Рабочий день уже заканчивался, как вдруг в кабинете главного врача раздался телефонный звонок. Недовольно морщась, Вадим Ильич слушал продолжительные трели телефонного гудка, ожидая, когда трубку возьмет секретарь, но той, видимо, не было на месте, и телефон продолжал упрямо звонить. Нехотя Вадим Ильич взял трубку.
- Слушаю вас! Алло, алло!
- Это N-ская клиническая больница номер два?
- Да!
- Ой, наконец-то я дозвонилась.
Вадим Ильич услышал в телефонной трубке облегченный вздох молодой девушки.
- У меня поручение от проректора института, - продолжила было она, но Вадим Ильич прервал девушку.
- Извините, вы откуда звоните и кто ваш проректор?
- Ой, я же забыла представиться. Извините, ради Бога. Это Санкт-Петербургская медицинская академия имени Мечникова, я секретарь проректора Григория Аркадьевича Прохорова, зовут меня Настя.
- Очень хорошо, Анастасия. Какая же у вас информация для нашей больницы?
- Нет-нет, не для больницы, а для главного врача – Арсеньева Вадима Ильича.
- Понятно, Анастасия. Я - Вадим Ильич. Слушаю вас.
- Ой, как здорово, что прямо на вас попала. Значит так, 9 июня в 12 часов состоится сбор выпускников 197... года, около памятника Мечникову. Григорий Аркадьевич просил уточнить, вы будете или нет? Организационный взнос для ресторана 1500 рублей. Оплатить можно прямо там на месте…
- Спасибо, Анастасия. Передайте вашему шефу, что я обязательно буду.
- Замечательно. До свидания, - ответила девушка.
- Всего хорошего и вам, - и Вадим Ильич положил трубку.
Вечером дома, просматривая электронную почту, Вадим Ильич получил повторное приглашение уже от старого институтского приятеля Валерки Шмогрева, который спрашивал, приедет ли он один или как обычно с женой?
Вадим Ильич усмехнулся и отправил ответ.
- Буду, один.
Потом, походив немного по комнате, достал с верхней полки студенческий альбом и стал листать…
На первом снимке он - юный пацан с едва пробившемся пушком на верхней губе, стоит в белом халате с толстым учебником в руках. Счастливая улыбка и радость в глазах. Еще бы! Он студент мединститута, не где-нибудь, а в Ленинграде, городе-герое, его любимом городе, в котором он мечтал жить и работать.
Первый шаг сделан. На другом снимке - он же, но уже с пинцетом, сосредоточено сидит около трупа в анатомичке. Потом другие, не менее замечательные снимки студенческой жизни за все шесть лет. Чего только тут не было: успехи, неудачи, обиды, радость… Но самое главное на всех фотокарточках Вадим Ильич был сосредоточенным, даже если улыбался и грустил. Эта сосредоточенность прослеживалась во всем: в глазах, позах, мимике лица, жестах рук. Словно он хотел уже тогда сказать: «Я не зря пришел в этот мир, в эту профессию. Я всем докажу, что я не хуже, чем другие: папины и мамины сынки блатных и состоятельных родителей». Он же сын простого железнодорожного путейца из N-ской области, мог рассчитывать только на себя. И поэтому с первых шагов взрослой жизни ставку сделал на трудолюбие. Адский труд, который он взвалил на себя: учебу только на отлично, спорт, работу с самого первого курса, все это приучило его к твердой дисциплине и закалило волю.
Но иногда усталость валила его с ног, тогда ему хотелось все бросить, собрать чемодан и уехать домой на тихий полустанок, с бредущими коровками на лугах, и тихой речкой Кушаверкой, где ловились огромные щуки и сладкая красноперая плотва, и где первобытную тишину тревожили редкие гудки проходящих поездов. «Господи, как же я тогда выдержал все это?».
У Вадима Ильича невольно навернулись слезы. Но тут выпала на пол фотография, на которой была их группа, все тринадцать человек. Правда в группе было четырнадцать студентов: 7 парней и 7 девчонок. Редкое для медицинских групп сочетание: фифти-фифти. Весь лечебный факультет завидовал им: парней и девчонок поровну, не то, что в других, на одного-двух ребят – больше десятка девчонок. На снимке не было одного из их группы – Отара Кираселидзе, огромного грузина с орлиным взглядом. Он, по каким-то причинам не захотел, чтобы его фотография была на общем снимке. И поэтому между подружками Яной и Оксаной оказалась черная дыра. И как оказалось, эта дыра стала роковой для Отара - он вскоре погиб в автомобильной катастрофе. Весть об этом потрясла всю группу и на первой своей встрече через 10 лет, буквально все говорили только об этом: вспомни, каким веселым и жизнелюбивым был Отар. И вот его не стало. Но что поделать: жизнь есть жизнь.
