Он проводил ее до двери, а сам вернулся на кухню и начал все убирать. Помыл посуду, вытер чашки, ложки, ножи. Все спрятал по местам. Стер крошки со стола и даже подмел пол. Если бы его увидели домашние или его кореша, то не поверили бы своим глазам: он и с веничком в руках!
Потом он заглянул в гостиную: там было все убрано. Тамара успела сама все расставить по местам. Он вошел в ванную, сполоснул рот и посмотрел, как обычно, на свое отражение в зеркале: на него смотрел он, но такой, каким он был лет двадцать пять, а то и все тридцать назад: озорной, шкодливый и ушлый мужичек. Немного бы лет скинуть, да седину убрать с висков, – был бы просто молодец! Он себе впервые за очень много лет начал нравиться. Ура! Да здравствует наш гуру! Мы начинаем себя любить. Мы скоро сможем смотреть на себя, не пугаясь того, кто там, в зеркале смотрит на нас. Он улыбнулся во всю ширь. «Томик, родной мой малыш, что ты со мной сделала? Какое это счастье, что я тебя встретил! Тьфу-тьфу, постучим по дереву». И он начал искать что-то деревянное, но в ванной комнате ничего не оказалось. Он вышел в прихожую и постучал по комодику.
Потом он вошел в спальню, надел новое белье из пакетиков, что она так заботливо купила ему. Все было как раз, тютелька в тютельку. Он еще раз удивился ее заботливости. Ему все время хотелось прикасаться к ней, говорить ей нежные и добрые слова. А ей, видимо, хотелось доставлять ему маленькие радости в виде халата, полотенца, зубной щетки и бритвенного набора, этого белья…. В той, другой жизни, ему никто ничего не покупал и не дарил. Он все покупал себе сам и всей семье тоже. Дни рождения отмечались, но подарки он тоже делал себе и всем членам семьи сам. Обычно это говорилось так: «Ну, ты там купи себе сам, что тебе нужно, а я дам деньги…».
Но никто никаких денег не давал, и постепенно этот обычай делать друг другу маленькие подарки вообще вышел из семейного обихода. Вот дом, квартиру, машину, поездку на Канары или куда еще – это, пожалуйста, это мы любим! Поэтому его так трогали эти мелочи, подобранные и купленные с любовью.
Он посмотрел на часы и заказал такси к дому. Ему перезвонили и сказали, что машина будет через пятнадцать минут. Он быстро оделся. Вышел в прихожую, накинул плащ и вышел из квартиры. Его все эти дни удивляло, что квартира не на сигнализации. Он так не привык. А, собственно говоря, зачем, что там такое, что может кого-нибудь заинтересовать? Все на столько скромно, что Тамара, по-видимому, и не задумывалась на эту тему.
Он спустился на лифте и вышел из подъезда. Машина уже ожидала его. Он подошел, выяснил у водителя, его ли это машина (узнал конечный пункт следования, чтобы не забрать чужое такси), сел и они поехали по тому же маршруту, все в той же автомобильной толчее, с теми же остановками и заторами. Но он не обращал на все это внимания. Времени у него было предостаточно. Он помнил, что в одиннадцать у него рабочая встреча с новыми инвесторами, что до того он назначил встречу Вадиму и Геннадию, что надо попросить Татьяну подготовить все бумаги к встрече. Еще он вспомнил свой разговор с Николаем относительно крещения. Он не отказывался от этой мысли ни на секунду: если для венчания он должен быть крещенными, он это сделает.
Но он не сделает это только потому, что этого требует обряд. Он идет на это по естественной потребности, в конце концов, сделать свой духовный выбор. Он никогда не носил огромных золотых цепей и крестов, как некоторые из его корешей. Не любил показухи. Где-то в глубине души он понимал, что не в крестах дело. И вот, похоже, этот момент действительно настал.
Такси подъехало к офису, когда народ только входил в здание. Он вошел вместе со всеми и пошел по лестнице к себе наверх.
В офисе уже заметили, что он приезжает не на своей машине и по лестнице поднимается пешком, минуя лифт. «У “старика” новая блажь. Здоровый образ жизни: не пью, не курю, хожу пешком по лестницам, машину дома оставил…», – комментировали сотрудники. «Может быть, он и нас скоро переведет на “новые рельсы”» – подтрунивали некоторые остряки.
