Самсон и Далила

САМСОН И ДАЛИЛА
пьеса для хиппи (1985-7)


СЦЕНА 1. МАМАН (Музыка Hair)

В комнате отсутствует то, что называется мебелью. Матрац и груда постельного белья на полу. Стоит низкий столик и пара кресел без ножек, перекошенная этажерка с книгами. На стене циновка, самодельные холсты, лозунги и рисунки прямо на обоях. На полу и на креслах – вещи. Самсон сидит в постели и курит. Поворачивается лицом к двери. За дверью нарастает шум. Обрывок сводки новостей («Трудовой коллектив швейного объединения «Московская швея» изготовил 100 000 штук высококачественной продукции…»)
Дверь открывается и входит Маман с веником и совком.
Маман. Прошу прощения, но мне придется тебя потревожить.
Самсон. Другого времени, естественно, не нашла?
Маман. А ты знаешь, который час?
Самсон. Приблизительно.
Маман. Между прочим, скоро двенадцать.
Самсон (равнодушно). А-а. И что?
Маман. Я хотела бы знать, когда ты, наконец, изволишь подняться?
Самсон. Скоро изволю. Но не раньше, чем ты позволишь мне это сделать.
Маман. Ах, это я тебе мешаю? А кто тебе мешал раньше? Мне некогда ждать. Ты прекрасно знаешь, что в воскресенье квартира должна быть убрана.
Самсон. Мамуленька, у тебя пилатов комплекс.
Маман. Что, какой комплекс?
Самсон. Пилатов. Чистоты.
Маман. Причем тут Пилат?
Самсон. Он чистоплотный был очень. Помнишь, все руки умывал.
Маман. Какие глупости! Мне просто другого дела нет, как слушать эту ахинею! А вот ты забыл, когда последний раз убирал свою комнату. Здесь все заросло грязью выше потолка.
Самсон. И ты решила пожертвовать собой?
Маман. Я не собираюсь жертвовать, но коли тебе лень выполнять элементарные обязанности, то мне приходится выполнять их за тебя.
Самсон. Не за меня, а против меня.
Маман. Что значит: против тебя?
Самсон. А то, что какой здесь порядок, не должно тебя волновать.
Маман. Тут нет никакого порядка!
Самсон. Ну и что? Я не врываюсь в твою комнату и не указываю, где в ней порядок, а где беспорядок.
Маман. Иди, попробуй укажи, где у меня беспорядок? У меня в комнате везде порядок, ты прекрасно это знаешь.
Самсон. Да мне, в конце концов, все равно, порядок у тебя или нет!
Маман. Я знаю, что тебе все равно. А вот мне не все равно. Твоя комната это часть квартиры, а не свинарник, который могут увидеть гости.
Самсон. А они видят.
Маман. Я не про твоих гостей говорю, а про своих. Все твои гости – такие же охламоны, как ты.
Самсон. Я могу повесить замок и написать: «Не входить, злая собака».
Маман. Твой юмор не доставляет мне радости.
Самсон. Это не юмор. Это тебя тоже касается. Врываешь ко мне ни свет ни заря с пустяками.
Маман. Это не пустяки. После трех месяцев, что твоя комната не убиралась, это не пустяки.
Самсон. А ты дни считаешь?
Маман. Считаю, представь себе! С тех пор, как ты изволил здесь поселиться. И перестань мне грубить! В твоем положении вообще стыдно так себя вести!
Самсон. Ах, я провинился перед твоей казармой! Ну, чем мне искупить свою вину, картошку что ли почистить?
Маман. Такому барину, как ты, да руки свои марать.
Самсон. А вот мараю, поди ж ты. Только ты этого не замечаешь.
Маман. Это ты вспомнил, что вчера помыл посуду?
Самсон. А кто ходил в магазин?
Маман. Еще скажи, что твоя мать вообще ничем не занимается, все делаешь один ты.
Самсон. Да лучше б уж ничем не занималась! Вот я ничем не занимаюсь – и никого не напрягаю.
Маман. А еще в чем я виновата?
Самсон. У тебя голос не добрый.
Маман. При чем тут мой голос? Только не беси меня, ради Бога!
Начинает с раздражением убирать разбросанные вещи.
Самсон. Оставь вещи в покое, вдруг взорвутся!
Маман. У тебя все может быть!
С раздражением бросает штаны.
Самсон. Вот именно. Оставь веник и иди.
Маман. Зачем он тебе?
Самсон. Я буду над ним медитировать.
Маман. Это не смешно. Ты хочешь выставить меня дурой, а себя этаким молодцом, которому всякая грязь – пустяк? Ты стал просто дикарем и сроднился со своей грязью. Тебе, наверное, холодно без нее?
Самсон. Тепло мне потому, что холодно тебе.
Маман. Что?
Самсон. Да так. Мне кажется, предмет не столь важен, чтобы решать его так долго.
Маман. Я все решила. Мне легче все сделать самой и уйти успокоенной.
Самсон. Тебе-то легче, да другим тяжелее.
Маман. Тебе всегда тяжело, я знаю. У тебя нету никаких правил. Ты куришь по утрам в постели. Какая гадость!
Самсон. Это одинаково вредно и в постели и не в постели. Так что не волнуйся, мама!
Маман. Нечего мне говорить: не волнуйся! Куришь, уже начиная с утра, прежде, чем умылся и позавтракал. Это… это же не знаю, на что похоже! Это как напиваться с самого утра!
Самсон. А врываться ни свет ни заря, это на что похоже?
Маман. Какие ни свет ни заря! – первый час на дворе!
Самсон. Ну, и что такого, мы что, на поезд опаздываем?
Маман. А вот то, что твоей матери надо привести в порядок дом, обед приготовить и в прачечную сходить!
Самсон. Ты как продавщица в магазине: и обслуживаешь и ругаешься.
Маман. Не смей ни с кем меня сравнивать! Ты на себя погляди: срамота одна! Страшный, как дикобраз, кожа да кости и куришь с самого утра. Ты на себя в зеркало-то хоть смотрел? Погубить себя хочешь?!
Самсон. Это ты хочешь.
Маман. Я хочу?
Самсон. Ты. Врываешься ни свет ни заря и давай морали читать. Нет ничего вреднее моралей с утра.
Маман. А ты думаешь, мне приятно на это смотреть?
Самсон. Мало ли на что мне неприятно смотреть?
Маман. На что, например?
Самсон. Например, на чистоту и порядок.
Маман. Еще бы, она тебе глаза колет! Ты бы хотел, чтобы все походили на тебя и на свете не было бы ни одного нормального человека.
Самсон. Нормальные люди! Погибнуть от зевоты можно!
Маман. А что такое?!
Самсон. Только не утром!
Маман. Затыкай мне рот, правильно! Сам говорить горазд, а все должны молчать!
Самсон. У тебя же куча дел.
Маман. Да, у меня миллион дел. В отличие от тебя.
Самсон. У меня тоже миллион дел.
Маман. А если у тебя миллион дел, чего же ты валяешь дурака?
Самсон. Я не валяю дурака, я думаю. И неизвестно еще, что тяжелее.
Маман. Это, конечно, очень тяжело. Но, может быть, ты встанешь и займешься еще чем-нибудь?
Самсон. Встану, встану. (Не двигается.)
Маман. Ну, что же ты ждешь?
Самсон. Слушай, отстань! Поруководи в другом месте.
Маман. Не груби мне! Это место для меня самое важное.
Самсон. Передний край атаки.
Маман. Да. Я была бы всем довольна, если бы не ты. Если б у меня был нормальный сын.
Самсон. Поразительно: жить в таком дерьме и быть довольной!
Маман. Тебе дали все!
Самсон. Все! Мне надо гораздо больше! А свое все – заберите обратно! За это все можно только вредить!
Маман. Ты и так вредишь всем своим существованием. Мне в основном.
Самсон. Матери всех революционеров так рассуждают. А без них не было бы прогресса.
Маман. Ты меня решил в гроб загнать! Какие революционеры? Ты совсем с ума сошел!
Самсон. Вот все матери так говорят. Ладно, я пошутил. Я не такой дурак – быть революционером.
Маман. Слава Богу! Хоть на это ума хватает.
Самсон. Откуда ты знаешь? Может, я гораздо хуже, чем революционер?
Маман. Не знаю, кто ты, и знать не хочу! Забот у тебя мало, вот ты и выдумываешь всякую чепуху.
Самсон. Революционером – плохо. Чем же мне быть: прогрессивным слесарем или передовой дояркой?
Маман. Я была бы счастлива, если бы ты был хотя бы слесарем. Посмотри на себя! На тебя взглянуть страшно! Ты никому не нужен. Твои друзья – это пустое место. Ни одна девушка не согласится стать твоей женой – на что годится такой муж? Ты так и останешься бобылем, как Обломов!
Самсон. У Обломова была какая-то присуха.
Маман. Фу, как ты говоришь!
Самсон. Литературное слово. Оно и у Платонова встречается.
Маман. У Обломова были какие-то деньги и деревня.
Самсон. А у меня есть вы.
Маман. Совсем совесть потерял?!
Самсон. Шутка.
Маман. Нет, ты так и считаешь. Но мы у тебя долго не будем, так и знай. И именно благодаря тебе.
Самсон. Вот уж тогда наваляюсь!
Маман. Перестань паясничать! Мигом вылезай из постели!
Самсон (подражая голосу диктора в метро). Граждане пассажиры, побыстрее осуществляйте высадку из вагонов!
Маман. Ты говоришь безграмотно.
Самсон. Я цитирую. Так и говорят: «высадку».
Маман. Отойди, дай мне тут подмести.
Самсон забирается на стул.
Маман. Зачем ты на стул залез?
Самсон. Здесь я не буду тебе мешать.
Маман. Хватит дурачиться, слазь.
Самсон. Зачем, мне и здесь хорошо.
Маман. Ты так всегда и будешь стоять на стуле?
Самсон. На том стою и не могу иначе!
Маман. Шут гороховый! Подумай, сколько тебе лет! Что ты дурачишься, как мальчишка?
Самсон. Я для тебя и есть мальчишка, которого ты третируешь.
Маман. Или ты сейчас же слезешь, или я отца позову! Пусть поглядит: наш сын с ума сошел. Он уже давно хочет показать тебя врачу.
Самсон. Я не лошадь, чтобы меня показывать.
Маман. А не лошадь, так не дури.
Самсон. Я осуществляю свое свободное право стоять на стуле, что тут такого? Или вы отнимите у меня даже стул? Пиявцы ненасытные, что же вы крестьянину оставляете, окромя воздуха, коего отнять не в силах!
Маман. Что ты все остришь, думаешь, это смешно? Только мне нервы треплешь! Сколько надо здоровья, чтобы справиться с тобой! Сгонишь тебя с постели, ты и тут найдешь способ… Ну, скажи, зачем ты туда забрался?
Самсон. Хотел быть птицей небесной, которая не жнет, не сеет.
Маман. Господи, ты у меня дурачок?
Самсон. Конечно, а ты не знала?
Маман. Знала. Я знаю это с детства… Господи, как пол краской измазан! Ты на полу пишешь свои картины?
Самсон. Да, ногами.
Маман. Похоже. Это же не ототрешь.
Самсон. Так не трать силы.
Маман. Мне жалко пол, мы его вручную циклевали, лаком покрывали. Почему нельзя заниматься живописью иначе?
Самсон. Как, в белых перчатках?
Маман. Не в белых перчатках, но смотреть, чтобы краска не летела во все стороны.
Самсон. Если бы Гогену говорили такие вещи…
Маман. Ты не Гоген.
Самсон. Ты это точно знаешь?
Маман. Точно. В цирке тебе выступать – в самый раз. Гораздо больше бы было пользы. Господи, стыдно друзьям рассказать, что у меня такой сын!
Самсон. А ты не бойся, у них еще хуже.
Маман. Откуда ты знаешь?
Самсон. А сейчас все такие.
Маман. Совсем не все, не обманывай себя. Почему бы тебе не подумать о чем-нибудь серьезном?
Самсон. А я как раз о чем-нибудь таком подумал.
Маман. Да ну? И до чего же додумался?
Самсон. Но в это время ветер дунул, и я забыл о чем я думал.
Маман. Ох! (Замахивается на него веником.) От тебя толку, как от козла молока! А ну, сойди со стула, дай мне подмести.
Самсон. С удовольствием. (Перешагивает на стол.)
Маман вскрикивает.
Маман. Это еще что такое! Немедленно сойди со стола, я что тебе говорю?! Это уже переходит всякие границы!
Самсон. Ну, зачем же так нервничать?
Спускается на стул, а затем на пол.
Маман. Я сейчас дам тебе «нервничать»! Распоясанный мальчишка, больше ничего! Ты бы с удовольствием свел бы меня в могилу, лишь бы сыграть свою дурацкую комедию!
Самсон. У тебя болезненное воображение.
Маман. Да какое тут воображение! Какой нормальный человек залезает ни с того ни с сего на стол?
Самсон. Как ни с того ни с сего? Я, может, думаю, что ты и меня вымести хочешь.
Маман. Да я тебя побью сейчас этим веником!
Самсон. Это будет гораздо забавнее.
Маман. Ты еще ждешь от меня забав? И это в то время, как я тружусь целый день, чтобы привести в порядок тут хоть что-нибудь! Что же это за неблагодарность! Не могу представить, чтобы кто-нибудь терпел столько же, сколько я!
Самсон. И не терпи. Я того не стою.
Маман. Конечно, не стоишь! Но если бы мы год за годом не противились твоему желанию совершенно одичать – что бы с тобой было?
Самсон. Я бы уже летал, наверное.
Маман. Ты издеваешься?
Самсон. А я тебя предупреждал. Оставишь ты меня в покое хоть на пять минут?!
Маман. Я еще не кончила. Такую гору мусора в одну минуту не уберешь. А потом сходи с ума на здоровье: стой на стуле, на столе, на потолке, если тебе нравится!
Самсон. Конечно, нравится.
Продолжая яростно мести, маман приближается к кровати. Неподвижный до того ком одеяла начинает двигаться, и из-под него появляется женская голова.
Маман ошеломлена.
Маман. Это что еще за явление?!
Самсон. Я не успел вас представить. Это Джульетта. Или Джуди. Надеюсь, ты не скажешь, что очень шокирована?
Маман. Что она делает в твоей постели?
Самсон. Ты что, не видишь – спит.
Маман. Вижу, вижу! Ты совсем решил свести меня с ума!
Джуди приподымает голову.
Джуди. Доброе утро.
Маман. Добрый день!
Самсон. Джульетта, это моя мама, хотя ты и сама, наверное, догадалась. Веник не является неизменным атрибутом ее внешности.
Джуди. Очень приятно.
Маман. А вот мне совершенно не приятно! Я тебя спросила: что это значит? Когда ты ее привел? Почему я ничего не знаю?
Самсон. Не успела, наверное.
Маман. Ты даже не считаешь нужным ставить свою мать в известность?
Джуди. Простите, что случилось?
Маман. Ничего, девушка, ровным счетом ничего! Но вот этот балбес считает, что мать не надо посвящать ни во что. Пускай она совершенно не знает, как он живет!
Самсон. А что ты увидела здесь особенное?
Маман. Но кто она тебе?
Самсон. Официально никто, как ты догадываешься.
Маман. Догадываюсь. Но ты все равно должен был хотя бы познакомить нас, прежде чем тащить в свою постель. Так принято у людей.
Самсон. А у меня принято иначе. Не вижу причин о чем-нибудь таком вам сообщать. Это касается только меня.
Маман. Я не знаю, как сообщить отцу!
Самсон. Вот трагедия! У него что, инфаркт будет? Не поверю.
Маман. Понятно, тебе на все наплевать!
Джуди. Самсон, который час?
Самсон. Хороший час.
Маман. Не вижу ничего хорошего! Могу вам сообщить, что уже час дня, если не больше.
Джуди (равнодушно). А-а…
Маман. Вижу, что вас это тоже не ужасает.
Джуди. Простите, а почему это должно меня ужасать?
Маман. Совершенно не обязательно. Но вот, что я хотела узнать: я тут занялась уборкой – потому что любую женщину это должно… (она сделала рукой широкий жест вокруг комнаты) несколько удивить.
Джуди. Вы имеете в виду меня?
Маман. Мне кажется, нет нужды это уточнять.
Поднимает и смотрит с удивлением на чьи-то джинсы.
Самсон. Положи и дай человеку прийти в себя! Она еще не привыкла.
Маман. К чему не привыкла? Не смей меня оскорблять! При посторонних!.. Иди за мной, я хочу с тобой поговорить.
Направляется к двери.
Самсон. Погоди, успеем поговорить.
Маман. У тебя всегда так: успеем, успеем, еще успеем! А потом вон что получается!..
Самсон. Что?
Маман. Ничего, ничего! Мы для тебя ноль, мы для тебя ничто, ты не находишь нужным даже сообщать нам! (В гневе бросает веник.) Можете жить, как хотите, свинячьте, делайте, что хотите, у меня нет больше сил бороться с тобой. У меня нет больше сил видеть тебя!
Уходит, хлопнув дверью.
Джуди. Чего это с ней?
Самсон. Бесится, ясное дело. Устроила уборку с утра, совсем с ума сошла! Хотела поругаться и поругалась.
Джуди. Ты тоже что-то говорил. Я слышала краем уха.
Самсон. А чего мне было делать? Я знаю желание человека. Она бы не ушла без скандала.
Джуди. Мне теперь невозможно будет здесь оставаться.
Самсон. Почему это?
Джуди. Она в такой ярости. Может, не стоило ее дразнить?
Самсон. Чем это?
Джуди. Дал бы ей убрать. Для этих людей чистота – смысл жизни.
Самсон. Плевать мне на их смысл. Совершенно не собираюсь вникать в их смысл. Да и не уборка ей была важна, а поднять меня с постели. Это их выводит из себя больше всего.
Джуди. Но теперь мне даже страшно выйти из комнаты!
Самсон. И не выходи. Давай не будем никуда выходить. Займем оборону.
Джуди. Ты серьезно?
Самсон. Еще как!
Джуди. Ты думаешь, это возможно?
Самсон. Вряд ли. Есть еще вариант: открыть окно и увидеть, что мы уже на Луне.
Занавес под музыку из “Dark side of the moon”.


СЦЕНА 2. ЯНА (Музыка Grateful Dead)

