хочешь умереть

«ХОЧЕШЬ УМЕРЕТЬ – СПРОСИ МЕНЯ, КАК»
(WANT BE DEAD – ASK ME, HOW)
 П о с в я щ а е т с я б е з ы м я н н ы м в о и н а м,
 с а м о о т в е р ж е н н о х р а н я щ и м к у л ь т у р н ы е
 т р а д и ц и и ч е л о в е ч е с к о й с м е р т и.
       

Как же это, друзья?
Человек глядит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!
       (Мукаи Рёрай)

Своя голова на плечах, чужая – в прицеле оптическом. Стандартная мишень для того, кто забирает жизнь по роду своей деятельности. В твоей голове должна наступить звенящая тишина: ни мыслей, ни пульса. Тогда палец сам ляжет на спусковой, а диафрагма растянется, давая воздуху путь внутрь. И на выдохе ты расслабишься совсем: дело сделано, цель поражена.

Мудрый Судзуки Тантаро сказал: «Когда конечное совершенство достигнуто, тело и его органы действуют сами по себе, как им полагается, без вмешательства ума».

В военном ведомстве и снайперы – элита. Но есть организации посерьёзнее регулярной армии. Забирающие жизнь по их распоряжению – исключительные люди, поскольку знают, что делают. Воины в самом высоком смысле этого слова.

Некоторые из них, чья репутация по тем или иным причинам стала достоянием более широкого круга лиц, чем того требуют интересы дела, держатся подальше от общества, и возвращаются в мир людей только для выполнения своей работы. Другие продолжают жить среди беспечных обывателей, ничем не привлекая к себе внимания. Синобу, воины-тени японского средневековья, называли это «искусством видимых людей», вершиной мастерства маскировки. И сегодня безымянные мастера проклятого ремесла незримо живут среди нас, оставаясь в тайне.

Ни при каких обстоятельствах эти суровые люди не встречаются лицом к лицу дважды. События, о которых пойдёт речь – единственное исключение из этого негласного закона. Что и делает их достойными упоминания.

Дело было в лагере для подготовки диверсантов «Нихон cэкигун». Это группа японских террористов, любезно предоставившая свою территорию для встречи людей, которых не существует.

Впервые мастера высочайшего уровня дали согласие на встречу для обмена опытом в некоторых тонкостях профессии. У каждого есть свои особые знания и навыки, переданные учителем только ему одному. Как правило, мастер обучается у носителей нескольких традиций, что делает его стиль уникальным и позволяет школам жить, пока живы наследники знания.

Но таковы реалии наших дней, что учителя старых школ оставляют этот мир прежде, чем передадут своё искусство достойным, и традиции уходят вместе с ними.
Так стало возможным то, что произошло в лагере «Нихон cэкигун»: легендарные воины, жители иной реальности, пользовались последней возможностью передать свои особые знания способным их сохранить, а, главное – применить, достойным, то есть, друг – другу.

Среди этих живых легенд я чувствовал себя карандашным наброском на фоне шедевров живописи, перламутровой запонкой, закатившейся в ларец драгоценных камней чистейшей огранки.

В том, что мне посчастливилось не только прикоснуться к тайнам выдающихся мастеров, но быть принятым как равному в их круг, заслуг моих не было никаких. Так судьба распорядилась, что я оказался единственным преемником Сайто Мясника, основателя «школы слепых».

За несколько лет до удивительных событий в лагере «Нихон сэкигун» школа была закрыта из-за того, что один из учеников, по имени Ю, в порыве экзальтации пытался ослепить себя палочками для еды. Один глаз он выколол успешно, другой не поддался и был спасён светилой офтальмологии из Токио. Родители этого Ю потребовали закрыть школу, обвинив Сайто Мясника в том, что случилось с их сыном.

Ещё до вынесения судом вердикта, учитель вернул одноглазому Ю табличку с его именем, что означало исключение из школы. Это спровоцировало попытку суицида. Присутствовавшие при инциденте ученики обезоружили Ю и удерживали до приезда «скорой», один из них сопровождал несчастного до психиатрической клиники, двери которой захлопнулись за одноглазым Ю, вероятно, навсегда.

Школа была закрыта, единственным из учеников, кому Сайто Мясник передал все свои секреты и вручил «инка» – документ, удостоверяющий право передачи знаний «школы слепых» наравне с учителем, оказался я.

Серьёзные мастера всегда уделяли внимание глазам. Взгляд имеет особое значение в поединке. Глаза задают направление движениям. Существуют методы, развивающие способность чувствовать взгляд врага всем телом.

В условиях ограниченной видимости, а тем более в полной темноте тот, чья подготовка позволяет обходиться без зрения, получает решающее преимущество. Тут технику «школы слепых» переоценить невозможно. Уникальность личности Сайто Мясника и некоторые особенности его искусства делают «школу слепых» единственной в мире системой, позволяющей вести бой в любых условиях, не пользуясь зрением вовсе.
***



Увы! Недолго это тело проживёт на земле,
отверженное, бесчувственное, бесполезное,
как чурбан.
       (Будда Шакьямуни)

Учитель Сайто был прозван Мясником из-за своей профессии. Он работал в одном из моргов Киото патологоанатомом, а по выходным изучал древнюю медицину под руководством одного монаха в храме Дайтоку.

Безымянные трупы он покрывал рисунками меридианов из китайского атласа по акупунктуре и досконально замерял расстояния между точками верёвкой с узелками через каждый сун, и только после этого препарировал.


