Друг
Яркое солнце стояло в зените и слепило глаза. Небо по краям горизонта было нежно-синим. Если бы не лёгкий прохладный ветер моря, то из-за жары палуба бы пустовала. Но сейчас несколько столиков были заняты и между ними с подносами бегали обливающиеся потом официанты в белой форме. За одним сидели двое мужчин, обоим лет под сорок. Они говорили тихо, замолкая, когда им приносили что-то из заказанного меню.
А теплоход медленно плыл, рассекая волны, поднимающиеся ему навстречу.
- Одному Господу Богу известно, как я её любил, - рассказывал Алексей Иванович Кононов, наливая искрящееся в солнечных лучах вино на дно продолговатого бокала, - эти месяцы нашего знакомства мы провели словно в тумане, не помня ничего: где были, что делали и видели. Мир вокруг переливался радужными красками счастья. Мне казалось тогда, что до встречи с ней я не был полноценным человеком, не был самим собой, а когда познакомился с этой удивительной прекрасной женщиной, то будто обрёл вторую жизнь, и теперь душа пела, ликовала! Такое было чувство, как будто мы летели где-то в лазурной синеве, сотканной из наших светлых (а в те волшебные моменты именно такими они и были) мыслей, мечтаний и надежд. Мы знали (но откуда только взялось это знание?), что вот она, наша судьба, которую благосклонно подарил нам Всевышний. Когда мы шли по улицам, то встречные люди улыбались нам. Я очень боялся идти к князю просить об отпуске, ибо продуктивно работать, опьянённый любовью, просто не мог, но тот, увидев, как радостно горят наши с ней глаза, тоже усмехнулся и подписал приказ. О! Какие глубокие они у неё они были… Смотрела – и завораживала… Коричневые и страстные, внимательные глаза. Как я любил этот её пристальный взгляд, когда она изучала кого-то незнакомого или же ласково смотрела на меня. Мы уехали в Грецию, где и поженились. Сама свадьба прошла быстро и без лишнего торжества. Затем последовали незабываемые дни. Жаркий экзотический юг, огонь, пылающий в наших молодых сердцах, - всё это приводило в исступление и восторг. Старинные улочки Афин, рестораны и дорогие магазины, песчаные пляжи Эгейского моря, много ещё чего интересного и необычного завертелось в едином калейдоскопе вокруг нас. Да, - Алексей Иванович прищурился, устремляя свой взор в лишь ему известные дали, - то была необузданная и неукротимая, всепоглощающая страсть. Саша Милорович, мой ближайший друг, - тут рассказчик горько усмехнулся и сделал короткую паузу, - говорил мне, что я похож на сумасшедшего, но всё равно он искренне рад за меня и такого трогательного счастья ему ещё не приходилось наблюдать. Мы вернулись в Петербург, но когда я шел по вокзалу, то лёгкая тревога и грусть охватили меня.
- Ведь вы были по-настоящему счастливы? – спросил собеседник. – Что же ещё?
- Были, но вы слушайте дальше. Уже через месяц после того, как я представил Аню в качестве жены на баллу у князя N, в обществе появились нелицеприятные, а позднее и оскорбительные слухи о её неверности. С кем? – спросите вы. Весь ужас в том, что с Милоровичем, с человеком, которому я доверял, как самому себе. Я не верил и обижался. Поссорился со многими хорошими людьми, пытавшимися открыть мне глаза на очевидное. В один из холодных зимних вечеров я получил анонимное письмо с указанием точного часа и места встречи тайных любовников.
- И что? Что вы предприняли?
От жары уже не спасал и зонтик над головой. Все пассажиры спустились в прохладные салоны. На палубе остались только двое: повествователь и его внимательный слушатель.
- Я хотел порвать эту бумажку и выбросить в камин, но вдруг передумал. В тот момент мною овладело полное безразличие ко всему окружающему. Я лёг в постель, укутался с головой и не желал ни о чём думать. За окном завывал ветер, и стёкла вздрагивали от его порывов. Но снова полюса моих чувств поменялись местами. Не пролежал я так и получаса, как меня бросило в сильный жар. «Ты должен действовать», - настойчиво повторял одну и ту же фразу чужой голос в сознании. Я вскочил, через две минуты уже был одет, выбежал на улицу, забыв шапку, и колючий снег залепил мне глаза. С большим трудом поймал извозчика… Дом по указанному адресу находился на окраине – двухэтажный, невзрачный и грязный; слабый желтый свет мерцал в окне, вся остальная часть здания была погружена во мрак. Шторы плотно занавешены, и я ничего мог разглядеть. Начал подниматься по узкой лестнице, споткнулся, дальше продвигался осторожнее, стараясь не шуметь, нащупывая в темноте шершавую и сырую стену. Вот впереди – полоска света пробежала по лестничной площадке через щель слегка приоткрытой двери. Я вошел в маленький ухоженный коридорчик, он вёл в две комнаты. Сладострастные стоны доносились из одной из них. Ещё шаг – и я стал свидетелем мерзкой сцены, которую не забуду уже никогда. Да, я узнал их обоих. Что конкретно со мной случилось в тот момент, не помню, но ворвался я разъярённый и хотел, быть может, убить их первым тяжёлым предметом, попавшимся под руку, но от этого бессмысленного преступления меня спасло само Провидение. У меня помутилось сознание.
- Ну а потом?
- Потом снова туман, только на этот раз, скорее всего, серая душная мгла. Через два дня я поехал на дуэль с человеком, с которым дружил с самого детства. Я не осознавал, что происходит, не отдавал себе отчёт в действиях. Я вдруг понял, как Аня ничтожна, как гадка. Нет, не эту, другую Аню я любил… Словно лёд сковал моё сердце. Я двигался, как робот, как заведённая выполнять лишь один вид работы машина. Когда я нажимал на курок, то в упор смотрел в глаза Милоровичу и видел в них покаяние. Я видел, как он падал, как кровь текла из его раны в животе, как он корчился в предсмертных судорогах; его уста, на которых выступила красная пена, что-то шептали, но кроме хрипов ничего невозможно было разобрать… Меня увезли с пулей в плече, но её вынули, и я скоро выздоровел. Как сообщили, Саша умер через несколько дней. После я узнал, будучи уже далеко от Родины и от этого страшного города, что Аня утопилась в Неве, или же её утопили – в детали этого тёмного дела я не вникал…
Теплоход подплывал к Севастополю, и на причале можно было различить группу людей, ожидающих его прибытия.
- Но, всё же, приятно поговорить на родном языке. Последнее время я почему-то стал редко встречать соотечественников, - продолжал Алексей Иванович.
- А почему же вы решили вернуться?
- Я? Нет! Просто хочу посмотреть, что изменилось, и проехать Россию от края до края, а потом – трудно сказать, вероятнее всего, обратно, в Париж. Откуда такое желание? Я и сам не могу ответить на этот вопрос.