На сцене несколько человек. Помимо Самсона и Джуди – довольно юный мэн с не очень длинным хаером и прилично одетая герла. Системное имя мэна – Морис.
Морис. Вот, Яна, знакомься, это Самсон, о котором я тебе говорил. А это Яна. Можете дружить.
Яна. Спасибо, что разрешил.
Джуди. А со мной ты знакомить не хочешь?
Морис. Ой, прости! Это Джульетта, очень клевая герла. Вот Самсон знает. Я прав?
Самсон. Правее некуда.
Морис. Ну, вот. Я хотел, чтобы ты врубил ее во что-нибудь.
Самсон. Во что, например?
Морис. Не знаю. Во что хочешь. Хоть в мировую революцию.
Герла смеется.
Морис. Не думай, она не глупая. Она журналистка. Может, будет писать статью. Так что придумай для нее какую-нибудь телегу.
Самсон. Прежде всего, надо сесть и выпить чаю, как принято в дзене. С этого начинается вруб.
Морис. Да-да, чай – это обязательно.
Герла опять смеется. Джуди выходит.
Яна. Странные у вас обязанности. Вы, наверное, уже многих людей врубили, как это у вас называется?
Самсон. Ни одного. Все сами врубаются.
Яна. А зачем тогда меня хотите врубить?
Самсон. Я не хочу. Я еще не сошел с ума.
Входит Джуди с чашками и чайником.
Джуди. Давайте чай пить.
Все садятся за кастрированный столик.
Самсон. Кстати, давай говорить друг другу «ты», а то ничего не выйдет.
Яна. Давай.
Самсон. Отлично. Начнем с того, что существует несколько способов вруба. Один из них состоит в том, что тебе придется вообразить, что то, что ты видишь, это территория свободы. Калифорния. Можешь?
Яна. Это серьезно?
Самсон. Абсолютно серьезно. Ну, конечно, никто тебя не заставляет воспринимать это серьезно.
Яна. Ну, ладно, а дальше?
Самсон. Дальше я должен сознаться, что никогда не был в Калифорнии.
Яна. Как же ты выходишь из положения?
Самсон. Очень просто. Я представляю, как надо все поставить вверх дном, чтобы получилась Калифорния.
Яна. Так просто?
Самсон. Конечно, как все гениальное.
Яна. Никогда бы не подумала. Но все-таки мне не совсем понятно…
Самсон. Что, например?
Яна. Почему постель на полу?
Самсон. Ближе к земле. Также помогает легко моделировать и освобождать пространство.
Джуди. И при длительных медитациях с нее не страшно упасть.
Яна. А почему у стола отпилены ножки?
Самсон. Чтобы убить идею о нем, как об ужасном казенном агрегате.
Яна. Ну, ладно. Ну, а у вас самих – зачем такой странный вызывающий вид?
Морис. Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?
Яна. Я серьезно!
Самсон. Чтобы не иметь соблазна отступать и канать за хорошего.
Яна. Вы противопоставляете себя обществу?
Самсон. Мы противопоставляем себя дуракам. Как, впрочем, любой умный человек.
Яна. Конечно, это так. Наверное, среди вас много умных и талантливых. Но не все же у вас умные?
Самсон. А у вас все?
Яна. Говорят, что вы употребляете наркотики.
Самсон. Торчать можно от всего, не только от кайфа, который еще надо доставать. Кайф годится не для всех. Его должны применять свободные и счастливые, а не рабы. Тогда это выглядит фигово.
Яна. А зачем счастливым кайф?
Самсон. Ради эксперимента. Вынуть из мозга затычку. Увидеть все, как на самом деле.
Яна. Вы претендуете на новую духовность?
Самсон. Мы не претендуем. Это кто-то придумал за нас.
Джуди. Нам и старой хватает.
Яна. Но тогда чем вы лучше остальных?
Самсон. Будь мы лучше остальных, остальные все равно не поверили бы. Так о чем спорить?
Яна. Но остальные очень ценят, что они работают…
Самсон. Ну, за отсутствием других достоинств, сканает и это.
Яна. А чем плохо работать?
Самсон. А кто здесь не работает?
Яна. Они считают, что вы не работаете.
Самсон. Мало ли какие глупости они считают.
Яна. Может, лично ты и работаешь…
Самсон. Каждый работает. Это пустой разговор. Но один работает сволочью, другой – человеком. Вот и все.
Яна. Но ведь человек должен есть. Как же вы существуете?
Самсон. Существуем. Случайно и нерегулярно. Как птицы небесные.
Яна. Про птиц я знаю. А конкретно?
Самсон. Все по-разному. Некоторые улицы метут, некоторые фенечки плетут.
Яна. И на это можно жить?
Самсон. На фенечки? Вряд ли. Как и на картины. Как и вообще на что-нибудь стоящее. А если как-нибудь и получится так жить, то придет мент и схватит за жопу!
Джуди. Красиво выражаешь мысль!
Яна. Я понимаю. Вы, наверное, знакомы с диссидентами?
Морис. С диссидентами? Кто такие?
Все смеются.
Яна (сквозь смех). Вы говорите похожие вещи. Но про вас никто не знает, а у них все же связи с Западом.
Самсон. Мы достаточно далеки от диссидентов.
Яна. Значит, вы другие?
Самсон. Да.
Морис. Мы лучше.
Яна. Чем?
Самсон. Глупо говорить, лучше мы или хуже. Мы то, что мы есть.
Яна. Калифорния?
Самсон. Калифорния.
Яна. Мне кажется, тут довольно холодно для Калифорнии.
Самсон. Тут очень холодно для Калифорнии. Но будет еще холоднее, если ее не будет вовсе.
Яна. Но живя так – вы становитесь очень индифферентными к происходящему.
Самсон. К происходящему чему?
Морис. А разве что-то происходит?
Яна. Вы даже не узнаете об этом, находясь в вашей Калифорнии.
Морис. Не надо знать всей хрени, появляющейся на свете.
Самсон. Вот именно. И не имеет значения, происходит что-нибудь или не происходит. Знаешь шутку: рыба не думает, потому что все знает. Вот так и у нас.
Яна. Вы всего достигли?
Самсон. Мы – да. И мы не хотим никому что-нибудь насильно навязывать. У нас здесь можно существовать в полной свободе от необходимости.
Яна. Да ну?
Джуди. Это он преувеличивает.
Яна. Вы сознаете свое бессилие?
Самсон. В каком-то смысле. Мы бессильны изменить мир так, чтобы он нас устраивал. Поэтому мы садимся в свою подводную лодку и уплываем.
Яна. Что такое «подводная лодка»? Желтая?
Все смеются.
Морис. Подводная лодка – это символ плавучести и самосознания.
Яна. Но что такое самосознание? Ведь есть еще сознание иного.
Самсон. Все наши действия продиктованы сознанием иного.
Яна. Но ведь есть законы и так далее. Разве эти законы не задевают вас?
Самсон. На каждый прием есть свой контрприем.
Яна. Значит, вам легко жить и вы наслаждаетесь?
Самсон. Лучше сойти с ума, чем наслаждаться. Антисфен.
Яна. В каком смысле это надо понимать?
Самсон. Ни в каком. В каком хочешь. У нас же не философский диспут.
Яна. Я понимаю. Но все же, как при ваших взглядах вы можете радоваться жизни – или пытаться радоваться?
Самсон. Я – жизнерадостный скептик, как Фрейд был жизнерадостным пессимистом. Я свободен от догм, поэтому я рад. Мы, может быть, первые люди, которые могут быть счастливы.
Яна. Ты считаешь, что человек в принципе может быть счастлив?
Самсон. Да. Человек несчастлив не из-за какого-то метафизического проклятия, а потому, что не может вырваться из лжи. Его кусают блохи, а не тигры, и именно близкие причины портят ему жизнь.
Яна. Что ты называешь ложью?
Самсон. Институт государства как организатора счастья людей, насилие как метод что-либо доказать, войны, наступательные или оборонительные, форму, этикет, половой инстинкт, религию и так далее…
Яна. И в этом – ваша главная идея?
Морис. Нет у нас никакой главной идеи. Пить чай и базарить – вот наша главная идея.
Самсон. Отличное объяснение.
Яна. Но, я надеюсь, не серьезное?
Самсон. Нет ничего серьезного. Серьезное – это обман зрения.
Яна. Вы странно настроены. Вы не хотите сказать мне правду. Неужели вы ни к чему не испытываете пристрастия или ненависти?
Самсон. Я, конечно, испытываю. Я ненавижу стену, к которой мы прижаты. Все наши идеи – это, может быть, нецензурные надписи на этой стене. Каждый кирпич в ней – какое-нибудь «нельзя», всосанное с молоком матери.
Яна. О какой стене ты говоришь?
Самсон. Этой стены не видишь, пока стоишь на месте. И на нее сразу натыкаешься, когда начинаешь идти. Показать ей кукиш – вот вся наша идея.
Яна. Но вас никто не видит.
Самсон. Мы стоим перед самой стеной в открытую: стреляй – не хочу.
Яна. Вас никто не боится.
Морис. А если не боятся – почему же ненавидят?
Яна. Боюсь, вы преувеличиваете свою значимость. И ненависть вам все же свойственна.
Самсон. Запомни: кто любит – тот ненавидит. Противоречия разрешаются на другом уровне. Страшен тот, кто ненавидит не любя. Это моральный урод, автомат исторических ошибок. Его методы – насилие. Его цель – умереть раньше, чем мир превратится в блевотину от посеянной им ненависти.
Джуди. Пейте чай – совсем остыл.
Яна. Так вот что вы называете чаем!
Морис. Безумное чаепитие.
Яна. Теперь мне многое стало в вас понятно.
Морис. Но маленько не хватает.
Яна. Чего?
Морис. Чтобы совсем врубиться – надо пыхнуть.
Яна. Пыхнуть?
Морис. Сенсимилия, моя дорогая.
Яна. Никогда не пробовала.
Морис. А надо бы попробовать – перед тем, как вступить в общество по борьбе с наркоманией.
Яна. А у вас есть?
Морис. Вот герла дает – прямо быка за рога!
Джуди. Не поддавайся им – советую.
Морис. Это не наркотик.
Джуди. Что бы ни было. Они тебя опутают и сделают такой же, как они сами.
Морис. Что ты говоришь как ренегатка?
Самсон. А ты что говоришь, как будто у тебя есть трава?
Морис. А я и говорю, потому что она у меня есть.
Достает из кармана портсигар, открывает и кладет на стол.
Самсон. Ого, уже забитые.
Морис. Воспринимай как не доданный подарок на твой бездник.
Джуди. Об этом безднике скоро будут трубить по всему совку.
Морис. Тут каждому по косяку. Можно приватно, можно по кругу.
Самсон. По кругу, конечно, как принято в американской армии.
Яна. А ты был?
Самсон. Всю жизнь состою.
Джуди. Открой окно сперва.
Морис первый раскуривает и передает Джуди. Та слегка невнимательно пыхает и передает Самсону. Самсон затягивается долго и вдумчиво и передает Яне. Та сразу закашлялась.
Яна. Кх! Кх! Что за ужасная вещь!
Морис. Это с непривычки. Табачок еще тот – горлодер.
Самсон. Ты вообще куришь?
Яна. Нет.
Самсон. Ну, тогда понятно.
Косяк делает еще круг.
Морис. Джуди, дать пяточку?
Джуди. Сам прибивай.
Морис. Как хочешь. Самый ништяк идет.
Несколько секунд все смотрят на Мориса, пребывающего в оргазме табакочадия.
Морис. Эх, зацепило! (Блаженно откидывается на спинку кресла.)
Яна. Ты был похож на шамана.
Джуди. Он уже не слышит.
Яна. Да?
Морис. Неправда. Может быть, я не вижу, зато я нюхаю и слышу хорошо.
Самсон. Я вторую взорву.
Яна. Странное ощущение. Я вас слушала, а кажется, я все это знаю, и когда-то в моей жизни это уже было.
Все остальные смеются. По рукам пошел второй косяк.
Самсон. Называется ложная память. Обычная вещь.
Морис. А перенса твои не войдут?
Самсон. Их нет дома.
Джуди. Дала бы я тебе курить при перенсах.
Самсон. Яна, будешь?
Яна берет и затягивается. Вдруг роняет косяк, вскакивает и выбегает из комнаты.
Морис (смеется). В дабл побежала.
Джуди. Чего здесь смешного?
Морис. Ничего.
Яна опять влетает в комнату.
Яна. Родители твои, кажется, пришли. (Падает на постель.)
Самсон. Черт! Кончай, быстро!
Морис тушит косяк, прячет в портсигар.
Яна. Я полежу здесь, можно?
Самсон. Лежи-лежи, не нервничай.
Джуди. Окно скорее открой, дурак. Я же просила тебя.
Самсон открывает окно. В этот момент в дверь заглядывает маман.
Маман. Вы дома?
Морис. Здравствуйте.
Маман. Здравствуй, ты как всегда здесь.
Морис. Конечно.
Джуди. Здравствуйте, Лидия Ивановна.
Маман. Здравствуй, Джульетта. Здравствуй и ты. Даже не здороваешься. Впрочем, как всегда. А где девушка?
Джуди. Какая девушка?
Маман. Ну, которую я видела.
Самсон. Она так вас испугалась, что выпрыгнула в окно.
Маман. Что? Куда? (Оглядывается, видит Яну на постели.) Что с ней?
Самсон. Спит.
Маман. Как, я только что…
Джуди. Ей нездоровится.
Маман. Странно. (Нюхает воздух.) Накурили, изверги! Запах какой-то…
Самсон. Мальборо.
Маман. Ладно загибать, что я мальборо не знаю? Сознайтесь, небось сигареты с марихуаной курили?
Самсон. Откуда бы мы достали? Контрабандный товар.
Морис. Я слышал, в американском посольстве продают. С черного хода.
Маман. Не обманывай меня. А ну-ка покажи пачку.
Самсон. Пачку? Морис, где пачка?
Морис. Пачка? Выбросил, наверное.
Маман. Ну, конечно, выбросил.
Морис. Нет, она у Яны по всей видимости. А она спит.
Маман. Взялись меня разыгрывать? Что – я не понимаю ничего? Вон, с девушкой что-то случилось. А тебя, Морис, я в следующий раз веником выгоню вон.
Морис. За что?
Маман. Где ты – там зараза.
Самсон. Может, ты займешься отбором моих знакомых?
Маман. Давно пора. (Закрывает дверь. Опять открывает.) Между прочим, не забывайте о времени. (Опять закрывает.)
Морис. Весь кайф обломала.
Джуди. Тебе бы только кайф.
Морис. А что такого?
Джуди. А то, что я боюсь, что однажды они вызовут ментов. Или дуровоз.
Морис. Не вызовут. Не верю я, что они такие ханжи.
Джуди. Удивляюсь, что ты такой наивный.
Морис. А ты обламываешь кайф своим беспрерывным скепсисом.
Джуди. К тебе просто не вызывали, а я через это проходила.
Самсон. Кончайте вы, скучно.
Яна. Простите меня, мне вдруг стало нехорошо.
Морис. Ерунда, никто не заметил.
Яна. Правда?
Самсон. Надо опять чаем заняться.
Джуди берет чайник, выходит. Самсон включает музыку. Яна смотрит на часы.
Яна. Ой, поздно уже как, я, наверное, пойду.
Морис. Поздно! Сейчас только гости начинаются.
Яна. Правда? Но мне все равно надо идти. Было очень интересно.
Самсон. Ну, коли так, приходи еще.
Морис. Я тоже пойду.
Яна. Ты можешь остаться.
Морис. Ну, нет, я тебя сюда привел, я тебя и провожу. Самсон, я на днях заскочу.
Поднимают рогатки. В этот момент входит Джуди с чайником. Морис и Яна выходят. Самсон садится. Джуди ставит чайник на стол. Тихо играет музыка.
Джуди. Сколько уже времени?
Самсон. Около двенадцати, наверное.
Джуди. Я спать ложусь.
Самсон. Думаешь, все кончилось?
Джуди. Меня это не интересует. А ты, конечно, нет?
Самсон. Я еще почитаю.
Джуди. Ты не начитался? А мне спать одной?
Самсон. Ну, пригласи еще кого-нибудь.
Джуди. Ты серьезно?
Самсон. Шутка. Ложись, я скоро приползу.
Раскрывает книгу и разваливается в кресле.


СЦЕНА 3. ОТЕЦ (Музыка Doors)

Самсон и Джуди сидят на матраце. Гремит магнитофон.
Джуди. Сделай потише, это для них слишком громко.
Самсон не обращает на нее внимания, продолжает читать.
Джуди. Тебе же хуже будет.
Самсон. Пусть катятся в трубу.
Открывается дверь. На пороге Отец.
Отец. Эй, долго мне еще тебя просить не гонять музыку так громко?
Самсон. Это наша комната. Я, честное слово, не понимаю, что тебе надо?
Отец. Мне надо, чтобы я хоть в воскресенье мог спокойно отдохнуть.
Самсон. Отдыхай.
Отец. Я не могу отдыхать под этот грохот.
Самсон. Тут у нас не кладбище все же.
Отец делает шаг вперед и выключает магнитофон. В образовавшуюся тишину врывается сводка новостей: «Трудовые бригады депо «Сортировочная» успешно взяли старт в социалистическом соревновании…»
Самсон. «Миллион стальных шурупов изготовил Петр Трупов…» Будь добр, возврати.
Отец. Спокойно.
Самсон. Возврати!
Отец. Советую не кричать на меня. Или ты хочешь узнать, что я сделаю, когда ты меня разозлишь?
Самсон. Боже избави! Кто тебя злит? Не знаю.
Отец. Не делай из меня идиота, я не терплю, когда со мной так разговаривают!
Самсон пожимает плечами.
Отец. Что молчишь? Сказать нечего?
Самсон. А что ты хочешь услышать?
Отец. Кончишь ты долбить меня своей музыкой или нет?
Самсон. Не ори на меня!
Отец. Я не ору! Я хочу послушать телевизор!
Самсон. А я не хочу слушать телевизор!
«Четыреста миллионов тонн чугуна – вот вклад металлургов Урала в пятилетку!..»
Отец. Ты мог наслушаться этой музыки в наше отсутствие.
Самсон. Ты мог наслушаться этой дребедени за всю свою жизнь!
Отец. У тебя все дребедень! Сам-то ты не больно много сделал.
Самсон. И не собираюсь. Ерунды и без меня хватает.
Отец. Не ерунды, а чего-то стоящего сделай.
Самсон. Я делаю.
Отец. Что? Картинки рисуешь?
Самсон. Это тоже не главное.
Отец. А что главное?
Самсон (спокойно). Нас потомки рассудят.
Отец. Мели, Емеля.
Самсон. Включи маг.
Отец. Только если он не будет орать.
Самсон. Это твой телевизор орет.
Джуди. Ну, что вы спорите. И телевизор не орет, и магнитофон не орет. Просто такая слышимость.
Отец. Да, такая слышимость, и поэтому я говорю, чтобы он сделал его потише.
Самсон. Логично. Антагонистическое противоречие на почве тонкой стены. Давай его упраздним: ты выключишь одно, я – другое. Изображение можешь оставить.
Отец. Не распоряжайся здесь!
Джуди (касаясь Самсона рукой). Брось ты. Ну, не умрешь же ты, в конце концов.
Самсон. Меня возмущает постановка вопроса: если тонкие стены, то, следовательно, у меня толстые нервы. Я вообще не понимаю, как эту дрянь можно предпочесть музыке?
Отец. Можно, даже очень.
Джуди. Оставь ты это, сделай, как он хочет.
Отец. Вот именно: раз нет других стен, то тебе придется считаться с нашими желаниями.
Самсон. Это не просто.
Отец. Как бы то ни было, но придется.
Самсон. Равно, как и тебе, я полагаю.
Подходит и включает музыку.
Отец. Выключи свою музыку, я сказал! А не то я разобью этот чертов магнитофон!
Самсон. Как же, попробуй только!
Отец подходит и выключает.
Отец. Ты заставил меня пожалеть о дне, когда мы его тебе его купили. Знал бы я тогда, что ты его используешь против нас…
Самсон. А ты бы хотел, чтобы у меня вообще не было никакого оружия?
Джуди. Не ссорьтесь, я не могу все это слушать!
Отец. Ах, вы не можете слушать! – я вас понимаю. Это отвратительно, когда дети бранятся со своими родителями как базарные торговки.
Самсон. Джуди, не лезь в бузу.
Отец. Нет, почему же? Она имеет такие же права высказать свое мнение.
Самсон. Ты еще не знаешь, что она выскажет за мнение.
Отец. Все равно. Она недавно в доме и еще не знает, какие тут царят обычаи разговаривать между родителями и детьми.
Самсон. И ты решил просветить ее на этот счет?
Отец. Шила в мешке не утаишь.
Самсон и Джуди молчат.
Отец. Чего вы замолчали?
Самсон. Таю шило.
Отец. Очень смешно. У тебя есть зрители, и ты стараешься.
Самсон молчит.
Отец. Вместо того, чтобы слушать меня, решил надо мной поиздеваться!
Джуди. Да мы вас слушаем!
Отец. У вас один ответ на все: мы вас слушаем… и ничего не делаем!
Джуди. Мы сделаем тише.
Самсон. Джуди, я сказал, не вмешивайся. Дай мне самому сразиться с моим предком. Father, I want to…
Отец. Что?
Самсон. Ничего (хихикает).
Отец. Девушка говорит совершенно нормальные вещи, а ты хамишь. Ты думаешь, если мы твои родители, то с нами можно не церемониться?
Самсон. Да вы и сами не церемонитесь. Тут никто друг с другом не церемонится.
Отец. И ты считаешь, что так и должно быть?
Самсон. А какая разница? Мне это даже нравится. К тому же я уже привык.
Отец. Тебе это, может быть, и нравится, но я отказываюсь признать, что это мы подали тебе пример.
Самсон. Чего теперь выяснять, кто кому подал пример?
Отец. Это важно. Так больше продолжаться не может. И я хотел бы знать, что нам друг с другом, наконец, делать?
Самсон. Стены делать толще.
Отец. Ты думаешь, все дело в стенах?
Самсон. Это философский вопрос. Давай наплюем и забудем. Ты же хотел смотреть телевизор.
Отец. Хотел. Но неужели ты думаешь, что разобраться в наших с тобой отношениях мне не важнее, чем телевизор?
Самсон. Не знаю. И не верю, что мы можем в чем-нибудь разобраться.
Отец. Ну да, тебе бы только, чтобы я побыстрее ушел и дал включить свой магнитофон. Тебя это ни капли не волнует.
Джуди. Нет, вы не правы, его волнует.
Отец. А вы откуда знаете, девушка?
Самсон. Ее зовут Джульетта.
Отец. Хорошо, очень интересное имя. Настоящее?
Самсон. Тебе паспорт показать?
Отец. Сегодня, видимо, ты решил грубить мне до конца!
Самсон. Ничего я не решил.
Отец. Ладно, поговорим в другой раз. Но все-таки, чтобы однажды ты как-то случайно не расстался с магнитофоном, советую тебе учитывать толщину стен.
Самсон (тихо). И прочие ваши бзики, сэр.
Джуди. Да молчи ты!
Отец. Помни, что люди работают всю неделю!
Самсон (машет рукой). Все, дад, я схожу с трассы.
Отец. То-то.
Выходит, хлопнув дверью.
Самсон. Нечего хлопать. Стены тонкие.