«Интересно, а как у него с женщинами?» – задал как-то на обеденном перерыве вопрос Максим Палыч, старый бабник и ловелас, сотрудник отдела техинформации. «А кто его знает», – ответила грустно моложавая бабушка Галина Филипповна. Все в их отделе знали, что она тайно влюблена в шефа и пишет стихи, которые набирает в обеденный перерыв на компьютере, пачками распечатывает, потом рвет, опять набирает.
– Галочка, Вы так всю бумагу переведете на поэзию, – ехидничал острослов Стасик.
– Стасичек, не Вашего ума дело. Вы двух слов сами написать не можете не то что в рифму, а просто в одну строчку. Есть такая болезнь, не помню, как называется. Короче, не пошли бы Вы куда подальше, – сердилась Галина Филипповна и продолжала что-то набирать и распечатывать.
– Фи, мадам, как неинтеллигентно! – сердился Стасик и выходил, хлопнув дверью.
– Иди-иди, недоучка, – вслед ему говорила Галина Филипповна, намекая на дважды незаконченное высшее образование Стасика. – Бестолочь и бездарь.
– Галочка, ну, зачем вы так? Станислав очень толковый работник. Ну, нет у него диплома. А, как Вы думаете, у “старика” есть? – спрашивал экономист Зарайский, известный эрудит и меломан.
– Не трогайте его! – визгливо вскрикивала Галочка. – Он – святой, святой! А святым дипломы не нужны. Понятно Вам, товарищ Замойский?!
Галина Филипповна намеренно коверкала его фамилию, да еще называла его “товарищем”, чтобы как можно больней укусить его.
Зарайский не обижался на несчастную, затравленную жизнью женщину, которая сопротивлялась житейским невзгодам, как могла: вот и любовь себе выдумала романтическую. Муж ее был лет на двадцать старше. Когда-то она вышла замуж за инструктора по физкультуре. Они познакомились в каком-то походе. Теперь этот муж, старый и спившийся тип, периодически возникал на ее горизонте, а чаще пропадал где-то со своими “однокашниками”, как он называл своих собутыльников.
Были там среди них и несколько бывших учительниц физкультуры, высохших и спившихся особей непонятного пола. Они неделями пропадали у кого-то дома или на даче, пока один раз все там не перепились и не спалили хибару одного из них. После этого случая соседи по даче гнали всю эту компашку: как только они появлялись, звонили участковому по садам. Так что выезды на природу прекратились. Теперь “квасили” по домам. Этим фактом жизнь членов их семей не украшалась, а только укорачивалась.
Вот Галина Филипповна и нашла себе объект для излияния в поэтической форме своих положительных эмоций, которые по странной причине еще продолжали переполнять ее жизнелюбивое и любвеобильное женское сердце….
Он вошел к себе в кабинет, предварительно заглянув в приемную, и поздоровался с Таней. На Тане был новый светло-фисташковый джемпер, который плотно обтягивал ее тоненькую фигурку. Юбка коричневого цвета прикрывала колени, не более, показывая стройные длинные, хорошей формы ноги в светлых колготах. Туфли были тоже коричневого цвета, практически без каблуков. Он отметил это все мгновенно, когда она подошла к шкафу, чтобы поставить на место какие-то папки.
«Видимо, вчерашние. Не успела расставить: курсовую набирала. А на каблуках она будет повыше Вадима!» – про себя отметил он. И добавил:
– Танюша, к одиннадцати часам все подготовить в зале для переговоров. Экран тоже: будет демонстрация чертежей. Не забудьте о переводчике. Когда появится Геннадий Иванович, скажите, чтобы зашел ко мне. Надеюсь, Вадим Николаевич к этому времени уже будет здесь.
– Вадим… – она запнулась, потом продолжила, – Вадим Николаевич тоже будет с Вами работать?
– Да, он теперь частенько будет с нами работать. Есть какая-то проблема?
– Нет, нет, все в порядке, – сказала Таня и быстро наклонилась, чтобы включить компьютер: системный блок стоял внизу справа под столом.
Он усмехнулся внутренне, но внешне не подал вида, что понял причину поспешности, с которой Таня нагнулась, чтобы включить компьютер. Ему было приятно наблюдать, как весеннее настроение начинает овладевать все более “широкими народными массами”.
– Танюша, я к себе, – сказал он и вышел из приемной, чтобы более не выводить из равновесия Татьяну до сих пор более чем выдержанную.