Когда Алексей Иванович сходил по трапу, то в толпе встречающих вдруг мелькнуло до боли знакомое лицо. А сердце словно кто-то схватил ежовыми рукавицами и не отпускал. «Не может быть! Он же…» - ужас, тревога, боль и затаённая радость, готовая простить, в миг смешались в душе. В нескольких метрах от него стоял Милорович, растерявшийся, нерешительный, с разведёнными в разные стороны руками.
- Здравствуй, Александр, - первый шагнул к нему Кононов. – Какая неожиданная встреча!
- Да…
Мгновение они стояли друг напротив друга, потом Милорович вдруг подался вперёд и крепко обнял бывшего товарища со словами:
- Прости меня!
Алексей Иванович был растроган, он сказал:
- Давно простил, Саша.
Они выбрались из толпы и направились вдоль набережной. Алексей Иванович нёс небольшой чемодан. Милорович предложил передать его Виктору, рослому детине, на расстоянии нескольких метров следовавшему за ними.
- Кто это? – удивился Кононов. – Слуга?
- Не совсем. Я тебе всё расскажу…
Солнце клонилось к закату. Алексей Иванович устроился в гостинице, предварительно договорившись с Александром об ужине в уютном ресторанчике. Когда он, переодевшись, вышел в фойе гостиницы, то в углу заметил уже известного ему Виктора; тот листал журнал и изредка бросал взгляды на людей.
Вечером город вспыхнул нарядной гирляндой огней. Вдоль центральных улиц прогуливались важные господа, их напомаженные жёны и зоркие дочки, неравнодушные к витринам дорогих магазинов и гордым профилям молодых щеголей. В назначенное время Алексей Иванович и Милорович уже сидели за столиком на открытом воздухе. С их террасы открывался вид на изогнутую линию берега, на отражающую Лунный свет морскую гладь и на бархатное южное небо, на котором мерцали и переливались крупные звёзды-бриллианты.
Когда подали восхитительное пирожное и ароматный чай, Милорович начал рассказ, которого с таким нетерпением ждал Алексей Иванович. Тон его был тихим и серьёзным, а речь – глубокой, такой, что внимательный слушатель сразу перенёсся в мир событий, имевших место в жизни повествователя.
- Итак, Алёша, когда случилась наша с тобой дуэль, я был, что тебе известно, тяжело ранен и долго болел, но не умер. Я скрывался, а выздоравливать приходилось на конспиративной квартире. И вот почему. Вижу удивление в твоих глазах. Что же, спешу его разъяснить. Было тогда и существует по сей день секретное отделение в нашей полиции, занимающееся раскрытием преступлений, посягающих на государственный строй, его престиж в международных кругах и так далее. Я, как юрист и человек с достаточным и интересным опытом работы в прокуратуре, был приглашён в это отделение, где вместе с другими специалистами занимался расследованием злодеяний одной банды, имя которой не раз мелькало на первых газетных полосах – это «Чёрная метка».
- Я ничего не знал! – воскликнул Алексей Иванович.
- Да. Начальство просило как можно меньше распространяться о нашем подлинном роде деятельности, потому что поступали сведения об информаторе среди людей, причастных к курированию операции. Официально за мной по-прежнему числилась должность в городской прокуратуре. Видишь ли, эта банда отличилась не только массовыми убийствами жильцов 32-ого дома по Р-ской улице в Петербурге – ты наверняка помнишь это скандальное дело! – но и нанесением государству ущерба в размере 10 млн., а также работорговлей. Её членами были и русские, и чеченцы, и турки, и, как выяснилось позже, даже итальянцы. Банда носила международный характер и считала себя преемницей знаменитых «Червонных валетов» - по нашим, увы, бездоказательным, сведениям, ею руководят представители высшего сословия. К расследованию подключилась полиция многих стран, - Милорович сделал глоток горячего чая и продолжал. – Попытки разоблачить преступную организацию, которая, к слову, имела сложную иерархию, предпринимались и ранее, но были безуспешными: главарям удавалось ускользнуть, некоторых следователей убивали, шантажировали, им угрожали. Вот ещё одна причина, обуславливающая секретность работы сотрудников спецотдела. Кстати, «Чёрная метка» является сравнительно недавним формированием, для неё свойственны циничные и дерзкие преступления.
- Всё очень увлекательно, но почему ты именно теперь рассказываешь мне эту историю? – брови Алексея Ивановича слегка поднялись, глаза смотрели строго и внимательно.
- Сейчас ты поймёшь. Слушай.
Подул лёгкий бриз. Из глубины ресторана донеслись вступительные аккорды сонаты. Приглушённый гул посетителей служил фоном для мелодичной фортепианной музыки.
Милорович говорил:
- Вскоре наши усилия принесли свои плоды. Мы вышли на Аню. Да, Алёша, именно на ту Аню Борисову, из-за которой мы дрались, которая была твоею женою. Настоящая её фамилия – Винштейн, она еврейка, а не донская казачка, за которую себя выдавала.
- Нет, - Алексей Иванович мотал головой, пребывая в сильном волнении. – Нет, этого не может быть, - движения его были порывистыми и резкими; он откинулся на спинку стула, устремил взор в черноту неба, но не видел созвездий; перед ним проплывало лицо обожаемой и ненавидимой женщины. – Не верю. Ты сочинил эту сказку, чтобы оправдаться, загладить вину…
- Ни в коем случае! – искренним был возглас друга. – Ты вскоре убедишься в моей правдивости.
Грустная была мелодия, исполняемая виртуозным пианистом; она звучала в унисон с настроением Кононова; его учащённо бившееся сердце жаждало продолжения. И Александр не мешкал.
- В банде Аньку Винштейн уважали, но к разделу добычи и принятию решений не допускали – знали о её ветрености и непостоянстве. Её ценили за потрясающие артистические способности. Некоторые сравнивали её с Сурой Соломониак, известной под кличкой Сонька Золотая Ручка. Большинство ограблений не обходилось без Аньки. Она сменяла роли также легко, как и платья. Она любила мужчин, секс и деньги – вообщем, весь воровской набор. Ты, Алёша, в своё время был очень завидным женихом. Ты был богат, занимался делами в министерстве, блистал при дворе и, однажды, сама императрица во всеуслышание заявила, что займётся поиском достойном тебя пассии. Вот тогда в уме этой авантюристки и возник план. Его одобрили главари, и Анька незамедлительно приступила к его осуществлению. Но она не могла проникнуть в тот высший свет, в котором ты вращался. Зато она знала из слухов и сплетен о твоей мягкости и доброте. Вспомни ту глухую ночь, холодный дождь, порывы ветра, вырывающего из рук зонты. Ты возвращался домой и заметил девушку в капоте, прислонившуюся к стене твоего дома. Ты увидел, что она плачет, ты оценил её южную красоту и проникся сочувствием к её горю. Всё остальное было делом техники. Что с тобой?