СЦЕНА 4. МАКС (Ранний Floyd)

Звонок в дверь, шум, звон колокольчиков и свист флейты. В дверь, пританцовывая, входит Макс с двумя герлами. Одна нормально прикинутая, другая мажорная. У прикинутой, ее зовут Алиса, большая сумка через плечо, в руках флейта. У второй – малюсенькая сумочка. У Макса в руках две бутылки.
Алиса. Ой, мэн! (Бросается на Самсона и повисает у него на шее.) Как здорово, что я тебя увидела. Во, мэн!
Самсон. Привет, Алиса, как делишки?
Макс. Привет, пипл! Мы тут с подарками, поэтому без приглашения. (Алисе) Вываливай.
Алиса вытаскивает на стол конфеты и печенье.
Алиса. Принимай.
Макс венчает это двумя бутылками.
Макс. Есть!
Джуди. Ты что, Дед Мороз?
Макс. Всего-навсего, рождественский глюк!
Самсон. Откуда такое проспирити?
Макс. Пардон, не понимаю.
Самсон. Изобилие то есть.
Макс. А, ну это я знаю. Клево, пипл, у меня сегодня зарплата – гуляю!
Самсон. В субботу?
Макс. Ну, значит, вчера, какая разница.
Джуди. На новой работе?
Макс. Именно там. Вот, значит, у меня и праздник.
Самсон. Ладно, по такому делу надо чаек поставить. (Выходит.)
Джуди. Говорят, ты на завод шампанских вин устроился?
Макс. Ага, что же делать, жизнь, собака, заставила.
Алиса. Не пи…ди. (Джуди) Он теперь буржуазный, нас сюда на такси привез.
Входит Самсон.
Макс. Вы, кстати, знакомы? Ну, Алису ты знаешь, кто же ее не знает!..
Алиса. Поосторожней, получишь, пижон!
Макс. Заткнись. А эту девушку зовут Моника.
Джуди. Правда Моника?
Моника. Правда Моника. (Садится на стул.)
Самсон ставит на стол чашки.
Макс. Вот и чашки подоспели. Тогда я сразу раскупорю.
Самсон. Ну, Макс, какие новости?
Макс. Я полон впечатлений. Ты давно без работы? Ты забыл, что это такое!
Алиса. Да засохни ты с этой работой! Достал уже. Подумаешь, какой кайф – смотреть на работающего человека!
Макс. Не понимаете вы ничего. Не рады вы мне. А я там круто рискую.
Джуди. Спиться боишься?
Макс. Какой спиться! Я ж там сторожем в цехе по производству пробок. Даже не нюхаю.
Самсон. Облом.
Макс. Как сказать. Ну, пипл, и работа у меня!
Самсон. Чаи гонять и глупые бабьи разговоры слушать.
Макс. Точно, они меня очень полюбили. Чайком угощают. Я у них навроде сына полка, все только охают и ахают, будто у них своих проблем нет, и все норовят чем-нибудь угостить.
Самсон. А ты и рад.
Джуди. Он тоже был бы рад. Это он от зависти.
Алиса. Зато мы будем просаживать твои трудовые деньги!
Джуди. И что, сторожам так много платят?
Макс. То-то и оно-то…
Самсон. Что: то-то и оно-то?
Макс. Денежки-то другие.
Джуди. То есть?
Макс. Другие денежки. И от других людей.
Джуди. От каких же?
Макс. От хороших. (С кавказским акцентом:) От ва-ах каких хороших людей. Вот с такими носами.
Самсон. Не гони.
Макс. Факт. Подвалили ко мне недавно два кавказца: сопри нам пробок от шампанского – мы тебе четыреста рэ в месяц будем платить. У них там какой-то подпольный завод. Все есть, кроме пробок.
Джуди. И ты спер?
Макс. Запросто, их там полно. Мне это в кайф: совок накалывать. Вообще, риск – благородное дело.
Джуди. А если заметут?
Макс. Ну, значит, будет, что вспомнить. Я ж не для себя, мне бабок таких не надо.
Самсон. У меня, когда я сторожем на складе работал, ацетилен с кислородом торговали. Чтоб я менял пустые баллоны на полные.
Макс. И ты отказался?
Джуди. Конечно, он отказался. Честный же очень.
Макс. Так ты же совку вредишь – благое дело делаешь!
Самсон. Совку я хочу вредить по-крупному. И без личной материальной пользы.
Макс. Это теперь не модно. К тому же за риск ты в стреме живешь – вот как бы и платишь. Халява, но не полная.
Самсон. Приличное дело!
Макс. Фигня! Рано или поздно – не менты так урла… А так хоть пользу кому принесу. Не вечно же к мамке в кошелек лазить? Теперь зато у меня свой есть. Специально купил, во, поглядите, какое у меня портмоне. (Показывает.)
Алиса. Спрячь свой позорный гульфик! Лучше разлей.
Макс. Давайте выпьем за трудящийся класс, виновника всего прекрасного и безобразного.
Моника. Включая Евангелие и Сикстинскую Мадонну?
Макс. Ты еще глупа. Пей и не рассуждай. Надо получить сатисфакцию за все это говно.
Самсон. Ладно врать, рожа-то сияет.
Макс. И то, первый раз при деньгах. Отродясь таких не видел.
Алиса. Зато теперь я знаю, у кого занимать.
Моника. Это называется: наш человек в Гаване.
Макс. Я испытываю живой эротический интерес кому-нибудь одолжить. Я системных людей буду поддерживать: к одним зайду, к другим. А что – хотите в ресторан пойдем? Со следующей зарплаты. Нет, это улет будет: входят такие волосатые, в феньках, клешах – и за стол. Эй, человек, принеси-ка мне пятьдесят водочки и что-нибудь закусить для начала. Офигеть!
Самсон. Картина!
Джуди. Кино!
Макс. Это не страна, а клад! (Поет) Я другой такой страны не знаю!..
Алиса. Одолжи им, старым френдам, им, небось, жрать нечего.
Самсон. Не надо, у нас же родители, а у Джуди ее степуха в колледже.
Джуди. Нет у меня никакой стипухи – мне еще восстановиться надо.
Макс. Ну, вам вроде много и не надо, да оно и баловство одно. Прожить можно.
Самсон. А тебе что – много надо?
Макс. 539 долларов в неделю… Не, вы не сечете. Я матери обещал перед летом: теперь уже точно – и занял сто рублей.
Джуди. Ничего себе пообещал. В следующий раз больше проси.
Макс. Я мог на одном хаере состояние сделать!
Джуди. Как? Продать что ль его?
Макс. Зачем? Пообещать, что состригу. А взамен, пожалуйте, сто рублей. Или двести. Хаер денег стоит. А потом новый вырастет. Хаер – не ноги.
Самсон. И часто стриг?
Макс. Да, кажись, ни разу. Раньше вроде деньги и не нужны были. Что-то совершенно не помню, чтобы без денег нельзя было прожить. Ну, герле коктейль купить, в кино сводить.
Джуди. А теперь?
Макс. Теперь сами дают. Был смыт потоком их милостей. А мне теперь не надо. Теперь я сам им одалживаю.
Алиса. Заткнись, я уже покраснела от твоего жлобства. Я еще девица все-таки.
Макс. Скотина ты, а не девица!
Алиса. Чего ты орешь на меня!
Джуди. Перестань наезжать на него. Это его дело, нас не касается.
Макс. Я ей прощаю. Кстати, давайте выпьем. За что будем пить?
Самсон. За здоровье говорящего класса.
Макс. Какого класса?
Самсон. Talking Class, которому всегда нечего жрать, как всякому свободному, в отличие от рабов, которые всегда сыты.
Макс. Отличный тост, я присоединяюсь.
Алиса. И я.
Выпивают, закуривают.
Алиса. Такой хороший день мне одна дура испортила.
Моника. Какая дура?
Алиса. Бабища в автобусе. Развонялась луженой глоткой, что такие как я, значит, оказывают дурное влияние на детей. И ради жизни на земле меня надо уничтожить.
Макс. Глас народа, смирись.
Алиса. И почему-то она все напирала на Чехова, не знаешь почему? Потом она засохла с Чеховым, но вонять не перестала.
Моника. У нее дома неприятности.
Алиса. Дурила страшная, даже народ застеснялся.
Самсон. Да, публика иногда сочувствует, когда не бьет. Один, может, посмеивается, а другой вякнет: он не страшнее, чем лысый, или, мол, Христос тоже был с волосами. Это меня умиротворяет.
Алиса. А меня вчера один тип до дома хотел подвезти.
Джуди. Ну и?..
Алиса. Я отказалась, конечно. Что, спрашиваю, давай в дурочку поиграем?
Моника. Чего ты так?
Алиса. А с чего это он решил меня подвозить? Мою школьную подругу вот так подписали ехать – и изнасиловали.
Моника. А ко мне на улице вчера один мэн прикололся. Я, говорит, тоже когда-то как вы был, то-се, психодром, тусовка…
Самсон. А ты во что одета была?
Моника. Не понимаю вопроса?
Самсон. Ну, не как сейчас… Джины пиленые, то-се…
Моника. А ты думаешь, комсомольский значок и косички?
Самсон. Ладно-ладно, я понял.
Моника. Ты считаешь, ко мне подойти на улице не могут?
Самсон. Конечно, могут. Давай бутылочку допьем. (Разливает.) Так что же он еще говорил?
Моника. Что он с Первой Системой начинал. Что они, мол, сленг придумали.
Макс. Ну, это он врет.
Моника. Я думаю.
Макс. А с другой стороны, должен же был его кто-нибудь придумать?
Самсон. Известно кто: западные спецслужбы.
Моника. В общем, потом у него все ништяки кончились, поехал в зону, вернулся, женился, теперь у него все нормально, работает слесарем, имеет квартиру – и стал проситься в тусовку.
Самсон. Логично.
Моника. Он был удринченный.
Джуди. Сразу видно.
Моника. Даже денег хотел дать.
Алиса. Ну, а ты?
Моника. А я не взяла.
Алиса. Ну, ты гордая.
Моника. А ты думала?
Алиса. А я думала: смирение паче гордости. А если самой не нужно, дай другому.
Моника. Тебе что ли?
Алиса. Ну, и мне.
Макс. Хватит, дамы. Я заплачу за вас. Только не ссорьтесь.
Самсон. Да не оскудеет рука дающего.
Макс. Теперь вам аскать не надо.
Алиса. Аск – благородное дело.
Макс. Ну, и аскай на здоровье.
Алиса. А ты, значит, гордый. Все вы тут уже сытые и хорошие!
Самсон. Но-но!
Алиса. Не погоняй! Я тебя исключу из партии!
Самсон. Это я тебя могу исключить двадцать раз. Я адмирал, а ты салага!
Алиса. Да врешь ты все…
Джуди. Кончайте доставать друг друга. Давайте лучше музыку послушаем.
Алиса. Давай послушаем. Самсон, у тебя есть ранний Rolling Stones? Тысячу лет не слушала ранний Rolling Stones.
Самсон. А то у меня нету раннего Rolling Stones’а!
Отходит и роется в катушках.
Алиса. Жаль, у вас мало места, а то бы устроили коммуну.
Макс. Это ее идея-фикс.
Алиса. Ну, и катись, обойдемся без тебя! Только коммуной можно жить по-настоящему. (Самсону) Ты согласен?
Самсон. Наверное.
Алиса. Что ты имеешь против коммуны?
Самсон. Я жил в двух коммунах. И все было бы клево, если бы не Лева. Брежнев, я имею в виду.
Алиса. В одной мы жили с тобой вместе. Ты хочешь сказать, я вела себя плохо?
Самсон. Ты была единственной, кто вел себя хоть сколько-нибудь нормально. И то, пока тебя не подсадили на траву.
Алиса. Сами виноваты. Вы курите, а мне нельзя?
Макс. Женщина должна быть на кухне. Пока мужчины решают важные дела.
Джуди. Укурятся и решают.
Макс. А что – персы так и делали. Напьются хаомы – и решают. А потом по трезвяку проверяют: хорошо ли решили? А когда по трезвяку решили – потом проверяют под хаомой.
Алиса. Долго ты там, невозможно ждать!
Самсон наконец установил пленку.
Алиса. Ах, Rolling Stones! Клево! Помнишь, как мы жили? Чай около полудня, телеги, потом тусовка скипает куда-нибудь в центра, а вечером опять: чай, трава, музыка – и так до рассвета, а потом все расползаются по своим углам.
Самсон. BBC всю ночь слушать.
Алиса. Помнишь, как Ник с Ханкой ходили в свой институт – раз в неделю к последней паре. А ты устроился на работу – и пунктуально туда ходил и всех спасал. Для меня до сих пор секрет, как ты вставал?
Самсон. А как я сейчас встаю?
Джуди. А я люблю поспать. И не считаю, что это такое преступление.
Самсон. Не парься. Ты клевая герла и встаешь, когда надо.
Джуди. Когда надо помыть посуду – ты это хочешь сказать?
Самсон. Конечно, ведь ты моешь посуду – и это не было отмечено в сводке новостей.
Джуди. Не стебайся – укушу!
Самсон. Если бы тогда нас не прикрыл полис, мы бы все равно умерли с голоду.
Раздается стук в дверь и входит Отец.
Отец. Добрый вечер.
Все. Добрый вечер.
Отец. Я вижу, у тебя опять гости. Те же или уже другие?
Самсон. Не обратил внимания. У тебя дело какое-нибудь?
Отец. Просто хотел с тобой поговорить.
Макс. Может быть, вы к нам присоединитесь. У нас тут чаек.
Отец. Нет, спасибо, мне только пару слов с этим извергом.
Самсон. Начинай, я тебя слушаю.
Включает магнитофон громче.
Алиса. Ах, кайф! (Ложится на пол и закрывает глаза.)
Отец удивленно смотрит на нее.
Отец. В наше время слушали музыку сидя или стоя.
Самсон. По стойке смирно?
Отец. От уважения. Но сейчас не об этом речь.
Самсон. Ты что-то хотел сказать.
Отец. Нельзя ли сделать потише?
Самсон. Ого, по меньшей мере вызов из военкомата.
Отец. Ты почти угадал.
Самсон делает громче, потом тише, в результате возвращает на прежний уровень.
Самсон. Ну, что случилось?
Отец. Наберись серьезности. Я разговариваю с тобой как со взрослым человеком.
Самсон. Я понял.
Отец. Посмотри, как ты выглядишь, как ты стоишь! Ссутулился, руки в карманах, весь изогнулся. Ты что, не можешь постоять одну минуту нормально?
Самсон. Давай обойдемся без парада.
Отец. Не груби. Мне не до глупостей. Вчера из милиции приходили, ты знаешь?
Самсон. Много чести. И чего ради?
Отец. Ты доигрался. У участкового ты так и не был?
Самсон. Времени не было.
Отец. Ну вот, они там не дождались, когда ты явишься.
Самсон. Ну, ясно, это все?
Отец. Этого мало? Ты догадываешься, о чем шла речь?
Самсон. Обо мне, грешном, конечно.
Отец. Не просто о тебе.
Самсон. Понятно, не просто обо мне. Мне лишь интересно, чем это кончилось?
Отец. Кончилось это тем, что мне пришлось врать, выгораживать тебя. И это уже не в первый раз, заметь себе!
Самсон. Благодарю.
Отец. Я это не ради твоей благодарности делал, ты знаешь. Это вроде аванса. Надеюсь, ты правильно поймешь? Ты можешь смотреть на эти вещи, как тебе угодно, но не жди от меня сочувствия. Не знаю, какого рожна я для тебя стараюсь! Мне скоро на пенсию, мне хочется спокойной жизни. Почему ты не можешь сделать что-нибудь в свою очередь для меня?
Макс. Георгий Ефимович, ну что вы его мучаете? Он не виноват.
Алиса. В этой стране счастлив только тот, кто рожу отъел.
Отец. Это намек?
Самсон. Да что ты, она так, вообще.
Отец. Попрошу воздержаться от подобных суждений. Я совершенно не расположен разговаривать на эти темы.
Самсон. В конце концов, я ничего не обещал, насколько я помню!
Отец. Я тоже ничего не обещал, когда ты родился. Делал все что нужно, и все.
Самсон. Ну, вот я и вырос.
Отец. Вырос, я и так знаю, не надо мне напоминать, не забуду. В доме повешенного не говорят о веревке.
Самсон. Тут только одна кандидатура на веревку.
Отец. Хватит. В общем, так: мать велела мне пригласить тебя к обеду. Ты пойдешь или нет?
Самсон. Как я пойду, у меня гости.
Отец. Как знаешь, хотя гости, которые пребывают постоянно, называются уже не гостями.
Самсон. Что ж делать, если они так любят вашу квартиру.
Отец. Я тоже ее люблю.
Самсон. Ты утрачиваешь последнее свойство русского человека – гостеприимство.
Отец. Не учи меня свойствам русского человека. Я уж куда как более русский, чем ты. Лучше сними себе стадион.
Сердито уходит.
Макс. Старикан не в настроении. Не обращай внимания, выпей.
Самсон. Вижу, эти добрые люди хотят меня достать.
Алиса. А чего к тебе мент приходил? Закурить просил?
Самсон. За хаер подержаться.
Макс. Брось, с пряниками надо жить в мире. Они прибьют, они и приласкают. Скажи лучше, чего ему надо?
Самсон. Чего-чего, того же, чего и всем: чтобы другой работал!
Макс. Вот видишь. И я говорю: у нас только две перспективы – допекут или упекут.
Алиса. Пусть упекут: не работала и не буду!
Бьет кулаком по столу.
Моника. Зачем же стулья ломать?
Макс. Она у нас известный фрукт.
Алиса. Сам ты фрукт. Я всегда это говорила и буду говорить. Пусть попробуют заставить.
Снова бьет по столу.
Моника. Тебе легко. У тебя крыша застрахована.
Джуди. Что ты хочешь сказать?
Алиса. Она хочет сказать, что я психопатка, официальная креза.
Джуди. Да не креза ты, просто возбуждаешься быстро от вина.
Алиса. Не учите меня жить, а то я, знаете, что сделаю!
Макс. Успокойте ее, она меня не послушает.
Алиса снова бьет по столу, разбивает чашку.
Алиса. Сволочи вы все! Вы рады говорить про меня гадости. А я не пьяная вовсе.
Макс. Заткнись, Алиса! Можешь меня называть сволочью, но если ты будешь Самсона с Джуди…
Алиса. А ты и есть сволочь. А раньше атасный чувак был. Не прощу тебе!
Макс. Дура ты малолетняя. Ты даже пить еще не умеешь. Какого хрена я с тобой связался! Только позоришь меня везде.
Алиса. Сам дурак, пробки воруешь, благодетель какой сыскался!
Самсон. Ладно, Алиса, не злись. Все мы немного пьяны и все мы изрядные идиоты.
Алиса. Я не злюсь, я несправедливость ненавижу! Почему вы считаете, что вы лучше меня?
Джуди. Никто так не считает.
Алиса. Нет, считаете. Я вижу! Вы буржуя этого больше любите, чем меня!
Макс. Фу, лажа какая! Всегда она так. Это у нее комплекс.
Джуди. Ей пить не надо, вот и все.
Алиса (начинает плакать). Во-во, все-то вы больше меня знаете. И пить мне не надо, и говорить мне не надо, ничего не надо! А сами скоро задницу будете большевикам лизать. Продавайтесь, продавайтесь! Думаете, своими картинками вы душу спасете?! А я одна в Системе останусь, вместе с психами и наркоманами. Они меня любят, а не вы.
Самсон. Успокойся, ты клевая герла…
Алиса. Наркоманы и психи!..
Макс. Кто здесь наркоман?
Алиса. Известно кто, я конечно, все я, одна я, вечно одна я!
Самсон. Алиса, кончай.
Макс. Да, завязывай истерику.
Алиса плачет.
В дверь заглядывает Маман.
Маман. Там тебе звонят.
Самсон. Спасибо (встает).
Маман. Что у вас тут происходит?
Самсон. Ничего, у нас все в порядке.
Маман. А почему девушка плачет?
Самсон. Разве плачет?
Маман. Конечно, плачет. Зачем девушку обидели?
Макс. Никто ее не обижал.
Самсон. Ничего, все нормально, мы сами все наладим, не вмешивайся только.
Маман. Я уже видела, как вы налаживаете. Пили что ли?
Самсон. Ну, пили немного.
Макс. Это разве пили, только по усам текло.
Маман. Не смейте мне здесь упиться!
Макс. С двух бутылок, пожалуй, упьешься.
Маман. А откуда мне знать, сколько у вас бутылок? Мне что ли вам еще принести?
Самсон. Было б славно.
Маман. Так ты еще и алкоголик!
Самсон. Я собрал все пороки. Беру удар на себя. Хорошо умирает пехота…
Маман. Господи, ты совсем пьян!
Самсон. Меня сильно шатает?
Маман. Глупости говоришь.
Самсон. В первый раз что ль?
Маман. Иди, трубка лежит, обормот. Думаешь, если в сотый раз, то мне от этого легче? Вон и девушка уже рыдает от ваших глупостей.
Самсон. Оставь девушку в покое.
Маман. Не груби! Даже если ты и пьян – надо быть вежливым. Это легче всего дается и больше всего ценится.
Самсон. Знаю, в школе на стене висело.
Маман. Вот именно.
Самсон. Ничего не вот именно, ты прекрасно знаешь, что вежливость умерла вместе с последним представителем династии Романовых. Вспомни, какая у меня была школа.
Маман. Я не о школе говорю, а о тебе. Нечего на школу пенять.
Самсон. Ладно, не будем лезть на стену. Решим, что мы это проехали.
Маман. Куда проехали?
Самсон. Лично я проехал в сторону телефона (уходит).
Маман. Совсем сбесился. Раньше он таким не был.
Макс. Достойный человек.
Маман. Я только хотела узнать, не надо ли вам чего-нибудь приготовить? Что вы без еды сидите?
Джуди. Да нет, Лидия Ивановна, у нас, вроде, всего хватает.
Алиса (истерично). Хватает, хватает! Особенно дураков много!
Макс. Заткнись, а то мы тебя в дабл запрем.
Маман. Деточка, что с тобой? Может, ей валерьянки дать?
Джуди. Не надо. Сейчас она успокоится.
Моника. Нервный срыв. Ничего страшного.
Алиса. Конечно, ничего страшного, не с вами же.
Маман. Ну, если вы обещаете, что ничего худшего у вас не случится, тогда я пойду. Только не включайте музыку громко, соседи все-таки…
Выходит, аккуратно прикрывая дверь. Входит Самсон.
Самсон. Порядок?
Макс. Чего ты говорил – клевая у тебя мазруха. Хлебосольная…
Самсон. Это она умеет. Очень национальная она у меня: сперва еда, а все остальное в мире – дело восемнадцатое.
Джуди. Слыша ли б вы, как они ругаются: стены дрожат.
Макс. Пряники – дело святое. Это другие люди. У них от детей душа становится не на месте.
Алиса. А я своих ненавижу!
Макс. Это тоже дело святое.
Моника. А ты вообще кого-нибудь любишь?
Алиса. А твое какое дело?
Макс. Она Назара Рижского любит, музыканта. Он круто торчит, но она его все равно любит. И это хорошо.
Алиса. Сам ты торчишь в одном месте.
Моника. Я тоже люблю своих родителей, хоть они у меня и в разводе.
Макс. А я всю жизнь с отчимом живу. Нормальный мужик.
Алиса. Чего вы о предках своих заговорили? Поговорить не о чем?
Джуди. А тебе что?
Алиса. Ненавижу такие разговоры!
Моника. Ты просто выпендриваешься.
Алиса. Конечно, корчите из себя любящих детишек! Я со своими сто лет не живу, и знать их не хочу. Я – сирота. Моя семья – Система!
Моника. А нам-то что, твои родители – не жалко.
Алиса. Дура ты.
Моника. Сама дура затасканная!
Макс (Монике). Ну, ты даешь (смеется).
Самсон. Хватит, я сказал.
Моника. А вы с ней заодно?
Макс. Ну, вот, у этой тоже горячка случилась.
Самсон. Мы все здесь заодно, запомни. А если не заодно, то нечего и приходить.
Алиса. Я-то с тобой заодно, а вот они – не знаю. Не знаю даже, заодно ли Джуди.
Джуди (устало). Оставь меня в покое. Я сама за себя отвечу.
Макс. Ладно, Христос прощать велел. Не будем париться.
Алиса. А что мне ваш Христос, я его не видела.
Джуди. И нечем гордиться.
Макс. Свои не должны ссориться. И повода хорошего нет. Вот если б кто сказал, что будет голосовать за нерушимый блок коммунистов и педерастов – тогда другое дело.
Джуди. Ты не остроумен.
Макс. Ну и ладно, зато характером легок.
Алиса. Не ссорьтесь вы, весь бардак из-за меня. Нельзя меня в порядочный дом пускать! Обязательно напьюсь и напакостничаю. (Визжит.)
Макс. Опять понеслось. Тебе бы в красные бригады податься.
Алиса. Сам подавайся. Я пацифистка.
Джуди. Ты пацифистка?
Алиса. А что, не хуже тебя!
Джуди. Я не пацифистка. Я пацифистка, пока меня не трогают.
Макс. Хороша пацифистка. Это как недавно было: встретились фашисты с пацифистами, и пацифисты их побили.
Алиса. И правильно. Я там была, я тоже дралась. Я одному менту так по яйцам дала!..
Самсон. Какому менту?
Алиса. Не знаю, не спросила имени.
Макс. Врешь все.
Алиса. Сам врешь. Вот тут у меня синяк, и вот тут… (показывает на голове).
Макс. Мустанги там у тебя, а не синяк.
Алиса. Щас как дам!
Самсон. Чего-то у нас не туда понеслось.
Джуди. А ты мири, миритель… (закуривает).
Алиса. Дайте мне тоже сигарету.
Макс. Нет, мы пошли.
Алиса. Куда мы пошли?
Макс. Дальше пошли. Пора уже.
Алиса. К черту, мне здесь нравится. Музыка такая клевая!
Макс. Ты совсем хочешь остаться?
Алиса. Да. Мне все равно.
Макс. Но, может быть, им не все равно.
Самсон. Ладно, Макс, оставь ее.
Макс. Что значит оставь, что за приколы? Со мной пришла, со мной и уйдет.
Алиса. Не пойду я с тобой. Убирайся один. Терпеть тебя не могу!
Макс. Вот шиза! Вставай, тебе говорят!
Самсон. Кончай, Макс! Проспится – придет в себя.
Джуди. А я считаю, что ее все же лучше было бы увести.
Алиса. Не пойду, не просите!
Джуди. Вот видишь.
Самсон. Помолчи, Джуди.
Джуди. Делай, как знаешь.
Макс. Пошли, Алиса, слышишь? Я тебя здесь не оставлю.
Моника. Пошли, Макс. Пусть остается, если ей так хочется.
Алиса (разваливается на полу). Идите вы все к черту! Здесь вот останусь и умру!
Макс. Тебя что, силой тащить?
Самсон. Макс, послушай…
Макс. Помолчи, это мое дело. Не обижайся только.
Алиса. Только попробуй мне что-нибудь сделать.
Макс. Ну так не дури. Зачем столько хлопот из-за себя устраивать?
Алиса. А ты не хлопочи, подумаешь, нашелся один… Без тебя буду по гостям ходить.
Макс подымает ее за руку. Она не сопротивляется. Он ведет ее к двери. Ее качает. Моника идет следом.
Макс. Ну, вот и умница.
Алиса. Портмоне свое вонючее не потеряй.
Моника. До свидания.
Макс. До свидания, простите, что так получилось.
Самсон. Счастливо, не грусти, все нормально. Алиса, ты тоже не грусти. Я тебя жду. Музон послушаем.
Алиса подымает два пальца рогаткой. Гости уходят.


