Маска

М А С К А
повесть



г.Вологда
 1995 г.







«Антитотем знака Черепахи проявляется как отсутствие «черепашьего панциря», то есть отсутствие индивидуальной защиты.
Такие люди нервозны, легко возбудимы, отличаются экзальтированностью поведения. Они как бы вечно во что-то играют, пытаясь таким образом создать себе искусственный «панцирь», стараются защитить себя различными масками, но, тем не менее, легко попадают в зависимость от других людей и от обстоятельств.»
Павел Глоба
Гороскоп древних Ариев.



Гвоздь все сильнее накалялся на огне. Я заворожено, с дрожью во всем теле следила за действами женщины. Она медленно поворачивала его в пламени газовой горелки.
Рядом с плитой, на столе стоял стакан с водой.
В этом гвозде, раскалившемся до солнечного жара, и в этой ледяной воде были все мои надежды на спасение. На спасение от бессонницы, слез, безумств…
Алый металл яростно шипел, соприкоснувшись с водой. Женщина выключила газ и стала быстро шептать что-то неведомое над стаканом.
Я едва сидела на своем месте, меня бил неудержимый нервный озноб, и от волнения я тискала угол клеенки на столе.
- Выпей, - протянула мне женщина стакан.
Я крепко сжала его в ослабевших руках и взглянула на женщину с жалкой отчаянной улыбкой.
«Вот и все… - пронеслось в голове.- Мгновение – и я свободна.»
Стакан опустел.
- А гвоздь есть не надо? – попыталась я пошутить.
Женщина улыбнулась:
- Не надо. Возьми на память. Если вдруг опять начнется, зальешь водой и снова выпьешь.
- Серьезно?
 Женщина рассмеялась:
- Не волнуйся. И так поможет.
Я вытряхнула гвоздь из стакана на ладонь и долго смотрела на него.
«Теперь все».
Гвоздь упал в карман моего пиджака. Я поднялась и вышла в коридор. Женщина прошла за мной. Я рассчиталась с ней и, уже перешагнув порог квартиры, вдруг обернулась, заглянула в ее равнодушные глаза и не то спросила, не то утвердила:
- Это обязательно поможет…
 


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


В тот год я рассталась со своим первым мужчиной. Мне было 18 лет, а ему почти 50. помню, мы сидели с ним в машине 31 декабря, а вокруг – только один сплошной снег, с которым не справлялись дворники на лобовом стекле. Было ощущение, что мы сидели в облаке.
Он молчал, я молчала. Нам всегда нечего было сказать друг другу. Он протянул мне деньги, и, хотя это не было никаким окончательным расчетом, я взяла их с отвращением. Мне нужно было на что-то жить в родном городе первое время, где не было ничего и никого кроме пустой квартиры…
- Может, все-таки останешься? – бесцветно выдавил он наконец.
- Ты лучше меня знаешь, что это невозможно. Я хочу все закончить раз и навсегда. Ни ты, ни я не пропадем друг без друга. У тебя семья, а у меня начинается совершенно новая жизнь. Мне кажется, что тебе нет в ней места.
- Не лучше ли расстаться друзьями?
- Тебе нужна моя дружба?- с натянутым смехом воскликнула я. – Не старайся показаться святым! – Я взглянула на часы. – Все, сейчас мой поезд.
Я вышла из машины и сразу же стала похожа на большого снеговика.
- Прощай, - бросила я, собираясь захлопнуть дверцу.
- Я приеду к тебе.
- Ты же все равно этого не сделаешь.
- Тысяча процентов. Вот только улажу свои дела и месяца через два…
- У тебя не было времени для меня даже здесь!
- Но если я сказал…
- Не старайся. Я не буду тебя ждать.
Я захлопнула дверцу машины и без оглядки почти побежала к деревянному вокзальчику.
Машина уехала быстрее, чем я скрылась за зданием.
Новогоднюю ночь я встретила в пустом вагоне с распухшими от слез глазами и полной безнадежностью внутри.

Родной город ничуть не изменился за те два года, что прожил без меня. Вряд ли он даже заметил мое отсутствие.
В застывшей квартире было так жутко и одиноко, что мне сразу же захотелось убежать обратно. Но мне некуда было возвращаться. И я стала жить…
Почти месяц я пряталась от мира. Спала до обеда, смотрела до утра телевизор, не выходила на улицу, будто боясь людей, от которых отвыкла за время, проведенное в маленьком провинциальном городке. Приходилось лишь добегать до магазина, и тогда я видела, что все вокруг уже живут в новом году, с новыми надеждами, мечтами, чувствами. Я же возвращалась к себе и часами лежала на диване, бессмысленным отрешенным взглядом уставившись в белый неизменный потолок. Он словно усыплял во мне движение жизни, и я чувствовала, что старый год крепко держал меня в тисках прошлого. Его проблемы и беды призраками бродили около, нагоняя тяжкие мысли об оборванной любви, жестокости судьбы и моей несчастности. Болото зимней депрессии затягивало меня все глубже, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы однажды утром меня не разбудило морозное январское солнце. Оно, наконец сменило тоскливые оттепельные лучи и засверкало на свежевыпавшем снегу.
 Я зажмурилась от неожиданной небесной ясности и вспомнила прозаический факт, что вчера разменяла последние пять тысяч рублей…
* * *

В тесных коридорах бюро по трудоустройству толпились самые разные люди: и молодые, и пожилые, и интеллигентные, и не очень. Одно было у всех одинаковое: написанная на лице полная уверенность в необходимости своей рабочей силы государству.
Я смешалась с этой разноцветной толпой и незаметно для себя стала так же преданно заглядывать в лица конторским дамам, которые с невероятно озабоченным видом пробегали мимо нас. Меня мучил только один вопрос – чем они занимались в прежнее время, если теперь работают только для того, чтобы найти работу нам?..
В кабинете меня усадили на расшатанный стул и постоянно задевали снующие туда-сюда сотрудницы бюро.
Молодая деловитая женщина пробежалась резвыми пальцами по кнопкам компьютера и выдала мне:
- Есть место уборщицы на подшипниковом заводе. Тридцать пять тысяч рублей – думаю не плохо?
Она взглянула на меня, но увидев мой скисший вид, продолжила:
- Нянечка требуется в 12 ясли-сад, оклад сорок тысяч рублей…
Я неуверенно пожала плечами.
- Ну, вот еще техничка в шестую школу. Вахтер во Дворец культуры.
Я спрятала глаза.
- Что же вы хотите, без образования? – с легким раздражением спросила женщина. – Сейчас и со стажем работы никуда не берут. Попробуйте сами поищите, может, повезет. Объявления на нашем стенде читали?
- Нет. А где?
- На улице! В первую очередь надо было посмотреть. Вот идите, почитайте, поищите, а если уж ничего не будет, то приходите снова. Возможно, появится что-то еще… Д свидания.
Я вышла из кабинета и на мое место села очередная безработная.
Два мужичка дымили папиросками возле стенда с объявлениями. Я заглянула из-за их спин на потрепанные листочки и ничего нового, кроме нянечек, уборщиц, техничек не нашла. Почему-то вовсе не расстроилась. В кармане еще болтались мятые тысячные купюры, и голодная смерть в ближайшее время мне не грозила.
Я побрела от мужичков, которые старались что-то доказать друг другу около стенда, и съежилась на тротуаре, не зная, куда дальше пойти. Люди спешно бежали мимо меня, стараясь с толком использовать свой обеденный перерыв.
Неожиданно меня окликнули. Я обернулась на голос и увидела рядом с собой школьную подругу:
- Значит, я не ошиблась,- улыбалась она. – Привет.
-Привет, - удивленно откликнулась я, и мы отошли в сторону.
- Ты как тут? – спрашивала Наталья. – Я ведь увидела тебя из окна. Думала – обозналась. Что же не зашла? Лень до соседнего дома добежать?
- Столько времени прошло. Думала, что не к месту буду, - попыталась я оправдаться.
- Не выдумывай! Как хоть живешь-то?
- Нормально.
- А я в юридическом учусь.
- Поступила все-таки?!
- Во второй раз.
- Поздравляю! А я – везде посовалась и в результате – ни с чем. Вот, даже работу найти не могу. – Я махнула рукой в сторону бюро занятости населения.
-Ха! Нашла где искать! Там же кроме уборщиц и осенизаторов никто не требуется.
- Точно, точно,- рассмеялась я. – В общем, я не солоно хлебавши. А ты?
- Работаю.
- Где же?
- В городском суде.
- О-о! – уважительно протянула я.
- Перестань,- отмахнулась подруга.- Ничего особенного. Я тоже думала сперва, что уж там и есть, а как за кулисами-то побывала… Такая же работа, как всюду… Как у тебя на личном фронте?
Я помрачнела:
- Никак. Был тут один, «бизнесмен» , - с издевкой произнесла я. – Точнее не тут, а – там. Расстались, и слава Богу. Обещался приехать. Уже месяц идет. Сначала, конечно, тяжко было, а теперь…
- Опять безответная любовь? – Внимательно посмотрела на меня Наташа. – Брось, Асенька. Ты мне скажи лучше, ты, кажется, в школе ходила на курсы секретарей-машинисток?
- Ходила, и что?
- Нам в суд требовалась машинистка. Я узнаю сегодня, если никого не взяли, то ты бы вполне могла попробовать. Не забыла еще как буквы расположены?
- Вспомню!
- Я к тебе вечером зайду, скажу результат. Все, я побежала, обед кончается. До вечера.
Я махнула вслед Наталье рукой и подумала, что все в жизни решается само собой.

* * *

Девушка распахнула передо мной дверь в машинописное бюро:
- Вот твое рабочее место.
Мы вошли с ней в кабинетик, в котором едва помещался стол с пишущей машинкой и стул.
- Тут – бумага, тут – копирка, - выдвигала девушка ящики стола. – Приступай. Приговоры для печати возьмешь у других машинисток. Под тобой – Лена, под тобой – Света. Познакомитесь. Ни пуха, ни пера?
- К черту!
 Я осталась одна, включила машину и неуверенно коснулась ее клавиш. На листе ровно отпечаталась первая, пришедшая мне в голову фраза: «Забрела вдруг луна в мою комнату…» Я попыталась вспомнить, где могла вычитать это странное предложение, но вместо этого пальцы мои вспомнили давнюю науку и быстро забегали по клавишам.
 Так я осталась в городском суде в крохотной каморке с пишущей машинкой и огромным, вместо одной стены, окном, за которым уже пробовала свои силы первая февральская вьюга.

* * *

 Время близилось к обеду. Я только что закончила печатать очередной приговор, отложила его в сторону и вышла из кабинета.
Ключ застрял в замочной скважине, и я долго не могла с ним справиться. Около меня остановился незнакомый мужчина. Он откровенно оглядел меня с ног до головы, чем я была несколько ошарашена. Я успела заметить озорной карий взгляд мужчины и его легкую самоуверенную улыбку. Ключ, наконец, повернулся, как надо, и я облегченно вздохнула. Мужчина кокетливо прищурился и произнес:
- Ух, какие девочки в суде работают!
Он быстро пошел дальше по коридору, а я в недоумении осталась у своих дверей. Потом – оглянулась вслед мужчине, и мы встретились с ним взглядами. Я улыбнулась ему смущенно, а он мне открыто и завлекающее. По моей спине пополз необъяснимый мятный холодок, и я поспешила спрятать глаза.
- Ты чего такая румяная? – спросила меня Наталья, когда я вошла к ней в зал.
Я состроила загадочное лицо:
- Какой-то таинственный незнакомец одарил меня комплиментом.
- Поздравляю! Какого-нибудь подсудимого очаровала?
- Не знаю, не знаю. Для подсудимого вроде бы очень солидный, гладенький, при костюмчике.
- Подсудимые тоже разные бывают…
- Да вон он идет, - прервала я подругу и указала в окно на незнакомца, который подошел к машине цвета кофе с молоком, стоящей у крыльца суда.
- Ха, ха! – произнесла Наталья, выглянув в окно. – Можешь остыть. Это адвокат Алиев, известный «мартовский кот», так что его комплимент как мыльный пузырь. Он их направо и налево развешивает. А так, адвокат хороший, как говорят – элитный. Человек веселый, всегда настроение поднимет. Рустам Алиевич, - усмехнулась подруга чему-то своему.
- Язык сломаешь, пока выговоришь, - подвела я итог и посмотрела вслед уезжающей машине.

* * *

Пожалуй, никогда бы я и подумать не могла, что буду работать в суде. Таким жутким и таинственным казался мне мир земного правосудия, что я даже не пыталась представить себя в его тылу. Воспитанная законопослушным гражданином, я искренне не понимала и презирала людей, преступающих законы.
Печатая приговоры или слушая разговоры девчонок-секретарей об уголовных делах, я всей душой старалась вникнуть и объективно оценить подсудимых. У них были самые разные имена, возрасты, жизненные позиции, но роковым образом они оказывались за одним барьером. Преступления были страшные, странные, а нередко нелепые и смешные.
Девчонки удивленно поглядывали на меня, когда я пыталась настроить их на философский лад и задавала глобальные вопросы о человеческих судьбах. Они лишь отвечали, что привыкли к ежедневным судебным процессам, где некогда было задумываться, что они естественно очерствели со временем. Я допускала мысль, что, возможно скоро и сама ко всему охладею.
А пока меня коробило, когда вслед за осужденными из зала выходили улыбающийся судья или прокурор. Они, судьи, оказывается, также ели, убегали пораньше домой, таскались по магазинам и жаловались на нехватку денег. Наверное, я что-то недопонимала, еще слишком мало поварилась в этом деликатесном бульоне, чтобы распробовать все его тонкости.

Апрель выдался на редкость теплый. Солнце разогнало тучи на весь месяц, к середине полностью съело снег, а к концу от его щедрого тепла стали распускаться листья.
Перед святой пасхой, в выходной, я прибирала квартиру. Повытаскивала изо всех углов многолетнюю грязь, выстирала все скатерти, занавески, покрывала. Под конец я распахнула окно, застоявшееся за зиму, и впустила в комнату запах свежих нежных листьев, неистовый звон синицы и толстую сердитую муху, которая долго жужжала под потолком.
Когда я с тазом забралась на подоконник, в квартиру позвонили.
На пороге стоял мальчуган с пачкой газет:
- Свежий номер «Пятницы» не хотите приобрести? – смело спросил он.
- Хотим, - засмеялась я и подала ему деньги.
«Пятница» была не такой уж свежей, если учесть, что принесли мне ее в субботу. Я позволила себе небольшой отдых и села просматривать газету. Ничего особенно интересного для себя я не нашла и собралась уже откинуть ее, но на предпоследней странице наткнулась на статью о работе нашего суда. В ней описывался один довольно шумный процесс, а в конце, как бы вскользь, упоминалось, что защиту элитного подсудимого производит не менее элитный адвокат, поэтому судебное расследование зашло «в тупик», и судья отправил дело на допрасследование, из которого оно уже вряд ли вернется.
Я вдруг вспомнила слова Натальи об Алиеве, решив для себя, что речь в статье, возможно, шла о нем. Забравшись с тазом обратно на подоконник, смывая со стекол городскую пыль, я стала думать про этого загадочного адвоката с нерусской фамилией и внешностью. Насколько я успела его оценить за ту давнюю краткую встречу, он находился в возрасте «второй молодости», было в нем что-то от человека твердо уверенного в своих силах и в завтрашнем дне. Что я еще успела разглядеть? Смешную короткую стрижку «ершиком», без седины, широкие сильные плечи, слегка замедленную, как бы с ленцой, походку, карие, даже черные глаза. Я всегда в первую очередь замечаю цвет глаз человека. Могу не сказать, во что он был одет, нес ли что-то в руках, но цвет глаз назову безошибочно. А кроме цвета в глазах Алиева я успела разглядеть целую гамму чувств и эмоций. Мне подумалось, что, вероятно, он может сыграть ими любую роль.
Я закрыла окно, вылила совершенно черную воду из таза и, прополоскав тряпки, стала их развешивать.
Как, наверное, очень многие северяне, я недолюбливала наглых торгашей- кавказцев, заполонивших городской рынок. Рустам же Алиевич, видимо, был обрусевшим, давно живущим в нашем городе. К нему я не чувствовала этой неприязни… Впрочем, что я могла понять про него за то столкновение в коридоре суда?! Просто включилось мое воображение. Просто он был мне интересен. Просто он был необычен.

* * *

В моей каморке было ужасно душно. Окно во всю стену не открывалось и не имело форточки, а батареи, несмотря на почти летнюю жару, почему-то не отключали. Работать мне приходилось с открытой дверью. Проходящие люди и по делу и из любопытства заглядывали ко мне, мучили бессмысленными вопросами. Ради глотка воздуха я вынуждена была с этим смиряться.
 Напротив моего кабинета располагался один из залов судебных заседаний. Все утро та шел процесс. Ближе к обеду заседание прервалось, и люди высыпали на улицу. Коридор опустел, я облегченно вздохнула и расслабилась на стуле. Но тут кто-то снова появился в проходе, я спешно вернулась в рабочую позу и взглянула на идущего человека.
- Сидите, сидите, - говорил улыбающийся Рустам Алиевич, приближаясь к моим дверям, - я закрою.
Я почувствовала, что краснею и, смутившись, сказала:
- Зачем вы мне закрыли дверь? – хотя Алиев только протянул к ней руку.
- А разве не нужно? – спросил он и, подмигнув, скрылся за поворотом.
Мне отчего-то сделалось стыдно за себя, и я глупо хихикнула.
Минут через десять заседание продолжилось. Я печатала, а краем глаза следила за происходящим. Люди зашли в зал, но дверь оставалась открытой. Я посмотрела туда и увидела Рустама, который сидел в пол-оборота у самых дверей и все с той же улыбкой, слегка прищурившись, смотрел на меня. Я отвернулась, напечатала две буквы, не удержалась и вновь посмотрела в его сторону. С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Алиев опять подмигнул мне, я улыбнулась ему в ответ. Но тут Рустама позвал чей-то голос, он встал, обернулся ко мне и, разведя руками, закрыл дверь.

* * *

Вечером, дома у Наташи мы пили чай. Я поведала ей дневное происшествие, не сумев скрыть свою радостную заинтересованность.
- И ты «клюнула» на его ужимки? – спросила подруга.
- Причем тут «клюнула» - обиделась я. – Не я ему, а он мне дает повод.
- Такой повод он каждой девчонке в суде дает. Он и мне по сто раз на дню подмигивает. Что же теперь, к нему на шею бросаться?
- Пусть так, значит, я всего лишь новая фигура для флирта. – уткнулась я в горячий чай и сразу же отдернула голову.
- Обожглась? – спросила Наталья, помолчала, посерьезнела. – Об Алиева хуже обжечься можешь…
- Перестань ты меня пугать! – взъерепенилась я.
- Да что хоть ты в нем нашла?! Старый чернозадый козел. Женат, куча разноцветных любовниц. Хочешь быть еще одним цветом?
- Кто тебе сказал, что я претендую на его палитру? Вообще с чего ты взяла, что я им увлеклась? – возмущалась я. – Только-только отошла от одного семейного кобеля, неужели брошусь вынюхивать другого? Нет уж, я хочу спать спокойно.
Я принялась за остывший чай, а Наталья стала мыть посуду.
- А откуда у тебя такая отрицательная информация про Алиева? – поинтересовалась я.
- Это еще не самое отрицательное…. если начать рассказывать, уши завянут. Только я не собираюсь ничего тебе внушать, твое дело. Тебе всю жизнь деды нравились, так дерзай, посмотрим, что на этот раз хорошего получится.
- Не учи, меня уже жизнь научила, не первый… Ты мне не ответила на вопрос.
- Информация из информированных источников, не спрашивай, но люди знают его как облупленного.
- Тайна, покрытая мраком, - съехидничала я.
Тарелка сбрякала об раковину из Наташкиных рук и разбилась.
- На счастье! – воскликнула я. – Чувствуешь намек? – подмигнула я подруге.
 - Дура ты, - отпихнулась она от меня.
 -Если у тебя плохое настроение, не порти другим. Я ухожу домой.
Я действительно ушла одеваться, но тут зазвонил телефон.
- Междугородка! – побежала Наталья к нему.
Я уже протянула руку к замку.
- Аська, стой. Тебя.
Сбросив обувь, я переглянулась с подругой и подошла к телефону. Междугородний звонок был для меня полной неожиданностью.
- Да.
- Асик, здравствуй.
Я почувствовала, как меня больно дернули изнутри, и легкая тошнота подступила к горлу.
- Асик, ведь узнала, это Володя.
- Узнала, - сухо ответила я. – Что ты хочешь?
- Тебя, - прошептал он в трубку, и я поняла, что он пьян.
- Может, проспишься и забудешь этот телефон… Кстати, откуда ты его взял?
- Мамочка твоя удружила. – Володя побрякал чем-то в трубке, по внезапно сбившемуся дыханию я поняла, что он заглотил еще «сто грамм». – Асик, перестань злиться, - проговорил он совершенно трезвым голосом, - ты даже не представляешь, как мне без тебя плохо. Когда ты уезжала, мне казалось, что я тебя ненавижу, потом понял, что совсем наоборот… Вот какие пироги! Он придурковато хихикнул.- Как живешь, Асик, нашла себе городского спонсора?
- Прекрати паясничать, - с полным отвращением оборвала я Володю. – Скажи, что ты хочешь, или я бросаю трубку.
- Не смей! – неожиданно злобно крикнул он, но тут же смягчился. – Извини, я , кажется, напился.
- Не кажется.
- Ты должна приехать ко мне, сегодня, сейчас же…
- Проспись…
- Молчи. Если ты не приедешь, меня похоронят.
- Ха! Не думаю. Хватит валять дурака, забудь этот телефон, - я бросила трубку и , опустившись на диван, зажала голову руками.
Наташа стояла около и не знала, что ей делать.
-Валерьяночки дать?- осторожно спросила она.
Я отрицательно помотала головой.
Телефон вновь зазвонил.
- Опять он,- сказала подруга.
- Догадываюсь.
- Не бери.
- Он будет целый час трезвонить.
- Я подошла к телефону.
- У меня в руках ружье,- сразу заговорил Володя.- Если ты сейчас же не пойдешь на вокзал и не купишь билет, у меня в голове будет свинец вместо мозгов.
- У тебя их и так нет! – сорвалась я. – Брось свои дикие шутки…
Неожиданно в трубке раздался оглушительный щелчок.
- Вовка, дурак!..
- Это я пока в стену выстрелил. – вернулся он в эфир. – Иди на вокзал, я даю тебе сутки.
- Не приеду…
Мне ответили гудки.

