Не милуй, Господи, меня. Былинка

Александр Раков
Письмо из тюрьмы: «Зная о том, как много осужденных пишут в православную газету, я решил тоже написать вам. Правда, мое письмо сильно отличается по смыслу от тех, что я вижу на стра-ницах вашей газеты. Просто больше нет сил глядеть на этот об-ман, ложь и богохульство! Никаких корыстных целей я не пресле-дую, просто надеюсь, что люди, прочитав мое письмо, хоть не-много задумаются, прежде чем верить нам на слово.

На страницах газеты очень часто печатаются объявления осужденных, которые, по их словам, уверовали в Бога и просят помощи, духовной поддержки. Конечно же, огромное спасибо всем вам, что вы от всей души и чистого сердца стараетесь помочь людям, которые встали на путь спасения. Низкий вам поклон! Но вам просто не приходит в голову, что за многими этими просьба-ми л помощи стоят обман, корысть, жадность. богохульство и надругательство над истинной верой в Бога.

Многие из нас, осужденных, «уверовавших» и просящих ду-ховной помощи, уже во втором-третьем письме начинают просить масла и конфеток. Но как связать между собой духовную пищу с бульонными кубиками? Разве для того, чтобы уверовать во Хри-ста, нужны сухарики и шоколад? Что же это за вера такая, кото-рая без маргарина не крепнет? Больно смотреть, как вас обманы-вают, прикрываясь именем Иисуса Христа.

Здесь у нас из-за отсутствия работы очень много свободно-го времени. И вот новоявленные верующие, обложившись духовными книгами, составляют вам письма. А потом, выпросив у вас посыл-ку с продуктами, смеются над вами и вашими чувствами. Рвут эти же книги, чтобы завернуть в них сало и конфеты. А то еще хуже — ходят в туалет с листочками от Нового Завета. Они пишут всем подряд — и православным, и протестантам, и иеговистам — и всем говорят, что уверовали в их веру, и просят, просят, просят… Они рассуждают так: пускай, мол все шлют: хоть одну посылку из десяти да получу.

И почти никто из тех, с кем вы ведете переписку, не ска-жет вам правду, за что он оказался за решеткой. Все ссылаются на злую судьбу и козни сатаны. А о том, как насиловали и уби-вали женщин и детей, своих родителей и родственников, они не говорят. Убеждают, что у них нет близких…

Люди добрые, я не единственный, кто так думает. Многие из нас, кто скорее, кто медленнее, но приходят к Богу. И многим действительно нужна духовная литература и поддержка. Но именно духовная, а не политая подсолнечным маслом.

И прежде чем тратить свои скудные зарплаты и пенсии на шоколад и чай для двухметрового детоубийцы, оглянитесь вокруг. Разве нет у вас в городе детских домов и больниц? Разве нет домов инвалидом и интернатов для брошенных детей? Разве исчез-ли с ваших улиц маленькие попрошайки с протянутой рукой? Вот им как раз и нужна ваша помощь. Их никто не накормит безплат-но. А здесь нас кормят всех, никого не обделяют. Конечно, шо-колада не дают, но ведь тюрьма не курорт, и находимся мы здесь не за хорошие дела и поступки. Никто тут не умирает с голода, а больным к тому же дают диет питание — масло, молоко…
А вот духовная и другая литература — газеты, журналы, книги — здесь действительно очень нужны. И если у вас есть возможность оказать духовную поддержку, мы будем вам очень благодарны. С низким поклоном и уважением ко всем,
Андрей, Оренбургская обл., г.Соль-Илецк, ЮК-25

Отчаянье иль сокрушенье?
Наверняка уж не понять.
В тюрьме увидел с удивленьем —
Не милуй, Господи, меня!

Невольник некий нацарапал
Строку из прыгающих букв
И после сгинул на этапах,
Оставив странную мольбу.

Что это, Бога отверженье
Гордынный дух ему внушил?
Иль дар великого смиренья
Оледененье растопил?

Куда пошел дорогой дальней,
К блаженству иль во власть огня?
Но верю — будет оправданьем —
Не милуй, Господи, меня!
 Иеромонах Роман(Матюшин)

Непонятно почему, считается, что пьянство — душевный про-тест человека против действительности. При царизме за причину выдавали угнетение обездоленных эксплуататорами, при социализ-ме — безправие простых людей и ложь верхов, в нынешние времена — материальное расслоение и невозможность большинства к само-выражению. Однако эта посылка рассыпается сразу, как только мы вспомним, что пили во все времена вне зависимости от социаль-ной иерархии: бывали в истории правители-пьяницы — и опустив-шиеся на самое дно побирушки-трезвенники.

