В «Домострое», энциклопедии семейной жизни ХVI века, читаю: «Следует христианину всегда держать в руках — четки, а молитву Иисусову — неустанно на устах; и в церкви и дома; и на торгу — ходишь, стоишь ли, сидишь ли, и на всяком месте, по словам пророка Давида: «На всяком месте благослови, душа моя, Господа!» Творить же молитву так: «Господи Иисусе Христе сыне Божий помилуй мя грешного» — и так говорить шестьсот раз, а седьмую сотню — Пречистой Богородице: «Владычице моя Пресвятая Богородица помилуй мя грешного» — и опять возвращаться к началу, и так говорить постоянно».
Свои первые четки я получил, скорее, выпросил в Печорах у приснопамятного архимандрита Пантелеимона(Борисенко †1995) и не расставался с ними ни днем, ни ночью, пока не потерял. Вторые монашеские четки подарил в один из моих приездов в Свято-Введенский монастырь в Иваново архимандрит Амвросий(Юрасов).
Они висят у меня над головой, и дома я привычно перебираю их мягкие узелочки, а перед сном надеваю на шею. До последнего времени на улице я ходил с четочками-тридцаткой, охватывающими запястье, и было удобно молиться по ним, не привлекая внимания. Если уставала одна рука, я брал четки в другую и творил Иисусову молитву долго и без числа.
Батюшкино требование звучало так: «Бей воздух молитвой!» Это продолжалось почти девять лет. Но появилась боль в запястьях, и четки пришлось оставить. Я пришел к батюшке Иоанну Миронову за советом, а он улыбнулся своей неповторимой улыбкой и прочитал любимое стихотворение, написанное священником Владимиром Введенским:
МОЛИТВА «ГОСПОДИ, ПОМИЛУЙ»
Из всех молитв, какие знаю,
Пою в душе иль вслух читаю,
Какою дышит дивной силой
Молитва «Господи, помилуй».
Одно прошенье в ней, не много!
Прошу лишь милости у Бога,
Чтоб спас меня Своею силой.
Взываю «Господи, помилуй».
И горе таяло, и радость
Мне приносила вдвое сладость.
И все то было дивной силой
Молитвы «Господи, помилуй».
Когда лились от горя слезы
Иль страстные смущали грезы,
Тогда с особой сердца силой
Молюся: «Господи, помилуй».
Уж близок я к последней грани,
Но все ж с горячими слезами,
Хотя с увядшей тела силой
Молюся: «Господи, помилуй».
Душа, окончив жизнь земную,
Молитву эту, не иную,
Тверди и там ты за могилой.
С надеждой «Господи, помилуй».
— Я тебя сейчас научу, — сказал батюшка. — Прочитал «Гос-поди Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешного» — и распрями большой палец. Прочитал другой раз — разогни указательный, и так далее.
— Так я же без счета молюсь, — упираюсь я, — с четками-то удобнее.
— Слушай, что я тебе говорю и не прекословь! Я сам так молюсь. И запястья твои болеть не будут. Уразумел, чадо? — уже серьезно спросил духовник. Уразу-у-умел, батюшка, буду учиться…
Как хорошо жить на свете! Как сладко
Петь тропари и смотреть в небеса.
Душу затеплить свою, как лампадку.
Господи, только меня не бросай!
Знаю, что самую смертную муку
В воле Твоей сокрушить, как змею,
Господи, только б держаться за руку,
Только б держаться за руку Твою.
Раб неключимый, слагаю я гимны,
Сердце легко поручаю речам.
Господи, Милостивый, помоги мне,
Чтобы не очень Тебя огорчать, —
Не преклониться стихиям материй,
Горнего мира понять голоса.
Как хорошо жить на свете — и верить!
Господи, только меня не бросай!
Андрей Попов, Воркута
Сын попал в аварию и разбил машину вдрызг. Хорошо, сам отделался разрывом связок плеча и переломом ноги. Но дачное хозяйство держалось на нем, и меня это устраивало: ну, не лежит душа к земле, что ты будешь делать! Это нетерпеливый характер виноват: пока что-то посадишь, да взойдет ли, а если взойдет, то может погибнуть от холода, а тут еще вредители, поливка, прополка, удобрения, или дождь, или ведро…
А время с весны до осени? Муторным показались для меня приусадебные занятия, в которых чуть не вся страна нашла забвение и удовольствие; да и прибавка к столу существенная. Пытался себя заставить полюбить ковыряние в земле, но — невольник не богомольник. Чтобы хоть как успокоить душу, купил для дачи российский культиватор «Тарпан», итальянскую бензиновую косу «Спарта», немецкую электропилу — пользуйтесь! И говорить вслух о своей нелюбви к работе на родной «фазенде» неудобно: не поймут меня строящие по 20 лет свои дачи из чего придется трудящиеся. Буду помогать родным техникой и советами: теорию-то мы все хорошо знаем…
Сегодня пашут в огороде,
А завтра будут боронить.
