Глава 11. Танец
Аргентинские пампасы простираются от тридцать четвёртого до сорокового градуса южной широты. Слово «пампа» арауканское, оно значит «равнина, поросшая травой»…
Жюль Верн, «Дети капитана Гранта»
Одинокая фигура Шута посреди фантастического танцующего бала оставалась неподвижной. Таким же неподвижным был и зверь (то ли кошка, то ли собака, то ли рысь) у его ног.
– Но если Шут не двигается, то как же с нашими предсказаниями? – спросил Генри. – Что скажет твоя книга?
– На самом деле он, конечно, движется, – ответил старик. – Он пляшет, резвится, представая то в облике Жонглёра, то в облике Сфинкса, то в облике Смерти. Все эти фигуры вокруг и есть его движения.
Чарльз Вильямс, «Старшие Арканы»
1
Мирный, затерянный в саваннах городок, интересный тем, что большинство населения в нём составляют потомки эмигрантов из России, привыкшие к житью на чужбине настолько, что говорят на смеси русского с испанским, а зачастую и детей, да и друг друга при встрече называют то по-испански, то по-португальски, а то и по-итальянски.
Таня с отцом так и не собрались переехать в столицу, да, может быть, им это и не было нужно.
Старинный дом, небольшой сад и цветник, за которым она любила ухаживать с раннего утра, по прохладе, слушая как за раскрытым настежь окном ровно постукивают клавиши пишущей машинки – папа тоже любил вставать пораньше.
С этого отрывистого пощёлкивания, скрежета каретки, шелеста бумажных листов для неё начинался особый ритм – ритм на весь грядущий день. Он преследовал её и в школе, и во время обеда, он жил в ней, когда она, пританцовывая и напевая перед зеркалом, переодевалась и бежала на «настоящие занятия», как она их тогда называла…
Р-ритм!
…Анну Петренс, учительницу танцев в захолустном городке, девчата называли «наша немка». Была она, по происхождению, то ли шведкой, то ли голландкой. Быть может, еврейкой. На вид ей можно было с одинаковой вероятностью дать и, временами, тридцать, и, временами, пятьдесят. Вернее было бы второе, потому что на занятиях «немка» появлялась обычно с палочкой, с усилием перебирая больные, ноющие от артрита ноги. Говорила она по-русски с акцентом, характерно ошибаясь на шипящих.
Они репетировали танец «В пещере горного короля» под музыку Грига. Репетиция не ладилась. По голосу «немки» можно было сразу определить, сколько ей на самом деле лет…
– …Ви! – скрипучим голосом преподавала она, – русские девотшки! Это значит для вас, что у вас есть, как ваш язык, врождённое чувство плавностьи. И ви ешчё – испанки! Значит, вам от рождения присуштче шчувство ритма… Вот, начинает звучать северная музыка композитора Эдвард Григ! В ней есть и напевность, и ритм. Но не забывайте. Это норвешшские горные духи! Начало: они только просыпаются, медленно. Потом, очшень бистро, резко, ритмично, окружают героя!.. Музыка! Р-рьитм, ритм, ритм!..
Тр-рата-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!..
Девочки в коротких белых маечках, чёрных брючках-трико и прозрачных юбочках гуськом пробираются вдоль стены…
– …Нет-нет-нет! Абсолютно ньет! Ви переваливайтесь как утки. Это кто передо мной, злие горные духьи? Это жье каракатьицы! Кармелита, тебя опьять откормила мама?.. Татианна, это ты? Кто-то нацшепил твоё лицо! Почшьему ты сьегоднья так злобно размахиваешь своей татуировкой? Сейтшас я испугаюсь и убьегу!.. Ну девотшки, ну девотшки!.. Ай! Всьё! Стоп!!!
Она отбросила палку.
– Вот, смотрьите! Рьезче! Рьезче! Вы понимайте, это русское слово «рьезче»? И-и-и! Тата-тата, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!.. Ви смотрите сейчас на мьеня, почему я всьё-таки танцую? Да, мнье больно. И вам больно. Но! Женщина способна пересилить боль. Вы – это не мущчины. Мущчина не может так терпеть боль, как женщьина. И он не может, как может женщьина, ешщо иметь от этого удовольствие!.. Музыка! Еш-щё раз, резче! Ритмичнее!..
– Стоп, стоп, стоп! Этто шчщто ешчё за дьергунчьики? Девотшки… Вот смотрите, что вам здьесь надо показать…
Она, словно и не было у неё никакого артрита, легко опустилась на корточки и положила на стульчик полусжатый кулак.
– Музыка! Вот, смотритье! Вот ви поньемногу, как эти палецы, плавно, но ньеуклонно, раскриваетесь! Это должно быть так, как раскривается цвьеток! Та-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! Со стороны кажьется, что лепьестки размикаются лениво, плавно, но это не так! Ви, как этот цвьеток, живьёте в другом временьи, ви должены чуффствовать этот незамьетный ритм!.. Вот, ви вьстальи на ноги, раскрились. И вьи ужье движьетьесь по сцене! Бистрее, бистрее, бистрее! Тата-тата, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! А вот, все вмьесте, пошли, пошли, пошли! – перебирала она пальцами уже обеих рук.