СЦЕНА 5. ДЖУДИ (Ранний Gong)
Продолжение предыдущей.

Джуди ложится на пол.
Самсон. Что с тобой?
Джуди. Не знаю. Вино натощак вставило... Зачем ты хотел ее оставить?
Самсон. Я не хотел. Что-то человеколюбивое во мне захотело.
Джуди. А меня твое человеколюбивое пожалеть не хотело? И еще пригласил ее опять. Ты предупреди меня, когда она придет, чтобы я ушла.
Самсон. Оставь Алису в покое. Ты ее не знаешь. В шестнадцать лет она вскрыла себе вены и нажралась колес. В крезу ее отвезли раньше, чем в реанимацию.
Джуди. Ну и что?
Самсон. Ничего. Мать старается заложить ее в дурку. В третий раз. Поэтому она никогда не появляется дома.
Джуди. Наверное, за дело. Ты рассказывал, как она первый раз попала: надербанила зачем-то дачный мак, напихала его в прозрачный целлофановый пакет и поехала в Москву угощать друзей.
Самсон. Святая простота! Я помню, как мы с Ником торчали у одного приятеля на даче пару лет назад. В буквальном и переносном смысле. А она доставала хавку, доставала где-то деньги. У нее было такое здоровое пальто с кучей карманов внутри. Она шла в самообслуживание и уносила по несколько килограммов. Ей было лет 17.
Джуди. И она торчала с вами…
Самсон. Да, в общем, кроме Ника, там никто серьезно не торчал. Так, баловство. Она была красивая и юная.
Джуди. Но сейчас она не красивая и весьма потасканная.
Самсон. В любом случае, она в каком-то смысле моя духовная дочь. Я знаю ее лучше, чем ты.
Джуди. Еще бы! Думаю, у вас был роман.
Самсон. С чего ты взяла?
Джуди. Кто девушку врубает, тот с ней и спит.
Самсон. Фред уже дефлорировал у нее все, что мог, включая мозги. Он ее и привел. Я ей глянец наводил. Бескорыстно.
Джуди. Бедный ты, один сеет, а другой жнет.
Самсон. Она не в моем вкусе.
Джуди. Она вульгарна.
Самсон. Ты по-женски это не понимаешь. Она проста, как ребенок. И вовсе не вульгарна.
Подходит и обнимает Джуди за плечи.
Самсон. Ну, кончай хандрить. Ты же не ревнуешь, а просто дуришь.
Джуди. Иди-иди к своей Алисе и целуйся с ней, чего ты ко мне лезешь? У меня, небось, нет вшей в волосах и еще чего-нибудь похуже. Будешь как Христос среди прокаженных.
Самсон. Не зли меня. Я человек мирный, но и меня можно достать.
Джуди. Звучит угрожающе. Раньше ты был более любезен. Когда врубал меня, видно, по уже усовершенствованной методе. Преподал высший курс.
Самсон. Ты пожалеешь об этом.
Джуди долго молчит.
Джуди. Ладно, извини. Я устала.
Самсон. Я вижу.
Открывается дверь и заглядывает Маман.
Маман. Святое семейство в сборе, а хлеба между тем нет.
Самсон. Да ну!
Маман. Вот тебе и да ну. И собираетесь вы вообще обедать и чем?
Самсон. Только это ты и пришла нам сказать? Ну, слава Богу, а я думал, что-нибудь серьезное.
Маман. Я что, помешала серьезному делу?
Самсон. Самому серьезному: мы разговаривали.
Маман. Я думала, вы уже переговорили все свои разговоры. Вы, кажется, только этим и занимаетесь. А еда, между прочим, сама в доме не родится. Не лошадь я в конце концов – все делать! А ты и ухом не ведешь. Вот ты вчера заглядывал в холодильник, неужели тебе ничего не бросилось в глаза?
Самсон. Я не заглядывал вчера в холодильник.
Маман. Ты разве не обедал?
Самсон. Я обедал не дома.
Маман. Откуда же мне это знать, я не имею возможности следить за тобой. И что, там, где ты был, тебя хорошо покормили?
Самсон. Нормально.
Маман. И вино, небось, было?
Самсон. При чем тут вино?
Маман. У вас же так заведено.
Самсон. Боюсь, ты имеешь превратные представления, как у нас заведено.
Маман. Ты меня не переубедишь. Подумай о себе, наконец.
Самсон. Я только этим и занимаюсь.
Маман. Ну, так о других.
Самсон. О ком, о китайском императоре?
Маман. Нет, гораздо ближе.
Самсон. Ты хочешь обвинить меня в эгоизме?
Маман. А разве ты лишен эгоизма?
Самсон. Ну, если это эгоизм, то эгоизм нищего.
Маман. Мне от этого не легче. Мне было бы лучше, если бы ты был сытым и довольным. Мне ты совсем не нужен в виде святого.
Самсон. Стыдись, мир держится жертвами, как говорили индусы.
Маман. Не надо мне объяснять, чем держится мир! Мир в этом доме держится только благодаря мне. И это очень большая жертва. Я не знаю, что еще вы можете от меня хотеть?
Самсон. Милости.
Маман. Мне сейчас нужно уходить, а я хотела бы, чтобы мы поговорили серьезно. О работе. И не маши рукой! Я спрашиваю: ты собираешься что-нибудь делать?
Самсон. Что угодно, только не выслушивать нотации.
Маман. Зачем ты мучаешь меня?
Самсон. Ты это всегда спрашиваешь. По-видимому, я садист.
Маман. Больше тебе нечего сказать? Ты знаешь, что о тебе думают люди? Я слышала, что о тебе говорят на лестнице.
Самсон. Никогда не слушай того, что говорят на лестнице!
Маман. Но они правы! Ты только куришь, лежишь или бродишь. Что о тебе думать людям?
Самсон. Действительно!
Маман. А твой вид! Зачем ты дразнишь гусей?
Самсон. А, ты признаешь, что они гуси!
Маман. Нет, они нормальные люди, но им неприятно такое соседство, и я их понимаю.
Самсон. Что же они со мной сделают? Побьют?
Маман. Не знаю, может быть.
Самсон. В следующий раз стрелять будем мы, Джо!
Маман. Ты все шутишь!
Самсон. Ну, давай тогда поплачем что ли!
Маман. Ты можешь гордиться, ты овладел искусством доводить нас! Видимо, ты считаешь, что в семьях так и полагается.
Самсон. Ты хочешь, чтобы я пожалел, что я не сирота? Да, вот такой вот я! Я ничего не понимаю в ваших семьях! Я живу и ничего не понимаю в вас!
Маман. Вот именно, ты ничего не понимаешь, и тебе наплевать! Ты откровенно можешь это сказать! А мы с отцом всегда относились к вам хорошо. Но тебе хочется изображать нас монстрами, которые не дают тебе жить. Ты не оставил камня на камне от всех наших усилий. Я знаю, ты ненавидишь усилия и всякий разговор об усилиях. Ты будешь смеяться, но мы потратили жизнь, чтобы не чувствовать вины ни перед тобой, ни перед кем.
Самсон. Медаль вам, медаль!
Маман. Я говорила: ты будешь смеяться! Ты все высмеиваешь. Ты смеешься даже там, где надо плакать. Ты прожил слишком мало, чтобы понять непоправимость твоих поступков.
Самсон. Только тот, кто ничего не делает, не ошибается. А я ведь бездельник.
Маман. А я так надеялась на твое будущее!
Самсон. Сколько еще лет мне тебя разочаровывать, чтобы ты наконец успокоилась?
Маман. Я никогда не успокоюсь! Не понимаю, как ты можешь даже спрашивать это? Предположим, я перестану обращать на тебя внимание: что с тобой будет?
Самсон. Может быть, попробуем прямо сейчас?
Маман. Это случится после моей смерти!
Самсон. Только не надо привлекать сюда смерть. Это дурацкий прием. Все мы смертны – пойди попроси у государства отдельную квартиру для меня или хотя бы комнату в коммуналке – фиг два! Все, что оно может мне дать, это камеру или койку в дурдоме, после того, как доведет меня до ручки. Но я же не говорю об этом!
Маман. А за что тебе давать квартиру? Ты же всю жизнь уклонялся от всякого труда.
Самсон. Ну да, я всю жизнь уклонялся от всякого дерьма.
Маман. Не дерьма. По-твоему, мы всю жизнь…
Самсон. Ладно, не будем. Если у вас квартиры дают только за заслуги перед кем-то, то я горжусь, что мне не за что ее дать.
Маман. Нашел, чем гордиться! Ты напридумывал дурацких отговорок всякому своему безделью.
Самсон. Тебе нечего больше сказать?
Маман (со слезами в голосе). Ты меня не слушаешь, зачем мне говорить?
Самсон (тронутый). Ну, давай, я тебя в чем-нибудь послушаю.
Маман. Не надо мне одолжений! Перестань курить хотя бы! И проветри комнату: нечем уже дышать!
Самсон. Хорошо, что еще?
Маман. Спешишь отделаться? Ты так испуган приходом своей матери?
Самсон. Испуган насмерть. Больше всего я испуган, что будет разговоров еще на три часа.
Маман. Не будет! Я знала, что ты упрям, как осел! Но я все равно буду следить за тобой, хочешь ты этого или нет.
Самсон. Мама, ты устала за неделю. Пойди, отдохни.
Маман. Не выпроваживай меня, я еще не все сказала! Я это дело так не оставлю и повлияю на тебя…
Самсон. Сильно сомневаюсь, только себе беспокойство доставишь.
Маман. Но человек не может жить в чулане, ему нужны люди и свежий воздух!
Самсон. Только не уверяй, что у вас все это есть.
Маман. (Смотрит на дверь. На ней надпись «Тамендиго мондаге».) Мы для тебя, конечно, не люди, а сам вон как дверь испоганил. Зачем?
Самсон. Я облагородил ее клевой надписью.
Маман. Те, кто пишут в лифте, тоже считают, что они его облагородили.
Самсон. Это первые письмена человечества, как бы первая проба голоса. Он пишет здесь то, что не находит в газетах.
Маман. Не хватало, чтоб такое в газетах писали.
Самсон. А то! Откуда же глупости взяться после таких умных газет?
Маман. Ты все отрицаешь, а сам не можешь сказать, что ты хочешь. Ты, видимо, считаешь, что поступаешь умно.
Самсон. Я никак не поступаю, я обхожусь чистой мыслью.
Джуди. Кончай трепаться, сколько можно об одном и том же?
Маман. Вот именно, время идет, магазин закроется. Надо идти, пока не поздно. Не сидите и не теряйте времени. Радуйтесь, я вас оставляю!
Уходит.
Джуди. Ну, я торчу!!
Самсон. От чего ты торчишь?
Джуди. От ваших словесных баталий! Таких невинных и бесполезных, как капанье из крана.
Самсон. Ты не права, тут борьба на принцип.
Джуди. Кто кого будет встречать цветами и музыкой?
Самсон. Ну, музыкой я их и так встречаю…
Джуди. А цветы?
Самсон. А цветы у меня в душе.
Джуди. Не увяли еще? Ты их давно поливал?
Самсон. Ты имеешь в виду, что траву давно не курил?
Джуди. Да ты постоянно куришь.
Самсон. Так в чем дело?
Джуди. А ты заметил, что твои пряники никогда не обращаются ко мне, будто я нематериальный объект. Они игнорируют факт моего присутствия, как травмирующий – и делают вид, что меня нет вовсе.
Самсон. Может быть. Хотя со мной они о тебе говорят.
Джуди. О чем же?
Самсон. Ну, например, о том, долго ли мы собираемся так жить, то есть вместе? Ну, вроде того, долго ли мы собираемся жить вообще.
Джуди. А они чего хотят?
Самсон. Вероятно, чтобы я на тебе женился, или мы расстались. Как всякие ханжи.
Джуди. Они бы, скорее всего, предпочли второе.
Самсон. Не знаю. Скорее, ты им нравишься. По их мнению, женщина оказывает на мужчину благотворное влияние. Видимо, они надеются, что ты тоже окажешь на меня известное влияние.
Джуди. Какое?
Самсон. Не знаю. Приблизишь к земле.
Джуди. Спасибо. Приятная точка зрения на женщин.
Самсон. Не обижайся. Я уверен, они ошибаются.
Джуди. Нет, ты боишься.
Самсон. Кого?
Джуди. Меня. Женщин. Поэтому никогда не женишься.
Самсон. Я просто об этом не думаю. Зачем тебе это?
Джуди. Наверное, мне стало бы проще. Кто я здесь? Твои не обращают на меня внимания, как на комнатный цветок, да и то не в их комнате.
Самсон. Ты хотела бы здесь жить с полным правом? Я могу с тобой расписаться, для меня это не проблема.
Джуди. Не обольщайся. Они наплюют на эту расписку и не пропишут меня здесь. Но даже, если ты настоишь, они отыграются на том, что не будут давать нам жить.
Самсон. Не надо относиться к их болтовне серьезно. Должны же они на кого-то выплескивать свои эмоции или не должны? Они думают, что я – это вся их проблема. Так им проще. Я как громоотвод.
Джуди. Я не хочу жить громоотводом.
Самсон. Потерпи. Надо перекантоваться зиму, а весной нацепим рюкзачки и вперед!
Джуди. Куда вперед – под дерево? Ничего иного не можешь предложить?
Самсон. Разве нам было плохо летом?
Джуди. До конца жизни не хватит.
Самсон. Я не говорю: до конца жизни.
Джуди. Вот я и хочу знать, где ты предлагаешь мне жить? Только не говори: под деревом. Я на это не согласна.
Самсон. Я не говорю – под деревом, что ты пристала! Летом я тебе гарантирую дачу у кого-нибудь из френдов.
Джуди. А потом?
Самсон. Потом, может быть, подвернется что-нибудь лучше. Зачем загадывать?
Джуди. Не думаю, что что-нибудь свалится нам на голову. Я ужасно устала ждать, я говорю совершенно серьезно. Я устала от этих вторжений, от ваших разборок, этого мелочного отстаивания своих прав по каждому поводу! Разве тебе самому это не противно?
Самсон. Противно. И что ты предлагаешь?
Джуди. Не знаю. Мы могли бы разменять квартиру.
Самсон. Они ее так любят. Это их убьет.
Джуди. Ты в это веришь? Или тебе просто удобнее так жить? А еще называешь себя свободным человеком!
Самсон. Я свободный человек. А ты мне предлагаешь отнимать чью-то собственность.
Джуди. Это и твоя собственность.
Самсон. У меня нет собственности.
Джуди. Но ты же живешь здесь!
Самсон. Да, и, наверное, злоупотребляю своим правом здесь жить. Но если они слишком достанут, я уйду, как уже не раз делал.
Джуди. Что же делать?
Самсон (усмехаясь). Врубаться в структуру момента.
Джуди отворачивается.
Самсон. Что тебя угнетает, я не пойму?
Джуди. Меня угнетает, что нам ничего не принадлежит. Мы ничего не имеем.
Самсон. Так ведь это прекрасно!
Джуди. Мы не сорная трава, нам тоже надо за что-то цепляться!
Самсон. А мы цепляемся. Это они думают, что мы паразитируем на их корнях. А у нас есть свои корни. На самом деле мы питаемся сами, даже если и тырим у них печенье. У нас есть нечто свое, что они не понимают. Их воспитали в темных коридорах и углах, охраняемых от людей. Поэтому они боятся, заискивают, ведут с людьми нечестную игру. Они все прячут, экономят, они боятся очутиться нагишом. Мир для них мерзкая штука, и в нем все перед ними виноваты. Потому что они не свободны. Они все черпают из мира и ничего не могут дать по-настоящему своего. Они хотят найти и смысл и способ жизни у мира, среди общества. Поэтому общественное у них важнее личного, поэтому свобода равна необходимости. Это страшная психология людей, готовых проиграть – если их похвалят. У них нет истин, у них есть обычаи и привычки. Но они не машины: их тоже гложут страхи, они мучаются. Благодаря им, мы много знаем. Но они на 99% состоят из инерции. А мы нет. Мы даже пальцем не пошевелим под чью-то дудку. Нас не заставишь, потому что у нас ничего нет. Наша форма жизни трудна и непривлекательна. Поэтому я и говорю, что хорошо, что у нас ничего нет, хорошо, что мы ранимы. Значит, все, кто с нами, это действительно наши друзья. А с этим можно построить мир.
Джуди. Вавилонскую башню.
Самсон. Под землю.