Утром на работе я написала заявление на два дня за свой счет и ночью тряслась в вагоне, прижавшись лицом к стеклу, вглядываясь в фиолетовый еловые тени. Я себя не ругала, не останавливала. Мне было абсолютно все равно. Я знала, что Вовка не убьет себя, он слишком любил жизнь и был ею избалован, так что за это я не боялась. Я ощущала, что совсем старое заброшенное чувство вылезало из своей гробницы. Только оно теперь было дряхлое, беспомощное и жалкое. Наши отношения с Володей были полны нелепости, странности. Скорее всего не было никакой любви, просто он предложил мне себя, а я решила, что это судьба и отдалась ей. После я много раз спрашивала себя, зачем, но никогда не жалела. Если бы не скандал с отчимом, я, возможно, до сих пор жила бы на этой крохотной железнодорожной станции и встречалась с Вовкой, оставаясь после каждой встречи опустошенной, надеясь, что он действительно приедет «завтра», заранее зная, что появится он недели через две – три. Теперь же, когда я скинула с себя это провинциальное оцепенение, возврат в прошлую жизнь казался мне экскурсией в царство мертвых. Единственное, чего я боялась, чтобы душа моя не осталась там. Я не могла с уверенностью сказать, что этого не произойдет.
Он меня не встречал.
«Застрелился», - со злой иронией подумала я.
Мать чуть не упала в обморок при моем появлении. Мы обнялись. Отчим засуетился, но я успокоила его тихим «здравствуй», и он заметно расслабился. Пришлось объяснять матери причину моего внезапного визита и поругать ее за выдачу телефона подруги. Она неуверенно объяснила это настойчивостью Вовки. Мне стало тягостно в доме от деревенского флегматичного спокойствия, и я сбежала на волю.
Ностальгические воспоминания захватили меня, как только я вновь увидела притихшие узкие улочки, заросшие деревьями, кутами, травой. Жизнь здесь осталась такой же медленной, размеренной, стабильной. Старушки также часами топились за хлебом, не выражая при этом ни капли протеста. Они откровенно рассматривали нового человека и так же откровенно обсуждали мое появление. Собаки около их ног лениво приоткрывали по одному глазу и мирно дремали дальше. Вряд ли их что-то могло серьезно потревожить. Мне всегда казалось, что время здесь останавливается, что пройдет не одно тысячелетие, а старушки так же безропотно будут ждать свой хлеб, собаки дремать, а листья на деревьях едва слышно перешептываться о том, что они родились весной…
На перекрестке около меня притормозила машина. Я, еще не видя, поняла, что это Володя.
Он молча открыл дверцу, я молча села в машину, молча мы поехали куда-то, и я с невольной тревогой за свой рассудок подумала, что даже это осталось абсолютно прежним.
Я разглядывала Володю: он очень изменился за то время, пока я его не видела. Или я теперь смотрела на него трезвым взглядом. Совсем взрослый, неинтересный мужчина. Он, не отрываясь, следил за дорогой, и от него исходило ощущение какой-то катастрофы. Ничего, кроме жалости, он у меня сейчас не вызывал.
- Чувствую ведь, что смотришь, - сказал Володя и нашел мою руку.
Я ее не убрала. Вовка слегка пожал мои пальцы.
- Почему не спрашиваешь, куда я тебя везу?
- Какая разница?
- А вдруг я тебя убить хочу? – совсем серьезно посмотрел он мне в глаза. – Завезу в лес и там оставлю.
- Твое дело,- невозмутимо ответила я.
- Шучу, - улыбнулся Володя и прижал меня к себе. Я не сопротивлялась.
Машина свернула на лесную дорогу.
- Я развожусь с женой, - сказал Вовка и остановил ее на небольшой поляне.
- С какой стати? – все так же невозмутимо спросила я.
- Тебе что, совсем наплевать на меня?! – закричал вдруг он. – Ты прямо ненавидишь меня, я же чувствую! Что я тебе сделал плохого?!
- Хорошего тоже ничего.
Вовка больно схватил меня за плечи и заглянул в лицо:
- Я из-за тебя развожусь, ты понимаешь?
- А я тебя просила? – воскликнула я и вырвалась из его рук. – Ты зачем вообще снова лезешь в мою жизнь? Я забыла тебя. Ты не представляешь, как мне было хорошо без тебя и легко!
- Но ты же приехала!
- Не ты ли вынудил меня это сделать? Хотя, пожалуй, стоило тебе отомстить. Все равно ведь не застрелился бы, - я зло рассмеялась.
Володя долго смотрел мне в глаза. Я видела тоску в его взгляде, но то могла быть и тоска спивающегося человека. Нет, я никогда его не любила.
Он погладил меня по щеке:
- Ты действительно забыла меня, - Володя потянулся ко мне губами.
Я отвернула лицо.
Он обнял меня:
- Думаешь, я не рвался к тебе? Я каждый день помнил, что обещал приехать, но дела. Я запутался в них. Я же тебе объяснял, что главное для меня – работа. Она всегда на первом месте, а потом уже все остальное. Но это не значит, что я не думаю о тебе… Останься со мной. Жена ушла. Ей родственники все донесли про нас. Почти сразу после твоего отъезда, она устроила мне скандал. Если ты останешься, я разведусь, ты будешь жить со мной. Если хочешь, можем не официально. Пусть в нашей большой деревне все у всех на виду, мне надоело без конца оглядываться.
- Ты считаешь, что это мне нужно? – тихо спросила я.- А если жена вернется, ты меня не выкинешь? Я не уверена в этом. Но главное, я не смогу жить с тобой. – Я высвободилась из его объятий.- Сегодня я впервые посмотрела на тебя со стороны, и я поняла, что я никогда не любила тебя. Вовка, Вовка, ты так до смерти и останешься ребенком. Ты привык жить играючи. Я не такой человек.
Он ничего мне не ответил.
Мы долго сидели, смотрели на деревья за окнами машины. Закрапал мелкий дождь, темно и неуютно сделалось вокруг и у меня на душе.
- Поехали обратно, - попросила я наконец, - думаю, ты понял бессмысленность моего приезда. Если бы ты не напился, все было бы по- прежнему. Поехали…
Володя гнал машину обратно в город, он смотрел только на дорогу, и я уже больше не взглянула на него.
На следующий день, когда я пошла на вокзал покупать билет, Вовкина машина остановилась у магазина. Он вышел из нее вместе с женой. Даже издалека я смогла увидеть, что все у него в порядке и что он всем доволен.

* * *

Майские праздники я просидела дома. Встреча с Вовкой выкачала из меня столько энергии, что я никого не хотела видеть. Напрасно Наталья пыталась вытащить меня к себе на дачу, соблазняя веселой компанией и «культурным» отдыхом. Уехала она без меня, а я, проспав первый выходной, на второй пошла бесцельно слоняться по магазинам.
Настроение было прескверное. Я копалась в собственных проблемах, думала, отчего я такая невезучая, жалела себя. Все начинается так красиво, заманчиво, кажется, что нашла наконец свое счастье, успокоилась на чьем-то надежном плече. Но начинаются непонятные препятствия, кочки, колеи, и в результате оказываешься ты посреди большой лужи босиком. Конечно, сама я в немалой мере была виновата в своих душевных беспорядках.
В хозяйственном магазине я зачем-то купила пластмассовое ведро. Мне понравилось, что оно было большое и красное. Я шла с этим ведром по центру города и думала, что когда человеку плохо, ему нужно делать глупые поступки. Скоро на дне ведра болтались три ситечка для чая. Я оставила эти, в общем-то, бессмысленные для меня вещи дома и, заглянув в пустой холодильник, снова вышла на улицу.
В продуктовом магазине я встала в кассу и, подсчитывая финансы, взглянула на стоящих впереди людей. Через человека я увидела знакомую мне короткую стрижку «ершиком». Мне неожиданно сделалось очень тепло на душе, я улыбнулась и поймала себя на мысли, что вот везет же некоторым, и имеют они классного обеспеченного мужа, который даже ходит по магазинам.
Рустам Алиевич меня не видел. Он пробил чек и отошел к отделу. Он был в стары х истертых джинсах и рабочей куртке- ветровке, отчего показался мне каким-то домашним, чуть ли не родным. Я подошла к нему.
Рустам выставил на прилавок две трехлитровые банки.
- Зачем Вам, Рустам Алиевич, столько сметаны? – спросила я, чуть кокетливо искоса посмотрев на него.
Рустам оглянулся на голос, с улыбкой кивнул мне.
- Не сметаны, а масла. Куплю, залью в машину и буду по городу разъезжать.
Мы тихонько рассмеялись. Потом он сказал уже серьезнее:
- В деревню надо отвезти. Осенью всякие консервы заготавливать буду.
Продавщица налила первую банку и составила ее с весов на прилавок.
Рустам Алиевич достал крышку, как-то неловко взялся за банку, потом показал мне руки и, будто стесняясь, объяснил:
- В машине копаюсь, руки плохо помыл.
 Тут только я заметила, что они у него в смазке. Рустам чуть виновато посмотрел на меня. Я хотела отшутиться, помочь ему закрыть банку, но вместо этого с равнодушным лицом взглянула на витрину отдела, ничего ему не сказала и пошла из магазина. Мне стало неловко одновременно и за себя и за Рустама. Я поняла, что что-то сделала не так, но что? Я оглянулась на дверь: Алиев вышел из нее, чуть ссутулившийся от тяжести сетки. Я проводила ее фигуру глазами, пока он не свернул во двор дома, и неожиданно представила, как глажу рукой его черный стриженый «ежик». Рустама уже давно не было видно, а я все стояла посреди тротуара.

* * *

На столе лежал только начатый приговор. Уже час я сидела, облокотившись на машинку. Мне не работалось, и в голову лезла всякая чушь. Хотелось сбежать из города, залезть в речку и лежать, как старый толстый бегемот…
- Сачкуешь? – заглянула в каморку Наталья. – Сегодня у Светки день рождения. Она в обед у себя в зале девчонок на чай собирает. Тебя звала.
- Угу, - лениво отозвалась я.
- Чего «угу»! Иди чашки мой.
Наташка исчезла за дверями, а я собрала посуду и пошла в туалет.

Мы уже напились чаю. Светлана приставала ко всем с последними кусками торта. Девчонки дружно сказали, что я доем и свалили торт мне на блюдце.
- Никак вы мне похудеть не дадите! – возмутилась я. – Я же сейчас лопну!
- Зашьем, уж нитки – то в суде найдутся, - ответила Света. – Давай-ка ложку за папу, ложку за маму…
Этих ложек хватит на всех двадцать адвокатов из юридической консультации! – сопротивлялась я.
- Тогда давай за адвоката Соколова…
Я съела. Девчонки засмеялись.
- Теперь за Коренева, - потчевала Светлана.
Девчонки заливались.
-Будете смеяться, есть перестану, - кричала я, давясь тортом.
- Кучумова не забудьте, - подсказал кто-то из девчонок. – А то похудеет!
В меня затолкали очередную порцию.
- Ладно Кучумова,- заговорила вдруг Наташка. – Вы главное Алиева не забудьте…
Я резко посмотрела на подругу. Она прямо и уверенно глядела мне в лицо. Я отвернулась и положила ложку.
- Уж его-то не забудем! – ответила Света, - Аська, ешь!
- Не хочу больше, итак уже плохо.
- Ну вот, Алиев даже аппетит способен испортить, - сказала Ира. Слышали, он, оказывается, дочку-то пропихнул в юридический институт, у нее трех баллов не хватало. Представляете?! А меня с одним подальше послали.
- А что ему стоит-то, с мешком денег! – продолжила Юлька. Так его дочурка всюду и будет на папашиных плечах въезжать. Даром что тупенькая. Хоть бы вела себя поскромнее, а то ведь, ходит как пава, нос выше головы задрала.
- Алиев в ней души не чает, - говорила Лена. – Я же с ней в одной группе, так она при любом удобном случае папочку вспоминает. Папа – то, папа – это. А уж она вся в него, яблочко от яблоньки. Такая же высокомерная и избалованная.
Я загнанно посмотрела на Наталью. В ее глазах явно можно было прочитать: «Послушай, послушай, тебе полезно.»
- Не знаю, - говорила Юлька, - я дак его вообще не выношу, кобель несчастный. Натуральный баловень судьбы, из него прямо прет самоуверенность, один он такой самый четкий, самый крутой. У меня его и судья не переваривает, как дело с ним сорвется, так Чернов сразу мне говорит: «Ой, слава богу, хоть Алиева не будет.»
- А по-моему, он просто прибабахнутый какой-то, - продолжала Лена. – Как клоун, представляется, представляется, а все равно чувствуется, что всех вокруг презирает. Артист…
Я мечтала провалиться сквозь землю, так отвратительно было мне слушать измышления девчонок. Но тут Наташка спасла положение, видимо пожалела меня:
- Перестаньте, девчонки, что-то вы его уж совсем заклевали. Мне кажется, что он лишь веселый человек. Где-то перебарщивает в своих шуточках, но это же не значит, что он всех ненавидит. В глаза-то мы ему все улыбаемся и смеемся над его приколами.
Наталья взяла свою чашку и пошла из зала. Девочки проводили ее непонимающим взглядом, а Юлька даже фыркнула вслед.
Я быстро поднялась за подругой в ее зал.
- Слышала мнение? – сразу спросила она меня.
- Для чего ты устроила этот спектакль?
Наташка невозмутимо, в полной уверенности своей правоте, смотрела на меня со свого места, скрестив на груди руки, а я беспомощно стояла посреди огромного судебного зала.
- Чтобы ты поняла, куда лезешь…
- Куда я лезу?! – закричала я. – Мне не интересно, что думают о нем окружающие. Я хочу сама знать, что он за человек. Меня притягивает к нему, понимаешь?!
- Тебя что больше притягивает: его положение или тугой кошелек? – прервала меня Наташка.
- Господи! Ну при чем тут корыстные побуждения! Я же тебе говорю, что я чувствую, что это сильнее меня…
- Аська, я боюсь за тебя. Мне ли не знать, какая ты влюбчивая, и не заметишь…. А Алиева ни ты ни я не знаем, что он может выкинуть. Уж его-то душа не просто потемки, а темный дремучий лес. Остынь…
Дверь в зал открылась, и на пороге возник, как всегда цветущий, Алиев:
- Здравствуйте, дорогие мои девочки! Как жизнь молодая, чудесная?
- Лучше всех, Рустам Алиевич, - заулыбалась ему Наташка, и я не без раздражения отметила про себя, что она все-таки также с ним кокетничает.
Увидев меня, Рустам выставил вперед руки, и, повертев ими, сообщил:
- Сегодня я чистый.
В замешательстве я ничего не ответила и села в сторонке. Схватив со стола первую попавшуюся книгу, которой оказался Уголовный Кодекс, я тупо уставилась в нее. Я не слышала, о чем говорили Рустам и Наталья, но замечала, как Алиев, по-хозяйски развалившись в кресле, липким взглядом рассматривал меня. Я почувствовала, как уже знакомо ослабело тело под этим взглядом, как тает моя воля и растет желание. Желание быть с ним, чувствовать его руки, его губы, его силу. Такое стало происходить при каждой встрече с Рустамом. Сначала мне это казалось смешным и глупым. Но со временем я стала пугаться этого влечения, потому что оно существовало как бы отдельно от меня. Я не могла им руководить или избавиться от него.
Впервые я разглядела Алиева так близко: конечно, он был далеко не красив, уже потому, что был не молод – грубоватое плотное лицо, массивный с горбинкой нос, немного усталые восточные глаза, твердые, с чуть заметной усмешкой, губы. Но мне его лицо казалось красивым, потому что оно не было пустым. В нем можно было открывать все новые и новые детали и поражаться им. Сейчас я неожиданно заметила, что через весь лоб Рустама проходила глубокая широкая морщина. Никогда прежде я не видела столь жестоких ран жизни! Мне непреодолимо захотелось прикоснуться к ней и понять, что же за беда пробороздила тяжкую складку на его челе?
Я уже совершенно откровенно смотрела на Алиева, он продолжал разговаривать с Наташкой, часто поглядывая на меня. Он шутил, улыбался, смотрел хитро, но мне казалось, что глаза его не смеются. Они были печальны и задумчивы. Мне виделась какая-то тайная боль, которую он прячет от чужого грубого любопытства за напускной веселостью и легкомыслием. Я чувствовала, как меня затягивало в космические черные бездны Рустамовых глаз. Я не хотела разбираться в том, что со мной происходило. Мне было хорошо плыть по этому течению, нужно было встряхнуться, пересилить себя, выплыть, но оно сильно, уносило меня дальше, а мне лень бороться…

* * *

Со страшной силой завидовали мне девчонки в суде, узнавая, что я живу одна. Они тяжко вздыхали и говорили, что только и мечтают о том, чтобы хоть недельку пожить врозь с родителями. Я с легкой гордостью за свое положение соглашалась с ними. Я для себя думала, что с одной стороны, действительно, я богатая невеста с двухкомнатным приданым, но с другой – никто не мог знать, как тоскливо и одиноко бывало мне вечерами в пустой тихой квартире. Как беспомощно опускались мои руки, если на кухне начинал капать кран, подтекать труба, или с потолка падала очередная порция давно не подновленной побелки.
Вот и сейчас, я сидела на краю ванны, сжимая в руке оборвавшийся шланг от душа. Он уже давно грозился лопнуть, но я все надеялась, что на мой век хватит! Я знала, что нужно только успокоиться, отдохнуть, и завтра я со смехом замотаю душ тряпками и проволокой. Но то ли оттого, что капал нудный холодный дождь, то ли оттого, что кончились деньги, а до зарплаты было еще далеко, или еще по какой причине, я вдруг расплакалась. Такая большая, сильная, я вдруг поддалась минутной слабости, и мне стало холодно, печально, забыв выключить в ванной свет, я побрела в комнату.
Скоро мои всхлипы затихли в подушке, и в полудреме я представила, как любимый и любящий мужчина подсаживается ко мне и говорит: «Глупышка, я уже все починил. Где еще какие неполадки?»
А неполадки были в моей душе. Ее винтики ослабли и расшатались во время бессонных слезных ночей, проведенных в ожидании Вовки. Сейчас их сильной нежной рукой мог подкрутить и поставить на место кто-то новый, неизвестный, но лучший. Только где он ходил в этот вечер, кому улыбался, с кем говорил? А я была совсем одна, и он еще не знал ко мне дорогу.
Я села на кровати, устало потерла руками лицо и усмехнулась тому, что обманула сама себя. Он был новый, возможно, лучший, но неизвестный. Подойдя к трюмо, я выбрала на нем самую плохую фиолетовую помаду и, выкрутив ее до предела, жирно написала на зеркале – Рустам.
Я постояла с минуту, с задумчивой усмешкой глядя на свое произведение, потом бросила испорченную помаду обратно на трюмо и ушла в ванную. Минут через двадцать, замотанный тряпками и проволокой, душ снова работал.

* * *

Под ноги теплым снегом сыпались лепестки осыпающихся яблонь. Жаль было топтать эти нетающие снежинки, но люди шли по ним равнодушно, не замечая снегопада посреди мая. Наталья тоже не видела его, шагала рядом со мной и рассказывала не интересовавшую меня вчерашнюю серию очередного мексиканского сериала.
«Наверное, нынче будет много яблок, - думала я,- потому что деревья стоят совершенно белые, за цветами не видно зелени листьев».
А лепестки сыплются и сыплются и сыплются с яблонь, и люди наступают и наступают на них, растаптывая их нежность.
- Обрати-ка внимание,- подтолкнула меня Наталья,- кто впереди идет.
Я взглянула туда и узнала в крупном широкоплечем мужчине Алиева. Он медленно шагал впереди нас, задумчиво склонив голову.
- Рустам Алиевич, - окликнула его подруга.
- Зачем?! – дернула я ее за руку.
Рустам оглянулся, лишь на мгновение я успела заметить полную отрешенность в его глазах, но тут же перед нами возник знакомый привычный адвокат Алиев.
- О, какая встреча! – всплеснул он руками. – Доброе утро.
- Рустам пошел рядом с Натальей, она говорила с ним, а я шла в блаженном тумане.
- Не хотите с нами пройтись? – игриво спрашивала подруга.
- Да я просто задумался, иду, ничего вокруг не замечаю.
- О чем же вы это так задумались?
-Даже сам не знаю,- пожал плечами Рустам. – О жизни, наверное. Собаку надо на прививку вести, а времени нет
- У вас и собака есть?- продолжала выпытывать Наташка.
- Есть, щенок еще, правда, но хороший, умный пес.
Рустам говорил, но будто машинально, и мыслями он находился где-то далеко.
- Что-то вы сегодня припозднились, - приставала к нему подруга. – Вы же, кажется, с восьми работаете?
- Стыдно признаться, но проспал, и машина, как назло, сломалась. Теперь вот бегу из дома. Я на Кедрова живу, магазин «Электра» знаете?
Тут я не смогла сдержать радостного восклицания:
- И мы на Кедрова, у пушки, вас охраняем!
Рустам, по- детски подхватив мой восторг, вдруг подпрыгнул:
- Ах, как все это здорово!
Но затем, пройдя несколько метров, засмущался и сказал:
- Вот ведь дурак старый, запрыгал, как козел. Все мы дураки, только прикидываемся умными.
Алиев прошел с нами еще немного, но дальше наши пути расходились.
- Выше нос, девчонки, бросил Рустам на прощанье и свернул, но я успела заметить, как он погрузился в свои мысли и опустил голову.

* * *

Я не знала, что с собой поделать. Алиев бывал в суде не часто, но стоило его машине появиться у суда, никакая сила не могла удержать меня на месте. Я становилась невменяемой, как только он возникал на горизонте, боялась, что затащу его к себе в каморку и вопьюсь в его холодные губы. Я бегала по всем четырем этажам суда, чтобы только встретиться с Рустамом, но, встретившись, делала вид, что крайне занята, что не замечаю его. Тогда Алиев, поднимаясь за мной по лестнице, говорил что-нибудь типа:
- Здрав-ствуй-те, я вас узнал.
Он говорил это тихим интимным шепотом, почти мурлыкал, и, хитро прищурившись, смотрел на меня. Я едва не взвизгивала от восторга, и, подражая ему, отвечала:
- Здрав-ствуй-те, Рустам Алиевич.
Вечерами, на грани яви и сна, он был со мной. Я слышала его голос, видела его манящий, полный желания, взгляд, отчетливо чувствовала его уверенные требовательные руки, умелые губы, ласкающие меня…
Я забывалась до утра в бесконечной плотской муке. Но вместе с темнотой уходило и мое видение. Я просыпалась, и все становилось странным сладким сном. Не верилось, что еще ночью я доходила до исступления в своих мечтах.
Я свободно могла не видеть Рустами и день, и два, и неделю, но стоило его фигуре промелькнуть перед моими глазами, как все начиналось снова. Мне достаточно было увидеть его из окна своей каморки, как он шел, высоко подняв голову, с сигаретой в зубах, с зонтиком через руку. Рустам был так великолепен, что я готова была кинуться на него со второго этажа!
Я прижималась к холодному стеклу распаленным лицом, закрывала глаза и тихонько стонала. Я понимала, что испытываю к нему почти животную страсть. Я ненавидела себя за нее, я хотела избавиться от нее любым способом или, наконец, удовлетворить…
 
