Я сижу, сжимаю в руке телефонную трубку и никак не могу прийти в себя. Что это было? Бред моего воспаленного температурой мозга? Или это было наяву? Было со мной? И весь этот разговор не бред? И… Как мне жить теперь с ЭТИМ?
Метро - страшная штука. На улице мороз под тридцать, люди стараются укутаться потеплее. Надевают на себя как можно больше теплых вещей. А потом ныряют в метро, чтобы добраться до работы. И попадают в сауну. Климат близкий к субтропикам - тепло и влажно. Пока добираешься до работы, в своих теплых бебехах, становишься мокрым от пота. А потом снова на мороз. Простуда обеспечена. Это в самом легком случае. Именно такой легкий случай уложил меня в постель. А может и подхватил в вагоне что-то, что тоже не исключается. Людей едет много и один человек с гриппом, может отправить на "больничный" не один вагон.
Второй день не спадает температура. Отчаянно болит голова. Но, слава Богу, нет ни насморка, ни кашля. Только голос осел. Еле говорю. Глотаю горстями таблетки, что прописал врач. Однако улучшения не наблюдается. От того, что болит голова ничего не хочется. Ни читать, ни телевизор смотреть.
Решаю позвонить своему приятелю Мишке. Он художник и сейчас творит. Очередной шедевр пишет. Прерву его творческий процесс.
В трубке что-то долго и оглушительно трещит, затем прорываются длинные гудки.
-Да? - раздается в трубке детский голос.
Откуда у Мишки в мастерской ребенок? Что за новости?
-Михаила, можно попросить?
В трубке некоторое время стоит тишина, потом тот же детский голос отвечает: - У нас нет никакого Михаила. Вы, наверное, ошиблись номером.
- Я правильно набирал. Как нет Михаила? А куда же он делся?
-Я не знаю. Только никакого Михаила здесь нет.
-Подожди, девочка! Позови кого-нибудь из взрослых.
-Я не могу никого позвать. Все умерли.
Что за черт? Что несет эта девчонка? И говорит она как-то странно, еле выговаривая слова.
-Как умерли? Какой у вас номер? Номер телефона?
-Я…я…не могу вспомнить.
-А где мама, папа? Ты болеешь? Почему ты одна? Они на работе?
-Нет, - слышится слабый голос, - а мама и папа …
В трубке послышалось прерывистое дыхание, напоминающее всхлипывание.
-Ты плачешь?
-Нет. Я не плачу. У меня почему-то слез нет. Хочу плакать… А слез нет. Глаза сухие. Даже ни одна слезинка не капает.
-А сколько тебе лет?
-Двенадцать.
-Ну, вот! Уже взрослая девушка! Не надо плакать!
-Господи, да что там у этой девочки произошло? - подумал я. - А мама и папа… что случилось?
-Папа умер давно. А мама недавно, в марте.
-И что у тебя никого нет? Родных больше нет?
-Нет. Все умерли. Бабушка умерла в мой день рождения, в январе. Потом мама, потом Лёка, потом в апреле умер дядя Вася, а в мае дядя Леша. Умерли все. Осталась одна Таня.
-А кто это Таня?
-Я. - послышался слабый голос.
Представьте себя на моем месте. Наверное, каждый бы уже положил трубку. Разговаривать с больным, явно психически больным ребенком, который говорит о себе в третьем лице, я не умею. Может кто-то умеет, а я нет. Но что-то удерживало меня от того, чтобы прервать разговор.
-Вы еще здесь? - прошелестел в трубке голос.
-Здесь.
-Сколько вам лет?
-Мне? Шестьдесят два года. А что?
-Вы держитесь. Не умирайте. Вас как зовут?
-Геннадий Иванович.
-Вы ели?
Я посмотрел на прикроватную тумбочку, на которой лежали яблоки, груши, в вазе лежал виноград. Я вспомнил, что не ел сегодня совсем. У меня совершенно пропал аппетит.
-Нет, - ответил я.
-Я тоже. Я не ела уже два дня. Не могу встать. Надо хлеб по карточке получить, а я не могу. А тот кусочек хлеба, что я берегла, крысы украли…
В этот момент в моей голове, словно что-то щелкнуло. Кажется, я начинал понимать происходящее.
-Таня! - сказал я. - Плохо мне совсем. Хвораю сильно. И с памятью что-то… Сегодня какое число?
-Кажется, пятнадцатое мая.
-А… год какой сейчас?
-Сорок второй.
Меня бросило в холод. Я ВСЁ понял. Я понял, почему мне показалась знакомой эта фраза: "Умерли все. Осталась одна Таня". Что-то тогда шевельнулось в памяти, но я отбросил эту мысль. Иначе, надо было признать, что я сошел с ума. Я ВСЁ понял. Я понял даже, с кем я говорю…
-Вспомнила! Я вспомнила, - прошелестел голос в трубке.
-Что вспомнила, Таня?
-Номер телефона нашего вспомнила. Д-2-46-42.
-Вот и хорошо. Я тебе звонить буду. Можно?
-Можно. А вы давно на улицу выходили? Как там?
-Несколько дней назад выходил. На улице хорошо. Солнце.
