– Оленька! Беги в дом! Я тоже сейчас иду, только водицы наберу.
– Сейчас, деда! Мне совсем немножко осталось!
Я играю за воротами – выкладываю рисунки из маленьких камушков. Красиво получается! Бабушка Катерина даже искусницей меня назвала, а искусница – это когда что-то очень-очень хорошо умеешь делать.
Положила последний камушек – вот и готов рисунок! Потом деду покажу, я же для него старалась – ему очень нравится смотреть на мои камушковые картинки.
Распахиваю дверь в сенцы, а там дед уже воду переливает. Мы носим из колодца в серых блестящих вёдрах, а пьём – из голубого с цветочками. И ковшик у нас тоже голубой с цветочками.
– Ну, наигралась? Обедать скоро. А пока я хочу тебе что-то рассказать, Оленька. Пойдём-ка в комнату.
Рядом с дедом усаживаюсь на диван. У нас такой необыкновенный диван! Мой любименький! На нём всё удобно: и сидеть, и лежать, и прыгать. Может, прыгнуть прямо сейчас два разочка?
– Погоди, егоза! Посиди тихонечко, – дед усадил меня, – хочу я рассказать тебе про то, как сердечком слушать. Не враз, конечно, ты поймёшь, что да зачем, но это не беда. Главное, чтобы поняла – сердце умеет слушать.
Я забываю, что собиралась прыгать.
– Сердце?! Слушать?! А зачем? А как? У него, как у меня, уши есть, да? Моё сердце, что ли, с ушами?
– Закидала ты меня вопросами-то, Оленька!
Я с недоверием смотрю на деда, даже нахмурилась:
– Как закидала? Разве вопросы – это камушки?
– Не камушки, конечно, а всё равно закидала – сказала так быстро, как будто камушки горстью бросила.
Ну и придумал мой дед! Я уж поверила, что вопросы по-настоящему в камушки умеют превращаться!
– Деда, а если я буду медленно говорить, то про всё забуду.
– Не забудешь, Оленька. Память у тебя ещё молоденькая. А вот я все твои вопросы сразу не упомню.
– Дед, чего их упоминать? Говорю тебе – зачем сердцу слушать, если я очень даже хорошо всё ушами слышу? У меня же – вот! – уши есть! – я показываю деду уши, – смотри, какие замечательные! Я ими всё слышу!
– Да слышать-то ты, конечно, слышишь. Кто же сомневается. Только как ты ушами – даже такими замечательными – разберёшь, плохой перед тобой человек или хороший?
Я внимательно смотрю на деда. Разве можно ушами что-то разобрать? Почему дед про такое спрашивает?
– Ты что, деда! Зачем мне ушами разбирать? Я же глазами могу посмотреть!
– Можешь, Оленька. Только глаза, случается, подводят. Ты ими видишь одно, а на самом деле всё совсем другое.
Я сразу вспоминаю, как мы с дедом ходили в комнату смеха, когда ездили в город. В этой комнате все зеркала неправильные – они кривые, в них никто на себя не похож. Я даже испугалась, когда увидела. Хорошо хоть, дед рассказал, что эти зеркала придумали, чтобы людей смешить. А то мне сначала совсем смешно не было.
– Знаю-знаю, деда, про что ты говоришь! Про комнату смеха! Да?
– Если бы в жизни всё было просто, как в комнате смеха, не стал бы я, Оленька, переживать за тебя. Что – комната смеха? Насмотрелся – и ушёл. А в жизни по-другому. Не сразу поймёшь – что правда, а что кривда, как в том зеркале кривом. Вот и переживаю за тебя.
Я так удивляюсь, что у меня делаются круглыми глаза. Я, конечно, не вижу, какие они, но думаю, что круглые, потому что если кто-то удивляется, у него всегда такие глаза, сто раз видела. Просто у лица привычка такая – от удивления делать круглыми глаза. А я сейчас очень-преочень удивилась!
– Деда! Ты что! Зачем за меня переживать?! Я разве болею? Или потерялась?
– Слава Богу, не болеешь и не потерялась, птичка моя-невеличка. Я о другом переживаю. Доверчивая ты, Оленька. Ласковая. Чужих людей не боишься. В деревне нашей с рождения растёшь, всех знаешь. Здесь тебе бояться некого. А старше станешь, будешь сама в город ездить, а там людей побольше, чем у нас. Трудно тебе будет сразу понять, кто – хороший, а кто – с недобрыми мыслями.
– А разве надо людей бояться? Они что ли звери?
– Да в том-то и дело, Оленька, что встречаются и такие, которые, как звери.
Я сразу представляю бабушку Катерину с пушистым лисичкиным хвостом, и мне становится так смешно, что я покатываюсь от смеха и сползаю с дивана.
– Ой, деда! Что ли бабушка Катерина может быть, как лисичка? А я – как кто? Ну, скажи!