СЦЕНА 6. О РАБОТЕ (Музыка Velvet Underground)

Звучит музыка. Самсон лежит на полу на ковре и читает, Джуди сидит рядом. Появляется Маман. Она останавливается в дверях и смотрит на Самсона.
Маман. Все лежишь?
Самсон. Лежу.
Маман. Сколько уже времени?
Самсон. Не знаю, около девяти, наверное.
Маман. Я не о том.
Маман делает музыку тише.
Самсон. Ты чего?
Маман. Надо поговорить.
Самсон. А музыка причем?
Маман. При том… Ты звонил Борису Мефодьевичу насчет работы?
Самсон. Нет.
Маман. Почему?
Самсон. Мне не нравится эта работа. Я говорил тебе.
Маман. А какая тебе нравится? Только не говори: никакая.
Самсон. Они все равно меня не возьмут.
Маман. Не понимаю! Почему?
Самсон. Тоже не понимаю. Испугаются, наверное.
Маман. Чего? Твоих волос?
Самсон. А хрен их знает.
Маман. Так постригись в конце концов – если в этом вся проблема! Ты можешь оставаться самим собой и без волос. Что тебе эти волосы?
Самсон. А ты не знаешь? Я тебе раскрою мой секрет. Волосы – это вечная молодость: для путешествий, игр и радости. Ясно?
Маман. Я же не говорю: постригись совсем! Постригись чуть-чуть, все будет лучше.
Самсон. Еще не сделали ножницы, которые меня постригут.
Маман. Значит, ты собрался упорствовать. И до каких пор?
Самсон. Не напирай на меня, как на стену. Иначе у нас начнется никому не нужный разговор.
Маман. Я все-таки хочу, чтобы этот разговор произошел.
Самсон. Ты со мной, как со школьником, тебе не кажется?
Маман. Ну, если ты не хочешь слушать. Ты же обещал, что найдешь работу, и из милиции перестанут приходить.
Самсон. Я ищу.
Маман. А, может, ты вернешься в институт?
Самсон. Ну вот, дай вам только палец…
Маман. Джульетта же вернулась в институт.
Самсон. Это ее выбор.
Маман. Это правильный выбор. У тебя же никогда не будет нормальной работы! Опять грузчиком, сторожем или улицы мести…
Самсон. Я еще на почте работал.
Маман. Вот-вот. Целая трудовая биография.
Самсон. А то!
Маман. Но это лучше, чем теперь.
Самсон. Это вопрос.
Маман. Ну, так объясни.
Самсон. Это не так просто – да-да, нет-нет, а все прочее – от лукавого.
Маман. Вы все от лукавого – дальше.
Самсон. Мерси. Ну, если это тебя интересует, я скажу. Эта схема, трудовая – я имею в виду, подразумевает определенную готовность и сознательную приемлемость, которой я в себе не нахожу. Я так и не понял, что вас так чарует в вашей работе и как вы так быстро выросли до ее осознания?
Маман. Наверное, необходимость зарабатывать деньги заставила, хотелось быть независимым.
Самсон. Меня это не угнетает.
Маман. Тебе хватает средств, ты хочешь сказать?
Самсон. Ну, положим…
Маман. Но за чужой счет!
Самсон. Ты хочешь сказать, за ваш?
Маман. В какой-то степени – за наш.
Самсон. Ты хочешь сказать, я вас объедаю?
Маман. Ну, не скажу – объедаешь, от этого, конечно, у нас не убудет…
Самсон. Люди заводят собаку и кормят ее безо всяких вопросов о ее трудовом статусе. Я ем не намного больше собаки. К тому же, кажется, я в чем-то могу иметь несколько очков перед ней.
Маман. Ну, это конечно.
Самсон. Значит, не является ли поднимаемая тобой проблема просто данью формальности, следованием этикету, что ли? Я не приношу никому зла и особых убытков. То, что я у вас иногда прошу, можно занести в разряд даров и порадоваться своей щедрости. К тому же не очень обременительной. Чего же копья ломать, когда нет необходимости? Ради традиции? Так давайте на эту традицию насрем…
Маман. Не выражайся! Тебе это, конечно, очень удобно.
Самсон. Я не против работы. Я за нее. Но труд превратился в эффектный, но довольно банальный жест, в котором нет ничего от акта свободной воли. Этим прогнившим трудом загромождены все дороги. Труд больше не имеет под собой основы, потому что красота оторвалась от него. Люди не заняты красотой и не получают ее в финале. В то же время она всегда располагается вокруг них, и только труд мешает приблизиться к ней. Тут напрашивается один вывод, что красота погубит мир, потому что тот, кто ощутил красоту – погиб для простых полезных процессов. Ты теперь сам являешься плодом – а никто не требует плода от плода.
Маман. Из плодов произрастают деревья, ты забыл об этом.
Самсон. Разные деревья. Каждый делает свое дело. Каждый более-менее знает, что ему нужно. Надо допустить возможность свободно отставших. Они тоже осуществляют свою программу, не произрастая, не обогащая, но и не стесняя, не мешая.
Маман. Завидная роль!
Самсон. Не выбирай, если брезгуешь.
Маман. Не выберу, не волнуйся. Как-то не хочется!
Самсон. Главное, не почувствовать, что ошиблась, выбрав какую-то одну. Все ведь так отдаются роли, что нет никакого остатка. А я живу ради остатка. Для меня это область еще возможного выбора, еще никем не использованного шанса. Ты все знаешь о своей роли, она пригнана к тебе, как хороший костюм, и вы идеально подходите друг другу. Мне негде взять такую роль и уютно в ней разместиться. Я сам ее должен найти. Или, еще лучше, не найти вовсе. Всякая ролевая функция – это скорлупа, и ей кто радуется, а кто нет.
Маман. Ты так рассуждаешь, будто у тебя отбоя нет от предложений. Кажется, даже когда ты хочешь, тебя не принимают на работу.
Самсон. Мне и не нужна такая работа, куда меня не принимают.
Маман. Какая же работа тебе нужна? Мне просто интересно знать.
Самсон. Интересно? Быть поверенным китов и деревьев.
Маман. Хорошая работа, главное, редкая. Был идиотом и остался. Господи!
Выходит.
Самсон. Не врубается.
Джуди. Я тоже иногда не врубаюсь.
Самсон. Ты серьезно?
Джуди. Ты обещал найти работу – чтобы мы уехали и сняли квартиру.
Самсон. И чтобы уехать, мне надо постричься? А еще что сделать? Может, тогда и уезжать не надо будет? Буду образцовым советским мэном, родители будут мной гордиться. С отцом буду обсуждать ремонт машины и строительство дачи, вы с маман рецепты пирогов и способы воспитания детей. Идиллия.
Джуди. Не надо стебаться еще и надо мной. Прибереги для других. А то я тоже могу.
Самсон. Не пойму, на чьей стороне ты играешь?
Джуди. На своей.
Самсон. Но не на моей.
Джуди. Играть на твоей – это тебе подыгрывать. Я и так долго это делала.
Самсон. Мне казалось, мы неплохо жили.
Джуди. Да, какое-то время. Но сколько можно так жить?
Самсон. Я не определяю сроков. Живется и живется – чего тебе еще? Слушаем музыку, читаем, ходим к друзьям. Мы уже имеем все, как тот негр под пальмой.
Джуди. Издеваешься?
Самсон. Ни капли. Хотя, совершенно случайно, я был в одном жэке. Им дворники нужны.
Джуди. Правда? И что?
Самсон. Они колеблются. Но, наверное, возьмут. Там, вроде, нормальные люди. У них есть флэт в выселенном доме. Это меня и привлекло.
Джуди. Если бы получилось!
Самсон. Можно будет устроить коммуну.
Джуди. Только не коммуну!
Самсон. Она сама возникнет. Она всегда возникает на любом свободном флэту. Будем устраивать сейшена. И какие-нибудь акции. Квартирные выставки.
Джуди. И кормить ораву дармоедов. И я опять не смогу заниматься.
Самсон. Наоборот! Тусовка будет писать тебе шпаргалки.
Джуди. Рассказывай! Да они писать не умеют.
Самсон. Они пишут на всех языках. Даже на несуществующих. И в этом весь кайф!


СЦЕНА 7. БИЛЛ (Ранний Soft Machine)

Новый флэт, мало отличающийся от старого. Четыре голые стены с самодельными картинками и надписями, постерами и просто намалеванными цветными пятнами, создающими в комнате странную цветовую атмосферу. В углу на полу маты с наваленными на них одеялами, несколько разбросанных подушек, отпертая тумбочка с чашками, на ней магнитофон. Лампа – прямо на полу. А также несколько полок с книгами – тоже на полу. Стола нет совсем – вместо него на полу циновка.
Самсон и Джуди сидят на матах и читают.
Самсон. Как насчет поесть?
Джуди. Не знаю, если есть что-нибудь, то почему бы нет?
Самсон. Где Билл, черт побери?
Джуди. Может, он все-таки не приедет?
Самсон. Приехать-то он приедет, только до двенадцати или после – вот в чем вопрос.
Джуди. Да пошел он на прик!
Самсон. Не шуми, надо чаек хотя бы поставить.
Оба встают.
Джуди. Может, еще чего сделать?
Самсон. Посмотрим. А ты куда собралась?
Джуди. А ты разве умеешь что-нибудь готовить?
Самсон. Ну, гречку я сварить сумею. Если она еще есть. Я покупал ее два дня назад. А если нет – для тебя есть консервы.
Джуди. А сам?
Самсон. Ты же знаешь, я этого не ем.
Джуди. Тогда и я не буду. Вместе умрем с голоду.
Самсон. Не умрем. Там, кажется, был рис. Только ждать долго.
Джуди. Я сварю в пятнадцать минут. Лучше скажи, сколько варить?
Самсон. Ну, кинь, сколько считаешь нужным и прочитай молитву.
Джуди. На Билла тоже варить или только молиться?
Самсон. Вари, он поесть не дурак.
Джуди. Только бы без незваных гостей сегодня.
Самсон. Почему?
Джуди. Потому что кормить нечем.
Самсон. Если нечего поесть, давай споем.
Берет гитару, поет:
Как на родине у Берии
Занимался я хиппизмом,
Перед сталинским имением
Предавался я нудизму.

Но забыл в тупые будни
Про волшебный запах трассы.
Изживал зиму на кухне
Сверхударной дозой грасса.
Джуди. Что бы еще сделать к рису?
Самсон. Лук пожарь, морковку, если есть. И карри добавь – радость гурманов и богемных художников.
Джуди выходит. Самсон включает маг и ложится на матрац.
Звонок в дверь.
Джуди. Самсон!
Самсон. Я открою.
Выходит, возвращается с Биллом и каким-то волосатым с рюкзаком.
Волосатый оглядывается. Хаер не очень длинный, и вообще он больше похож на бомжа, чем на хиппаря.
Волосатый. Клево здесь, сразу видно, какие живут люди!
Билл. Да, все сделано, чтобы вывести человека из ступора, разрушить его стереотипы. Тут полис заходил, как все это увидел, так сразу притух как-то и даже вел себя весьма прилично для полиса. (К Самсону:) Прости, я твою телегу рассказываю.
Самсон. Ради Бога, не жалко.
Билл. Вот, человека привел, знакомься – это Дима, хороший чувак, хотя нигде не прописан и почти не приносит материальной пользы обществу.
Самсон. Как и ты.
Билл. Я привожу гостей и пью с ними чай на кухне.
Самсон. Еще бы ты не пил. Кстати, очень много пьешь, заметь.
Билл. Не превышая лимит все же.
Самсон. Скоро лимит будет урезан – в преддверии экономического краха. Лучше скажи, где ты был?
Билл. На завтраке у президента, как обычно.
Дима смеется.
Дима. Веселые вы ребята.
Билл. Располагайся, чего стоишь. Может, нам чаю дадут.
Дима. О, это было бы здорово после трассы – горячего чаю.
Билл. Сейчас поставлю.
Самсон. Не надо, Джуди уже поставила двадцать раз. Сейчас рис будем хавать.
Билл. Клево! Шел сюда и думал: приятно было бы сейчас риску похавать!
Самсон. Значит, повезло тебе. Ты хлеба не купил?
Билл. А что, нет хлеба?
Самсон. Я же тебя просил.
Билл. Я просто забыл. Дырявая крыша, черт! К тому же у меня денег не было, я забыл тебе сказать.
Дима. У меня есть обгрызенный батон, еще там купил, хотите?
Билл. Ну, вот и выход, и нервничать не стоило.
Самсон. Я не нервничаю, я бы сходил сейчас, но уже все закрылось. Просто я тебя просил…
Билл. Ну, ладно, ладно, ну, что теперь делать? Теперь-то все в порядке. На следующей неделе будут бабки, приду с тортом, чтобы вы меня не ругали.
Дима. Да ну, чего вы, вы же клевые люди!
Самсон. А ты откуда знаешь?
Дима. Сразу видно. Я уже три года в бегах, разные попадались люди. И живете вы клево.
Самсон. А от чего бегал?
Дима. Да как повестка в армию пришла, так и сбег. Вначале в один город, потом в другой.
Билл. По дружественным флэтам?
Дима. Да, даже на Байкале был, у Андрея Ангарского. Вот из Питера только что приехал. Жил там у очень клевых людей. Но потом приехал хозяин и всех разогнал. Тогда я на другой флэт перебрался. А там все торчат. Я не торчу, и там на меня все коситься стали. Они дома все время. Все время новые люди ходят. Я чувствую, что мешаю, хотя я и не жил у них почти, только ночевал. Пришлось уйти. Потом сюда поехал.
Билл. Все это отлично, но только до первого полиса.
Дима. Да сколько их уже было, я и забыл, когда был первый. Один раз с трассы сняли, в спецприемнике месяц просидел. Я ксиву спрятал и вешал им лапшу на уши. Ну, обрили и новую ксиву дали. А я сбег через форточку, когда в бане мылся. Вот только ксиву им оставил.
Билл. Круто, уважаю мужественных людей.
Дима. Если опять возьмут, косить под крезу буду. Положат, я опять сбегу.
Билл. Да, жизнь!
Самсон. Значит, хайком приехал?
Дима. Как приехал?
Самсон. Ну, автостопом.
Дима. Ну да! Здорово ехал, наверное, часов за десять.
Билл. Я один раз из Питера за восемь доехал, как на поезде. С какими-то сумасшедшими режиссерами.
Джуди вносит кастрюлю с рисом.
Дима. Привет!
Джуди. Привет.
Билл. Привет, Джуди.
Джуди. Привет, Билл.
Билл. Клево, что ты хавку сделала.
Джуди. Только хлеба нет. (Самсону) Ты так и не сходил.
Билл. Ерунда, вот у этого чувака есть. Знакомься, это Дима, дезертир и русский бродяга. Только что из Питера.
Джуди. Из Питера?
Билл. Привез директивы Центра. Питерский комитет сообщает нам…
Дима засмеялся.
Дима. Вообще-то я из Харькова. Заехал по столице нашей родины похилять. А потом на юг махну, наверное.
Джуди. Из Харькова в Москву через Питер. Это уж как водится.
Билл. По столице похилять – не поле перейти. Ты в экскурсию запишись, на автобусе. Все тебе покажут и расскажут, даже то, чего не было. От Красной площади отправляется утром, не забудь.
Все смеются.
Дима. Я, собственно, не рвусь на нее смотреть. Просто все равно делать нечего. В храм зайду. В музей Востока – знаю, есть тут у вас такой.
Самсон. Зайди, это не запрещается. Там Мочалов работает. Подкрепись только сперва.
Джуди. Я сейчас за ложками схожу.
Дима. Мне ложки не надо, у меня своя есть (берется за рюкзак).
Самсон. Брось, ложек что ли нет. Сейчас принесу.
Джуди. Принеси, не могу я все носить.
Самсон выходит. Джуди мешает ложкой рис. Дима смотрит книги, Билл закуривает. Самсон приносит пиалы для риса и ложки с вилками. Дима достает хлеб из сумки и начинает его резать.
Дима. Ничего, что я тут накрошил?
Самсон. Накрошил и на здоровье.
Джуди. Не знаю, как получилось. Лук вроде подгорел.
Билл. Все отлично, спасибо. Приятно жить с трудолюбивой девушкой.
Джуди. Мне это как комплимент принимать или как?
Билл. Как комплимент конечно, как же еще?
Дима. Да, отличный рис! Здорово, что я к вам попал. У меня есть несколько наколок, но все очень сомнительные. Нет, очень клево, что я вас встретил!
Самсон. Ну, клево так клево.
Дима крестит еду, начинает есть.
Билл. Клевая вещь – рис с овощами.
Самсон. По-японски это называется дзосуй.
Билл. Суй что?
Самсон. Дзо. Это, наверное, овощи. Суй овощи в рис – и получится клево.
Дима. Вкусно. Знаете на трассе только лапша на коровьих соплях, блевать тянет.
Самсон. Осенью на трассе вообще хреново.
Дима. Не говори! – машин нет, все в колхоз ушли, холод, тридцать раз на дню дождь. Хочу на юга махнуть, там, наверное, еще тепло.
Билл. Да, хорошо бы догнаться после лета – махнуть на юга.
Дима. Главное, до моря добраться, а там уж нет проблем.
Джуди. И долго ты собираешься там сидеть?
Дима. Не знаю, может быть, всю зиму.
Джуди. Дуба дашь!
Дима. Ничего, я крепкий. А если что – махну к кому-нибудь, у кого пересидеть можно. Не знаю еще, у кого. Вот по первому году тусоваться действительно было в облом.
Билл. А курево у нас есть?
Джуди. У нас, насколько мне известно – нет.
Билл. Облом. Что ж, совсем нет?
Джуди. У тебя к кому претензии?
Билл. Ни к кому. К судьбе.
Дима. Так пойдем – постреляем, какие проблемы? Или, если хотите, у меня несколько бычков есть. На трассе подобрал.
Джуди. Нет, бычки – это ты сам кури.
Дима. А что тут такого, если посмокать нечего?
Джуди. В ларек сходить, если не закрылся еще.
Билл. Там мокро, дождь, без маза.
Дима. Я могу сходить.
Самсон. Закрылся уже, только у метро остался.
Дима. Ну, как хотите. Я без курева сколько угодно могу.
Достает и раскуривает бычок, вставив его в мундштук.
Дима. Забыл спросить: у вас здесь курят?
Самсон. Нет, на крышу выходят.
Дима. А что, мы в Питере так и делали. Флэт был гнилой, зато крыша – атас!
Билл. А табачок-то импортный, сразу чувствуется. Не боишься?
Дима. Чего мне бояться?
Билл. Вредных болезней. Откуда ты знаешь, из-под кого бычок?
Дима. Я уже всеми вредными болезнями переболел.
Джуди. Не страшно уже? А я думала, только свинка и ветрянка не бывают второй раз. Значит, ты удивительный человек!
Дима. Да ну, все так боятся чего-то, воду из автоматов не пьют. Скоро за руку здороваться не будут.
Джуди. Я лучше сдохну, чем буду курить бычок из под какого-нибудь хрена с гнилыми зубами.
Дима. А мне все равно, я себя никого выше не ставлю. Таких я часто на трассе вижу: они могут взять и на найт оставить.
Самсон. А могут не взять.
Дима. Я каждый день могу легко на такое нарваться, что любой сифняк ерундой покажется. Так живем, что никто не знает, что с ним может завтра случиться.
Джуди. Поэтому лучше напрямки?
Дима. Мне наплевать, я все равно до старости жить не собираюсь. Вы же знаете лозунг: не верь никому, старше тридцати.
Билл. Это сейчас нормально говорить, а вот стукнет эти самые тридцать…
Самсон. Мне вот через пять лет стукнет.
Билл. Вот именно. Доживем мы и до пятидесяти, как пить дать, и еще мало будет.
Дима. Ну, если себя очень беречь, то, можешь, и доживешь.
Джуди. А зачем раньше времени могилу рыть?
Самсон. А зачем канитель тянуть? Я лично не могу представить себя пятидесятилетним, окруженным детьми и внуками. Хотя, возможно, все так и будет.
Джуди. Чтобы к пятидесяти были внуки, надо с детьми поскорее.
Дима. А у вас нету?
Джуди. У кого у нас?
Дима. Я думал, ты его герла.
Билл. А то чья же?
Джуди. Так, случайно забрела.
Все смеются.
Билл. Если курева нет, надо бы тогда чаю.
Джуди. Ты молчи, хоть бы сигарету когда принес!
Билл. В следующий раз обязательно принесу. В конце концов, вы могли бы вспомнить, что в прошлый раз я угощал вас травой, а не какой-то поганой Явой.
Джуди. Поганой травой.
Билл. Не мексиканской, конечно, какая была.
Дима. А тут есть проблемы с травой?
Самсон. Проблем нет – и травы тоже. Может, у тебя есть?
Дима. Я много раз привозил в Питер. Из Азии хорошую этим летом привез.
Билл. И где она?
Дима. Давно спустил всю.
Билл. Я знаю чувака, у которого, наверное, есть.
Дима. Может, сходить к нему?
Билл. Позвонить сперва надо.
Подползает к телефону, который тоже на полу. Звонит, о чем-то тихо говорит.
Дима. А как у вас спрашивают?
Самсон. Обычно. Нет ли дисочка Планта? А у вас?
Дима. И у нас так же. А еще: не заходили ли к вам Сима с Эмилией? А иногда и вообще черт знает как – не врубишься сперва, такие конспираторы хреновы!
Джуди. Я пойду чайник поставлю.
Дима. Да, чайку бы хорошо.
Джуди уходит. Билл вешает трубку.
Билл. Есть. (Самсону) Бабок не одолжишь? У него корабль за десять, льготный курс.
Самсон встает, вынимает из куртки деньги, протягивает Биллу.
Билл. Гуд, я верну или травой принесу. (Диме) Ну что, пойдем тусанемся?
Дима. Пойдем. Можно я у вас рюкзачок пока брошу?
Самсон. Брось. А найтать где собираешься?
Дима. Не знаю еще. Если нигде не найду – можно к вам?
Самсон. Ладно, давай.
Дима. Спасибо. Что-то трудно стало нынче вырулить вписку. Я уже просить боюсь.
Билл подходит к окну.
Билл. Вроде дождь кончился.
Дима. Ну, что, пойдем?
Билл. А потом куда? Сюда же? Ладно, пипл, мы скипаем. Увидимся.
Самсон. Приходи, твое место свободно.
Дима. Пока, спасибо за гостеприимство.
Уходят.


