Кто делает то, что может,
делает то, что должен.
Мадлен де Скюдери
Сорвавшись от входной двери, низкая трель звонка снова разорвала тишину. В которой раз. Электросоловей надрывался уже с полчаса, но его настырные старания оставались без внимания. Квартира казалась мертвой. Что-то живое было только в аквариуме да в ярком срезе солнечного света, густо напитанном хороводом пылинок. Правда, вскоре и его поглотила тень – под шум выдвигаемой трехколенки (1) за мутным стеклом появился мужчина. Темно-зеленая форменная рубашка была распахнута на груди, отчего погоны съехали назад и как будто потянули за собой фуражку, которая тоже сползла на затылок, выпустив на лоб короткие черные пряди. Привычно устроившись на верхушке лестнице, мужчина ухватил раму и подергал ее на себя; потерпев неудачу, достал из-за спины что-то длинное, плоское и попытался протолкнуть между окном и подоконником. Тоже бесполезно.
- Может…? – спросил он, оглядываясь вниз и локтем замахиваясь на стекло.
- Не надо, - поспешно отозвались с земли. – Мамед ключи принес.
В двери, действительно, недовольно защелкал замок, и тесная прихожая налилась звуками улицы.
- Ву-у-уффф!!! – вошедший Мамед замахал руками, будто отгоняя рой надоедливых мух. – Два стойких аромата в одном флаконе.
Не разуваясь, он прошел на кухню, где его встретила батарея бутылок вперемешку с расплющенными пивными банками. Эта разношерстная армия зеленого змея оккупировала небольшой столик, в центре которого на покрытой шрамами разделочной доске стояла сковородка с жирно-застывшими остатками вчерашнего пира.
- Да-а-а, фантомас разбушевался, - присвистнув; констатировал Мамед и, перешагнув через опрокинутый стул, вышел на солнечный балкон.
- Э-э-э, давай, а, - поторопил тот, что «висел» за окном, нетерпеливо стуча костяшками пальцев в стекло.
Окно распахнулось и свежий воздух мощной волной смел запах застоявшейся жизни, разогнал несвежесть, сквозняком потащил прочь остатки перегара.
- Вай-вай, как столько водка выпить можно? – удивленно простонал влезший в окно и, как будто примеряя увиденное на себя, пощупал живот. – Где помещается?
- А кран на что? Одно выпил, другое слил. Про круговорот веществ в природе слышал, двоечник?
- Вай, - односложно не согласился Шера и, вздохнув, спросил. – А где он?
- Да вон, в зале дрыхнет. Пошли?
- Да, пошли. А то манга (2) и так еще три объекта идти.
В полутьме зала, на огороженном бутылками диване еле помещалось могучее тело в одних трусах: ноги выступали за габариты сантиметров на двадцать; одна рука обнимала высокую спинку, вторая, свисая, доставала до пола; голова пряталась от приставучего мира под огромной подушкой.
Присев на корточки, Мамед потеребил спящего за плечо.
- Туча, Ту-у-уча-а-а, - Туча заворочался и, повернувшись на бок, показал широкую спину. – Туча, подъем, - настаивал Мамед, но Туча отмахнулся и заспанно отправил гостей в далекую прекрасную страну. – Ага, сейчас, прямо так и пошел. Вставай, тебе говорят, бугаина.
Исчерпав запас легальных приемов, Мамед пощекотал босые пятки.
- Ух!!! Меня? Я… нет… – Туча подпрыгнул, засучив ногами, попытался сесть, но в панике соскользнул с дивана. Вторая попытка тоже оказалась неудачной и только после третьего кульбита Туче, наконец, удалось, посадить тяжелое непослушное тело. – А-а-а, это вы. У-у-уф. А я-то это самое… думал того… черти зеленые за мной пришли.
- А че сразу черти-то? Может, ангелы.
- В погонах? - криво усмехнулся Туча. – Нет. В погонах только это… А вы как это…того?
- Светка ключи дала.
- А-а-а. А сама где?
- У матери. Ты пошто боярыню обидел, смерд?
- А пусть не это… у-у-уй, ведьма.
- Ясно. Ну, ладно, это вы сами разберетесь, не маленькие. А пока вставай, собирайся, труба зовет, - Туча ничего не ответил, только скривился, как от горькой таблетки, которую нечем запить. Мамед и Шера переглянулись, взглядами спрашивая друг друга: «кто скажет?». С молчаливого согласия Шеры Мамед продолжил. – Служебка вчера заключение представила. Твои действия признаны правильными, ты допущен к несению службы.