И вдруг резко поднялась на ноги. Лицо её было бледным – от невыносимой боли в суставах. Секунду она, полузакрыв глаза, приходила в себя. Потом как будто взорвалась:
– Ви почему ешчо не на местах?!. Музьика, с пьервой цифры!.. Так, пошшльи, пошшльи, пошшльи… ужье лучше… Кармелита, не оставай!.. так… Тьепьерь – окружайте меня! Тррата-тата, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! Так, так, так, маладцы, поняльи!.. И-и-и! Стоп! Так не поёдьёт!..
– Вашьи рукьи! – огорчённо вскрикнула она. – Шчтшо вы с ними делаетье? Этто шчто, мьельница?..
– Представьтье, что перед вами стоит парьень. Мужчьина! И ви желаетье вирвать! с корньем! его льжьивое, коварное сьердцье! Вашчи палецы! Как они ходьят?! Руки начьинаются с палецев! Запомнитье, тепьерь вашьи руки – это щщщупалецы! Они изгибаютсья как змьеи!.. И-и-и! Так, так, так! Во-от! Тепьерь я вьерю… Иии, ешчьё раз, музьика, с пьервой цифры, пошльи! В одном дыхании и рьитме, и-и-и!..
Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!
– Стоп, стоп, стоп! Опьять никуда не годьится! Буду учиьить вас, как учьят нестинарок * в Болгарии…
* Нестинары, «ходящие по огню», в Болгарии – адепты особой школы, путём медитативных занятий приучающие себя без вреда босиком плясать на раскалённых углях.
Откуда-то в зал приносят мешок фасоли. Рассыпают по полу. Округлые катышки повсюду…
– Девотшкьи! Тапички – сньять! И – босьиком, естчо раз! Под ноги не смотрьеть! И-и-и, музика, пошли, пошльи!..
Тра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок! Трра-та-та-та, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок!..
2
В пятницу 16-го привычный ритм оказался сбитым.
Вначале явился незадачливый парень, который словно прилип к рабочему столу Фёдора Николаевича. Похоже, пытался что-то стащить, несмотря на предостерегающую надпись. Магазин и без того страдал от «халявщиков»… Пришлось его пугнуть особым голосом. А что было делать? Ещё неизвестно, что бы с ним стало, коснись он карт волшебника…
Таким же магом был и папа, хотя он не любил говорить об этом, особенно на людях.
«…Я всего лишь изучаю приёмы, ловлю закономерности, пытаюсь попасть в ритм Великой Случайности…»
Но тогда, когда во время поездки в Мексику их застигла песчаная буря, и папа, встав в полный рост, протянул вперёд и вверх руки, и говорил особые индейские слова, и буря внезапно стихла, а голос из пустыни отвечал отцу, и она понимала, о чём они разговаривали…
От настоящего мага всегда как будто веет ветерком – не ветерком… словно бы свежим дыханием, как бывает в горах или возле моря. Настоящих магов, добрых и сильных волшебников всегда мало, они не любят известности, и лишь это странное ощущение их присутствия способно выдать род их занятий знающему человеку…
От работников магазина она была наслышана о небывалых способностях Фёдора Николаевича, но почему-то робела и за все прошедшие два месяца так и не решилась подойти… познакомиться ближе… по самому формальному поводу – как водится, погадать на жениха или что-нибудь там, пустяковое, одно пустяковей другого…
Но… следовало быть более осторожной.
В конце концов, не из ЭТИХ ли он мог быть?
«Ушёл в астрал, скоро буду…» – после того, как ей удалось отогнать прилипчивого «хиппаря» от стола Апраксина, она, улыбнувшись, аккуратно поправила табличку. И вдруг заметила среди выложенных на столе колод одну. Ту самую…
Первым её движением было сразу же схватить так хорошо и так давно знакомый темно-красный кожаный футляр. Схватить и убежать, а там будь что будет… Её пальцы коснулись холодной старой кожи и…
И прошли сквозь футляр как сквозь воздух…
Она попробовала проделать это снова… и отдёрнула руку. Пальцы обожгло раскалёнными иглами! Отчего?
Она озадаченно подула на пальцы и оглянулась. Посетителей в магазине было немного и вряд ли кто-то обращал особенное внимание на девушку в уборщицком халате, что занималась, наверное, наведением порядка…
Тут ей в голову пришла иная мысль… точнее, предчувствие. Она осторожно открыла тетрадочку, в которой сотрудники РКТ вели запись своих клиентов. Поверх сегодняшней страницы лежал листок бумаги – скорее, какие-то попутные записи или…
Черновик письма!
«Здравствуйте, дорогой учитель!..» (Зачёркнуто.)
«Дорогой Оскар!»
Оскар. «Дорогой Оскар!..» Боже мой! Ч-чёрт!