Кононов побледнел, достал из кармана платок и вытирал им лоб:
- Мне больно вспоминать, и страшно – в таком ракурсе, совсем по-иному…
- Извини, я не хотел, хотя и предвидел, что ты расстроишься.
- Но почему ты ничего не сказал сразу и наблюдал за нами, как за подопытными кроликами в вольере?
- Я неоднократно порывался это сделать, но генерал П. – начальник отделения – убедил меня в обратном. Анна вовлекала тебя в опасную и смертельную игру. Влюблённый до безрассудства, ты ничего не замечал вокруг, делясь с ней последними новостями, которые недоступны обычно для населения, раскрывая в бесконечном доверии к ней государственные тайны. Предупредить тебя означало обречь на гибель, ибо ты всё равно не до конца бы поверил информации, сообщённой тебе, повёл себя неосторожно, обязательно как-то выдал, тем самым подписав себе же смертельный приговор, ведь, «Чёрная метка» не оставляет в живых свидетелей. Мне очень жаль, Алёша, но тогда я ничего не мог сделать, кроме как принять огонь на себя. Аня представилась графиней Борисовой. Ты стал её водить на балы, где приходилось бывать и мне. Пока вы танцевали, из твоего сейфа похитили переписку князя Д. с английским послом. Я не успел предупредить кражу. Бумаги по баснословной цене были проданы иностранной разведке. Но бандиты неуверенно чувствовали себя в государственных делах. Следом за письмами пропали твои семейные драгоценности. Их искали, но так и не обнаружили, потому что, как установили только через несколько лет, уже на следующий день они пересекали Сибирь, чтобы осесть в сокровищнице одного шаха-коллекционера. Дабы как-то уберечь тебя от неминуемых разорения и отставки, я решил отвлечь внимание Анны на себя. Я изучил её биографию и нашёл тот порок, которым впоследствии воспользовался. Слабость её выражалась в любвеобильности. Она никогда не находилась в долгих отношениях с одним и тем же мужчиной. Её должны были удовлетворять всё новые и новые поклонники. Она изменяла тебе в первые месяцы незаметно, а потом – более открыто. Но ты, Алексей, был слеп и глух. Мы следили за ней. Даже в Греции, в ваше свадебное путешествие, находясь почти всё время рядом с тобой, она умудрялась посещать местные бордели. Когда вы вернулись в Петербург, в эту злодейскую игру вступил я.
Гудок приближающегося корабля прервал речь Милоровича. Внизу огненной змеёй убегало вдаль набережное шоссе. Лирические звуки музыки кружились над террасой, над ужинающими и беседующими людьми, уносимые ветром в сторону моря, растворяясь в ночи.
- Мне было очень тяжело вдвойне обманывать тебя, - Милорович вздохнул. – С Анной я вёл себя грубо. Но ей это нравилось. Она жаждала новых острых ощущений, поэтому я принял на себя образ твоей противоположности. Если ты был вежлив и обходителен, то моё поведение по отношению к ней становилось наглым и вызывающим. После сближения с Анной мне стали доступны некоторые секреты её организации. Она или сама пробалтывалась, или невольно обнаруживала свои тайны передо мной. Получилось, что я поставил под угрозу выполнение всего её замысла. Меня преследовали, предупреждали, чтобы я исчез и не смел прикасаться к Аньке. Ситуация накалялась с каждым днём. Генерал тоже не был доволен моей затеей с любовным романом. Он утверждал, что я рискую своей жизнью и что я на грани провала. Между тем, я узнал места воровских сходок, некоторые каналы сбыта краденых драгоценностей. Но для ареста всей шайки этого было мало. Начав тогда операцию, мы имели все шансы захватить лишь рядовых уголовников, упустив их главарей. Чья-то провокационная записка обнажила перед тобой, Алёша, часть наших закулисных интриг. Из-за твоих вполне законных притязаний пришлось срочно менять тактику. В своём негодовании ты был совершенно прав. Я бы на твоём месте поступил точно так же, располагая теми данными, которыми располагал ты. Ко всему прочему, о готовящейся облаве узнали в самой «Чёрной метке». Начался страшный переполох. На следующий день после той роковой ночи, когда ты застал нас с Анной в постели, она была задержана. Её долго допрашивали. Кое-что она рассказала. Не медля, мои коллеги приступили к выполнению задач по поимке преступников. Когда они прибыли на квартиры, те оказались пусты. Я же лежал на больничной койке с высокой температурой и затуманенным сознанием. По горячим следам всё-таки удалось поймать нескольких подельников из «Чёрной метки», но, как генерал и предполагал, боссы её скрылись. Бежала из-под стражи и Анна, ей помогли и ждали на воле. Но через пару недель в сводках происшествий я прочёл, что она обнаружена мёртвой. Ребята из отдела отправились на опознание. Её труп извлекли из Невы. Он пробыл там около пяти дней. В груди имелись две колотые раны. Логично предположить, что убили свои же. Перед моей палатой дежурила охрана, не покидала она меня в дальнейшем и дома. Затем, тайно, я уехал на Восток. Видишь ли, следы банды вели в Грузию и Армению. Приятное, то есть заслуженный отдых и восстановление сил после болезни, я соединил с полезным. Моя миссия продолжилась среди гор Кавказа. Она не завершена и теперь, поэтому ко мне прикреплены помощники. С одним из них ты знаком – это Виктор. Я его попросил наблюдать за тобой, потому что…
- Сколь многое я сегодня понял, - перебил Александра Кононов. – В этот вечер произошёл переворот в моей душе. Я умоляю тебя, Саша, простить меня – за безрассудство и глупость, за то, что я увлечение, страсть поставил выше нашей с тобой долгой дружбы.
- Ну что ты, - грустной тенью мелькнула улыбка на губах Милоровича. – Ты ведь ничего не ведал и действовал пылко, искренне, как подобает мужчине и дворянину, - Александр протянул руку. – Будем считать, что прежние обиды и недоразумения забыты?
- Да, - уверенно кивнул Алексей Иванович и крепок пожал руку друга. – Они забыты. Боже, как я этому рад!
Товарищи вышли из ресторана. Прогуливаясь по пустеющим улицам, они остановились на набережной. О массивный мол разбивались шумные волны. Впереди простиралось море, сливаясь у самого горизонта с бездной небес. По нему пробежала серебряная лунная дорога.
Друзья молчали, вдыхая свежий солёный воздух. Они думали о том, что, наконец, разрешились загадки прошлого, но сколько всего ещё неясного в будущем…
Сколь нежны и преисполнены очарования бархатные ночи юга! Алексей Иванович с наслаждением вдыхал свежий морской воздух. С его плеч сейчас сошло бремя сомнений и разочарований. Он испытывал необыкновенную, давно забытую юношескую лёгкость во всём теле. Его сердце не желало слушать продолжение авантюрной и порой трагической истории о противостоянии добра и зла, оно готово было наслаждаться покоем и размеренностью, словно снизошедшими на мир из космоса и царившими вокруг. Но любопытство ума взяло верх.