Однажды в морг, где работал Сайто, доставили труп старого китайца, которого при жизни все называли не иначе, как «Пуса», что по-китайски значит «бодхисаттва». Этот отшельник жил в лесной хижине, вдали от городской суеты. Тело его обнаружили дети, по выходным приносившие старцу еду. Признаков разложения не наблюдалось, и Сайто должен был установить причину и время смерти.

Сайто не был ни набожным человеком, ни суеверным, однако зажёг свечу перед статуэткой Будды, чтобы принести святому старцу свои извинения за невольное надругательство над его мощами. Дескать, профессиональный долг.

Как только Сайто приступил к вскрытию, в лицо ему сквозь пальцы из разреза брызнули лучи света. Он выронил скальпель и руками растянул надрезанную кожу. Исходившее из остановившегося сердца бодхисаттвы сияние было столь ярким, что Сайто тут же ослеп.

Зрение не вернулось к нему уже никогда. Погружённый во мрак, оставшийся без работы, Сайто Мясник не впал в отчаянье. Знание анатомии и рисунки на покойниках помогли ему развить навыки, обладать которыми он и не мечтал, пока не лишился зрения. Зарабатывая на хлеб своими познаниями в медицине, он ставил диагноз по пульсу и лечил прижиганием. Всё свободное время он упорно тренировался, и полтора года спустя открыл собственное додзё. Ориентируясь по звуку и полагаясь на моторную память, Сайто безошибочно попадал пальцами в любую точку на человеческом теле. Так возникла «школа слепых», уникальная среди систем боевых искусств тем, что обучение проходит преимущественно с завязанными глазами, а удары наносятся в жизненно важные точки.

Выпускной экзамен я сдавал, с завязанными глазами применяя технику отсроченной смерти против троих вооружённых нападавших.

 После закрытия школы Сайто Мясник вернулся к медицинской практике, но ни разу не покидал своего дома. Когда к «школе слепых» проявили интерес организаторы встречи мастеров, учитель назвал моё имя.


Покинув Японию, я не оставлял тренировок, и даже сумел дополнить полученные в школе знания, пользуясь способностью быть и слепым, и зрячим. Результатом моих экспериментов стала система «внутреннего ландшафта», которую мне не терпелось представить гостям «Нихон сэкигун».

Суть метода состоит в том, что вы внимательно осматриваете место поединка, замеряя взглядом все расстояния и запоминая все детали, а затем, с завязанными глазами, воспроизводите увиденное в своей зрительной памяти. Таким образом, вы действуете в «видимом» пространстве, а издаваемые противником звуки позволяют вам определить его точное местоположение.

По вполне понятным причинам, Сайто Мясник не мог создать «внутреннего ландшафта». Этим скромным вкладом в арсенал незамысловатых, но эффективных методов тренировки «школы слепых» я стремился оправдать оказанное мне учителем доверие в качестве сэмпая, первого ученика.

Приглашение на встречу мастеров я принял как возможность реализовать свой долг перед учителем, любезно предоставленную судьбой. Поспешные сборы избавили от неуместных сомнений, и единственной мыслью, занимавшей меня в полёте, было сожаление о том, что я не успею повидать учителя Сайто по прибытии, дожидаясь нашей встречи до тех пор, пока не окончится это необычайное мероприятие.

Очевидно, все участники оповещались в последний момент преднамеренно. С таким расчётом, чтобы времени хватило только на дорогу до места встречи. Это исключало утечку информации, а значит, и никому не нужный форс-мажор.

Встречу и доставку гостей, соблюдение секретности и безопасности и прочие хлопоты взяли на себя якуса, легальные представители криминального мира. Это было вполне естественно, поскольку именно они следят за порядком на своей территории.

Сегодняшние якуса – прямые потомки «матти-якко», городских рыцарей – ополченцев средневековья, защищавших собственные районы под руководством опытных ронинов, бесхозных самураев. Пятьсот лет существования этого своеобразного сословия позволяют признать, что обязательства свои они выполняют с типично японским педантизмом.

Достаточно прогуляться ночью в любом квартале любого японского города, чтобы убедиться в исключительном спокойствии и полной безопасности, царящих здесь всегда. Должно быть, этим и объясняется беспечность и наивность доверчивых, как дети, японцев. Многие до сих пор живут в домах с бумажными стенами, не запирают даже собственные автомобили, к которым относятся, кстати, очень трепетно. И не помышляют о возможности быть обворованными, пока не попадают за границу.
***

Сойдя с трапа самолёта в аэропорту Нарита, где прежде не бывал, я искал растерянным взглядом хоть что-то знакомое, но страсть японцев к порядку уже позаботилась и обо мне. Единственный пассажир без багажа, я первым миновал таможенную и иммиграционную службы и присмотрелся к встречающим. Тут ошибиться было невозможно: двое «клоунов» в чёрных очках и одинаковых костюмах с металлическим отливом, небрежно прикрывающих, может, длинный ствол, а может, и короткий меч, – мой персональный конвой. Усмешка судьбы иронична.

Глядя на своих сопровождающих, я пытался осмыслить сложную гамму эмоций от нахлынувших воспоминаний о былых скитаниях по островам. Страну восходящего Солнца я считаю второй родиной. Лучшее в моей памяти связано с ней. Я до сих пор все личные записи веду по-японски. И если иероглифы моей рукой выходят, мягко говоря, коряво, то каной я пользуюсь увереннее, чем латиницей. Таких как я, местные жители называют «хэнна гайдзин» – то есть, странный иностранец. Меня это, впрочем, никогда не смущало.