 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ


В зале уже собрались участники процесса. Народные заседатели потихоньку между собой перемывали косточки политических деятелей. Молодая прокурорша спешно перелистывала толстый том уголовного дела, пытаясь, видимо, собрать побольше доказательств для государственного обвинения. Не было только адвокатов, и я ерзала на стуле, без конца вставая и подходя к окну.
-Успокойся ты,- шикала на меня Наталья,- приедет твой ненаглядный.
Я недовольно посмотрела на нее.
Дверь открылась, все дружно оглянулись, и в зал зашел судья:
-Все в сборе?
-Ждем адвокатов,- ответила Наталья,- еще есть время.
Судья забрал у прокурорши дело и, подойдя к подруге, тихонько сказал:
- Я у председателя, минут двадцать пусть все подождут.
Он ушел, а Наташка рассмеялась, сообщив мне:
- Напросит вечно крутых дел, а потом трясется и не знает, что с ними делать. Опять с Суворовым советоваться пошел.
К суду подъехало несколько иномарок, из который повылезали «навороченные», бритые мальчики.
- Подсудимые явились,- сказала подруга, посмотрев на них в окно. -А вон и защитники пожаловали.
Около иномарок остановилась «лада» Алиева и из нее, вместе с Рустамом, выгрузились сразу три адвоката.
Двое пошли к зданию суда, а Алиев и толстый Кучумов, за которого меня заставляли есть торт, подошли к «навороченным». Я села ждать Рустама.
Минут через пять оба адвоката вошли в зал. Я заметила, что Алиев был мрачноват. Он без лишних эмоций поприветствовал всех и сел за стол напротив меня. Мне он устало улыбнулся и потер лицо руками. Я отключилась от всего происходящего вокруг, только смотрела на его крупные смуглые руки, отметив для себя, что они были чистыми и ухоженными. Я едва сдерживала желание дотронуться до вздувшихся на них жилок.
Тут я неожиданно перехватила следящий за мной взгляд прокурорши. Она смотрела на меня с явным презрением.
Рустам поднялся, подошел к окну и долго-долго не сводил глаз с какой-то точки внизу.
- Что вы там такое увидели, Рустам Алиевич? – спросила прокурорша неестественным голосом.
- Да вот высматриваю себе любовницу пострашнее, а то красивые уже надоели,- мгновенно отпарировал он, не посмотрев на нее.
Прокуроша осеклась и стала разбираться в своих бумагах.
В зал заглянул запыхавшийся судья и сказал Наталье:
- Все, собирай народ. Проверь явку, и чтобы, главное, были потерпевший Сивков и Тюрины – свидетели.
Я пошла к себе в каморку. Допечатывать приговор я не собиралась, да и не могла. Положив голову на корпус машинки, я бессмысленно стала разглядывать ее шрифт. Мне было не ясно, что больше меня смутило: неожиданное появление прокурорши или резкий ответ Рустама? Я привыкла, что его недолюбливают в суде, поэтому не могла даже представить, что какая-то прокурорша могла иметь на Алиева виды. Конкуренция не входила в мои планы. А Рустам своим конкретным ответом окончательно подтолкнул меня к действиям. Черт возьми, думала я, если он строит из себя такого доступного мужчину, чего же тянуть. Домыслы это мои или нет, но он не совсем спокойно смотрит на меня. Если он хочет, если я хочу, пора кому-то сделать первый шаг!
Я разодрала на листки блокнот, а затем кратко и доступно изложила свои намерения:
«Рустам Алиевич, зачем Вам совсем страшная любовница, можно найти и средней страшности. Не встретиться ли нам как-нибудь наедине? Если идея не такая уж безумная, то день, время и место за Вами…»
Довольная собой, зажав в кулаке записку, я просидела до обеда.
 В перерыв я утащила Наташку в магазин и по пути показала ей записку. Она иронично улыбнулась, но сказала:
- Попробуй. Я тебе тут не могу ничего посоветовать. Записки, объяснения – это не в моих правилах. Только я не уверена в успехе.
- А я уверена! Все будет четко.
- Как думаешь передавать? Я почтальоном быть отказываюсь.
- Поймаю момент.
- Не знаю, товарищ Анастасия, не знаю, что мне с вами делать! – передразнила Наташка председателя суда. Я засмеялась, а она серьезно добавила: - Сейчас Алиев в столовую ушел, когда вернется, зажми его где-нибудь и осторожненько пихни свое произведение. Хотя, пока не поздно…
- Уже поздно. Я решилась.
Мы вернулись к суду. Рустам уже стоял у крыльца и курил.
- В этой столовой вечный рыбный день,- сообщил он нам. Еще немного, и стану чувствовать себя котом.
«И так уже давно кот,- усмехнулась я про себя. – Только что без хвоста.»
Рустам встал рядом со мной, и я радостно запустила руку в карман за запиской. Но в этот момент к нашей теплой компании подошла прокурорша. Пришлось остановить свой порыв в самом начале, тем более, что она сразу уставилась на меня в упор.
Разговор поддерживала Наталья, меня же занимала только близость Рустама и сжатая в кармане записка.
- Сколько лет вашей машине? – спросила Алиева подруга.
- Ой, много! – отмахнулся он.- Ее уже раз пять угоняли, а она все равно ко мне возвращается. Как-то в деревне, у меня дом в Тотемском районе, машина в гараже стояла, аккумулятор заряжался. Я что-то во дворе делал, не помню сейчас. Вдруг слышу – мотор как-то не по-человечески взвыл. Я – в гараж, а машина мне на дороге хвост показала. Нашли ее потом на шоссе. А разбивал я ее уже сколько! Служит.
Как важно мне было знать все детали его жизни! Что у него старая, почти родная машина, что у него дом в Тотемском районе, что он курит не слишком дорогие сигареты, что он, наконец, ел сегодня рыбу!
- Надо еще минералочки найти, - видимо, рассуждая вслух, сказал Рустам, - жена просила. Жена у меня в больнице лежит, надо ей отвезти минералочки…
Я с тревогой заглянула ему в глаза. Алиев на секунду задумался, но тут же снова улыбнулся:
- Комаров никому не надо? – пошутил он,- А то я могу поделиться, у меня их дома, как куриц на птицефабрике.
- Может, скрестим ваших с нашими? – поддержала я Рустама. Новый сорт выведем, особо кусачий.
Прокурорша просто ненавидяще зыркнула на меня.
К Алиеву подошел бритый парень из подсудимых и отвел его сторону. Минут пять они поговорили, а затем Рустам зашел в суд. Я рванулась а ним.
На лестнице, совсем нереально, заговорщицки пустынной, я нагнала его и запустила руку за запиской. Мгновение- и она у него…
- Настюха, привет! – выскочила из своего зала знакомая секретарша.
Я про себя «обласкала» ее. Рустам ушел выше, а меня догнала Наталья. Она вопросительно взглянула, а я отрицательно мотнула головой. Мы поднялись к ней в зал.
Вся публика уже собралась там. Рустам веселил ее анекдотами:
- А вот еще один. Пешехода сбила машина, покалечила ему ногу. На суде потерпевший потребовал возмещения ущерба в какую-то жуткую сумму. «Вы, наверно, думаете, что я миллионер!» - возмутился водитель. «А вы, видимо, считаете меня сороконожкой!» - ответила жертва уличного движения.
Слушатели хило посмеялись. А я сидела в сторонке за столиком в телефоном, бесцельно крутила диск аппарата и , с плохо скрытым обожанием следила за выступлением Рустама. Он с поразительным вдохновением продолжал развлекать окружающих разной чепухой.
Неожиданно ойкнула Наташка и все взглянули в ее сторону:
-Побелка с потолка сыплется,- объяснила она, отряхиваясь. – У меня, бывает, Буров в заседании сидит, а на него кусками падает.
- Что побелка, - ответил Алиев.- А вот у меня случай был: лет десять назад, заседаем как-то, полный состав: - судья, заседатели, прокурор, я – адвокат. Подсудимый на подписке о невыезде, стоит посреди зала, дает показания, а над ним как раз старинная, огромная люстра. Он все сказал, все, вопросов нет, и только сел на скамеечку, как вся эта люстра с проводами, лампочками, искрами падает как раз на то место, где только что стоял подсудимый! Все, кто спал, сразу проснулись. У парня лицо белее снега, глаза – по тарелке. А я свои бумажки собрал, сказал, что моя жизнь не застрахована, и поскорее оттуда слинял.
На это раз засмеялись искренно. Рустам подсел спиной ко мне за телефонный столик, и я снова сделала вид, что пытаюсь куда-то дозвониться, поглядывая на кусок записки, торчащий из моего кулака.
- В моей практике столько всего интересного,- вещал Алиев,- если написать, то не меньше, чем у Льва Николаевича получится.
Я положила бесконечно пищащую трубку.
- Мальчикам звонишь? – повернулся ко мне Рустам, он уселся поудобнее, очень кстати закрыв собой всех сидящих, и хитрыми улыбающимися глазами смотрел на меня.
 - Мальчикам, - ответил мой язык, и тут моя рука протянулась до нагрудного кармашка на рубахе Алиева, и мой палец втолкнул туда записку.
Рустам внимательно проследил за моим движением и вдруг на весь гулкий зал сказал:
- Это что такое? Записка что ли?
Мысли застыли в моей голове. Пять пар глаз устремились в нашу сторону. Мне показалось, что я куда-то поплыла. Рустам достал из кармана бумажку.
- Любовная, наверно?! – заорал он еще громче.
Я уже ничего не хотела.
- Конечно, любовная, - попыталась я отшутиться, но получилось что-то совсем жалкое.
- Ну ух вслух-то я ее читать не буду! – продолжал Алиев, надевая очки.- Или прочитать?
Я была похожа на вареного рака, и по цвету, и по состоянию.
Адвокат развернул записку и с цветущей физиономией стал читать ее про себя. И тут лицо Рустама вытянулось, сначала выразив полное недоумение, затем на лбу его сложились жесткие морщинки и слегка болезненно вздернулась верхняя губа. В записке было не больше десяти слов, но он читал и читал их минут пять. Наконец взгляд его просто застыл на одной точке…
 Я встретила перепуганные Наташкины глаза, затем торжествующе-насмешливые – прокурорши, и остальные – недоумевающие. Только одна пожилая заседательница мирно подремывала на кресле в темном уголке.
Пересилив себя, я посмотрела на Рустама. Он сосредоточенно и очень медленно складывал бумажку, затем очень осторожно положил ее обратно в тот же кармашек, достал из другого записную книжку и бесцельно стал ее листать. Он даже вскользь не взглянул в мою сторону!
Рустам резко поднялся с места, в его руке была маленькая пластиковая карточка.
- Новые права еще не видели? – спросил он всех, показывая ее.
 Присутствующие в зале сразу оживились, заговорили, будто каждый из них выиграл по машине. Даже заседательница зашевелилась в своем углу.
- Я их недавно приобрел,- продолжал Алиев. – Они даже за границей действительны и сделаны так, что уж никто ими, кроме меня воспользоваться не может…
- Разрешите посмотреть? – с искусственным интересом попросила Наталья.
Алиев поспешно подал ей права и с излишним усердием стал объяснять, что к чему.
Я бессмысленным взглядом смотрела на его заострившийся профиль.
Наталья протянула права обратно Рустаму:
- Дорогие?
- Теперь все дорогое…
И тут наши взгляды встретились… Боже! Сколько боли, укоризны и жестокости было в этот миг в его глазах!
Рустам резко замолчал, быстро сел на прежнее место около меня и также медленно и сосредоточенно стал складывать права в записную книжку.
 Сумела подойти к подруге, сумела сказать ей:
- Ну что, я пошла…
Сумела доползти до своей каморки. Там я обняла холодный металл машинки и уткнулась в нее, пахнущую маслом, лицом. Я не плакала, у меня не было слез.

* * *

Я все так же сидела, обняв машинку, уже нагревшуюся от моего тепла, открылась дверь, и вошел Рустам.
Я вздрогнула, увидев его, и смотрела на его жесткое лицо загнанно, как собака, ожидающая удара.
Он долго-долго смотрел мне в глаза, а я не в силах была оторвать глаз от желанного лица. Рустам шагнул ко мне и обнял…
Я вздрогнула от шума на лестнице и подняла голову. Каморка была пуста. Я взглянула в окно и увидела, как «лада» цвета кофе с молоком проехала мимо. Иначе не могло и быть… Резкие спазмы сжали мое горло, и слезы потекли сами собой.
Откуда-то из-под земли стучали в дверь моей каморки. Я впустила двух девчонок-секретарей. Перепуганные моим видом, они выпытывали причину:
- Что с тобой? Кто тебя?
Я не могла отвечать.
- Что-нибудь личное? – догадалась, наконец Лена.
-Личное, - выдохнула я и снова взвыла.
Они отпаивали меня водой, бегали по суду в поисках сигареты, гладили по голове…
Я курила, всхлипывая, и повторяла:
- Все нормально, все нормально.
Потом я поуспокоилась, и девчонки ушли, а я осталась одна, сдерживать снова и снова подступавшие слезы.
Я ходила вдоль стен своей каморки, гладила их дрожащими пальцами и шептала: «Все хорошо, Асенька, все очень хорошо..- всхлип, - не надо, все отлично, ведь правда?.. – всхлип, еще всхлип, - дурочка ты моя, кто же просил соваться? Сама захотела, теперь терпи, - по щеке сползала слеза, всхлип, - перестань же, придешь домой, отдохнешь, завтра проснешься, а все в порядке, - слезы,- я знаю, ты сможешь, ты сможешь…»
Отчего я плакала тогда? От страшного унижения, в котором оказалась по своей вине или его невольной жестокости? От горькой боли, заполнившей мою душу? Но кто был виновен в ней: я сама, или он, так легко прервавший мой самообман? От потери всяких надежд, желаний, мечтаний, так свободно разрушенных моей собственной рукой или его гордой вседозволенностью? Я не могла винить его, потому что не могла объяснить его поведения. Возможно, он хотел унизить меня, оскорбить, обсмеять, но за что? Или – все вышло нелепо и непредсказуемо? Произошедшее казалось мне чем угодно, только не реальностью.
Опустившись в полной прострации на стул и спрятав в дрожащих руках лицо, я поймала одну твердую мысль, и ею было сожаление. Сожаление об утерянной элементарной человеческой связи с ним. Я знала, что никогда-никогда уже не посмотрю на него и не заговорю с ним так, будто ничего не случилось. Катастрофу произошедшего он будет читать на моем лице при каждой последующей встрече. Умом я понимала, что обязана быть прежней, так же улыбаться, ходить, смотреть, но даже дышала я теперь по-другому!!!
Нет, я не страдала от позора, от мысли о всевозможных сплетнях, не боялась насмешек, но я знала, что благодаря своему неуклюжему порыву спугнула желанную добычу, которая дается охотнику только один раз в жизни…
Я так верила в удачную охоту! Но кто подсыпал мне мокрый порох?

* * *

- Домой собираешься идти? – вернул меня в реальность Наташкин голос. – Седьмой час.
Она стояла на пороге.
- Или теперь навечно здесь останешься?
Она специально говорила резко – так врач рывком отдирает бинты с ран.
 Наталья завела меня в магазин. Пока она ходила по отделам, я стояла около бочки с древней чайной розой и отрешенно смотрела на завядший цветок среди ее густо-зеленых листьев. Он был похож на заскорузлую кровавую тряпочку. Мне подумалось, что именно такой сейчас должна быть моя душа. Я дотронулась до цветка и хотела расправить его лепестки. Они были гладко-шелковыми. Но от моего прикосновения цветок сразу же упал на бетонный пол. Я подняла его и положила в карман плаща.
 Наташка сунула мне в руки вафельный стаканчик с мороженым.
- Слушай, я тебя жалеть не собираюсь. Хватит переигрывать. Жизнь не кончилась, и сопли размазать по щекам всегда успеешь. Сейчас надо думать, как эту твою кашу расхлебывать.
Она под руку вывела меня из магазина.
В конце концов, все не так уж плохо… Он к тебе не зашел,- совсем не вопросительно сказала подруга.
- Зачем?! – истерично воскликнула я. – Ты чего-то другого ждала?!
- Я вообще ничего не ждала, а уж хорошего – тем более.. Э-эй!
Наташка затащила меня обратно на тротуар почти из-под колес машины:
- Рано еще под поезд бросаться.
- Я почувствовала, что к горлу снова подступили слезы.
- Почему он не зашел? – с отчаянием заглянула я Наталье в глаза.
Она с минуту посмотрела на меня, затем перевела меня через дорогу за руку и только на другой стороне ответила:
- Потому что он сам ждал тебя.
Я выдрала руку от подруги и застыла посреди тротуара:
- Где?!
Люди, обходя меня, толкались и ворчали, а по моим пальцам потекло растаявшее мороженое.
Наталья пихнула мне в руки носовой платок и потянула за собой.
Я вырвалась от нее и осталась на прежнем месте:
- Говори же!
- Ну не здесь, Аська, прекрати!
-Я с места не сдвинусь, пока ты не объяснишь.
- Чем дольше будешь капризничать, тем дольше не узнаешь.
Она целеустремленно пошла вперед, и я вынуждена была сдаться.
Мы зашли ко мне домой. Я мгновенно сбросила плащ:
- Теперь-то скажешь?
- Ставь чайничек, посидим, поговорим… - ответила Наташка с дерзкой улыбкой.
- Перестань ты издеваться!- не выдержала я.
Подруга нахмурилась и с резкой отчетливостью сказала:
- А ты уверена, что хочешь знать?
Она прошла в комнату, я за ней.
Наталья встала ко мне спиной у окна и заговорила:
- После твоего ухода Алиев совершенно не в своей тарелке был. Сразу из зала ушел, стоял, курил на лестнице. Мы с ним столкнулись в дверях, и он что-то хотел у меня спросить. Не спросил…
Я тихонько опустилась на кресло. Наташка отошла от окна и, скрестив руки на груди, стала ходить по комнате:
- После заседания он минут пятнадцать сидел у меня. Кто-то подошел к залу и, вроде, даже заглянул в замочную скважину. Потом ушел, а Рустам спросил: «Там не Ася, так ее, кажется, зовут?» .. Я выглянула, но никого не было… Мы еще долго разговаривали с ним…
- Не веселый был?
- Как сказать, улыбался, вроде. Просто разговор был серьезный. Он мне про свою жизнь рассказывал.- Наташка замолчала и помяла кисти рук. – Сказал, что жена у него тяжело больна. Ей как пять лет назад операцию на сердце сделали, так она с тех пор никак поправиться не может. Сейчас больше полгода в больнице лежит. Я, говорит, по дому уже давно все сам делаю, даже телевизор некогда смотреть… Сейчас, говорит, приду, надо жалобу на заключение под стражу печатать. У меня машинка дома есть, хорошая… - Наташка остановилась посреди комнаты и, глядя в одну точку, продолжила: - А на большие праздники жену домой отпускают. Я ее забираю и долго-долго по городу на машине вожу, чтобы она совсем не одичала там, в больнице… - она помолчала, коротко взглянула на меня, застывшую в неудобной позе. – А иной раз, бывает, уйду в гараж, налью себе стакан водки, думаю, пустить себе пулю в лоб и все… Но ведь надо жить, у меня ведь дочь, ей-то каково совсем одной будет? Выпью водку, проревусь и дальше живу.
Я зажала уши. Мне хотелось оглохнуть. Я закрыла глаза, мне хотелось ослепнуть…

* * *

Человек уходит от меня в белом саване. Я бегу за ним, спотыкаясь и падая. Поднимаюсь и снова бегу. Я догоняю его, и , рухнув перед ним на колени, обнимаю его ноги, скрытые до земли светлым одеянием. Человек не шелохнулся.
- Прости меня…- шепчу я. – Молю, прости…
Я сползаю до самой земли, до его сбитых в кровь ног, хочу целовать их. Человек отступает от меня, но я не отпускаю его, цепляясь за одежды:
- Помилуй меня,- рыдаю я у его ног. – Я не желала, видит Бог, я не желала тебе страдания!
Я поднимаю к нему свое мокрое от слез, в пыли, лицо, на меня смотрят одни огромные черные глаза Рустама, переполненные невыразимой болью, горечью и тоской. Я вижу только их. Меня затягивает в их бесконечность. Я плыву по течению. Соль на моих губах. Мне нестерпимо больно плыть, вокруг меня только чернота и соль. Я плыву в слезах, в море из слез…
Я просыпаюсь. Вокруг чернота и – соль на моих губах. Я плачу во сне. Подушка уже мокрая… Давит на грудь и не хватает воздуха.
Я распахиваю балкон. Ночной ветер сдувает с лица слезы, а они все рождаются и рождаются снова… Ветер подхватывает меня и несет к дому через дорогу. Там в одном окне теплится свет… За окном не спит человек, не спит мужчина. Он сидит, склонив голову, на постели и курит одну сигарету за другой. Он сильно сжимает глаза рукой, подходит к окну и распахивает его. Ночной ветер сдувает с его лица слезы, а они рождаются вновь и вновь. Ветер, едва касаясь, гладит упрямый короткий ежик черных волос… это мои руки скользят по голове мужчины, стирают с его колючих щек тяжелые капли слез… Ветер обволакивает его своими волнами, ласкает, успокаивает… это я обнимаю мужчину, прижимая его мудрую голову к своей груди, я ласкаю его и успокаиваю… Он отходит от окна, устало потирает лицо ладонями и вздыхает… Вздох эхом отдается у окна, и кажется, что это вздыхает ветер… Ветер гасит свет, и дыхание мужчины в темноте становится ровнее. Ветер беззвучно закрывает створки окна и уносит с собой долгий вздох, который он отдаст Луне, запечалившейся над городом…

* * *

Солнце не понимало, что я не хотела больше жить. Оно полноправно вошло в мою комнату, упрямо напоминая, что наступил новый день. Что надо встать, умыться, поставить греться чайник, прибрать квартиру, сходить в магазин… Я зарылась лицом в подушку и натянула сверху одеяло. Ночь ушла, она жестоко бросила меня вечно-озабоченному бессмысленными мелочами дню. Надо встать, умыться, поставить греться чайник, прибрать квартиру… Зачем вставать, если я не хочу ходить. Зачем умываться, если мне все равно как я выгляжу. Зачем пить чай, если мне безразлично чувство голода. Зачем ползать с тряпкой по квартире, если через неделю пыль снова оставит свой след… Дайте мне покоя, вынужденные мелочи, как вы отвратительны мне! Я хочу покоя, я хочу забыться и заснуть. Заснуть, чтобы никогда уже не просыпаться… Вернись, Ночь, как хорошо мне было витать в твоих видениях! Не предавай меня…
С улицы доносился громкий смех, быстрый стук каблуков об асфальт, лязганья и скрипы машин.
Мне стало совсем нечем дышать под одеялом, и я со злостью откинула его с головы.
Капельки воды, стекая с чайника, зашипели на плите. Я сняла с него свисток, иначе это дурацкое изобретение цивилизации сегодня просто убило бы меня.
В зеркале над раковиной я увидела усталую, некрасивую, с распухшими от слез глазами женщину. Она состарилась за одну ночь. Печаль оставила едва заметные порезы морщин на ее лбу и затаилась в уголках губ.
Я опустилась на краешек ванной и невольно спросила себя, когда эта женщина сделалась мне незнакомой? Только вчера она была молода, сильна, уверена в жизни. Но за одну ночь она умерла и родилась вновь, но уже другой. Лишь легкое похмелье разгульного дня осталось в памяти…
Вода яростно булькала на огне, я заученно выключила газ, сполоснула заварочный чайничек, отмерила в него две ложки чая. Потом терпеливо выждала положенные десять минут и села пить пустую горькую воду, безразличная к физическим ощущениям. Может быть, я даже обожглась.
Вдруг я вскочила из-за стола, на ходу напихнула туфли, схватила ключ и захлопнула за собой дверь.
 Недопитый чай еще долго парил над кружкой…
Я не знала, куда иду, но через полчаса ноги вынесли меня через центр, по берегу реки, за город. Высокие разноэтажки еще смотрели мне в спину, следя, как я попадаю в иной мир.
Узкая пыльная дорожка с крохотными бревенчатыми домишками по бокам. Тихий мирный быт редких одиноких жителей. Кое-где в нетронутой, заросшей сорниками траве, гуляли тощие козы, в перемешку с хилыми, но наглыми курами. Ветхая старушка с радостным любопытством осмотрела меня и побрела дальше с полупустым бидончиком колоночной воды. Я невольно улыбнулась ей.
Мимо меня промчался автобус с недоумевающими пассажирами. Я могла доехать с ними, сэкономить часок. Но они не знали, что их путь лежал совсем в другую сторону от моего.
Когда пыль, взбитая колесами транспорта, осела, я различила далеко впереди разрушенные ворота, а над ними, чуть подальше, дремлющий куполок древней заколоченной церквушки, которая терялась в вечных липах.
Пролетный ветер донес до меня особенный горьковатый запах цветов. Так цветы пахнут только на кладбищах…
Ворота скрипнули проржавевшими петлями, разрешая мне нарушить первозданный покой. На кладбище совсем не было людей, большинство могил заброшены, их уже едва можно было различить. Кресты сгнили, повалились, оставляя безвестными покоящихся в земле. Забвение…
Я поднялась на провалившееся крыльцо церквушки и, нарушив паутину времени, вошла внутрь. Мои шаги гулко отдались в сводах купола и спугнули затаившуюся птицу. Всполошенно хлопая крыльями, она заметалась, невидимая, вверху, но наконец выскользнула на волю через пролом в крыше. В храме было сумрачно и холодно, самые сильные лучи солнца едва проникали сюда. Я поежилась и неуверенно шагнула дальше. Под ногами захрустели цветные осколки и куски штукатурки. Я застыла, боясь еще раз спугнуть дремоту веков.
Откуда-то взялся драный одноглазый кот, он сипло мяукнул на меня, ткнулся носом в угол, и, подергав в нем хвостом, пропутешествовал с независимым видом к разрушенной стене. Там он оглянулся, снова издал надорванный звук и выпрыгнул прочь.
Я заметила в восточном углу непонятное сооружение, любопытство взяло верх над страхом, и я подошла к нему. Это был импровизированный стол, вокруг которого валялись пустые бутылки. Тут только я заметила, что крышкой стола служила икона, точнее, то, что от нее осталось. Я сдула пыль. Еле различимый почерневший лик святого был изрезан матерными словами и заляпан закусками.
Я подошла было к выходу, но остановилась посреди храма, подняла глаза к трепещущим на фоне неба листьям лип и очень тихо заговорила:
- Господи, я еще никогда не спрашивала и не просила тебя ни о чем. Послушай меня один раз, сегодня… Ты знаешь все мои мысли и каждый мой поступок. Нередко я виню тебя в своих бедах, глупо… Беды мои ничто по сравнению с горем других людей, они просто смешны и надуманы. Увы, я убедилась в этом еще раз. И мне стало вдруг очень страшно, оттого что столько боли в мире, который ты создал. Разве таким ты хотел его видеть? Разве ты хотел, чтобы люди страдали? Тогда объясни мне – для чего? Возможно, в этом кроется какая-то великая тайна нашего бытия. Но я человек на этой земле, и мне очень хочется верить, что я пришла сюда не для того, чтобы всю жизнь мучиться и плакать. Я не хочу верить, что тебя, Господи, больше радуют наши слезы, чем наши улыбки. Если ты наш любящий отец, то, пожалуйста, не наказывай нас так жестоко. Я знаю, что мы, люди, до краев переполнены грехами, гадостями, мелочностью, жестокостью, ненавистью, но я вдруг думаю, а не от того ли, чтобы спрятаться за ними от тяжестей жизни, от ее неправильностей. Как бы я хотела что-нибудь поменять в ней, помочь кому-то, а вместе с тем и тебе, Господи. Но я бессильна изменить этот мир, я всего лишь неопытный крохотный муравьишка. Мне так хочется, чтобы все вокруг были счастливы, потому что тогда буду счастлива и я. Ты, Господи, так силен, всемогущ, это действительно так, я знаю, помоги же нам, в тысячный раз прости грехи человеческие, как отец прощает своему ребенку. Сделай так, чтобы родные, близкие и любимые мною люди узнали милость твою, отведи от них несчастья…. А если тебе нужно, то забери мою жизнь, это не цена ради улыбки любимого человека.
Давно набежавшие слезы сорвались с моих век, я быстрым движением смахнула их и, выйдя из церкви, торопливо пошагала обратно, к воротам, к домам, к миру…

