилась на фото с друзьями и семьёй на третьем альбоме «Dead», «Aoxomoxoa».
       Семья переехала в Юджин, в штат Орегон, и Кортни предположительно познакомилась с шоу-бизнесом – вдохновлённая, считает она, тем, что увидела, как Тэйтум О`Нил завоевал Оскара за фильм «Бумажная Луна». «Я признала Тихоокеанский Северо-Запад, когда он вошёл в детские программы в рекламных роликах на радио и в голоса за кадром». Но когда Кортни была ещё юной, её родители расстались, и она со своей матерью выехала в Новую Зеландию. Мама жила в коммуне, Кортни отослали в школу-интернат. Когда ей было десять лет, её перевели в другую школу в Англии, когда ей исполнилось 12 лет, она вернулась в Юджин, чтобы жить у терапевта своей матери.
       Её мать снова вышла замуж, и к началу 1980-х Кортни и её новая семья жили в близлежащем Портленде. Именно там она была условно осуждена под честное слово за кражу из магазина – это честное слово она быстро нарушила, сбежав из дома. Когда она вновь появилась, она была отправлена в первое из длинной череды местных учреждений социальной защиты для подростков и приёмных семей.
       Она провела некоторое время в Ливерпуле, в Англии, тусуясь на взрывной музыкальной сцене, которая уже произвела таланты масштаба «Dead or Alive», «Wah!», «Echo and The Bunnymen» и «Teardrop Explodes». Тогда, в 1983 году, когда ей было 18 лет, Кортни получила своё первое хорошо оплачиваемое место работы на местной дискотеке для трансвеститов; в следующем году она была в Миннеаполисе, создав «Sugar Baby Doll» с Кэт Бьёлланд и Дженнифер Финч, будущими основательницами «Babes in Toyland» и «L7» соответственно.
       Эта группа, впоследствии содрогалась она, была «жутко похожа на «Lush», очень девчачий вокал и всё такое. Я только надеюсь, что никаких её плёнок никогда не выйдет».
       «Подростком я постоянно переезжала с одной сцены на другую, - прокомментировала она однажды этот период, но единственное, что она уяснило, было то, что там нет никакой сцены. - Это как пустыня. Посторонние люди заглядывали и удивлялись - эй, на что это должно быть похоже в том городе, там, тусуясь со звездами, живя этой музыкой, но когда ты оказываешься там, это ни хрена не значит, и только когда оглядываешься назад, всё застывает в твоей голове, и сущность кажется материальной». Как бы то ни было, это было к лучшему, потому что, как добавила Кортни, «я на самом деле слишком шумная и слишком упрямая для сцены».
       В Сан-Франциско она за короткое время быстро спелась с тем, что станет «Faith No More», когда они предпринимали свои первые осторожные шаги к известности, и наслаждалась недолгой работой с «Social Distortion». Недолгое время она была замужем. А на Аляске, она была вообще без гроша в кармане, и ей пришлось устроиться стриптизёршей и провести следующие несколько месяцев, делая карьеру на Западном Побережье, экономя свои центы в каждом новом городе, где она раздевалась. «Я зарабатывала 200 $ за ночь в качестве Воскресной Девочки, когда у девочек, зарабатывающих титьками, был выходной, и копила на гитары».
       Наконец, добравшись до Лос-Анджелеса (но по-прежнему зарабатывая на жизнь стриптизом в «Jumbo’s Clown Room»), она некоторое время пробовала свои силы в качестве актрисы, попав в поле зрения режиссёра Алекса Кокса, и в 1987 году она получила одну из главных ролей в его поп-спагетти-вестерне «Прямиком в Ад*». Однако перед этим она пробовалась на главную женскую роль в ещё одном фильме Кокса – «Сид и Нэнси».
       В итоге она проиграла Клое Уэбб, и вместо этого появляется только ненадолго в конце фильма в качестве одной из опечаленных подруг Нэнси. Пять лет спустя, пока остальная часть мира проклинала Кокса за то, что он не высказал более дальновидного суждения, Кортни, по крайней мере, успокаивало то, что её «уникальный шанс» разрушился прежде, чем заработал в полную силу. «Можете себе представить...?».
       «Казалось, что я могла бы стать очень миленькой актрисой, - предавалась она воспоминаниям. - [Но тогда] я думала: кто хочет славы ради славы? Каким отчаянным надо быть, чтобы пойти на шоу Опры или Донахью и говорить о том, как ты трахал своего четырёхлетнего ребёнка?».
       В марте 1990 года Кортни создала группу «Hole», которую возглавляет и по сей день, и попала прямо на своё подготовленное место, в «фокскор**», сцену, которую в шутку сотворил Тёрстон Мур для них, «L7» и «Babes in Toyland».
       И даже не имело значения, что «Hole» не была целиком женской группой, что гитарист Эрик Эрландсон – нанятый после того, как он откликнулся на объявление Кортни, помещённое в лос-анджелесском журнале «Recycler» - выделялся, «как хрен на девичнике», как грубо заметил один автор, потому что центром группы всё это время была Кортни... когда Курт Кобэйн впервые увидел её, она напомнила ему Нэнси Спанджен, но было ли это из-за белокурых волос? Или из-за того, что она всегда, казалось, говорила то, что думала, часто не останавливаясь, чтобы подумать, хорошо ли об этом думать вообще.
       Введение Кортни в стан «Нирваны» произошло через Дженнифер Финч, которая в свою очередь дружила с Дэйвом Гролом. То, что случилось дальше, было просто каким-то школьным романом - Кортни сказала Дэйву, что ей очень нравится Курт, он сказал ей, что Курту она тоже понравилась, и она вручила ему подарок, чтобы передать певцу, красную коробку в форме сердца, украшенную цветами и заполненную сосновыми шишками и морскими ракушками, куклу и кукольный чайный сервиз. Курт так и не поблагодарил, но он сохранил этот подарок - впоследствии это станет основой не только песни, но также и иллюстрации на обложке первого сингла с «In Utero».
       Прошло несколько месяцев, а их дороги так и не пересеклись. Потом, в мае 1991 года, они отдельно друг от друга прибыли на концерт «Butthole Surfers» в лос-анджелесском «Palladium». Кортни первая заметила Курта, подошла и ударила его в живот. Он ударил её в ответ - и как раз с этого всё началось. Вместо того, чтобы попрощаться, Кортни нежно пнула его пинком под зад.
       «Есть такая вещь под названием «радар группиз», - говорит одна девушка, которая утверждает, что знает это точно; - группиз могут определить восходящую звезду за несколько миль, задолго до того, как тот, кто платит за то, чтобы увидеть такие вещи, может это сделать. Дело в том, что это значит, что ты знаешь, что это сработает, только оглядываясь на прошлое. Когда Кортни впервые начала тусоваться с Куртом, это было – ну и что? Никто не думал, что он чего-то добьётся. Это только потом, когда «Нирвана» добилась успеха, люди говорили: «а, старый радар ещё работает»».
       Кортни признаётся, что одно время она вертелась возле группиз постарше. Но это было ещё в начале 80-х, и она в этом не преуспевала. «Мной интересовались… но я была недостаточно хорошенькая. У меня не было никакого стиля или титек». И кроме того, за несколько месяцев до выхода «Nevermind»… даже до его записи, даже те, кто имел самые лучшие намерения, не могли счесть звезду Курта выше, чем Кортни. Она позже признавалась, что, когда они впервые заговорили о браке, она потребовала, чтобы Курт подписал добрачный контракт… чтобы убедиться, что он не сможет убежать с её деньгами!
       Первый альбом «Hole», «Pretty on the Inside», ворвался в британские независимые чарты, и имидж Кортни - люби меня или презирай меня со страстью - покорила даже больше сердец среди британской рок-прессы, чем казалось вероятным любому сиэтлскому грандж-монстру.
       «Давным-давно в одном городе, - размышляла Кортни в начале 1994 года, - моя репутация стала настолько плохой, что каждый раз, когда я приходила на вечеринки, от меня ожидали, что я сожгу это место дотла и выбью все окна. Поэтому я попадала в социальные ситуации и изо всех сил старалась быть очень любезной, тихой и равнодушной» - качества, которые, как предполагал Деннис Купер из «Spin», изучая её «дьявольски красивый извлечённый из панка имидж», возможно, более близки настоящей мисс Лав, чем ей хотелось бы показать. «Но иногда, когда люди так давят на тебя и хотят, чтобы ты вела себя определённым образом, ты делаешь это только потому, что знаешь, что ты это можешь».
       Слухи о её крутом нраве стали легендарными в Сиэтле и волнами распространялись по всей музыкальной индустрии. Длительное сражение с постготическими рокерами «Shadow Project» продолжало раздражать и после того, как сама группа распалась – по словам гитариста Ивы Оу, «Кортни была в ярости, потому что она думала, что я тайком увела басистку «Hole» [Джилл Эмери] в «Shadow Project». Возможно, она забыла, что мы с Джилл долго работали вместе [как к сожалению незамеченные «Superheroines»] до того, как она примкнула к «Hole»».
       Однажды вечером Кортни, как предполагают, напала на Кэлвина Джонсона, главу основанной в Олимпии «K Records» - и это несмотря на то, что её муж гордо щеголял самодельной татуировкой на руке в виде логотипа «K». Виктория Кларк, автор пока ещё неопубликованной неавторизированной биографии «Нирваны», якобы ощутила силу такого же удара; а однажды вечером в Сиэтле 7-11 юный фэн «Нирваны» назвал её «шлюхой Кортни», и она закончила тем, что в итоге также отвесила несколько ударов. По словам Кортни, этих историй было гораздо больше, но она не хотела в них вдаваться. «Все любят сплетничать обо мне», - улыбается Кортни. Она признавалась, что подключила свой компьютер к сети «Америка Онлайн», просто чтобы она могла впихнуть туда своё имя, «и там будут все эти сумасшедшие вещи обо мне».
       На самом деле сумасшедшие истории были повсюду – особенно когда к ним имел отношение Курт. Среди нескольких миль отснятой плёнки для фильма «Sonic Youth» «1991: The Year That Punk Broke» («1991: Год Панк-Прорыва»), есть сцена с Фестиваля в Рединге 1991 года, «Нирвану» вставили в программу в середину первого дня, прямо перед Зданием студенческого братства, пока Кэт Бьёлланд, Ким Гордон (из «Pixies»*) и Кортни сидели за кулисами, в дверь просунулась камера. Кортни пристально смотрит в камеру и говорит: «Курт Кобэйн заставляет моё сердце замирать. Но он – дерьмо». Потом она выходит из комнаты.
       Что заставило этот специфический случай казаться таким ретроспективно пикантным, так это тот факт, что в то время, в течение первых месяцев её дружбы с Куртом, Кортни по-прежнему встречалась с Билли Корганом, ведущим вокалистом стремительно восходящих «Smashing Pumpkins» из Чикаго. Как и «Нирвана», они недавно закончили студийные встречи с Батчем Вигом; но в то время как «Nevermind» ещё находился на исходной позиции, за «Gish» уже дружно взялись - взрывное попурри Панка 90-х и рока 70-х, пропущенного через дробилку исключительно собственного изобретения Коргана.
       «[Кортни] … оказала сильное влияние на мои стихи и мою музыку, - сказал Корган в интервью «Alternative Press». - Если бы она держала себя в руках, она могла бы затмить кого-то вроде Пэтти Смит – у неё столько неотшлифованного таланта. И, выражаясь интеллигентно, она - почти гений безумия в некотором роде». Но, как мрачно предсказал он, «она никогда не получит того, чего заслуживает, потому что она в некотором смысле – персонаж комикса».
       Именно после истории в «Vanity Fair», которая подошла так близко к тому, чтобы разрушить жизнь Курта и Кортни, он продолжил: «Она оказалась вовлечённой в саму идею рок-н-ролла, мифологию, постаравшись, чтобы все думали, что ты крутой, когда колешься…».
       По словам Коргана, Кортни ехала к нему, когда она вылетела в Чикаго 12 октября 1991 года. В тот же вечер в городе была «Нирвана», играя концерт в «Cabaret Metro», но пока Корган, по его собственным словам, «не вышел из себя [и] выставил её из своей квартиры», она вовсе не собиралась пойти на них посмотреть. Однако тогда она пошла на этот концерт, или, по крайней мере, когда вечеринка подходила к концу, и опять-таки, по словам Коргана, «она до предела набирается, приходит домой с Куртом, трахает Курта, звонит мне на следующее утро и просит меня позволить ей вернуться в мой дом. Вот так это произошло».
       Это несколько более прозаично, чем слухи, которые, когда они были связаны с Куртом, даже побуждали его отшатнуться в ошеломлении и отвращении - что она дефилировала перед ним на вечеринке, и они занимались сексом в баре у всех на глазах. На самом деле, самое близкое, к чему они подошли, чтобы вступить в какие-то отношения, которые, как теперь понимали они оба, были просто предопределены, это поцелуй, борьба и импровизированная сессия Курта по переодеванию в женскую одежду. Когда её вышвырнули из квартиры Коргана, Кортни собрала, по крайней мере, часть своего багажа, целый мешок дамского белья, которое так очаровало Курта, что он закончил тем, что надел его.
       Кортни стали видеть регулярно, когда со скрежетом двинулся осенний американский тур «Нирваны» 1991 года, и снова в Европу, где континентальный тур «Hole» следовал курсом, аналогичным туру Курта – аналогичным, но не точно таким же. Кортни отменила, по крайней мере, один концерт просто чтобы она смогла отправиться в Амстердам и провести ещё немного времени с Куртом. И её собственным товарищам по группе, как и Крису и Дэйву, оставалось только наблюдать, как ласкаются эти влюблённые голубки.
       Было что-то почти опасно навязчивое в этих отношениях, всегда есть, когда два человека настолько сильно сходятся, в любви или на войне, или в чём-то ещё. Абразивные, почти на грани самоуничтожения, они, по-видимому, родились из случайных оскорблений. Возвращаясь к вечеринке в Чикаго, где-то между поцелуем и демонстрацией мод, пара от души повеселилась, швыряясь друг в друга стаканами.
       Кортни назвала это «ритуалом спаривания для дисфункциональных людей», а Курт признался, что половиной удовольствия от появления с ней на публике было понимание того, что в любой момент кто-то мог выскочить и напасть на неё с ножом - просто потому, что «она кажется... таким человеком, который притягивает такие вещи». Она в ответ обозвала его «большой свинкой-брюзгой». Она знала, как знали многие из друзей Курта, что он не всегда был таким.