А якуса… С некоторыми из них мне доводилось сталкиваться на узких тропинках, куда я, чужак, «не должен был забредать». Разные бывали ситуации…

На этот раз, мизансцена совсем иная. Как и другие участники встречи мастеров, я почётный гость, к тому же – загадочный. Едва ли эта мелкая рыбёшка знает больше, чем видит. Но то, что накануне они прошли жёсткую дрессировку, заметно.

Полсотни километров до Токио, смена транспортного средства. И ни с одним из якуса я не встретился взглядом. Они постоянно в поклонах. Японцы в принципе не смотрят в глаза, поскольку то и дело кланяются. Но в исполнении обычно заносчивых и высокомерных якуса такое поведение вызвало у меня улыбку, не поддавшуюся сокрытию.

Мы пересекли столицу и влились во внушительный эскорт, со всеми атрибутами – сиренами, мигалками и автоматными стволами в форточках. Так добрались и до лагеря, местонахождение которого совершенно необязательно знать никому.

В сопровождении троих якуса, все приглашённые вошли на территорию, и ворота закрылись на четверо суток. Всё, что происходило в лагере, было подчинено безупречному порядку, и если желающие уплатить долг глазам могли спать по четыре часа в сутки, то не желавшие тратить ни минуты зря, обменивались опытом круглосуточно.

Последовательный отчёт о встрече мастеров не входит в мои намерения. Только нескольких участников я не могу обойти вниманием.

Прежде всего, гости из Китая – благообразный старец, лет сто пятьдесят не покидавший своей тихой деревушки, с переводчиком. Имя мне неизвестно, назову его Человек Дао. Он разъяснял древнюю практику воплощения в животных, с которой мастера начинали создавать стили, подражающие их повадкам. Человека Дао в поездке сопровождал ученик, мастер Цзе. Он взял на себя функцию переводчика и большую часть приёмов и форм, о которых поведал учитель, демонстрировал сам, оберегая Человека Дао от излишней суеты.

В молодости мастер Цзе служил тенью Мао, и по личным указаниям «великого кормчего» стёр с лица земли многих «врагов китайского народа».

Ещё один китаец, Лун Ван, прибыл из Гонг-Конга, где многим мастерам удалось уберечь своё искусство от унификации культурно-революционного «го-шу» (национального искусства). Он использовал манеру «змеиных» стилей для наглядного применения дим-мак, техники поражения тычковыми ударами жизненно важных точек на человеческом теле.

 Поиски такого мастера и привели меня, в своё время, в Японию.

За свои труды, как оказалось, якуса пользовались привилегией формального участия, в лице оябуна, «отца» клана, и двух кобунов, то есть, его «сыновей».

В качестве вступительного, ритуального номера они исполнили столкновение на мечах. Отразив «нападение» своих ассистентов, оябун «стряхнул кровь» с клинка и вернул его в ножны. Техника Батто, извлечения меча, известная и как искусство одного удара, скупа и рациональна. С тех пор, как самураи лишились права отрабатывать приёмы на простонародье, традиция распространилась далеко за пределы островов как вид спорта с настоящим оружием. «Живое мясо» заменили скрученные в рулон циновки из мокрой соломы.

Этот респектабельный бандит, впрочем, мог тренироваться и по-старинке. Своих кобунов он не зарубил, конечно, а только обезоружил. При этом, в точности его движений угадывалось не столько мастерство, сколько терпеливые репетиции представленного публике номера.
***


Шаолиньский монах Ван Лан ежедневно кормил своего богомола цикадами, чтобы наблюдать, как он с ними управляется. Потом создал «кулак богомола».

А последний мастер стиля обезьяны Сяо Инпэй ежедневно посещает пекинский зоопарк, чтобы наблюдать за обезьянами.

Однако, древние мастера – создатели первых стилей, подражающих животным, иначе вживались в образ…

Примерно так начал Человек Дао свой рассказ. Мастер Цзе переводил каждые два-три предложения, начиная их словами: «учитель сказал…»

Человек Дао поведал, что в эпоху, когда все вопросы решали шаманы, преображение в животных было частью повседневной практики. И древние мастера были шаманами. Они отправлялись в подземные леса за животными и заключали с ними соглашения. Шаман использовал своё тело, чтобы животное попадало через него в мир людей, в обмен на присущие этому животному качества.

После своего короткого рассказа, Человек Дао вводил мастера Цзе в транс, возложив свою руку ему на лоб и что-то тихо бормоча. От толчка ладонью, мастер Цзе падал навзничь и минуты две был неподвижен. Затем он резко группировался и, выгнув по-кошачьи спину, с шипением бросался в направлении кого-то из зрителей, норовя исполосовать когтями ближайшую часть тела жертвы. Не только движения, совершенно не свойственные человеку, но и выражение его лица говорили в пользу того, что он себя не сознаёт, а полностью является дикой кошкой.

Аналогичным образом, мастер Цзе становился, последовательно, крупной птицей и диким кабаном. Взлетал он, правда, не выше трёх – четырёх метров, находясь при этом в воздухе, от силы, пару минут, но движения его в момент полёта были по-птичьи грациозны, а атаки – стремительны и точны. Камнем падая на избранную жертву, он сжимал когти буквально мёртвой хваткой.