Пройдя сам через все адовы круги пьянства, могу смело сказать, что вначале человек пьет ради удовольствия, а, попав в алкогольное болото, пьет, чтобы не чувствовать себя худо фи-зически и душевно: он не может не понимать, что тонет. Соци-альная база у пьянства отсутствует напрочь.

Почитайте в Биб-лии: «У кого вой? у кого стон! у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? у тех, которые долго сидят за вином… Не смотри на вино, как оно краснеет, как оно ухаживается ровно… впоследствии, как змей, оно укусит и ужалит, как аспид; глаза твои будут смотреть на чужих жен, и сердце твое заговорит развратное; и ты будешь как спящий среди моря и как спящий на верху мачты»(Притч.23, 29-34).

Пьянство заразно: «Не будь между упивающимися вином»(Притч.23, 20). Апостол Павел советует избегать пьяниц: «С таким даже и не есть вместе»(1Кор.5,11). Пьяница слезлив, безсовестлив и ради зелья готов на любую подлость. Выбраться же из этой трясины почти невозможно: 28 раз я лежал в больницах, пять раз мне им-плантировали «эспераль», но только любовь жены и помощь Бога вытащили меня из болота. Правда, я и сам хотел бросить, и по-нимал, кем я стал. И теперь, опамятовшись, кричу: не пейте, люди! Кроме безчисленных бед, ничего хорошего не принесет вам эта вонючая жидкость. А главное: «Не обманывайтесь: ни пьяни-цы, ни злоречивые царства Божия не наследуют»(1 Кор.6,10)

       ПЬЕТ РУСЬ
Иссяк родник, когда-то ласковый.
Изба, скрипя, сползла в овраг.
Колодец зарастает ряскою.
Где русский дух? Лишь смрад и мрак.
Пьет Русь, озлобившись в отчаянье.
Брат поит брата, сын отца.
Без Бога, мира, покаяния.
И нет, и нет, и нет конца.
Прощай, вина, в вине забытая,
Лишь бабий рев и волчий вой…
И рожа трезвая и сытая
Маячит над печной трубой.
Олег Селедцов, Майкоп


Друзей у меня — раз-два и обчелся, а если честно — совсем нет. То ли потому, что родители в детстве возили за собой по разным городам и странам, где я учился в девяти школах, то ли потому, что Университет закончил 33-летним мужчиной с девчон-ками-однокурсницами, мечтающими только о замужестве, то ли служба в армии — не лучший повод для продолжения дружбы, то ли характер мой, прямой и вспыльчивый, отталкивает людей, — толь-ко остался я совсем без друзей. Было двое, но навещать их хожу теперь на кладбище. С женщинами мне дружить легче: характер у них пластичный, прощать умеют и вообще легче видят в человеке хорошее. А подруг всего две, разного возраста, и с одной из них я в пух и прах разругался по телефону: не учел особенности женской психики. «А, обойдусь», — думал я, но под ложечкой не переставало сосать — от себя не спрячешься.

Да и потеря поло-вины подруг ухудшила положение: некому было, кроме уставшей на работе жены, рассказывать о ежедневном вихре событий, давать и получать советы. Одним словом, не выдержал, взял перовскую от-крытку с его знаменитой «Тройкой»(два мальчика и девочка, над-рываясь, тянут неподъемную бочку) и на обратной стороне пере-писал стихотворение:

Пока звезда не закатилась,
Что озарила наши дни,
Перемени свой гнев на милость,
На милость гнев перемени.

Чтоб, золотые от рожденья,
Улыбкой неба и земли
Над полосою отчужденья
Цветы согласия взошли.

Не закружу распевом бойким,
Швыряя под ноги рубли,
Что унесу тебя на тройке —
На тройке счастья и любви.

Но, зная преданности цену,
Судьбу рассветную твою,
И в ситец радости одену,
И хмелем нежности увью.

Признаю все, что делал плохо,
Свои поступки осужу
И до раскаянного вздоха
Гармонь лихую осажу.

Но только, чтобы вновь светилась
Звезда, как в памятные дни,
Перемени свой гнев на милость.
На милость гнев перемени.
Виктор Коротаев †2001

       И мы опять помирились…


«Александр Григорьевич, здравствуйте! Я непостоянный, но очень уважающий ваше издание читатель. Всякий раз, встречая газету в церковных лавках, не могу пройти мимо, не купив не-сколько непрочитанных номеров. Мне всегда импонирует стиль «Православного Санкт-Петербурга». Радостно, что вам и вашим авторам удается выдерживать такой спокойный и рассудительный тон публикаций, не скатываясь в обличения, обвинения и прочие религиозные крайности.