Кононов первым нарушил молчание.
- Ты очень увлекательный рассказчик, Саша. Твоё повествование взволновало меня. Что ж, теперь я спокоен и догадываюсь: твои приключения на больнице не заканчиваются.
- Совершенно верно, - глухо откликнулся Милорович, возвращаясь от своих размышлений к действительности. – И, к сожалению, дальнейшие события, коим я стал свидетелем и в коих я даже участвовал, будут тебе небезынтересны, потому что непосредственно касаются твоей загадочной любимой Анны.
При упоминании этого имени Кононов вздрогнул.
- Опять? – вырвался у него громкий возглас.
- Увы, Алёша. - Милорович покачал головой. – Ты уже, наверное, задумался над тем, почему я тебя встречал сегодня и почему к тебе был приставлен телохранитель.
- Почему? – в недоумении спросил Алексей Иванович.
- Выздоровев и набравшись сил, - рана оказалась тяжёлой, но не смертельной – то есть через два месяца после нашей с тобой дуэли, я под другим именем и с изменённой внешностью отправился в Ереван. В Армению, согласно нашим данным, сбежали главари банды. Передо мной стояли сложные задачи: выяснить их местоположение и узнать, что их связывает с этой страной. В столице я нашёл нашего агента, г-на Абрамяна. Он был очень уважаемым человеком в городе, честным и неподкупным. Когда-то разбойники напали на его караван в горах. В нём была его дочь. Они надругались над ней, убили и сбросили в ущелье. До сих пор лежат на его дне и видны с дороги останки её тела. Ненависть к убийцам и стала мотивом для сотрудничества с нами этого Абрамяна. Он поведал мне пересказы старейшин. Информация, переданная в них, оказалась очень ценной. Я поселился в гостинице «Орьент». Тогда, по-моему и сейчас, это был единственный отель в городе, куда провели телефонную линию. В своём номере я встретился ещё с несколькими людьми, что дало мне возможность выяснить более точное местоположение очень странной многонациональной группировки, которая, по сведениям Абрамяна, сумела подчинить своей воле и структурировать все разрозненные банды, действующие на юге и на севере. Меня привлекли полинациональность и слухи о появлении на теневом рынке наркотиков – неких одурманивающих веществ, пользующихся особенной популярностью у горцев и в домах столичной знати. Прибыв в Армению, я был уверен, что за мной нет слежки. Но последнее время моё внимание стало привлекать лицо одного и того же человека, которое неожиданно появлялось в толпе то позади, то впереди меня. Один раз, вечером, войдя в номер, я обнаружил, что кто-то рылся в моих чемоданах. На следующий день я целый час в парке ждал Абрамяна. Он так и не появился. Вместо него ко мне подбежал какой-то мальчишка с требованием милостыни; чтобы он отвязался и не привлекал внимание прохожих, я дал ему мелочь; он же сунул мне в руку записку. В ней сообщалось, что я раскрыт, что мне угрожает опасность и что ночью меня ждут в А-ской роще за городом; внизу стояла подпись «Друг»; буквы послания были печатные, вырезанные из газеты. Возвращаясь в гостиницу, я ещё издали заметил чёрную крытую двуколку около её входа, а в холле, через большие окна, увидел знакомые очертания своего фантомного преследователя. Я свернул в противоположную от гостинцы сторону и углубился в длинный и кривой каменный переулок. Тогда меня больше всего мучили два вопроса: кто предал и кто такой «друг», можно ли ему доверять. Выбора у меня не было, начатое дело я стремился во что бы то ни стало довести до конца – и поэтому рискнул принять приглашение от загадочного «друга».
Милорович перевёл дыхание и предложил Алексею Ивановичу присесть на скамейку, над которой раскинула свои ветви ива, а чуть поодаль крону этого дерева подсвечивал фонарь, что делало её красивой и сказочной.
- Я нанял извозчика, добрался до пригородного селения К., неподалёку от которого и находилось место предполагаемой встречи, дождался вечера и занял наблюдательный пост. Когда стемнело, с дороги свернул экипаж и остановился на обочине. Из него выпрыгнул уже знакомый мне мальчик-нищий, только теперь он был в приличной курточке и брюках. Медлить больше мне не хотелось. Я выбрался из укрытия, сел в карету, мальчик устроился рядом на сиденье. Ехали мы долго; всю дорогу молчали; мои попытки расспросить о конечной цели путешествия ни к чему не привели – юный попутчик никак не реагировал на мои реплики. Наступила глубокая ночь. Прибыли к большому дому у подножия гор. На пороге нас встречал г-н Абрамян. Он заверил, что здесь меня не найдут, так как об этой его секретной даче никто не знает. Он также пытался меня убедить в необходимости срочно покинуть страну, в чём он обещал оказать посильную помощь. Я категорически отказался от столь заманчивого предложения, понимая, что вступил в игру, в которой шаг назад расценивается как поражение и влечёт за собой смерть, тем более, была задета честь друга не без моей в том вины. Абрамян после длительных уговоров смирился с моей настойчивостью. Мы разработали план и приступили к его исполнению на следующий день. На рассвете, вооружившись, мы направились в горы, одни, без проводников. Солнце ещё не поднималось. В глубоких ущельях царил мрак, и собирались клочья тумана. На фоне голубеющего неба белели снежные вершины. Вдруг первый солнечный луч коснулся их – и они заалели, в то время как над ними ещё мерцали звёзды. Но свет нового дня набирал силы, и тонули дальние миры в утренней лазури. Всё более чёткие очертания приобретали белые остроконечные пики гор. Минуя узкие тропы и опасные перевалы, мы оказались в таинственно-грозном мире горных хребтов и кряжей, внезапных провалов и отвесных скал, стремительных рек и сумеречных ущелий. Когда солнце стало клониться к закату и длинные тени легли на нашем пути, впереди показалась гора с чёрными отверстиями пещер. Руководствуясь добытыми сведениями географического характера, мы обнаружили то место, где, как предполагали, находится лагерь бандитов, к которым относились известные в России Анна и её подельники. Пока Абрамян закреплял палатку, я внимательно наблюдал за пещерами в мощную подзорную трубу, но никого в оптическом окуляре не увидел как в этот день, так и в последующие. И только на пятый день я заметил, что из пещеры вышла группа людей. Это было утром. Они вели мужчину со связанными руками. Тот опустился на колени, и ему быстро, одним резким движением, перерезали горло, труп же свалился вниз, где и застрял между большими камнями, торчащими из земли подобно клыкам тигра. Убить этого господина – что я понял из мимики и жестов – приказала женщина. Черты её лица мне показались знакомыми, отчего неистово забилось сердце. Я напряг зрение, как только мог, и оно, увы, меня не подвело. Там, на выступе, судьбу другого человека решила не кто иная как Анна Винштейн! Боже мой! Но что интересно и примечательно, нам удалось расслышать громкие возгласы обречённого на смерть. Он бросал в её сторону такие слова: «Ты, женщина, любила ли когда-нибудь, вынашивала ли детей? Осталась ли в твоём сердце хоть капля сострадания? Будь ты проклята!». Жертва замолчала навсегда. Дальше произошла короткая пантомимическая сцена. Солнечный луч упал на Анну, выхватил всю её из тени. Губы её скривились, глаза были широко открыты, грудь быстро поднималась и опускалась. Она резко отвернулась от солнца, и вдруг ноги её подкосились. Но окружающие поддержали её; она отмахнулась от них и дальше стлала двигаться сама.