 Последнего зверя пришлось загонять обратно в круг, поскольку разъярённый вепрь бросается на врага на бешенной скорости, практически не имея возможности маневрировать. Участники этой ловли совершенно позабыли, что кабан не совсем настоящий. А мастер Цзе после каждого из воплощений возвращался в человеческое сознание постепенно. Чтобы не зависеть от смены его состояний, переводчиком Человека Дао выступал мастер Лун Ван, человек- змея. Он и сообщил, что метод введения в транс, которым пользуется Человек Дао, годится не всем, но мастер Цзе в юности обучался в одном из тайных боксёрских обществ, где и научился быстро входить в изменённые состояния при помощи словесной формулы – заклинания.

 Заключительное перевоплощение продемонстрировал сам Человек Дао. Он как-то неуклюже присел на землю, упал ничком и некоторое время лежал, слегка конвульсируя. Затем, совершенно неожиданно, сделал кувырок через голову и понёсся по кругу чем-то наподобие гусиного шага, хватая всех подряд за полы одежды или штаны и тихо повизгивая. Он прыгал и кувыркался, как непомерно крупная обезьяна. Некоторые его движения и ужимки не оставляли и тени сомнения в том, что благообразный старец не может иметь к этому животному никакого отношения. Это была обезьяна, и всё тут.

Внезапно в середину круга, подняв пыль, выпрыгнул из-за зрительских спин мастер Цзе. Он тоже был обезьяной. Между животными завязалась борьба, скорее напоминавшая игру, нежели серьёзную схватку. Глядя, как они кувыркаются в пыли, я совершенно не мог думать об этих существах как о людях, изображающих обезьян. Погружение в образ было глубочайшим, и все присутствовавшие оживлённо реагировали на каждую выходку одного из животных. Этот пластический театр, описать который мне не суметь, своеобразный боевой танец приматов продолжался минут, наверное, десять. Но под конец одежда обоих китайцев, промокшая от пота, была плотно покрыта песком и пылью, волосы всклочены, а то, что было их лицами, напоминало губку для мытья посуды, сжатую в кулаке.

По просьбе мастера Лун Вана, круг переместился на несколько метров в сторону, предоставляя китайским гостям возможность обрести человеческий облик в спокойной обстановке.

Продолжая тематику подражательных форм, Лун Ван несколько общих фраз сказал о стилях, имитирующих змеиные движения. На примере приёмов двух школ, «ше-цюань» и «ца-цюань», мастер продемонстрировал максимальную доступную человеку скорость ударов, скользя над поверхностью земли и вплетаясь в любую защиту, оказанную добровольцами. Он и сам струился, словно в его теле не осталось ни единой острой кости, ни одного сустава, сгибающегося под каким-либо углом, а руки почти неразличимо для простого глаза вылетали точно в цель, обтекая все препятствия. Точки поражения мастер называл заранее, и тем не менее, никакая защита не срабатывала против его эластичной атаки.

Когда все четверо противников были так или иначе обездвижены, мастер Лун Ван обрёл форму человека и принялся лечить парализованные конечности добровольцев.
***

Сильное впечатление произвёл на собравшихся и средних лет японец, один из четверых действующих агентов «синобу», воинов-теней.

Обнародованная, за ненадобностью, внешняя сторона древней традиции существует формально и служит пищей для фильмов, комиксов и сувениров. Живой патриарх её пишет книги и преподаёт своё ремесло всем желающим. Эта, не имеющая практического применения, часть традиции носит название «нин-дзюцу». Во избежание недоразумений, мастер настойчиво повторил свою просьбу – в связи с ним и его безымянными коллегами не употреблять слово «ниндзя». Ныне действующие в интересах государства Ниппон мастера называют своё искусство «синобу», что означает в переводе «терпение и вера». Так именовались потомственные воины-тени, наёмники средневековья.

 Основным источником их знаний был Китай. Возвратясь из паломничества, «ямабуси», бродячие монахи, находили благодарных учеников в лице воинов «синобу».

Даже то немногое, что сохранили наследники этого знания, выходит далеко за пределы понимания современного человека.

Мастер «синобу» демонстрировал различные навыки использования мышечного корсета в нестандартных ситуациях. Самой сложной из представленных им техник оказалось «движение гусеницы», при помощи которого, можно вползти без специальной оснастки на любую, даже совершенно гладкую стену.

Распластавшись по шершавой поверхности, подобно ящерице, мастер полз неуклонно вверх, не пользуясь конечностями, на которые любой человек инстинктивно надеется в таком положении. Всем желающим он предложил несколько тестов на степень владения мышечным корсетом, достаточную для обучения этой технике. Я имел возможность убедиться в том, что даже виртуозно владеющие своим телом участники мероприятия, достигшие в своём деле вершин мастерства, беспомощны в ситуации, требующей иных, нетипичных для боевого искусства, навыков.

Из всех, кто пытался пройти предложенные тесты, только двоих мастер счёл способными к дальнейшему обучению. Одним из них был Лун Ван, человек – змея, другим – юный тибетский лама, возвращавший покойников к жизни при помощи силы мысли и слова.

«Движение гусеницы» осуществляется за счет очень слаженной работы мышц торса, главным образом – спины и живота. Их последовательные микросокращения подобны волнам на поверхности воды при полном штиле. Спускаясь от затылка до лодыжек в непрерывном чередовании сокращений с растяжениями, задействованные в каждом отдельном движении участки измеряются сантиметрами.