- О-о-о!!! – Туча откинулся на спинку дивана и звонко шлепнул себя по голым ногам. – Счастьице-то какое привалило! За это ведь и того… выпить не грех, а? А что это… насчет пацанов моих служебка… какое нить заключение предоставила? А матерям ихним мне так прямо и сказать? Не плачьте, мол, мамаши, мои действия признаны правильными. Да? Их это того… успоко-о-оит, конечно. – Шера и Мамед снова переглянулись, не зная, что ответить, промолчали. – Они меня допустили к несению службы. Крысы кабинетные!!! А ребят молодых допустить к несению жизни они смогут? Труба меня зовет. Хватит, оттрубился.
Как будто вспомнив что-то важное, сделанное вчера, но забытое, Туча неловко поднялся с дивана и торопливо пошаркал к письменному столу, заваленному пустыми консервными банками, засохшей колбасной шкуркой и остатками зеленого лука.
- Короче это… сейчас, это самое… подожди. Где-то здесь, - с шумом передвигая и сбрасывая хлам на пол, он постоянно повторял одно и то же. – Сейчас, сейчас, где-то здесь было. А-а-а, нашелся родимый, вот, держи.
Вернувшись к друзьям, Туча протянул им замусоленный, в жирных пятнах листок. Мамед взял бумагу и, едва бросив на нее мимолетный взгляд, нервно дернул щекой. Неровные, выведенные пьяной рукой буквы скакали из строки в строку, залазили друг на дружку, спеша поведать миру, что капитан Грозовой Николай Сергеевич просит уволить его по собственному желанию. – Ты передай ему, будь другом, я-то щас не в форме да… Так что ты. А это самое… обходной, выходной, заходной… это все того… на днях я… обязательно, короче. А пока передай, угу?
- Плохая мысль…
- А у меня хороших того… и не было никогда, - постановил Туча, снова плюхаясь на диван.
- Может быть, и не было, - Мамед убрал рапорт в нагрудный карман. – Только ты ведь кроме, как тушилой, быть не кем не можешь.
- Ой, ну только вот это… не надо, а. Ты еще щас про призвание, это как его… долг вспомни, присягу, всю эту хрень приплети. Не пропаду. У меня тоже руки того… не из задницы растут. А нет, так пойду бутылки собирать. Вон их сколько этим того самого живет. Не умирают, и я того…
- Хрень приплети, говоришь, - Мамед старался, но как всегда в моменты, когда так нужны правильные слова, они только мелькают в бурном потоке глупых мыслей и тут же теряются под пеной пафоса и высокопарностей. – То есть все, что ты раньше делал, сколько людей спас, детей – все это хрень по-твоему?
- Да, спас. И что? Это меня утешить должно? Не утешает. Или может, кто из спасенных теперь пряник сыну Якубовскому принесет? Или за мамку Сашкину больную в магазин сходят? В благодарность-то за спасение могли бы. Только черта с два!!! А дети… вон она школа, под окном. Каждый день это самое… смотрю, кого спас. Вырастут и будут или в подъездах это самое… ширяться или в подворотнях того… грабить. Как подумаю, жалею, что спасал. Лучше бы того…
Мамед обреченно вздохнул и с последней надеждой обернулся к молчавшему все это время Шере:
- Ну, ты бы хоть что-нибудь сказал. Чего молчишь-то?
Но в ответ Шера развел руками, пожал плечами, покачал головой:
- Что говоришь тут? Говори хоть много, пойда йук баробер (3). Мы с тобой лечить не сможем – только жизнь.
Тем временем Туча, опустившись на четвереньки, втиснулся между боковиной дивана и стеной.
- Что за это самое… Послушаешь, все такие умные, - ворчал он, через плечо бросая пустые пивные банки. – Все тебя так любят. Только вот этого того… пива принести никто не догадался. Друзья называется. Ага!!! Вот что значит того… опыт, - Туча поднялся на ноги, над головой держа погнутую банку «Балтики», в чреве которой плескалось не допитое вечером. – Так что хрен с вами. Без вас того… обойдусь.
- А тебе не хватит, нет?
- Большому кораблю – больше плавание. Будете? Нет? Нет, ну и валите отсюдова.
три дня спустя
- Четыре Балтики.