«Поверьте, мне очень… (неразборчиво) сообщать Вам…» – это она успела разобрать в ту минуту, когда за её спиной остановились чьи-то тихие… или старающиеся быть тихими шаги. Но не получилось: бряцнула подковка на носке армейского ботинка. Она затылком почувствовала режущий взгляд, машинально сгруппировалась, закинула «стенку», обернулась.
Это был не тот, кого ей следовало опасаться.
Это был всего лишь снова тот самый надоедливый «хиппи»… Грешно, но она обрадовалась этому.
«Тра-тта-та-тта-тат-та-та! – задала себе ритм Танечка. – Это вы довели меня до этого. До того, чтобы мирная, воспитанная девочка, которую папа называл «моя Маркиза», время от времени превращалась в чудовище!»
– Т-ты опять здесь? – процедила она сквозь зубы. – Чтттбе здесь нужно? Щща ты у меня заработаешь на «пивко Клинское»! А ну-ка-ся, полетел отсюда вон на улицу!..
И глупые сцены непонимания, что она разыграла после, была её попыткой… нет, не столько, может быть, отомстить Апраксину – за утраченную надежду, за потерянные иллюзии, сколько способом отвлечь его внимание.
И после, и ещё раз она постоянно собиралась с силами – подойти, поговорить серьёзно, но у Фёдор Николаевича, как назло, надолго засел какой-то здоровенный добродушный дядька…
У него нет своей машины, и с работы домой он добирается на троллейбусе.
Тем же вечером, 16-го, после всего, что случилось, она зашла с последней двери, он зашёл со средней…
Проехали её остановку, о чём она, конечно, нисколько не пожалела.
Апраксин вышел на Моржукова, рядом с тем самым домом… «Господи, нет! – испугалась она. – Только не это!»
Но он вошёл в тот самый подъезд, и…
Она осторожно следовала за ним, на всякий случай поставив перед собою «стенку»… Замок на подъездной двери был сломан... Шаги Апраксина слышались выше, выше… Одиннадцать лестничных маршей. Шестой этаж. Последний. Тот самый…
Она выскочила на улицу. Окно ближе к углу дома, на шестом этаже внезапно осветилось…
Она не спала всю ночь, ворочаясь на узкой койке в общежитии на Адашьяна, прикидывая и так, и эдак, и разумно решила, в конце концов, что время терпит, и что спешить с разговором не стоит. И с этим ритмом потихоньку уснула, и снился ей её обычный, привычный, многолетний сон: дорога, дорога, дорога…
Почему-то – босыми ногами по дорожке, мощёной солнечно-жёлтой плиткой…
Апраксин же в эту ночь видел во сне колоссальный, исполинский, чудовищный диск Солнца. Его протуберанцы, факелы и фонтаны, возносясь и изгибаясь, словно гигантские руки с расставленными пальцами, управляли жизнью Вселенной. И, возникая на фоне Солнца, подчиняясь ему и диктуя его ритм всему во Вселенной, совершала свой танец Богиня Рождения и Смерти.
«Таня» – «танец»…
Она представала перед ним то в облике Мага, то в облике Императрицы, то в облике Сфинкса, то сразу в двух ипостасях – Арлекина-Шута и его верной Коломбины – девы 17-го Аркана, Звезды, пляшущей с двумя чашами, серебряной и золотой, из которых изливалась речь прямая – её движения, и речь-умолчание – скрытый смысл происходящего…
4
В последующее, оставшееся до Судного дня время, Орлов с Бадановым использовали для поездки в Кашимов. Апраксин остался при своей аппаратуре и Таро Горгоны, готовясь к итоговому 23-му числу и прикидывая, каким будет облик неизвестного, первого всадника…
«Четыре всадника, четыре всадника…» – эта мысль не давала ему покоя.
Ему казалось, что он знает, кто они.
Как говорится в «Откровении» Иоанна?
Первый из них, восседающий на белом коне, держит в руках лук, а на голове его венец.
Второй на коне рыжем, обладает мечом.
Третий, на вороном коне, несет в руках меру.
Четвертый – на коне бледном и имя ему Смерть.
Первый, пока неизвестный, рождён в первых градусах Водолея, житель небольшого городка на Дальнем Востоке, любит собирать и разглядывать камешки… Он прибыл на коне белом (сиречь, самолёте). Он появится сегодня, принеся с собой стрелу – волшебный кристалл… Часы не успеют пробить девять.
Второй известен. Сильный, добрый, порой чересчур серьёзный, порой чудаковатый. По Знаку и по Аркану – стопроцентный Лев. Должен вот-вот позвонить по «мобильнику» с вестями о третьем.
Тот, третий, в детстве любил смотреть на облака. И мечтал когда-нибудь построить волшебную мельницу Сампо. Самый жертвенный из четверых, середина Скорпиона! Он уже принёс свою меру… Смерть сопутствует ему…
Четвёртый… Нет, четвёртая... – (но, правда, стоит ли вовлекать в такие дела женщину???) – это Смерть. Она рождена в далёкой стране, в тот день, когда Солнце затмилось в Знаке Близнецов.
Она всюду, проникая суть бытия одним своим присутствием.