Жизнь на окраине Прод. 13

Веруня
О СЕМЕЙНЫХ ИСТОРИЯХ



     У каждой семьи есть свои истории: трагические, грустные, смешные. И передаются они от старших к младшим.  В нашей: это рассказы о моей прабабке Циле Вихне, целительнице, доброй душе, умершей молодой от голода. И трагической гибели моего прадеда. О загубленной жизни бабушкиного младшего брата Бориса, расстрелянного по доносу соседей. И о том, как бабушка купила на базаре хлеб, начинкой которого оказался кирпич. О её желании умереть…
    И ещё много всяких рассказов, сочинённых самой жизнью.
Вместе с рождением детей возникают и новые истории, о которых потом долго вспоминают: с улыбкой, раздражением или печалью.
     Взрослея, мы сами в присутствии друзей или в тесном семейном кругу рассказываем то, что запомнилось. Или пересказываем чьи-то воспоминания из нашего прошлого своим детям, если они слушают нас…
     Вспоминается многое: например, то, что меня в младенчестве продали за три рубля старыми деньгами! Но и я, и денежка остались в семье. В новой, видать, от меня всё же отказались!
     Или о том, как когда-то мне и моей сестре подарили красавицу куклу с роскошными белокурыми волосами. Говорят, если детей долго не слышно, то жди сюрпризов. Мы заперлись в кладовке и остригли кукле волосы лишь для того, чтобы у неё выросли новые, краше прежних. Так однажды остригли мою сестру. У неё, конечно, волосы отросли, а вот кукла -страдалица лишилась их навсегда. Не менее трагичная участь ожидала и миленького чёрненького медвежонка. Всё в той же кладовке, примыкавшей к нашей любимице-веранде, мы выступили в роли врачей-хирургов. Прооперировав мишку и увидав там лишь опилки, опечалились. Как мне помнится, мама зашила живот толстыми белыми нитями. Но мы потеряли всякий интерес к ранее любимой игрушке.
     Часто пересказывалось и то, как моей сестре мешал учиться в школе новорожденный двоюродный брат. Днями и ночами он орал. Его крик никому не давал покоя. Восьмилетняя сестра, потеряв всякое терпение, решила эту проблему по-своему. Она засунула младенца под кровать и убедила меня в том, что всем мы должны говорить, будто бы он загрустил почему-то и вышел прогуляться, подышать свежим воздухом. Чем закончилась эта история – не помню. Но что-то подсказывает мне, что для нас ничем хорошим. К россказням можно отнести, как мы с сестрой ожидали пришельцев из Космоса. Были уверены в том, что на самой большой площади именно нашего города в очень скором времени приземлится космический аппарат. И выйдут из него человечки, с которыми мы сразу же найдём общий язык. Мы верили, что при любых обстоятельствах поймём и полюбим их. Лишь бы они прилетели! Ожидание не было тягостным. В те времена мы готовы были ждать их вечно. Ведь вся наша жизнь ещё была впереди…
     С улыбкой вспоминается и то, как мама пыталась приучить старшую дочь пить рыбий жир. В те годы считалось, что это снадобье помогает от многих недугов. Мама, уверенная в своей правоте, описывала соседям и знакомым, как я его обожаю. Она не догадывалась, что не хватало в то время у меня силёнок для борьбы за независимость и суверенитет! Успешны эксперименты надо мной настолько воодушевили нашу мать, что она решилась продолжить их, но уже со старшей из дочерей. Но здесь её поджидало разочарование и полная неудача. Надежды и чаяния моей матери так и остались оными. Старшая и любимейшая из дочерей, глубоко вздохнув, так же сильно и выдохнула. И рыбий жир оказался повсюду: и на любвеобильной мамаше, и на полу, и на стенах нашего скромного жилища.
     Никогда не забуду и со смехом при каждом удобном случаю рассказываю о борьбе нашей матери со страшным «зверем» – Мухой!
На окне, выходящем во двор, всегда висела марля. И потому мухи были редкими гостями в нашей квартире. Но если всё-таки этот «хищный зверь» попадал внутрь зорко охраняемой территории, то его ожидала смертельная встреча с мухобойкой, грозным оружием, бывшим всегда под рукой у матери. Иногда мухобойка почему-то меняла траекторию движения и оказывалась не на очередной жертве чистоты, а на нас сестрой…
     Улыбаясь, вспоминаю, как я защищала сестру от уличных мальчишек. Краснощёкая, с длинной до пояса косой, она притягивала к себе их взгляды. Редко кто из озорников не потянул её за косу. Я всегда приходила ей на помощь. А она, в виде благодарности, учила меня уму разуму, поколачивая, при случае, дома.
     Истории, истории. Нет им конца… Помнится мне рассказ и о том, как мама ежедневно водила мою сестру к пивному ларьку. Полагала, что пиво разгоняет кровь, способствует здоровью. Себе брала кружку большую, а дочери – маленькую. Я тоже присутствовала, участвовала, потому, как находилась к тому времени внутри своей матери.
Однажды продавщица не выдержала и высказала маме всё, что о ней думала. Постаралась доходчиво объяснить молодой женщине, что та растит будущих алкоголиков! Мама всё поняла, и походы свои прекратила.  Сестра моя старшая пиво обожает, но знает меру. А я и на дух не переношу. Алкоголиков из нас не получилось!
     Занимательно выглядит и история о профессоре Дайхесе. Он считался в нашем Харькове одним из самых знающих педиатров того времени, светило. Каким-то невероятным образом маме удалось пригласить его к нам в дом. Я не помню, как выглядел этот человек, но почему-то запомнила прикосновение длинных чутких пальцев к моему худенькому, в чём только душа удерживалась, телу; ощущение нереальности происходящего; ком в горле и страх перед незнакомцем.
Но в те годы я постоянно жила в страхе. Во мне прочно поселилась боязнь вновь очутиться в больнице, оказаться среди чужих людей, оторваться от матери. На уколы и горькие лекарства я научилась не обращать внимания.
     Ещё до появления знаменитости, я прекратила есть и пить. Начался путь в невозвратное. Но мама всегда была человеком действий. Она не могла допустить того, чтобы её ребёнок погиб. И потому в мою и без того сложную жизнь вошло принудительное кормление. Только тот, кто прошёл через подобное, может знать, каково это есть, не ощущая ничего, кроме отвращения. Процесс кормления всегда происходил одинаково: мама долго гонялась за мной вокруг стола и не могла поймать, хотя она была здорова, а я волочила ногу. Но я оказывалась ловчее её, потому что была ребёнком, пытающимся хоть на мгновение, но выиграть сражение и оттянуть неизбежное. Иногда мне удавалось, если в дверях не стоял дядя, выскользнуть и на улицу. Там, на свободе, легче было бы увернуться от тяжелых маминых объятий. Но одна мамина рука коварно обхватывала меня за горло, а другая, не менее проворная, зажимала нос. Приходилось глотать…