       Однако у Курта также были другие тайные планы, понимание того, что у остальных членов группы, к тому же, у остальных из окружения «Нирваны» были бы настоящие проблемы, относящиеся к пониманию того, что Кортни была там, чтобы остаться. Он мог уже видеть сценарий, разворачивающийся перед ним, вроде тех сцен в «Spinal Tap», где подружка Дерека Смоллса берёт бразды правления в свои руки, или кошмарные видения, обсуждаемые в тысяче биографий «Beatles», Йоко Оно в остроконечной шляпе и длинном чёрном плаще, околдовывающая своими авангардистскими чарами беззащитного Джона Леннона», «... сука, которая уничтожает «Нирвану»...», она была невозмутима, но хотя она могла улыбаться, когда она это говорила, было больно.
       Но Дерек Смоллс просто получил то, что хотел, Леннон просто взял то, в чём он нуждался. И придерживаясь факта по поводу голливудской выдумки, сравнения с Оно также продолжали развиваться. Когда Король «Moptops» описывал «Don’t Worry Kyoko», нечто от четырёх до четырнадцати минут блеющего фидбэка заходящейся в визжании Йоко как «один из величайших из когда-либо записанных рок-н-ролльных альбомов», конечно, он был упрям, но он также говорил правду, поскольку он понимал это.
       Кортни всегда, казалось, под руку с Куртом или вслед за ним, появлялась в его прессе как нелепый, визжащий чёртик из табакерки, примерила этот образец для подражания, как перчатку, потом прижала его к груди. Новость о том, что пара намеревается пожениться, переданная группе Куртом менее чем за месяц до того, как Кортни обнаружила, что беременна, только осложнила её репутацию. Они сделали это 24 февраля, на Вайкики, как раз под конец дальневосточного тура «Нирваны».
       Однако, несомненно, существовали ли некоторые другие вопросы, требующие разбора в первую очередь? Курт по-прежнему очень увлекался героином; общее предположение, естественно, состояло в том, что Кортни тоже. Однако, по словам Курта, даже в самом разгаре её пристрастие едва ли стоила упоминания, и в тот момент, когда она обнаружила, что беременна, Кортни совершенно прекратила принимать наркотики. Спустя короткое время пара проконсультировалась со специалистом по врождённым дефектам, который заверил их, что при условии, что ломка не стала слишком вредоносной (а в случае с Кортни этого не было), женщина могла бы продолжать принимать героин в течение первого триместра без серьёзного вреда для ребёнка.
       Однако существует огромная пропасть между общепризнанным мнением медиков и поспешной реакцией публики, особенно когда дело касается наркотиков и детей. Даже Крис и его жена Шелли были в бешенстве, что пара могла даже обдумывать то, чтобы позволить ребёнку родиться при таких предполагаемых обстоятельствах, в результате этого разлада, очевидно, Новоселичи отсутствовали на предстоящей свадьбе.
       Церемония была проведена на вершине прибрежного утёса, Курт был одет в зелёную пижаму, Кортни – в кружевное платье, которое некогда принадлежало актрисе Фрэнсис Фармер. Присутствовали всего несколько гостей - Дэйв Грол, гитарный техник Курта Ник Клоуз, звукооператор группы, Йэн Беверидж, их тур-менеджер, Алекс МакЛеод, шафер и давний друг Дилан Карлсон и его подружка.
       Это было короткое и не вполне радостное событие - отсутствие Криса в особенности бросало тень на все события, но в глубине души Курт, по-видимому, уважал позицию своего басиста. Так же, как сам он имел право на убеждения, которые иногда доминировали даже над наилучшими пожеланиями его собственных друзей, так и он признавал, что другие тоже были властны принимать свои собственные решения и отстаивать их. Всё это было частью жизни выразителя интересов поколения, думал он.

       * * *

       Для Курта и Кортни - и логично, что также и для «Нирваны» - большую часть 1992 года поглотила подготовка к появлению ребёнка, хотя группа редко отсутствовала в центре поп-внимания.
       В марте Тори Эймос выпустила первую из того, что позже станет надомным производством поверхностных каверов «Нирваны», версию «Smells Like Teen Spirit», которую Курт сразу же, но не злобно окрестил «классной, как сухой завтрак, версией».
       Была также плёнка, вращающаяся в андеграунде Сиэтла, на которой Сара деБелл исполняет ту же песню чисто в стиле «Мьюзек» - конечно, «Muzak Corporation» имеет свои штаб-квартиры в Сиэтле; в которой на самом деле одно время работали многие из тех людей, которые позже объединятся, чтобы создать то, что назовут Саундом Сиэтла, включая основателя «Sub Pop» Брюса Пэвитта. «Grunge Lite» был, наконец, выпущен местной студией звукозаписи «C/Z» в 1993 году.
       Эти ранние трибьюты «Нирване», согласно быстро накапливающемуся большому количеству фактов, указывающих на песенный дар Курта, были столь же неожиданны, как и приятны, хотя, когда группу сотрясал спор о справедливом дележе гонораров за выпуск, также в марте, они могли только послужить дальнейшему растревоживанию уже бушующих вод.
       Инициировав открытый тройной раскол между членами группы, вернувшись во времена «Bleach», Курт теперь требовал 75%-ю долю авторских гонораров, которая больше соответствовала его фактическому, физическому вкладу в репертуар «Нирваны». Дэйв и Крис согласились, что это был честный поступок - даже без его собственного имени, приложенного к личным песням, Курт был уже широко известен как главный автор песен «Нирваны», со всем тем давлением и гонением, которые могла привлечь эта роль.
       Его требование настолько задело за живое, спустя шесть месяцев после выхода «Nevermind», чтобы новые меры были применены задним числом – требование, которое по существу означало, что товарищи Курта по группе не увидят больше ни пенни с «Nevermind», пока он закончит получать то, что ему причитается. В экстремальных обстоятельствах для «Nevermind» было возможно прекратить продажи так же быстро, как они начались, это могло даже оставить их в существенном долгу перед Куртом.
       Однако их попытки урезонить Кобэйна свелись к нулю. Неделю телефонные трубки швыряли то один, то другие, и Курт даже решил уйти из группы, будучи не в силах, жаловался он, поверить, что его товарищи по группе были «такими жадными». Именно тогда, казалось, Крис и Дэйв сдались. Курт получил свои деньги, теперь всё, что оставалось неясным – сделает ли это его счастливее, чем он был. Или удачливее.
       На протяжении года казалось, что ответом на оба вопроса было громогласное «нет».
       В июле, когда «Нирвана» в Европе играла ряд перенесённых ирландских и скандинавских концертов, которые они отменили ещё перед Рождеством (плюс дополнительные концерты во Франции и Испании), «Lithium», в июле был выпущен третий сингл с «Nevermind», иллюстрация на его обложке включала фотоснимок с сонограммы, которую как раз недавно делала Кортни. Так, как и прогнозировали врачи и гневно настаивали Кобэйны, ребёнок чувствовал себя прекрасно - хотя Курт на самом деле утверждал, что она напоминает фасолину. Кортни согласилась, и у ребёнка уже появилась половина имени*.
       Но опять-таки, пропасть между медицинским и общественным мнением огромна и туманна, а в европейском туре – не успев остыть после спора из-за гонораров – «Нирвану» почти буквально кидало из кризиса в кризис.
       Курт избавился от героина, сублимируя свою тягу при помощи заменителя метадона; Кортни, будучи шесть месяцев беременной и, как сообщают, наслаждавшаяся демонстрацией каждой смены настроения, которой увлекались её гормоны, также была чиста. Но кто бы поверил в такую историю, особенно когда Курт был стремительно доставлен в больницу в Белфасте, 23 июня, пострадав от ... чего?
       «Gold Mountain» распространил эту историю так, что он съел слишком много суррогатной пищи и страдал кровоточащей язвой. Сам Курт считал, что он забыл принять свой метадон после концерта прошлым вечером, и теперь так страдал от болей в желудке, что всё, что он хотел – это уехать подальше и накачаться морфием. А ещё кто-то решил, что у него была передозировка героина, и призывал британские таблоиды посвятить их в эту драму.
       «Gold Mountain» быстро наняли пару телохранителей, дав инструкцию не упускать Курта и Кортни из вида. К сожалению, пришлось также добавить, что Курт и Кортни не должны знать, что они там – и, конечно, велели им не просто сидеть возле их гостиничного номера, ожидая, когда супруги встанут утром.
       Курт тут же заметил «хвост», и в тот момент, когда они отвернулись («даже телохранители должны пользоваться ванной!», ухмылялся один обозреватель), он и Кортни быстро собрали свои вещи и сбежали из гостиницы. Они остановились в другой, и в течение 24 часов они оставались сознательно, радостно отрезанными от внешнего мира, просто сидя и представляя себе негодование, которое прорвалось в тот момент, когда их отсутствие было обнаружено.
       Независимо от опасений окружения «Нирваны» по поводу влияния Кортни на поведение мужа (которое, во всяком случае, ухудшалось по мере продвижения гастролей), также были очень реальные опасения по поводу её состояния.
       Никто не сомневался - хотя это так и не смогли доказать - что жизнь в дороге едва ли была самой подходящей для молодой женщины, будучи шесть месяцев беременной, и когда тур достиг Испании, казалось, будто их худшие опасения оправдаются.
       Кортни перенесла схватки – умеренные, как выяснилось, по сравнению с истинными болями предстоящих родов, но достаточные, чтобы убедить её, что с её беременностью что-то шло совсем не так, как надо. Что было ещё хуже, «Нирвана» собиралась выйти на сцену, когда случилась эта катастрофа.
       В течение нескольких ужасных минут Курт колебался - должен ли он играть концерт и надеяться на лучшее? Или бросить всё и сопровождать свою жену в больницу? Он выбрал первое, но в тот момент, когда концерт закончился, он помчался к Кортни.
       Оказалось, это была ложная тревога, но на всякий случай лос-анджелесский акушер супругов порекомендовал им немедленно возвращаться домой. Они последовали его совету, и сразу же попали в очередную катастрофу.
       Действуя согласно своему собственному представлению о домашней безопасности, Курт додумался положить своё самое ценное имущество - свою гитару, несколько записных книжек и несколько плёнок – на хранение в ванну. «Никто никогда и не подумает там искать! - гордо посмеивался он. – Нет ни одного грабителя в мире, который думал бы об ограблении ванны».
       Он вполне мог оказаться прав в этом отношении. Чего он не предусмотрел, так это состояние водопровода в их квартире в Фэйрфаксе. Во время их отсутствия несколько галлонов зловонной грязи, по-видимому, изверглись из сливного отверстия, вылились через край ванны, как и следовало ожидать, и уничтожили книги, плёнки и гитару Курта.
       Ни один Курт был поражён этим ужасным наплывом несчастий. «Мы были больно задеты самым ошеломляющим дерьмом, - сказал Грол в интервью «Alternative Press» год спустя. - И почти всё из этого – ложь». Остальное, казалось, было просто беспринципной жадностью.
       В конце 1960-х из британского психоделического андеграунда появился дуэт, носящий название «Нирвана». Они не были плохи, в некотором смысле сумасшедшие, мечтательные, мультиинструментальные, и когда десятилетие подходило к концу, эта группа - Патрик Кэмпбелл Лайонс и Алекс Спайропулос - выпустили пять альбомов, несколько синглов, и один грустный хит… «Rainbow Chaser» слегка коснулся Топ-40 в мае 1968 года.
       К 1972 году группа следовала своим курсом, и в то время, когда Кэмпбелл-Лайонс быстро восстановил название в 1976, 1978 и 1981 годах, даже хорошо принятый сборник 1987 года их усердной работы в середине периода заставил людей стремглав бежать на улицы, чтобы писать спреем их название на стенах всего мира. Однако за два года превосходной карьеры на вершине чартов американской «Нирваны» эти призраки из далёкого прошлого снова появились, обсуждая тот же самый вид дела, что имеет исторически доказанную проблему стольких английских групп в Америке - это наше название, а вы его разрушаете.
       (Странно, «Нирвана» была не первой группой с таким названием, которая появилась, показав клыки, через несколько месяцев после «Nevermind» - какая-то христианская группа с таким же названием снова возбудила дело в конце 1992 года, после концерта, который они организовали в Лос-Анджелесе, их оккупировала огромная толпа детей, требующих «Teen Spirit». Северо-западная «Нирвана» в итоге приобрела авторское право своих юго-западных конкурентов на это название).
       Это дело так и не дошло до суда – по словам Дэйва Грола, было легче заплатить, чем заставить своих противников доказать свою правоту в суде. «Когда всё это закончится, - рычал Грол, - я собираюсь стать адвокатом».
       Однако всё это бледнело когда по сравнению с тучами, которые теперь собирались на горизонте, непредвиденные, если не совершенно неожиданные, готовые рассеяться в самый канун запланированного рождения малышки Бин.
       Имея все преимущества взгляда в прошлое, нельзя понять точно, что, по мнению Кортни, надо было от неё журналу «Vanity Fair». Верно, она была музыкантом, у которой уже была значительная частица скандальной славы. Было также верно и то, что «Geffen» просто объединил её и Курта в своём собственном артистическом реестре, заплатив, как сообщают, 1 миллион $ за подпись «Hole». Это само по себе стоило освещения в прессе.
       Но «Vanity Fair» славился не глубоким освещением событий музыкальной индустрии; также как и интервьюер, Линн Хиршберг, не рассматривалась широко как одна из наиболее лёгких противников от четвёртой власти. В лучшем случае, как впоследствии призналась Кортни, получившаяся статья способствовала приукрашению её направленной против истэблишмента репутации. А в худшем случае? Весьма маловероятно, сможет ли Кортни, «Geffen», «Gold Mountain» или кто-то ещё, связанный с супругами, это когда-либо себе представить. Хотя, возможно, они должны были это сделать?
       В каком отношении очерк Хиршберг о Кортни Кобэйн стал, по мнению самого автора, основанием для оскорблённой высоконравственной добродетели? До интервью, когда Кортни была всё ещё просто не более чем плодом скандального воображения?
       Или позже, во время предварительного исследования Хиршберг, когда она внезапно оказалась явно затопленной хорошо осведомлёнными лицами индустрии (все они не назывались), которые «боялись за здоровье [ещё не родившегося] ребёнка»? Когда она заметила, что, несмотря на свою развивающуюся беременность, Кортни по-прежнему курила сигареты? Или когда Кортни сделала заявление, которое появилось в печати как откровенное признание, что она продолжала употреблять героин «пару месяцев» после того, как она обнаружила, что беременна?
       Сообщение Хиршберг критиковалось за своё неверное истолкование и дезинформацию. Симпатизируя затруднительному положению Кортни, некоторые авторы тщательно подчёркивали множество весьма значительных фактических ошибок в этой истории, главным образом в названиях, датах и местах.