Всматриваясь в молодые, полные оптимизма, сияющие лица своих однокурсников, без пяти минут будущих врачей, у Вадима Ильича сжалось сердце. Он достал из бара бутылку коньяка, налил немного на дно большого хрустального бокала и выпил. Приятное тепло медленно разошлось по всему телу. Он еще долго ходил по комнате, вспоминая каждого на этой фотографии.
В назначенный день Вадим Ильич был в Питере, но на встречу чуть было не опоздал. Никак не мог подъехать к институту. Пискаревский проспект был закрыт на ремонт, пришлось добираться окружным путем. Запыхавшись, Вадим Ильич все же успел сфотографироваться, его кто-то схватил за шею и поставил рядом с собой. Когда фотограф сделал свое дело Вадим Ильич наконец-то пришел в себя и оторопел: оказывается он стоял в центре своей группы. Рядом была Татьяна Дорошина, Инга Мухарева, Олег Таганский, и его приятель Валерка. Они обнялись, расцеловались, ну а потом началась обычная для таких случаев суета: кто, где, как устроился? Кто чем живет, расспросы о семье, детях и внуках. Вадим Ильич отвечал невпопад, чем сильно озадачивал сокурсников.
- А где твоя жена, красавица Лариса? - спросил Валерка.
- Дома осталась, младшего внука нянчить, - ответил Вадим Ильич, все еще не понимая, почему так он сегодня сильно взволнован.
Встреча как встреча, все виделись пять лет назад. Особых перемен ни с кем, слава Богу, не произошло. И все же его сегодня что-то тревожило, не давая сосредоточиться. «Боже ты мой, это же из-за нее!». И тут Вадим Ильич понял причину своего душевного волнения. Он увидел ЕЁ. Она одиноко стояла чуть поодаль, в темном красивом костюме, но так не соответствующему общему настроению окружавших ее людей. Как всегда гордая и одинокая: пронеслось в его голове. Он подошел.
- Милена, ты меня узнаешь?
- Почему же нет? - ответила она, мило улыбнувшись своей знаменитой улыбкой. - Как же тебя не узнать – «блондина в черных ботинках», - и она искренне и радостно рассмеялась.
Они пожали друг другу руки.
- Привет, Милена.
- Здравствуй, Вадим.
- Я тебя не видел целую вечность, а оказывается всего-то прошло 35 лет, ты почти не изменилась, все такая же.
- Какая?
- Красивая, молодая…
- Ну это ты брось, годы берут свое…
- Но только не тебя… Спасибо…
- И ты, Вадим, просто великолепно выглядишь. Ты представляешь, я сегодня часть наших не узнала. Кто пополнел, кто поседел, кто вообще так изменился, что когда говорил свою фамилию, я выглядела в его глазах идиоткой от изумления.
- Ну что поделаешь, Милена, все проходит и молодость тоже. Только ты не меняешься, - и он вдруг вспомнил, что было между ними.
Милена Андриади, гречанка по происхождению училась в параллельной группе. И Вадим безответно был в нее влюблен с первого курса. Она же гордая гречанка, словно не замечала Вадима: делала все, чтобы досадить его чувствам. Он вспомнил как в ответ на его письмо о признании в любви, она стала нарочно на глазах всего курса делать знаки внимания Сашке Балуеву, некрасивому, прыщеватому парню. Конечно же, руки и сердца гречанки добивались многие ребята и даже один солидный доцент с кафедры терапии. Но она была непреклонной, гордой, отвечая всем – нет.
Однажды Сережа Кураевский, бабник и озорник нарисовал портрет Милены и на одной из вечеринок публично подарил гречанке. Та в восторге защебетала и поцеловала его в щечку. Вадим от злости аж побелел, но молча вынес это поражение. И уже танцуя с Миленой медленное танго, на которое она позволила Вадиму себя пригласить в конце вечеринки, он ослепленный ее красотой, одурманенный упругим телом, которое чувствовалось под тонким черным шелком платья, когда он изредка соприкасался с ним, Вадим бабахнул Милене:
- Ты знаешь, я напишу о тебе роман, так и назову «Первая леди Милена Андриади».
Милена тогда в ответ также рассмеялась.
- Когда напишешь - покажешь. А пока танец окончен, спасибо за партнерство, - и она, развернувшись, упорхнула от него своей легкой походкой и как оказалось – навсегда.
Эти невеселые мысли пронеслись в голове Вадима Ильича, пока он рассматривал Милену.