- Я не верю! – Кононов пребывал в растерянности. – Она же погибла… А при жизни играла второстепенные роли в том смертельном спектакле, который разыгрывали её соучастники, - Алексей Иванович побледнел, что было заметно даже в темноте; он вытянулся в напряжении и крепко сжал трость во вспотевших ладонях, жаждая незамедлительного продолжения.
- Я тоже не верил, Алексей! – Милорович отвернулся, борясь с сильными переживаниями. – Когда эта, как я полагаю, казнь завершилась, Абрамян схватил меня за плечо и сказал, что убитый – его осведомитель. Не успел он произнести последнюю фразу, как к нам уже бежали несколько человек. Когда они оказались на расстоянии выстрела, мы открыли по ним огонь. Нескольких уложили сразу, другие спрятались за поворотами. В перестрелке у нас закончились патроны. Абрамян кричал, что надо отступать пока не поздно, но я сказал, чтобы бежал он один и привёл с собой подмогу - войска. Были все законные основания для задержания преступников. Я на вырванном из блокнота листке сочинил короткое послание генералу, которое Абрамян должен был только ему известным шифром телеграфировать в Петербург. Я отдавал себе отчёт, что могу погибнуть, и к моменту прибытия солдат пещеры окажутся пусты, но в тот момент мною овладело сильнейшее негодование, граничащее с безрассудством; я пребывал в том болезненном состоянии любопытства, когда ради разгадки тайны человек готов пожертвовать своей жизнью. Но меня не застрелили и не зарезали, а схватили, завязали глаза и куда-то повели. Я спускался и поднимался по лестницам, спотыкался в узких и скользких коридорах, пытался считать ступени и шаги, но сбился и бросил эту затею. Наконец, мы остановились, и повязка была снята. Я очутился в маленьком тесном помещении, представлявшем собой углубление в пещерном проходе, попасть в который не представлялось возможным из-за грубо врезанных в камень решёток, запираемых на тяжёлые засовы. На полу моей камеры лежали охапки соломы. Слева от меня на стене прохода горел факел. Изредка в его свете мелькали чьи-то тени.
- А что же Анна? – не выдержал Кононов, которым, судя по всему, также овладело страстное всепоглощающее любопытство.
- Ох, Анна, Анна… Эта гениальная аферистка! Сам дьявол в её облике предстал передо мною, когда мы встретились. А случилось это на третьи сутки моего заточения. Меня ввели в освещённый грот. Множество свечей стояло на полу и на подставках вдоль стен. Грот был наполнен людьми, одетыми в плащи и маски. В центре этой молчаливой толпы располагался полукруг из кресел. В них также сидели маски, и только у Анны было открыто лицо. С моим появлением воцарилась гнетущая тишина. Я слышал, как потрескивают фитили.
Глаза Алексея Ивановича были широко раскрыты от удивления и ужаса. Набережная давно опустела, и лишь листья ивы шумели от ветра. Ничто не мешало напряжённому рассказу, и Милорович, ни на секунду не прерывая единой нити повествования, продолжал:
- «Рада увидеть тебя снова, страстный любовник и шпион! – произнесла Анна наигранно важным тоном. – Ты удивлён, ибо считал меня мёртвой. Напрасно! Я жива – и ещё долго буду оставаться такой в том скудном понимании жизни, которое имеешь ты». Несколько секунд она наблюдала за тем, какое впечатление произвела на меня. Признаюсь честно, мне было сложно оставаться невозмутимым. Я был ошеломлён, хотя внешне сохранял спокойствие. Она заговорила вновь. «Ты знаешь, кто перед тобой слева и справа от меня? Это люди, власть которых колоссальна. Ты думаешь, что правят императоры и назначенные ими министры. Какое заблуждение! Они все – лишь куклы в умелых руках кукловода, они управляемы теми, кто сейчас перед тобой. Эту простую истину не знает почти никто. Те, кому становится известно о ней случайно, погибают, те же, кто проникается ею и принимает Идею, становится одним из нас. Начинается новый, двадцатый, век. Для тебя его будущее покрыто завесой тайны, для нас же оно – ясно». Я был потрясён её речами, ибо мне была знакома совсем иная Анна, ветреная и хитрая. А сейчас в нескольких метрах от меня сидела холодная и жестокая, расчетливая и умная женщина, но не лишённая характерной, лишь ей присущей, демонической прелести. Я пристально всматривался в окружающую обстановку, стремясь разгадать: вокруг обычные мошенники, симулирующие служителей культа сатаны, чтобы скрыть под ним свои корыстные устремления, или государственные заговорщики? Когда Анна замолчала, заговорил некто в крайнем ко мне кресле. Его голос был глухим и низким. «Наша организация сотни лет пребывала вне социума, хотя и значительно влияла на него, - его речь была медленной, и каждое слово врезалось в память, - теперь же мы хотим, чтобы мир не из смутных слухов, а из сведений очевидцев узнал о нашем существовании и пал на колени, преисполненный благоговейного ужаса. Среди нас находятся известные чиновники, предприниматели, общественные деятели. Мы – настоящие творцы истории. У нас есть власть административная и финансовая, ресурсы материальные и интеллектуальные. У нас есть всё, чтобы совершить Революцию, и тогда самая большая держава мира станет подвластна нам. Ты скоро увидишь грандиозный переворот в обществе и его сознании. И ты, равно как и подобные тебе, узнавшие сокровенную тайну, поведаешь людям о нас». Больше ничего интересного не произошло. Меня вывели на свежий воздух. Я услышал частый треск выстрелов. Это Абрамян с отрядом каких-то горцев пытался проникнуть в пещеры. Так как я видел их оборону изнутри, то постарался отсоветовать ему в дальнейшем пытаться брать приступом эти в силу природной конструкции неприступные склепы. Они хорошо укреплены. Единственное, что мне удалось сделать впоследствии – это внедрить в их организацию своего шпиона. При высоком уровне конспирации, которым она обладает, я считаю это значительным достижением.