* * *

Ночь! Ночь, благодатная ночь, ты снова со мной. Ты опять влечешь меня за собой. Я оставляю свою бренную оболочку смятой постели, и ты берешь меня, невесомую, на свои крылья. Мы поднимаемся к звездам и, заглянув в задумчивые Лунные глаза, берем с собой одну из ее холодных белых свечей. Я прикрываю ладонью слабый огонек от дыхания ветра, который гасит верные дню лучи фонарей. Он отступается от меня и улетает в поисках оставшихся светлячков.
Ночь возвращает меня на землю, она своей властью раскрывает уже знакомое мне окно и оставляет меня в спящей комнате. Ночь шепчет мне, что скоро вернется, и разливается по затихшему городу в поисках служителей дня.
Я ставлю свечу на подоконник, и свет ее лунным лучом скользит по половицам.
Ветер пролетает мимо раскрытого окна, едва всколыхнув штору, и вновь исчезает.
Я опускаюсь на краешек кровати, слышу родное дыхание, и лунный свет помогает мне различить в темноте лицо спящего мужчины. Я долго смотрю на его закрытые усталые глаза, в уголках которых притаились искры слез. На жесткие складки морщин, вросшие в лоб. На твердо сжатые губы, удерживающие вздох. Я бесплотно касаюсь горячих век, осушая их. Трепещущими пальцами провожу по морщинам, они медленно разглаживаются под моими руками, расслабляют все лицо. Дотрагиваюсь своими губами до его губ, они смягчаются и теплеют, выпустив на волю едва уловимый, но тяжкий вздох.
Лицо мужчины молодеет за несколько секунд, он улыбается во сне, как ребенок, забывший наивную детскую обиду. Я улыбаюсь вместе с ним, и меня захватывает беспредельное чувство почти материнской нежности, от которой я плачу, но мне сладко от этих слез, легко и светло.
«Прости меня,- шепчу я беззвучно.- Прости мое бездушие, слепоту и глухоту. Прости, что я не распознала за твоей внешностью, за твоей уверенностью и силой, за твоим пренебрежением и высокомерием, за твоим ребячеством и легкомыслием, за всей твоей наружной оболочкой, далеко-далеко запрятанную от чужих глаз хрупкую душу. Ты так боишься выдать ее, боишься, что кто-то грубо вторгнется в твой мир! Поэтому ты забрался в защитный панцирь, поэтому ты и надел озорную карнавальную маску. Людям гораздо интереснее и спокойнее знать тебя благополучным шутом. А твои мысли, твои проблемы, твои страдания им ни к чему. Они их не поймут… Как видишь, ты надежно спрятал свое сокровище, и я обманулась. Только, знаешь, именно теперь, когда ты внезапно снял свою маску, я узнала в тебе родную душу. Только теперь я поняла то необъяснимое притяжение к тебе, и только теперь я тебя полюбила….»
«Пора, - шепчет за окном Ночь, - уже светлеет Восток, идет очередной суетливый день. Пора возвращаться, пока еще не кончилась моя власть…»
Я подхожу к окну, не отрывая глаз, от спокойно спящего любимого человека. Еще несколько часов он сохранит эту безмятежность, пока не поднимет его равнодушный деловой день и бросит на растерзание вечным земным заботам.
Лунная свеча уже давно растаяла и не оставила следа.
«Скорее,- торопит Ночь,- тебе надо вернуться к самой себе…»
Она подхватывает меня и несет прочь, успокаивая по дороге:
«Только один день, ты переживешь его, и мы снова будем вместе… ВЫ снова будете ВМЕСТЕ…»
Восток все опаснее алеет. Ночь едва успевает вдохнуть меня в холодную оболочку, и тут же исчезает с первым лучом Солнца, который будит меня.

* * *

Одуревшая синица звенела на вымытых ветвях тополя за моим окном. Ночью прошел дождь. Я не слышала его или не помнила. Как не помнила своих ночных видений. Утром я чувствовала себя выздоровевшей после странной долгой болезни. Мне казалось бредом все то, что было не со мной.
Я прожила целую жизнь за один день и две ночи, а, переродившись, не знала о ней ничего. Лишь всплывала в мыслях неясная фраза из ниоткуда: «Забрела вдруг Луна в мою комнату..» Но ей так и не было продолжения.

Удивительно легко и приятно дышалось влажным воздухом улицы. Жаркий день еще не полностью выпил лужи, и машины разбрызгивали их колесами, отпугивая пешеходов. Меня тоже чуть не окатили, и я поспешно перебежала перекресток. Я знала, что магазин еще закрыт на обеденный перерыв, и поэтому не торопилась. Мельком взглянула на дом Рустама и его окна. Балкон был густо заросшим непонятными, но яркими цветами. Интересно, кто за ними ухаживает?.. На балкон вышла дочь Рустама, и я опустила глаза. Худая, черная, говорят, некрасивая. Жаль, что на пятом этаже его не разглядеть.
Я тут же была готова удрать обратно! Чуть в стороне от толпы у магазина я увидела до боли знакомую мне голубую рубашку с нагрудными кармашками. Влево, вправо, назад! Сбежать. Но это глупо. Рустам заметил меня, заулыбался, развел руками. Только бы ноги меня до него донесли. Вот ведь напасть, даже в магазин спокойно сходить нельзя.
- Какая встреча! – цвел Алиев.
- Здравствуйте, - дошла все-таки я до него, стояла около, тиская пакет, и боялась упасть в обморок прямо в его объятия. – Не открыли еще?
«Ах, какой умный вопрос! Будто не видишь сама.»
Рустам отрицательно мотнул головой. Я искала на его лице насмешку или презрение, но он смотрел весело и добродушно.
«Рустам, а может, ничего и не было? Наверное, я уже запуталась в собственных фантазиях, перестала различать их с реальностью.»
Вместо того, чтобы наслаждаться его чудесной близостью, насмотреться наконец на его лицо, в тайне лаская взглядом, я прятала глаза.
Рустам, замечая это, специально старался перехватить мой взор.
- Ко мне знакомый пришел, - забалаболил Алиев, - предложил выпить, я и пошел в магазин. Вот стою тут, жду, и вы как раз идете.
Я смотрела в его смеющиеся глаза.
«Опять играешь, Рустам. Ну будь же со мной искренним.»
- Я вообще-то не пью,- заоправдывался Алиев.- А тут, человек хороший, жалко обидеть. Да и повод есть – очередная годовщина выборов Российского президента.
Я кивнула с улыбкой, и мы в сотый раз встретились глазами.
«Ты так тепло смотришь на меня, значит, ты простил меня?»
«За что?..»
Магазин открыли, люди вошли, а за ними, последними, и мы. Рустам занял очередь в кассу. Я встала рядом с ним.
-Что будете покупать?- радостно спросил он.
- Вообще-то мне хлеба надо, - откликнулась я.
Рустам взял меня под руку, но от избытка чувств я не смогла этого оценить.
-Видишь, Анастасия, батон «Нарезной», - показал он на витрину хлебного отдела.
-Думаете, стоит? – подыграла я ему.
- Обязательно! Купи, Анастасия, батон «Нарезной». Он такой вкусный!
«Ну что ты за клоун, - думала я, выбивая чек на батон «Нарезной».- Не видение ли это все опять. Ущипни?..»
Рустам взял свою бутылку водки и стоял в стороне, ожидая, пока мне выдадут хлеб. Я получила батон и сказала, что им можно убить человека.
- Только не меня, пожалуйста! – воскликнул Алиев, помогая мне складывать батон в пакет. – А то я еще хочу узнать, как все-таки у тебя настоящее имя – Анастасия или Ася?
- По паспорту – Анастасия, а дома меня все зовут Ася, привыкла. Настя мне не нравится.
- Мне тоже Настя не нравится, - сморщился Рустам, - по-деревенски как-то.
- Вообще-то должен был родиться Вася, а родилась Ася, - пошутила я, а про себя подумала: «Уж извини, что я вообще родилась.»
Мы вышли на улицу, пошли рядом молча. Я боролась с желанием взять Алиева под руку и прижаться к нему. Я ждала, пока что-то скажет он, а Рустам, видимо, ждал, пока заговорю я. Но я боялась сморозить чушь и показаться глупой. Он этого не боялся и достал из кармана сотенную бумажку:
- Куда и положить такие деньги? – Рустам старательно разгладил купюру, а затем, плюнув на нее, прилепил себе на лоб. Я засмеялась, хотя, честно говоря, эта шутка показалась мне не совсем удачной.
Какая-то аристократическая старушка неодобрительно взглянула на дурачившегося взрослого мужчину. Рустам же поклонился ей и с некоторой издевкой в голосе, поприветствовал.
«Перебарщиваешь, Рустам.»
Я сдернула с его лба сотенную и пихнула ему в руку.
- Я ныряю? – будто извиняясь, спросил Алиев, когда мы дошли до поворота в его двор.
Мне не хотелось, чтобы все так и закончилось. Я не уходила и ждала еще какой-нибудь оригинальности. Рустам прямо смотрел на меня, улыбка все время не сходила с его лица.
«Чему радуется?»
Он слегка придвинулся ко мне и прошептал:
-Сегодня до вечера буду ходить и петь: «Анастасия, Анастасия!» Знаешь, как у Антонова?
С этими словами он просто расцвел и, подмигнув мне, быстро пошел во двор. Я не могла убрать с лица глупой блаженной улыбки, дождалась, пока Рустам скрылся из виду, так и не оглянувшись, и перебежала дорогу. Едва сдерживая нервный смех, я сказала вслух:
- Все равно ты будешь моим, Алиев!
Моя рука неожиданно нашла в кармане плаща что-то мягкое, непонятное и шелково-гладкое. Я достала смятый цветок чайной розы. Боль кольнула меня, но я тут же засмеялась над собой и швырнула его на проезжую часть.
Колеса машины растоптали цветок.

* * *

Господи, как же иногда нужно бывает залезть в чужую душу! Узнать чужие мысли и желания! Скольких бы ошибок можно было избежать!
Слишком плохо я тогда еще знала мужчин, и мой опыт общения с ними был скуден. Мужской механизм, вращающийся, в моем женском понимании, против часовой стрелки, казался мне примитивным и абсолютно понятным. Потому что именно таким был Вовка, и судить я могла только по нему. Однако сравнить его с Рустамом было даже невозможно. Володя был простым открытым деревенским русским мужиком. Все его мысли, желания и стремления были написаны на его лбу. С одной стороны, с ним было легко общаться, но очень быстро я устала от его приземленной жизненной позиции. Все-таки интеллект в мужчине играл для меня не последнюю роль. Рустам был интеллигентом. Он умел красиво говорить, умел выглядеть, знал себе цену. Будучи человеком городским, он был урбанизировано скрытен, спокоен и сложен. А, кроме всего этого, он не был русским, и мне приходилось только догадываться об истоках его азиатского воспитания. Каким бы обрусевшим он ни был, он мог очень серьезно и трепетно относится к традициям предков.
Возможно, я в его глазах выглядела лишь эмансипированной девчонкой, посягнувшей на вековой Олимп.
Но ведь зачем-то встретились наши судьбы в этом городе, стране, в этом мире, и встреча эта не была ли просчитана в веках и поколениях? Рустам бегал босоногим чумазым мальчишкой в полуголодном послевоенном детстве, а мои дед и бабушка сидели за свадебным столом. Он служил в армии, учился в институте, а моя мать еще не встретила моего отца. Меня еще не было на свете, когда рустам женился. Я уже пробовала свои первые шаги, когда он принял на руки свою новорожденную дочь. И я, наверняка, не раз пухленькой девчоночкой в заплатанной юбке и с разбитыми коленками бегала в магазин, где вставала в очередь за нерусским дяденькой, даже не подозревая, что однажды загляну в его черные глаза и захочу войти в его жизнь. Если бы тогда мне показали то, что произойдет со мной через десяток лет и что придется мне пережить, захотела бы я этой встречи?..
День отвлекал меня работой, не давая сосредоточиться на философских мыслях. Сталкивал в коридорах суда с Рустамом, окуная в его вечно смеющиеся дерзкие глаза, я вздрагивала, бросала ему «здравствуйте» и скорее убегала в свою каморку, чтобы спрятать от него потерянность и отчаяние.
Встречи эти были для меня как выстрадано желанными, так и невероятно болезненными. Они напрочь выбивали меня из колеи на несколько дней. Рустам был так близок, лишь протяни руку. Я чувствовала его тепло и запах табака; но он был так далек, что я чувствовала его космический холод и недосягаемость звезды. Мне никогда не долететь до этой звезды и не познать ее тайны. Но самая безумная мечта и есть самая сладкая и заманчивая, она-то и превращается в идею и цель жизни!
Как я хотела тогда провести с Рустамом один волшебный вечер. Рассказать ему о себе и узнать все о нем, открыть его душу, проверяя свои догадки, в тайне радуясь их точности. А потом только коснуться его крепкой горячей руки и ощутить ее поддерживающее пожатие. Такая малость!
И я бежала в выходной день к концу обеденного перерыва к НАШЕМУ магазину. Рустам должен был появиться в своей потертой джинсовой курточке, с сеточкой в руках, и я предвкушала чувство удивительной нежности, которое заполнит мою душу.
Я ведь даже для вида не взяла с собой ни пакета, ни кошелька!
Бесцельно рассматривала витрины отделов, оглядываясь на дверь, куда должен был войти он. В магазин заходили старушки, молодые пары, с детьми и без них, мальчишки, девушки, старики, а одного единственного мужчины все не было. Я отрешенно уставилась на плавленый сырок и почувствовала, что слезы собираются на веках. Одна краткая встреча, которая принесет мне больше боли и страдания, чем радости, и та не удавалась! Плавленый сырок расплылся перед моими глазами мокрым цветным пятном.
- Чем это тебя, Анастасия, так привлек этот сырок? – рустам стоял рядом со мной и говорил со мной. – Хотя я тебя понимаю. Такой неповторимый дизайн! А особенно патриотическое название «Дружба».- Я со щенячьей глупой доверчивостью смотрела на довольное лицо Алиева и не соображала даже поздороваться. – Ну, ты пока еще полюбуйся на него, а я пойду что-нибудь куплю.
Рустам отошел, а я незаметно ущипнула себя, чтобы выйти из гипнотического состояния. Для Алиева подвесили курицу, и он встал в кассу. Я подошла к нему и свободно сказала:
-Мне бы с вами поговорить надо, Рустам Алиевич, если вы не против, я подожду вас на улице.
Он вопросительно заглянул мне в глаза:
- Это становится интересным. Непременно подожди, я быстро.
Я съежилась около магазина под мелким холодным дождем, который взялся ниоткуда. Странно, но я была совершенно спокойна, даже черезчур!
 Рустам вышел и сморщился, глядя на посеревшее небо.
- Кажется, здесь нам побеседовать не удастся. Разговор, наверно, будет долгий? Он снова вопросительно взглянул на меня.- Топаем ко мне?
- А разве можно?!
-Странный вопрос.
-А как на это посмотрят ваши домашние?
-Никак. Я сегодня один. Дочь умотала с друзьями на природу, а я предоставлен сам себе, занимаюсь домашним хозяйством. Так что «смело мы в бой пойдем».
Рустам слегка подтолкнул меня, я больше не ломалась.
Если бывают чудеса, то это было именно чудо. Я перешагнула порог его квартиры, он помог мне снять плащ, повесил его, спросил, где нам лучше будет разговаривать, и я предложила кухню. Рустам усадил меня за стол, поставил чайник и, извинившись, ушел в комнату.
Я быстрым восхищенным взглядом окинула его маленькую, уютную кухню, не упустив ни одной детали. Все до последней чашки, прихватки, вымытой банки, хлеба в пакете, старенькой клеенки на столе, тихо гудящего холодильника, синего цветка газа над чайником, капающей из крана воды, было мне здесь дорого, бесценно дорого. Я уткнулась лицом в белую в красный горошек занавеску на его окне и замерла, вдыхая запах его дома, его жизни…
Шаги послышались в коридоре, и я поспешила вернуться в реальность.
- Не заскучала, Анастасия? – заботливо спросил рустам, поставив на стол пару чашек.
-Нет, что вы.
Сейчас чайник вскипит, попьем кофе.
Рустам выложил на стол пачку сигарет.
-Куришь?
-Балуюсь, - поскромничала я.
Он вытряхнул из пачки сигарету, я взяла ее. Рустам поднес мне горящую спичку, закурил сам и сел напротив. Он внимательно посмотрел на меня, и я впервые увидела, что у него глаза миндальной формы, как у древних фараонов. Они были сейчас серьезны, как никогда. Я не выдержала его взгляда.
- Не знаешь, с чего начать? – спросил Рустам.
Я усмехнулась.
-Тогда, может, и не начинать?
Я опустила глаза и напряженно разглядывала узорчатый рисунок на клеенке.
-Вы и так знаете, что я могу сказать, ведь так? – вскинула я голову.
-Знаю, - спокойно смотрел на меня Рустам. – Но вдруг ошибаюсь.
-Наверно, я бы хотела извиниться перед вами за тот поступок… Все очень глупо вышло.
-Перестань,- тихо произнес Рустам. – Просто чуть-чуть неправильно. Ты же все теперь поняла, зачем вновь тревожить эту тему, забудь. Ты ведь совсем не это хотела мне сказать.
- Не могу собраться с мыслями. Сейчас кажется, что уже ничего и не нужно…
-Подумай.
- Но я знаю, что стоит мне уйти отсюда, как я пожалею, что снова промолчала.
Рустам выключил парящий чайник, достал из шкафчика банку кофе, сахар.
-Сколько тебе кофе?
-Одну.
- Песок клади сама.
Рустам налил кипятку, поставил чайник на плиту и сел обратно.
Я неоправданно долго размешивала кофе, чувствуя, что он на меня смотрит, и не могла поднять глаз.
- Понимаете, - заговорила я наконец, - я просто ничего не соображаю рядом с вами, тупею, глупею… Я становлюсь не я,- подняв глаза, я встретила сочувствующий, поддерживающий, почти родной взгляд.- Всему этому есть только одно оправдание… Я люблю вас…
Едва заметно сузились его глаза, и на лбу сложилась напряженная морщинка. Рустам молчал.
- Вы сейчас скажете: «А я-то что могу с этим поделать?» или «Что ты от меня хочешь?»
 И прекрасно знаете, что мне нечего будет вам ответить. Я не имею права ни о чем просить у вас… Вот вы молчите, может, я опять говорю глупости, может вас это все просто развлекает, а может, и раздражает. Сидит молодая, зеленая девчонка и клянется в любви взрослому бывалому человеку, действительно забавно.- Я грустно усмехнулась и взяла следующую сигарету. Я не закурила, а только, глядя на нее, мяла в руках. – вот вы молчите, а я даже не могу знать, что вы сейчас думаете, что происходит в вашей душе…
Рустам попытался что-то сказать, но я жестом остановила его.
-Только не говорите, что я все себе выдумала. У меня было достаточно времени проверить себя. Если бы я не была уверена в своих чувствах, я бы не затеяла эту историю.
-Ася, ты же меня совсем не знаешь.
-Мне кажется, что интуитивно я знаю про вас все…
-Но ведь это только кажется…
Я чувствую сердцем, а его трудно обмануть. Знаете, какие отвратительные вещи говорят о вас в суде?
Рустам изобразил любопытство.
- И высокомерный-то вы, и самовлюбленный, и жестокий, но я не хочу верить чьим-то домыслам, я люблю идти наперекор обществу. Я вижу в ваших глазах тайную печаль и мне ничего больше о вас знать не нужно. Я вижу, что вы далеко не простой человек; вижу, что среди людей вы прячетесь за маской, понимаете? Эдакая маска легкомыслия и ребячества, так легче выживать в стае. Но когда вы один, вот тогда вы настоящий. Вот сейчас – вы настоящий, искренний. Так что меня больше не старайтесь обмануть. Ладно? – я улыбнулась.
- Хорошо, - немного расслабился Рустам. – Честно, я даже сам о себе такого не знал. Буду гордиться!
Я невольно поморщилась последней фразе, замолчала и отпила остывшего кофе.
- Спасибо тебе, конечно, за теплые слова. Жаль, что я не смог в тебе разглядеть таких глубин.
-Еще не поздно.
-Асенька, все это хорошо, но… очень много всяких «но». Ты меня поставила в такую ситуацию, что я не могу тебя обидеть. Но я должен быть честным.
-Не бойтесь, я пойму.
-Я надеюсь… Я должен быть честным и одновременно жестоким. Я тебя не люблю…
- Я знаю…
- Не в том смысле, что я тебя презираю или еще что-то, нет. Ты хорошая умная девочка, с сегодняшнего дня я тебя даже зауважал. Только быть-то между нами ничего не может…
- Потому что не может быть.
- Именно так. В первую очередь, я не свободен. Думаю, со слов подруги ты мою ситуацию знаешь?
Я болезненно взглянула на него.
- На мне ответственность за близких мне людей. За дочь, которую я очень люблю. Вы ведь почти ровесницы?... Бросившись сейчас в какие-то похождения, я просто их предам. Я не имею на это права. Но так же не имею права подавать тебе надежду и ломать твою судьбу. Мы совершенно разные и, прости, чужие люди. Нас с тобой разделяет не только возраст, он-то как раз почти никакой роли не играет, а нечто гораздо большее, глобальное, из-за чего не может быть перспективы в наших отношениях. Ты это сама понимаешь… Что-то я уже запутался в своих мыслях. Какой бы такой привести аргумент, чтобы убедить тебя. Любые громкие слова будут неискренни. Я опускаю руки, я не знаю, что тебе еще сказать…
Рустам поднялся из-за стола, взял чашки и опустил их в раковину. Он постоял около нее и, глядя куда-то сквозь стену, очень медленно и задумчиво произнес:
- Вот ведь послал мне господь испытаньице на старости лет…
- О чем это вы?..
-А? Да так… - Рустам коротко взглянул на меня.
Я согласно кивнула, встала из-за стола и вышла в коридор. Рустам остановился на пороге кухни, обняв себя руками, следил, как я одеваюсь. Я медленно застегнула пуговицы плаща, полазила по карманам, побрякав ключами, посмотрела на замок на дверях, затем на Рустама:
- Что ж, все. Спасибо вам большое, что выслушали меня. Мне ведь больше ничего и не нужно. Я буду часто вспоминать этот день, и мне будет тепло и радостно от этого,- сказала я с далекой улыбкой. – Не тревожьтесь, все действительно очень хорошо.
 Я шагнула к двери и попыталась открыть замок, это мне не удалось. Рустам подошел мне помочь. В узкой прихожей мы были с ним так близко. В нескольких сантиметрах от себя я увидела его лицо с синевой пробивающейся бороды, его ровно очерченные губы, его черные ресницы, его короткую стрижку… Рустам открыл дверь. На секунду застыв на пороге, я едва коснулась дрожащими пальцами его щеки и, проглотив подступившие тяжелые слезы, быстро сбежала по лестнице.
Он не сразу закрыл дверь…
А перед моими глазами был все тот же плавленый сырок «Дружба»!
Я проглотила тяжелые слезы и быстро выскочила из магазина.
Уже когда я перешла на другую сторону дороги, из своего двора вышел Рустам и не спеша, направился к магазину. Я сжала веки, и слезы скатились по щекам. Через несколько минут я была дома.

