- Похоже, мы сели в калошу...
Капитан - немолодой уже тренгор, тяжело отполз от иллюминатора, несмотря на малую силу притяжения, и печально положил крупную, красивой формы голову между передней и средней тройками ног. В иллюминаторе ничего, кроме мутной, бурлящей жижи, видно не было. Именно поэтому первый пилот был настроен ещё менее оптимистично:
- В калошу ещё б не так плохо! По крайней мере, было бы сухо - начинай просушку двигателей хоть сейчас. Нет, Уль, точнее будет сказать, что мы сели в лужу. И виноват в этом я один.
Уль не ответил. Без обычной теплоты в своих фасеточных глазах смотрел он на любимицу всего экипажа - маленькую судовую дрейфулю. Она пыталась приласкаться к капитану всеми извивами длинного членистого тела, но, увы, даже она бессильна была сейчас его утешить.
- Дурная планета! - продолжил пилот, не забывая даже в создавшейся ситуации учтиво поплёвывать после каждой пятой шипящей - нельзя же быть невнимательным к капитану. Если кто и может найти выход, то только он один, - хоть весу во мне тут всего каких-то пять рустов* вместо моих добрых восьмидесяти, лечу сюда всё равно с тяжёлым сердцем. Того и жди какого-нибудь подвоха.
Видимо, и Уль никогда не ждал ничего хорошего от такого места, потому что опять промолчал. Чувствуя его настроение, дрейфуля слабо пискнула и в тоске свернулась спиралью рядом с индуктором. Пилот покосился на неё и попытался незаметно от капитана наступить ей на хвост. Чувство вины пилота было таким сильным, что ему хотелось сделать что-нибудь приятное хотя бы и бессловесной твари. Но в последний момент он остановился - Уль не любил, когда члены экипажа чересчур баловали дрейфулю.
- Вода всё прибывает... Надеяться на то, что погода изменится до утра, не приходится. Как ты думаешь, Уль?
Уль думал молча. Пилот не выдержал и закричал, забыв об учтивости:
- Да, я виноват, что угодил после столкновения в воду! Но на моем месте любой прекратил бы всякое движение. Кто знает, что там произошло с двигателями...
Уль приподнял голову, жалобно скрипнув головогрудным сочленением.
- Не мучай себя Кроф! Ты не виноват. Это я должен был предусмотреть, что полёты возле световводов могут закончиться печально.
Но пассажиры так просили подлететь поближе, чтобы можно было заглянуть хоть одним глазком прямо туда...
Кроф вспомнил, как ближайший световвод неожиданно распахнулся и из него вылетел огромный, сыплющий искрами болид, и угодил прямо в дюзу зависшего корабля.
От этого видения чешуя под костюмом вставала дыбом.
- Молодец, что тебе удалось хоть как-то сесть, - продолжил Уль. - Но теперь бездействие подобно смерти. Если мы не выберемся отсюда до рассвета, то начнётся движение, которое нас погубит. По-моему остаётся только одно средство. Поскольку наши двигатели
запустить не удастся, пока они в воде, то нужно вначале из нее выбраться.
А сделать это можно лишь с помощью...
И Уль повёл передней правой рукой в сторону психоиндуктора. Пилот умоляюще приподнял хвост:
- Неужели ты хочешь, чтобы кто-нибудь из них?... Нет, нет, только не это! Мы с тобой, может, и выдержим, но за остальных ручаться нельзя. Одно дело видеть их сверху, но совсем другое...
- Пустое! Дадим всем экраны, задраим иллюминаторы. Сложность в ином - как сохранить тайну пребывания? Иначе... возить нам до пенсии помёт киргозавров на грузовых.
- Да, но как заставить их забыть о нас? Ведь стереть память мы не имеем права!
Капитан подполз к индуктору, помедлил, и прежде, чем надеть шлем, задумчиво произнёс:
- Да, память стирать нельзя, ты прав. Значит, нужно её использовать в наших целях. Молись, чтобы нам хоть сейчас повезло!
Дождь барабанил по непокрытой голове и плащу Дмитрия, но в душе его не оставлял никаких следов. Там и без того было сыро и пасмурно - дальше некуда.
