Казалось, только вчера Хонон с Фридой и Яковым уехали из родного дома, добрались до Турции, чтобы дальше морем отправиться в Израиль, затем они попали к евреям, которые прожили здесь более тридцати лет. Старые и бездетные они для себя решили никуда не уезжать, отказавшись совсем от идеи возвращения в Эрец- Израиль. Там их никто не ждал, да и устали они от вечных переездов, а здесь климат вполне подходил для них- не было холодной зимы, а близость моря давала желанную свежесть. У них Хоня с семьей и задержался, присылая брату изредка письма или устные напутствия через случайных знакомых. Вот только последнее послание они и не получили, т.к. были в пути, а оно оказалось самым важным...
Вернулся мальчик, первой об этом сообщила Мира. Она забежала в дом, закрывая рот руками, чтобы получилось не очень громко и не проснулся ее больной дядя и быстро произнесла:- Он пришел. Он нам что- то принес. Вот смотрите, он сейчас зайдет.
Тотчас, за ее спиной появилась тонкая прозрачная фигурка в лохмотьях, которая ловко обошла девочку в дверном проеме. Мальчик подошел к Натану. В руках, в завернутой тряпке лежал кусок свежего мяса.
-Эстер была права. - подумал Нема. -Он все слышит и понимает.
Нема передал мясо жене. Эстер начала свою работу по дому и очень скоро, разобравшись с посудой, уже негромко шумела кастрюлями. Она вымыла окна, протерла стол, а вскоре дом наполнился аппетитным запахом мяса.
Неме отчаянно захотелось поверить в то, что с их приходом в доме наладится жизнь, а целительные бульоны помогут подняться его обессиленному брату.
На протяжении многих веков еврейские женщины готовили больным чистые, прозрачные наваристые бульоны золотистого цвета, заправленные только травами, пропущенными через ситечко. Они быстрее любого лекарства поднимали с кровати заболевших.
Днем Хоня ненадолго пришел в себя. Увидев Миру, улыбнулся краем губ, но когда Нема рассказал о болезни и смерти маленького Йоси, то Хоня расплакался. Из высохших глаз потекли слезы, ведь свои собственные раны были слишком свежими.
Эстер принесла в дом воды, нагрела ее и как только Хоня открыл глаза, она вымыла ему ноги, постригла отросшие ногти и седые волосы.
Эстер всегда относилась к деверю почтительно, словно он был ей свекром. Нема побрил его, сняв жесткую щетину, по которой нет- нет да стекала горькая слеза. Ему хотелось расспросить у брата обо всем, но он боялся торопить его. Эстер занесла дымящуюся чашку с бульоном и, усадив не без помощью мужа деверя на кровати, стала кормить его.
-Вот уж не думал, что доживу до такого...-между глотками произнeс взволнованный Хоня.- Не знаю- радоваться или плакать...
-Лучше радоваться. -тихо сказала Эстер, понимая, что ей самой больше хотелось бы плакать.
-Может и лучше... - повторил за ней Хоня. - Эстер, ты готовишь бульоны, как наша мать. Совсем как в детстве... Хотя, ты же ее не застала? Не так ли? Меня что- то память подводить стала.
Она покачала головой.
-Мы поженились после... ну после того, как...- она не смогла продолжить фразу. Все разом вновь всколыхнуло в памяти- и ее родители, и маленький сын, и закат летнего дня в зареве пожара.
-А где он?- вдруг внезапно заволновался Хоня, с трудом оглядываясь на дверь. -Где же мой мальчик? Где он? Почему я не вижу его? Что же я не слышу его голоса? Найдите его! Приведите мне его! - засуетился Хоня, резко отталкивая ложку, которую Эстер протягивала к нему и расплескивая жирный бульон на постель. Откуда вдруг появились силы в столь изможденном теле?
-Подожди, я должен увидеть его!- потребовал он, с трудом оглядываясь на дверь, которую прикрыла маленькая Мира, чтобы шум не мешал дяде спать.