       Другие исходили из своих собственных опытов общения с Кортни, высказываясь относительно её собственной склонности к сарказму и юмору, затем подвергая сомнению ту конструкцию, которую Хиршберг, казалось, наложила на высказывание вроде: «Если когда-либо и существует время, когда люди должны принимать наркотики, то это когда они беременны, потому что это отстой». Но это всё последовало за этим фактом.
Статья Хиршберг появилась в сентябрьском выпуске «Vanity Fair», поступив в киоски всего за две недели до того, как должен был родиться ребёнок. Кортни сразу же поехала в больницу, просто чтобы отделаться от цирка СМИ, который уже разражался вокруг неё; Курт последовал за ней, движимый внутренними силами, в обладании которыми даже он не был уверен, и очистился, перефразируя Кортни, возможно, в единственное другое время, когда человек должен принимать наркотики - когда весь их мир только что рухнул.
       Во внешнем мире эти пираньи рехнулись. Их жертва была побеждена, они могли чувствовать кровь, но те проклятые двери больницы были крепкими. Однако общественное мнение - нет. Внезапно показалось, что всюду, куда не повернись, каждое упоминание о Кортни, Курте и их будущем ребёнке сопровождалось ужасными фотографиями искалеченных крэком младенцев, и требованиями не только забрать ребёнка забрали у своих родителей в тот момент, когда он родится, но и изолировать таких родителей от общества. Люди, которые не знали супругов, которые, возможно, пока это не раздули, жили всю свою жизнь в абсолютном неведении относительно самого своего существования, внезапно требовали их головы на блюде.
       Конечно, именно это, казалось, происходило в Лос-Анджелесском Окружном Департаменте Защиты Детей, чьё дело против Курта и Кортни, казалось, вращалось вокруг откровений Хиршберг и анализов мочи, которые относились к анализу, который Кортни делала раньше в своём первом триместре. Этого доказательства было недостаточно, и адвокат Кобэйнов упорно сражался, но это произвело впечатление на Семейный Суд. Как раз перед рождением Фрэнсис суд постановил, чтобы Курт прошёл ещё тридцать дней детоксикации.
       Фрэнсис Бин Кобэйн родилась в 7:48 утра 18 августа 1992 года. По легенде, как только у Кортни начались схватки, она выбралась из кровати и со своей капельницей, волочащейся позади неё, прошла через всю больницу к палате Курта и стала орать, чтобы он вставал с постели. «Ты не оставишь меня делать это одну, твою мать!». Едва осознавая, что же, всё-таки, происходит, Курт последовал за ней назад в родильное отделение, потом его стало тошнить, и он лишился чувств, когда ребёнок начал появляться на свет.
       Её назвали в честь Фрэнсис МакКи из «Vaselines» - будь она мальчиком, её назвали бы в честь другого члена этой группы, Юджина Келли. Только позже, после выхода третьего альбома «Нирваны», люди начали связывать её имя с именем актрисы Фрэнсис Фармер. Оно, конечно, было подходящим.
       В начале сентября Курт и Кортни вновь предстали перед Семейным Судом. Никакого официального решения по этому делу всё ещё не было принято; пока его не приняли, Фрэнсис отдали на попечение одной из сестёр Кортни, Джэйми. В течение следующего месяца Курту и Кортни было запрещено законом оставаться наедине с собственным ребёнком.
       Это был душераздирающий период, но тот, через который паре пришлось пройти. Они, конечно, не могли ожидать ниоткуда никакой помощи.
       «Одна из причин, по которой мы подписали контракт с «Geffen», - вспоминал впоследствии Курт, - была в том, что мы верим в то, что поддерживает Дэвид Геффен, что является очень левым, очень заботливым, очень честным мировоззрением. Говорили, что в его возрасте [в 1993 году ему было 49 лет], он даже не знает, что такое Альтернативная Музыка. Но всё его мировоззрение Альтернативно».
       «Обратная сторона этого в том, что у него нет мускулов, чтобы защитить своих артистов тем же самым способом как, например, некоторые студии Восточного побережья с преступным миром».
       На пике вскормленного таблоидами безумия, которое развязала история «Vanity Fair», Курт связался с главой своей студии звукозаписи, чтобы понять, можно ли было закрутить какие-то гайки, может ли эта ложь быть аннулирована. «Я убедился, что Дэвид так дел не делает. Нам просто пришлось преодолеть эти трудности» - преодолеть их и следить, как публичный профиль его группы скользил ещё глубже в пропасть... а сам Курт погружался ещё глубже.
       На каком-то уровне в своей душе Кобэйны знали, что они должны утешаться пониманием того, что на самом деле часто оказывается очень трудным, когда ребёнка отбирают даже временно из-под родительской опеки. Узы естественного статуса родителя так сильны и так важны, что даже Закон, как пресловутый тупица из поговорки, дважды подумает, прежде чем попытаться их разлучить.
       Но, печалясь о разлуке со своей новорождённой дочерью, Курт и Кортни не искали утешения, и при этом они на самом деле этого не ожидали. Часто говорят, обычно малоимущим слоям общества, которые наблюдают, как их состоятельным сверстникам, образно говоря, всё сходит с рук, что есть один закон для богатых, а другой для бедных. Иногда действительно это так, но если этот вопрос был бы задан Кобэйнам в сентябре 1992 года, нет никакого сомнения относительно того, в чьём лагере они бы оказались.
       К ним так относились, потому что они были богаты, или, по крайней мере, потому что они были знамениты. Снова возвращалась Англия конца 60-х, силы закона, порядка и уважения к неуказанным общественным благам опускались, подобно Божьей каре, на «Beatles», на «Stones», на любую длинноволосую поп-звезду, которая смела подвергать сомнению то, как всё всегда делалось, и возможно выдвинуть предложения по поводу того, как это можно было бы улучшить».
       Смешно, но власти даже изводили людей за то, что они носили футболки группы – одному служащему «Geffen», пользующемуся лос-анджелесским банкоматом, как ни странно, полиция велела вывернуть свою футболку с «Нирваной», потому что она раздражает прохожих! Всё, что там было написано, это: «Курящие крэк, ласкающие кисок, нюхающие цветы, целующие детей корпоративные рок-шлюхи».
       Нет, даже больше этого, это снова была Фрэнсис, только это был не Сиэтл 1930-х, это был Лос-Анджелес 1990-х – это только доказывало, что общество на самом деле никогда не меняется, оно только время от времени совершенствует своё вооружение.
       «Я обычно был крайне недоброжелательным человеком, - признавался Кобэйн. - Мои установки и мнения стали только оптимистичнее за последние несколько лет, и это из-за того, что у меня есть ребёнок, и я влюблён. Я чувствую, что это единственное, чем я благословлён. Это та жизнь, которую я хочу. За много лет, это – та жизнь, которую я искал. Я хотел партнёра, я хотел безопасности, я хотел семью». А теперь это. «Я не могу решить, достаточно ли я люблю играть музыку, чтобы смириться с тем дерьмом, которое о нас пишут, особенно с тем дерьмом, которое написано о той, кого я действительно люблю».
       И в это время «Нирване» пришлось вернуться назад в Англию, чтобы стать ведущими исполнителями на Фестивале в Рединге – более того, чтобы занять своё место во главе состава дневной программы, который был лично отобран Куртом, и на самом деле читался как трибьют своим собственным музыкальным чарам.
       С северо-запада были «Screaming Trees», «Mudhoney» и «Melvins». Там были «L7», и они были немедленно вознаграждены, когда их последний сингл, «Pretend That We’re Dead», прорвался в британский чарт. «Eugenius», почти одноимённая группа, собранная бывшим членом «Vaselines» Юджином Келли, вошла в программу; то же сделали «Pavement», Ник Кэйв и, считаясь с любовью «Нирваны» к взрывному альбому «Greatest Hits» «Abba» в своём тур-автобусе, когда они путешествовали, трибьют-группа «Bjorn Again». Единственный вопрос, остающийся, когда день подходил к концу, бодрящий, несмотря на обстреливающий летний ливень с ураганом, это – появится ли сама «Нирвана»?
       Целую неделю британскую прессу наполняли сообщения, что группа распалась из-за плохого здоровья Курта, и эти слухи по-прежнему распространялись, даже когда тур-менеджеры убрали сцену, готовя её для ведущих исполнителей. Только когда стало очевидно, что «Нирвана» будет играть, эти слухи, наконец, утихли, чтобы их сменили другие - что это должен быть их прощальный концерт, «и не ждите от Курта чрезмерного возбуждения, потому что мой друг видел его за кулисами, и его сажали в инвалидное кресло». Потом огни потухли, и действительно – он был в кресле.
       Но он встал с него и играл так, как никогда не играл прежде, как он, возможно, полагал, что у него никогда не будет шанса сыграть снова. Как одержимый, он ругал группу на протяжении одного из самых жёстких концертов, которые он сыграл за несколько лет, этот концерт не только бросил вызов историям о панике по поводу здоровья, но и доказал также, что сообщения о гибели «Нирваны» на самом деле были весьма преувеличены.
       Только те люди были больше всего близки к Курту, кто действительно понимал то, что проходило сквозь его душу, что он играл, выкладываясь до конца, потому что, если бы он этого не делал, его сердце было бы разбито. Впоследствии выяснилось, что всего за 24 часа до того, как он вылетел в Англию, Курт и Кортни серьёзно размышляли о самоубийстве.
       Только надежда, что они всё ещё могли вернуть Фрэнсис, разубедила их; это, и понимание того, что если они сейчас сдадутся, потом им вообще не придётся так упорно сражаться. Они просто в первую очередь доказали бы, что все их противники были правы.


       8

       8 сентября Курт и Кортни присоединились к Крису и Дэйву на «MTV Music Video Awards» 1992 года. «Нирвана», которая была пользующимся большим спросом фаворитом и на награду «Лучший Новый Артист», и «Лучшее Альтернативное Видео» с поставленным Сэмом Бэйером «Teen Spirit», должна была открывать концерт, и у них было чёткое впечатление, что они могли играть то, что хотят - что это не должен быть один из хитов.
       Это было условие, которое, как чувствовала сама группа, имело исключительно важное значение. Всё вокруг них, даже всего лишь через год или около того с тех пор, как «Нирвана» добралась до позиции, в соответствии с которой они могли при случае диктовать свои собственные условия, группа увидела, что весь Альтернативный дух стал так безнадёжно, деформировано испорчен, что было трудно поверить, что он когда-либо воплотится в нечто большее, чем неискренние слова и жесты ... а возможно, по сути, и нет.
       В конце концов, одно дело, когда группа говорит, что она хочет изменить мир, когда они могли едва себе позволить поменять струны на своих собственных гитарах; совсем другое дело для них - начать раскачивать лодки, когда они оказались на середине реки на самых больших лодках из всех. И вот идёт новый босс, такой же, как и старый Босс, и вся прочая мура.
       Проверяя звук накануне той церемонии «Awards», «Нирвана» осуществила прогон двух новых песен, одной, которую Курт назвал «New Poopy» («Новые Каки») и другую, которую он озаглавил «Rape Me» («Изнасилуй Меня»). Было такое впечатление, что они выбрали их для концерта - и «MTV» растерялось. О «Rape Me» не могло идти и речи, о «New Poopy» - тоже. Не могла бы... не сыграла бы... не хотела бы группа сыграть«Teen Spirit»?
       Нет, ответило трио. Если они не смогут играть то, что они хотят, то они вообще не будут играть. И они не шутили. До концерта оставалось не более четырёх часов.
       За кулисами персонал «MTV» был собран вместе в одном углу, свита «Нирваны» - в другом. И те, и другие понимали возможные последствия этого внезапного, неожиданного тупика.
       С точки зрения «MTV», они собирались транслировать на весь мир церемонию награждения, которая уже приняла, спустя всего десятилетие работы, резонанс того же вида, что и «Грэмми» - и они будут делать её без одной из запланированных ведущих приманок. Что это сделало бы с доверием к ним? Особенно когда будет получено сообщение, почему «Нирвана» не выступает! Однако в то же время новая песня просто разочаровала бы миллионы людей, которые были настроены на то, чтобы просто послушать те песни, которые они знают, а новая песня под названием «Изнасилуй Меня» - вот тебе и на! Поскольку время концерта неумолимо приближалось, было принято решение - возможно, они могли бы пойти на компромисс.
       Для «Нирваны» это решение было не из лёгких. Ругая в прошлом так называемые альтернативные группы, которые с таким удовольствием играли в подхалимскую корпоративную рок-игру, что могло быть более подхалимским, более корпоративным, чем просто повторять одно и то же на сцене и играть кассовый хит? Они никоим образом не могли это сделать.
       Но они также знали, что последствия их решения могли не только затронуть их собственные силы на кабельной сети, также были и другие люди, с которыми надо было считаться, начиная с Эми Финнерти, программистом, которая первой вставила «Teen Spirit» в плэйлисты, и которая с тех пор приняла «Нирвану» почти как свой собственный любимый проект. Могли ли они позволить себе также стать её любимой обузой?
       Потом надо было считаться с прочими группами на «Gold Mountain», даже с прочими группами на «Geffen». Никто не сомневался, что, если «MTV» действительно захочет настоять на своём, оно могло бы пригрозить запретить вставлять в программу всю звукозаписывающую компанию. «Нирвана» также подчинилась неизбежному – возможно, они также смогли бы пойти на компромисс.
       «MTV» сделало первый шаг – «Teen Spirit» или «Lithium». И «Нирвана» с радостью ухватилась за этот жест примирения… «Lithium». Только, возможно, они не были столь любезны, как хотелось о них думать «MTV». Группу представили, зрители были в восторге, и Курт начал играть… «изнасилуй меня, изнасилуй меня, мой друг …», а затем, без задержки, вернулся к запланированной программе, и если вы пропустили те несколько секунд в начале «Lithium», это было так, словно «Нирвана» не сделала ничего плохого, и важные шишки «MTV», поспешившие выключить камеры, неожиданно смогли вздохнуть с облегчением.
       Имитатор Майкла Джэксона получил медаль «Нирваны» за Лучшее Альтернативное Видео; но Курта и Криса, в конце концов, уговорили получить награду «Лучший Новый Артист» самим. Курт казался застенчивым, нервным, восторженным, но он зачитал свои благодарности, и его не тошнило, он не кололся, не спотыкался или не делал ничего из того, чего ожидали предупреждённые заранее его слушатели за год слухов, скандалов и лжи. Он даже не пел запрещённые песни. Вместо этого он пристально посмотрел в камеру, в каждую гостиную в Америке, и улыбнулся. «Знаете, очень трудно верить всему, что читаешь».