- Сегодня я похоронил свою надежду, - сказал Дмитрий в пустоту длинной, плохо освещённой улицы.
Ему очень хотелось пожалеть себя, но слова получились глупые и никчемные. Впрочем, такие же, как и вся жизнь.
Дмитрий не любил свою работу, с которой сегодня впервые ушёл неожиданно. Он не любил нескольких, не очень близких, друзей. Он не любил ничего и никого, кроме жены.
Он даже написал как-то в автобиографии: "Я родился в 1950 году. В 1976 году я познакомился со своей женой Надей..."
И вот теперь от любви остались одни дымящиеся руины. Начались разрушения с аварии на заводской подстанции. Вся ночная смена прекратила работу, и наладчику Шестову тоже не осталось ничего иного, кроме как отправиться домой спать.
Но вот как раз это-то ему и не удалось. Тихо открыв около часу ночи входную дверь своим ключом, чтобы, не дай бог, не разбудить Надю, он повесил кепку на вешалку и заглянул в спальню, удивлённый поздним светом. Его половина ложа, образованного двумя составленными вместе кроватями, была почему-то занята.
Спиной, к нему на кровати лежал молодой человек в майке и с газетой в руках. "Труд", - механически отпечаталось в голове название газеты.
Из ванной, перекрывая шум душа, доносился голос жены, напевавшей что-то веселое. "Труд", - зачем-то снова прочитал Дмитрий и ушёл, негромко хлопнув на прощание дверью.
Сейчас, бредя по неведомым ему улицам, он начинал понимать, что ушёл навсегда. Пробитый трансформатор на электроподстанции к утру заменят, но разбитое сердце Шестова, увы, такому быстрому ремонту не подлежит.
Пальто не выдержало натиска октябрьской непогоды, промокло, пиджак приклеился к спине.
- Ну, и пусть! Теперь уже всё равно...
Дмитрий вдруг представил себя покрытым водой с головой, успокоившимся и умиротворённым, и образ этот ему понравился. Единственное, что смущало - не удастся самому оценить претворение образа в жизнь.
Когда захлюпали ботинки, стало окончательно ясно, что утопиться моральных сил не хватит. Посему оставалось одно - продумать логику своей новой жизни. Жизни без Нади.
Клин вышибают клином. Где же тот клин, на котором держится сегодняшняя роковая ночь? Почему он, никому никогда не причинивший зла, вынужден влачиться в бесконечной топи по вымершим улицам вместо того, чтобы нежиться в тёплой постели? Впрочем, почему нежиться? Нет, он должен быть на работе. Ага, а с завода он ушёл из-за аварии. Значит, сгоревший трансформатор и есть клин. Вернее, не клин, а причина. Хотя, как это может быть, что какая-то железка - причина измены? Ерунда получается. Нет, измена, ой, слово-то какое жуткое, неверность Нади... её неверность была уже, вероятно, давно. Не впервые пользовалась она его ночными сменами так низко, так подло. Ох, не впервые! Дмитрий стал вспоминать странности в её поведении, на которые раньше в силу влюблённости не обращал внимания. Вот, она задержалась позже обычного, вот забыла, забыла поцеловать его перед уходом на работу, вот чей-то поздний звонок. Значит, было, было...
А он, валенок, Надя, Надюшенька, вот тебе астры, смотри, какая одна сиреневая - как свет фонаря на Пушкинской площади, помнишь? Ты была в таком платьице шелковистом, я всё его украдкой касался, всё мне казалось, что и кожа у тебя такая же гладкая. Я ещё не знал тогда, какая у тебя кожа. Гораздо лучше. У тебя волшебная кожа, Наденька...
И теперь всё пропало. Проклятый трансформатор! Так бы жил себе и не знал ничего, а она - такая умница... Он бы в жизни ни о чём не догадался. Ну, зачем дурацкой обмотке понадобилось сгореть именно сегодняшней ночью?! Могла бы и до конца смены подождать.
Но нет, страшно жить и растрачивать себя на лицемерное существо. Это гораздо хуже. Пожалуй, авария - просто перст судьбы. А что такое судьба? Да, вот это самое слово, которое произносишь, не задумываясь, легко как "вода", как "воздух". Как её определить?