-Ты о ком говоришь, брат?- не сразу понял Нема, но тут внезапно распахнулась дверь и на пороге появился мальчик, которого тянула за руку Мира.
-Ну куда ты идешь? Вернись! - требовала она.- Мой дядя спит. Папа сказал, ему покой нужен. Нам с тобой там нечего делать. - просила она его и тянула во двор. Но легче было сдвинуть с места скалу, чем заставить его вернуться назад. Мира не видела, что дядя открыл глаза и смотрел не мигая на них обоих.
-Папа, его зовут Моисей.- сказала она, продолжая тянуть мальчика за руку, пытаясь вытащить его во двор. -Он мне сам сказал. Он разговаривает, но очень плохо, как маленький.
Нема и Эстер переглянулись, а Холон с заметным облегчением выдохнул:- Слава богу, с ним все в порядке. Но нет, девочка моя, его зовут не Моисей.
-Но дядя, - тихо попыталась возразить Мира, -он мне сам сказал.
-Его, детка, зовут Мовсес.
-Мовсес?- переспросила Мира, в удивленном вопросе сложив складку на лбу. -Мовсес? Какое странное имя.
-Да, для тебя оно странное... Он не еврей, детка.
-Как так?- не поняла Мира.
-А ты спроси у него. Он славный... Хоть и плохо говорит по нашему, но тебя он поймет.- Хоня устал от длинного диалога и упал на подушки. Эстер замерла с ложкой в руке, пытаясь осознать все услышанное, но Холон не стал продолжать разговор.
Мира быстро забыла о дорожной усталости. Детское любопытство брало вверх, тем более, что за многие скучные дни, прошедшие в дороге, ей не с кем было общаться. Мовсес был странный, как и его одежда, которая состояла из тряпки, длинной до колен, заменившей ему рубашку, под которой были бесцветные штаны до щиколоток, подпоясанные веревкой, но с ним можно было играть.
-Значит, ты не застала нашу мать...- повторил Холон. -Жаль. Что осталось от такой большой семьи? Отец всегда думал, что внуки будут подниматься, разнося по свету его кровь. Разве он мог подумать, что нам придется пережить? Никого не осталось... -он сделал заметную паузу, набирая сил, чтобы договорить.
-Вы Миру берегите. За всех нас ей предстоит жить, продолжить наши корни... едва не обрубленные, не отрезанные навечно. Когда я потерял сына, то подумал- иссохли кости наши, погибла последняя надежда. Но нет, слава тебе Господи, не пропал жезл Йосифа. Нашей девочке, Мирочке воздастся Богом за наши мучения и горе. Но для меня...- он прикрыл глаза и тихо произнес:- для меня нет врачевания, нет исцеления для моей больной кровоточащей раны. Я не жду утра, мне больше нечего в жизни ждать. Господь давно уже забыл про меня, закрыл глаза и отвернулся. Хотя, вот все же пожалел, дал мне возможность увидеть вас, Миру. Берегите ее. Ради нас, ради отца...
Эстер шмыгнула носом, слушая его, и закончив кормление, как подумал Нема, унесла пустую миску, но оказалось, что она пошла за мясом, которое, выловив из кастрюли, разделила на маленькие кусочки, чтобы накормить Холона. Он ел медленно, но всякий раз, когда пытался убрать руку Эстер, та, не обращая внимания на молчаливый протест, продолжала насильно его кормить.
-Зачем это тебе надо?- возмутился он однажды.- Я уже никому не нужен. Моя жизнь кончилась. Это тело мое зачем- то живет. Тебе надо о ребенке думать. Дай лучше своей дочери этот кусок. Ей надо расти. Агута мейделэ, девочка моя сладкая. Так отец звал мою дочь. Как он любил Рахель! Последним звуком, слетевшим с его губ было ее имя. –со стоном добавил он.
-Как только в этом высохшем теле держится дух? –подумала Эстер.-Хотя, разве у него есть выбор? Смерть приходит тогда, когда ей вздумается. Только хуже, если она выбирает себе детей раньше, чем родителей.