Наверное, удручающим было зрелище. И одинаково унизительным, невыносимым и для того, кто кормил, и для того, кто принудительно глотал. Именно потому и был приглашён профессор с мировым именем. И на него с надеждой взирало всё наше семейство в ожидании чуда. И профессор Дайхес, в задумчивости потирая подбородок, изрёк:

- Если человек не желает есть и пить, то кормить его насильно не нужно. Пусть ваша девочка гуляет на свежем воздухе. Пройдёт время, проголодается и сама попросит.-

     Товарищ Дайхес отбыл. Прошло несколько дней. Гулять гуляла, но не пила и не ела. Маму это не устраивало. Как женщина решительная и умеющая принимать решения, она принялась спасать своего ребёнка испытанным способом. Ещё очень долго модный Профессор ассоциировался у меня с анархией, а борщи и супы – с насилием. А мама, несмотря ни на что, гордилась своими успехами…
     В нашей семье с улыбкой пересказывалось и то, как я, лет этак в пять, в очередной раз поссорившись с матерью, поздним зимним вечером ушла из дома… на веранду. Как мне кажется, я хорошо помню тот случай. И своё пальтишко с рыжим воротником. И старый дырявый, с незакрывающимися замками чемодан. И то, как старалась впихнуть в него свои игрушки, какие-то вещи, попавшиеся на глаза, но, не сумев закрыть, потащила в открытом виде.
     Уходила я часто, но порог перешагнула впервые. И никто не остановил. А я ждала обычных уговоров. Мама не любила отступать и уступать даже в чём-то малом. Нежная в молодости, с годами она становилась всё более жёсткой и суровой. Высказав однажды своё суждение, менять его не собиралась. И уговорить, уломать её на что-то было невозможно. Но, подрастая, мы уже знали, что для того, чтобы огибать рифы и успешно продвигаться к намеченным целям, имелась у нас бабушка. С ней можно было договориться обо всём. А ещё, так чтобы мама не увидала, получить денежку на мороженое или на билет в кинотеатр. Бабушка, Светлая Ей Память!
     В тот вечер на веранде было очень холодно. Помнится, как смотрела в окно. Ожидала, что позовут обратно: в тепло и уют. Бабушка предпринимала робкие попытки вернуть меня в лоно семьи. Но строптивая непоколебимая мама не выпускала её из-за стола. А на нём стояли чашки, разрезанный на большие ломти любимейший шоколадный торт, испеченный бабушкой утром. На печи шумел, закипая, чайник. Они там читают вслух какую-то книгу, пьют сладкий чай, съедают мой торт. А я тут замерзаю и подглядываю за ними, завидую…
     Слёзы обиды на себя, на них, на весь белый свет не приносили облегчения. Думается мне, что именно тогда я испытала настоящее одиночество, впервые познала и отверженность. Возможно, начала понемногу понимать, что возвращаться с поднятой головой куда сложнее, чем уходить в гневе…











 *Новые деньги появились после денежной реформы в 1961 году.



27.06.08




http://www.proza.ru/2008/09/03/461