       Два вечера спустя «Нирвана» вернулась в Сиэтл, став ведущим исполнителем на концерте в «Arena», а позже, по воле Криса, пожертвовала 25 000 $ из доходов Вашингтонской Коалиции Музыкальной Индустрии, антицензурной группы, положившей начало тому, что окажется 18-месячным сражением против так называемого Законопроекта Эротической Музыки штата, согласно которому альбомы могли по существу оказаться вне закона просто на основании единственной публичной жалобы. (Как ни странно, этот законопроект был в конце концов аннулирован через неделю после самоубийства Курта).
       С такими поступками на своём счету, второй бенефис в помощь сражению, ведущемуся против антигомосексуальной Поправки Девять соседнего штата Орегон и нелепо забавная пародия на «Шоу Эда Салливана», которую «Нирвана» выпустила в качестве своего последнего видео (на «In Bloom»), добавили общий вес к поведению Курта на вручении наград «MTV», на самом деле это выглядело так, будто «Нирвана» отказалась от своего чрезвычайно порочного имиджа, и забрала с собой свою безмерную удачу.
       «Sub Pop», как сообщают, составила сборник раритетов «Нирваны», который был выпущен (к Рождеству 1992 года) в попытке победить массу бутлегов студийного качества, который обнаружились за последние двенадцать месяцев - принцип, который, как уже доказал «Sony», был реально осуществим, своим сборником на трёх CD Дилана, «The Bootleg Series». После этого речь зашла о том, что пока ещё было самым нетерпеливо ожидаемым альбомом десятилетия, о преемнике «Nevermind» «Нирваны».
       Фрэнсис снова вернулась к своим родителям, омерзительные нападки в таблоидах ослабли ... а затем всё это разразилось снова.
       Как могут быть односторонне симбиозными отношения рок-н-ролла с кино, дихотомический любовный роман, когда даже «Нирвана», неуклюже пройдя сквозь «1991» Тёрстона Мура, была не в состоянии сниматься на своих собственных условиях, отношения между музыкой и издательским миром даже более удручающие.
       Рок-книги – не новое явление; первые сделанные «на скорую руку» биографии главных поп-звёзд появились почти так же внезапно, как и сама музыка, в середине1950-х, когда Элвис всё ещё был Королём, а само имя Пресли было синонимом золотой жилы. С тех пор рынок рок-биографий рос так быстро, возможно, даже быстрее, чем его носитель, жадно гоняясь за фактами и скандалами, изучая и тома, и таблоиды в твёрдом переплёте в библиотеке одного и того же артиста, и чем известнее было имя, тем упорнее они сражались.
       Когда Курт и Кортни услышали, что две британских писательницы, Виктория Кларк и Бритт Коллинз, будто бы планируют биографию «Нирваны» безо всяких церемоний, их мгновенной реакцией была паника – после «Vanity Fair», Семейного Суда и всего того дерьма, которому они подвергались за последние двенадцать месяцев, могло ли всё это ничего не значить? Был ли это на самом деле всего лишь Первый Раунд?
       Неясно, кто пошёл в наступление первым, хотя в стане «Нирваны» не сомневались, что это именно эти авторы, это мнение побудило Джона Силву, менеджера «Нирваны», немедленно – 27 января 1992 года – связаться со всеми, кому, по их мнению, возможно, было что рассказать… и просить их: пожалуйста, не делайте этого!
       Письмо Силвы выражало просьбу самой «Нирваны», чтобы адресаты этих писем «ни в крем случае не сотрудничали с этими женщинами». Эти письма заканчивались так: «Курт, Крис и Дэйв будут признательны за любую помощь, которую вы сможете оказать».
       Сражение усиливалось по мере того, как проходил год, и к концу октября Курт, казалось, дошёл до предела. Кортни уже связалась с этими авторами, оставив сообщение на автоответчике Кларк, в котором она, казалось, просто пыталась их урезонить. На следующую ночь подошёл черёд Курта.
       Полный текст его сообщений (Курт первоначально публично отрицал, что он их оставлял), должен был держать британскую музыкальную прессу в упоении в течение многих недель. Становясь всё более и более жестоким, как и его сообщение - которое был фактически раздроблено на девять последовательных звонков, каждый из которых поступал на аппарат Кларк до его двухминутного лимита сообщений - он предупреждал: «Если в этой книге выйдет что-то, что причинит боль моей жене, я убью вас к чёртовой матери…».
       Они с Кортни всё ещё боролись за то, чтобы сохранить свою дочь; по-прежнему живя в страхе, что в любой момент в пресс могло бы выйти что-нибудь, что могло вывести этот кошмар на ещё более кошмарный уровень. Не обращая внимания на законные правды и неправды своих угроз, Курт искренне полагал, что он борется за свою семью, и соответственно, за свою жизнь.
       «В этом отношении мне наплевать, записал ли я то, как я угрожаю вам. Я полагаю, что я мог бы выбросить несколько сотен тысяч долларов, чтобы прикончить вас, но, возможно, я сперва попытаюсь сделать это законным путём».
       Девять месяцев спустя, когда «Нирвана» поручила и (в отличие от Кларк и Коллинз) осуществляла контроль над публикацией своей собственной «официальной» биографии, Курт так и не раскаялся. В пределах того, что члены группы и их семьи желали раскрывать, книга автора «Rolling Stone» Майкла Азеррада «Приходи Как Есть» предлагала замечательный рассказ этой истории до настоящего времени (она заканчивалась предстоящим выпуском «In Utero»), затрагивая все проблемы, о которых до сего времени постоянно говорили хулители «Нирваны», и предлагая копирайтерам выпусков с продолжением некоторые из самых пикантных строк для обложек, на которые они могли надеяться – что доказало британское издание, «Vox», своей статьёй с иллюстрацией на обложке в октябре 1993 года.
       Красующийся над фото Кобэйна строгий заголовок кричал: «Курт говорит всю правду: «Я заполнял шприц так, чтобы он не выжимался до конца»». С иронической интуитивной прозорливостью, другой, обособленный заголовок сообщал, что «Самоубийство не безболезненно».
       Кто мог устоять перед такой приманкой? И независимо от того, на самом ли деле книга Азеррада означала просто блестяще организованную статью в попытке спасти ситуацию, по крайней мере, один обозреватель предположил, что это удалось. Спустя более двух лет после того, как Джон Силва впервые распространил свои беспокойства по поводу предполагающейся «несанкционированной» биографии «Нирваны», книга Кларк и Коллинз осталась неопубликованной.
       Октябрь 1992 года, тот месяц, когда сражение Курта и Кортни с маленькой частью четвёртой власти, наконец, быстро вышло из-под контроля, продолжало быть бурным. Накануне Хэллоуина «Нирвана играла свой первый концерт после концерта в «Arena» шесть недель назад, став ведущими исполнителями на огромном «Velez Sarsfield Stadium» в Буэнос-Айресе, в Аргентине.
       Это была катастрофа. Разъярённые видом и шумом 50 000 аргентинцев, оскорбляющих и швыряющих разные предметы в выступающую на разогреве портлендскую женскую группу «Calamity Jane» (которая распалась, не сыграв больше ни одного концерта, настолько уничтожающим был их приём), Курт, по существу, посвятил всё своё выступление фидбэку и шуму вперемешку с вялыми попытками сыграть несколько подходящих песен.
       Только когда он встретился с Уильямом Берроузом, чтобы мучить свою гитару в течение двенадцати минут воющего бита рождественного сингла этого писателя «The Priest They Call Him» («Его Прозвали Священником»), Курт на самом деле ещё раз воспользовался явной раскалённой добела яростью заключительной «Endless Nameless»… это был беспорядок, но это, утверждал Курт, было то, что заслужили слушатели. Непонятный беспорядок.
       К сожалению, тот же самый термин можно также было применить к широко превозносимому сборнику раритетов, который появился точно за неделю до Рождества 1992 года.
       Хотя саму «Нирвану» забавляла идея относительно такого сборника с первых сессий Батча Вига за два с половиной года до этого, проект стал жизнеспособным только вслед за «Nevermind», и когда стало очевидно, что собственный график «Нирваны», личный и музыкальный, заставлял их избегать студии в течение большей части 1992 года.
       Первоначально этот проект был только на «Sub Pop» - «Cash Cow» («Дойная Корова») (название, позаимствованное от похожего очень ожидаемого сборника демозаписей разных артистов «Virgin Records» начала 1980-х), содержал более ранний архивный материал группы - британские радио-сессии, труднодоступные синглы, первоначальные демо «Nevermind» и прочее.
       Но с материально-технической точки зрения «Sub Pop» была просто неспособна сбыть то, что, несомненно, оказалось таким чудовищно продающимся релизом, и когда «Geffen» предложил объединить этот проект с похожим сборником, извлечённым из своих собственных хранилищ, это сделало значительно качественнее коммерческий смысл – особенно когда он предоставил полную возможность того, чтобы эти две звукозаписывающие компании организовали похожее рискованное предприятие, которое должно было когда-либо потребоваться в будущем.
       К сожалению, эта смесь не очень радовала слух, резко кренясь от дерзкого металла до чистокровного попа, от резкого панк-диссонанса до того, что предпочтительно назвать вызывающе некатегоризируемыми звуками, которыми открывался «Nevermind».
       Хотя британский «Record Collector» приветствовал этот альбом отчасти с распростёртыми объятьями, что можно было ожидать от журнала с таким несложным названием, «Incesticide» даже не достиг золотого статуса до февраля 1993 года, когда «Geffen» выпустили видео, раскручивающее один из номеров альбома, сингл 1991 года «Sliver».
       Однако в других областях он должен был оказаться очень влиятельным.
       «Raincoats» эпизодически были девичьей группой, которая расцвела в Великобритании именно в пост-Панковский период в конце 1970-х; основанная в октябре 1977 года, группа присоединилась к своим товарищам по студии «Pop Group» и закадычным друзьям «Slit», по существу, пересмотрев курс Новой Волны после первого напалмового взрыва Панка.
       Курт впервые услышал «Raincoats» во время своего обращения к Панку в начале 1980-х, но его самый дорогой экземпляр их дебютного альбома давно исчез. Тем не менее, эта музыка продолжала преследовать его; «Всякий раз, когда я её слышу, мне напоминают об особенном времени моей жизни, когда я был ... чрезвычайно несчастен, одинок и скучен. Если бы не удовольствие ставить ту неуклюжую копию первого альбома «Raincoats», у меня было бы очень немного мгновений покоя».
       Наконец, согласно его аннотации на обложке «Incesticide» (выпущенной в прессе в форме «открытого письма Курта Кобэйна»), «я оказался в кровожадном истощённом засаленном Лондоне» в поиске этого «крайне дефицитного LP».
       Посещение магазина студии звукозаписи «Rough Trade» оказалось бесплодным, пока Курт не поговорил с женщиной за прилавком. Она рассказала ему, что она была соседкой Анны да Силвы, и нарисовала Курту план, как добраться до антикварного магазина, где теперь работала Анна. Анна была в том магазине, когда прибыл Курт, «и я вежливо представился с красным, как от лихорадки, лицом и объяснил причину моего неожиданного визита. Она сказала: «Ну, возможно, у меня завалялись несколько альбомов, так что если я найду один, то пошлю его тебе». Я чувствовал себя как придурок, словно я вторгся к ней, словно она, возможно, считает мою группу вульгарной».
       Джина Бёрч, подруга да Силвы, вместе с ней основавшая эту группу, продолжает: «Анна откопала экземпляр, все мы его подписали и написали на нём маленькие послания»; по словам Курта, получение такого подарка «сделало меня счастливее, чем игра перед тысячами людей каждую ночь».
       Эта очаровательная маленькая интермедия, беглое знакомство с жизнью Курта не как «рок-божественного» кумира миллионов, а как покрасневшего фэна, разыскивающего кумира для своей собственной коллекции, возможно, на этом и закончилась, наряду с упоминаниями о других любимых группах Курта, «Vaselines» и «Shonen Knife», «Melvins» и «Stinky Puffs», в той же самой аннотации на обложке альбома.
       Но что-то в его истории, казалось, трогало людей, ощущение абсолютной честности, которая затмила даже налёты чёрной иронии, которой Курт обрамлял свои слова; эхо, даже, от влияния «Teen Spirit» было всего за пятнадцать коротких месяцев до этого. В Великобритании «Rough Trade» давно планировала CD-сборник самых прекрасных моментов «Raincoats»; теперь, по словам Бёрч, «я думаю, [«Incesticide»] наконец, подтолкнёт их к тому, чтобы что-то делать».
       Также не было обидно, что «Hole сделали кавер «The Void» - которую Кортни разучила из того подарка Анны - на сессии Джона Пила 1993 года, в то время как согласно собственным источникам Бёрч, «Курта застали, когда он играл её на репетиции!».
       Потребовался ещё один год, но незадолго до Рождества 1993 года, тот драгоценный первый альбом «Raincoats» стал первой частью полной переизданной программы «Raincoats», обработанной «Rough Trade» в Великобритании, «Geffen» - в США, и включающей в себя все три альбома, выпущенные этой замечательной группой до их распада в 1984 году. В упаковку было включено ещё одно короткое эссе Курта.
       ««Raincoats» были не очень хорошо известны в Штатах (по словам Эспиналл*, они никогда не выезжали за пределы Восточного побережья за два визита в страну) - я не знаю о Великобритании и Европе. На самом деле я действительно ничего не знаю о «Raincoats»…».
       Это было удовольствие - быть способным повторно пробудить интерес к своим собственным музыкальным фаворитам, быть способным воспитать хотя бы нескольких человек на звуках, которые он считал заслуживающими прослушивания, которые Курт некогда описал как «создание многого другого стоящего дерьма» - он мог также требовать большего уважения за повторное пробуждение интереса к «Vaselines», плохо организованному шотландскому дуэту, который ознаменовал выпуск своего дебютного альбома распадом.
       С тех пор они преобразовались только однажды - чтобы играть на разогреве у «Нирваны» в Эдинбурге по взволнованной просьбе самого Курта; тем временем, Юджин Келли создал новую группу, «Captain America», которая в конце 1992 года превратилась в «Eugenius». Опять-таки, группа заслуживала раскрытия из-за своих собственных существенных заслугах, но и широко обнародованный интерес Курта, конечно, был своевременен. Пресс-релиз альбома «Eugenius» 1993 года «Mary, Queen of Scots» завершается словами: «Для получения дополнительной информации и классической «Не Верьте Рекламным Историям», звоните…».
       Если «Incesticide» привёл 1992 год к несколько скучному завершению, новый год начался вдохновенным безумием - два концерта в Бразилии, в Сан-Паулу и Рио, во второй половине января. «Нирвана» была в игривом настроении. «Seasons in the Sun», мистически трагичное прощание с жизнью Жака Бреля, оказалась неожиданным дополнением к ершистому репертуару; поэтому сделали интерпретацию «Rio» «Duran Duran», подготовленную специально для этого случая, когда Дэйв восторженно исполнял её в микрофон, в то время как Курт играл на ударных, а Крис – на гитаре.