В интенсивном исполнении мастер полз по стене без видимых движений, за минуту продвигаясь сантиметров на пятнадцать – двадцать. Но скорость, как и в других новых действиях, наращивается постепенно, и те двое, что прошли тесты, осваивали «движение гусеницы» в течение многих часов. Для всех остальных то, что представил мастер «синобу», закончилось к полуночи. До пяти утра желающие могли спать или продолжать общение по собственному выбору. Но три человека остались на стене, продолжая обучение.

На рассвете, проходя мимо, я видел, как они висят на полутораметровой высоте. Мне показалось, что за те несколько минут, пока они оставались в поле моего зрения, изменений не произошло никаких.
***

       Кто утром познал истину,
       тому вечером не страшно и умереть.
       (японская пословица)

Свою демонстрацию техники «слепых» я назначил на ночь. Глаза легче отключатся от своей привычной функции, и участникам будет удобнее переместить внимание на звуки и ощущения, рассудил я.

 Часа за два до назначенного времени я сел под сосной и погрузился в медитацию. Так я готовился и накануне экзамена у Сайто Мясника. В нужный момент я собирался и выходил против троих вооружённых людей, полностью погружённый в мир звуков и запахов, колебаний воздуха и вибраций земли.

Когда все желающие собрались, я встал и, формально повязав глаза платком, вышел на середину круга. После основных рекомендаций, касающихся вестибулярного аппарата и предпочтительных целей для атаки, я предложил желающим последовательно нападать.

К чести своей, могу сообщить, что эта часть наглядного применения техники «слепых» мне полностью удалась. Отразив одну за другой несколько вполне добросовестных атак, я ещё вынужден был обратиться за помощью к мастеру Лун Вану, чтобы быстрее восстановить то, что оказалось повреждено у нападавших. Преимущественно, конечности, но были и другие, не столь лёгкие травмы.

Так, одного из кобунов якуса пришлось выводить из обморока, другому – восстанавливать дыхание прежде, чем он потеряет сознание от удушья.

После школьной техники я, как и собирался, предложил вниманию присутствующих свой «внутренний ландшафт».

Последовательно, шаг за шагом, помогая им освоить методы тренировки «школы слепых», отвечая на вопросы и отрабатывая тычковые удары на звук с каждым индивидуально, я до рассвета вёл свою преподавательскую деятельность. Когда солнце поднялось над горизонтом, и свет его из красного стал почти платиново-белым, все присутствовавшие освоили «внутренний ландшафт» и знали, чему следует в дальнейшем уделять внимание, тренируясь самостоятельно.

 В нескольких фразах, которыми я завершал свою миссию сэмпая школы, при всём желании, не позволявших выразить всей моей признательности этим уважаемым людям за их благожелательность и за бесценный опыт, приобретённый мною в общении с ними, я не стал скрывать волнения, надеюсь, сообщившего моим словам несколько искренности. Благодарность за оказанную мне честь участия во встрече мастеров я адресовал учителю Сайто, и все присутствовавшие присоединились ко мне в традиционном поклоне.

После чего ко мне приблизился юноша в монашеском облачении цвета шафран, принятом последователями буддизма Ваджраяны. Должно быть, с детства воспитанный в горной обители, куда не добрались китайские оккупанты, он был моложе всех в лагере, однако прибыл с особой миссией. Этот утренний час юный лама счёл подходящим моментом для знакомства забирающих жизнь с оборотной стороной смерти. Как я понял в дальнейшем, имелась ввиду обратимость процесса: тибетскому гостю нужен был доброволец, давший согласие на свою временную кончину.

 Никто не откликнулся на его призыв, и тогда я вызвался умереть, чтобы он смог продемонстрировать свой метод реанимации.

На всякий случай, я переговорил с мастером Лун Ваном, чтобы он знал, как я хочу умереть, и в случае, если что-то пойдёт не туда, мастер Лун сможет реанимировать меня так, как это предусмотрено традицией дим-мак.

Используя технику «перерезания меридианов», я вызвал смерть от удушья. И умер.
 
Из небытия меня возвратили монотонные звуки мантры, которую начитывал лама.
Мастер Лун Ван рассказал, что когда лама сел у моего изголовья, он долго молчал, а потом я механически поднялся и трижды обошёл вокруг места своей смерти. Тогда лама встал напротив и начал начитывать мантру, пока я не открыл глаза.

Мастер Лун уверил меня, что весь обряд «рланга», когда я ходил кругами, и «бардо» – с чтением мантры, длился около двадцати минут. Мне же показалось, что с момента остановки сердца до того, как я открыл глаза, минула, по меньшей мере, вечность.

 После завтрака лама подробнейшим образом рассказал собравшимся о последовательности своих действий, однако рекомендовал без компетентного наставника не пытаться повторять «рланга – бардо» самостоятельно. Мне думается, никто и не попытался бы этого делать – хотя бы потому, что начитывание мантры знаменитым тибетским двухголосьем не так-то запросто освоить. А без мантры умерший, по словам ламы, обойдя трижды место смерти, ляжет обратно, и вернуть его уже не удастся.
***

 Настало время поведать о человеке совершенно необыкновенном. Именно его история побудила меня описать впечатления об увиденном в лагере «Нихон сэкигун».