Зайдя на интернет-сайт газеты и прочитав любимые мной «записки редактора», понял, что вы планируете закрыть эту руб-рику. Очень жаль, если это действительно так. Считаю, что «за-писки редактора» уже давно стали неотъемлемой частью газеты, — как рубрика редактора в иных глянцевых журналах. Поверьте, ва-ши наблюдения интересны, точны и оригинальны. Спаси Господи! С уважением, Герман».

«Уважаемый Герман! Благодарю за внимание к моей персоне и «запискам редактора». Должен признаться, что за годы я на-столько сросся с «записками», что по-настоящему болею, когда «записки» не пишутся. Раньше я специально готовил материал к каждому номеру газеты, но теперь вышло пять книг, и «записки» перепечатываются из них, правда, с сокращениями. Недавно я сдал в издательство очередную книгу «записок» — «Былинки», так что материалов хватит на много месяцев — достало бы терпения у читателей.

Священник Александр Ельчанинов †1934, автор знаменитых «Записей», относился к подобному жанру весьма серьезно, по-философски: «Советую тебе вести дневник, это помогает изучению себя, предохраняет от повторения ошибок, сохраняет живым про-шлое. Стоит записывать всякую большую радость, горе, важную встречу, о книге, произведшей впечатление, свои вкусы, жела-ния, надежды».

…Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу…
 Александр Пушкин, †1837
       

Я хорошо помню свою первую любимую книжку. Она была тол-стой, с разлохмаченными краями, без конца и начала и называ-лась «Сказки». Я знал содержание наизусть, но каждый вечер не-пременно канючил, приставая к маме, тете или бабушке: «Читай!» Без чтения сказки о сне не было и речи. Потом я сам потихоньку научился читать, но и теперь, прожив жизнь, не устаю удивлять-ся, как из черных буковок сначала получаются слова, а потом и целые фразы. Книги распахнули для меня и без того безпредель-ный мир, в котором умещалось все: папа и мама, старший братик, и снег зимой, и новогодние подарки, и кораблики в весенних ручьях по асфальту, и яркое солнышко по утрам, и несчетное число звезд на черном небе.
Но книги… они давали простор фан-тазии, открывали неведомые страны, в которых обитали удиви-тельные животные, и даже Луна оказалась доступной для меня и моих друзей.

Чем старше я становился, тем шире становилась Земля. Лис-тая страницы, я добирался до полюса, огибал земной шар за 80 дней, находил безценные сокровища, опускался в морские глубины и … но так часто приходилось откладывать книжку в сторону, чтобы делать уроки или сбегать в магазин. Тогда я решил схит-рить и приспособился читать на ходу, благо машин тогда в Моск-ве было мало. Но однажды нос к носу столкнулся с папой и полу-чил нагоняй. Но я не унывал и задумал читать по ночам.

Мы жили вчетвером в одной комнате; когда большие напольные часы били два раза «Бом-бом!», я доставал потайной фонарик и, накрывшись с головой одеялом, погружался в другую жизнь. Правда, под одеялом было душно, а глаза очень скоро переставали слушаться и слипались…

Я стал читать на уроках, положив книгу на колени, но учи-теля быстро раскрыли мой секрет.
Тогда я решил писать сам. Я задумал написать толстый-претолстый приключенческий роман.

Сказано — сделано: я приоб-рел солидную тетрадь в ледериновом переплете и, удобно устро-ившись за столом, устремил взгляд на голубую, в клеточку, чис-тую страницу. Отчаянно стучало сердце, я уже несколько раз об-макивал новенькое перо в чернильницу-«непроливашку», но дальше дело не шло. Я вдруг с ужасом понял, что не знаю, о чем пи-сать, не знаю даже, какой фразой начать свое произведение.

Как же так! Сотни мыслей роились в голове, когда я обдумывал пред-приятие, десятки героев из прочитанных книжек говорили со мной, перед глазами мелькали города и страны, снеговые вершины гор вонзались в небо, реки катили свои воды… катили… катили… Тут капля чернил, уставшая ждать, сорвалась с пера и жирной кляксой расползлась на голубой, в клеточку, бумаге…

Но я все же стал писателем — через пятьдесят лет! Эх, ес-ли бы не та клякса!..
Саша Раков, член Союза писателей России

       ВЕЩИ
Все меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остается.
Где лампы-«молнии»? Где черный порох?
Где черная вода со дна колодца?
…Я сделал для грядущего так мало,
Но только по грядущему тоскую
И не желаю начинать сначала:
Быть может, я работал не впустую.
 Арсений Тарковский †1989