       Позже на этом концерте Фли из «Red Hot Chili Peppers», близкий друг Курта и Кортни ещё до того, как его собственная пятилетняя дочь Клара взяла маленькую Фрэнсис Бин под своё крыло, поднялся на сцену, чтобы сыграть соло на трубе в середине «Teen Spirit».
       «Нирвана» вернулась в Штаты сразу же после окончания бразильских концертов; они провели месяц со своими семьями, а потом они были в студии, чтобы начать работу, наконец, над преемником «Nevermind».
       Большая часть альбома уже была написана, спасённая из заполненной грязью ванной, которая приветствовала Курта и Кортни, когда они вернулись из Испании, остальное оставалось с сессий «Nevermind» и просто нуждалось в небольшом обновлении, для соответствия новому альбому. Некоторые из этих песен уже были живыми фаворитами, а «Rape Me» (один из треков эпохи «Nevermind») уже получил серьёзную дозу славы благодаря непредвиденным осложнениям на «MTV Video».
       Тогда больше всего в этом самом последнем проекте интриговал выбор группой продюсера, Стива Элбини – не в последнюю очередь потому, что, по словам самого Элбини, первое, что он узнал об этом приглашении, было, когда он прочитал об этом в британской музыкальной прессе за целых шесть месяцев до того, как «Нирвана» даже связалась с ним! В какой-то момент слухи стали настолько интенсивными, что он на самом деле связался с данными журналами, с жаром отрицая эти слухи. Именно за эти несколько дней с ним связались «Gold Mountain».
       «Никто из тех, кто меня знает, не удивлялись, что я был не самым большим фэном «Nevermind»», - признаётся Элбини, рассказывая, что тот альбом стал «настолько неизбежным, что это стало мешать». Однако в то же время «люди, которых я знал, которые знали их, продолжали рассказывать мне, что это за замечательные люди, и так и оказалось. Они были очень хорошо подготовлены, входя в студию, настолько подготовлены, как любая группа, с которой я работал, и с ними было так же легко иметь дело, как и с любой группой, с которой я работал».
       В отличие от Батча Вига в то время, когда он тайно руководил «Nevermind», у Элбини уже был значительный послужной список, как на ведущих, так и на независимых студиях звукозаписи. Последний альбом Пи Джей Харви, «Rid of Me», был одним из его альбомов, как и на тот момент готовящийся к выходу альбом «Silkworm» «In The West». Он работал с «Pixies», и с «Wedding Present из Англии - группой, которая записала превосходный альбом, выпустив двенадцать последовательных британских синглов в течение одного года, только чтобы их бросила их студия звукозаписи в конце того периода; и с «Pigface», группой, чей саунд был таким же брутальным, как и их название.
       Но до всего этого он был путеводной звездой для «Big Black», одной из продуктивных групп Америки начала 80-х, и его репутация за микшерным пультом на сегодняшний день остаётся столь же бескомпромиссной, как и то, чем он наслаждался перед аудиторией за десять лет до этого. Большинство людей, которые слышали о его союзе с «Нирваной», думало, что вся эта идея была полным безумием.
       «В прессе и на ТВ «Нирвана» показала миру неприличный жест, - объясняла «Alternative Press». - Что у них были за разногласия, чтобы делать то же самое на CD? И какова надежда, что Элбини, человек, весь смысл существования которого – неистово вопящий «базовый примитивизм» … даже попытается их остановить? Ясно, что никакой». С точки зрения коммерческого потенциала, продолжал журнал, «это был союз, заключённый в звуковом аду».
       Мнение, что следующий альбом «Нирваны», первоначально озаглавленный «Verse Chorus Verse», но, в конце концов, установившийся как «In Utero», будет главным «fuck you» музыкальной индустрии, циркулировало уже почти двенадцать месяцев. Поведение самого Курта в течение того года почти нечеловеческих давлений и требований, всё больше и больше указывало на своего рода взрыв, и воспоминания об октябрьском концерте группы в Буэнос-Айресе, когда Курт ушёл за кулисы, поражённый явной силой шумов, которые он выжимал из своей гитары, было нетрудно разрушить.
       Очевидно, та же идея пришла на ум и Элбини, когда он понял, что его собственные требования на этот счёт очевидно могли превратиться в очень жёсткую серию сессий. Его требования были просты, но несколько нетрадиционны. Прежде всего он не должен был упоминаться в качестве продюсера альбома - стандартная практика Элбини, но о которой фактически не слышали в обычных кругах ведущих студий звукозаписи. Вместо этого Элбини требовал простого указания «записано…».
       В финансовом отношении также он был необычен. Помимо студийных издержек Элбини просил 100 000 $ за осуществление двухнедельной работы. Его высокие ставки уравновешивал тот факт, что это был только единовременный взнос. Он не ожидал никаких гонораров. Об этом ему нравилось договариваться с каждой группой, с которой он работал - с одной стороны, это гарантировало, что ему сразу заплатят за его работу, и ему не придётся ждать смет и чеков; с другой стороны, это соответствовало его собственному убеждению, что «любой, кто берёт гонорар с альбома группы, не тот, кто на самом деле пишет музыку или играет на альбоме – вор».
       Он также настаивал, чтобы был составлен контракт, запрещающий любому - включая саму группу - вмешиваться в оконченную запись без его чётко выраженного разрешения. Это было сделано, как он сказал впоследствии, чтобы защитить «Нирвану» - зная, что на «Geffen» были расстроены из-за того, что его выбрали в качестве продюсера, он представлял себе, что группу вынуждали привлечь кого-то ещё для ремикширования альбома. Этот контракт впоследствии стал источником массы раздражения для Элбини и «Нирваны».
       По-прежнему эксплуатируя любимую старую шутку Курта, группа забронировала номер в «Rachydern Studios» под Миннеаполисом под гостиничным псевдонимом «Группа Саймона Ритчи». «Geffen» было запрещено посещать сессии – за исключением нескольких дней, когда заходила Кортни, единственной компанией группы за все две недели нормированной работы включала Элбини и его помощника, Боба Уэстона.
       «Нирвана» легко влилась в режим Элбини. «Мне нравится, когда людям удобно, настолько это возможно, - говорит продюсер, - и это не означает потворствовать всем их прихотям, это означает делать жизнь по возможности нормальной».
       Вместо того, чтобы заполнять студию важными шишками индустрии, «я пытаюсь делать это, как в повседневной жизни - встаём утром и завтракаем, идём в студию, работаем, играем, поджигаем Дэйва Грола, потом возвращаемся домой, чтобы пообедать и посмотреть видео о живой природе». В ходе этих сессий Дэйв заметил, что его шляпа, волосы и штаны загорелись, между обнаруживанием большего, чем он, возможно, когда-либо хотел знать о «сексуальной жизни актиний».
       Пока всё шло хорошо. Но стоило закончить альбом, как начали появляться сообщения, главным образом в британской прессе, в которой альбом описывался не только как провал, но и как совершенно непозволительный провал. Годом ранее, в интервью «Rip», Курт шутил о неожиданной критической славе «Нирваны»: «Я с нетерпением жду какой-то обратной реакции, какой-то критики, потому что столько ожидания, что я боюсь». Он собирался вынести всю критику, которую он мог бы выдержать.
       Британский журнал «Select» провёл очень тщательную работу по распространению в прессе слухов, которые внезапно разлетелись во все стороны, начиная с недостоверной истории о том, что «Нирвана» прокрутила свой новый альбом для своей студии, и им сказали: «Классные демо - но когда же мы дождёмся того, чтобы услышать законченный альбом?».
       «На самом деле мне звонили журналисты, говоря: «Мы понимаем, что ты испортил новый альбом «Нирваны»», - недоверчиво повторяет Элбини, но в итоге Курт утверждал: «Я могу честно сказать, что только один человек во всей организации «Geffen», по крайней мере, среди людей, с которыми мы работали, было что сказать против этого альбома».
       Это был Гэри Джерш, давняя персона A&R группы (который впоследствии покинет компанию, чтобы взять на себя управление «Capitol Records». «Ему он не нравился по разным звуковым причинам. Но он слышал этот альбом до того, как его смонтировали, и именно на той стадии во многих из тех проблем можно было разобраться. Вот когда на самом деле Элбини велел это начинать».
       Однако вот когда, казалось, появились некоторые другие жалобы - Курт рассказал Майклу Азерраду, что многим из персонала «Geffen» и «Gold Mountain» крайне не понравился этот альбом («взрослым он не нравится», озорно ухмылялся он), и было легко сделать новые выводы из решения группы ремикшировать два из треков, «No Apologies» и оду Курта Кортни, «Heart-shaped Box».
       Однако, по словам Криса, последняя была его творением, и больше ничьим – в своей первоначальной форме в этой песне было длинное перегруженное эффектами соло, прорезающее её, соло, которое, как признаётся Новоселич, вызывает у него мурашки, просто подумав о нём. «Группа что-то говорила, какой замечательный был альбом, и это было вроде – «да, однако за то соло стыдно».
       Наконец, Курт и Дэйв согласились вырезать это раздражающее соло, и, как комментировала «Alternative Press», «именно здесь всё пошло наперекосяк. Это теперь общеизвестно, что у группы и Элбини был контракт, который предусматривал, что нельзя делать никакую работу над альбомом, как только Элбини объявил, что она закончена. По-видимому, не так широко известно, что Элбини охотно отказался от этого условия в тот момент, когда Кобэйн попросил его об этом».
       Скотт Литт, которого первоначально выбрали в «Geffen» для «Nevermind», и теперь один из любимых продюсеров Криса с тех пор, как он услышал «Automatic for the People» «R.E.M.», в конце концов, пришёл, чтобы сделать ремикширование (впоследствии Литт также был продюсером «Live Through This»), но только после того, как самому Элбини предложили работу. Он отверг её, потому что «я думал, что я уже сделал всё от меня зависящее».
       «Если бы я и дальше работал над этим альбомом, это ничего бы не изменило, поэтому они спросили, будет ли хорошо, если они пойдут и поработают над ним со Скоттом Литтом, и я не видел никакой причины не позволить им этого». Как и «Нирвана», он остается озадаченным, как столь честное соглашение могли раздуть на страницах прессы до острого спора между группой и продюсером.
       В «Geffen» также, казалось, были ошеломлены этими слухами. «Мы выпустим любой альбом, который предоставит группа, - сообщил президент «Geffen» Эд Розенблатт. – Он такой скучный и простой». Чтобы придать веры этому сообщению, комментарии Розенблатта были выпущены в СМИ на официальной бумаге «Geffen» под заголовком: «Курт Кобэйн из «Нирваны» развенчивает слухи о вмешательстве «Geffen» в новый альбом».
       На всём протяжении сессий для «In Utero» Крис был занят написанием статьи для журнала «Spin» о конфликте, который уничтожал (и по-прежнему уничтожает) его хорватскую родину. Теперь, когда альбом был закончен, он убедил Курта и Дэйва присоединиться к нему на благотворительном концерте для Центра Женщин Тресневки, организованном в «Cow Palace» в Сан-Франциско 9 апреля. Они согласились, и присутствие «Нирваны» в программе наряду с «L7», «Breeders» и «Disposable Heroes of Hip-hop-risy», помог собрать приблизительно 50 000 $ для жертв насилия зверств так называемой сербской «этнической чистки».
       Даже когда приближалась дата выхода альбома, реклама, окружающая выпуск третьего альбома «Нирваны», продолжала сосредоточиваться на предполагаемом разрыве с Элбини - когда первые предварительные экземпляры «In Utero» добрался до прессы, многие люди были удивлены полнейшим разнообразием и структурой альбома. Не простое хвастовство побудило Курта рассказывать об этом альбоме как, по крайней мере, равном - а в некоторых местах превосходящим «Nevermind».
       Он был непреклонен с самого начала, что альбом будет представлен публике «как альбом. Я так устал от альбомов, которые, когда их слушаешь, могли быть наспех сведены в последнюю минуту. Даже притом, что теперь всё находится на одной стороне CD, альбомы должны по-прежнему иметь отдельно первую сторону и вторую сторону. Когда я слушаю какой-нибудь альбом, я слушаю его как твёрдое тело работы, 40 минут жизни, а не десять четырехминутных отрывков. Всегда есть песни, которые нравятся мне больше других, но дело в том, что у них у всех есть своё место на альбоме, а если нет, тогда альбом не работает. Не как альбом».
       Крис впоследствии признавался, что группа провела почти столько же времени, располагая песни в правильном порядке, сколько они записывали эту вещь. «Rape Me» первоначально открывала альбом, но мы переместили её, потому что её вступление похоже на «Teen Spirit», и если людям придётся сказать, что мы просто повторили «Nevermind», мы предпочли бы не иметь такой возможности сразу же».
       Именно чтобы сохранить это ощущение непрерывности, две песни, первоначально запланированные для включения в альбом, номер, ранее озаглавленный «Verse Chorus Verse», и по-видимому, не требующий объяснений «I Hate Myself and Want to Die («Я Ненавижу Себя и Хочу Умереть»), не были, в конце концов, включены в альбом, в то время как «Tourette’s», 90 секунд рёва и брани, которая, как признавался Курт, «даже не была настолько хорошей песней» (и которая первоначально называлась «Chuck Chuck»), оставили на месте. «Она соответствует настроению», - говорил он, настроению, которое было таким же сложным и таким же переменчивым, как и сам Кобэйн.
       Если в этом альбоме и была тема, она была об отчуждении в мире, полностью вышедшем из-под контроля Курта или о творчестве, отделанном скрытым цинизмом, на которое продукт Элбини с тяжёлым басом ругался с увеличивающимся гневом.
       Заглавные строки первого трека, «Serve the Servants», подытожили многие чувства самого Кобэйна – «подростковый страх» на самом деле «хорошо окупился», но ключевой текст появился в припеве, когда он полагает, что «легендарный развод» - разрыв его родителей, из-за которого теперь прослеживалось столько его нынешних эмоциональных проблем - стал «такой скукой».
       Ни одно событие в его жизни не привело его к этому нынешнему сбивчивому, злому, обиженному душевному состоянию; это была комбинация из многих составляющих, и если этот развод - и последовавшее перескакивание по разным всевозможным родственникам - был тем моментом, когда его семья заметила, что Курт был гораздо более глубоким, и гораздо более взбудораженным ребёнком, чем они до настоящего времени считали, в другом месте «In Utero» славился массой намёков («Dumb», со своим усталым признанием, что «я не такой, как они, но я могу притворяться»), то, что просто было его публичным откровением. Прослеживая его поведение на протяжении своего детства, простора для притворства было очень мало.