( Не мог же я рассказать ей про мерзкую погоду за окном, про трескучие морозы - она и так пережила лютую зиму).
Люди! Милые дорогие! Помогите! Что же мне делать? Ведь в любую минуту может прерваться этот разговор и одинокая девочка останется там, в блокадном Ленинграде, умирая от голода? И я НИЧЕМ, понимаете, НИЧЕМ не могу ей помочь! Помогите мне, люди!
-Расскажите мне…
-О чем, Таня?
-О солнце, об улице…
И я начал говорить. Я говорил не переставая, останавливаясь только чтобы убедиться, что она не отсоединилась.
Я рассказывал ей о том, как красив Ленинград в солнечную весеннюю погоду, как много на улицах народа, как все веселы, как красиво одеты, как мчатся по Невскому проспекту автомашины, разбрызгивая весенние лужицы.
Я перешел с трубкой в комнату внучки, у которой на столе лежала куча разных молодежных журналов, раскрывал их и рассказывал, как одеваются мальчики и девочки, как много всего в магазинах, как шелестят на ветру деревья, как хорошо в лесу и в поле, как летят в небе огромные пассажирские лайнеры, а по морям плывут в сказочные страны белоснежные красавцы-теплоходы.
Я рассказывал о том, какие добрые люди живут в нашей с ней стране, как летают в космос космические корабли и исследуют Луну, Марс, Венеру. Я говорил все подряд, я рисовал ей сказочную Родину, в которой она живет.
Я и сам не заметил, как стал рассказывать Тане о сегодняшнем дне.
Не рассказывал я ей только о том, что нет большой страны СССР, не рассказывал что нет Ленинграда, что в почете у нас ЖЕЛТЫЙ ДЬЯВОЛ, что большинство людей живет не так, как должны жить люди - счастливо, сыто и достойно.
Я не мог рассказывать ей о нуворишах-миллиардерах и миллионерах, завладевших народной собственностью… Я не мог рассказать Тане, как плачут и кончают жизнь самоубийством старики, не выдерживая нищенского существования, которые понимают, что они никому не нужны в этой стране.
Я не рассказывал ей о беспризорных детях, о наркоманах и прочем…
Многое я не мог сказать Тане.
-Спасибо вам! - прошелестел Танин голос, когда я сделал паузу. - Мне никогда не рассказывали таких красивых сказок. А теперь…. Вы простите меня, можно я посплю? Я хочу, чтобы все это мне приснилось. Вы ведь позвоните мне еще?
-Обязательно! - успел сказать я.
Оглушительный в трубке треск и короткие гудки.
Около минуты я сидел неподвижно, приходя в себя, пытаясь собрать мысли в единое целое. Затем бросился к стеллажу с книгами. У меня еще оставались сомнения. Отбрасывая книги одну за одной, я искал нужную. Вот она. Я открыл ее.
"Детская рука, теряющая силы от голода, писала неровно, скупо. Хрупкая душа, пораженная невыносимыми страданиями, была уже не способна на живые эмоции. Таня просто фиксировала реальные факты своего бытия - трагические "визиты смерти" в родной дом. И когда читаешь это, цепенеешь:
"28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.30 ночи.1941 года".
"Бабушка умерла 25 января в 3 часа 1942 г.".
"Мама - 13 марта в 7 часов 30 минут утра. 1942"
"Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.".
"Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа дня. 1942 год".
"Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год".
"Умерли все".
"Осталась одна Таня".
Я вытер со лба холодный пот, отметив машинально, что у меня нет температуры и я чувствую себя выздоровевшим.
Таня Савичева
Я метался по комнате. Руки у меня тряслись. Я что-то не сказал Тане, не сказал самое главное…Идиот! Я потратил время на пустой разговор, а должен был сказать что-то такое, чтобы вернуть ее к жизни…Что я должен был сказать? Господи, вразуми! Я не сказал ей самого главного – МЫ ПОБЕДИЛИ! Наше знамя развивалось в Берлине над рейхстагом! Я не сказал ей, что ей надо жить. Жить , чтобы встретить нашу Победу!
Я бросился к телефону и набрал Мишкин номер.
-Идите все к черту! Я работаю! - прорычал Мишкин автоответчик.
Я набрал номер междугородней телефонистки. Стараясь, чтобы голос мой не дрожал, я вежливо попросил соединить меня с номером в Ленинграде, так как наш разговор прервался.
-Номер? - осведомилась телефонистка.
-Д-2-46-42.
-Абонент, не хулиганьте! Таких номеров не существует!
-Но я только что…
-Ту-ту-ту-ту… - раздалось в трубке.
Как же мне жить теперь? Как смотреть людям в глаза, как объяснить им, что Таня Савичева и двадцать шесть миллионов легли в землю, просто так? Чтобы, как пелось в одной песенке: "Будут бедные беднеть, богатеи богатеть…" За это?
Так. Попробую еще одну попытку. Д - это цифра пять. Значит номер будет 52-46-42. Так. Набираю восьмерку. Набираю код Санкт-Петербурга. Набираю 52-46-42. Понимаю, что делаю глупость, но… Вдруг?
-Неправильно набран номер… неправильно набран номер… неправильно набран номер…
18.07.2008 г.