СЦЕНА 8. ЗА ЧАЕМ (Jefferson Airplane)

Там же тем же вечером. Дима смотрит пластинки и слушает музыку, Самсон читает, Билл забивает косяк.
Дима. Хороший у тебя музон. Давно ничего такого не слышал…
Входит Джуди.
Джуди. Приколитесь! Звонили мои перенса.
Самсон. Что?!
Джуди. Звонили мои перенса! Они в Москве.
Билл. И что?
Джуди. А ничего. Они едут сюда.
Самсон. Откуда ты знаешь?
Джуди. Твоя мама позвонила. Предупредила. Она им адрес дала.
Самсон. Зачем?
Джуди (с интонациями самсоновой мамы). А потому что не могла не дать: они родители все-таки. Хотели увидеть своего ребенка.
Билл. Крутняк. А они у тебя как? Не слабонервные?
Джуди. Они нормальные, но очень отсталые. Точняк – для них это будет шок. Я еще не знаю, что твоя мама рассказала?
Дима. Может, скипнуть?
Самсон. Хрена? Познакомимся. Мне нечего бояться.
Джуди. А я боюсь. Тебе-то они ничего не сделают.
Самсон. А тебе?
Билл. Может, и правда скипнуть?
Самсон. Разве мы делаем что-то плохое? Это наш флэт. Мы у себя дома.
Джуди (издевательски). Ты так спокоен! Я не видела их два года. Хрен знает, что будет. Я бы честное слово ушла.
Билл. Не хочешь видеть пряников?
Джуди. А кто их хочет видеть? Может, хотя бы вы уйдете?
Самсон. Зачем им уходить?
Джуди. На всякий случай.
Билл. Хорошо, мы запросто.
Звонок в дверь.
Джуди. Поздно! Куда их теперь вести?!
Билл (оглядывая комнату). Может, на кухню?
Джуди. Там еще страшней! Ладно, я пошла. Может, успеете прибрать?..
Уходит. В коридоре слышны голоса. Входят Джуди и родители. Это средней наружности и возраста люди, будто специально выведенные, чтобы не выделяться в толпе. Одеты по-провинциальному безвкусно и монотонно.
Джуди. Это Самсон (показывает на Самсона). Это Билл, это Дима, наши друзья. А это мои родители. Сегодня приехали.
Самсон (показывая на кресла без ножек). Садитесь.
Мужчина (поглядев на кресла). Нет, спасибо.
Джуди. Я поставлю чайник.
Родители стоят посреди комнаты, неуверенно оглядываясь – пока хиппи суетятся, чтобы навести хоть какой-нибудь порядок.
Женщина (истерично). Я не знаю, не понимаю всего этого! Может быть, в столицах так принято у молодежи, но мне больно, она у меня единственная дочь!..
Мужчина. Замолчи, Надя. Мы не за тем сюда ехали, чтобы морали читать. Мы еще не знаем, кто они, что за люди.
Женщина. Да что там не знаем, все видно! Предчувствовало мое сердце, не надо было ее сюда посылать. А ты все – столица, столица, образование!
Мужчина. Я еще раз говорю – замолчи. Я уважаю убеждения другого, если они крепкие и настоящие, даже если не могу их понять. Они давно так живут и, наверное, сами во всем этом разбираются. Наша дочь тоже пока не погибла. Во всяком случае, я спокоен, что она попала в компанию, может быть, мне не понятную, но не дурную, кажется, где бы ее просто обманули и бросили.
Женщина. Откуда ты знаешь?
Мужчина (глядя на Самсона). Вот он пусть объяснит. Вы здесь, кажется, самый старший. И волосы у вас самые длинные. Ведь у вас есть что-то за душой? Мне кажется, я в вас не ошибся.
Женщина. Ты еще восхищаться начни!.. Как они живут!
Мужчина. Все это не для нас с тобой. Мы тут ничего не понимаем. Да, живут они не броско, но это тоже еще не преступление. Другое дело, я не знаю будущего, которое их ждет. Лучше всего, думаю, поговорить с ними самими.
Входит Джуди с чайником.
Самсон. Знаете, я привык разговаривать за чаем. Давайте выпьем чаю: это снимает официальность.
Мужчина. Что ж, можно и чаю.
Садится на ковер по-узбекски.
Женщина. Будто киргизы какие-то.
Мужчина. Ладно, не ворчи, у каждого свои обычаи. В этом еще ничего плохого нет.
Женщина. Да уж нет… Как будто чай за столом нельзя попить.
Самсон. Это чайная церемония, она вносит умиротворение.
Женщина. Не стану я от всего этого умиротвореннее!
Джуди. Не надо трагичности, мама!
Мужчина. Замолчи, Надя. Ты тоже помолчи, Джульетта, твоя мать еще не на то имеет право, после всего…
Джуди. А чего всего? Я что-то сделала, совершила что-то недозволенное? Что вы из всего устраиваете историю!
Мужчина. Ты нас бросила как будто совершенно чужих людей, которые ни капельки для тебя не сделали и не любили тебя. Но не об этом речь! Можешь относиться к нам, как хочешь. Я человек не отсталый, я не требую, чтобы ты жила как все. Достаток – не самое важное. Мы и сами были не особенно богаты, когда поженились. У моих родителей дом в деревне, глушь. Сперва у нас было общежитие, потом комната в коммуналке, как у всех… Когда всего мало – это, конечно, легко. Я все понимаю, студенты там, туристы… Но кто вы – цыгане? Не похоже. А живете, как цыгане. Может быть, вы какие-нибудь философы, верующие, ходоки? Я все пойму. Вы, наверное, люди начитанные, вон сколько книжек… Сам читал Бунина: отец-врач не отдает свою дочь за человека такого же, как у вас, образа жизни. Не потому, что не уважает, а потому что за дочь боится. Знает, что дочь не из того теста. Я тоже не уверен, что Джульетте это подходит. Какое у вас будущее? Вот я газеты читаю. На Западе таких, как вы, уже нет. У них раньше началось, раньше и кончилось. А вы на что рассчитываете?
Женщина. Все тут разделились на какие-то группировки, со своими правилами, модой… Ничего я не пойму!
Самсон. На Западе движение хиппи сравнивали с возрождением практики первых христиан. Нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни богатого, ни бедного, ни женщины, ни мужчины – но все в Боге.
Мужчина. Но их царство было не от мира сего, как я помню.
Самсон. Всякое настоящее царство не от мира сего.
Мужчина. Но у них была церковь!
Самсон. А что такое была их церковь? Собрание братьев, еще без обрядов, без священников, с очень условным уставом. Несколько основных догматов. Мы все их тоже знаем. И относительно блюдем. Все это можно делать и без церкви, такой, как сегодня.
Мужчина. То есть, вы христиане, но без церкви?
Самсон. Конечно.
Дима. Многие хиппи потом уходят в монастырь, становятся священниками.
Женщина. Вот обрадовали!
Мужчина. Надя, у тебя дед был священник. Это не так страшно, в конце концов.
Женщина. У священников есть правила. А у этих? Чем они занимаются, на что живут?
Дима. Мы за любовь, чтобы никто не воевал, никто никого не мучил.
Билл. Мы кочегары и мы плотники, да… А еще дворники, сторожа… И с высоты вам шлем привет…
Женщина. С какой высоты? Ты же видишь, они сумасшедшие!
Мужчина. Они шутят.
Женщина. Это не смешно! Джульетта, тебе тут хорошо?
Джуди. Нормально.
Женщина. Эти прозвища, которыми вы называете друг друга. Что это за имена такие? Клички какие-то! И это курение. Ты раньше не курила…
Джуди. Я много раньше не делала.
Женщина. Знаю. Ты живешь в одной комнате с мужчинами, тебя это не смущает?
Джуди. Нет, а что здесь такого?
Женщина. Ты же девушка! Это же неудобно!
Джуди. Совершенно удобно.
Женщина (оглядывается на разбросанные по полу матрацы). И вы спите вповалку?
Джуди. Что значит вповалку?
Женщина. Они все с тобой спят? Кто захочет?
Джуди. Мы братья. С братом надо делиться лучшим…
Все смеются.
Женщина. Что тут смешного!
Мужчина. Вот этого я не понимаю! Я даже не говорю, чтобы ты жила с каким-то мужчиной расписанным, но могут пойти дети. И что тогда? Одна в чужом городе, без опоры, без никого. Тогда не обессудьте, я найду на вас управу! Видите, я раскрываю карты. Моя дочь должна быть в безопасности!
Джуди. Папа!
Мужчина. Замолчи!
Самсон. Я понимаю. Вы хотите каких-то гарантий. Но у нас у самих нет никаких гарантий. Когда мы женимся, у нас не бывает банкетов и машин с лентами.
Мужчина (Биллу). Скажи мне честно: ты тоже с ней спишь?
Билл. Нет, у меня есть девушка.
Мужчина. И это тебя останавливает?
Билл. Вполне.
Мужчина. Значит, у вас все же есть правила. (Смотрит на Самсона.) Я не могу попросить тебя следить за ней?
Самсон. Как следить?
Мужчина. Чтобы она не курила, чтобы не бросала больше институт. Писала нам письма.
Самсон. Не знаю, как бы я мог это осуществить, если бы и хотел. У нас и слов таких нет.
Мужчина. Как это может не быть? Я понимаю: у нас одни привычки, у вас другие. Но это судьба дочери, и я не могу относиться к ней безразлично!
Самсон. Поймите, нельзя остановить или предотвратить что-нибудь касательно другого! Все родители заняты этим и коверкают детям жизнь. Вы ведь не знаете ее орбиты. Может быть, ей надо как-нибудь по-особому лететь, чтобы потом что-нибудь понять. А, может быть, она ничего не достигнет, и в этом опять никто не будет виноват.
Мужчина. Я не понимаю, я не настолько верю в судьбу, чтобы считать, что все к лучшему, или что все равно ничего не избежишь, что на роду написано. Я знаю, как легко испортить себе жизнь, я много видел таких загубленных жизней, которые могли бы быть совсем другими.
Самсон. Вы не понимаете, дело не в судьбе. Можно судьбу сделать. А вот зачем – делать судьбу? Зачем насильно направлять человека к пользе? Разве можно сделать человека счастливым насильно?
Мужчина. Ты еще много не понимаешь. Жизнь – жестокая штука. И если ты сделал несколько ошибочных шагов – она тебя безжалостно выкидывает. Ты и хочешь вернуться, а не сможешь. Твое место уже занято. Вот так. Я не берусь вас осуждать. Но сколько было таких, которые придумывали разные хорошие вещи, религии, и ни к чему это не привело, только жизнь себе испортили. Джульетта, мы остановились у дяди Бори, и завтра хотим, чтобы ты приехала к нам. Послезавтра мы уезжаем, у нас работа, мы не можем уезжать надолго, ты знаешь… До свидания, боюсь чай на полу уже не для меня, все тело ломит.
Женщина. И не для меня, я сразу это говорила…
Родители и Джуди выходят. Закрылась дверь, и комнату потряс нервный хохот. Возвращается Джуди.
Джуди. Они еще не знают, что я торчу!..
Самсон. Ты торчишь?! Умат! Ты лучше б хавку приготовила.
Джуди. Сам готовь, у нас равенство.
Дима. Муж господин жены – так и в церкви говорят.
Джуди. Иди на хрен!
Билл. Эй, кончай лажать, давай лучше еще раз пыхнем…


СЦЕНА 9. ВЫСТАВКА КЛОУЗА (Doors, «Absolutely Live»)

Квартира Самсона и Джуди. На стенах хипповые прикиды, феньки, сумки, картинки и прочее. Огромное количества пипла. Пипл стоит, сидит на полу, курит, базарит, ходит мимо стен.
Принц (ко всем). Мы здесь собрались, чтобы создать свою собственную маленькую общность, которая не имеет ничего общего ни с какими официальными формами, к которым никто не будет обращаться за формой и у которых тем более не будет спрашивать никаких советов…
Федор (олдовый хип, останавливается перед экспонатами и поясняет как экскурсовод). Перед вами прикид демисезонный типа анорак. Удобен в стопе, в городе, летом и зимой. Зимой можно поддеть свитер. Летом можно носить на голое тело. А вот хламида пипловая. Незаменимая вещь в Четвертом ущелье. Но лучше в ней не попадаться полису. Это трузера супер-фасон, клеш 56 сантиметров. Сумка тусовая, особо ценный экземпляр, вынута из под колес метро. Экземпляр нательных украшений, именуемый «фенечка». В своем узоре повторяет символику инь-ян… Прикид попсовый типа балахон. Цветовые сочетания напоминают кислотную эстетику…
Один кид. Это я, я сделал!
Федор. Вот, поаплодируйте автору.
Аплодисменты.
Федор. Закут молодежный усовершенствованный. Дешево и сердито. Легким движением руки превращается в палатку. Пояс подсумочный для хранения крупнокалиберных патронов и марихуаны…
Кто-то. Ты скажи, в чем смысл выставки?
Федор. Смысл выставки: посмотреть и вспомнить. Надо, чтобы каждый походил, посмотрел и поучился: ага, вот если пришить вот сюда кусок, загнуть и обшить такой тесьмой, то получится клево (все смеются). А главное, чтобы люди вспомнили, как ходили, как одевались и что кто бы мог подумать о бусах из фантиков. Что вот носили это и не считали, что стремно. Чтобы люди вспомнили о 75-ом годе. А кто тогда не тусовался, чтобы посмотрел, как это было. Потому что мы должны делать свой праздник, делать веселые прикольные прикиды в противовес той китайской униформе, в которую хочет нас вырядить Совдеп.
Один кид. При чем тут Совдеп? Разве в Америке такого не было?
Другой кид. Было. Мы не должны ничему противостоять. Мы должны быть сами по себе. Мы должны нести радость, чтобы при взгляде на нас у этих зачумленных обывателей появилась улыбка, чтобы и им хотелось быть такими же. И не надо говорить: как же, жди!.. Если они поймут, что мы не хотим их эпатировать, их учить, их оскорблять, что мы просто хотим сделать жизнь веселее, то у них не будет желания нас уничтожить! Они поймут, что мы нужны им, как в свое время были нужны юродивые, то есть люди, которые умели жить неразумно.
Третий кид. Все это хорошо, но сама идея этой выставки говорит о кардинальном изменении всего…
Четвертый кид. Об упадке она говорит.
Третий кид. О полной лаже!
Второй кид. Выставки и музеи устраиваются по мертвому, я согласен.
Третий кид. Это должно быть на нас, а не на стенах. В 75-ом в этом ходили, а теперь на это смотрят, как на экспонаты. Это офигительное извращение!
Самсон. Все это верно. И что хорошо, что выставка, и что плохо. Но все-таки больше, что хорошо. Это хотя бы повод собраться, а какая разница, какой повод? Кроме того – о чем тут уже говорили: можно посмотреть и поучиться, можно что-то вспомнить, чтобы изжить из себя стрем.
Третий кид. Нечего его изживать. Это наша форма сознания.
Самсон. Главная наша беда, что у нас нет истории или нет биографии. Как у некоторых народов, у которых язык каждый год меняется, слова заменяются кеннингами, и не остается ни героев, ни дат, ничего. У такого народа история длится не дольше одного поколения. Так и у нас. У нас нет романов о Системе, или крайне мало, по одному экземпляру для друга. У нас нет лидеров, идейных вождей и отцов, которые хранили бы предания и атрибуты движения. Люди стареют, хайраются, забывают обо всем. Кто помнит волосатых семидесятых? Нет материальных свидетельств, фактов и артефактов. Это (показывает на стены) – реальная плоть движения, это свидетельствует, что люди действительно жили и прикалывались, что это не легенды, что на этом уровне можно существовать, что эти клоуза сшиваемы. Можно смотреть на это как на эталон, можно смотреть как на характеристику лайфа, можно смотреть как на выставку приколов, потому что каждый клоуз – прикол. Главное, что мы хотя бы научились шить. Ведь шить самому – это прекрасная терапия. Система массового производства и снабжения развращает. Атрофируется сознание труда, вложенного в предмет, вырастает престиж денег и роль моды. В человеке прогрессирует рабский, паразитарный момент, что я молодец не потому, что сделал, а потому что достал. Личный вкус заменяется общественным вкусом, вкусом платных мастеров, швей и журналов. Человек одевается либо безвкусно, либо бессознательно. Следуя коммерческим велениям фирм, которые производят товары в огромном количестве, человек попадает в среду завышенных требований и претензий, какой-то ненатуральный образ жизни, вроде урбанистической импотенции. Ведь хотение и приобретение сами по себе – это такие фиктивные вещи, которые не греют и не одевают. Ведь в принципе можно достигнуть производства массовых лиц. Пошел в магазин и купил. Одежда тоже наша внешность. Она занимает большую часть нас. Мы должны продолжать свою уникальность и в одежде. Каждая самопально сшитая вещь неповторима, как и лицо. Поэтому нам нужны именно эти вещи. Мы можем продолжить искусство в область закутов и клоузов, а искусство возможно только в одном экземпляре. Поэтому давайте шить, давайте обмениваться, давайте играть в искусство!
Пятый кид. Еще, еще! Дайте добавить! Одежда – это искусство на каждый день!..
Играет музыка, люди ходят, сидят на полу вокруг чайного столика, спичат анекдоты:
Один кид. Слышали, сейчас стеб ходит: не позволим внести зеленого змея в Красную книгу.
Другой кид. Ответим на красный террор белой горячкой!
Третий кид. На мартовском пленуме партии вынесут постановление о запрещении траханья.
Четвертый кид. Хорошо, что Горбачев трезвенник, а не импотент.


СЦЕНА 10. НОВЫЙ ГОД (Jesus Christ Superstar)

Новый год на флэту у Самсона и Джуди. Несколько человек входят в комнату. В ней уже довольно много пипла.
Герла с длинным хаером. Как было здорово! Мы шли по городу, приветствовали всех встречных, дарили им фенечки, даже полисам. И все тоже радовались, смеялись, желали нам всего хорошего. Господи, как это было здорово!
Мэн. Мы должны побеждать их любовью и доброжелательством. Тогда они поймут, кто мы. Ведь мы и им хотим добра.
Один кид. Эй, врубай музыку!
Второй кид. Давайте танцевать!
Третий кид. Где гитара? Дайте гитару!
Двое герлов говорят между собой:
Первая герла. Мы хотели сделать, чтобы было хорошо. Готовились, роли учили, костюмы делали. Сейчас увидишь.
Вторая герла. Что это будет, пьеса?
Первая герла. Да, мы сами сочинили. Называется «Трип».

Пьеса «ТРИП», разыгрывается в том же помещении при минимальных декорациях.

Входит Самсон.
Самсон. Сейчас перед уважаемым пиплом будет сыграна пьеса «Трип». Прошу всех сидеть тихо и ничего не комментировать. Иначе актеры будут сбиваться и путать слова.
Самсон объявляет персонал пьесы.

ПЕРСОНАЛ.
Хиппи (Играет Самсон)
Черт (Играет Морис)
Падший ангел (Играет Джуди)
Еще имеются:
Бог
1 Ангел
2 Ангел
Прочие ангелы
Драйвер
1 Черт
2 Черт
Двое с носилками
Ассистентка в короткой юбке

Сцена 1.
Хиппи мечется по сцене.
Хиппи. Что за жизнь! Что за жизнь! Это просто невыносимо! Облом на обломе и конца не видно! У Марка Аврелия был фериак. У Шивы сома. У индейцев мескалин и пейотль. У азиатов гашиш. В Америсе кислота (складывает молитвенно руки и поднимает глаза к небу). Даже у местных чуваков есть офигительный соплз. У одного меня ничего нету! Хоть бы кто-нибудь помог, черт возьми!
Черт (появляется из-за спины). Так бы сразу и говорил! У нас есть прекрасное средство!
Хиппи. Кто ты?
Черт. Ну, сам знаешь: часть силы той, что без числа, и так далее…
Хиппи. Кто-кто?
Черт. Что, ксиву показать? Сам просил помочь. Чего уж теперь.
Хиппи. Чего тебе надо?
Черт. Помочь. Притом, отметь, бескорыстно. Хочешь? (достает пакетик)
Хиппи. Что это?
Черт. Самые ништяки.
Хиппи. Вставляет?
Черт. Еще как! Увидишь.
Хиппи. Гуд, валяй, только скорее.
Черт щелкает пальцами, появляется соблазнительная ассистентка с машиной. Известная процедура. Хиппи тащится, потом начинается ломка. Откидывается. Черт с секундомером начинает проявлять признаки беспокойства.
Черт. Ну вот, Господи, спаси и помилуй! Да что ж такое! (Пристально смотрит как бы в подзорную трубу. Разводит руками.) Передоз. Видит… (поднимает палец вверх), я этого не хотел. (Звонит в колокольчик. Появляются двое с носилками и уносят тело. Черт подбирает с пола какие-то вещи. Пытается навести порядок. Время от времени сокрушенно всплескивает руками и качает головой. Видно, он сам не ожидал такого результата.)
Затемнение, психоделическая музыка.
Занавес.