Эх, словаря энциклопедического не захватил, придётся самому разбираться. Надо, очень надо, прямо сейчас решать, а то потом закрутится, завертится - не до того будет. Сильным нужно стать, а сила в знании, и, главное, в убеждении.
Дмитрий остановился в задумчивости, и вдруг словно выключатель
в его голове щелкнул, свет зажёгся. Мысли прояснились, словно
вошло что-то в его сознание. Итак, судьба. Его, Шестова, личная судьба. Цепь, скажем, событий, основных жизненных точек, вокруг которых всё вращается в его мире. Кто-то приготовил для него, как программу для современного станка. Давай, Шестов, валяй, всё известно: здесь обточка, тут прогон, там отверстие... Можешь на пяток микрон уйти, не беда - всё в пределах допуска, движок крутится, резец режет. Всё давно для тебя придумано, ты, станок программный, думаешь, вот какой я молодец, какую замечательную деталь выточил, а сам всего лишь орудие чьё-то. Срок отслужишь и на переплавку, и будет вместо тебя другой вертеться, и только стружка змеей в ящик. Кто-то потом деталь возьмёт, приладит к большой машине, и машина помчится, но ты этого даже не увидишь. Твоё дело резать, резать, резать... Пока зуб твердосплавный берёт, пока суппорт крепок, пока червячный механизм не износился.
А ну, как станок вдруг гулять пойдёт! Дырки в перфоленте перепутает, револьвер с резцами перевернёт, вместо стальной болванки деревянную в патрон зажмёт, да и выточит не шатун, а ладью шахматную! Он-то, Шестов, не бездумное устройство, в человек. Что же ему-то по программе жить, от звонка до звонка, от двери до двери?
Да, но как сойти с бумажной перфорированной ленточки, как спрыгнуть с неутомимого конвейера? Умные люди уже думали, но смогли ли? Как там у классика сказано: "Тварь ли я дрожащая?" Нет, преступление не выход - убивать он никого, даже любовника Надиного, не будет. Надо как-то в рамках закона, а то ведь посадят, словно электричество у того же станка отрубят. Тут уж вовсе никакого творчества не предвидится. Проще нужно, мельче, постепенно шажками незаметными - тут на сотку, там на две сбил, сразу и не заметишь, а у тебя-то уже своё, новое. Обманул судьбу-индейку, и жизнь уже твоя, в твоих руках, держишь крепко и прочь подарки, к черту сгоревшие трансформаторы! Сами с усами.
Наде письмо - прощай, милая, тебя ни в чём не виню, не ищи, квартира и все вещи твои. Работу сменить. Уехать куда-нибудь, на Колыму что ли, или в Тюмень нефть добывать.
Вот начцеха удивится, ты, скажет, Шестов, всегда на первом
месте, ударник, и вдруг на тебе! Ну, ничего, подпишет заявление как миленький! Главное - неожиданность.
Денег отпускных на первое время хватит, на дорогу да на устройство начальное, только бы порвать всё, да поскорее. Сейчас же начать, немедленно. Назад ни шагу, только вперёд по новому пути. Долой привычки, побеспокоим немного распорядителей нашими судьбами. Давай, Дима! Что бы такое выкинуть, эдакое, резкое что-нибудь, пусть неумное, но распорядителями нежданное...
Дмитрий отвлёкся от своих дум и даже обрадовался, когда обнаружил, что уже давно, с полчаса, верно, стоит по щиколотку в большой луже, опершись о фонарный столб. Начало подходящее. Свету едва-едва... Что же это за улица? А, черт с ней!
А в луже что плавает? Окурок, коробок спичечный... Чудной коробок какой-то, заграничный что ли? Впрочем, неважно. Итак, что сделал бы, скажем, с коробком старый Шестов? Начнём с того, что вообще бы его не нашел, поскольку не шлялся бы по ночам, как бездомный пёс. Ну, это ладно. А коли на глаза попался, то, может наступил бы на него, раздавил. Или просто прошёл мимо. А новый Шестов?