* * *

Председатель суда с железным лицом читал мое заявление. Ни один нормальный человеческий мускул не шевелился на его лице. Впрочем. Он всегда был такой, будто зомбированный. Мне он казался очень похожим на персонажа Салтыкова-Щедрина, костюм в очках…
Костюм поднял на меня толстые роговые очки, за которыми не видны были глаза:
-Я ознакомился с вашим заявлением, Настя. Что ж, суду сейчас необходимы дополнительные единицы секретарей судебного заседания. Думаю, что на ваше место мы возьмем новую машинистку, а вас переведем с понедельника в секретари. Пока поработаете временно, а там, возможно, будут набраны дополнительные кадры судей, и вас закрепят за кем-то.
Я согласно кивала, думая совершенно о другом.
- Однако хочу вас предупредить, должность секретаря судебного заседания обязывает вас к большей ответственности, нежели работа машинистки. Вам необходимо будет выполнять массу различных ответственных – подчеркиваю – поручений. В обязанности секретаря судебного заседания входит не только ведение протокола судебного заседания, но и рассылка повесток, оформление уголовных дел, своевременная сдача их в уголовную канцелярию…
Я снова согласно кивала, думая опять же совсем о другом. Единственной моей целью в этом переводе было банальное обстоятельство: я могла видеть Рустама значительно чаще. Он станет приходить в дела, а я, записывая показания в протокол, буду исподтишка, осторожно подглядывать за ним, как он работает, как задает вопросы, как произносит речь. Для всех будет обыкновенный заученный судебный процесс, а для меня маленький праздник, никому не заметный, но такой яркий и шумный в моей душе.
- Вам, наверное, известно,- продолжал наущать председатель, что через два года работы в должности секретаря судебного заседания вам будет присвоено звание юрист третьего класса, это несет не только прибавку к заработной плате, но в будущем может вам пригодиться в работе, а если вы будете поступать в юридические учебные заведения, думаю, поможет при поступлении.
 Я с ироничной жалостью смотрела на начальника. Ему, бедному, и невдомек было, для чего мне вообще нужна такая должность. Любил ли он когда-нибудь? Человек без эмоций, живущий, наверное. Только по Уголовному Кодексу Российской Федерации…
- С понедельника вы приступите к своим непосредственным обязанностям, а пока, я думаю, вам стоит поучиться у более опытных секретарей. Они вам помогут первое время. Работа не простая, но я надеюсь, вы справитесь.
Я встала со стула, на котором сидела, как на мине и, сказав «до свидания», чинно прошествовала к дверям кабинета председателя.
За этими дверями я вернулась в нормальное состояние.
-Ну что?! – устремились на меня несколько пар глаз девчонок, сидящих в приемной канцелярии.
 - Все о'кей! С понедельника я ваш коллега. Кто изъявит желание стать моим первым учителем?..

* * *

Я заперла изнутри дверь в зал Натальи, и мы сели с ней распивать бутылочку сухого вина за мой перевод в секретари.
- Ну, Анастасия!- подняла подруга свою чашку. За новоиспеченного секретаря с/з!
- А точнее, за мой наполеоновский план,- подняла свою чашку я.
Мы легонько чокнулись и выпили.
- Что там у тебя опять за планы? – спросила Наташка, разламывая шоколадку.
-Какие у меня могут быть планы! Будто не знаешь, - отмахнулась я.
- Не знаю, товарищ Анастасия, не знаю, когда вы, наконец, отступитесь от своей навязчивой идеи, ерничала подруга. – Асенька, успокойся ты в конце-концов. Ничего у тебя не выйдет. Не нужен он тебе, понимаешь?
Я согласно кивнула.
- Ничего ты не понимаешь!
- Все равно он будет моим любым способом. Я знаю, что не успокоюсь, пока не заполучу его.
-Прямо околдовал он тебя..
-Кто знает, но он будет моим, поверь.
-Не будет.
- Будет! Я чувствую в себе силы для этого.
- Не сможешь, потому что ты для него слишком низкая грань. Пусть ты лучше его в тысячу раз, но он-то считает себя такой вершиной, на которую нам с тобой даже посмотреть очень дорого может встать.
-Но человек же он, в конце концов!
-Наливай-ка лучше по второй, а то мы сейчас поругаемся, остановила Наталья.
Снова наполнились наши чашки.
- Расскажи мне все, что ты о нем знаешь,- попросила я подругу.
-Зачем? У тебя свое мнение, вот при нем и оставайся. Сама однажды до всего дойдешь. Пьем!
Мы проглотили свои «сто грамм».
- И все-таки он будет моим!
-Аська! – воскликнула Наташка. – Никогда! Никогда этот человек не снизойдет до тебя. Ты для него – ничто. Не хочу тебя обидеть, но он просто балдеет от того, что за ним бегает молоденькая девчонка, естественно, он будет поддерживать все на том же огне. Но дальше, дальше он не зайдет.
-Спорим! – не выдержала я.- Спорим, что за год, ровно за один год мы с ним будем вместе!
-Спорим! У тебя хоть будет стимул бороться, а то я знаю, завтра проснешься и от всего остынешь.
- Итак, сегодня седьмое июля, если до седьмого июля будущего года он не будет моим, то что я делаю?
-Ведешь меня в ресторан!
-Согласна! По рукам.
-По стаканам,- и Наталья разлила остатки вина.
Пустые чашки стукнули по столу, и подруга, подойдя к календарю на стене, отметила на нем седьмое число месяца июля красным кружочком:
-Время пошло…

* * *

На листе протокола вслед за моей ручкой быстро-быстро вырастали слова. Я едва успевала записывать эмоционально-бессвязную речь подсудимого:
-…тогда он обозвал меня «лагерным» словом, мне, как человеку бывалому на зоне, было очень обидно то, как он меня назвал. За это я ударил потерпевшего. Он упал и стукнулся головой об табуретку, у него пошла кровь. Я хотел ему помочь, но он пнул меня в живот. Я разозлился и тоже пнул его. Он схватил меня за ногу и повалил на пол…
- Что же дальше? – спросила судья замолчавшего подсудимого.
-Дальше я уже не понимал, что делаю.
-Каким образом у вас в руках оказался нож?
-Все произошло так быстро, что я не понял, как взял нож.
- Но вот вы говорили, что ударили Семенова ножом, когда уже оба лежали на полу…
-Так точно, гражданин судья…
-Дайте мне сказать! Получается, что нож вы взяли раньше, чем упали.
-Нет, когда мы дрались с потерпевшим, у меня ножа в руках не было.
-Но это уже полный абсурд! Вы падаете с Семеновым на пол, и откуда ни возьмись у вас появляется нож. Что там по всему полу были разбросаны ножи?!
-Ноя не знаю.
-Кто знать-то должен? Хорошо, вы допускаете, что при падении могли успеть схватить нож со стола?
- Я нож со стола не хватал.
-Очень все здорово получается! Боролись, боролись, потерпевший сам вам вложил в руку нож, и вы его за это ткнули! Ладно, Потапов, садитесь. Пить надо меньше, тогда и ножи сами собой в руки попадать не будут… У прокурора есть вопросы?
-Да, если позволите,- откликнулся молоденький прокурорчик со своего места.
-Потапов, встаньте, - вновь подняла подсудимого судья.
-Давай-те-ка еще посмотрим, с чего все началось,- заговорил прокурор…
Я успевала кратко взглянуть на помятое лицо подсудимого, его некрупную, слегка перекошенную фигурку за барьером. Он таким невинным, скромным взглядом смотрел на судью и прокурора, что я на мгновение забывала, что этот человек- убийца. Но звучал очередной вопрос прокурора и я опускалась на землю.
-Потапов, вы же ведь понимали, что нож – не игрушка, думаете, помахали и разошлись, за последствия кто отвечать будет?
-Уже отвечаю…
-Отвечаете… У меня нет вопросов.
-Если можно, мне вопросик, - зашевелилась на своем стуле старая толстая адвокатша.- Через какое время приехала «скорая»?
- Больше полчаса прошло…
-И все это время потерпевший истекал кровью?
-Да, но я не знал, что с ними поделать.
- Вы допускаете, что если бы медицинские работники приехали раньше, Семенова можно было спасти?
-Я заявляю ходатайство об отводе адвоката, - встрял прокурор. – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать работу скорой помощи…
-Требую занести мой вопрос в протокол!- закричала адвокатша, и я поспешила исполнить ее приказ. – В экспертизе указано, что Семенов скончался от потери большого количества крови. Всем известно, как работает наша медицина!
-Вопрос снимается,- заявила судья. – успокойтесь, Алевтина Александровна.
Адвокатша недовольно заерзала на стуле и долго ворчала себе под нос. Я с замаскированной улыбкой посмотрела на нее и подумала, что вот Адвокат Алиев так себя в судебном заседании, наверное, не вел бы.
В зал пригласили свидетеля, и я вновь углубилась в протокол.
Вскоре судья объявила перерыв. Подсудимого увели под конвоем, люди вышли прогуляться. Адвокатша рьяно спорила в коридоре в усмехающимся прокурором. Я приоткрыла окно и расслабилась за своим столиком, разминая уставшие пальцы.
- У вас тоже перерыв?
Я оглянулась на знакомый голос, и сердечко мое подпрыгнуло.
-Я сегодня у Чернова, - говорил Рустам, - у нас объявили десять минут для проветривания помещения.
-У нас тоже, -улыбнулась я.
-Тебя можно поздравить с переездом?
-Можно.
-Как новая должность?
-Пока не надоело.
-Дай Бог… Федорова у себя?- спросил Рустам, кивая на кабинет судьи.
-Там.
Рустам исчез за дверью кабинета, а я подошла к окну и подставила зарумянившееся лицо свежему ветру.
Внизу конвой погружал в машину подсудимых, которые уже знали, на какой срок они отправляются. Женщины, молодые и старые, жены и матери толпились около, выглядывая из-за спин конвойщиков. Одна из них прорвалась к бритому рыжему мужчине в наручниках.
-Коля!
Ее оттолкнули, подсудимых заперли, и машина завела мотор. Женщины ринулись к ней, заглядывая в высокое крохотное окошко с решеткой.
- Коля! – снова закричала та женщина. – Я тебя ждать буду!..
Ее голос потонул в общем вое, и машина выехала за ворота.
- В добрый путь.
Я вздрогнула от голоса Рустама, так как не заметила, когда он подошел.
-Зачем же так, - осадила я его.
-Поверь, Анастасия, за столько лет работы никого уже не жалко,- говорил он, глядя на плачущих женщин.- Разве что их,- он кивнул вниз,- жен и матерей, матерей особенно. Растили, надеялись, а сыновья уходят на два года.
-Всегда ли заслуженно?
Рустам усмехнулся грустно:
-Это тема для долгого разговора, - он оценивающе посмотрел на меня и слегка придвинулся.- Если интересно, могу как-нибудь и рассказать.
Я промолчала, взглянула вниз за окно и бросила:
-Посмотрим…
Конвойщики, смеясь, курили под окном.
-Я после дела загляну,- говорил Рустам судье, выходя из кабинета.
Он собирался выйти из зала, я обернулась у окна.
- Побежал к Чернову,- пояснил он, - там, наверное, уже проветрилось.
Я согласно кивнула.
-Извини, некогда, - игриво сказал он и вышел.
-Ася, собирай народ,- крикнула судья из кабинета,- будем продолжать.
Я открыла дверь, и в зал стали заходить люди, а я, сев на свое место, взяла ручку и приготовилась к работе.

* * *

Чистый лист долго лежал передо мной на столе. Я сидела, обхватив голову руками, и думала, что еще месяц пустых желаний, надежд, попыток был отпущен в прошлое, а ничто так и не сдвинулось с места. Мы по-прежнему приветливы друг с другом, улыбаемся, разговариваем. Давно забыты мои неуклюжие поступки, да и были ли они? Рустам так искусно делает вид, что ничего не произошло, что я начинаю верить ему. Подыгрывать. Только вечерами в пустой холодной квартире меня берут в плен воспоминания, и я строю и строю воздушные замки, разговаривая с любимым человеком, который меня не может слышать. А точнее – не хочет. Снова я люблю свою мечту, как в тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Но теперь-то я не девчонка, я взрослая, зрелая девушка и имею вполне законное право на любимого человека!
Каждое утро я вставала полная сил, энергии и решимости для того, чтобы гордо подойти к Рустаму, и, открыто глядя ему в лицо, легко и непринужденно сказать: «Я люблю вас и хочу, чтобы вы это знали. А от вас? От вас мне ничего не нужно…» Или наоборот, несмело, съежившись озябшим воробышком, подойти к нему, влажно блеснуть глазами и тио шепнуть: «Я люблю вас. Помогите мне, ведь вы все можете…» И вот я слышала его шаги за дверью, шаги нечеловеческой власти, которые превращали меня в обессилевшего загнанного зверька, который жертвенно сникал перед ухмыляющимся хищником.
О, как вольно и гордо проходил он мимо меня! Он знал и чувствовал эту власть. Знал, что он скажет лишь слово, и оно бесценной крупинкой жемчуга упадет в мою душу. Он с удивительным мастерством умел тепло взглянуть и знал, что взглядом этим он опалит последнюю ткань защиты с моего сердца. Я не могла ничего ему сказать. Я – молодая, крупная, сильная, шумная и веселая в компаниях, производящая впечатление уверенного человека, победившие все свои внутренние и внешние комплексы, я вдруг слабела и потухала. И не могла сказать ни слова. И проваливалась в бездну страха перед неизвестностью. И отступала в десятый раз…
Но я могла написать! Это была единственная моя сила. Дома, прогоняя видение его черных глаз, далеко за полночь я сидела над чистым листком бумаги, обхватив руками голову, и мысленно писала ему.
Бывший несколько минут назад чистым листок я свернула и сложила в конверт, надписав адрес, любезно предоставленный мне судьбой.
За окном, в чернильной ночи, шевелили деревья мокрыми кронами. Дождь монотонно. Нудно капал на подоконник, а уставший фонарь грустил посреди пустынной улицы. Я должна была сейчас выйти в эту ночь, ибо с первым светлым лучом я уже не смогу довести до конца начатое.
Ветер вперемешку с дождем забрался мне за шиворот, и я почувствовала ночь всем телом, она так знакомо обняла меня и повела к углу дома на перекрестке. Где спал почтовый ящик. Я отдам ему драгоценное письмо, и через несколько дней, в назначенный мною час, Рустам переступит порог моей квартиры.

В то утро я не хотела вставать. Был выходной день. Вчера я все прибрала к приходу Рустама, и мне казалось, что он непременно придет. Я даже была уверенна в этом! Но сейчас, лежа в постели, я уже ничего не хотела, боялась и жалела о сделанном. Снова я совершила ошибку, снова поставила себя и его в идиотское положение. Что я скажу ему, если даже он придет? Зачем мне все это? Заранее ясно, он станет говорить расхожие фразы, вроде: «не всякий вас как я поймет, к беде неопытность ведет…» Этого я желала меньше всего.
Время бежало, неумолимо приближая развязку, а мне становилось страшнее и страшнее. Я не находила себе места, мерила шагами квартиру и мечтала очнуться от этого кошмара.
За полчаса до назначенного прихода я села на диван и стала мелко дрожать, то и дело порываясь встать, убежать. Но идти было уже некуда.
Когда раздался звонок, последняя надежда на отступление была проиграна.
Я шла к дверям и молилась, чтобы это был не Рустам.
Но это был он.
Я сказала ему: «здравствуйте, проходите.» Рустам прошел, протянул мне бутылку шампанского, пояснив, что это для связки слов, так как разговор намечается непростой. Я согласилась с ним, принесла бокалы. Мы сели. Оба молчали. Пауза становилась навязчивой. Рустам взял бутылку и, как мне показалось, со злобой, сказал:
-Начнем?
Я испуганно взглянула на него. Он открыл бутылку, так привычно и умело, что шампанское почти не шипело, налил. Рустам взял свой бокал. Я–свой. Он выпил и жестко спросил:
-Что ты от меня хочешь?
Моя рука дрогнула и несколько капель шампанского упали на стол.
Я прошептала:
- Ничего…


Дождь ручьем стекал с меня, и я стояла посреди большой лужи, конверт размок, и растекся чернильными пятнами адрес Рустама. Я закрыла ящик и побрела обратно.
-Чего ты хочешь от него? – спросила я себя.
- Ничего…
Ничего, потому что я не в силах взять на себя ответственность за наши отношения, за наши жизни, а, главное, за его судьбу. Пока это все в моих мечах, оно легко, просто и доступно, но воплотить мечты в реальность мне было не по плечу.
Дома я бросила конверт в письменный стол и легла спать.
Только гораздо позже я поняла, что меня тогда отвел от этого поступка сам Бог…


Река неслась по-весеннему дикая и мутная. Эта река была опасна и страшна, но мне непременно нужно было перейти через нее на тот берег. Я взглянула туда и увидела Рустама , который сидел на каких-то ящиках в своей джинсовке и пил с двумя оборванными мужиками водку. Мне нужно было попасть к нему. Но как?
 Рустам поднял голову, и я увидела его глаза, глаза побитого животного. Он смотрел на меня и будто звал на помощь этим взглядом.
-Я приду к тебе,- прошептала я и шагнула в смертельный ледяной поток.
 На берегу началась драка. Я спешила, входила в реку все дальше и дальше. Неожиданно она успокоилась, и я, быстро найдя брод, перешла на другую сторону, к Рустаму. Он с горечью посмотрел на меня. На лице у него была кровь. Я вытерла ее и сказала:
- Вот я и пришла.
Рустам отвернулся и стал уходить по берегу прочь.


* * *

Будильник противно запищал под ухом. Я поднялась с постели и с досадой подумала. Что благодаря этому странному сну настроение мое испорчено на весь день.
Но на работе я забылась в суете. Уже две недели машина Рустама не появлялась у крыльца суда, говорили, что он, кажется, в отпуске, и я чувствовала, что его отсутствие благотворно сказывается на моих нервах. Я была даже весела! Совсем недавно мне исполнилось девятнадцать лет, и мне хотелось жить. Начало богатого августа, скоро пойдут грибы, если не подкачают дожди. Вырваться бы в лес! Самое время, чтобы жить и радоваться жизни!

Толстый том уголовного дела с трудом поддавался подшиванию, шило медленно бурило его бесконечные листы, и я уже успела вспотеть от натуги.
-Трудишься? – зашел в зал знакомый адвокат.
-Как видите, Дмитрий Сергеевич, здравствуйте,- улыбнулась я.
-Ты прямо как швея-мотористка. Светлана Алексеевна у себя?
-У себя.
Адвокат зашел в кабинет и неплотно прикрыл за собой дверь.
-Ой, Димочка,- кокетливо запищала судья,- соизволил зайти. Вчера Тамара Васильевна, между прочим, очень на тебя обиделась, что не пришел. Отлично бы посидели..
- Светочка,- сладко-любезно откликнулся адвокат,- ставь чайничек, мы и здесь неплохо посидим.
Я улыбнулась «юридическим» заигрываниям и дальше не слушала беспокойное щебетание судьи и мурлыканье адвоката.
Наконец, я затянула последний узел на деле и с удовлетворением отложила его в сторону. Взяла бумаги на подпись судье и уже хотела зайти в кабинет, но отметила, что они там притихли. Я снова усмехнулась и села на свое место.
- Он ведь и отпуск-то взял для того, чтобы за ней последние дни ухаживать,- негромко говорил адвокат. – Очень, говорят, он ее любил. Единственная, кого любил.
- Неужели ничего не сделать было? – спрашивала судья.
- С сердцем что-то у нее, она ведь уже давно болела.
Я вся превратилась в слух и чувствовала, как неприятно вдруг занемели руки.
Адвокат чиркнул зажигалкой, закурил и продолжил:
-Он, конечно, уже и готов был к ее смерти, а все равно здорово переживает.
- А жена у него красивая была, я ее видела пару раз.
- Ничего не осталось. Болезнь все съела.
- Как теперь Алиев жить-то будет?..
Куда-то поплыли ветки деревьев за окном, а вместе с ними и дома, беззвучно упал стул, когда я встала с него, и без шелеста рассыпались бумаги из моих рук.
Дверь широко распахнулась, и я вышла в сумрачный коридор. Люди сидели на скамейках, их губы шевелились, но я почему-то не слышала, что они говорили. Они тоже плыли куда-то в тумане.
-Ася, что с тобой? – возникла перед глазами девчонка-секретарша.
-Все отлично, - ответил мой далекий голос.
-Слышала новость?
-Какую?
-У Алиева жена умерла…- трагически сообщила мне секретарша.
-Я посмотрела сквозь нее, и , проходя мимо, произнесла:
-Да. Я знаю.
Секретарша странно посмотрела на меня и , пожав плечами, проплыла дальше.
Захлопнулась дверь туалета. Сигарета задрожала в моих руках, и я никак не могла поднести к ней горящую спичку. Тогда я отшвырнула сигарету в сторону, а сама поползла вниз по стене и зарыдала в голос.

