*
- Курва! Курва! – он бил ей в грудь, в то место, где начинается теплое, слегка потное в летнюю жару, русло плохо загорелой кожи, стекающее в шелест бюстгальтера. На каждую «Курву» - Ха! – по удару сцепленных в кулак пальцев, кастетом костяшек. Она хрипло вскрикивала и отшатывалась к забору, едва удерживаясь каблуками в рыхлой земле.
- Курва!
- Не кричи, миленький.
- Ты.. Ты была с ним. – и снова – точно в мишень, в кроваво-розовеющее пятно.
- Костенька… - Она настигла забора спиной. – Он мой муж. Я не могу….
- Ты ебливая курва. – Он замахнулся и заплакал, смявшись плечами. Неразжатым кулаком тер глаза и перекошенный рот.
Пока он плакал, по-детски тоненько подвывая, она оглядела свое порушенное декольте, неторопливо выдернула каблуки из зарослей «адамовой головы» и, неслышно обойдя его, подошла к машине. Через опущенное стекло достала отливающий амальгамой сверток, похожий на большую шоколадку, сумочку, встряхнула гладкой челкой и вошла в калитку.
- Ба! – заголосило многообразно пахнущее собрание на веранде! – Наконец-то!... Штрафную, штрафную..
Кто-то подносил ей фужер с шампанским, кто-то клеился рыжей помадой к щеке… Муж, оторвавшись от анекдота, потер вспотевшие заросли под расслабленным галстуком:
- Машину закрыла?
Подлетела в белокурых кудельках сверстница:
- Милочка, заждались.. Крестник уже загрустил… Вот посмотри – зашептала селедочно – девочку привел, вроде ничего… Потом расспроси ее, как ты умеешь.
- А где именинник? – спросила звонко, ласково сверкнув в девочку ведьминской улыбкой.
- По-маленькому, свет-Кирилловна, пошел твой крестник. – Кудельки захихикали и осеклись:
-Ой, вон идет… Костенька, твоя крестная тут! – и ей в пылающую мочку – смотри, как вырос! Я тут в ванную заглянула по-старинке – чуть жива осталась. Волосатый!.. А ТАМ!... – она вдохновенно закатила розоватые белки.
-Тётя. – Именинник улыбнулся, побелев уже бреющимися скулами, принял стрекочущий жесткими складками пакет и притронулся губами к ее щеке. За гомоном голосов и дребезжаньем бокалов, она услышала его замороженный шепот:
- В двенадцать там же..
«Ах, ты дрянь пубертатная» - думала она, смеясь сальным шуткам мужчин за столом, доверительно кивая воркованию подвыпившей матери именинника и посматривая на черноглазую красивую девочку, с блестящим колечком в ноздре, которую за голые плечи обнимал равнодушной взрослой мужской рукой ее крестник.
«Ах, ты дрянь пубертатная!» - и больно тянуло внизу живота.
«Два года прошло, а он…» - ей стало щекотно в том месте, куда он ее бил.
«Два года… а – посмотрите…» - она с удивленным наслаждением стала рассматривать его потвердевший рот (боже.. он, наверное, по-другому целуется!), его сильную шею, отмеченную крепким сухожилием в повороте головы (к этой зассыхе!) и – натолкнулась на его взгляд, который ей обещал все: от рая до преисподней; который угрожал и боготворил. Так смотрит единственный - пусть на час – калиф.
«Ах, ты… Когда же все упьются, черт побери это совершеннолетие?!»