В последний день в центр круга вышел ничем не примечательный мужчина. Настолько неприметный, что я изумился собственной невнимательности. До того, как он объявился, я вообще не знал о его существовании. Но поскольку состав участников с момента знакомства у ворот не менялся, это означало, что незнакомец ускользал от моего внимания трое суток. А внимание моё было максимальным, на какое я способен. Как выяснилось позже, не одного меня он смутил своим появлением. И тем не менее, всё разъяснилось уже минут пять спустя.

Во внешности его, как я уже отметил, не было ничего, достойного запоминания. Низкорослый, широкоскулый японец преклонных лет. Как это нередко бывает с азиатами, о возрасте даже догадки строить бесполезно.

Тихим голосом он сообщил, что его демонстрация будет последней, а тренинга не будет, но он охотно ответит на любые вопросы, даже если на это уйдёт весь день. Своё искусство он назвал «гальванистика», произнеся это слово по-английски. Но то, что последовало за его краткой речью, будет сложнее описать, чем что-либо иное.

Лёгкими прикосновениями пальцев к носу, подбородку и бровям он за несколько секунд полностью изменил своё лицо. Не выражение, а черты, пропорции, формы. Единственная найденная мною аналогия – пластилиновая анимация. Он трансформировал своё лицо так, как если бы оно было маской из пластилина.

Теперь он казался существенно моложе, был слегка курнос, а глаза оказались глубоко посажены и, казалось, расстояние меж ними сократилось. Кроме широких скул, в новом облике этого гуттаперчевого человека не наблюдалось ни малейшего сходства с тем, кто только что произнёс слово «гальванистика».

Медленно приблизившись к публике, он, словно перед зеркалом, слегка повёл головой из стороны в сторону, демонстрируя произведённые изменения. В полной тишине он обошёл всех присутствующих, а оябуну якусы, протянувшему руку с укороченным на фалангу мизинцем, кивнул, тем самым давая разрешение прикоснуться к своему лицу. Кожа как у всех – поняли окружающие.

Вернувшись в центр круга, человек этот наклонил голову, слегка потряс ею из стороны в сторону, поднёс ладони к щекам, а когда вновь поднял глаза на присутствовавших, изумление было всеобщим.

Широких скул, к одной из которых только что прикасался босс якусы, не было.

Узкое лицо, старчески обвисшие щёки, острый подбородок. Характерный для Японии тип, но совершенно ничего общего не имеющий с теми двумя, что были прежде. Обернувшись вокруг своей оси, он слегка поддел подбородок кончиками пальцев и широко раскрыл глаза. В лице его теперь не осталось ничего монголоидного. Вполне европейский пенсионер. Когда он обернулся, чтобы показаться тем, кто стоял за его спиной, бедняга оябун тихо осел на песок, повалился на бок и потерял сознание. Его «клоуны» подхватили тело босса за конечности и унесли. В следующий раз мы увидели оябуна только в воротах лагеря в момент отъезда.

 Думаю, шок испытал не только «отец» якуса. Круг почти сомкнулся, настало время для вопросов и ответов.

Разумеется, я и пытаться не стану воссоздавать многочасовую беседу гуттаперчевого человека со всеми участниками этой встречи. Я расскажу его историю приблизительно так, как он сам поведал её в тот день.

Уроженец острова Хоккайдо, гуттаперчевый человек происходил из народа «айну», когда он говорил об этом, в голосе его звучала неподдельная гордость.

Айну – самые древние обитатели этих островов, до сих пор сохранившие свои язык, культуру и обычаи. Оттеснённые японцами на север, современные айну, подобно жителям индейских резерваций США, не более, чем развлечение для туристов.

Насколько я понял, гуттаперчевый человек упорными тренировками развил некие врождённые способности, которые – уже в виде его «гальванистики» спасли жизнь самому императору.
***
       Слезла позолота, и остался прежний
       деревянный Будда.
       (японская пословица)

Трудно сказать, предвидел ли император Хирохито возможные последствия своей речи, когда первого января 1946 года объявил, что не является ни сыном Небес, ни потомком богини Солнца Аматэрасу. Таким образом он подвёл итог позорному поражению в войне, это поняли все. Но надо знать японцев, чтобы оценить всю сокрушительную мощь подобного удара. На потрясённых взрывами американских бомб подданных Хирохито в третий раз обрушились Небеса. А когда принятая год спустя новая конституция отвела этому простому смертному символическую роль, оскорблённые японцы обрели едва не потерянное лицо, искажённое, правда, гримасой негодования. Имя ему было «Ямагути-гуми». Это самый большой и знаменитый в стране клан якуса, окопавшийся в Кобэ.

Надо сказать, якуса всегда являлись патриотами и не сторонились политики. Милитаризация тридцатых годов, вступление страны в мировую войну – всё это не обошлось без их деятельного участия. Императора они не желали видеть ни простым смертным, ни каким-то там символом, поскольку это противоречило ультра-правым взглядам большинства оябунов.

Самостоятельно лишив себя божественного статуса и практической власти, Хирохито подписал собственный приговор. Как «предатель».

Заказ оплачивался из штаб-квартиры в Кобэ.

 Вот тогда-то неприметный житель Хоккайдо со своими поразительными способностями и был призван самим императором. Его доставили в резиденцию символического правителя, чтобы он продемонстрировал свою «гальванистику» Хирохито.

Менее, чем за пять минут, наш гуттаперчевый человек в точности отобразил в своём лице, как в зеркале, августейший облик. И в тот же день поступил на службу в должности «дзисая», то есть, жертвенного животного.