Сцена 2.
На стене надпись готическим шрифтом: «Paradise».
У стены стол для заседаний. В центре стола сидит Бог, по бокам несколько ангелов. Бог гладко бритый в простом френче без знаков различия. Говорит с провинциальным акцентом. В начале сцены беззвучно открывает рот, жестикулирует, указует перстом в бумаги. Ангелы в белых балахонах и пионерских галстуках подобострастно кивают.
Появляются Черт и хиппи. Хиппи пытается идти вперед, Черт удерживает.
Черт. Да остановись ты, в конце концов!
Хиппи раздраженно сбрасывает руку.
Черт. Я тебе голову даю на отсечение… Или вот хвост (достает из кармана обрывок веревки). Тут нечего делать. Поверь мне как другу! Такая скучища!
Хиппи. Как же! Сначала саданул какой-то дрянью – и хочет, чтобы ему верили!
Черт. Да разве я хотел! Кто же знал, что у тебя дозняк пионерский?!
Хиппи (оглядываясь вокруг – читает табличку). Па-ра-дайс. Так это рай! Вот куда ты меня не пускал!
Черт. Не пускал! Иди на здоровье. Там таких давно дожидаются. Мне-то что, у меня иностранное подданство. И выезд, между прочим, свободный. А тебя, дурака!.. Иди-иди, скатертью дорожка!
Хиппи отмахивается, садится в задний ряд, наблюдает.
Тем временем за столом происходит голосование. Бог встает и поднимает руку. Все за столом, кроме одного, который продолжает кивать, повторяют его движения. Общее замешательство. Все глядят на него с изумлением.
Бог. Что такое?
Провинившийся Ангел (приходит в себя и пугается). Ой, Боже мой!
Бог. Да, что такое, я спрашиваю?
Провинившийся Ангел. Ой, простите, я нечаянно!
Бог. Что значит – нечаянно?
Провинившийся Ангел. Я задумался.
Общее изумление. Возгласы: «Что? Какой ужас! Что теперь будет?…»
Бог. Что он сказал?
1 Ангел (нерешительно). Он задумался.
Бог. Думать во время торжественного заседания!
Провинившийся Ангел. Но ведь у нас все время торжественное заседание. А голова сама собой думает.
Бог. Что?!
Провинившийся Ангел. Вот если б у нас было б хоть немножко времени подумать… Сначала позаседаем – потом немножко подумаем, немножко подумаем, потом опять позаседаем…
Бог. Каков наглец! Соратники, будем ставить вопрос ребром! Какие предложения?
Ангелы растерянно смотрят друг на друга. 1 Ангел поднимает руку.
1 Ангел. Надо изолировать.
Бог. Дурак, где тут изолировать? Тут ведь все (заглядывает в бумажку) не-ма-те-ри-аль-но. Забыл, что у нас идеальная система? Да, случай (по бумажке) бес-пре-це-ден-тный.
2 Ангел. Давайте изгонять. Широкая компания в средствах массовой информации и так далее. Уничтожить его мы все равно не сможем.
Бог (встает). Значит, так: быстренько решение о депортации и речь перед массами. В 24 секунды.
Уходит с секретарем.
Провинившийся Ангел стоит один, все в ужасе на него смотрят. Возвращается 2 Ангел с бумагой, читает:
2 Ангел. «За антипатриотическую и ренегатскую деятельность, оскорбляющую высшую власть и законы государства, бывший ангел, инвентарный номер 115326, лишается райского гражданства и высылается из пределов Парадиза немедленно». Остальным проследовать на лекцию «Идеологическая диверсия на современном этапе».
Все уходят.
Падший ангел. Вот дела! Куда ж мне идти? Сами говорили: дальше Ворот ничего нет. Выходит, мне и места не оставили. Как же так?.. Ну, и черт с ними! (С испугом озирается, видит, что вокруг никого нет, громко:) Черт с ними! (Срывает ангельский галстук.) Я буду странником меж звезд! (Идет не глядя, размахивая руками.) Я буду одинок и непонят! Я познаю трагедию отчуждения и вселенской тоски…
Наталкивается на хиппи и Черта.
Хиппи. Здорово, приятель!
Падший ангел (радостно). Вы шпионы?
Черт. Совсем спятил от счастья. Проснись, какие шпионы? Где ты их видел?
Падший ангел. Я не видел, но меня учили быть бдительным. Враг не дремлет.
Черт. Уж если тебя отписали из этой тусовки, так лучше забудь такие слова. Враги существуют только у того, кто о них думает.
Хиппи. Слушай, у вас всегда так?
Падший ангел. Как – так?
Хиппи. Круто.
Падший ангел. Что значит круто?
Черт. Круто значит круто. (К хиппи) Ты понял, что заблуждался на мой счет? Я хотел тебе только добра.
Хиппи. Вижу.
Черт. Вынь сучок из глаза своего, и тогда брат твой вынет из своего бревно.
Падший ангел. Такое впечатление, что я где-то это уже слышал.
Черт. Несомненно. Послушай, ты, межзвездный странник, мы собираемся скипнуть в одно местечко, повеселее, чем это. И я готов принять тебя в нашу тусовку, если только ты не начнешь откалывать свои райские штучки.
Падший ангел. Что-что?
Черт. Одним словом, хорошо бы обойтись без приколов и всякой идеологической муры, которой набита твоя ангельская башка.
Падший ангел. Не понимаю тебя!
Хиппи. Что ты к нему пристал? Он не виноват, что родился в такой дыре.
Черт. Тоже мне гуманист! Пусти козла в огород… Он ведь до сих пор думает, что свобода – это осознанная необходимость.
Хиппи. А ты спроси его.
Черт. Эй, как ты думаешь, свобода – это что такое?
Падший ангел. Это… Я думаю… что…
Черт. Видишь!
Падший ангел. Я думаю, что быть свободным – это оставаться самим собой.
Черт. Сёрен Кьеркегор. Наповал.
Хиппи. Прикол!
Черт. Ништяк! Ну, что, пошли?
Хиппи с Чертом уходят. Падший ангел мнется, потом идет за ними.
Занавес.

Сцена 3.
Стоят втроем на дороге у километрового столба.
Черт. Будем ловить.
Падший ангел. Кого ловить?
Черт. Мэн, объясни.
Хиппи. Ловить можно разное. Можно кайф ловить, если есть.
Черт. Ты один раз уже поймал.
Хиппи. Можно глюки ловить. Можно пиз-лей ловить от урлы или люберов.
Падший ангел. Что-то мне с вами расхотелось…
Черт. Кончай стремаки.
Хиппи. Может, пойдем, чего стоять?
Черт. Без маза, далеко идти.
Хиппи. А где это?
Черт. Черт знает где!
Падший ангел. Я так далеко не хочу!
Черт. Черт, стыдно смотреть! Ты с нами, так отвыкай от своих заморочек.
Падший ангел. Я не с вами, я сам по себе. В любой момент могу уйти, и пойду куда глаза глядят.
Черт. И куда же они глядят?
Падший ангел. Во всяком случае не туда (показывает по направлению движения).
Хиппи. Я не врубаюсь, чего он гонит.
Черт. Он сам не врубается.
Падший ангел. Нет, я знаю, что должно быть место, куда раньше ссылали провинившихся. Говорят, это очень далеко.
Черт. Совсем не так далеко, как ты думаешь. Оттуда вас можно здорово достать! (Щекочет Падшего ангела под ребрами.)
Падший ангел взвизгивает и отпрыгивает.
Черт. Ладно-ладно, ты вроде теперь уволенный. Почти что наш.
Падший ангел. К тебе я отношения не имею, придурок. Брось свои мерзкие штучки!
Черт. Вот развыфакивался! Прикид скинул, а внутри все тот же!
Падший ангел. Ну, и не трогай меня! Я свободный эмигрант, а не нищий бродяга, как ты.
Хиппи. А фигли ты тогда поперся с нами?
Падший ангел. Могу и уйти. Я – свободный и вольный, я друг искусства. Я везде найду себе применение.
Хиппи. Давай-давай! Без рюкзака, без спальника. Хоть соломки на ночь постели, пионер.
Падший ангел. Не учи! Я рай отверг, чтобы летать. Зачем говорить о пустяках? Я уже вижу край небес и хаос за ним. Мне некогда думать о низком.
Черт. Брат, не те времена. Все давно открыто и заселено. Видишь (показывает рукой на шоссе) – даже трассу проложили.
Хиппи. Странно, дорога, машины…
Черт. А ты думал, мы тут щи лаптем хлебаем? У нас теперь все как у вас.
Падший ангел. Ну и что? Может быть, тысячелетия пройдут, прежде чем чья-нибудь тень появится здесь.
Черт. Как же, тысячелетия! Вон, погляди, едет.
Падший ангел. Кто?
Хиппи. Тень драйвера и тень машины.
Черт. Сейчас мы его застопим.
Черт поднимает руку, делает характерные жесты хайкеров.
На сцене появляется «машина». Ее изображают несколько человек, идущих «черепахой», на спинах которой сидит драйвер с детским рулем и голосом подражает работе двигателя. Машина останавливается.
Драйвер. Куда вам, ребята?
Черт. Куда довезешь.
Драйвер. Куда же я вас довезу?
Падший ангел. А куда вы едите?
Драйвер. Ох, ребята, это проблема! Вот путевой лист, ничего не пойму: черт знает куда написано.
Черт. Черт знает, знает. Садимся, пипл, он нас мигом докатит.
Взбираются на спины.
Драйвер. Вот меня угораздило. Чтоб я еще сюда поехал! Мне начальник говорит: там 500 километров, в полдня доедешь. А я уже три дня еду и все доехать не могу. Надул меня начальник. А заплатил как за 500. К Богу в рай я нанялся так ездить! И как меня угораздило?
Черт. Не расстраивайся, ты едешь как раз, куда надо. Я тебе помогу, я тут все дороги знаю.
Драйвер. Вот это дело, вот спасибо! Давно бы мне таких попутчиков.
Трое «попутчиков» смеются, драйвер тоже смеется, не понимая чему.
Драйвер. Ну, ладно, тронулись.
Он снова начинает издавать звуки двигателя, машина делает пару кругов по сцене и уезжает.
Занавес.

Сцена 4.
Ад. Сцена завалена всяким хламом. Полный бардак. Табличка «Underground». Различные лозунги и феньки. Куча страшного волосатого пипла с рогами, сидят, курят анашу, слушают музон.
Все с теми же звуками появляется машина.
Черт. Стоп, приехали. Спасибо приятель, в аккурат доставил. А то я боялся опоздать.
Драйвер. Ох, какая дыра, мать моя женщина! Куда ж это я заехал?
Черт. Куда надо, в самое, как говорится, пекло. Так что спасибочки.
Драйвер. А это? (показывает пальцами «деньги»)
Черт. Стыдно, друг. Ты что же, за мзду возишь? Откуда у нас деньги-то? Ты, брат, не понял. Спасибо – это лучшая благодарность за приложенный труд, а ты живешь мерками каменного века. Адью, счастливо добраться.
Драйвер. Постой, ты же обещал показать дорогу.
Черт. А, ну тут все просто. За угол – и как раз там будешь. У черта на куличиках.
Драйвер. Да я не за куличами, я за кирпичами.
Черт. Ты думаешь, там кирпичей нет? Там их завались. Целый старый плавильный завод. Ну, за угол, значит, и упрешься.
Драйвер. Ну, тогда, покедова.
Все. Счастливо, счастливо!
Драйвер уезжает все с теми же звуками.
Черт. Пипл, прошу покорно, чувствуйте себя как дома.
Подходят к чертям.
Черт. Хай!
1 Черт. Привет, а это кто?
Черт. Видишь ли, этот горемыка – падший ангел. Его только что выгнали с Елисейских полей. А второй – просто придурок один кинувшийся. Я их с собой притащил. Какие новости?
1 Черт. Какие могут быть новости? (Пыхает.) Устойчивый кайф!
Падший ангел. Куда мы попали? (Читает:) Ундер-гроунд. Боже! Это ад! (Хватает хиппи за руку.) Бежим!
Хиппи. Зачем? Поглядим, чего тут делается.
Падший ангел. Спасемся, пока не схватили!
Хиппи. Ты все хочешь странствовать меж звезд? Иди. А здесь, глядишь, пожрать дадут и, может, на найт впишут.
Падший ангел. Ты не понимаешь, это ловушка. Нас будут пытать!
Хиппи. Зачем?
Падший ангел. Чтобы мы перешли на их сторону.
Хиппи. Я и так на их стороне.
Хиппи подходит к обитателям ада.
Хиппи. Привет, пипл.
2 Черт. Привет.
Хиппи. Чем вы тут занимаетесь?
2 Черт. Да так, ничем, живем, радуемся.
Падший ангел. Чему?
2 Черт. Жизни.
Падший ангел. Интересно, а где они – грешники и так далее?
2 Черт. Все мы не святые.
Падший ангел. Ну и?
2 Черт. Ну и все ништяк.
Хиппи. А не стремно?
2 Черт. Да забудь ты про стрем! Стремнее нас никого нет.
Падший ангел. А как же классовый антагонизм?
2 Черт. Там, где положено – в заднице. Тебе ведь не хочется подпалить мне шкуру. А я ведь не святая Тереза.
Падший ангел. Нет, пожалуй.
2 Черт. Вот и мне не хочется окатить тебя смолой. С тех пор, как мы поняли, что все это ни к чему, жизнь стала просто прекрасной.
Хиппи. Вы клево придумали!
2 Черт. Еще бы! Живи и давай жить другому, верно я говорю? Не делай, в общем, брату своему того, что не хотел бы себе.
Падший ангел. Определенно я это уже где-то слышал.
2 Черт. Конечно.
Хиппи. А будет что-нибудь интересное?
Черт. Говорили про сейшн. Я на него и спешил.
1 Черт. Сейчас забацаем. Эй, пипл, начнем что ли?
2 Черт. Давайте, чего тянуть.
Берет гитару.
1 Черт (тоже берет гитару). Поехали. Раз, два…
Начинается музыка. Зал начинает подпевать и подыгрывать кто на чем. Общий дансинг. Падший ангел залезает повыше и кричит:
Падший ангел. Мне у вас нравится!
Занавес.


СЦЕНА 11. ПРИГЛАШЕНИЕ (The Beatles)

Прошел год или чуть больше. Самсон сидит у стены и читает. Входит Джуди. Снимает с плеча сумку.
Джуди. И никто не встречает.
Самсон. Я не слышал.
Джуди. Конечно, так орет.
Делает музыку тише.
Джуди. Чем занимаешься?
Самсон. Отдаю дань буржуазным влияниям. Если бы не это – я бы сдох.
Джуди. Даже со мной?
Самсон. Еще за несколько лет до тебя. Как институт?
Джуди. Дерьмо, как всегда. Английская кафедра – свора неоттраханных баб. Выбирают претендента на пару и, естественно, ее ставят. А на пересдаче вдруг убегают по «неотложным делам» – и даже не предупреждают. Представляешь, я два часа ждала у дверей, и никто не пришел.
Самсон. Еще не все совершенно в мире.
Джуди. Зато я встретила Стрема.
Самсон. Ну, и как он?
Джуди. Веселый, наглый, с какой-то герлой.
Самсон. Я думал, он уехал по маршруту Афанасия Никитина.
Джуди. Он говорит, что давно уже в Москве. Кучу бабок сделал.
Самсон. Каким это образом?
Джуди. Таким.
Самсон. Понятно.
Джуди. Чай уже пил?
Самсон. Нет еще.
Джуди. Сходи, поставь.
Самсон. Ладно. (Выходит.)
Джуди вынимает что-то из сумки и бросает на стол. Снимает свитер, бросает его на стул. Садится, руки на коленях. Усталый взгляд уперла в пространство. Возвращается Самсон.
Самсон. Руль звонил.
Джуди. Которого я терпеть не могу?
Самсон. А кого ты можешь терпеть?
Джуди. Ладно, что он сказал?
Самсон. Пригласил на одно мероприятие.
Джуди. Какое мероприятие?
Самсон. Да так, акция одна.
Джуди. По какому поводу?
Самсон. Годовщина нашей интернациональной помощи.
Джуди. Не занимайся глупостями!
Самсон. Я же тебя не зову с собой. Во всяком случае проветримся.
Джуди. Рулевому делать нечего. Он скипать хочет, очки зарабатывает. А тебя чего подписывает, как самого глупого, что ли?
Самсон. Значит, доверяет.
Джуди. Тоже мне, конспиратор! Он это по телефону говорил?
Самсон. Нет, разумеется. Только место и время.
Джуди. Трепло он, сам еще, небось, не придет, вот увидишь!
Самсон. Посмотрим.
Джуди. Загремишь в менты…
Самсон. Хоть раз за дело.
Джуди. Очень смешно. Вот на такие вещи ты всегда готов! А я, между прочим, уже давно мечтаю себе купить кое-что.
Самсон. Мне Гарик должен пятьдесят рублей.
Джуди. Я уже год слышу про эти пятьдесят рублей.
Самсон. Не надо переживать. Ах, жизнь моя без хлеба, зато и без забот…
Берет что-то со стола.
Самсон. А это что такое?
Джуди. Стрем подарочек прислал.
Самсон прикидывает на ладони.
Самсон. Ту-ту, это весит.
Джуди. Если хочешь, можешь продать. Пусть не пятьдесят, но хоть что-то.
Самсон. Неудобно как-то, подарочек все же.
Джуди. Как хочешь.
Самсон. Ладно, давай забьем на пробу.
Джуди. Я есть хочу.
Самсон. Ах, там же чайник стоит!
Джуди. Ты забыл как всегда.


СЦЕНА 12. У МЕНТОВ (Zappa)

Поздний вечер, горит вывеска отделения милиции. У дверей несколько пиплов. Из дверей выходит Самсон. Его встречают криками: «Ура! Самсона выпустили! Самсон, дай пожать руку! Мы тут уже в западные посольства собирались звонить!..» Окружают его. Вслед за ним выходит Отец.
Отец. Встречают как героя.
Самсон. Ты не рад?
Отец. Я всему рад. И тому, что ты отсутствовал почти сутки и никто не знал, что с тобой, и звонку из милиции. Ты знаешь, что было с матерью?
Самсон. Надеюсь, ты не думаешь, что я кого-то убил и ограбил?
Отец. Ты меня убил и ограбил. И мать. Понимаешь ты это?! Убил и ограбил! Наш сын попадает в милицию – как это объяснить, как?
Самсон. Так ведь не в первый раз.
Отец. Не в первый, это точно. Но за это – в первый. Во всяком случае, насколько я знаю. Кто надоумил тебя этим заниматься?
Самсон. Чем этим?
Отец. Ты прекрасно знаешь, чем, не строй из себя теперь маленького. Мне прекрасно все известно. Таким вещам нет оправдания.
Пипл. Если бы не было – нас так быстро не отпустили бы.
Отец. Вы в претензии, что с вами поступили лучше, чем вы того заслужили? Вы, оказывается, этого добивались!
Самсон. Мера твоей оценки искажена кривым зеркалом, в которое ты смотришь.
Отец. Ты хочешь сказать…
Самсон. Да, я хочу сказать. И не делай вид, что это такая новость для тебя. Я отрицаю любое общество, где связи между людьми охраняются насилием, а не величием духа, и не могу принуждать себя к следованию его законам.
Отец. Это не новость, можешь быть доволен. Ты всегда держал нас в страхе. Ты очень заботливый сын. Мне осталось два года до пенсии, ты можешь это понять? Ты хочешь, чтобы меня уволили, ты хочешь, чтобы на старости лет я убирал улицы?
Самсон. Надо было получше выбирать работу.
Отец. Не тебе меня учить, что мне выбирать! Мой выбор сделан, и давно. А вот ты себе что готовишь? Подумай, пока не поздно.
Самсон. Хорошо, я подумаю.
Отец. Знаю, как ты подумаешь. Ты говоришь о моей работе. Моя работа, между прочим, кого-то кормит. Все, что ты имеешь, это тоже моя работа. Вот какой благодарностью ты мне платишь.
Самсон. И все, что я не имею, это тоже твоя работа.
Отец. Чего ты не имеешь? Мы готовы дать тебе все, только будь похож на человека!
Самсон. Я вижу, ты не поймешь.
Отец. Чего я не пойму – почему ты позволяешь себе вести себя как с цепи сорвавшийся? С вами излишне мягко обращались, вот почему. Вы с жиру беситесь. Вы от рождения имели то, о чем мы могли только мечтать. Вот вам и невдомек, что такое труд и как его надо ценить.
Самсон. Тебе обидно, что я не мешу ногами цемент, а книги читаю? Не волнуйся, я поседею раньше тебя. Я тебе это обещаю.
Отец. Да чего ты меня пугаешь! Будто тебя кто-то просит седеть. Живи себе на здоровье. Но тебе же этого мало, тебе же хочется себя показать, чтобы на тебя все обращали внимание: глядите на меня, прохожие, а то поздно будет! Вот суть всей вашей затеи.
Самсон. Понимай, как хочешь. Я устал, хоть в это ты можешь поверить?
Отец. Сам виноват, не надо было ввязываться.
Самсон. Умны вы, сил нет!
Отец. Поумнее тебя. Ну, чего ты, скажи мне, доказал, чего добился? Что тебя, как пьянь, засунули в машину и посадили в клетку, что на тебя смотрели, как на идиота? Неужели ты не понимаешь, как это глупо? Тебя не интересует твоя судьба, а напрасно. Ты по своей глупости ставишь на себе крест. Но почему ты бьешь и нас по голове, мы-то чем виноваты? Только жестокие и легкомысленные люди могут идти на такое!
Самсон. Когда мы будем такими серьезными, как вы, мы, наверное, тоже будем так рассуждать. Но пока у нас хватит пороху…
Отец. Какого пороху?
Самсон. Быть не такими серьезными…
Отец. Ты думаешь, это не серьезно?
Самсон. Наверное, не очень, если я на свободе.
Отец. То, что ты на свободе, это не твоя заслуга. Самое страшное ты уже совершил. Это все равно уже нельзя исправить.
Самсон. Действительно, исправить уже нельзя.
Отец. Чему ты радуешься?
Самсон. Ничему, кроме того, как мы последовательно не понимаем друг друга.
Отец. Хорошо, сообщи хотя бы, к чему нам теперь готовиться, может быть, к тюрьме?
Самсон. Не надо впадать в панику, ради Бога!
Отец. А ты так спокоен! Тебе просто никого не жалко, ни меня, ни мать!
Самсон. А что мне жалеть? Жалеть ваш комплекс страха, вашу закоренелую осторожность? Я ненавижу это! Что бы ни случилось – вас не касается, пусть занимаются другие, кому деньги платят, или дураки. И так все отбазариваются, а потом удивляются, почему мы живем в такой заднице!
Отец. Я не считаю, что мы живем в заднице.
Самсон. Послушать вас, мы живем в предустановленной гармонии. Только почему-то все спят и видят, как бы попасть на Запад и привезти кучу шмоток!
Отец. Мир изменяется трудом, а не демагогией.
Самсон. Ты рад все назвать демагогией. Это освобождает тебя от всякого волнения. Ты же больше всего ценишь свой покой.
Отец. Я больше всего ценю дело.
Самсон. Прекрасно, ты больше всего ценишь дело, а я прекрасные идеи. Вот мы и не поймем друг друга. Тратить жизнь на идеи – для тебя демагогия. А тратить жизнь на выполнение плана – нелепость для меня.
Отец. Однако этот труд кого-то кормит.
Самсон. Труд и ежа кормит. Человек же обладает способностью убегать напрасного труда. О человеке можно говорить там, где у него есть свобода. У ежа свободы нет. Труд – это опиум для народа, как известно.
Отец. Перестань молоть чепуху! Ты сам одурманил себя своими выдумками и дальше носа не видишь! У всех есть все, что им нужно. Без всех твоих рассуждений о свободе каждый добьется всего, чего хочет, если приложит усилие. Ты только надуваешь мыльные пузыри. Мы умеем жить и без твоих советов. Вы заняты чепухой, хоть могли бы заниматься делом. Ведь чуть ли не у всех у вас высшее образование.
Самсон. Причем тут образование? Делом, о котором ты говоришь, может заниматься и дебил. Позови: найдутся тысячи желающих заниматься делом, где пахнет деньгами и колбасой.
Отец. А я хочу, чтобы ты занимался делом, а не кто-нибудь другой. Вот, что мне важно. И еще мне важно, чтобы этого больше не было! И еще я хочу, чтобы ты дал мне слово, не совершать необдуманных поступков, ты слышишь?!
Самсон. Ладно, даю слово, не совершать необдуманных поступков. А теперь я бы хотел поехать домой, я очень устал.
Отец. Я могу подвезти тебя.
Самсон. Спасибо, я лучше пешком. Тут близко.
Отец уходит.
Пипл. Не переживай, Самсон. Что с них взять! Ты же знаешь: кто всю жизнь ходил лишь строем, иначе ходить не может.
Уходят.