-Она наше продолжение, - с трудом проговорил Холон.- Она продолжение рода. Положи ей в рот этот кусок мяса, Эстер, он ей больше нужен.
Но невестка продолжала кормить его, невзирая на протест. Хоня едва успевал в промежутках сказать слово. Он соскучился по человеческому общению.
-Помнишь, когда- то Эстер спасла наш народ от полного исчезновения, так и тебе теперь предстоит спасти наш род. Ты преодолеешь все трудности, потому что любишь свою дочь, а когда наша девочка придет в Эрец- Израиль, она посадит за каждого из нас, за всех тех, кто так и не дошел до Святой земли, дерево. Целый сад вырастет в память. Ей предстоит долгая жизнь- ей надо прожить за всех нас, ей надо быть сильной, чтобы... -Он устал и замолчал, а Эстер, воспользовшись этим, засунула ему в рот кусок мяса. Он медленно прожевал и продолжил:
-Она там зажжет менору в память о своих предках. В память о нашей матери и об отце. В память о моей Рахеле, о моем дорогом Якове. Ей предстоит жить за всех нас. Бедная девочка, какой же груз ей придется нести на своих хрупких плечах...
Эстер, глотая слезы, слушала Холона, не перебивая и только закончив долгую процедуру кормления, когда несъеденное мясо уже остыло и покрылось слоем жира, она позвала Миру. Мальчик оставался во дворе. Нема негромко позвал его. Эстер поняла все без слов и посадила ребенка за стол, рядом с Мирой.
К вечеру у Эстер уже не было сил. Сказались усталость и неопределенность долгих последних месяцев скитаний. Она нашла в доме одеяла и постелила кому на полу, кому на кровати. Это была первая ночь в доме, которая вместо желанного успокоения принесла только бесчисленные вопросы и сомнения. Что будет дальше? Как с ними распорядится судьба? Никто не мог ответить ей на эти и многие другие вопросы, но она и не ждала ответа. Усталость смежила ей веки, чтобы хотя бы в долгожданном сне не думать, не вспоминать, не плакать.
Мовсес или Моисей, как его продолжала звать Мира, спал на полу.
-У него нет родителей, -сделала для себя вывод Эстер, - раз он остался в этом доме. Хоня хоть ничего и не говорит про него, но беспокоится. А что мне есть с того? Главное, чтобы Мире было хорошо.
Эстер закрыла глаза, позволив себе такую роскошь, как окунуться в мир сна, чтобы на несколько часов забыться, дать покой телу и душе. Все пережитое как- то незаметно и быстро растворились и она заснула, может впервые с того самого дня, как покинула свой дом, не пугаясь и не дрожа от каждого звука. Нема, увидев, что жена заснула, тихо отбросил одеяло и встал, но не успел он сделать и шаг, как почувствовал на своей спине чей- то пристальный взгляд. Он быстро обернулся. Мальчик с тревогой смотрел на него.
-Спи, мальчик. –тихо сказал он. - Я посижу во дворе. Мне есть о чем подумать.
Мальчик ничего не ответил, только еще раз обернулся, посмотрел, что все остальные спят и снова лег.
Нема вышел за дверь. Над его головой было черное небо, усыпанное большими и яркими звездами, да рожками вверх завис тонкий полумесяц. Тишина нарушалась только редким воем собак, да одиночными выстрелами где- то вдалеке. Ночная прохлада не освежала душу. Нема сел на крыльцо, прислушиваясь к незнакомым звукам и разглядывая разляпистые тени от деревьев. Здесь все было непривычным и чужим.
Он прикрыл глаза, спасаясь от действительности, но цепкие картинки воспоминаний не давали успокоения. Он закрывал глаза и видел лица родителей, развороченный дом, возле которого валялись поломанные стулья и колченогий табурет, обвисшие рамы на окнах, разорваные занавески, сшитые когда- то руками матери, кровь отца на пороге...
Продолжение следует