Юрию Денисову
Первой классической мелодией, которую я услышал по радио, был Турецкий марш Моцарта. На большой перемене мы с моим другом Юрой Денисовым бежали через дорогу к никогда не открывавшемуся въезду в завод “Мясомолмаш”. Мы так и не узнали, что же делали за забором непонятного завода, забором, в который упирался взляд любого, кто выходил из нашей полтавской мужской школы №17. Там был столб с серебристым “колокольчиком” – так тогда называли уличные громкоговорители, в самом деле похожие на цветы того же имени.
Помню один из дней начала марта, когда мы, как обычно, перебежали через дорогу с наезженными санями колеями и струящимися в них светлыми ручейками в серых снежных берегах и успели к началу ежедневной передачи классической музыки. Потом мы ее слушали не раз, но тот Моцарт со мной навсегда.
Дома у нас была большая черная тарелка, висевшая под скворчащим электросчетчиком. Она часто хрипела, и тогда я подстраивал якорь. Из тарелки я впервые услышал грозную песню, звучавшую почти ежедневно. Тогда я не мог понять, что значит “пузья разблагородные”. Теперь понимаю. А однажды услышал “Итальянское каприччио”. Я и теперь часто его слушаю, но то исполнение не забыть.
Моей мечтой был патефон, и наконец я его получил вместе с большой коробкой пластинок с записью “Шехеразады”, которую "крутил" ежедневно.
Долгое время первыми утренними звуками для нас с мамой был “Голубой Дунай” Штрауса (теперь я знаю, что сына, и мне непонятна инвектива Берлиоза – ведь он и оба Штрауса жили в непересекающихся пространствах).
Потом - Козловский с его несравненным исполнением …О, Коломбина, нежный верный Арлекин… Я пытался держать дыхание, как он, но это не получалось.
Затем все исчезло – и патефон, и пластинки на 78 оборотов…
А недавно я обнаружил в своей фонотеке эту самую запись и слушаю ее с ощущением короткого замыкания времени.