* * *

Как я прожила все последующие дни, не знаю. Помню только постоянный страз и чувство вины.
Отчего-то весь первый месяц после смерти жены Рустама я боялась, что она придет ко мне. Ночью, в темноте, я сжималась под одеялом, прислушивалась к каждому шороху, а иногда подолгу смотрела на непонятную тень в углу комнаты.
А еще я отчего-то чувствовала себя виновной или, по крайней мере, причастной к ее смерти. Хотя, видит Бог, я никогда бы не пожелала этого!
Я представляла холод и пустоту в квартире Рустама, гулкое одиночество и лед где-то у него под сердцем. Он ходил по этой потемневшей квартире и искал кого-то, кого уже никогда не найдет. В тишине он прислушивался к звукам пустоты. Вздрагивал холодильник на кухне, и резала слух редко падающая из крана вода. Ему казалось, что кто-то шепчет из маленькой комнатки его имя, и он спешил туда, готовый помочь, но темным холодным одеялом была укутана постель, безмолвная и равнодушная. Рустам опускался перед ней на колени, боясь осознать реальность смерти, и едва касался руками грубых сплетений покрывала. Он утыкался лицом в постель, чтобы никто не слышал его завываний. А постель пахла смертью…
Я утыкалась в подушку, чтобы никто не слышал моих завываний, но моя подушка пахла жизнью, такой глупой и ненужной, ведь она не могла сделать счастливым одного единственного человека! Я могла только молить Бога дать разума этому человеку не совершить еще одну непоправимость.
Весь первый месяц после смерти его жены, где бы ни было мое тело, кому бы ни улыбалось, с кем бы ни разговаривало, душа моя неотступно находилась возле Рустама. Поэтому он не был один бесконечными бессонными вечерами, когда дочь уходила с друзьями. Когда монотонно тикал будильник, заполняя собой всю вязкую тяжелую темноту квартиры. Когда он недвижно, не раздеваясь, лежал на диване, и отрешенно смотрел на отливающий в полумраке глянцем фотопортрет жены на стене.
Когда он резко хлопал дверцей холодильника, наливал себе стакан ледяной водки и залпом, стоя, проглатывал ее, а потом тихо смиренно опускался на табуретку и прятал лицо в дрожащих руках…
А уверенные всезнающие коллеги с кощунственным спокойствием говорили мне, что смерть жены была для Рустама чуть ли не подарком судьбы, что она просто освободила всех от себя, потому что давно была не человеком. А он еще достаточно молод.
Я-то знала, что он сидел около свежей черной могилы, со страшной ледяной улыбкой глядя в вечность. Разминал в руке сырой комок земли, не чувствуя его крошек, а под ногами, у края холмика, пробивались молодые светлые травинки, такие неуместные на осеннем кладбище.
А кто-то торжественно-жутко, заглядывая мне в лицо, шептал, что жена Рустама умерла с открытыми глазами, и в гробу одно веко было приоткрыто, и высматривала она еще кого-то следом за собой.
Он гнал на дикой скорости машину по пустому утреннему шоссе и стук его сердца ускорялся вместе с оборотами колес, готовыми сорваться на обочину, где машина перевернется несколько раз, сминая железные бока и живого человека внутри… Но визжали тормоза, и водитель, шарахнув кулаком по рулю, вдруг утыкался в него носом, тихо подрагивая от беззвучных бессильных слез.
А мне с мудрым сочувствием рассказывали, как Рустам любил жену, что он сейчас находится между жизнью и смертью, и когда-то он теперь сможет снова вернуться к жизни, к работе, к людям…
Все четыре этажа судебного здания сделались для меня пустыми, холодными и темными. Сентябрьское низкое небо за его окнами грустило нескончаемой туманной моросью, отчего и на душе было сыро и бесприютно. Рабочие дни тянулись нудно и однообразно. Я уже не бегала по лестницам и не выглядывала в окна в надежде увидеть у крыльца «ладу» цвета кофе с молоком. Я знала, что ее там нет.
Безликие подсудимые одинаково рассказывали о своих преступлениях и безразлично выслушивали приговоры. Кокетливые адвокаты плоско шутили, вымаливая у меня вежливые улыбки, и произносили заученные многословно-пустые речи. Подружки-секретари зазывали меня на вечерние дискотеки, бары, но я отказывалась, объясняя отказ домашними делами. Эта ежедневная вереница людей проходила мимо моего сердца, не задерживаясь там ни на секунду. Я никого не допускала туда, кроме двух людей, которые могли знать причину моих отсутствующих взглядов. Но Наталья уехала в отпуск, оставив меня без своей мудрой поддерживающей иронии, а другой человек просто не знал, что сердце мое ждет его уже многие дни и месяцы.
Не знал и не узнает, потому что глупыми и неуместными стали теперь все мои мечты, страдания, надежды. Они умерли вместе с его спокойствием, радостью и улыбками. Я никогда теперь, даже мимолетной встречей не напомню ему о себе. Зачем я ему, если не могу воскресить его любовь? Я исчезну из его жизни. Надолго, насколько смогу… кто знает, может за этот срок все потечет по-другому. Я проверю свои чувства, успокоюсь и смогу равнодушно посмотреть в его глаза. Пусть станет легче ему, уляжется его боль, горе. Он свыкнется с потерей и сможет жить дальше. Кто знает, какую штуку выкинет судьба. Я отдаю время в ее власть.
 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Уже давно облетела листва с деревьев, и выпал первый ненадежный снег. Он таял, едва соприкоснувшись с землей, оставляя грязное сырое месиво, взбитое множеством ног. Только на опустевших скамейках городских аллей, над которыми летали вороны, этот снег оставался нетронутым, первозданно-белым. Его опасливо трогали любопытные малыши, которые впервые встречали зиму. Его смело слепляли в снежки мальчишки и кидали вслед смеющимся девчонкам, в которых они влюбились на пороге этой зимы. Его дрожащей морщинистой рукой сминали в неровный комочек старушки и подносили к лицу, радуясь, что они дожили еще до одной зимы.
Мой ритуальный снеговичок примостился с краешку одной из скамеек. Еще из глубокого детства я помнила этого маленького круглого снеговичка, которого мы лепили с мамой каждый год из самого первого ненадежного снега.
Даже фонари, витрины магазинов и окна домов светились не так, как прежде, словно и их обновили. Снег уверенно сыпался с черного городского неба, и я медленно шагала под ним к дому, чувствуя, что белый чистый снег освятил и мою душу.
В темном дворе, у самого подъезда, меня окликнули, и я не сразу поняла, кто и откуда. Хлопнула дверца машины, и на свет вышел высокий большой мужчина. С неожиданной радостью я узнала в нем Володю, глупо улыбалась ему и не знала, что говорить.
-Не удивляешься? – спросил он.
- Нет,- соврала я.
- Значит, ждала?
- Нет, - сказала я правду.
-А ведь я рад тебя видеть, Асик,- приобнял меня Вовка.
-Как ни странно, я тебя тоже,- ответила я и прижалась к нему.
Володя по-хозяйски развалился на стуле посреди моей кухни, небрежно бросив на стол пачку дорогих сигарет. Его шофер таскал из машины продукты и шампанское, забивая ими мой пустой холодильник. Вовка усадил меня себе на колени и совсем привычно поцеловал.
-Сегодня всю ночь будем пировать,- сообщил он мне, - а завтра все едем в Москву. У меня там дела, а ты просто развлечешься.
-Какой ты быстрый, - отпихнулась я от его жадных рук. - У меня все-таки служба. Городской суд зовет.
-Так ведь только на выходные, сегодня, кажется, пятница. А вообще к черту твой суд! Раз в сто лет я приехал, разве это не повод прогулять работу?!
-Может, и повод.
-Итак, завтра мы выезжаем в Москву, а сейчас собирай подружек и пора пить винище. А то вскипит!
Пузырьки шампанского быстро забродили в моем мозгу, я витала в сизом облаке дыма «Мальборо», смакую нежную импортную ветчину. Наташка звонко заливалась над шутками, которые ей с недвусмысленным видом нашептывал на ушко Вовкин водитель. Сам хозяин уверенно обнимал меня и игриво целовал, а я с пьяной покорностью поддавалась его соблазнам.
Рано утром мы уже мчались по шоссе в направлении столицы.
Я мирно подремывала на заднем сидении, сквозь полуприкрытые веки следя за мелькающими в окне машины деревьями. Они сменялись деревенскими придорожными домиками с мокрыми от растаявшего снега крышами. Укутанные в теплые платки старушки стояли на обочинах с молоком и картошкой, предлагая ее проезжающим. Затем одинаковыми квадратными окнами проплывал за окном незнакомый город, его спешащие жители, троллейбусы, автобусы. И снова деревья, деревья, привычные к вечному движению суетливых машин у своих ног.
Володя укрыл меня своей курткой, и я с благодарной нежностью взглянула на него. Он сдержанно улыбнулся в ответ. Ничего не сказал, закурил и стал смотреть на дорогу. Я легонько погладила его вьющиеся светлые волосы на затылке и укуталась в куртку, а, засыпая, подумала, что еще никогда-никогда мне не было так хорошо и спокойно. Впервые за многие месяцы я не старалась заглянуть в завтрашний день, не пыталась выстроить его заранее, а просто жила этим днем, часом и минутой, где была счастлива.
Убаюкивающее жужжал мотор, и легкий запах бензина смешивался с запахом сигаретного дыма в салоне машины. Только иногда его перебивал влажный талый воздух, доносящийся в приоткрытое окно.
Вечерняя Москва разбудила меня шумом и светом, мгновенно подключая к совершенно иному ритму жизни. Еще совсем недавно я любила этот город, рвалась к нему всей душой, мечтала поступить в престижный столичный институт. Но детское очарование быстро угасло, когда я провела здесь целый месяц на вступительных экзаменах. Это была уже не та духовная культурная Москва, где мама водила меня по театрам, музеям, откуда мы возвращались с большим запасом положительной энергии. Теперь столица, как грибами после дождя, обросла киосками, ларьками, торгашами, и за звоном и шуршанием денег уже не слышны были высокие мелодии.
Поэтому я без прежнего ликования, а даже со снисхождением смотрела сейчас на московские улицы, освещенные неоновыми рекламами.
Машина остановилась в тихом дворике, и Володя привел меня в уютную квартиру. Он широко расположился на диване, удовлетворенно оглядел все и самодовольно сказал:
- Вот и мои московские апартаменты, располагайся.
-Здорово ты устроился,- восхищенно воскликнула я и опустилась в мягкое теплое кресло.- Только комната-то всего одна,- недвусмысленно сказала я, поглядывая на перетаскивающего вещи водителя.
-Ты на него не смотри, - отмахнулся Вовка, - он сейчас нам все устроит и свалит к родственникам.
Для уверенности он подошел ко мне и потрепал по щеке.
- Неудобно, по-моему, его выгонять, - попыталась я возразить.
-У него работа такая, я ему за это деньги плачу, и деньги не малые.
-Вижу, ты совсем стал хозяином жизни,- усмехнулась я.
-А ты что думала, я валяюсь где-нибудь пьяной свиньей, позабыв все и вся? – с легким цинизмом ответил Вовка.- Так знай, Асик, я без тебя не пропал. Дела мои идут только в гору, завтра я заключу выгодную сделку, а со временем стану хозяином лесозавода, и дети мои будут обеспечены до конца дней своих…
- К чему ты мне это говоришь? – с раздражением прервала я.- Что же ты, такой преуспевающий бизнесмен, снова приперся к простой бедной девчонке?
- Ты меня не поняла, - осекся Вовка, пытаясь сглазить ситуацию.- Зря обижаешься.- Он присел рядом на корточки и взял мои руки.- Раз я к тебе приехал, значит, ты мне нужна.
- Для развлечения? – огрызнулась я.
- Ну, хватит. Пойдем пить кофе, я не хочу с тобой ругаться.
Володя потянул меня за руки, и я поддалась.
Шофер дымил на кухне сигаретой, задумавшись над полной чашкой.
- Давай, Серега, - похлопал Вовка его по плечу,- езжай к тетке. Водитель покорно поднялся, не тронув кофе, и пошел к дверям.
- Завтра в восемь как штык у подъезда,- крикнул ему хозяин.
-Понятно,- с готовностью откликнулся шофер и хлопнул дверью.
 Через минуту машина отъехала от дома.
Володя сел напротив меня за стол, обняв большими руками бокал с горячим кофе. Он оценивающе посмотрел на меня и сказал:
-Вот мы и одни.
Я смолчала, обиженно прищурившись, смотрела в окно.
- Да ладно тебе,- тронул он мою руку. – Мы с тобой уже больше суток вместе, а так ни о чем не поговорили. Столько времени прошло, как хоть ты жила?
- Больно тебе это интересно,- продолжала я дуться.
Володя подошел, обнял меня сзади:
-Ну не прав я, не прав, остынь.
-Сядь на место,- улыбнулась я и выбралась из его рук.
Я отпила кофе и на секунду задумалась о чем-то.
- Про тебя все ясно,- начала тихо,- ты идешь в гору. Поздравляю. А мне про себя и рассказывать-то нечего. Живу, работаю на славу Отечества… Одна.
- Ой, не ври, наверное, парней, как перчатки меняешь.
- Ошибаешься, Вовочка, кому я нужна? А точнее – так кто мне нужен. Я одна, но мне от этого не плохо, больше времени на мысли о жизни.
-Да ну, так тоже нельзя. Молодая, красивая, здоровая девка, самое время гулять. Потом семья, уже не разгуляешься.
-Ой ты мой мудрец,- с улыбкой потрепала я Вовку по кудрявому чубу. – Семьянин. Нагуляешься – не нагуляешься. Сам-то что же все по девкам бегаешь?
- Это уж я от природы такой. А может, ты по мне страдала весь год? – с наглой улыбкой спросил он.
-Нет,- иронично покачала я головой. – Я тебя вовсе не вспоминала. Если уж тебя это так задевает, то была у меня одна зазноба.- Я грустно усмехнулась и , глядя куда-то в себя, продолжила.- Теперь таким странным кажется все, что было. Будто и не со мной. Я его любила. А может, и не любила… Кучу глупостей всяких наделала. Он такой же взрослый был, как и ты…
- Почему тебя все на старых мужиков тянет, не пойму!
-А я по природе такая!
- Ты сама молодая, и любовь у тебя должна быть молодая, здоровая. Богатый, что ли, был?
- При чем тут богатство? Даже если и так, то не для меня полнился его кошелек. У нас ведь с ним ничего и не было. Все только мои фантазии. Он-то меня совсем не любил.
-Тогда вообще чушь получается.
- Вот и именно - чушь. Слава Богу, что чушь эта закончилась. У него жена умерла. Он до сих пор на работе не появляется, а я только там его и видеть могла.
-Служебный роман?
-Можешь считать, что так. В общем, я его уже не видела три месяца. Чувствую, что успокоилась, и никого я теперь не люблю. И, знаешь, очень это легко, удобно…
Я снова вгляделась куда-то в далекое прошлое с грустной ностальгической улыбкой, и Володя не нарушал моих воспоминаний.
-Я теперь даже смеюсь над тем, что было. Кино какое-то, честное слово!
-А если он опять появится на работе,- неожиданно озабоченно спросил Вовка, - ты не уверена, что у тебя не начнется снова?
-Ясно, что появится. Только я знаю, что все в прошлом. Как тебе объяснить? Того человека, которого я любила, его нет вовсе.
- Не понимаю.
-И не поймешь, но все равно слушай. Тот человек показался мне не таким, каким он себя представлял на людях. Мне казалось, что я смогла открыть в нем что-то такое, чего не видят окружающие. Я надеялась, что я пойму его, а он поймет меня. Но получилось, что я выдумала его себе. А какой он на самом деле, до сих пор остается для меня загадкой. Мужчина-загадка…
Володя странно посмотрел на меня.
-Думаешь, что я совсем дура? Наверное, так и есть… Хватит фантазировать, мне это даже теперь противно. – Я помолчала, а затем встала из-за стола.- Тебе завтра рано вставать, пойдем спать.
Володя не дал мне включить свет в комнате, требовательно-ласково обнял и помутил мой рассудок долгим нежным поцелуем. Его руки скользили по моему усталому, истосковавшемуся по мужской ласке телу, а передо мной всплывали совсем забытые видения. Я никак не могла сосредоточиться и вспомнить, откуда они пришли ко мне. Я не понимала, чьи руки и губы ласкают меня, чьи волосы я глажу, и чья горячая плоть обжигает мне пальцы. Только смутный неясный страх тревожил меня – я боялась в забытьи прошептать чужое восточное имя.

* * *

Утром в понедельник я опоздала на работу. Притащила кучу фруктов и угощала всех подряд. Мне говорили, что никогда еще не видели такого счастливого человека. Я отвечала, что и впрямь счастлива, только немного устала и не выспалась. Мне пожелали почаще так не высыпаться.
А день был бездумно солнечный и легкомысленно веселый. Я бежала по лестнице суда, мурлыкая несерьезную песенку. Поворот – я счастлива, потому что меня любят! Поворот- я счастлива, потому что нужна кому-то и уверена теперь в себе! Поворот – я счастлива, потому что все в моих руках, молодых, сильных и нежных! Поворот – я выскочила в фойе, солнце ослепило меня через стеклянные двери, и я не видела лиц стоящих людей.
- Здравствуйте, - робко сказали откуда-то сбоку.
Я оглянулась на ходу, но солнце вновь ослепило меня, и я лишь разглядела очертания крепко сложенного человека. Я кивнула ему, и тут мои ноги задрожали.
«Руста-ам» -простонало все мое существо.
Я заскочила в свой зал и застыла посреди него.
-Рустам? – спросила я себя. – Зачем? Сейчас, теперь, когда мне так хорошо и легко. Рустам, зачем ты мне снова?
Я не могу быть с тобой, я была сегодня счастлива с другим!
Но почему так подленько заныло мое сердце? Отчего защемило в горле, и слезы потекли сами собой? Этот знакомый силуэт на слепящем солнце, это видение, оно должно исчезнуть навсегда. Я не хочу, чтобы оно возвращалось. Я боюсь его! Сейчас, теперь не надо. Я хочу покоя, только покоя. Покоя и счастья, наконец. Ведь я заслужила его! Ведь заслужила?!
- Видела? – зашла в зал Наталья.
Я посмотрела на нее с полным отчаянием и выдохнула:
-Видела.
-Дальше можешь ничего не говорить.
-Вернулся…
-Ты знала, что так будет.
-Не знала, что будет ТАК!
- Не обманывай саму себя. Ты любишь его, и никуда от этого не деться.
-Я его ненавижу! – воскликнула я бессильно.- Ненавижу за то, что он со мной делает!
-Просто – любишь… - обреченно говорила подруга.
Я спрятала лицо в ладонях и зашептала:
-Наташа, я устала. Что мне сделать с собой? Что мне сделать с ним? Я не выдержу еще раз такое. Не переживу!
Наталья отвела мои руки от лица и, тихонько вытирая слезы, успокаивала:
- Терпи, Асенька, терпи и жди. В конце-концов, теперь он свободен, жив-здоров. Жди. Кто знает, как обернется жизнь дальше… Ведь он сегодня первый с тобой поздоровался?..

Ждать! Когда он снова здесь. Снова проходит мимо с улыбкой, пусть даже наигранной. Когда я снова вижу его горячие дерзкие глаза. Когда мне опять непреодолимо хочется коснуться его, хочется смотреть на него, не прячась, не таясь. Опять ждать! Сколько теперь?! Неделю, месяцы, годы?! Я не могу и не хочу ждать. Теперь-то я точно знаю, что люблю его раз и навсегда. Что никакие трезвые доводы, самовнушения, разлуки мне не помогают. Я взрослая женщина, а не девочка-школьница, чтобы плакать по ночам в подушку! Я люблю его, и он должен это знать!

* * *

Когда конвой завел этого подсудимого в зал за барьер, я едва не рухнула в обморок у своего секретарского стола. Еще выписывая повестки по многотомному делу, я пыталась вспомнить, о чем мне говорит имя обвиняемого. Оно, несомненно, было мне известно. А когда он взглянул на меня сквозь прутья решетки слишком знакомыми мне серыми глазами, я уже знала, что передо мной никто иной, как мой бывший учитель. Моя давняя школьная любовь.
Пока судья зачитывала бесконечное обвинительное заключение, Сергей Александрович сидел, низко опустив голову, спрятав глаза от всего честного люда, а особенно, наверное, от меня. Ни я, ни он никогда бы не могли предположить, что судьба сведет нас в таком месте! Воистину пути Господни неисповедимы!
Но еще более комичным или трагичным было то, что прежнюю мою любовь защищала любовь моя нынешняя. Рустам сидел за адвокатским столом, со скукой поглядывая на деловитого прокурора, зарывшегося в бесконечные бумаги. Ему-то для защиты было достаточно знаний, накопленных в голове. Рустам перехватил мой взгляд и подмигнул. Я вспыхнула, и, машинально схватив ручку, уставилась в чистый лист протокола.
В тринадцатилетнем возрасте, в восьмом классе, мне очень хотелось в кого-нибудь влюбиться, и герой не замедлил появиться. Сергей Александрович пришел первого сентября молодой, симпатичный, только что из института. Полный свежих перестроечных мыслей и веяний. Вел он сперва какой-то совершенно дикий предмет под названием «коммунистическая мораль». Правда, говорил он на нем о вещах, к этой самой морали отношения мало имеющих. Больше занимал учеников тестами, анкетами, головоломками, что, помниться, очень нам нравилось. Открыто и смело обсуждали мы на его уроках политических деятелей, только-только раскрытые тогда злодеяния Сталина, маразмы Брежнева. Смешил, бывало, до слез анекдотами, а в общем был совершенно новый и необычный среди старых застойных учителей. Мне тогда для того, чтобы влюбиться, ничего больше и не нужно было.
Мало что изменилось в моем поведении с мужчинами за эти годы. Как на Рустама, я тогда смотрела на Сергея с тайным вымученным обожанием. Вечерами гуляла под его окнами. Бегала по этажам школы, надеясь столкнуться с ним в коридоре, чтобы пройти мимо с независимым видом. Как участия в уголовном деле Рустама, ждала священной среды, в которой третьим уроком стояла «мораль». А на уроке этом, с задней парты, ловила взгляд его смеющихся глаз. Сергей поднимал свои серые, а я опускала свои зеленые. И так хотелось крикнуть, что я люблю его, и с полным правом обнять его высокую, чуть ссутуленную фигуру. Неужели я ничуть не повзрослела? ..
-Подсудимый, встаньте, - прервала мои мысли судья. – Вам понятно обвинительное заключение?
Сергей медленно, с искусственной ленивостью поднялся со скамьи:
- Да, понятно, - ответил он, и я записала эту фразу в протокол.
- Виновным себя признаете, полностью или частично? – продолжала судья.
С секунду подумав, Сергей ответил:
- Частично…
На всех школьных тетрадях, скромно скрываясь в уголках, у меня были выведены его инициалы. А в среду вечером, в отчаянии, я писала Сергею любовные письма, которые так и не нашли адресата. Они копились в ящике стола, и любимый мой мужчина не знал. Сколько нежности и понимания может быть в дерзкой девочке-подростке. Долгие месяцы я любила свою мечту.
Потерпевший стоял за трибуной, рассказывал что-то про миллионы, мошенническим образом выманенные у него подсудимым. Как он мечтал о своей личной квартире, и появился внушающий доверие коммерсант Васильев, предложил ему свои услуги. А теперь он остался без денег, которые к тому же давно сожрала инфляция.
Сергей Александрович внушал доверие всем своим существом. И я так хотела доверить ему свою судьбу. В тот вечер была предновогодняя дискотека, и я, чуть пьяная от веселья и смелости, встретила его в полупустынном школьном коридоре. Окликнула. Подошла. Снизу вверх посмотрела в его знакомые глаза. Долго, бесконечно долго не могла вырваться из них, не чувствуя онемевшего тела и языка. «Что, Ася?» - с самодовольной улыбкой спросил он, и я умчалась на морозную улицу, размазывая по щекам черные от туши слезы.
Четвертый потерпевший рассказывал об утерянных миллионах. Удивленно пожимал плечами, не понимая, как его, стреляного бизнесмена, надул мелкий школьный учителишка.
Виновный все ниже и ниже опускал голову, и ее уже было едва видно из-за барьера.
Но не случайно оказался Сергей теперь в зале суда. Быстро сломила его система и сбила с него налет нигилизма. К концу первого года работы в школе он уже был достойным членом в рядах занудных, раздраженных, нетерпимых учителей. Он предал восторг и обожание учеников, чтобы удержаться на месте. Как он менялся дальше, я , к сожалению, не видела, так как перешла в другую школу. Но, отступив один раз, Сергей Александрович уже с легкостью оставлял, принципы, идеи, честь. А преступление против собственной личности неизбежно перерастает в преступление против общества.
В наивной детско-женской обиде я злорадно думала, что настанет время, когда я посмотрю на него свысока, снисходительно допуская до края мантии. Это время настало. Но Сергей был так жалок теперь с непослушной короткой стрижкой, в помятой рубахе, неуверенно отвечающий на агрессивные вопросы прокурора, что я не чувствовала своей победы, не испытывала гордого презрения. Только неприятная мне жалость чувствовалась в душе, да застыла на губах горькая усмешка от мысли, что, выслушай он меня тогда, на новогодней дискотеке, кто знает, где бы мы сейчас были?..
Судья объявила перерыв, и ссутуленная фигура Сергея исчезла за дверями зала в сопровождении конвоя.
Рустам потянулся на стуле и, подмигнув мне, тоже скрылся за дверями.
Если бы я сказала тогда Сергею, что люблю его, может, я спасла бы его… с Рустамом все так похоже. Неужели все столь тщательно возвращается на круги своя? Или ничто и не меняется? Не должна ли я спасти его от будущей, сейчас еще далекой и неизвестной беды? Иногда, проводив его гордую фигуру тоскующим взглядом, я с болезненной злорадностью думаю, что настанет время, и он будет так же унижен и несчастен, как я сейчас. Я с ужасом подумала, что сила слов и мысли неведома и страшна. Яркое подтверждение тому я увидела сегодня. Я обязана спасти себя и Рустама, чтобы через несколько лет не смотреть на него с жалостью и горькой усмешкой.
Я скажу ему, что люблю его, и он мне нужен, и кто знает, где мы будем?..