       Однако нет никаких сомнений, что развод был катализатором.
       «С семи лет [его родители развелись, когда ему было восемь лет, но их трудности, конечно, начались раньше], я стал ненавидеть всех людей вообще», - написал он в своём прощании с миром - и почему? «Потому что я слишком люблю и переживаю за людей».
       Посреди его боли, возможно, даже по причине его боли, его задело даже больше, что люди просто не могли ладить друг с другом. На «Nevermind» гимновая (и в своём роде в равной степени разоблачительная) «Territorial Pissings» начинается с того, что Крис, поёт отрывок из «Get Together» «Youngbloods» - эй, вы должны любить друг друга…. Это была шутка, но было ли это совпадением?
       Курт начинал слабеть, лично, если не музыкально. Отчаяние назойливо звучит в «In Utero» - один бывалый обозреватель, как слышали, жаловался после того, как он впервые послушал «In Utero»: «О Боже, он уже написал альбом «боль славы»», и хотя стоит отметить, что песнями, которые наиболее явно подходят этому осуждению, были те, которые были популярны ещё до того, как нагрянула слава («Rape Me» и остроумно озаглавленная «Penny Royal Tea»), эта конструкция также заняла своё место. («Penny Royal», кстати - это также гомеопатическое абортивное средство).
       В нескольких интервью, которые «Нирвана» дала в Америке и Европе во время выпуска «In Utero», Курт представлен в состоянии ломки из-за (если не полного отрицания) своего статуса, до такой степени, когда группа в целом, казалось, полностью отделилась от своей славы.
       Обсуждая события последних восемнадцати месяцев, все трое членов группы последовательно упоминали успех «Nevermind» или «Teen Spirit», словно они были отдельным организмом, и что ни то, ни другое не имело никакого отношения к «Нирване». Они полностью отделились от своей собственной славы.
       Крис очень ясно даёт это понять, когда он в июле говорил с «Alternative Press». «Мы пришли вместе со временем больших перемен, в политическом и социальном отношении. Внезапно все люди, которые махали жёлтыми лентами во время войны в Персидском Заливе, задались вопросом, зачем всё это было, как всё из-за этого изменилось. И когда они обнаружили, что не могут ответить на эти вопросы, они разозлились.
       «Teen Spirit» воспользовался эту злость, или, возможно, отразил её. «Nevermind» восполнил эту нехватку. Тот факт, что саму «Нирвану» засосал этот водоворот наряду со своими альбомами, был просто неизбежный и неудачный побочный эффект.
       Сам моральный аспект этой ситуации также преследовал Курта. Он некогда признавался, что его самая большая мечта для «Нирваны» - гастролировать с «Sonic Youth» - мечта, которая должна была осуществиться, конечно, неоднократно. Теперь его кошмар состоял в том, что однажды эти роли полностью поменяются, и «Sonic Youth» придётся поддерживать «Нирвану». «Geffen» уже поднимал этот вопрос, и пока ещё Курт ухитрялся его откладывать. Но сколько ещё он мог продолжать так увиливать?
       «Не то, чтобы я боюсь, что они снесут нас со сцены, потому что я знаю, что они, вероятно, так и сделают. Это тот факт, что без примеров «Sonic Youth», возможно, не было бы никакой «Нирваны». Было неважно, что место для поддержки в графике тура «Нирваны», возможно, принесло бы коммерческой репутации самих «Sonic Youth» огромную пользу. Некоторые вещи были просто неправильными.
       Однако один инцидент ярко иллюстрирует отклонение, или возможно, полное непринятие Куртом своей собственной позиции.
       В июле 1993 года сиэтлская журналистка Джо-Энн Грин была завербована, чтобы подвезти ещё одного автора в центр Сиэтла, чтобы взять интервью у «Нирваны». Интервью несколько раз намечалось и переносилось, и оба автора почти не сомневались, что эта самая последняя встреча пройдёт так же, как её предшественницы. Оставив своего компаньона в назначенной гостинице, Грин припарковала свою машину, потом снова присоединилась к нему в гостинице, чтобы посмотреть, продвигается ли на самом деле интервью.
       Оно продвигалось; «Нирвана» была уже в вестибюле гостиницы, поэтому Грин подошла, чтобы дать своему пассажиру знать, что она уходит.
       «Курт, стоя между Крисом Новоселичем и Дэйвом Гролом, [сразу же] заметил меня. Я улыбнулась, а он сразу же отпустил глаза.
       «Пока расстояние между нами сокращалось [оно и не было больше десяти ярдов или около того], волнение Курта стала очевидным. Его взгляд метался туда-сюда, он [глубже] вобрал голову в плечи. К тому времени, когда я была на полпути туда, Курт стал украдкой отходить назад. Я продолжала идти - наши взгляды снова встретились. На сей раз его глаза выражали неприкрытый ужас; он напоминал загнанного в угол зверя. Я опустила глаза и вместо этого посмотрела на его товарищей по группе, которые выглядели или ни о чём не подозревавшими, или равнодушными. Грол посмотрел и улыбнулся.
       «За те несколько секунд Курт нырнул за более крупного Новоселича. Улыбнувшись в ответ Гролу, я добралась до группы и сказала: «Я ухожу. Пока, парни». И Новоселич, и Грол улыбнулись снова - я повернулась и ушла. Пройдя несколько шагов, я смогла услышать внятный вздох облегчения Курта позади меня».
       Когда она после говорила с тем автором, продолжает Грин, он просто засмеялся и сказал: «Да, я видел это, ты испугала его почти до смерти!».
       Однако Крис и Дэйв реагировали - или скорее, не реагировали - так, как предполагалось, что это было «нормальное» поведение Кобэйна, но это должно было быть ещё за десять месяцев до того, как, говорит Грин, она по-настоящему оценила, насколько ненормальной была нормальность Курта. Его предсмертная записка совершенно ясно показала, что он был неспособен выдержать давление славы - но его поведение явно это демонстрировало в течение долгого времени. После этой короткой встречи у Грин также не было «абсолютно никаких сомнений». Для Курта, говорит она, «невыносимое продолжалось как «нормальное», пока это невыносимое нельзя было больше переносить».
       И когда голос Кортни Лав, записанный на плёнку, разносился по Сиэтл-центру на мемориале Курта 10 апреля, и, в момент безрассудной горечи она велела толпе скандировать: «Придурок», Грин впоследствии написала: «Придурок? Нет. Тот, кого я видела, был ужасно испуганным, явно встревоженным человеком, чьи затравленные глаза теперь всегда будут меня преследовать».


       9

       Освистывание сперва было приглушённым, тревожный ропот в конце зала. Одинокий голос прокричал: «Сыграйте рок-н-ролл», и Кобэйн отвернулся от своей акустической гитары, его неестественно голубые, пронизывающие глаза сфокусировались на этой темноте. Дилан получил это в Ньюпорте, Боуи - в Филадельфии. Но «Нирвана» в Нью-Йорке? ИУДЫ!
       За неделю до этого в Сиэтле Кобэйн взволнованно говорил о включении короткого акустического ряда песен в живой концерт «Нирваны». «Многие люди упускают главное, что не все наши песни - визгливые панк-рок-монстры, - улыбался он. – «Unplugged» - это на данный момент что-то вроде специального термина, но если сделать это правильно…».
       На Семинаре Новой Музыки «Нирвана» действительно сделала это правильно. Но поддерживаемая виолончелью «Polly», ноющая во второй песне, внезапно сменилась третьей - после «Territorial Pissings», которая завела 3 000 зрителей, отрезок из четырёх песен, который даже не прошиб пот, был просто слишком труден для понимания большинства людей. Отдельные свистки сгруппировывались вместе и завывали. Ещё несколько человек шикали. «СЫГРАЙТЕ РОК-Н-РОЛЛ!».
       Впоследствии Курт признавался, что он мог слышать, как люди разговаривали во время акустического выступления, что время от времени голоса звучали громче, чем группа. «Очень грубо. Я имею в виду, даже если бы мне настолько не нравилась какая-нибудь группа, у меня всё-таки было бы достаточно уважения, чтобы не делать этого. Но я считаю, что такие нравы в Нью-Йорке». Ну и хрен с ними. «Нирвана» никогда не поддавалась такому виду давления в прошлом - они не собирались начинать теперь. Акустический репертуар остался в концерте.
       «Я не хочу реагировать таким экстремальным способом, как, возможно, это делают «U2», превращая свой концерт в китчевое водевильное выступление и быть настолько саркастичными по поводу самой идеи быть звездой рок-н-ролла, что это становится шуткой». Потому что это не было шуткой для Курта - это было его средством к существованию и, по какой-то странному, принудительному расширению этого, всей его жизнью.
       Снова и снова, читая предсмертную записку Курта в микрофон, всего лишь девять месяцев спустя, Кортни не могла не вставлять свои собственные ответы на вопросы, которые Курт оставил открытыми - если он это настолько ненавидел, почему он просто не остановился?
       Потому что он не мог, потому что ему бы не позволили. Есть что-то невероятно романтичное в идее просто оставить мир и стать отшельником - от Говарда Хьюза до Брайана Уилсона и Сида Барретта из «Pink Floyd», независимо от их собственных личных мотивов или душевного состояния, все трое, по существу, исчезли на пике своих сил, порвав с рок-н-ролльным (или в случае с Хьюзом, голливудским) цирком и красиво превратившись в легенду.
       Но насколько спокойным было их уединение? Хьюз стал предметом сплетен, и рассказы о его странностях по-прежнему распространяются и сейчас. Уилсон стал объектом нелепых слухов, а Барретт - такой фанатичной мифологии, что даже его бывшие товарищи по группе всё ещё писали о нём песни спустя семь лет после того, как он покинул группу, и случаи, когда он действительно осмеливался выйти из своего дома, стали главными событиями в глазах прессы - и соответственно, кажется, также в памяти самого Барретта.
       Фэнзин, посвящённый ему, даже включал регулярную колонку под названием «Наблюдения за Сидом», будто он был НЛО или чем-то в этом роде, потом её заполняли рассказами, которые ранжировались от явно правдоподобных до совершенно невообразимых. Если бы Курт даже когда-нибудь рассматривал возможность просто отступить и позволить спасть этому безумию, история Сида Барретта, конечно, дала бы ему время подумать об обратном.
       Поэтому он продолжал работать, горько, обижено, печально, но с достаточным самообладанием (и упрямым своеволием), чтобы он мог скрывать свои самые глубокие, самые тёмные чувства от тех людей, которые были в наилучшем положении, чтобы помочь ему.
       Реакция Кортни, которую душили рыдания, на его последние слова наводит на мысль, что даже она не вполне осознавала, как глубоко опускался её муж, когда «Нирвана» гастролировала по Соединённым Штатам и Европе вскоре после выхода «In Utero» в октябре 1993 года. Это почти не удивительно - он большую часть времени находился вне дома, и когда супруги были вместе, в дороге, в гостиницах или за кулисами на концертах, и недолго в Атланте во время записи очередного альбома «Hole», столько ещё происходило вокруг них, что даже если бы она была готова слушать о его проблемах, Курту было бы неудобно о них говорить.
       Полемика по поводу книги Кларк - Коллинз отчасти отошла на задний план, но они были не единственными журналистами, преследующими Курта Кобэйна. Даже в свободное время Курт должен был оставаться начеку.
       Было несколько счастливых моментов. Когда группа ехала обратно в гостиницу после одного американского концерта, Курт внезапно объявил, что он голоден и хочет сделать остановку в «Тако Белл», который он заметил неподалёку.
       Один из людей, которые помогали сопровождать группу, казался испуганным. «Вы не сможете туда войти! Сейчас - 11:30 ночи, концерт только что закончился, это место будет переполнено!».
       Но Курт был непреклонен. Это был хороший концерт, он был в хорошем настроении, и он был голоден. «Останови машину. Пошли».
       Весь дрожа от волнения, компаньон Курта последовал за Куртом в переполненный ресторан, «и я никогда не видел его таким счастливым. Он просто сидел там, раздавая автографы, разговаривая с фэнами, прекрасно проведя время».
       Через несколько дней после смерти Курта стало появляться много историй, подобных этой, эпитафии, по дюйму приподнимавшие покров «грустного, непонятого гения», которыми СМИ теперь осыпали голову бедного страдальца Курта – те времена, когда он делал паузы для съёмок, улыбался и раздавал автографы, принимая даже самое неожиданное препятствие с учтивостью и любезностью, были ужасно далеки от погружённого в себя монстра, которым он так часто изображался в СМИ.
       «Возможно, он был героинщиком, возможно, он был испорчен, возможно, он действительно делал всё то, о чём писали в газетах, - было написано в одном из них. - Но он также был человеком, и он показывал это гораздо чаще, чем это вменяли ему в заслугу».
       «Нирвана» провела большую часть осени 1993 года в туре по США, вылазка – как те европейские концерты, которые последовали в новом году - которая была значительно длиннее, чем хотелось бы Курту. Однако он никогда этому не противился; сообщения со всей страны говорили о том, как хорошо играла «Нирвана», какими сильными были выступления, и больше всего, как, казалось, возбуждён всем этим был Курт.
       Группа ещё раз добавила второго гитариста: Биг Джон из легенд «English Oi!» «Exploited» присутствовал с ними в Нью-Йорке; теперь к ним присоединился Пэт Смир, некогда мотивировавший рёв гитары легендарных «Germs». Теперь Курт мог гораздо свободнее концентрироваться на своём вокале, и ему явно нравилась эта возможность.
       За кулисами он был менее разговорчив – участники тура говорят о длительных периодах замкнутого молчания, которое иногда могло смениться депрессией; даже если кто-то специально обучен, чтобы определять душевное состояние другого человека, часто трудно точно указать определённую болезнь, особенно когда пациент не скажет.
       Но пока покров тишины, окружающий душевное состояние Курта в эти последние месяцы, остаётся непроницаемым, ясно, что и «Geffen» и «Gold Mountain» всё больше и больше беспокоились о Курте как о выгодном предприятии – ведь он зарабатывал им чертовски много денег, но также и как о человеке.
       Сразу же столкнувшись через несколько дней после смерти Курта с обвинением, что те люди, которые должны были сделать больше всего, чтобы гарантировать, что Курт оставался с опорой под ногами, были широко восприняты как сделавшие слишком мало, один явно потрясённый свой человек в «Geffen» утверждал, что было сделано многое, и ещё больше было предложено. «Но как можно помочь тому, кто не хочет, чтобы ему помогли, кто отвергает все предложения, которые ему делают?».