Кононов был ошеломлён. Мысли в его голове путались. Ему казалось нереальным всё то, что рассказал друг. «Уж не сплю ли я?» - думал он, но объективная действительность была неумолимой. Вот перед ним Саша, ни в его тоне, ни в жестах, ни в глазах нет и тени насмешки, он серьёзен и сосредоточен.
- Что ж ты намерен делать дальше? – спросил Алексей Иванович.
- Анна и один из главарей прибудут завтра на теплоходе. За ними установят слежку. При первом удобном случае мы их схватим. Только генерал почему-то не в восторге от моих стараний. Он утверждает, что доказательная база мала, с неохотой принимает меня на личной аудиенции. Когда я был в плену, он ничем не стал помогать, сославшись на плохую работу телеграфа, якобы сообщения он не получил; я проверил журнал: страница за тот день в нём отсутствует. Странно… Хотя и знакомо. Так делают, когда начинаются внутриведомственные игры. О шпионе я генерала не уведомлял.
Луна скрылась. Море окутал мрак. И только звёзды оставались единственным путеводителем в этом тёмном бескрайнем пространстве мироздания.
Друг.
Заговор
«Господи, помилуй! Господи, помилуй!» - повторял про себя Алексей Иванович. Он склонился перед иконой Христа. В минуты жизненных потрясений он всегда шёл в православный храм. Его величественная и святая атмосфера успокаивала его, словно оставляя наедине с самим собой. В этот ночной час людей было немного. Кононов слышал их редкие шаги и приглушённое бормотание. Огоньки свечей колебались от сквозняка, то начинали гаснуть, то оживали вновь. Христос смотрел серьёзно и строго, но в тоже время как будто вопрошал о бедах людских и сопереживал им. В голове Алексея Ивановича ещё звучали заключительные фразы их разговора с Милоровичем.
«У меня хорошо развита интуиция, - говорил Саша, - она никогда не подводила меня. И теперь я убеждён, что Анна захочет выйти с тобой на связь. Поэтому при тебе пока побудет Виктор. Постарайся уведомить меня, когда получишь от неё весточку». – «Но откуда она знает, где я?» - «Но я ведь знал. Так почему же и ей не быть столь осведомлённой?» - «Я хочу участвовать в операции», - вдруг заявил Кононов. – «Хорошо, - не без колебания согласился Милорович. – Завтра я с тобой свяжусь».
Сердце Алексея Ивановича замирало при мысли о том, что он встретит Анну. Он почему-то тоже не сомневался в том, что эта встреча состоится. Когда он вышел из храма, был предрассветный час. Быстро добрался до гостиницы и лёг в постель. Сон был поверхностный и тревожный. Перед пробуждением привиделась Анна. Она, обнажённая, в отсветах огня, была соблазнительно прекрасна. Её каштановые волосы ниспадали на плечи, а большие глаза страстно смотрели куда-то вдаль. Кононов очнулся в поту. Его сердце неистово колотилось, а в груди поселилась тоска. День выдался пасмурный. В просветы между облаками иногда проникал луч солнца и скользил по серым штормовым волнам моря, по крышам домов и брусчатке улиц. Так как никаких специальных указаний относительно своего поведения Алексей Иванович не получал, то после позднего завтрака он решил пройтись по городу. В субботу горожане выглядели праздными и ленивыми. В парке было много детей и их молодых мам. Кононов устроился на скамейке под раскидистым дубом и отвлечённо наблюдал за ними. Вдруг перед ним как из-под земли вырос здоровенный детина, Виктор, и пригласил следовать за собой. Они быстро добрались до набережной и поднялись на чердак одного трёхэтажного дома. Там их ждал Милорович. Он вручил Кононову бинокль и указал направление для наблюдения. Алексей Иванович увидел белый корабль, плавно приближающийся к порту. Вскоре он пришвартовался, и по трапу вереницей стали спускаться пассажиры. Алексей Иванович вздрогнул, когда среди них заметил Анну и поддерживающего её за руку пожилого солидного господина. Они поймали извозчика и укатили в направлении центра. «За ними уже следует наш агент, - прокомментировал Милорович. – Ты пока можешь быть свободен, но не уходи далеко от своей гостиницы», - обратился он к Алексею Ивановичу. Тот был как на иголках: нервничал, всматривался в лица прохожих, чуть не попал под лошадь. Через два часа в его номер постучал Саша. Он сказал: «Быстро собирайся, мы едем в Одессу». Билеты были куплены в разные вагоны. Алексей Иванович устроился в удобном купе, проинструктированный не выходить дальше туалета. В Одессе Виктор ему помог разместиться в гостинице. Город приветствовал новоприбывших дождём и промозглым ветром. Всю ночь крупные капли барабанили по стеклу, не давая Алексею Ивановичу уснуть. Он был раздражён и взбудоражен...
Генерал П. уже находился в Одессе. Его штаб снял целый двухэтажный дом. Милорович вошёл в его кабинет и тихо закрыл за собой дверь. Генерал, полный, но подвижный человек, кивнул ему, что означало короткое деловое приветствие и разрешение сесть.
- Я хочу поговорить с тобой, - мягко начал он. – То, что ты задумал, - беспрецедентная акция и следует быть осторожным в её осуществлении, вплоть до изменения некоторых пунктов плана действий… Ты меня понимаешь?
- Нет.
- Я здесь не только затем, чтобы руководить, но и чтобы отговорить тебя…
- Меня? О чём вы? Мы этим делом занимались годами, потрачено много усилий, были жертвы; и теперь – отговорить?
- Там… где они все соберутся… будут не только жулики. Вернее, их там может вообще не быть. Это встреча для высоких гостей. В общем, сам князь велел… И мы ничего не можем… - генерал понизил голос до шёпота и заговорщицки наклонился к Милоровичу, - предпринять.
- Да какая разница, будут там чиновники из министерства, партийные функционеры или одесские уголовники! Они составляют заговор! В прямые обязанности нашего отделения входит раскрытие этих заговоров! – Милорович был крайне возмущён, чего даже не старался скрыть.
- Ты витаешь в идеалистических небесах! – резко и зло сказал генерал. – Это не просто шайка марвихеров. Здесь замешаны государственные интересы не без участия в них самых высокопоставленных лиц.
- Значит, эти лица понесут наказание! Император решит, заточить их в тюрьму, сослать или казнить!
- Чёрт возьми! – взревел генерал; Милорович никогда не видел его таким разъярённым. – Ты пешка в их большой игре! Ты ни на что не можешь больше повлиять! Дни императора сочтены! Там, в Армении, тебя не вразумили?
- Ах, вот как… Они купили вас!
- Меня? Как ты смеешь… - генерал покраснел, расстегнув верхнюю пуговицу кителя. – Я узнал о них недавно, и лишь отчасти, когда князь рассказал кое-что. Мы ничего не в силах сделать.
- Я не отступлю, - твёрдо заявил Милорович.
Такое утверждение обескуражило генерала.