Три дня с утра до вечера мы заседали в деле по обвинению Васильева Сергея Александровича. За все время он не поднял на меня безразличных ко всему глаз. Я простила его за все, как прощают человека, ушедшего в иной мир.
К концу третьего дня рустам поднялся для выступления, и я с жадностью слушала его грамотную красивую справедливую речь о бедности российских учителей. О высшем образовании, которое никому теперь не нужно и не ценится. О семье подсудимого, для которой он хотел добиться материального благосостояния. И вовсе не собирался совершать преступления под названием мошенничество. Просто у него что-то не вышло, не склеилось, а мир бизнеса и денег коварен. Я совершенно была согласна с адвокатом, готовая вместе с ним оправдать подсудимого.
Сергей отказался от последнего слова. Бессмысленно было еще что-то говорить.
Он ушел под конвоем ожидать приговор, а я с удовлетворением размяла уставшие за три дня письма пальцы.
Рустам складывал свои папки. Прокурор лениво возмущался по поводу мысли адвоката об оправдании подсудимого. Ответ его не интересовал, и, буркнув «до свидания», он ушел.
Рустам принес пальто, и, одеваясь, заговорил:
-Дурак этот Васильев, если ничего не смыслишь в коммерции, куда лезешь! Он ведь и в самом деле не виноват, думал- расхлебается, а потом, когда уж затянуло, понял, что все равно пропадать. В омут с головой… Ты как считаешь, Анастасия?
- Рустам Алиевич, - сказала я, совершенно не слушая его разглогольствований.
- Что, Анастасия? – с наигранной готовностью вскинулся он.
Я судорожно смяла лист протокола и с бесконечной тоской и любовью увидела близкое лицо Рустама. Каждую складочку, морщинку, неровность я знала на этом лице. Каждую искорку и мысль в этих дурманящих восточных глазах. В его черных волосах появились белые штрихи, и я знала каждую слезу, от которой оставались эти следы. Я чувствовала терпкий запах табака и здорового мужского тела. Как я хотела уткнуться в это широкое надежное плечо и застыть навечно, слыша стук его горячего сердца.
«Я люблю тебя, Рустам. Я так тебя люблю…»
-Что же, Анастасия? – спросил он снова с ироничным прищуром.
- Я немного не уловила, Рустам Алиевич, что вы там говорили насчет характеристик подсудимого. Нужно записать…

А через два дня осужденный Васильев отправился на пять лет в исправительно-трудовую колонию общего режима.

* * *

Темно-зеленые еловые веточки пахли теплой смолой и кололи ладони, дома я украшу их новогодней мишурой и игрушками, и вместе со мной в квартире поселится праздник. Он уже был виден в разнаряженных витринах магазинов, на городской площади, где возвышалась сказочная царица-ель, на лицах людей, спешивших в свои семьи с хвойными гостями и подарками.
Посреди улицы меня остановил румяный Дед Мороз, приглашая сфотографироваться с ним и его внучкой Снегурочкой. Я отказалась, но с детским восторгом потрогала красный бутафорский наряд Мороза:
- Новый год теперь у меня обязательно будет счастливым. Вы для меня талисман, как трубочист для немцев. Может, и правда принесете счастье?
- Очень бы хотелось! – ответил Дед Мороз и переключился на молодую пару позади меня.
Еще один день, и все станет по-другому, по-новому. Иначе пойдет снег и засветит солнце. Иначе заскачут воробьи и закаркают вороны. Иначе пойдут машины и пошагают люди. Он еще только на подходе – Новый год. Он такой огромный, долгий и неизвестный, но обязательно добрый, я уверена, что он не принесет мне грусти, а только одно бесконечное веселье, длиною в 365 дней. Я загадаю удачу под бой курантов, и все, сто задумаю, сбудется еще лучше и неожиданнее, чем хочу…
Как славно, что в жизни все кончается! Она прекрасна этим. Даже когда что-то очень хорошее приходит к своему завершению – ибо им никогда не пресытишься. Это хорошее останется самым приятным воспоминанием.
Сейчас вот заканчивается год. Было в нем много горького, печального, го отчего-то я вспоминаю лишь доброе, смешное, не жалею ни о чем. Он был чудесным, этот год моей молодой легкомысленной жизни. А все, что я не успела, я сделаю в будущем году, все еще смогу, все сложится и получится, просто непременно!..
Потому что так сладко и тепло пахнут еловые веточки в моей руке, а где-то высоко в неведомом космосе звезды складываются в счастливые созвездия.

* * *

С утреннего январского мороза мы с Натальей быстро заскочили в долгожданный троллейбус, и теснота сразу затиснула нас в угол. Стекла транспорта замерзли толстым белым льдом, я приложила к нему парящую горячую ладонь:
-Что Наталья, скоро ведешь меня в ресторан? – сказала я, разглядывая след, оставшийся на окне.
- Что еще? – непонимающе посмотрела на меня подруга.
Я молчала.
- Что ты опять натворила? – спросила она.
- Ничего особенного, просто сегодня Рустам Алиевич прочитает мое письмо.
- Господи! – плаксиво воскликнула Наташка.- Ну почему у меня подруга такая дура! Ведь врешь?
- Зачем же? Вчера вечером своими руками опустила в его почтовый ящик.
- Нет, я больше не могу, когда эта девка наконец поумнеет?!
Я лепила на стекло талые ладошки и молчала.
- Хоть бы мне сначала показала, посоветовалась! –отчитывала меня подруга. Теперь-то что?
- Теперь? Теперь буду ждать его в третьем зале суда в любое рабочее время.
- Жди! Может, придет.
- Обязательно придет. После такого, по-моему, любой придет.
- Что хоть ты там написала? – снова ужаснулась Наталья.
- Успокойся, ничего невероятного. Все очень прилично и целомудренно.
- Я молчу!
Наташка отвернулась от меня и еще долго возмущенно ворчала себе под нос.

Самой страшной пыткой для меня с этого дня стала дверь моего зала. Она бесконечно открывалась, хлопала, скрипела, спуская посетителей с глупыми неуместными вопросами, на которые я не знала или не хотела знать ответа. Я вскидывала голову в судебных заседаниях, стоило ей едва приоткрыться, а в полумраке коридора белела или голубела стандартная рубашка, пугающая меня, как привидение. Я прислушивалась к мягким, чуть пришаркивающим шагам, они останавливались около моей двери, и я сжималась за своим столом. Но это был всего лишь какой-то подслеповатый дедок, который никак не мог прочитать номер зала на моей вывеске.
Я старалась вообще не выходить из своего убежища. Причем по двум совершенно противоположным причинам. С одной стороны – я боялась проворонить приход Рустама. Я думала, что он, решившись наконец, подойдет к моей двери, толкнет ее, и она не откроется, а он со вздохом облегчения быстро уйдет, чтобы больше уже не пытаться открыть эту дверь никогда. Но тут же я думала, что безумно боюсь столкнуться с ним на прозаической лестнице, где он минутно взглянет на меня неизвестным мне сейчас взглядом, и я съежусь в пульсирующий комочек, спрячу бесстыдные глаза и убегу скорее в самый темный дальний угол суда, чтобы прижаться алым лицом к холодной стене.
Но судья приносила мне почту, которую почему-то необходимо было срочно отнести в канцелярию на четвертый этаж. И я, прижав папку с бумагами к груди, защищаясь ею, как щитом, от неведомого, неслась в бесконечно далекую уголовную канцелярию.
А у крыльца стояла «лада» цвета кофе с молоком, и у меня темнело в глазах от ужаса. Я видела в конце коридора слишком знакомую мне фигуру, и меня отбрасывало к стене. Я отступала на темную служебную лестницу, бросала в канцелярии на стол почту и скорее спешила обратно в зал, на первый этаж, потому что рустам сейчас там подходил к моей двери, протягивал к ней руку.

И вот уже третий день я ждала, что эта дверь откроется, через порог медленно переступит рустам с серьезными, как никогда, глазами, и мы долго, бесконечно долго будем смотреть друг на друга.
Его машина появилась у крыльца незадолго до обеда. С утра у нас не было заседаний, и я пыталась что-то доделывать. Однако, зная, что где-то по суду ходит Рустам, я путала слова и буквы в протоколах, не могла правильно подшить дело или надписать конверт.
За пятнадцать минут до начала обеда ко мне зашла Наталья:
- Пойдем в магазин, - призывно тряхнула она пакетом.
- Не пойду.
- Почему?
- Дел много, - неуверенно ответила я.
- Каких дел? Алива ждать? Можешь успокоиться, не придет он. Пошли быстро.
- Я сказала, что не пойду.
- Ну и сиди, может, высохнешь!
Наташка хлопнула дверью, а я осталась сидеть на своем месте.
Звуки суда затихали перед обедом. Отстучали каблучки на лестнице, смолкли голоса, отхлопала входная дверь, и чуть уловимо потянуло вкусным запахом с вахты, где дежурная бабулька разогревала обед.
Я все сидела в той же позе, уже давно не чувствуя затекшего тела.
За окном снова была оттепель, и бездомная собака подошла к луже, с которой я не сводила глаз. Она наклонила морду, и, сделав два глотка, испуганно отскочила в сторону. А лужу прорезали колеса «лады» Алиева. Машина резко рванула с места и исчезла и виду. Собака снова подошла к воде, понюхала, и, не тронув больше, затрусила прочь.
Я не двинулась. Только грустно-обреченная улыбка едва скользнула по моим губам. Я знала, что Алиев никогда не откроет мою дверь. Дверь открыла Наташка.
-Теперь-то все? – спросила резко.
Я лишь с горькой иронией посмотрела ей в глаза.
- Иди чай пить.
 Я согласно кивнула и, посидев еще минутку, вышла из зала и спокойно закрыла дверь. Мне уже некого было ждать за ней.

* * *

Форточка стыло кряхтит и выпускает меня к морозной звездной Ночи. Та быстро укутывает меня в свою звездную шубу.
- Может, останешься? Сегодня Луна холодная.
- Нет, нет. Только веди меня скорее.
Ночь слегка задевает своей искристой шалью ветви тополя, и с них легкой волной сыплются колкие снежинки.
В одно мгновение – мы на месте. Я заглядываю в замороженное окно.
- Ты быстро? – спрашивает Ночь. – Может, мне подождать здесь?
- Нет, лети. Я не скоро, ведь зимой ты намного длиннее.
Ночь обдает меня ледяным порывом, и я уже не слышу ее голоса.
Я прикасаюсь к морозным узорам на окне, и хочу войти в тепло комнаты. Но что это? Я так привычна делать это бессонными ночами. Устала сегодня больше обычного. Еще легкий толчок, одно усилие, и я буду там. Нет. Снова не смогла. Где же Ночь? Она мне поможет. Увы, я сама ее отпустила. Как же теперь? Я одна, и замерзну здесь, так и не открыв это ледяное окно? Только не отчаиваиваться! Я постучу, и мне откроют, меня впустят. Меня просто не могут не пустить. Я легонько постукиваю в стекло. В комнате происходит неясное движение. Все так же тихо, и я стучу сильнее. Жду. И через минуту к окну подходит недовольный мужчина. Он выглядывает в окно на огромную белую луну.
- Чертов фонарь! – ругается вдруг он. – которую ночь не даешь мне спать!
Мужчина рывком задергивает толстую штору.
Меня будто отталкивает от окна. На секунду я зависаю в воздухе, но понимаю, что без Ночи упаду вниз. Только ее крылья могут меня поддержать. Я цепляюсь за подоконник, но руки скользят по намерзшему льду. Я теряю силы и вижу, как вдалеке искрится шаль Ночи, которая спешит мне на помощь. Пальцы соскальзывают, и Ночь не успевает.
Я вздрогнула в постели от неожиданного толчка и проснулась, бессмысленным взглядом уставилась в темноту комнаты.
Форточка брякала от сильных порывов ветра, а в комнату залетали мелкие колкие снежинки. Я съежилась от холода под одеялом, затем быстро вскочила и закрыла стыло закряхтевшую форточку.
Ночь была морозная и звездная, и я подумала, что Луна сегодня холодная…

* * *

Троллейбус высадил меня в совершенно незнакомом районе, и я попыталась сориентироваться по бумажке. Мало что поняв из рисунка, я пошла по дороге, уходящей от остановки.
Интуиция меня не подвела. Минут через десять я была на нужной улице, у нужного дома.
- Двадцать восьмая квартира в этом подъезде? – спросила я у дежурящей на скамейке старушки.
- А вам кого нужно? – с готовностью справочного бюро откликнулась та.
- Мне нужна двадцать восьмая квартира.
- Так в этом подъезде, в этом, - встала со скамейки бабуля. – На третьем этаже. Ты, милка, никак к Ольке? – она проскрипела снежком около меня. – Не ходи к ней, нехорошо это. Грех!
- Спасибо, бабушка за информацию,- буквально отпихнулась я от нее уже в подъезде.
- Ой, грех! – заглядывала она вслед за мной в двери.
Я поскорее сбежала от бабули на третий этаж, так как боялась не выдержать и отступить. Руки повлажнели от волнения, и мой палец соскользнул с упругого звонка.
Дверь проскрежетала замком и открылась. Женщина не произвела на меня особого впечатления, и я даже засомневалась, туда ли попала.
- Вы Оля?
- Да. Вы по какому вопросу?
- Мне дали ваш адрес… Мне надо с вами поговорить.
- Проходите.
Женщина провела меня в обыкновенную комнату, где особенность была только в количестве икон и книг по медицине.
Я присела с краю на потертый диванчик. Женщина – посреди комнаты, на табуретку.
- Какой же это вопрос?
Я собралась с мыслями и выдохнула:
- Вы можете приворожить?
- Могу. Только сразу предупреждаю – дорого
- Ну сколько? Миллион? Пол? – посмеялась я.
- Пожалуй, тысяч в триста обойдется.
Я присвистнула про себя, но ей виду не показала.
- Боюсь, что это будет трудно,- заговорила я. – Дело в том, что у меня ничего нет от этого человека. Никакой его вещи…
-Фотография.
- У меня нет его фотографии, и мне негде ее достать.
Женщина покачала головой:
- Тогда инее это действительно будет очень трудно. И дороже. Мне придется насылать на него на расстоянии чертей, а это плохо сказывается на моем самочувствии. Кроме того, надо девять свечей по пять тысяч – считайте сами… И работа большая. Нужно сидеть несколько ночей. Бывший муж, любовник?
- Практически никто вообще.
Женщина пожала плечами:
- У меня такой принцип: я сделаю, и, если действие проявится, тогда я беру деньги.
- Это очень благородно с вашей стороны… Но меня еще интересует… Я слышала, что на человеке, которого привораживают, это очень плохо сказывается. Что он не живет долго, умирает не своей смертью…
- Так и есть, - кивала женщина. – Пока вы вместе, все будет хорошо, никаких отрицательных проявлений не будет. Но стоит тебе его разлюбить, и ты захочешь от него уйти, тогда он станет сохнуть, заболеет и не выживет.
- А на мне это как-то может отразиться?
- На тебе… Только, кто-то сможет сказать тому человеку, кто наслал на него порчу. Станут с него сгонять чертей, и они перекинутся на тебя. Вот тогда тебе придется плохо. И болезни, и несчастья. Но в нашей области нет ясновидящих, поэтому вряд ли кто-то сможет определить…
Я задумалась.
- Можно, конечно, сделать и слабенько, - снова стала объяснять женщина, - но неизвестно, получится ли. Опять же нет никаких его вещей…же
- Можно, я подумаю и заеду к вам через несколько дней?
- Пожалуйста. Твое дело… Давай я пока его проверю. Как его имя?
- Рустам.
- Это что же за имя такое? Не русский, что ли?
- Да, я не знаю точной национальности.
- Тогда извини. Я не возьмусь.
- Но почему?
 - Это же адский труд! Не меньше девяти месяцев надо над ним работать. Это же совершенно другая вера, другие законы. Никаких свечек не хватит. И никакой уверенности в успехе. Нет. Зачем мне столько трудов и понапрасну.
Я разочарованно покачала головой, но внутри испытала неожиданное облегчение.
- Давай лучше я тебя успокою. Процедура недолгая, простая. Сегодня только не могу, сегодня день такой, что нельзя. А на той неделе приходи. Все сделаем.
- Я подумаю,- поднялась я с дивана.
Женщина открыла дверь. Я вышла на порог.
- Приходи на той недельке. Я лучше тебе помогу.
Я сбежала по лестнице.
Старушка топала валенками около подъезда:
- Нашла?
Я кивнула и устремилась прочь.
- Чего хоть наделали-то с ней?
- Ничего, бабушка, - обернулась я на ходу. Не согрешили.
Она с укором покачала головой и наверняка долго провожала меня взглядом.

* * *

Все человеческие и нечеловеческие, грешные и безгрешные варианты были испробованы. Значит, была мне не судьба. В моем понятии Рустам не мог не прийти поговорить со мной после письма. Я открыла ему всю свою душу, все мысли, всю свою любовь. Мне казалось, что самое каменное сердце дрогнуло бы, но у Рустама в груди, видимо, был даже не камень. Я могла представить, как он самодовольно поглаживал свой округлый подбородок, читая мои слезные строки, как ехидно и иронично улыбался, вспоминая при этом все мои выходки, слова, взгляды. Он себя чувствовал героем, а я вновь унизила себя, высказала свои слабые места, опрометчиво подставив их под удары его эгоизма.
Я чувствовала себя слишком униженной и оскорбленной, и потому хотела отомстить ему. Протестуя против упорности судьбы, против слепоты высших сил, против трезвых разумных доводов своего сердца, я пошла на крайний шаг. Но Бог не дал мне совершить страшный грех.
Всем своим существом я понимала, что уже давно пора отступить, сдать позиции, которые я все равно не в силах была отвоевать. Но глаза мои и душа никак не хотели это осознавать. И зрачки мои расширялись, когда Рустам был рядом, а душа – сжималась.
А он?

Он сидел в зале у знакомой секретарши, развлекая ее историями из собственной практики. Она с искренним вниманием и интересом слушала его болтовню. Завидев меня на пороге зала, Алиев поспешил обратить на себя внимание:
- Заходите, заходите! У нас тут хорошо.
Я хотела сразу же поступить наоборот, но вдруг сказала:
- И зайду.
Прошла и с деланной непринужденностью села в кресло.
- А мы тут с Ириной не скучаем, - сообщил Рустам мне.
- Рада за вас,- резковато ответила я.
Ирина с некоторым непониманием глянула на меня. Рустам сел на адвокатское место и, надев очки, зарылся в том уголовного дела.
- Ася, -окликнула меня секретарша, - посиди тут, пожалуйста. Я только бумаги кое-какие отправлю. Смотри, чтобы посторонние в зал не лезли.
- Ну, Ира, Рустам Алиевич у нас никого не пустит,- зло ерничала я.
- Разумеется. Мы с Анастасией будем охранять этот бастион,- поддержал меня Алиев, коротко взглянув из-под очков в мою сторону.
Ирина убежала по делам. Я сидела в кресле, защитно скрестив на груди руки, и с презрительной усмешкой смотрела на деловитого Рустама.
- Что, дело интересное? – задела я его вновь.
- Весьма, - посмотрел он на меня снова из-под очков, развалился на стуле и начал разглагольствовать. – Обвиняют во взятках, а какие взятки можно дать медицинскому работнику. Даже не должностному лицу! До смешного! Две бутылки водки, решетка яиц, конфеты. Кто контейнерами тащит, того не замечают… - войдя в азарт, Рустам снял очки, и я увидела полную невозмутимость, правоту и невинность в его глазах.
Я была поражена! Мы были совершенно одни в этом зале, он знал, что я только и мечтала об этом моменте, чтобы, наконец, объясниться с ним до конца. Чтобы услышать от него хотя бы «нет», но ясное, твердое и разумное. Да лучше бы он оскорбил меня и послал подальше, сказав, что я ему страшно надоела! А вместо этого он пространно трепется о неправильности нашего Закона. Снова делает вид, будто НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОШЛО! Да как же не произошло-то?! Ведь ты помнишь каждое слово в моем письме, ты наверняка прочитал его не один раз. Ты прекрасно знаешь, что я с трепетом жду тебя все эти дни! Жду твоего мудрого всепонимающего слова! Жду окончания моей бесконечной трагедии, хочу ее логического завершения после стольких дней и месяцев!
«Рустам Алиевич! Долго вы еще будете делать вид, будто ничего не произошло?!
- Ру…
Громко шурша пакетами, в зал вошла прокурорша. Алиев картинно привстал со стула:
- Здравствуйте.
-Здравствуйте, Рустам Алиевич, - закокетничала с ним прокурорша, косо посмотрев в мою сторону. – Вы дело изучаете? Мне не дадите?
- Всегда пожалуйста, - спешно передвинул Алиев том дела на сторону прокурорши.
Я с откровенным презрением смотрела на этот фарс. Потом встала и подошла к Рустаму:
- У вас не будет сигаретки?
- Ты куришь? – посмотрел он на меня. – Не думал, что ты куришь!
- Разве? – холодно ответила я.
Алиев протянул мне пачку, я взяла сигарету и, с секунду посмотрев на его стриженый с легкой проплешиной затылок, спросила:
- Вы мне компанию составить не хотите?
Не подняв глаз, Рустам ответил:
- Нет, спасибо, я уже накурился.
Я издевательски развела за его спиной руками и ушла курить на служебную лестницу.
Сигарета была плохая, я бросила ее, недокуренную, в ведро и громко сказала, глядя в сторону зала, где остались адвокат с прокуроршей:
- Дерьмо!..

* * *

Телефонный эфир долго шипел и урчал, прежде чем раздались частые гудки междугородки. Они прервались, и, как другого материка, мне ответил мужской голос:
-Слушаю.
-Вов? Это Ася.
- Ну, - бесстрастно ответил он. – Ты что, с ума сошла? Домой звонишь. Здесь же все-таки жена. Ладно, что она сейчас на двор ушла.
- Мне наплевать. Мне слишком плохо.
- Чего тебе плохо-то? Молодая, красивая, здоровая, что еще-то тебе нужно?
- Я устала.
- Значит, отдыхай.
- Ты меня не понимаешь. Вовочка, приедь, пожалуйста. Тебе ведь это ничего не стоит…
- Ха! Легко сказать – приедь! Все брошу и примчусь.
- Я же примчалась, когда тебе было плохо.
- Долги будем вспоминать? Я с тобой в полном расчете.
- Я что-то сделала не так? Кажется, мы с тобой расстались нормально?
- Что из этого?
- У тебя что-то случилось? Почему ты со мной так говоришь?
- Как?
- Мне казалось…
- Мало ли что тебе казалось. Было – не было. Думай, как тебе больше нравится. Все, Асик, хорош. Спасибо за сладкие минутки. Может, вспомню когда-нибудь.
- Но ты же говорил…
- Ха! Я много что могу наговорить. Пора бы тебе, Асик, поумнеть, повзрослеть. Научиться различать, где белое, где черное. Я вольный человек, если мне что-то и показалось тогда, то это только показалось. Я делаю только то, что хочу…
- Значит, все?
- Значит, все… Дверь брякнула, жена идет…
- Я тебя прошу только об одном, сам никогда больше не смей ко мне являться! Понял?!
- Свободна…
Я первая успела бросить трубку. Медленно вышла из кабинки. Кассир вернула мне деньги из залога, и я, одиноко ссутулившись, побрела к выходу.
Февраль сдавался весне раньше положенного срока и оплакивал свои недожитые дни. Влажно шуршали шинами машины, разбрызгивая талый снег. С вечернего неба валили мокрые, вперемешку с дождем, хлопья, и трудно было понять, отчего растекалась тушь на моих ресницах.
Значит, все. Что-то сама я делаю неправильно в этой жизни. Сама я лезу в чьи-то судьбы, слепо не понимая, что меня не приглашали. Сама я усложняю свои дни, доказывая себе собой свою особенность, превращая ее в оригинальничание. Только называю это способом самоутверждения. Что-то я делаю не так в этой жизни. Не так хожу, не так сплю, не так ем, не так смотрю, не так существую! Попроще бы надо. Полегче. Поискусственнее… Надо научиться прятать душу в панцирь, прикрываться благополучной маской, чтобы никто, не дай Бог! не залез к тебе в нутро, не наследил там, не набродил в грязных сапогах. Спрятать свой драгоценный мирок и втихаря лелеять его в нарциссическом одиночестве. Гурманно смаковать его деликатесы, тихой сапой, в уголке, подальше от голодного любопытства, а то сожрут, проглотят и не почувствуют. Как бы славно!.. Только Нарцисс –то, кажется, умер от любви к самому себе, иссохся. И душа моя высохнет за неделю, стоит ее захлопнуть от окружающего мира, спрятать в клетку. Если я нужна вам без души, то сделайте это. Сама я не смогу ее, большую, неохватную любящую всех вас, наперекор вашему же злу, насильно запихать в темноту эгоизма. Я ее покалечу… Ладно. Буду и дальше что-то делать не так в этой жизни. Авось, выживу. Хоть и долго мне еще ходить по той земле…
А земля была сырая, и у меня банально промокли сапоги. Нужно было идти домой и ставить их сушиться. Нужно было идти домой и ставить их сушиться. Еще бы не плохо погреть себя крепким напитком в целях сохранения здоровья. И не только здоровья в кошельке хватало денег на бутылку хорошей настойки, и я свернула к магазину.
Продавщица выставила на прилавок бутылку «Клюковки», я стала запихивать ее в пакет, и тут в магазин вошел Алиев под руку с женщиной. Он сразу же заметил меня, посмотрел чуть испуганно и увел спутницу к дальнему отделу. Я застыла, так и не опустив до конца бутылку.
Что-то я делаю не так в этой жизни…
Женщина была простовата на вид, обыкновенно, но прилично одета. Она улыбалась Рустаму, и я увидела ту любовь, с которой она смотрела на него. Он рассказывал ей что-то смешное, и она звонко и счастливо смеялась, не стесняясь людей.
Узнать бы мне ее имя, адрес, телефон. Звонить ей вечерами и говорить гадости про Алиева. Жалкая, слабая, женская месть. Мне она не нужна. Возможно, и он любит ее. Слава Богу, если она понимает его, как мне кажется могла бы понять его я. Я не ревную. Я завидую ей, но белой завистью. Я просто рада за эту женщину. Лишь бы Рустам не принес ей столько слез, сколько принес мне…
Я видела, как они сели в машину, громко и весело о чем-то разговаривая, и уехали.