       Застряв в своём собственном цикле невероятных взлётов и болезненных падений (явный симптом маниакальной депрессии, от которой страдал Курт, как с тех пор предполагали многие люди), Курт или не имел никакой необходимости в такой помощи, потому что он чувствовал себя хорошо и был хозяином собственной жизни, или не имел никакой веры в это, убеждённый, что единственные инстинкты, которым он мог доверять, были его собственными, и что все остальные просто хотели урвать от него кусочек себе на пользу.
       Со своей стороны он знал, что он и человек, и товар - среди самых важных требований славы есть способность инстинктивно совершенно отделять себя от этих атрибутов, чтобы понимать, к которому из них обращаются люди вокруг тебя. У Курта не было такой способности. Когда он был «на взлёте», все были его друзьями, и он смотрел на тех, кто его окружал, с полным доверием. Интервьюеры, которые заставали его в такие периоды, уходили с таким чувством, что они подружились на всю жизнь.
       Но когда он был «в падении», все во что бы то ни стало хотели его достать.
       Он отклонил предложение о предоставлении ему телохранителя для защиты от вторжений фэнов, репортёров и им подобных, потому что это было не то, в чём была суть Панк-Рока. По словам одного из посвящённых лиц, он продолжал полагать, что «Нирвана» была отделена от музыкальной индустрии мэйнстрима, даже когда они придерживались методов мэйнстрим-индустрии, даже когда они в силу этого факта записывали мэйнстрим-музыку - что другое описание, в конце концов, может быть применимо к группе, последние два альбома которой стали первыми во всём мире?
       «У Эксла Роуза есть телохранитель, - однажды усмехался Курт, когда об этом зашла речь. - Я - не Эксл Роуз».
       В одном интервью, опубликованном всего за несколько недель до смерти Курта, Кортни попыталась объяснить своё отношение к журналу «Spin». Эдди Ван Хален, гитарист одноимённой Металл-группы, появился за кулисами на концерте «Нирваны», «и практически умолял присоединиться к ним на сцене для вызова на бис, совершенно забыв о том факте, что такие группы, как «Нирвана», существуют отчасти чтобы уничтожить таких динозавров, как он сам».
       Семнадцатью годами ранее «Sex Pistols», «Adverts» и такие же, как они, Панк-группы первой волны начинали карьеру с похожей целью. Могла бы «Нирвана» преуспеть там, где они потерпели неудачу? Только время показало бы. К сожалению, именно времени у Курта оставалось очень немного.
       В октябре «Нирвана» выполнила более раннее обещание Курта сделать что-то в духе «MTV Unplugged», когда они выступили на... «MTV Unplugged».
       Передаваясь примерно в то же время, когда базирующаяся в Портленде независимая студия звукозаписи, «Tim/Kerr Records», наконец, выпустила совместную работу Курта и Уильяма Берроуза, «The Priest They Called Him», «MTV Unplugged» был поводом расслабиться и порадоваться.
       С примкнувшим к ним, как обычно, вторым гитаристом Смиром и виолончелисткой Лори Голдштейн* (из сиэтлского «Black Cat Orchestra»), «Нирвана» исполнила длинный концерт, который представлял не только их собственный репертуар, но также и песни из репертуара различных друзей.
       Были включены песня «Vaselines», два классических произведения «Meat Puppets» (с выступлениями гостей Криса и Кёрта Кёрквудов из этой группы, представленных Куртом как «братья «Meat Puppets»»), даже номер Дэвида Боуи, «The Man Who Sold The World» - который Курт предварил предупреждением: «Я вам гарантирую, что испорчу эту песню» (он этого не сделал!) и удостоил необычайно уместным экспромтом, в середине куплета: «Я пристально смотрел взглядом мультимиллионеров**, лишённым пристальности, я должен был умереть в одиночестве давным-давно».
       «Нирвана» снова предстали перед операторами «MTV» в конце года, когда было запланировано, что они будут ведущими исполнителями на ежегодном новогоднем концерте канала вместе с «Pearl Jam».
       Это было противоречивое сочетание. «Pearl Jam», выкованная из сиэтлской группы середины 80-х «Green River» и «Mother Love Bone», появившаяся в центре внимания всего через несколько месяцев после успеха «Нирваны», и выражаясь языком подсчётов продаж альбомов, затмили даже изумительную статистику «Nevermind».
       Однако вовсе не ревность побудила Курта критиковать «Pearl Jam» при каждом удобном случае. Как и вероятность того, что «Sonic Youth» придётся играть на разогреве у «Нирваны» в туре, это была моральная дилемма, и Курт точно знал, где он пал в этом отношении.
       «Я считаю своим долгом предупредить детей о фальшивой музыке, которая утверждает, что является андеграундной или альтернативной, - говорил он «Rolling Stone», и уже описывая «Pearl Jam» как «тех, кто в ответе за этот корпоративный, альтернативный и кок-рок фьюжн», он теперь добавлял: «Они просто вскакивают в альтернативный фургон».
       Истина, конечно, была палкой о двух концах - так же, как в 1977 году, и при первом расцвете британского Панка очень много группы появилось на этой сцене, чьи собственные Панк-верительные грамоты были, мягко говоря, сомнительны, но которых, однако, приветствовали в развивающем новом сообществе, поэтому этот поток несомненно «альтернативных» групп в начале 1990-х застал похожее стирание студий и границ. Саму «Нирвану» музыкальные сообщества увлекли далеко от своего собственного избранного места - их видео были показаны на «Headbangers Ball», их фото появились в «Metal Hammer» и «Kerrang!», им даже предлагали место в туре «Guns n’Roses» / «Metallica» (от которого они отказались). К чести «Pearl Jam», точно такие же вещи происходили и с ними.
       Вражда, которая терзала «Нирвану» и «Pearl Jam», то возрастала, то утихала, согласно собственной публичной видимости этих двух групп; в конце 1993 года обе только что выпустили свои долгожданные продолжения к успешным мультиплатиновым альбомам, обе видели, что их альбомы вошли в чарты «Billboard» под #1. Этот концерт на «MTV» был их шансом на окончательное, публичное закапывание топора войны - только «Pearl Jam» оставил его дома.
       Когда подошло время концерта, окружение «Pearl Jam» выглядело всё более и более обеспокоенным - Эдди Веддер, вокалист группы, всё ещё должен был появиться; на самом деле, вообще не появился. «Нирвана» играла одна. Надежды, что они с «Pearl Jam» могли бы объединиться на сцене для бешеного новогоднего вызова на бис, исчезли, и вместо этого настала очередь Веддера быть предметом самых диких слухов СМИ относительно своего местонахождения. Курт, конечно, по этому поводу улыбнулся – он не мог знать, что всего четыре месяца спустя он будет объектом ещё более неистового розыска... и в итоге не оказалось, что у него грипп.
       Британские и европейские концерты «Нирваны» были выдающимися благодаря полному ощущению истории, которым группа наполняла концерт. В Лондоне их поддерживали «Raincoats», преобразовавшиеся вокруг первоначальных членов Анны да Силвы и Джины Бёрч, как прямое следствие интереса самого Курта; на континенте ещё одна преобразованная легенда Панка, «Buzzcocks», присоединилась к программе.
       Почти каждый вечер Курта видели или рядом со сценой, или инкогнито в зале, просто упивавшегося сладостно-горькими высокооктановыми любовными песнями Пита Шелли… и, возможно, снова превращавшегося в подростка-неудачника, который некогда лежал в своей комнате, отождествляясь с каждым словом, которое пел Шелли.
       «Melvins» также играли на многих из этих концертов, присоединившись к «Нирване» в туре, всего через несколько месяцев после того, как Курт присоединились к ним в студии, чтобы продюсировать их седьмой альбом, и дебютный на ведущей студии звукозаписи, «Houdini».
       После нескольких лет, прошедших с тех пор, как «Melvins» сбежали с Северо-Запада в Сан-Франциско, случилось многое, включая беспрецедентную волну интереса к группе после того, как Курт отправился на «Saturday Night Live», надев одну из их футболок. «Нельзя купить рекламу лучше», - смеялся после Базз Осборн, но это было ещё не всё.
       Когда Курта спрашивали о своих формирующих музыкальных влияниях, он всегда благодарил «Melvins». Когда вынуждали предсказывать будущее рок-н-ролла, это были снова «Melvins». Теперь он собирался дебютировать в качестве продюсера, и хотя давления мучительно ажиотажного рождения «In Utero», в конце концов, вытащили его из студии, когда работа была только частично закончена, по словам Дэйла Кровера, у Курта явно были интересные идеи, всё, что он знал о разных микрофонах, обработках, настройках. Но вообще он просто оставил нас разбираться с этим. Он был находчивым человеком - [который является] лучшим типом продюсера, по крайней мере, для такой группы, как мы».
       Тур подходил к концу. 22 февраля группа сыграла ослепительный концерт в Риме, один из самых лучших, который они сыграли за весь тур. Однако следующая остановка, Милан, была провальной. В течение двух концертов Курт был не похож на себя - ни как выглядел, ни как играл – «на сцене он казался усталым», - заметил один обозреватель.
       Ему стало чуть получше, когда тур достиг Германии для заключительных концертов; Курт пришёл за кулисы в конце этой последней ночи, в Мюнхене 1 марта, и его взгляд говорил больше, чем могли бы сказать слова. Он не мог, не хотел играть ещё один концерт, даже если бы от этого зависела его жизнь.
       Из Мюнхена Курт полетел в Рим, где он встречался с Кортни. Супруги забронировали номер в гостинице «Эксельсиор», и этот визит подразумевал не более чем небольшой заслуженный отдых и восстановление душевных сил.
       В эти дни фотовспышки щёлкали ярче, чем когда-либо в прошлом.

       Эпилог

       Удивительно, никто, кажется, не слышал, или, по крайней мере, не обратил внимания на выстрел. Два дня спустя, в четверг, 7 апреля, Полицейское Управление Сиэтла, как сообщают, получило очередной вызов в резиденцию Кобэйна, когда, по-видимому, поступил телефонный звонок, заявляющий о каких-то беспорядках. Пять минут спустя, утверждает один источник, второй звонок отменил это, утверждая, что сообщение было просто розыгрышем.
       Так или иначе, полиция среагировала, но в доме было тихо, пусто, и рабочие, которые всю неделю трудились в саду, ничего не знали о беспорядках или о звонках-розыгрышах. Насколько их это касалось, мистера и миссис Кобэйн всю неделю вообще не было дома. Частные детективы, которые по-прежнему были заняты поисками Курта, повторили их историю, как и соседи. Тело Кобэйна пролежало там, где он упал, три дня.
       Вернувшись в Лос-Анджелес, Кортни не знала, что ей делать. Прошла уже целая неделя с тех пор, как она в последний раз говорила со своим мужем. Она была, как впоследствии сказал её адвокат, Бэрри Тарлоу, уже «взволнована, встревожена, обеспокоена»; теперь у неё якобы было что-то вроде аллергической реакции на лекарство, прописанное ей, чтобы попытаться успокоить свои нервы. На её теле выступила сыпь и опухоли. В отчаянии она позвонила по 911.
       Кортни была быстро доставлена в больницу Сенчури-сити, однако, не как пострадавшая от аллергии, а с подозрением в передозировке наркотиков. После лечения она была арестована по подозрению во владении наркотиками; владении наркотическими принадлежностями (включая иглу для подкожных инъекций); и владении похищенным имущество – книжку рецептов, которую, по словам Тарлоу, её врач забыл в её номере.
       Он также отклонил обвинение во владении. Тарлоу сказал, что мелкий порошок, который власти нашли в амулете на удачу, был пеплом.
       Кортни была освобождена под залог в размере 10 000 $ спустя три часа после её обвинения. Привлечение к суду было назначено на 5 мая. Она возобновила свою вахту.
       Но её ожидание почти закончилось.
       Гэри Смит, 50-летний электрик, работающий в «Veca Electrical Contractors» в Беллвью, прибыл в дом Кобэйна около 8:30 утра в пятницу, 9 апреля, чтобы начать устанавливать систему безопасности.
       «Я подошёл к двери позади гаража [и] заглянул посмотреть, смогу ли я проложить провод». Именно тогда он увидел тело «через стеклянный проём в двери». Только сперва он не понял, что это тело. Сперва он думал, что рядом с перевёрнутым цветочным горшком лежит портняжный манекен.
       Потом он увидел кровь, запёкшуюся в правом ухе. А потом он увидел винтовку, направленную в подбородок.
       Смит стрелой помчался к своему грузовику и связался с диспетчером. «Звоните по 911... тут тело!». Он признался, что он его не узнал, что он никогда не видел Курта Кобэйна. «Если бы он прошёл мимо меня на улице, я бы не узнал, кто это».
       Пока Смит ждал прибытия полиции, его босс звонил на местную рок-радиостанцию «KXRX-FM».
       «Он в деталях изложил, что произошло, - говорит ди-джей Бо Робертс, который принял этот звонок. - Но когда я спросил, как его зовут, он очень обиделся и повесил трубку. Мы подумали, что это просто очередной розыгрыш». Ведь это было не в первый раз - фабрики слухов богатеют на смерти и несчастьях, и нужно не очень многое, чтобы положить этому начало.
       Потребовался второй, более детальный звонок, чтобы убедить «KXRX» чтобы и дальше наводить справки; потом, когда полицейское управление подтвердило, что тело действительно было обнаружено, радиостанция передала ту информацию, которая у них была, сообщив эту новость ошеломленному Сиэтлу.
       Этого было очень мало, но более чем достаточно. Весь день слушатели оставались приклеенными к радиоприёмникам в ожидании свежих новостей, информации или даже неопределённых слухов. «MTV» весь день вело трансляцию, побудив журнал «Time» сравнить их охват событий с тем, что последовал за убийством Джона Кеннеди за 31 год до этого – «с Куртом Лодером в роли Уолтера Кронкайта».
       Однако уже в своём полуденном выпуске местная газета «Seattle Times» всё ещё не могла предоставить ничего более конкретного, чем тот факт, что тело действительно было обнаружено; и полиция также замалчивала это. Была предсмертная записка, но полиция «не сообщала, кем [она] подписана, кому она адресована, или её содержание. Они [также] отказались обсуждать личность покойного».
       Однако для аудитории Кобэйна даже слухов было достаточно. К 11:30 первая группа фэнов, не испугавшись моросящего дождя, направились в Мадрону. К полудню, хотя всё ещё там толпились не больше полдюжины, самый незаинтересованный прохожий отмечал, что нечто очень трагическое, очень печальное, только что разрушило мир покрытого листвой, богатого квартала.