– Вот, чего навыдумывала, фантазёрка! А всё потому, что торопишься, не хочешь меня дослушать. Катерина не может быть, как лисичка. Она прямодушная – не притворяется ни перед кем, не хитрит. Лисой называют человека, который может хоть кого обмануть, сделать для себя хорошо, а о других не подумать.
Я аж подпрыгиваю! Ну уж нет! Наша бабушка Катерина всегда о других думает. Вкусными пирожками угощает. Никакая она не лисичка! Правильно дед сказал.
– А если не про лисичку, то про каких зверей ты тогда говоришь, деда?
– А про таких, в которых превращаются иные люди. То есть, конечно, по виду эти люди – как люди, ничем от других не отличаются, а вот по сердцу они другие, недобрые. У них сердце злое, холодное. Они любого ни за что – ни про что могут обидеть. Да что там обидеть – могут даже убить, Оленька. С ними лучше не встречаться, но уж если случилось такое и пересеклись дорожки, надо уметь вовремя понять, кто перед тобой.
Я сижу тихо-тихо. Потому что думаю. У нас в деревне нет таких людей, которые, как звери. Хоть в какой двор зайди. Конфетная продавщица что ли может обидеть или убить? Или дед Василий? Или пастух дядя Коля? Или баба Маня? Пусть хоть сколько моя дорожка с ними пересекается, они меня не обидят! И почему только бывают такие люди, которые как звери? Может, им надо к нам в деревню приехать? У нас они добрыми станут. По дворам в гости пойдут. А дед им вкусный чай заварит.
– Что замолчала, Оленька? О чём задумалась?
– О недобрых людях, деда. Давай их всех к нам в деревню пригласим? Они будут нашими гостеньками! Мы с тобой пойдём их на станцию встречать. А, деда? Гостеньки разве бывают злыми?
– Ах ты, птичка моя-невеличка… – дед вздыхает. – Хорошо придумала. Только как бы такие гостеньки беду с собой не принесли.
– А разве можно беду принести, деда? Она разве не сама приходит?
– Можно и принести, Оленька. Если дать злому человеку волю, попустить, не остановить, кто знает, что он может натворить. А если что натворит – вот, стало быть, и принёс беду.
– А мы с тобой не будем им волю давать, да и всё!
– Людей, Оленька, быстро не переделаешь. Чтобы человек другим стал, ему для этого самому захотеть да постараться надо. А сначала – понять, что неправильно он живёт. А вот это – самое трудное. Злое сердце человеку плохой помощник, в хорошем оно не помогает, а мешает, зато в чём плохом – тут как тут.
Я беру деда за руку и прижимаюсь к нему. Мне жалко недобрых людей. Из-за злого сердца радости не бывает, я знаю, мне дед раньше про это рассказывал. А если у человека не бывает радости, то это плохо, неправильно это! Недобрые люди потому других обижают, что у них радости нет. Радостному человеку разве захочется кого-то обижать? Хорошо, что сердце помогает недобрых людей увидеть. Не хочу я, чтобы меня ни за что-ни про что обижали. У меня ведь тогда тоже радости не будет! А если у меня её не будет, чем я буду делиться с людьми, когда по дворам пойду? Я же в нашей деревне в гости хожу по дворам.
– Деда, а недоброго человека глазами совсем нельзя увидеть? Они у меня очень хорошо видят!
– Иногда, конечно, можно. Но не всегда. Иные люди так притворяться умеют, что сразу не увидишь, какой перед тобой человек на самом деле. Вот тогда и надо к сердечку своему прислушаться. Оно недоброго человека всегда слышит. И подскажет тебе, не обманет. А уши, как у тебя, Оленька, сердцу не нужны. Так оно устроено, что без ушей слышит. Нам этого понимать не надо. Нам главное – знать, что сердце умеет слушать. Не забывать про это. Прислушиваться к нему – вдруг, да говорит оно тебе что-то! Помнишь, про душу с тобой рассуждали, что помощница она тебе? А теперь ты должна запомнить, что и сердечко твоё тоже тебе помочь может, если надо что-то очень важное понять – вот хоть про недоброго человека.
– А как я узнаю, что сердечко хочет мне помочь?
– Ты послушай-ка сейчас, как оно у тебя стучит?
Я слушаю. Мне нравится сердечкино «тук-тук-тук…». Хоть у меня нравится, хоть у деда, и ещё у Виталика, и у доброй собаки Найды, которая наших коровушек помогает дяде Коле пасти. Я много у кого слушала!
– Обыкновенно стучит, деда. Тук да тук. Как всегда.
– Правильно ты говоришь, Оленька – как всегда. Это потому так, что всё у тебя хорошо и сердечку твоему спокойно. А если окажется рядом с тобой недобрый человек, сердечко твоё по-другому биться станет. Громче и быстрее. Так, что ты его обязательно услышишь.