- Не заставляй меня использовать крайние меры, - с угрозой произнёс он.
- Это ваше право, генерал П.
- Я отстраняю тебя от этого дела!
- Разрешите идти? - Милорович поднялся.
- Иди.
В дверях он спросил:
- Скажите, вы получали телеграф из Еревана, когда я был в плену?
Генерал отвернулся и сказал очень тихо:
- Да, но моя помощь могла оказаться тебе только во вред.
Милорович вышел.
На следующий день он постучался в дверь номера Кононова. Тот выглядел странно: был рассеян, взлохмачен, помят.
- Она приходила ко мне, - сказал он.
- Анна?
- Да.
- И что?
- Она была совсем иной… Когда я включил свет, она стояла в углу, изящная, в плаще, с проседью в волосах. Я оторопел. Она заговорила первой и сказала, что против императора зреет заговор, что ключевые фигуры в твоём министерстве подкуплены, а за тобой, Саша, ими ведётся наблюдение. Я спросил, почему она мне сообщает об этом. Она грациозно прошлась по комнате – такая печаль была в её фигуре, такая тоска, что мне почему-то стало жаль её – и, сев на край кровати, произнесла: «Я так устала от человеческих страстей, от их пороков, от самой себя. Я любила всего один раз – тебя, Алексей. Думаю, и ты любил единожды, и ты помнишь то солнце, тот беззаботный миг, - она сидела прямо, и её изящный и гордый профиль чёткими серыми линиями вырисовывался на фоне окна. – Но я пожелала большего, яркого, сладостного. Бес терзал меня и повелевал мною, как хотел. Я родилась в бедности и бесправии; несмотря на чувства к тебе, я жаждала раздолья и свободы; меня не радовала перспектива быть безмолвной женой-куклой в роскошном доме. Потом последовала измена с твоим другом, с прочими, потом – преступления, эта секта, в которой меня видел Милорович и в которой, к слову, я ему спасла жизнь, и, наконец, мучения, тягостные, ежедневные, терзающие меня с того памятного момента, когда… Да, впрочем, это уже неважно. Я здесь, чтобы предупредить беду, угрожающую России, чтобы хоть как-то искупить вину перед тобой». Я не смел перебивать её, настолько проникновенной, искренней была её речь. Но тут она быстро сказала адрес, где состоится встреча заговорщиков, и просила, чтобы мы с тобой сделали что угодно, дабы не только помешать этой встрече, но и арестовать, а ещё лучше – уничтожить её организаторов, потому что во время неё состоится утверждение плана государственного переворота и передача средств на его осуществление. Она, как всегда бесшумно ступая, направилась к выходу и вполоборота скала мне: «Я не буду просить прощения, ибо знаю – ты не простишь. Да и в твоём прощении я не нуждаюсь. Время залечит все раны и всё простит». – «Что заставило тебя измениться, Аня?» - попытался удержать её я. – «Это случилось неожиданно, - ответила она. – Ашот был пастухом и выполнял у нас мелкие поручения; мы ему доверяли. Он любил Маиран; она тоже была пастушкой; но служили они разным хозяевам. Однажды раскрылось, что Ашот передаёт сведения о нас кому-то в город. Его осудили на смерть. Маиран была в положении. Она встретила меня на дороге, умоляла помиловать её суженного. Когда казнь завершилась и тело сбросили на дно пропасти, я увидела на другом выступе, в нескольких километрах от нас, молодую женщину. Это была Маиран. Издали она казалась очень маленькой, похожей на точку. Её никто не заметил, кроме меня. Она, как былинка от ветра, раскачивалась в разные стороны. А потом легко так, стремительно полетела вниз… Затем мы послали людей, чтобы они нашли Милоровича с Абрамяном, которые устроились где-то неподалёку следить за нашим укрытием… Но этот случай с парой влюблённых вдруг напомнил мне как я любила первый раз, как из-за меня пролилась кровь двоих друзей в далёком Петербурге. И солнце, горы, небо, свежий ветер возникли вокруг меня – я раньше не обращала на них внимания, жила как во сне – а тут ощутила их величие и собственную тщетность. Все мы станем прахом, и наша власть станет прахом, мы ничего не создадим, а лишь разрушим, и сами разрушимся, обратимся в землю. Мы слишком далеко зашли. Посягнуть на вековые устои, на трон самодержца, сделать переворот в душах и умах целых народов – вот что замыслили мои соучастники и их высокие покровители…» Я думал после её ухода, уж не привиделась ли она мне. Но в комнате витал нежный запах духов, тех духов, которыми она пользовалась ещё прежде, много лет назад, а покрывало было примято, и в памяти моей крепко держался заветный адрес. И вот я его передаю тебе. Ах, вот ещё. Она сказала также, что вестей от своего человека в их организации ты не жди. Он был выявлен – и убит.
- Не верю я в её раскаяние! – категорически заявил Милорович. – Но за информацию спасибо. Что нам делать? – он стал расхаживать взад-вперёд, потирая подбородок. –
Генерал выгнал меня. Он служит этим подонкам, а не Отечеству. Он предал меня в Армении.
- Без помощи вооруженных сил нам не справиться. Нас перебьют поодиночке. К кому мы можем обратиться? Остались ли в государственном аппарате непогрешимые люди? Подумай, Саша.
Милорович запрокинул голову и уставился в потолок, перебирая в уме фамилии высокопоставленных лиц и известные факты из их биографии.
- Пожалуй, остались. Ты, может, помнишь судью петербургского окружного суда Кирилла Петровича Н.? Его все знают как честного и бескорыстного человека, даже в нашем ведомстве ничего на него нет.
- Мы не успеем.
- Ты прав, - шумно выдохнул Милорович. – Вблизи только генерал и его подчинённые. То есть никого.
- Мы одни. Что ж… - Алексей Иванович выдвинул ящик тумбы. Там лежал пистолет.
- Он заряжен, - сказал он. – И готов послужить нашему государю. Рука его обладателя всё ещё тверда, в глаз – зорок.
- Идём на самосуд и своеволие… Идём! Иного выбора у нас нет, - подтвердил Александр. – Я предложу закончить начатое и моим помощникам, уже знакомому тебе Виктору – в бою, кстати, он десятерых стоит – и прочим, а это ещё несколько человек.
Милорович, прежде чем уйти, пристально и грустно посмотрел на своего друга.
- Когда я был в горах, то подолгу любовался богатыми россыпями звёзд. Почему-то, когда взгляд устремлён в их бездну, это невольно вызывает мысли о неведомом, но родном доме, о сокровенном, далёком, но таком близком, и не находится слов для изъяснения сего ощущения. Благодарю, Алёша, за понимание и поддержку.
Александр пожал руку Кононова и пошёл по гостиничному коридору. Шаг его был размеренный, а спина слегка ссутулилась.