Туча бросил на прилавок несколько мятых купюр, молча сгреб в пакет влажно-прохладные банки и вышел на улицу. Но, поспешно покинув тесный, душный ларек, сразу за его порогом, он остановился. Одна банка просилась быть выпитой прямо сейчас, не отходя от кассы, и в поисках подходящего места Туча пробежал взглядом по детской площадке, задержался на скамейке в тени раскидистых дубов, и остановился на длинной зеркальной витрине, из отраженной глубины которой нагло пялился противного вида верзила: красноглазый, с опухшим от недельной пьянки лицом, густо затянутым черной щетиной; затасканная, в потных разводах майка и мятые брюки, явно спущенные ниже положенного, чтобы скрыть отсутствие носков под нечищеными туфлями.
«Да, образина та еще», - подумал Туча, удивляясь равнодушию, с которым ловил на себе неприязненные взгляды прохожих. Больше того, он вдруг поймал себя на мысли, что даже хочет, чтобы кто-нибудь особо досужий, один из тех, которому все нужно, до всего есть дело не смог бы пройти мимо, а остановился и попробовал отчитать его, пристыдить. Ох, с каким же удовольствием он тогда отведет душу, и, наслаждаясь вытянутым от удивления лицом, до пупка отвисшей челюстью, выскажет ему, а заодно и другим попавшимся на глаза, все, что думает об их роде-племени. И напоследок, контрольным выстрелом отправит их всех далеко-далеко, куда ни поездом, ни самолетом не добраться. И чем дольше ждал Туча подходящего момента, тем сильнее жгло его это чувство. Поэтому, когда в двух шагах от него остановилась вдруг женщина, вроде спешившая куда-то, но решившая задержаться, Туча с необъяснимой для самого себя озлобленной радостью приготовился ошарашить ее своей похмельной наглостью. Но женщина ничего не говорила. Вместо этого она опустила тяжелую сумку, зажала ее между ног и, разогнувшись, прикрыв ладонью глаза от солнца, внимательно всмотрелась куда-то вверх. Туча раздраженно хмыкнул и стал уговаривать себя подождать. Ничего, скоро у него будет шанс выплеснуть всю желчь, что отравляла ему нутро. Вот рядом с женщиной остановился мужчина в мятом сером костюме, но и он не обратил на Тучу внимания, а, придерживая рукой не по голове маленькую шляпу, тоже поднял глаза к небу.
- Горит? - встревожено спросила женщина с сумкой.
- Полыхает, - по-философски спокойно ответил мужчина.
Пока шел этот короткий диалог, вокруг уже организовалась разношерстная толпа. Вбирая в себя все новых любопытных, она разрасталась на глазах и уже живой стеной перегородила тесный тротуар, вынуждая пополнение скапливаться на проезжей части.
Туча тоже поднял гудящую голову, его взгляд пополз по светло-желтой стене ближайшей многоэтажки и под самой крышей наткнулся на длинные пряди дыма, густым потоком выбивавшие из окна девятого этажа. Изредка сквозь живой черный занавес пробивались яркие сполохи набиравшего силу пламени, под громкие хлопки горящая квартира изрыгала черно-красный салют; тлевшие ошметки, кружась, разлетались по ветру.
- Ага, горя-я-а-ат, - радостный возглас покоробил одну половину толпы и заразил любопытством другую. Невысокая полная женщина в домашнем халате толкнула Тучу в бок локтем и поспешила поделиться своими мыслями. – Пускай. А то устроили … Не дом, а мебельный цех. Они там семейный бизнес открыли. Диваны, кресла старые перетягивали. Столы, шкафы лакировали. Все заработать больше других норовили. Вот теперь пускай погоря-я-а-а-ат.
Издалека тихим тревожным гудком долетела сирена. «Едут, едут», - обрадовано заговорили люди, но не успел шепот надежды окрепнуть, как истошный вопль страха поглотил его без остатка:
- Смотри-и-ите-е-е-е!!!
«Ах!!!» - эхо заметалось меж стен, а вскинутые руки потянулись к распахнутому окну соседней с горящей квартиры. Там, мальчишка лет четырех, взобравшись на подоконник, в тщетных попытках глотнуть чистого воздуха хватался за зеленые ставни и до опасного предела стрункой вытягивался наружу. Над его головой уже собирались, грозно клубились ядовитые облака. Пока еще жидкие, почти прозрачные, они на глазах наливались сизым угаром и, опускаясь все ниже и ниже, заставляли ребенка рвать легкие испуганным криком:
- Ма-ама-а-а-а!!!
