Незадолго до похода произошла плановая ротация командиров кораблей: наш, отслуживший на Севере 15 лет, поехал служить на Чёрное море, а оттуда прибыл другой, который привык стоять у причала или участвовать в парадах; для которого пришвартоваться при небольшом волнении моря – проблема.
Вот под его-то командованием наш корабль и вышел в море.
Помню, стоит тихий морозный день. Море спокойное, вода Гольфстрима плюс 4 градуса по Цельсию. Непроницаемый, вязкий туман, видимость ноль: вытягиваешь руку – кисть не различить.
Надо отметить, что туман по психологическому воздействию противнее шторма.
Туман, не туман – тихонечко так ползём. Локатор показывает, что всё чисто, только впереди справа – небольшой островок.
Но вот напасть! – совсем уж не ко времени выходит из строя локатор. Корабль «ослеп». На мостике мат-перемат – командир запсиховал. Штурман погрузился в карту. Ориентиров никаких.
Мне, сигнальщику, кричат, чтобы смотрел в четыре глаза. Да я, отвечаю, и так смотрю.
Актуальность встречи с островком в два счёта подскакивает до высоты клотика на мачте. Остров с виду – сплошной скалистый монолит, никто там не был, всегда обходили его стороной.
Напряжённая тишина, изредка туман рассеивается, видно метров на двадцать – и опять ноль.
Но вот с моего правого борта в белёсых лохматых разрывах промелькнула скала – и тут же опять ничего не видно. Немедленно докладываю.
Вахтенный офицер реагирует мгновенно: «Машины стоп! Руль влево!».
Корабль продолжает двигаться по инерции – всё спокойно…
Наверное, говорят мне, померещилось.
Идём на самом малом дальше.
Тишина на мостике – гробовая, носа корабля не видно. И вдруг впереди проясняется – над сушей-то испарения нет, отсюда и видимость – прямо на нас надвигается… берег.
Срывая голос, ору: «Прямо по курсу полкабельтова – земля!»
Машины сразу – на задний ход, но ничего сделать уже нельзя – инерция.
Зловещий скрежет… стальная махина влетает на берег: половина корабля на камнях, половина – в воде, но он находится в вертикальном положении, как на стапелях. Видимо, рельеф берега и его подводная часть способствовал, чтобы корабль не завалился на борт. Страшно представить, что могло бы произойти в противном случае: корабль лежит на боку, наступает отлив, потом прилив – и боевая единица Северного флота затоплена.
А Баренцево море – это вам не Гавайские острова, где можно бегать в одних плавках. Холод сделает свое дело за сутки.
Потом, на разборе, выяснится, что корабль вошёл в маленькую бухточку. Как мы умудрились сделать это? «Ювелиры»! В неё вообще войти нельзя – глубины там, на входе, маленькие, но именно в этот день, единственный раз чуть ли ни в десять лет, прилив (уровень воды повышается на полметра) позволяет проникнуть вглубь островка.
Берег бухточки состоит из отвесных скал, и только в центре есть небольшое ровное пространство.
И вот, ничего не видя, мы шли пряменько – слава Богу! – на ровный бережок. А ведь нам казалось, что обходим островок, что он у нас справа.
По ЗАСу (засекреченная аппаратура связи) сообщаем о происшедшем в штаб флота, указываем свои координаты. Отвечают, мол, помощь будет, ждите.
Мы ещё не знаем, что нас будут искать двое суток. А почему так получилось? Во-первых, туман стоял – неделю, а во-вторых, никто и предположить не мог, что мы – в бухте. Ведь все знали, что туда попасть – нельзя.
Тем временем наступает отлив, вода уходит – и мы стоим таким огромным, величественным сухопутным памятником заблудшим кораблям. Пробоин не получили – уже хорошо. Но вода ушла, и теперь нечем охлаждать генераторы. Приходится их вырубить, а это значит, что нет электропитания, котлы тоже не работают. Гигантская груда железа на морозе начинает медленно остывать, внутри всё покрывается толстым слоем инея.
Покуда длится отлив – а это 6-8 часов, – все коченеют, ждут прилива, когда можно будет запустить генераторы, приготовить горячую пищу, отогреться. Спишь одетым, укутанным во всё, что есть; сверху наваливаешь матрас и одеяло товарища, кто сейчас на вахте, – один чёрт холодно.
Поиск, конечно, ведётся, но найти нас нет никакой возможности, – туман, полярная ночь, авиация на приколе… По рации только и слышно: «Блин, вы где?!» – «Да мы здесь!» – «Да нет вас там!».
К исходу вторых суток я израсходовал весь запас сигнальных ракет, только всё напрасно – в тумане их не видно. К этому же времени штабные, наконец, разобрались, кто где.
Теперь встаёт вопрос – как спасать?
Войти в бухту, по условиям осадки, ни спасательное судно, ни другие корабли не могут, – разве что катер.
Выход один – сдёргивать тросами во время прилива.
Катер тащит тросы со спасателя, крепим их за кнехты на палубе.
Раз, два… – тросы лопаются как нитки, вдобавок покалечив двух человек.
Тогда предпринимается попытка заводить по два троса на один кнехт.
Всё тщетно – тросы начинают вырывать кнехты с мясом из палубы.
Кто-то вспоминает, что в Мурманске есть какие-то экспериментальные капроновые тросы, – пошли за ними…
Пока ждём новые тросы, – угрюмо заглядываем в ближнее будущее: ну стащат нас на воду, а как выйти из бухты – тех недостающих полметра глубины ждать сколько-то ещё лет?..
Принимается решение полностью разгрузить корабль: слить всё топливо, воду; выгрузить торпеды, снаряды; снять всё, что можно отвинтить, отстегнуть, оторвать….
Процесс выгрузки и слива длится ещё двое суток.
Работа в нечеловеческих условиях – на морозе, на пронизывающем ветру, с редкой возможность обогреться и высушить одежду, – сравнима, пожалуй, со строительством египетских пирамид, но что, скажите, не может сделать советский моряк!
С доставкой капроновых тросов, толщиной с голову, начинаем заводить их за всё, что только можно.
Стащили!
Осадка корабля еле-еле позволяет выйти на чистую воду. Заливаем топливо – скорей домой!
В штабе флота нас уже с нетерпением ожидает специально созданная для «разбора полётов» комиссия. Всех, кто в момент «тарана» островка находился на мостике, грузят в адмиральский катер – и на ковёр, для дачи показаний: кто что делал, кто что видел и так далее – для последующей раздачи кому «фитилей», кому благодарностей.