Наталья открыла мне дверь. Я перешагнула порог ее квартиры и с блаженной улыбкой оперлась на стену. Подруга вопросительно смотрела на меня.
- Все, Наташенька.
-?!
- Я видела его с женщиной.
-… Понятно.
Я раскрыла пакет, показав Наталье содержимое:
- Пойдем ко мне.
- Сейчас.
Рубиново светилось вино в бокале. Я смотрела, как подруга с окаменевшим лицом читала письмо Рустаму, и мудро улыбалась строкам, всплывающим в моей памяти:
«…вот уже больше года я знаю Вас, много глупостей натворила за это время и жалела о них… вот уже больше года я не нахожу себе места, не могу заставить себя просто жить… я пыталась не думать о Вас, говорила себе, что мне все кажется и со временем пройдет. Но я знала, что все не так просто, и стоит Вам появиться на горизонте, как сердце мое собьется с привычного ритма… а Вы пройдете мимо с деланной улыбкой, вряд ли заметив мое состояние… хочется верить, что Вы не оттолкнете меня… возможно, я вызываю раздражение своей навязчивостью, но я иногда просто перестаю понимать, что мы с Вами совершенно чужие люди, настолько Вы стали для меня близким и родным в моих мыслях… я люблю Вас, Рустам Алиевич, и мне необходимо, чтобы вы это знали. Потому что я устала молчать и сдерживать свои чувства… если бы Вы знали, как иногда хочется уткнуться в Ваше плечо и так замереть, кажется, ничего больше для счастья и не нужно… но, когда я встречаю Ваш самоуверенный бесстрастный взгляд, я прячусь от Вашего равнодушия в свои мечты, ведь только там Вы для меня досягаемы…. но что же мне поделать с собой? Как мне суметь спокойно смотреть Вам в глаза? Как мне научиться не любить Вас? Что Вы мне ответите, Рустам Алиевич?...»
Наталья сложила листок и отложила его в сторону. Рука ее дрогнула. Мы долго молчали с ней, а потом она одним глотком выпила вино.
- Он не человек…
- Да нет, он человек, и самый что ни наесть земной. Просто я не из этого мира.
- Он не стоит и волоса с твоей головы.
- Может быть…
- Только он мог не прийти после такого.
Я смолчала.
- Самодовольный осел! Жаль, что ты дала ему еще один повод задрать выше нос.
- Что ж, может, когда-нибудь споткнется.
- Я не хотела тебе раньше ничего про него говорить. А мне много рассказывали. Не хотела лишний раз делать тебе больно. Теперь уже многое забылось… Как он волочится за каждой юбкой, ты и сама знаешь. Ему надо, чтобы все смотрели на него, как на короля. Как же это, если двадцать один секретарь суда обращает на него внимание, а двадцать второй не замечает. Да он из кожи вон вылезет, но заставит на себя оглянуться… У него еще при живой жене такие любовницы были, какие нам с тобой и не снились. А ему все мало, мало!..
- Может, человек так и не встретил ту, единственную?
- Перестань! Ему никто не нужен. Он любит только себя, обожает до невероятности! Подходит как-то ко мне в суде и говорит: «Сейчас потерпевшего допрашивали, он на рынке работает, всех баб там переимел, наглый, супермен. Не люби, Наталья, таких». А я ему: «А я, Рустам Алиевич, вообще никого не люблю.» «Как это? А меня? Меня должна любить!» И смотрит на меня с такой мерзкой физиономией. Я хотела ему сказать, что рожа треснет, да чести много, отошла. А он поплыл по коридору. Кого не возьми – всех презирает. Этот – дурак, этот – мальчишка, этому – лечиться пора. Один он такой умный, четкий, клевый мужик! Смотрите на него и балдейте! Вот думаешь – придуривается, а в глаза заглянешь – там такое!.. А недавно, сразу после Нового года,- давно ли жену похоронил?- так ему, видимо, баба понадобилась, что побежал он, веселый, искать ее по подъездам с бутылкой шампанского. Нашел, наверно… И ведь трезвый был, понимал, что делает. Много, много гадостей…
- Но, Наташа, ведь так просто человек такое вытворять не станет. Понять бы, что его заставляет так жить. Я бы многое отдала, чтобы посидеть с ним вечерок и вывернуть его душу наизнанку. Страшно хочется узнать, что он думает, чем мучается, а, главное, на сколько же процентов в нем ошиблась я.
- Это ты все еще любишь его. Знаешь, хотя я и сама его во многом не могу понять, мне кажется, что Алиев никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не откроет свою душу. Хоть трезвый, хоть пьяный. Он сделает вид, что все выдал, обманет тебя, сумеет убедить, что весь на ладони, а окажется, что это ты перед ним раздета, и не заметишь, как. Он игрок, актер. Меняет облачение, грим, маски. Он заигрался и сам уже не в силах различить, когда ему надо быть искренним, а когда и вправду стоит устроить театр.
- Значит, маска?
- Да…. Может, он бы и рад снять ее, но уже не может, вся беда в том, что она приросла к его лицу и стала истинным.
- Но постой, тогда, в июне, после той злополучной записки, почему он вдруг приоткрылся? Значит, что-то сдвинулось тогда в его душе, задета была какая-то струна…
- Не знаю, что это было за просветление. Только и по сей день он отыгрывается на тебе за ту минутную слабость, тебе не кажется?
- Не хочу думать об этом… Что я за человек?! Но я готова ему за то мгновение простить месяцы… Бог ему судья. Еще неизвестно, какими мы будем с тобой через десяток лет, какими масками прикроемся и в чьей шкуре побываем.
- Асенька, все зависит только от нас самих. И дай Бог остаться нам такими, какие мы есть. Не дай себе больше увлечься игрой Алиева, прошу тебя.- Наталья подняла свой бокал. – Да?
-Да, - подняла я свой.- Завтра я пойду к той женщине, помнишь, рассказывала? Она мне поможет окончательно выздороветь.
- За твое здоровье.
Бокалы звонко ударились друг о друга.


Старушка так же дежурила у подъезда, будто и не уходила никуда.
- Опять к Ольке? – узнала она меня.
- К ней.
- Опять чего-то делать будете? Смотри, Бог покарает!
- Прости ты мне, бабушка, и Бог простит.
Бабуля мудро замолчала.
- Иди, что ж с тобой сделаешь, - махнула она рукой. – Людям только худого не делайте.
- За что?..
Женщина открыла мне дверь:
- Пришла? Что ж так долго?
- Думала.
- Что надумала?
 - Помогите мне.


Гвоздь все сильнее накалялся на огне. Я заворожено, с дрожью во всем теле следила за действами женщины. Она медленно поворачивала его в пламени газовой горелки.
 Рядом с плитой, на столе, стоял стакан с водой.
В этом гвозде, раскалившемся до солнечного жара, и в этой ледяной воде были все мои надежды на спасение…


ЭПИЛОГ

Дождь лил с неба сплошной стеной, но я спешила в суд не поэтому. За отпуск я соскучилась по девчонкам по Наталье, хотелось поскорее всех увидеть и рассказать о поездках.
Еще когда я стряхивала в фойе зонтик, меня перехватила знакомая секретарша:
- Вышла?! Как отдохнулось? – радостно спрашивала она.
- Лучше всех! Где только не побывала, что только не видела. Правда, на Мальту съездить не удалось, -шуточно подмигнула я ей. – Теперь вот с новыми силами и рванем за работу.
- Завидую! Мне еще до отпуска пахать да пахать.
- А ты дни не считай, не заметишь, как время пролетит.
- Постараюсь. Ну, давай, заходи, поболтаем.
Она убежала к себе, а я стала брать на вахте ключи.
- Из отпуска-то, сразу видно, отдохнувшая, - заулыбалась бабуля-вахтерша.- Поди-ка работать не хочется. Гуляла бы и гуляла?
- Надо же когда-то и совесть поиметь.
- А у нас много новеньких появилось, без тебя взяли. Одну девочку машинисткой и двух- секретарями. Хорошие девчушки. А марина в следователи ушла. В первый отдел.
- Да? Жаль. Веселая была девчонка…
Хлопнула судейская дверь.
-Марина давно хотела в следователи,- продолжила я.- Там хоть практика есть для института, да и интересно…
- Здравствуй, Анастасия, - негромко сказал знакомый голос. Я оглянулась и увидела рядом с собой Алиева. Быстрым взглядом я обежала его промокшую фигуру, бросила короткое спокойное «здравствуйте» и снова обернулась к вахтерше:
- А Ольга в декрет не ушла? Она ведь уже на шестом месяце была.
- Это которая у Стариковой? Ушла, ушла, вместо нее новенькую и взяли.
Боковым зрением я заметила, что Рустам не уходил, он делал вид, что отряхивает одежду, а затем спросил:
- Анастасия, а судьи на планерке?
Я косо посмотрела на него и нетерпеливым голосом сказала:
- Если сегодня понедельник, то конечно на планерке.
- Рано тогда я явился…
- Наталья-то как работает? – спросила я бабулю.
- Дак что ей? Бегает… Вот она идет, - кивнула вахтерша на входную дверь.
Я пошла навстречу подруге, а Алиев стал медленно подниматься по лестнице.
- Привет! – радостно воскликнула Наташка.- Вышла, наконец.
- Наконец, - откликнулась я и мельком взглянула вслед Рустаму.
Подруга перехватила мой взгляд:
- Уже свиделись?
- Свиделись, - безразличным тоном сказала я. – И что?
- Ну, как что, - хитро улыбнулась Наталья. Сердечко, поди-ка, екнуло, поджилки затряслись.
- Ошибаешься. Ноль внимания, два презрения.
- Ой, кому-нибудь другому расскажи, только не мне. У тебя же на лице написано безграничное счастье.
- Отблески прошлых лет. Пойдем-ка ко мне, кое-что поведаю.
Я взяла подругу под руку.
-Аська, да никак гвоздик подействовал? – притормозила Наталья.
- Кто знает. Наверное, все вместе. И гвоздик, и время, и более яркие события в жизни.
Наташка только удивленно покачала головой.
В зале я открыла окно, чтобы проветрить застоявшийся воздух.
- Пылищи-то кругом, - провела Наталья пальцем по столу.-
Сразу видно, что никто не заседал, некому рукавами столы вытирать.
Когда у тебя судья-то выходит?
- Через два дня, она еще отгулы брала, дополнительно к отпуску… Недолго нам с ней осталось работать.
- О чем ты? – не поняла подруга.
- Уйду я отсюда скоро.
Наташка почти испуганно посмотрела на меня:
- Как это?
- Как, как? По собственному желанию. Отработаю, сколько положено, и больше ни дня не задержусь.
- Да ну тебя, - отмахнулась подруга. – Смеешься опять.
- Я вполне серьезно. Мне нашли работу поспокойнее и понадежнее. Поработаю, а летом буду поступать в институт, надо все равно когда-то.
- Ну ты меня просто убила! Так с бухты барахты. Случилось что?
Я помолчала с секунду:
- Меня здесь больше ничего не держит.
- Ты из-за Алиева, что ли, только честно?
- Почему же сразу из-за него? Он тут как раз играет самую меньшую роль. Просто весна на дворе и хочется кардинальных перемен в жизни. Я достаточно поработала в суде, взяла отсюда все, что мне необходимо. А ты знаешь, что юриспруденция это не мое. Я же здесь, в принципе, случайный человек.
Наталья в раздумии уставилась в стену.
- Трагедии-то в этом никакой нет, - продолжила я.
- А знаешь, - обернулась подруга,- я и сама подумываю уходить отсюда. Надоело что-то, тоже хочется перемен в жизни. Вот закончу второй курс института, сейчас сдам экзамены и уйду следователем в отдел или еще куда.
- Вот и умница! Главное, не бояться сорваться с насиженного места. Привычка дело великое, кажется, что навечно и этот суд, и эти подсудимые, прокуроры… адвокаты. А уйдешь в другое место, и там тоже приживешься. Все такими же родными станут… Да что я тебе говорю! И сама все знаешь. Сколько, интересно, мне отрабатывать придется?
- Недели две, думаю, не больше.
- Вот и славненько… А в ресторан седьмого июля мы с тобой и так сходим, без повода…
Я многозначительно заулыбалась, а Наташка отмахнулась:
- Дурочка ты!


Дни полетели, как на каникулах. Девчонки расстроено куксились, когда узнавали о моем намерении, отговаривали, удивлялись, а я только молча улыбалась в ответ, знала, что меня уже ничто не остановит. Заявление лежало в канцелярии, и, возможно, заведующая сейчас печатала приказ о моем увольнении.
Я же с двойным усердием делала свою повседневную работу, чтобы после меня не осталось никаких «хвостов» и мне не пришлось дохаживать дни после увольнения.

* * *

Когда мы с Натальей вышли из суда, на небе засобирались подозрительные тучки.
- Ай-я-яй, - сказала я, - все дни протаскала с собой зонтик. Что за удивительный закон подлости – только сегодня выложила его дома.
- Вас подвезти, девочки? – будто из под земли возник Алиев. – Нам, кажется, по пути?
Наталья встревоженно взглянула на меня, я едва заметно успокаивающе улыбнулась ей и повернулась к Рустаму:
- Было бы очень любезно с вашей стороны, тем более, что на горизонте облачность, а мы без зонтов.
Алиев засуетился около машины. Наташка то и дело пыталась поймать мой взгляд, а я уверенно и спокойно сносила все происходящее.
Мы устроились на заднем сидении.
- Может, кто вперед желает? – обернулся к нам Рустам и коротко посмотрел на меня.
- Да нет, спасибо, - ответила я, - а то еще подеремся с Натальей.
Алиев внимательно посмотрел на мою наглую физиономию, ничего не ответил и завел машину.
Мы помчались по городу, а я, рассматривая машину Рустама, все пыталась отыскать у себя в душе хоть какие-то эмоции по этому поводу.
Еще пару месяцев назад поездка с Алиевым была для меня неисполнимой мечтой. Я бы тогда вдыхала запах бензина, как нектар, трепетно касалась бы всего в салоне и старалась бы запомнить каждую деталь, каждое слово, чтобы потом вспоминать эту поездку, как великий подарок судьбы. Мечты, действительно, сбываются, но мне всегда казалось, что слишком поздно и не нужно. Нет, сейчас я не испытывала абсолютно ничего. Это было даже скучно!
Рустам увлеченно рассказывал очередную смешную историю, я вежливо улыбалась, Наталья тоже подсмеивалась, но я чувствовала, что искусственно.
- Вас к дому подвезти? – спросил Алиев, когда мы были уже в своем районе.
- Зачем же, не нужно, - отказалась я, - И на том спасибо.
- Не на чем, - чуть резко ответил Рустам, видимо, уловив легкую издевку в моем голосе. – Было бы предложено…
Он притормозил машину, и мы скорехонько выбрались из нее, только я чуть задержалась у дверки. Рустам пристально посмотрел мне в глаза, и от этого что –то очень неприятно шевельнулось в моей душе. Его черные бездны были серьезны, как никогда, но я вдруг вспомнила, что он может сыграть ими любую роль, и быстро захлопнула дверку.
Рустам рванул машину с места и быстро исчез из вида, а я сказала Наталье:
- Неправильно я себя вела. Надо бы поспокойнее, поравнодушнее, а то подумает, что я бешусь.
- Я тебе то же самое хотела сказать.
- А, меня это уже не трогает.- Я хохотнула вслух, и Наташка вопросительно посмотрела на меня. – Вот дура-то! Надо было что-нибудь обронить в машине, хоть расческу из кармана, точно бы сказал, что специально.
- И зачем тебе это?
- Да не нужно, Наташенька, не нужно. Я же этого не сделала, а могла бы, могла… Вот, пожалуй, раньше!... Теперь – все. Я – свободна!
Я картинно подняла руки вверх и покрутилась, глядя в небо.
- Надолго ли? – грустно спросила подруга. – Максимум через месяц встретишь очередного Рустама, и все закрутится по новой.
- Ну и пусть! Там уже все будет по-другому. Ошибок своих я уже, надеюсь, не повторю.
- Ловлю на слове!
А я смотрела в высокое, неожиданно просветлевшее небо, где носились крохотные ласточки, и чувствовала себя вольной птицей, как они.


* * *

Заведующая канцелярией выдала мне трудовую книжку. Девчонки столпились около дверей, и я им улыбнулась прощально:
- Ну, не поминайте лихом.
- Да что ты, Аська. Жалко, что уходишь, скучно без тебя будет.
- Это только так кажется.
- Не забывай нас, заходи в гости.
- Будет время, непременно зайду.
- Все вы так говорите, когда уходите,- сказала заведующая, - а как за порог шагнете, так все на свете позабудете.
- Этот суд я никогда не забуду, - ответила я, и только я одна знала значение этих слов.
Я медленно прошла по тихим этажам. Прислушалась у одного из залов к судебному процессу:
- …жена уже не в первый раз не ночует дома, конечно, я не выдержал и побил ее. Скажете, не правильно поступил? Это все семейные дела, почто же она сор-то из избы выносит – побежала к участковому…
Я отошла от зала и подумала, что очень устала от человеческих дрязг, от отрицательных эмоций, слез, бед, ужасов преступлений. Быть может, это и не правильно – открещиваться от чужих проблем, но прожить среди них жизнь я бы никогда не смогла. Я не осуждала всех тех, кто оставался в этих стенах. Это была их судьба, их жизнь. Но я знала, что меня ждет иная судьба.
Разумеется, я должна была встретить его в этот день, и мы столкнулись с Рустамом на лестнице. Я с теплой всепрощающей улыбкой посмотрела на него.
- Здравствуйте, Анастасия.
- Скорее до свиданья, Рустам Алиевич.
- Но рабочий день еще не кончился?
- Для меня уже кончился.
- Пораньше сбегаешь? – подмигнул он.
- Пораньше и навсегда.
- Не понял?.. Ты что из суда уходишь?
Я кивнула.
- Что же так? Может, мы здесь тебя обидели?
- Нет. Никто меня здесь не обидел. Просто жизнь потекла в иное русло.
- Все течет, все изменяется. Жаль. Все знакомые девочки разбегаются, а к новым надо привыкать, притираться.
- Привыкните. У вас это легко получается.
- Ты думаешь?
- Я уверена.
- И куда же ты теперь?
- А куда глаза глядят.
- Может, все-таки останешься? – хитро улыбнулся Рустам и придвинулся ко мне.
- Нет, Рустам Алиевич, меня здесь уже ничто не держит.
- Даже…
- Ничто. Так что, до свиданья, а, может, прощайте.
Я пошагала дальше.
- Надеюсь, что до свиданья, Анастасия, - сладко сказал Алиев, глядя мне в след.
Я спустилась до пролета и неожиданно нашла в кармане пиджака маленький почерневший гвоздик. Я совершенно забыла о нем за эти суетные дни, а ведь он все время был со мной. В груди у меня радостно встрепенулось, и я окрикнула Рустама, который стал уже подниматься дальше.
- Постойте! – я подошла к нему и протянула на ладони гвоздь. – Возьмите на память.
- Это что еще такое? – состроил он удивленную гримасу.
- Когда-нибудь узнаете, Рустам Алиевич. Прощайте.
Я быстро сбежала по лестнице, оставив недоумевающего Алиева с маленькой тайной на раскрытой ладони.
Влажный воздух был пропитан запахом цветущей черемухи. Я на ходу оглянулась на здание суда и помахала выглянувшей в окно знакомой секретарше. Она покачала головой и коротко махнула рукой, у нее было заседание.
Я шагала по вымытой улице, неистово звенели синицы, и все сильнее и сильнее пахло дурманящей черемухой. Мне было так хорошо, что хотелось взлететь вместе с ласточками в далекое голубое небо. Но я сейчас не могла. И все равно мне было очень хорошо, как никогда. Была весна, и хотелось сделать что-то очень доброе. Ниоткуда ко мне пришла знакомая фраза: «Забрела вдруг луна в мою комнату…» Я улыбнулась ей. Как давно я искала ей продолжение! И оно, наконец, родилось в моей душе. Я шагала по весеннему городу, а в душе моей рождались рифмы, рождались стихи, и они были итогом тому многому, что не знали прохожие, странно смотревшие на бегущую блаженно улыбающуюся девушку:
  Забрела вдруг Луна в мою комнату,
Разбудила меня не к месту.
И спросила она: «А Вы помните,
Как мы с Вами мечтали вместе?..»

* * *

Луна запуталась в ветвях тополя за моим окном, в его молодых клейких листочках. Она грустно улыбается мне, моя давняя ночная подружка, и я слышу ее мягкий шепот:
- А Вы помните, как мы с Вами мечтали вместе?
- Я помню все,- отвечаю я ей таким же осторожным шепотом. – И вряд ли смогу когда-то забыть.
- Вам тогда не спалось ночами, Вам грустилось в те дни и вздыхалось…
Ночь берет меня на свои крылья очень бережно и нежно, и мы медленно поднимаемся к холодному светилу, которое продолжает говорить мне:
- Вы в тоске пожимали плечами, говоря мне про самую малость, что нужна Вам для счастья земного. Про того, с кем хотите быть рядом. Как знакомо Вам это – и ново. Как побиты Вы жизненным градом…
Я заглядываю в задумчивые Лунные глаза, она улыбается мне теплее, и мы с Ночью затихаем около нее, слушая рассказ:
- Я с небес улыбалась печально, озарив Вас негреющим светом, отвечала: «Все это случайно, просто зиму Вы спутали с летом. Просто розой назвали терновник; там, где грязь, Вы увидели злато…»
- Кто же в этой ошибке виновник? Для кого же наступит расплата?..
- Вы спросили меня, но не знала, что сказать Вам и в тучи я скрылась. – Луна смотрит вдаль, туда, где через несколько часов встанет Солнце. – Но сейчас я пришла для финала. Тайна та для меня приоткрылась. Вы теперь мирно спите ночами, не грустите, не плачете боле. А вчера, пожимая плечами, говорил мне мужчина о боли. Объяснял, что лишь самую малость просит он у судьбы, а не звезды. И грустилось ему, и вздыхалось, но не знал он, что все уже поздно…
Мы молчали с подругой печальной, а затем я сказала:
- Ответом, передай ему: «Это случайно, просто зиму Вы спутали с летом…»





       

Февраль – август 1995 года.