На следующее утро генерал пил кофе в кабинете. Он нервничал и был явно не в духе. Ему только что доложили, что Милорович собирает подконтрольных ему людей, чтобы осуществить задуманное – напасть на дачу барона фон М. под Одессой, куда съедутся со всей России и из-за рубежа влиятельные господа, сумевшие убедить генерала в неизбежности своего прихода к власти. И сейчас уважаемому Константину Ивановичу П., генералу, участнику двух войн, орденоносцу, вхожему в лучшие дома Петербурга, предстояло принять ответственное и важное решение. На улице пасмурная погода ненадолго сменялась ясной, когда пригревало солнце и голубело небо, но затем его опять затягивали серые унылые тучи. Но генерал не замечал этих перемен. Уже давно он жил в сумерках, в сумерках думал, писал, смеялся, даже любил. Он ценил лишь власть и славу, почести, воздаваемые ему. Он ненавидел тех, кто становился на пути к ещё большей власти, он презирал их и всяческими способами избавлялся от них. Да, он так поступит и в этот раз. Константин Иванович приоткрыл дверь и крикнул в пустоту приёмной: «Позовите Джанко!». Вскоре перед ним предстал смуглый угрюмый коротышка. Генерал приказал ему коротко: «Остановить Милоровича. Немедленно!».
Александр спешил к Алексею Ивановичу, чтобы предупредить его о действиях на завтра. Когда он проходил по узкому участку между стенами домов, путь ему преградили несколько человек. Они направили на него дула своих пистолетов. Послышались выстрелы – и Милорович замертво упал на землю. На его лице застыла маска удивления.
Следующим указанием генерала был арест Виктора и троих его коллег, обвинявшихся в неподчинении приказу. Виктор был застрелен при задержании, так как оказывал сопротивление. В его теле нашли тридцать пуль.
Ровно в два часа пополудни Константин Иванович снял трубку служебного телефона, запросил городскую управу, там его связали с немецким консулом. Генерал сказал ему:
- Наш обед на завтра отменяется.
Кононов напрасно ждал целый день. Никто так и не появился. Он терялся в догадках, не спал ночь. Наутро оделся, проверил заряд пистолета, спрятал его под плащ, спустился на первый этаж и взял карету до загородного посёлка.
Дача барона выглядела пустынно. С моря дул сырой ветер. По небу мрачными громадами проплывали облака. Алексей Иванович вплотную приблизился к её воротам. Они были приотворены. К дому в глубине вела посыпанная гравием дорожка. Мужчина осторожно ступил на неё и пошёл вперёд, не переставая оглядываться, но вокруг по-прежнему было пустынно. Он держал руку под плащом, готовый в любой момент выхватить оружие. Но оно ему так и не понадобилось. Кононов замер перед домом. Высокие двери его были распахнуты настежь. В проёме стояла Анна. Волосы её растрепались, а глаза горели лихорадочным огнём.
- Пришёл… А я всё жду, жду, - сказала она и побежала к Алексею Ивановичу, обняла его крепко, закружила, словно в танце.
- Что ты? Перестань… - Кононов попытался оттолкнуть её, но объятия были сильны и чистосердечны. – Что произошло? – он чувствовал, как её мокрая щека касалась его, чувствовал, как вздрагивает от рыданий её тело. – Что? Что? Скажи мне.
- Всё пропало, всё…
Она подняла вверх лицо, и оно внезапно озарилось почти детской озорной улыбкой. Анна выпалила:
- Бежим! Бежим от них ото всех, от ада, который они создали, от тягот и угрызений совести. Бежим! – и она потянула Кононова в сторону ворот. Он подчинился ей. Сначала она шла быстро, а потом побежала. И Кононов побежал. Они миновали ворота и устремились по дороге к морю. Между тучами прорывались лучи солнца. Анна была впереди, и Алексей Иванович поразился, как она красива. Волосы развивались, на бледной коже появился румянец, фигура, облачённая в тонкое изящное платье, по-прежнему оставалась гибкой и грациозной.
- Куда мы? – кричал ей Кононов.
- У берега нас ждёт судно, на нём мы поплывём далеко-далеко… Твой друг погиб, заговорщики сбежали, я их предала.
Алексей Иванович остановился, тяжело дыша. Он согнулся, опершись руками о колени, и бессмысленным взором уставился в землю. Известия потрясли его, но настоящее, живое было тут, рядом, в этой роковой женщине, в небе, грозно нависшем над головой, в дороге, ведущей за горизонт, в ветре, обдувающем лицо. И мужчина распрямился, перевёл дух – и снова побежал, догоняя Анну.
- Как прекрасен мир, Алёша! – она раскинула руки, будто птица, готовящаяся взлететь. – Ты только посмотри!
Раздался громкий хлопок. Она застыла на месте, запрокинув голову, и стала оседать, пока
не упала в дорожную пыль. На спине ширилось кровавое пятно.
- Аня! – вне себя закричал Кононов. За считанные секунды он достиг её тела, бросился к ней, вытирал пот с бледнеющего лба.
Она с трудом шевелила губами, силясь что-то произнести, и Кононову удалось разобрать её последние слова. Она сказала:
- Свободна… - последняя искра мысли мелькнула на дне её прекрасных глаз – и угасла навсегда.
Алексей Иванович взревел как дикий раненый зверь, его лицо исказила гримаса отчаяния и боли. Он ещё долго сидел перед бездыханным телом, потом поднялся на ноги и побрёл туда, где очистилось и голубело небо, туда, куда стремилась Анна, туда, где был, как ей казалось, новый мир – к морю…
Кононов стоял на палубе корабля, который своим мощным корпусом разрезал гигантские валуны, встречающиеся на его пути. Вокруг завывала буря. То и дело на палубу обрушивались волны, готовые в любой момент смыть в пучину беззащитного человека. Но Алексей Иванович крепко держался за поручни. Перед ним проплывали сцены из жизни, оставленной по ту сторону бури. Умершие люди продолжали жить в его сознании. С недавних пор ему начали нравиться стихии. Когда гремел гром, а ураганный ветер ломал ветви деревьев, когда грохотала канонада пушек, а отряды шли в атаку – это вызывало безудержный восторг, поднимало настроение. Кононов испытывал судьбу, искал смерти, а она словно обходила его стороной, пренебрегала его вызовом. Очередной раз перехватило дыхание от брызг, обрушившихся на него. Когда Алексей Иванович открыл глаза, то заметил невдалеке от себя человека, также вцепившегося в металлические поручни. «Ещё один несчастный», - подумал Кононов. Тем вторым человеком был Абрамян. В кровавой вендетте он лишился жены, дома – и теперь также искал случайной гибели. Но Всевышний уготовил этим людям иную участь. Им выпал жребий вечных скитальцев, вечных очевидцев людского горя, немых свидетелей борьбы добра и зла. Может, когда-нибудь они сделают правильные выводы и поведают о них миру, может, станут мудрецами, а, может, умрут и родятся вновь – гениями.