- Рустамка! – выдохнула женщина в домашнем халате. – Ой, так это ж они сегодня на смене, а он… Он теперь запертый, - и, закрывая лицо руками, она заголосила еще громче мальчишки. – О-о-ой, ё-о-о-ё-о-о-ой!!! Спасайте люди добрые-е-е-е!!!
Туча вздрогнул. Так вздрагивает человек, которого на счет пять по щелчку выводят из гипноза. Только что он стоял холодным бетонным столбом и, зараженный бездействием окружающих, с полным безразличием слушал пересуды всезнающих женщин и тихие споры бывалых мужчин. Но вот прозвучал пароль и внутри у Тучи сработала потайная пружина, щелкнул предохранитель и забытый было механизм застучал шестеренками, мысли, разрывая тугую пелену хмеля, забегали по извилинам проснувшегося мозга.
Ногой отодвинув выпавший из рук пакет, Туча беглым взглядом окинул место действия и прикинул варианты. Набиравшая силу сирена говорила, что машины уже миновали тесноту старых кварталов и вовсю катят по простору новых массивов. Еще минут пять-шесть и они будут на месте, но… Им еще предстояло протиснуться сквозь часто налепленные ларьки, провилять по сложному фарватеру меж бетонных блоков, охраняющих ночной покой граждан, протрястись на лежачих полицейских и только потом сигналами и матюками убедить толпу расступиться. А после всего этого еще установить и выдвинуть лестницу или, пешком преодолев восемнадцать пролетов, вскрыть запертую дверь. На это нужно время, а как раз его-то у пленника запертой квартиры не было. Значит, нужно «выдернуть» его оттуда, не дожидаясь подхода своих. Но как? К двери без КИПа (4) теперь не подберешься – из узких вертикальных прорезей подъездных окон уже валил дым, из верхних погуще, из нижних пока еще слабый, но быстро крепший. О лифте тоже и думать не стоит – в горящем здании он в мгновение ока становится смертельной ловушкой для тех, кому лень спасаться по лестнице. Оставалась только крыша.
Ноги сами понесли Тучу к соседнему подъезду. Потолкавшись во встречном потоке выбегавших, он оказался внутри и не нажал кнопку лифта, а утопил ее в стене, едва не расплющив. Но машине до людских проблем не было дела. Как же медленно открывались узкие створки, как медленно возвращались они на место, и как не выносимо медленно ползла стонучая кабина по шахте, а, достигнув, наконец, самого верха, надолго задумалась выпускать пассажира или не стоит. Рыча от нетерпения, Туча помог неторопливым дверцам, выскочил из лифта, перепрыгивая через три ступеньки, взбежал по шаткой металлической лестнице и оказался на утопавшем в солнце прямоугольнике крыши. Здесь хозяйничал ветер, который дул от балконов и если со стороны двора небо основательно закоптилось, заляпалось обрывками дыма, то на другом краю все было тихо и спокойно, ничто не говорило о том, что под просмоленным бетоном вовсю свирепствует красный дьявол.
Подбежав к краю крыши, Туча ногой уперся в бортик ограждения, под которым к стенам дома лепились балконы. Определив нужный, он спрыгнул на него, осторожно, на четвереньках подобрался к краю и, посмотрев вниз, со стоном зажмурился. Пышная живая изгородь тонкой линией чертила границы садов-огородов, ветвистые кроны фруктовых деревьев зеленели разновеликим горохом, большой деревянный стол, за которым в летние вечера старики бахали в домино, белел маленьким спичечным коробком.
- У-у-ух, - выдохнул Туча и попятился. Отодвинувшись, он замер и не открывал глаз, на глубоких вдохах пытаясь унять пожиравшую тело дрожь, пока где-то внизу и справа не громыхнула, обрушившись, сгоревшая мебель. Тогда, диким воплем отогнав сковавший его страх, Туча через голову стащил майку и стал быстро наматывать ее на руку от середины плеча до кисти:
- Что же ты… за придурок такой? - ругал он себя, только чтобы не думать о предстоящем спуске. - Столько ларьков вокруг… не-е-е-ет. Именно в этот нелегкая тебя понесла. Дурацкий идиот!!!