- Да, ты все такая же красавица, - уверенно еще раз подтвердил Вадим и пожал руку Милене.
Та немного отвернувшись в сторону, как-то странно улыбалась.
- Не поверишь, но я в тебя тоже была влюблена, - тихо, едва слышно сказала она и опустила глаза.
- Не может быть! Ты не шутишь, Милена?
- Да, нет, какие шутки. Этим невозможно шутить, да и какой смысл мне тебя обманывать. У меня семья, два сына, муж меня любит, мы живем хорошо, можно сказать счастливо.
И она подняв глаза на Вадима грустно улыбнулась:
- Все хорошо… Но я была взаправду в тебя влюблена, но не могла даже вида подать. Я была помолвлена с моим будущим мужем, и не могла нарушать данную клятву, обмануть его, таковы законы моего народа. Поэтому все так получилось, - на ее глазах невольно навернулись слезы. - Но все проходит, как ты сказал, Вадим.
У Вадима запершило в горле:
- Я… Я все же написал роман, - выдавил он из себя потрясенный признанием Милены.
- Правда?!
И Милена радостно захлопала в ладоши, как будто ей восемнадцать, а не под шестьдесят лет.
- О чем он?
- О нас, нашем поколении и о тебе конечно…
- Ну ты даешь… А как он называется?
- Название «Молодое вино», но окончательно еще не определился, работа в издательстве, там свои условия. Главное, что я его написал и выполнил свое обещание.
- Спасибо тебе, Вадим.
- Не за что. Если бы не тот портрет, подаренный тебе тогда Сергеем Кураевским, я бы никогда, наверное, не сделал ничего стоящего в жизни. А так была цель. Доказать, что я могу, могу быть равным тебе, и всем маминым и папиным сынкам нашего курса. Ты меня понимаешь?
- Да, я очень тебя хорошо понимаю. Ты молодчина Вадим, я горжусь тобой, - и Милена отвернулась, чтобы скрыть свои слезы.
Вадим подошел и обнял ее сзади за плечи.
- Не надо, Милена. Прошлое не вернуть и возвращаться в него надо лишь в мыслях тогда, когда тебе очень худо или вот когда пишешь книгу, чтоб об этом твоем личном узнали другие. Тогда становится легче на душе. И ты как-бы снова чувствуешь свою необходимость, хотя бы в этом…
Вадим замолчал на какое-то время, потом спросил.
- А где тот портрет?
- Не поверишь, он состарился вместе со мной, - Милена снова грустно улыбнулась. - Как у Оскара Уайльда. Помнишь его "Портрет Дориана Грея»? Я думала, что это писательские фантазии, а нет - на самом деле. В один из дней, когда мне было очень тоскливо, я перебирала старые бумаги, фотографии и нашла свой портрет. Представь себе, там я выглядела старше, чем сейчас.
Она засмеялась:
- Я тогда разозлилась, разорвала его и выкинула в мусорное ведро.
- А когда это случилось?
- Два года назад, где-то в сентябре перед поездкой в Россию, к родственникам.
- Невероятно, мистика какая-то. Ровно два года назад я сел писать свой роман и представляешь в сентябре тоже.
- Не может быть, - воскликнула Милена. - Тут без чертовщины не обошлось, - и она уже судорожно снова улыбнулась, надела черные очки, от чего стала совсем недоступной, как прежде, Миленой Андриади.
- Мысли материализуются, я уже замечаю это не первый раз, - пробормотал вслух Вадим Ильич.
- Слушай на нас с тобой подозрительно все смотрят, - вдруг вспоминает Милена, что они здесь не одни.
- Ну и пусть! Завидуют! – ответил Вадим.
- Нехорошо, мало ли что подумают.
- Они правильно все подумают.
- Давай продолжим наш разговор на вечеринке в ресторане, станцуем танго, как тогда? - перевела разговор Милена.
- Нет, Милена, я не пойду. В прошлое не возвращаются. Зачем себя мучить несбывшимся чувствам. Мне сейчас хорошо с тобой, а большего мне и не надо. Извини и прощай…
- Но, может, ты приедешь ко мне в Грецию, я познакомлю тебя с мужем, детьми… Я много говорила им о тебе, они будут рады и я тоже… Милена сняла очки и посмотрела в глаза Вадиму Ильичу.
- Прости, но я не приеду, - твердо ответил Вадим Ильич, пожал руку Милене и пошел к машине.
- А книгу? - крикнула вслед Милена.
- Книгу пришлю, - ответил он, торопясь скорее уйти.
- А куда? Адрес возьми, адрес… - хотела еще крикнуть Милена, но не смогла, слова застряли в горле от слез и обиды.