– Как, когда я долго бегаю, да, деда? Так громче и быстрее?
– Ну, примерно, так.
– А сердечко всегда про всё знает, да, деда?! И у тебя? И у Виталика? И у Найды?
– Знает, Оленька. И если должен человек что-то важное понять, оно подскажет. Главное – слушать своё сердечко.
– И даже Найде подскажет?
Дед не отвечает сразу, а задумывается и улыбается, и морщинки около дедовых глаз улыбаются вместе с ним. Мне эти морщинки очень нравятся! Добрые они потому что! Морщинки у деда как украшение, как, например, бант у меня на макушке. Только бант я могу снять, а морщинки не снимаются – они на лице насовсем, но их снимать и совсем необязательно – от них же не бывает неудобно и на лице у деда ничего не выдёргивается, а бантом, если его очень туго завязать, можно ого, сколько волос на макушке выдернуть.
Я смотрю на деда и думаю, какой он у меня красивый! И ещё я думаю про Найду – я очень-преочень хочу, чтобы Найде сердце тоже про недобрых людей подсказывало. Ведь недобрый человек и собаку тоже может обидеть!
– Подскажет и Найде. Ну, Оленька, поняла ты про сердечко, что оно слушать умеет?
– Поняла, деда. А про что ещё оно может подсказать?
– Много, про что. Про всё, что ты должна понять. Вот, хоть про сердечного друга. Он потому и сердечным зовётся, что сердечко девичье его сразу слышит. Только из-за недоброго человека оно будет стучать тревожно, и душе неспокойно станет, а из-за сердечного друга – радостно, и душа тогда петь захочет.
– А может, поедем с тобой прямо сейчас в город? Или хоть после обеда? Там людей много и все не из нашей деревни, я не знаю никого. Вот и буду слушать сердечко.
– Что, будешь к каждому встречному подходить?
– Ну да. Постою, сердечко послушаю.
– Боюсь я, Оленька, не поймут тебя люди.
– Почему не поймут? Вот, например, увижу я незнакомого дядю, подойду к нему и спрошу: «А вы добрый человек?» – он будет отвечать, а я сердечко и послушаю. Если этот дядя будет добрый, пойдём с тобой дальше, а если нет, я сразу тебе скажу и мы убежим.
– Убежим, говоришь? Да убежать-то, конечно, можно, только ты подумай хорошенько – зачем делать то, после чего придётся убегать? Нет, Оленька. Не годится так. Хорошего человека ты своим вопросом поставишь в неловкое положение, а то и вовсе обидишь. А недоброго только раздразнишь. Подумай-ка, разве это правильно? Одно дело, когда встреча случайной вышла, другое – самой её искать.
– А как я тогда пойму, слушает моё сердечко или нет?
– Ты ведь знаешь теперь, что оно слушать умеет, вот и доверься ему. А сейчас, Оленька, пора нам с тобой за стол, вот и суп уже настоялся в самый раз. Доставай-ка ложки да сметану, а я хлеб порежу.
Я достаю ложки – моя поменьше, дедова побольше – и думаю: если нельзя прямо сейчас послушать сердечко про недоброго человека, то про сердечного же друга – можно! Вот наедимся с дедом, помою тарелки да ложки и пойду к Виталику. Может, он мой сердечный друг? А может мой сердечный друг – казак? Он же со мной танцевал и кружил меня. Дед ведь не просто так сказал, что я его сердцем узнаю. Не поняла я тогда про сердце-то, не хватило годков. Это теперь уже хватает. Только ведь казак приедет, когда я буду Ольгой зваться, долго ещё ждать, может даже целых десять лет.
– Деда, а сердечный друг бывает один?
– Если сердечный, то один, Оленька.
– А сердечный друг – это моя половинка, да, деда?
– Ну, можно сказать так. Половинка.
– А может, тогда мы с тобой поедем в город мою половинку искать?
– Вот, неуёмная! Не надо нам сегодня в город. Ешь-ка лучше. А то говоришь больше, чем ешь.
– А что, дед, разве, если искать половинку, тоже придётся убегать?
– Рано тебе ещё половинку-то искать, Оленька. А когда придёт время, не пройдёте мимо друг друга.
Я вздыхаю. Непонятно же – когда придёт это время? Сколько ещё без сердечного друга жить? Я смотрю на деда и вдруг понимаю – бывает такой сердечный друг, который половинка, а бывает сердечный друг – мой дед! Мне и раньше сердечко про это говорило, только я не понимала, что его слушать надо. А когда придёт время, и моя половинка – хоть Виталик, хоть казак – не пройдёт мимо меня, а скажет: «Ну, здравствуй, Оленька!» – дед всё равно останется моим сердечным другом. Самым сердечным другом на белом свете.