Новый Шестов... поднимет, оботрёт и положит осторожно в карман. Никто бы так не сделал. И эти, которые заготовили ему жизнь с неверной супругой, такого не ждали. Долой законы, долой здравый смысл, да здравствует свобода!
Вот так, теперь пошли дальше. Куда только? Да всё равно, куда-куда глаза глядят. Москва большая, за ночь успеем придумать. Хорошо б всё же с Наденькой попрощаться. Может, позвонить, сказать что-нибудь не обидное, но чтобы поняла - возврата нет. Она трубку снимет, сонным голосом "алло"... а тут этот, с "Трудом" рядом... Нет, не годится, только хуже станет. Как же быть, нехорошо ведь, для себя же нехорошо, люблю ведь её скверную, зачем уж так-то дверью хлопать!
Ах ты, господи, что же это за улица-переулочек, в конце концов?! Линия трамвайная, церковка... Совсем свихнулся, Новокузнецкую не узнал. Занесло однако, почти в самый центр. А вон, уж и "Россию" видать, гостиницу. И мы с Наденькой у "России" повстречались, только у кинотеатра. Вот и попрощаемся там же. На лавочке, той самой, посижу в одиночестве, причём ногами кверху, головой вниз, только так. Ничего старого по-старому. Пошли, Димок, потопали, немного уж осталось. Придумать бы ещё, как не ходить, а летать...
Кроф вполз в кабину весь перемазанный, но довольный.
- Двигатели в полном порядке, можно стартовать. Уль не отвечал, он лежал на спине, прямо на надкрыльях, обессиленный, выжатый, на голове шлем психоиндуктора. Кроф, не решаясь его беспокоить, потоптался немного и вдруг осязательным кончиком ноги наткнулся на что-то мягкое. Это была мертвая малышка дрейфуля. Её забыли заэкранировать, убрать из зоны действия пси-поля. И существо, приспособившееся реагировать тончайшим образом на настроение хозяина, не вынесло напряжения мысли, усиленной индуктором во сто крат. Бедный Уль, подумал пилот. Он так её любил...
-Уль, очнись же ты! Мы не можем больше оставаться здесь - в салоне триста пассажиров, они ждут старта. Всё готово.
Уль снял шлем, приподнялся, и неожиданно кончики его мягких усиков-антенн раздвинулись в улыбке. Совсем плох старик, решил Кроф. Да ведь и немудрено свихнуться - такую гору своротил.
-Подожди ещё немного, я его ещё не довёл. Ждут его, понимаешь?
- Уль, медлить нельзя, в любой момент может случиться ещё
что-нибудь. Или ты забыл, в ЧЁМ мы находимся!?
Капитан почти не слушал пилота. Он подумал о своей молодости, супруге, малышах -только из последней кладки больше двухсот...
- Нельзя разрушать чужую любовь, - сказал, наконец, капитан. –А, знаешь, этот болид, что нас сшиб, у них называется "окурок"... И раздвинутые кончики антенн Уля снова исчезли под шлемом.
Надя сидела на их с Димой лавочке уже давно, лет двести. Зонт, схваченный с вешалки, когда она обнаружила на ней мокрую кепку Димы, да плащ, наспех накинутый прямо на ночную рубашку, почти не спасали ни от дождя, ни от пронизывающего осеннего холода.
Она заметила его издалека, возбуждённого, в расстёгнутом пальто, идущего к ней и её не видящего, и кинулась навстречу.
-Дима, родной, только не говори ничего! Поехали домой, такси уже целую вечность ждёт! Молчи, Дима, я всё знаю! Ну, как же так можно?! Это же брат мой из Свердловска, двоюродный, ночью приехал. Я ему нарочно у нас постелила, думаю, пусть человек хоть отоспится с дороги. Ты-то всё равно в ночной... А сама в кухне, на раскладушке. Дима...
Она прижалась всем телом к мокрой груди Дмитрия и поэтому не видела, как из правого кармана его пальто вылетел экскурсионный корабль тренгоров, немного похожий на обычный спичечный коробок.
*Руст /инопланетн./ - около 0,638742 мГ
Фото konst92