Торопясь управится пока старый враг не вернулся и пудовыми гирями не повис на конечностях, Туча начал спускаться, не глядя вниз, на ощупь находя неверную опору ногам, ободранными ладонями врастая в каждый выступ и когда, наконец, добрался до широкой балки под окнами балкона, из мощной груди вырвался облегченный стон ребенка, что внезапно очнулся от страшного не детского сна.
Ладонью одной руки закрыв лицо, локтем другой Туча разбил стекло, ухватив хлипкую раму, вырвал ее вместе со шпингалетом и, не теряя времени, перемахнул через подоконник. Внутри источавшие жар стены вздрагивали и стонали, вместо потолка густо роились страшные черные клубы.
- Рустам!!! – прокричал Туча, опускаясь на четвереньки, и, прижимая голову к полу. Сдернув с руки окровавленную майку, он до глаз закрыл ею лицо, рукава связав на затылке. – Рустам!!!
Не дождавшись ответа, Туча двинулся вперед, почти по-пластунски, не отрываясь от пола, но, оставив позади метра два-три, отчетливо различил в шипение и треске застенного пожара частую дробь торопливых детских шагов.
- Рустам, я здесь!
Выскочив из дымной пелены, мальчишка кинулся к Туче и, дрожащими ручонками обхватив шею, прижался к незнакомому великану, будто это был самый родной, близкий ему человек. Мокрое от слез лицо уткнулось в плечо, и Туча ощутил бешеный стук детского сердца.
- Ну, все, все, спокойней, - прошептал Туча, осторожно прижимая к груди маленький испуганный комочек. – Давай-ка, брат, выбираться отсюда будем.
Полчаса спустя, Туча сидел в тени детской беседки и равнодушно смотрел на два закопченных, обгоревших окна под самой крышей. По телу разливалась приятная дрожь минувшей опасности: ослабевшие ноги отказывались подчиняться; руки не могли оторваться от колен; даже сердце, казалось, хотело отдохнуть и билось через раз. Рядом, осторожно подобрав полы белоснежного халата, молодая девушка колдовала над глубоким порезом, кровоточащей бороздой «украсившим» плечо. Вокруг суетились бойцы: одни сливали с рукавов воду; другие с грохотом и звоном укладывали в отсеки стволы и разветвления; третьи стояли у колонки, из патрубков которой били брызгливые струи. Десятки больших и малых ручейков, змеясь по мокрому асфальту, стекались к бетонному желобу и остатками пожара замутняли арычную воду.
- Сидишь, герой, - хлопнув Тучу по здоровому плечу, рядом опустился Мамед.
- А ты как здесь?
- Мой же участок, - кисло ответил Мамед, укладывая на коленях кожаную папку. – Вот, блин, цеховики-подпольщики. Устроили. Теперь писанины не оберешься. Что да как. Объясниловками задушат, - но плохое настроение владело Мамедом недолго. – Скажите, девушка, а вот эти страшные ранения, они не опасны, нет? А что вы на меня так смотрите? Вы же не представляете, чья судьба сейчас в ваших руках. Вы нам его обязательно спасите, потому как без него никак. Это же… феншуй низкократной пены, джедай распыленной струи…
- Кончай, а, - попросил Туча, который всегда чувствовал себя неудобно при настырных мамедовых атаках. – Мне и так хреново.
- Чего так?
- Вот ведь люди, а. Пока я того… Пиво уперли.
- Ну, ничего себе, наглость, - Мамед достал мобильник и протянул его Туче. – Звони ноль два. Спецназ, собаки, вертолеты. Возьмем мерзавцев, пока след не остыл.
- Да иды ты, - улыбнулся Туча, отталкивая руку Мамеда, но тут же стал серьезным. – Ты это… как его… что думаешь? Заяву мою отдадут или теперь уж того…?
Ничего не говоря, Мамед достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок в желтых разводах и протянул его Туче. Тот тоже ничего не сказал, только опустил голову и закивал, соглашаясь с чем-то одному ему ведомым. Все также молча Мамед разорвал теперь уже бывший рапорт, журчащее течение подхватило его остатки и быстро пронесло мимо стоявшей на коленях женщины, которая тихо плача, едва слышно шептала обращенные к небесам молитвы и прижимала к груди самое свое большое счастье – чумазого от копоти мальчишку.
Ташкент, март 2008
1. Трехколенка – лестница из трех колен, телескопически выдвигающихся при помощи веревки.
2. Манга - мне
3. Пользы нет все равно
4. КИП – кислородный изолирующий противогаз