Я часто вспоминаю свое голодное послевоенное детство: как много в нем было хорошего и доброго. Вот одна история. На лето нас с Вовкой, двоюродным братом, сопливым парнем на полгода старше меня, отправляли к тете Ане в деревню: молока попить, подышать свежим воздухом, позагорать и накупаться в озере. Деревня Аргуново, родовое гнездо наших предков, стояла на берегу круглого, как блюдечко, озера с названием Карасиха. Почему Карасиха, никто не знал. Карасей там отродясь не водилось, хотя озеро было рыбным, ловились и лещ, и щука, и особенно огромные темно-серые с ярко-красными плавниками горбатые окуни, а также серебристая плотва. Была еще какая-то плавающая поверху рыбешка, вроде уклеи и серяков.
Мы с Вовкой каждый день ходили на озеро рыбачить. Рыбалка, как известно, дело захватывающее, но быстро надоедает, если нет клева. Тогда мы сматывали лески на длинные деревянные удилища из березы и начинали озорничать: били удилищами по воде, поднимая тучи брызг, дурачились, бегая в догонялки друг за другом, потом устав, купались в теплой, как заварной чай, воде. Вода в озере была чистейшая, профильтрованная через мхи и торфяные залежи. Когда хотелось, мы ее пили, нисколько не боясь заболеть. Местные тоже пользовались водой из озера, и даже не заводили колодцев.
Озеро было глубоким с темным дном, и мы всегда побаивались, если приходилось, заплывать подальше от берега: страшно. Старый рыбак дед Мацацир говорил, что озеро бездонное, и сообщается через подземные реки с другим, большим озером Игорьем, потому, мол, Карасиха всегда рыбная, сколько ни лови, а рыба всегда есть, она туда с Игорья заходит.
Вот однажды возвращаясь после неудачной рыбалки к себе в деревню, мы пошли не по нахоженной дороге, а напрямки, через болотовину с небольшой речушкой, с тем расчетом, чтоб через задворки попасть прямо к дому тети Ани. Засучив штаны выше колен чтобы не намочиться, мы стали переходить речушку по лавинам, брошенным деревенским мужиками. Лавины были скользкими, и Вовка, шедший впереди, поскользнулся и упал в воду. Воды в ручейке оказалось мало, чуть выше колен. Вовка очухался, встал на дно, и кричит:
- Дай руку-то, что стоишь?
Я хотел было помочь Вовке, но свалился сам. Попытки выбраться на лавины ничем не кончились, они были такие скользкие, что мы снова падали. Наконец, Вовка как старший, принял решение:
- Идем вдоль лавин, все равно намокли, чего уж…
И мы медленно побрели по тинистой воде к берегу.
На удивление дно было плотным и каменистым, ноги почти не вязли. И тут Вовка за что-то зацепился и снова рухнул в воду, прямо в зеленую и густую тину. Очумело глядя, он вынырнул, держа в руке какую-то веревку. Ни слова не говоря, Вовка стал ее тащить. Весь напрягся, но она не поддавалась, видно к ней было привязано что-то тяжелое.
- Да помогай, что стоишь, как истукан?! - закричал Вовка мне.
Я подскочил и мы, взявшись вдвоем, стали тащить веревку, перебирая ее в руках.
- Клад, наверное, – сделал предположение я.
- Дурак ты, какой клад в воде? – засопел сморкаясь Вовка.
И тут показался край плетенной корзинки.
- Верши!!! – заорал Вовка. - Мацацир втихаря рыбачит… Я такие на огороде у него видел, сушил. Сейчас проверим, что там.
- Не нужно Вовка, попадет, не наше… - запротестовал было я.
- Да не дрейфь, мы чуть-чуть возьмем. Никто и не узнает, - вошел в раж Вовка.
Что мне оставалось? Я согласился. Верши были полностью забиты рыбой: золотистыми карасями. Таких больших и жирных карасей я еще не видел никогда. Выбрав с десяток рыбин, что покрупней, Вовка сложил их в майку, завязанную узлом и дал мне:
- На, неси и не вздумай болтать, а то… - и он показал свой большущий кулак.
Я был из семьи, где не принято было ругаться и спорить, поэтому молча взял добычу. Мы вышли из воды на берег, выжали штаны и рубахи и пошли к дому.
- Тетке скажем, что наловили старым бредешком, что дядя Боря дал. Понял? – спросил Вовка.
Я кивнул головой.
Тетя Аня всплеснула руками, увидев нас мокрыми и грязными.
- Где же вас носило, что такие чумазые?
Вовка важно поставил узел с рыбой на стол.
- Наловили, вот, бредешком. Пока тетка нас переодевала, потом чистила рыбу и жарила карасиков в сметане на огромной чугунной сковороде, мы с Вовкой молчали, не глядя друг на друга. Но когда тетя Аня посадила нас за стол, да поставила сковородку с карасиками, с отварной картошкой да черным душистым хлебом, испеченным еще рано утром в русской печи, мы заговорили, хвастаясь друг перед другом, кто больше наловил рыбы. Тетушка смотрела на нас счастливыми глазами и чему-то загадочно улыбалась.
- Тут приходил дед Мацацир, увидел, что я карасиков чищу, спросил, где взяла рыбу. Я и отвечаю: мол ребята, племянники мои, наловили… А он улыбнулся и говорит: «Ловкие у тебя ребята, наловить карасей непросто, но если потрудиться, то можно». И ушел, больше ничего не сказав, - закончила разговор тетка Аня.
Вовка надулся, стал сморкаться в рукав, а потом убежал из-за стола. Я весь покраснел до корней волос и сидел ни жив, ни мертв. Еда застряла у меня где-то в горле.
- Ты чего? - спросила тетка и погладила меня по голове. - Ошибаются все, но Бог любит тех, кто прощает и просит прощения. Понял?
Я кивнул.
Вечером, проходя мимо дома деда Мацацира и с трудом передвигая одеревеневшие от страха ноги, мы остановились около окна, где сидел седой рыбак и чинил какие-то снасти.
- Вы чего?
Мы стояли, не зная, что сказать.
- Значит ты сын Василия? - он показал на меня. - Весь вылитый в батьку. Ну а ты, стало быть, Сашкин? В мать свою вышел. Чего стали то? Говорите, зачем пришли, а то мне недосуг, сети починить надо, - и он снова стал перебирать что-то в руках.
- Дедушка, ты нас прости, мы больше не будем… - хором начали мы.
- Ладно, ладно. Бог простит, а я уже простил.
Он вздохнул и отвернулся, вытирая кулаком вдруг заслезившиеся глаза.