       Где-то в другом месте всё было несколько более безумным. По этому поводу кризисным горячим линиям в Сиэтле требовалось до четверти часа, чтобы отвечать на звонки, и уже в полночь всё ещё была длинная задержка. Одна из волонтёров призналась, что у неё никогда не было такого дня - и надеялась, что никогда больше не будет.
       Три дня спустя, в понедельник, 11 апреля, в Сиэтле сообщили о первом самоубийстве-подражании. Оно было не последним. «Кобэйн был талантливым артистом, но его последнее послание намекает, что самоубийство – это хорошо, - жаловался в СМИ глава Округа Кинг Гэри Локк. – [Сейчас] главное, чтобы мы ответили на это послание. Есть доступная помощь». «MTV» поддержало его послание, включив тему предупреждения самоубийств в информационную программу следующего уикэнда, «Week In Rock».
       И «KXRX», и «KISW» объявили, что они будут передавать музыку «Нирваны» в течение уикэнда, заменив свою запланированную программу и плэйлисты. «Люди просто в шоке, - сказал диктор новостей «KXRX» Майк Уэст. - Для так называемого «Поколения Иск» он - Джон Леннон своего времени. Они жили каждым словом».
       Ди-джей «KISW» Майк Джонс соглашался с этим. Коммутатор этой станции весь день был раскалён от звонков, звонили сотни фэнов, «не желавших слышать то, что нам приходилось им говорить. Они ждут, что мы скажем им, что это слухи».
       Но, конечно, это было не так. К концу дня «KXRX», «KISW» и «KNDD» объявили, что в воскресенье вечером они организовывают мемориальное ночное бдение в «Flag Pavilion» Сиэтл-центра. В субботу ночью было ночное бдение с зажжёнными свечами в родном городе Кобэйна Абердине, в то время как давно запланированная вечеринка в честь шестилетия местной студии звукозаписи «Sub Pop» была назначена в «Crocodile Caf;» на тот же вечер, теперь упоминалась как поминки. Телерепортёры стояли снаружи ещё до того, как стали прибывать приглашённые гости.
       Это было унылое, и для собравшихся журналистов, неутешительное мероприятие. Играли три группы, все – открытия «Sub Pop» - «Sunny Day Real Estate», «Pond» и «Velocity Girl» - но даже их собственные фэны казались расстроенными. Брюс Пэвитт встал, чтобы высказаться, кратко и печально. «Многое из того, что происходило ради [«Sub Pop»], происходило в тандеме с тем, что происходило ради «Нирваны»... Мы должны помнить и славить всё позитивное о Курте Кобэйне».
       Потом многие из тусовщиков направились в «Linda’s Tavern», ближайший бар, частично принадлежащий Джонатану Поунмэну и Пэвитту с «Sub Pop», где предположительно видели Курта за неделю до того, как он покончил с собой.
       Музыкальные магазины были очищены дочиста – к 15 часам пятницы в Сиэтле с трудом можно было купить какой-нибудь альбом «Нирваны». Многие магазины даже снимали свои телефоны с рычага, «у нас не было такого дня, как этот, со времён Джона Леннона!», - вздыхал один из нескольких, кто пока ещё отвечал.
       По обе стороны Атлантики чарт следующей недели показал, что вся дискография «Нирваны» совершала большие - если не крайне непредсказуемые прыжки в чарте. «In Utero» прыгнул с #72 на #27, было продано свыше 40 000; «Nevermind» утроил те 7 000 экземпляров, которые были проданы на предыдущей неделе, поднявшись с #167 на #56; «Incesticide» вернулся в чарт на #147; продажи «Bleach» с 2 000 за неделю до смерти Курта поднялись до 9 000. И это только включая продажи, подсчитанные в воскресенье после трагедии.
       Когда альбомы «Нирваны» иссякли, вместо них фэны начали скупать альбомы «Hole». «Live Through This», второй альбом группы, был выпущен во вторник после смерти Курта, дата, которая была запланирована некоторое время назад и, по крайней мере, один музыкальный магазин Сиэтла был способен сообщить: «Мы распродали его в тот день, когда мы его получили», рассказал «Post-Intelligencer» Рич Прайс, управляющий филиала «Musicland» в центре города. - Многие люди его спрашивали. К нему явно наблюдается повышенный интерес. Он получал восторженные отзывы до смерти [Курта], но [эта смерть] стала катализатором».
       Однако среди такой активности по-прежнему продолжали поступать скудные новости. Тело Курта было опознано по его отпечаткам пальцев, и к 19:00 пятницы первые чёрные лимузины проезжали по извилистому проезду к дому. Полиция уже покинула место происшествия, чтобы её сменила частная фирма безопасности.
       Кортни Лав пока не появилась. Новость о её аресте накануне пока не обнаружилась, за исключением очень смутных слухов, которые были быстро и печально отвергнуты даже закоренелыми репортёрами. Вместо этого журналисты и операторы гонялись за призраками - одно сообщение утверждало, что её видели на борту самолёта, летящего чартерным рейсом в Сиэтл в аэропорту Вэн-Найса, другой утверждал, что она была в Лондоне, где «Hole» планировали выступать в «Astoria II» в следующее воскресенье.
       Как выяснилось, она прилетела в Сиэтл сразу же после того, как услышала о смерти своего мужа, заказав чартерный рейс, и отправилась прямо к матери Курта, Венди О'Коннор. «Каждую ночь я спала с его матерью, - сказала она тысячам фэнов, собравшимся на мемориальном ночном бдении в то воскресенье. - И я просыпаюсь утром и думаю, что это он, потому что её тело - почти что то же самое».
       Она прибыла в свой к тому времени осаждённый СМИ дом в субботу. Майкл Азеррад, автор биографии «Нирваны» «Приходи Как Есть», появился для того, чтобы передать благодарственное послание от Лав собравшимся фэнам. Впоследствии Кортни недолго поговорила с репортёром «MTV» Табитой Сорен (которая, как это ни парадоксально, уже была в Сиэтле, снимая репортаж о наркомании). Она зачитала несколько отрывков из предсмертной записки Курта; остальное она приберегла для послания, которое она записала на плёнку для мемориала на следующий вечер в Сиэтл-центре. Она прочитала побольше лично на семейной, частной службе.
       Там собралось, чтобы отдать последние почести, около двухсот друзей и семья, включая отца, которого Курт почти не видел с подросткового возраста, его мать и сестру Ким, его тётю Бев и его дедушку со стороны отца, Лиланда. Также там были Дэйв Грол и Крис Новоселич, Ким Дил и Питер Бак. Бабушки Курта, Айрис, не было; плохое здоровье помешало ей совершить поездку в Сиэтл. «Теперь у меня нет возможности попрощаться», - как сообщают, сказала она тёте Бев.
       После службы поставили плёнку с любимой музыкой Курта – Игги Поп, «Beatles», Лидбелли и его собственной. Так или иначе, его включение в такую уважаемую компанию только казалось правильным.
       В то же время записанное на плёнку послание Кортни разносилось по притихшему Сиэтл-центру. Другие выступающие - ди-джеи, вспоминавшие свои собственные встречи с Куртом, его сводный дядя, Лэрри Смит, рассказывающий о нескольких счастливых воспоминаниях, Преподобный Таулз, призвавший толпу к короткой, но искренней молитве, приходили и уходили. Теперь Кортни купалась в центре внимания, которого, к сожалению, она никогда раньше не видела.
       Голосом, почти неслышным сквозь слёзы, Кортни стала зачитывать последние слова своего мужа. Она начала с отважного пояснения - отважного, потому что даже в свои последние мгновения мысли Курта были обращены не только к ближайшим членам своей семьи. Они также были обращены ко всем, кто когда-либо купил альбом «Нирваны», ко всем, кто когда-либо приходил посмотреть, как они играют, ко всем, чья жизнь была затронута, и так или иначе представлялась чуть менее грустной оттого, что он собирался сделать.
       «Я не думаю, что это читать это - порочить его достоинство, потому что считаю, что это адресовано большинству из вас».
Впоследствии в СМИ критиковали то, что такой личный момент надо было делить с более 5 000 посторонних, но Лав поступила правильно, читая это, так же, как поступила правильно, что лично появилась на мемориале незадолго до его окончания, придя прямо из Церкви Единства, чтобы спокойно посидеть среди скорбящих фэнов.
       Также она поступила правильно, призвав на плёнке толпу скандировать: «Придурок» в память о своём покойном муже. Несмотря на его собственное признание, что он покончил с собой, потому что он не мог справиться со своей работой, это был самый честный ответ, который она могла предложить.
       И сегодня большинство людей с этим согласны.
       Но даже когда, наконец, были даны ответы на те вопросы, которые кружили по Сиэтлу, с тех пор как об этой истории впервые стало известно, когда разобранная мозаика последних дней Курта, наконец, собрана вместе и разгадана, в ней всё ещё остаются несколько частей, которые, возможно, так и не будут правильно поставлены на места.
       Почему, если чувствительное душевное состояние Кобэйна было всем известно, ему так и не указали, где получить помощь, которой он мог бы доверять?
       Почему, когда его здоровье явно подвергало опасности и его собственное благосостояние, и благосостояние его группы, больше ничего не сделали, чтобы обнаружить то, что было не так?
       И почему, даже до того, как его тело было похоронено, у всех было ужасное чувство, не будет ли он последней изнеженной и скрывающейся суперзвездой, который умрёт настолько обожаемым и всё же настолько одиноким? В высказывании, которое всё ещё передаётся во всём мире, первая достойная цитирования фраза от какого-либо члена скорбящей семьи, Венди О'Коннор жаловалась, тот её сын, наконец, вступил «в этот глупый клуб», клуб, зарезервированный для мёртвых рок-н-ролльщиков.
       Информационные агентства жадно ухватили её комментарий, даже сделав паузу, обращая внимание, что Курту было 27 лет, когда он умер, столько же, сколько было и Джими Хендриксу, и Джиму Моррисону. Но Хендрикс и Моррисон, Сид Вишес, Брайан Джонс, Эндрю Вуд и все прочие звёзды, сияющие на небесах рок-н-ролла, не хотели умирать умышленно, спокойно не писали письмо своим семьям перед тем, как положить винтовку себе в рот и выстрелить.
       Не было ничего случайного в смерти Курта Кобэйна, и также нет места ошибке. Даже без предсмертной записки никто не смог бы когда-либо сказать, что это был очередной крик о помощи, который произошёл ужасно, трагически, неправильно. Кобэйн знал то, что делал, так ясно, как он знал, почему он сделал это. И в принятии такого решения он также принял ещё одно. Он не вступал ни в какой «глупый клуб»... или если он и вступал, то не в тот, который его мать имела в виду.
       Курт Кобэйн не относится к Моррисонам и Мунам в этом (или любом другом) мире. Он умер не из-за рок-н-ролла. Вместо этого запомните его рядом с Джоплинами и Шэннонами, Гарландами и Монро. Суперзвёздами, которые умерли из-за того, что их игнорировали.


       Благодарности

       Не секрет, что такая биография, как эта, требует времени и внимания ещё многих людей, помимо автора, и в этом случае я в самом большом долгу перед моей женой, Джо-Энн, которая работала, по крайней мере, не менее усердно, чем я, собирая и сопоставляя информацию, и без которой я никогда бы не смог собрать вместе хронологию последних недель Курта Кобэйна на земле.
       Я также хотел бы поблагодарить Гранта Олдена за любезно открытые для меня свои собственные архивы; Джеффа Ресснера, Джона Эйзлвуда и Джо Бэнкса, каждый из которых открыл те двери, в которые я, возможно, иначе вряд ли вошёл; Криса Никсона, Венди Уайсберг и Джеффа Тамаркина за того, что собрали так много материала для исследования; Чарлза Кросса, Джиллиан Гаар, Роберта Рота, и особенно Эми Мюллер за то, что была отличной подругой. Также незаменимую поддержку оказали «Snarleyyow», «Kей-март», Джефф Монмаут и «Anchorite Man», особенно когда уже подходил крайний срок. И, наконец, отдельное спасибо Тони Секунде и Джиму Фитцджералду, за то, что сглаживали все перегибы (и забавные вещи).
       Моими первичными источниками информации, содержащимися в этой книге, были мои собственные интервью со многими из основных персонажей, которые здесь появляются: включая, конечно, Курта Кобэйна, Дэйва Грола и Криса Новоселича, а также и Стива Элбини, База Осборна, Дэйла Кровера и Джину Бёрч.
       В дополнение к ним Грант Олден любезно снабдил меня расшифровками стенограммы своих собственных интервью с Джонатаном Поунмэном и Брюсом Пэвиттом, Беном Шепердом, Крисом и Дэйвом, и Баззом и Дэйлом; в то время как Джо-Энн Грин снабдила меня своими беседами с Чэдом Чэннингом, Марком Армом, Стивом Тёрнером, Дэниелом Хаусом и Нилсом Бернстайном. Грант и Джо-Энн также внесли свой немалый вклад в мой собственный запас интервью с теми людьми, которые по различным причинам отказались назвать себя в этой книге.
       В дополнение к этим источникам я также имел доступ к нескольким сотням статей и вырезкам с новостями, взятым из нескольких дюжин различных журналов. Из них я особенно хотел бы выразить признательность газетам «Alternative Press», «Seattle Times» и «Post-Intelligencer», «Rocket», «Q», «Select», «Vox», «Spin», «Rolling Stone», «Option», «Los Angeles Times» и «Los Angeles Weekly», «Details», «Sounds», «Melody Maker» и «New Musical Express». Особенно ценными были: «Cobain Found a Kindred Spirit in Frances Farmer’s Tragic Life» («Кобэйн Находит Родственную Душу в Трагической Жизни Фрэнсис Фармер») Уильяма Арнолда [«Seattle Post-Intelligencer», 14 апреля 1994 года]; «Aberdeen Betrays the Origins of the World’s Greatest Garage Band» («Абердин Открывает Происхождение Всемирной Величайшей Гаражной Группы») Патрика МакДоналда [«Seattle Times», 8 марта 1992 года]; «Nirvana: Inside the Heart and Mind of Kurt Cobain» («Нирвана»: В Сердце и Душе Курта Кобэйна») Майкла Азеррада [«Rolling Stone», 16 апреля 1992 года].
       Я также хотел бы признать, что я в долгу перед авторизированной биографией «Нирваны» Майкла Азеррада, «Приходи Как Есть», в частности главой о детстве Курта Кобэйна и ранних подростковых годах; в других отношениях она служила отправной точкой очень многих из моих собственных исследований.
       Наконец, должен отметить, что я иногда брал на себя смелость, пытаясь воссоздать отрывки диалога между некоторыми персонажами этой книги. Это было сделано только после полной проверки всех доступных фактов, чтобы гарантировать, что итоговая сумма событий остаётся точной.