С этого момента в его обязанности входило просматривать деловую корреспонденцию в личном кабинете правителя, прогуливаться в дворцовом парке под руку с императрицей, сидеть над микроскопом в гидробиологической лаборатории его величества… Он занял место Хирохито, и знали об этом, помимо императорской четы, только двое личных телохранителей их величеств и сам «дзисай».

Где прятался Хирохито, неизвестно. Но в качестве его двойника гуттаперчевый человек спас императору жизнь, как минимум, дважды.

Один случай едва не стоил жизни ему самому. На официальном обеде в кругу семьи императору подали персональное блюдо «сасими», приготовленное из рыбы «фугу» (takifugu rubripes). Столь же изысканный, сколь и смертельно опасный деликатес. Содержащийся в печени, брюхе и кожных покровах этой рыбы яд – тетродотоксин – в пятьсот раз сильнее цианистого калия. Мучительная смерть от него длится до восьми часов.

Чтобы получить лицензию на приготовление рыбы «фугу», необходимо пройти специальное обучение, а на экзамене безошибочно отделить ядовитые части от съедобных и приготовить из последних сложное блюдо, и всё это за двадцать минут.

 Разумеется, в императорском дворце квалификация персонала отвечает самым высоким требованиям. Однако, для приготовления «сасими» из «фугу» был приглашён лицензированный специалист со стороны. Его-то и наняли «Ямагути-гуми».

Ядовитым было только блюдо, поданное «императору», и наш гуттаперчевый «дзисай» съел его.

С тех пор он связан обязательством особого рода с личным телохранителем императора, поскольку тот спас ему жизнь. По долгу службы.

Зная, что в меню входит опасный деликатес, этот телохранитель обратился за консультацией в институт ихтиотоксикологии. И специалисты института опровергли бытовавшее до этого мнение, будто противоядия не существует. Выяснилось, что на острове Гаити жрецы культа вуду делают зомби при помощи того же тетродотоксина. Жертва, намеченная для зомбирования, умирает от отравления порошком, в состав которого входит печень рыбы двузуба (диодон хистрикс), содержащая тетродотоксин, а также дурман, белладонна и железы жабы «буфо маринус». Спустя несколько дней после погребения, жрец выкапывает труп и возвращает к жизни при помощи противоядия, состав которого содержится в строжайшей тайне. Так зомбируют на острове Гаити.

Именно такое противоядие для зомби, присланное срочной дипломатической почтой в адрес императорского дворца в Токио с острова Гаити, спасло жизнь нашему гуттаперчевому герою.


Было и второе покушение, о котором известно только, что тот, кто должен был забрать жизнь Хирохито, не сумел приблизиться к «дзисаю» и, захваченный живьём, весьма умело был допрошен обо всех подробностях данного ему поручения.

В Кобэ отправилась небольшая группа лиц для приватной беседы с оябуном «Ямагути-гуми», который с неподдельным энтузиазмом гарантировал императору личную безопасность. Этого было достаточно, поскольку якуса – люди слова.

Император вернулся на трон, гуттаперчевый человек – к себе на Хоккайдо. Хотя на службе он состоит по-прежнему, аккуратно получает жалованье и временами его отрабатывает. Но каким образом, не рассказал. Вероятно, история его поступления на императорскую службу, за сроком давности, не является тайной. В отличие от других его служебных дел. Как известно, Хирохито много путешествует. Остаётся только догадываться, как часто его спаситель покидает остров Хоккайдо, и кого из них сопровождает личная охрана.

Всё, что гуттаперчевый человек отвечал на многочисленные вопросы, было сказано с характерной для японской устной речи неоднозначностью возможного толкования, и едва ли делает понятным, как он осуществляет свои чудеса «гальванистики».

Самым оригинальным был вопрос мастера Цзе: «А на месте ли у Вас кости черепа?»

«Сумимасэн, – извинился гуттаперчевый человек с простодушной улыбкой и задал встречный вопрос: А разве там должны быть какие-то кости?»
       ***
       (S. Othername)
       


ПРИЛОЖЕНИЕ ОТ ПЕРЕВОДЧИКА (ЧИТАТЬ НЕОБЯЗАТЕЛЬНО)

Знакомство с этой необычной рукописью началось с двух текстов-близнецов под одним заголовком, но на разных языках и с разными подписями. Оригинал был размножен смехотворно малым тиражом в частной типографии Киото в 1980 г. в двух версиях – японской и английской. Название (WANT BE DEAD-ASK ME, HOW) было одно и напоминало круглые значки на лацканах респектабельных распространителей продукции «Гербалайф» (Herbalife) с надписью: «Хочешь похудеть – спроси меня, как». Оказалось, что слово «Dead» – вовсе не шутка: сама тема смерти, зримо и незримо проходящая сквозь весь текст, выступает в качестве объединяющего начала, своего рода, сверхидеи.
В обоих случаях автор воспользовался псевдонимом, но не одним и тем же: «Хэнна Гайдзин» (японская версия) и «Сото Овернэйм» (английская). Выбор имён говорит в пользу того, что родной язык автора – японский. «Хэнна Гайдзин» (Странный Иностранец) – форма, нарицательная для говорящего по-японски иностранца, интересующегося национальной культурой Японии (в том числе, в силу профессии); только японцу такое «имя» понятно в полной мере. Но и псевдоним английской версии (Soto Othername) представляет собой игру слов, где «Сото» – по-японски «чужак», а «Овернэйм» – «другое имя» (соответственно, по-английски). Ни один англоязычный читатель и не подумает искать в имени автора какой-то смысл; тогда как для японца, привыкшего читать между строк, и звучание, и значение имени существенно важны и говорят о многом.
Если авторской является одна языковая версия, то переводчик – создатель другой версии потрудился перенести оригинальный текст, буквально ничего не меняя, с одного языка на другой: они повторяют друг друга дословно. Не без мелких ошибок (вероятно, допущенных при наборе). Типография в Киото, где они были отпечатаны, специализируется на репродукциях гравюр «укиё-э», сто лет вручную изготовляемых с деревянных досок – точных копий прототипов XIX в., вырезанных по эскизам Хиросигэ, Хокусая и других художников-бытописателей. Отказ от развитых в Японии новейших технологий в пользу старомодного типографского кегля, несомненно, отвечает замыслу анонимного автора.