Веками свитая в народе —
Суровая — не рвется нить.
От пашни свежей кровью тянет,
Червя выискивает грач.
И полубомж-полукрестьянин —
Свой тракторок пускает вскачь.
А я гляжу сквозь занавеску
На них — в рассветное окно.
И стыдно мне, но — интересно.
И хочется, но — не дано…
Глеб Горбовский, СПб
Еще одно страшное признание: не люблю мемориальных музеев. Все вылизано, отлакировано, покрашено; если кровать, то на ней точно никто не спал, шкаф с книгами — наверное, страницы не разрезаны. И вообще: «руками не трогать», «в кресло не садиться», «близко не подходить» — и ограждающие веревочки, что-бы не пересекали. Предметы в музее, может, и подлинные, а человека, которому посвящен музей, рядом нет, будто и не жил он в этой лакированной шкатулке. Тут даже пыль отсутствует.
И только однажды, на греческом острове Эгина, я видел, как молодая гречанка лежала на белоснежном покрывале в келье великого святого ХХ века Нектария Пентапольского (†1920) и слезно о чем-то молилась. И никто, представьте, никто, не сделал ей замечания.
В мемориальном музее только рукописи живые, даже если копии: вот где бьется мысль в безчисленных зачеркиваниях и по-правках, вот здесь ты воочию убеждаешься, в каких муках рождалось гениальное произведение. А из какой чашки пил чай русский гений, на каком стуле сидел, мне как-то все равно…
РУКОПИСИ ПУШКИНА
Что писано рукою Пушкина,
Напоминает шторм, прибой:
То выстроено, то разрушено,
То новой поднято строкой.
Мысль Пушкина быстра, как молния,
Полет ее неуследим.
Сижу в подавленном безмолвии
Перед создателем седым.
Седым? Но Пушкин был брюнетом
И значился в числе повес.
Я знаю, я ведь не об этом —
О мудрости его словес.
Они заоблачно вершинны,
Им к высоте не привыкать.
Они, как Бог, неустрашимы
Святую правду изрекать.
Не рукописи — брызги моря,
Не строки — гребни грозных волн.
А с морем кто из нас поспорит?
Никто! Поспорит только он!
Виктор Боков
… Мучает не сама безсонница, а мысль, что не выспишься и утром встанешь не с той ноги, а на работе будешь цепляться к подчиненным, болеть головной болью и раздражительным безразличием. Но почему-то именно безсонной ночью приходят мысли, которые впоследствии вы читаете.
Безсонница любит людей чувствующих, с обнаженным нервом, не умеющих расслабляться. Сильные волей перебарывают безсонницу или, по крайней мере, не позволяют собой командовать.
Ночь – время молитвы; недаром монахи любят ночные бдения. Я же, будучи человеком слабым, глотаю снотворные, жалуюсь духовнику и непостоянно читаю молитву
ПРИ БЕЗСОННИЦЕ
Преподобному Иринарху, затворнику Ростовскому
О, преподобне отче Иринархе! Се мы молим тя усердно: буди ходатай наш присный, испроси нам от Христа Бога мир, тиши-ну, благоденствие, здравие и спасение, и от всех врагов видимых и невидимых ограждение, покрый же нас ходатайством твоим от нахождения всяких бед и скорбей, паче же от искушений врага темнаго, да вси мы с тобою прославляем всесвятое имя Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Равно угодны Богу тьма и свет.
Бог сотворил и ночь не для забавы.
Добро и зло нужны, как «да» и «нет»,
И разрушители в свой час бывают правы.
Не оценили благолепный День,
Когда не знали сумрака ночного.
Судьба послала Яблоню и Тень,
И откусили яблока земного…
Вмиг раскололся мир, и плачет райский сад.
Но обманулся тот, кто сам расставил сети.
Не ведая стыда, не требуя наград,
У грешной матери растут безгрешно дети.
Ирина Дрожжина, СПб
стр.32