Тот факт, что рукопись увидела свет в Киото, а также особенности построения фраз позволяют предположить, что оригинал был написан по-японски. Учитывая вышесказанное, переводчик предлагает считать рукопись анонимным произведением японца, преданного идее популяризации национальной культуры за пределами родины – в среде англоязычной читающей публики. По-видимому, с этой же целью представляющегося иностранцем: автор, вероятно, счёл, что неяпонец вправе ожидать большего доверия читателей – «соотечественников».


КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА:

Х о к к у Мукаи Рёрай дано в переводе В. Марковой (1960).

Террористическая группировка «Н и х о н с э к и г у н» не является вымыслом автора; «на её совести многочисленные диверсии в Японии и других странах» (Рейтер, 1989).

В списках Н и п п о н Б у д о к а н (всеяпонского клуба национальных боевых искусств) «ш к о л а с л е п ы х» не значится. В то же время, такие детали, как таблички с именами учеников, а также «инка» (диплом государственного образца, дающий право на лицензирование тренерской деятельности), свидетельствуют о приверженности традициям.
Следует предположить, что название школы изменено автором намеренно, как и имена всех действующих лиц (исключая исторических).

А ф о р и з м Будды (Дхаммапада, сутра 41) дан в переводе В. Топорова (1960).

С у н – японская мера длины (то же, что китайский «цунь»), соответствует 3,33 см.

Б о д х и с а т т в а – термин буддизма Махаяны (Великой Колесницы), применяемый к адепту, готовому стать Буддой, но дающему обет воздержания от перехода в «нирвану», пока не спасутся все живые существа.

Пульсовая диагностика, прижигание «мокшей» (полынной сигарой) – составляющие китайской а к у п у н к т у р ы (рефлексотерапии).

Я к у с а (чаще «якудза», но «якуса» точнее: слово образовано из трёх числительных
 (я – ку – са) и восходит к карточной игре «сэммай карута» (три карты). Прямое значение – «перебор») – общее самоназвание профессиональных преступников, объединённых в кланы и существующих уже с XVI в. Структура клана отвечает принципам «иэ» (семьи), традиционным для японского общества. Сфера их деятельности – игорный бизнес, проституция, наркоторговля и… охрана своей территории (а значит, и спокойствие жителей, ради которого я к у с а и создавались). Граница территориального раздела разных кланов носит название «симори» (смертельная полоса).

Аэропорт «Н а р и т а» открыт в 1978 г. восточнее Токио (близ городка Нарита) для международных авиалиний. Старый токийский аэропорт «Ханэда», втрое уступающий новому по площади, обслуживает теперь только внутренние рейсы.
События, описанные в тексте, могли иметь место не ранее 1978 и не позднее 1980 г.г., соответственно.

Шаолиньский монах XVIII в. В а н Л а н (создатель стиля «богомола»), мастер стиля «хоу-цюань» С я о И н п э й, а также официальный п а т р и а р х девяти школ «н и н – д з ю ц у» (д-р. М. Хатсуми) являются реальными людьми, как и исторические фигуры М а о Цзе-дуна и Х и р о х и т о, упомянутые в тексте.

Причастность клана «Я м а г у т и - г у м и» к покушению на убийство императора, равно и факты покушений, не нашли подтверждения (как, впрочем, и опровержения) в источниках соответствующего исторического периода (а именно, после 1947г.).

Загадочное слово «г а л ь в а н и с т и к а» может быть небрежным производным, либо искажением «гальванопластики» – технологии получения металлических копий с восковых, растительных или иных фигур путём прохождения электротока сквозь жидкость, в которую форма погружена. Эффект достигается осаждением металла из раствора его соли.
Более вероятным, по мнению переводчика, является искажение (невольное) указанного термина, заимствованного из области электрохимии (раздел гальванотехника).

«С у м и м а с э н» – формальное извинение, стандартная фигура речи, широко употребляемая японцами. Буквально: «Мне нет прощения».
***

Переводчик надеется, что комментарии способствуют наилучшему пониманию авторского замысла русской аудиторией.
***

 Спустя 25 лет после публикации истории о «школе слепых», нейрофизиолог Франко Лепора с группой коллег из Университета Монреаля убедительно выявляет с в я з ь
       п о в ы ш е н и я с л у х а у слепых со з р и т е л ь н ы м и з о н а м и м о з г а. С помощью позитронной томографии учёные установили повышение активности зрительной зоны мозга у испытуемых слепых при определении последними источника звука.
(Public Library of Science Biology, 2005).

© ПётрКакПётр
декабрь 2005.