СЦЕНА 13. ДОМА (Clapton)

Самсон и пара-тройка пипла входят в комнату. Комната погружена во мрак, горит один ночник. Джуди сидит на матраце с книгой. Она взглянула на Самсона и компанию, но не произнесла ни слова.
Самсон и пипл. Привет!
Джуди. Привет, давно не виделись.
Самсон. Значит, ты, в курсе.
Джуди. В курсе чего?
Самсон. Где я пропадал?
Джуди. Шлялся где-нибудь.
Самсон. Почему такой тон? Мы же не в мелодраме. Ты ведь догадываешься, где я был?
Джуди. Я догадывалась об этом с самого начала. Даже могу описать, как все происходило. Вы дошли до места, полис уже был там, и через пять минут вас всех уже повинтили и раскидали по мусоровозам. Вся эпопея завершилась, я думаю, в ближайшем отделении, где вас заставили писать объяснительные записки.
Самсон. Был автобус. В остальном почти все верно, как по нотам. Может, ты тоже там была?
Джуди. Для этого не надо там быть. Все известно заранее. Скучно говорить.
Один из мэнов. Но кроме того, мы пытались бежать.
Самсон. А я споткнулся о бампер, и мне заломили руки и отодрали за волосы.
Другой мэн. А мне дали в еб-ник пару раз. Я, впрочем, тоже кому-то дал.
Самсон. А потом мне пригрозили карцером, когда я долго добивался прав. Это уже в отделении. А вообще, было весело.
Второй мэн. Все сидели на полу, пели и стебали ментов. Зря ты не пошла. Глотнула бы свежего воздуха.
Джуди. И много народа было?
Первый мэн. Я бы сказал, порядочно.
Джуди. Вот радость, устроить себе праздник, посетить родное отделение милиции.
Самсон. Как ты саркастична!
Первый мэн. А что тут плохого? Мы повели себя как мы, они – как они. Все сыграли свои роли, и все друг другом остались довольны.
Джуди. Ужасно довольны: и тем, что свинтили, и тем, что руки ломали… В прошлый раз тебя чуть не побили любера. Ради чего такие жертвы? У тебя так много здоровья, у тебя больше нет случая заработать по мозгам? Чем ближе к мордобою, тем тебе интереснее. Так мыслят или мазохисты, или шпана.
Пипл. Джуди, ты фильтруй!..
Самсон. Ну, конечно, я ужасная шпана.
Джуди. Нет, к сожалению, ты, кажется, всего-навсего маленький мазохист.
Самсон. Мазохистик. Даже на большого не тяну. Без гроша за душой.
Джуди. Я этого не говорила.
Самсон. Ладно, со мной все ясно, а ты как время проводила?
Джуди. Зубрила историю.
Самсон. А, гуд! Твой город будет тобой гордиться.
Джуди. Оставь в покое мой город! Ты там не жил и не имеешь права его оскорблять. Ненавижу этот столичный снобизм!
Самсон. Ну, что ты, чудесный городишко! Я питаю любовь к маленьким городкам. Они как жемчужины на дороге. Но в них обычно начисто отсутствует чувство прекрасного. Впрочем, оно везде отсутствует. Зато там избыток природы и много темных людей.
Джуди. Это мне надо принять на свой счет? Ты хочешь унизить меня? Да, у нас провинция, дыра. Я приехала сюда, будто из деревни. А у вас всех проблем: закрыты уши хаером или нет – только это и слышу! Это целая революция! Люди за это готовы на костер!
Самсон. Не передергивай!
Один из мэнов. Апостол Павел говорил: кто верен в малом, тот и в большом верен.
Джуди. Не обольщайся. Не может быть ничего серьезного там, где столько внимания уделяется внешности. Я тоже вначале думала, что это так надо для переделки мира. А теперь я понимаю, что длинные волосы это всего лишь длинные волосы. Волосы не делали революций. Какая разница, что у человека растет на голове? У вас просто самолюбование собой. Из волос и нищеты вы сделали себе культ, еще только орденов и звездочек не хватает. Вы загнали себя в угол, и целиком зависите от парикмахерских. Ножницы, как дамоклов меч висят над вами. Вы стали рабами внешнего вида. Вы ходите и поддакиваете друг дружке, без конца рассуждая об Америке, коммунах, прекрасной жизни, искусстве, но все силы тратите на то, чтобы уцелеть хотя бы минимальным составом. Потому что никакого будущего у вас нет.
Пипл. Во герла дает! Пипл – измена! Это у нее измена катит!
Самсон. Если «вы» это «мы», так уходи, иди к «ним», они всегда будут рады принять заблудшую овечку. Будущее за ними. Они не поддадутся ни на какой катаклизм. Мы блеснем и погибнем, а они будут пребывать во веки. Иди, насильно мил не будешь. Мы никого не удерживаем. Люди приходят сами, добровольно, когда им надо. А потом уходят, когда выплеснут весь запас свободы. Волосы – это принуждение к действию, а не просто приманка для вшей. Волосы – это постоянное утверждение. Знак в толпе. В каждом войске есть знаменосцы.
Джуди. Знаменосцы, идолы! Боже мой, чему вы поклоняетесь! Вы слишком воображаете о себе! Внутри вы на два пальца не лучше других. То же убожество и скука. Поверь мне, уж я-то знаю! Ладно, не буду говорить «вы», буду говорить «мы». Разве ты не согласен: мы клевые, когда нам клево, а когда нам не клево – мы просто дерьмо. И чем старше становимся, тем становимся хуже. Мы просто живем, как Бог на душу положит, ни за что не отвечаем, и ни на что не нужны, потому что ничего не умеем.
Самсон. Это не просто, это совсем не просто, не говори ерунды! Жить без того, чтобы это как-то практически оправдывалось. Все живут ради чего-то. Просто жизнь для них бесцельна и неинтересна. Просто так жить – это существовать именно в этом ничейном, неиспользуемом пространстве. Это значит жить в реальности.
Мэн. Волосы – это грань, врубись! На ней трудно удержаться. Волосатый проходит в рай по краю преисподней. Может быть, только таким образом и можно туда попасть.
Другой мэн. Зачем мы это ей говорим? Джуди, посмотри: миллионы людей одновременно стали по-другому относиться к Богу, к войне, к свободе! Это что-то значит? Думаешь, это случайно?
Самсон. Случайно или нет… Это истины, которые познаешь только через себя. Лучший учитель – это ты сам. Когда у тебя соответствующая вибрация – ты избираешь новый образ жизни, новую веру. Но ты права, что волосы – это пустяки. Они растут быстрее, чем идеи. Чувак культивирует отличия от окружающих, которых реально нет. Тогда он мучится и нудит. В конце концов, он или стрижется, и тогда все для него кончается нормально, или все понимает.
Мэн. Врубается.
Джуди. Это все для мэна, а для герлы? – Может быть, мне надо постричься наголо? Как я поняла, суть в том, чтобы поставить себя в экстремальную ситуацию и проверить, насколько я свободна. Но я и так свободна! Мне претят все эти детские шалости! Как будто свобода – это все, ради чего стоит жить на свете. А это дым, иллюзия. Все мы чумные, а волосатые – сумасшедшие шуты, которые устраивают карнавал на минном поле. И окружающие правильно сердятся на нас, потому что мы давим им ноги.
Самсон. Ты просто дошла до предела своей свободы. Внутренне тебе больше некуда расти. Теперь ты можешь начать иначе устраивать свою жизнь. Ты достойно провела время в этом кругу и, наверное, кое-что поняла. Теперь ты все будешь пропускать через фильтры огромной внутренней свободы, которую ты здесь позаимствовала. А дальше живи как знаешь. Любая доза хиппизма – во благо.
Джуди. Не надо мне этой пропаганды! Никого вы еще не освободили.
Мэн. Это говорит человек, которому не повезло. Ситуация лисицы и винограда.
Самсон. Я не буду спорить. Я помню, что когда-то хоть на какое-то время это дало тебе счастье.
Джуди. И очень дорого мне обошлось. Я другой человек. Я не вижу счастья в том, чтобы так жить. Это выше моих сил! Ты – это другое дело. Но я не вижу, чтобы ты сам стал счастливее. Я не вижу, чтобы тебе была какая-то польза от этого.
Самсон. Какую я вижу пользу – объяснять бессмысленно. Если я так живу, значит, я действительно умею так жить. Об этом не надо и рассуждать. А о том, что во многой мудрости много печали – всегда было известно.
Джуди. Ладно хвалиться, уж мудрость явно не главное достоинство волосатых.
Мэн. Ты просто не врубаешься.
Джуди. Не принимай меня за дуру! И не надо меня агитировать, как девчонку. Вы становитесь похожи на миссионеров – это смешно!
Самсон. Это смешно, когда великая идея кончается такой пошлостью!
Джуди. Знаешь, я долго общалась с волосатыми. У них очень мало света за душой. А любой свет, который у них есть – это отраженный свет, ты не сможешь это отрицать. В этом все дело.
Пипл. Чего захотела! Света вообще мало.
Самсон. Ты правильно сказала насчет отраженного света. Зато они светят ночью, когда темно. Как луна. На свете вообще мало способных людей. Но от нашей несветлости никому не хуже. Мы не занимаем ничье место. Иди, ищи.
Джуди. Конечно, пойду. Мне нет смысла здесь оставаться.
Самсон. Ты серьезно?
Джуди. Совершенно. Меня останавливает только, что мне некуда идти. Остается только общежитие. А потом, по-видимому, придется вернуться домой, в мой городишко, который ты так презираешь.
Самсон. Ничего я не презираю. Я хочу сказать: не сделай ошибки.
Джуди. Ты же говорил о свободе. Зачем же ты меня принуждаешь?
Самсон. Я тебя не принуждаю. Просто мне было хорошо с тобой.
Джуди. Времена меняются. Ты не хочешь ничего замечать. Настало время что-то менять. Может быть, стать проще, земнее, даже пошлее. Но сейчас надо делать дело, все равно какое. Волосы – это не главное, они тебя не спасут. Мне надоело жить у бивачного костра и никогда не иметь своего жилья, где я могла бы никого не видеть и ни от кого не зависеть. Ты хочешь сделать из меня цыганку. Если ты уйдешь, тебе есть куда вернуться, а мне? Я не хочу возвращаться в свое тухлое болото! Значит, мне вечно придется скитаться без кола и двора, как приблудной собаке или побирушке. Ты должен сделать что-то, чтобы я знала, что у меня есть права, как у каждого нормального человека!
Самсон. У тебя есть все эти права, даже больше. Права нельзя дать. Права можно только иметь. Мы все имеем безграничное количество прав. Не надо выбирать самые элементарные. То, что ты называешь правами, только продажа за определенную сумму.
Джуди. То есть, ты не хочешь мне помочь, мне надо так это понимать?
Самсон. Наоборот – хочу!
Джуди. Это не помощь! Я хочу от тебя конкретной помощи, а не душеспасительных бесед. Мне надо стать матерью и обывательницей, чтобы не рехнуться. Я лучше тебя вижу пропасть, куда лечу! Ты думаешь, я историей тут занималась? Я прочла страничку и больше не могла! Я курила сигарету за сигаретой, пока не кончились. Пока вы воевали с полисом, я рыдала и рвала на себе волосы! Мне было гораздо хуже, чем тебе.
Все молчат.
Джуди. Нет даже хлеба. Ты ведь не купил?
Самсон. Все уже было закрыто. Я, кстати, жутко хочу есть. Пипл, наверное, тоже.
Джуди. Вас там не кормили?
Мэн. Как же, трюфелями в сметане… Там был хлеб.
Джуди. Иди, там есть жаренная картошка.
Самсон. Правда? Ты чудесна!
Пипл. Клево!
Джуди. Ее мало.
Пипл. Все равно клево!
Джуди. Понятно, кому-то нужно думать о земном, когда все на митинге.


СЦЕНА 14. ДЖУДИ (Patti Smith)

Входит Джуди. Садится на матрац.
Джуди. Ну, вот, опять.
Самсон. Что опять?
Джуди. Кто-то к нам вписывается. Можно подумать, в Москве больше нет флэтов!
Самсон. Я тебя предупреждал.
Джуди. Там у нас тоже вечно кто-то ночевал. Нам надо иметь квартиру по меньшей мере комнат в пять. И наследство.
Самсон. Опять ты недовольна.
Джуди. А что мне делать? Мне хочется заниматься. Я в конце концов тоже человек! Смотри, ты дождешься, что я опять буду жаловаться и ныть. Тебе же будет хуже.
Самсон. В чем я виноват?
Джуди. Во всем, естественно. Что завел себе собаку и не заботишься о ней.
Самсон. Почему я должен уговаривать тебя терпеть?
Джуди. Я не прошу, чтобы меня уговаривали, я вообще устала у кого-нибудь о чем-нибудь просить.
Самсон. Я вижу, ты не в настроении.
Джуди. А у тебя как всегда все прекрасно. Даже без копейки денег. Ты удивительный человек!
Самсон. На эту тему наложен запрет.
Джуди. Это почему же, это что за деспотизм?
Самсон. Ты должна украшать жизнь, как цветок.
Джуди. Иди ты, знаешь куда!
Самсон. Знаю.
Джуди. С тобой не цветок, а только кактус сможет жить.
Самсон. Такие, значит, дела. Но деньги у нас будут, я тебе обещаю.
Джуди. Откуда? Возьмешь еще один участок?
Самсон. Нет, не возьму.
Джуди. Так откуда? Выйдешь с кистенем на большую дорогу?
Самсон. А ты подоставай меня подольше!
Джуди. Я тебя, оказывается, достаю! Скажите пожалуйста!
Самсон. Не делай такое обиженное лицо.
Джуди. Я лицо никакое не делаю.
Самсон. Ты не права.
Джуди. Оставь меня в покое!
Самсон. Зачем нам ссориться?
Джуди. Не знаю, зачем, – тебе зачем-то нужно.
Самсон. Нам надо помогать друг другу.
Джуди. От тебя, пожалуй, дождешься помощи.
Самсон. Боюсь, ты напрасно со мной связалась. Я не терплю сцен и не хочу видеть, что ты страдаешь.
Джуди. Поэтому лучше всего от меня избавиться, чтобы не видеть.
Самсон. Я это не говорю. Но мне горько разрушать чьи-то надежды на жизнь.
Джуди. Я ничего от тебя и не жду, я не такая дура. Но рай в шалаше мне явно не по плечу.
Самсон. Так как же быть?
Джуди. Это твои проблемы.
Самсон. Я плохо представляю, что я могу сделать?
Джуди. Главное, чтобы что-то хотел сделать.
Самсон. Может, ты и права. Я стану работать как все, мы перестанем видеться – ты считаешь, это стимулирует нашу любовь?
Джуди. Я не гоню тебя на завод. Лучше я сама пойду – полы мыть.
Самсон. А как же твое образование?
Джуди. Ты все равно не дашь мне его получить.
Самсон. Зачем оно тебе вообще нужно?
Джуди. Не твое дело. Чем мне прикажешь заниматься всю жизнь, дома сидеть – носки вязать?
Самсон. Может, это лучше, чем становиться злой и капризной.
Джуди. Это ты виноват! Я когда-то так во все это верила. Свобода, лав-пис, баррикады из цветов. Но я женщина и, может быть, тоже выведена для рабства, как ты это называешь, должна рожать детей, что тоже по-своему рабство.
Самсон. Бесспорно. Заводить детей годится не всякому. Любое приобретение рабов, кроме свободы, делает их еще больше рабами. Зачем мне вообще потомство? На земле и так полно бесприютной и никому не нужной природы. Которая ничему не научилась и ничему не может научиться.
Джуди. Значит, мне отказано и в этом!
Самсон. Ты рассуждаешь как обыватель, который любой ценой хочет простого земного счастья.
Джуди. Именно так.
Самсон. Но это обман и иллюзия! Нет на этой дороге счастья и не может быть!
Джуди. А на какой есть? Ты говоришь: я рассуждаю как обыватель. А ты рассуждаешь как садист, который в угоду абстракциям приносит в жертву живых людей.
Самсон. Я говорю как врач, который старается, чтобы люди чуть-чуть прозрели. Без этого они не будут счастливы, и такие традиционные методы, как дети, семья, деньги – не помогут. Не надо просить у материи то, что можно получить у духа. Если человек возжаждал материи, то с его духом что-то не в порядке.
Джуди. Понятно: Торо, Эмерсон! А мне не в чем зимой ходить. Соседка предлагала зимние сапоги за десятку, а мне пришлось отказаться.
Самсон. Причем тут Торо и сапоги? Надо ловить кайф от жизни. Кайф можно ловить от всего и без всего. Даже просто перемалывая рис. Ты просто еще внутренне не освободилась.
Джуди. От перемалывания риса можешь получать кайф сам. Меня тошнит от этих разговоров. Это твой стиль. Сказал что-то такое понтярное – и вроде пообедал. Только голод от этого не исчезнет.
Самсон. Все-таки лучше, чем ничего.
Джуди. А я не желаю быть духом, как ты, хоть ты меня почти им сделал своею диетой. Я понимаю, почему ты не ешь мяса.
Самсон. Мясо тут при чем? Мясо – это ахимса, если тебе это что-нибудь говорит.
Джуди. Ничего не говорит. Кроме того, что ты делаешь из меня монахиню – непонятно по какому праву. Ты просто трус и эгоист, и я не желаю слушать твоих доводов!
Самсон. Есть такие, которые хотят иметь детей. Такова их карма, по-видимому. Это помогает им нести свой крест.
Джуди. А ты боишься, что тебе что-то помешает в твоем красивом несении креста? Будто на свете есть один только ты. Все мужчины такие. Если женщина не настоит, они готовы на все забить и спрятаться в кусты.
Самсон. Посмотри, о чем ты говоришь – о каких-то чужих мужчинах и женщинах! Что нам до них? У нас должны быть свои особые специфические проблемы.
Джуди. Еще чего! Я не собираюсь класть свою жизнь за какие-то особые специфические проблемы. Ну их совсем. Ты слишком многого хочешь. Для меня есть вещи важнее этих благородных жертв и миражей, которыми вы тешите себя.
Самсон. Опять ты за свое! Я честно не пойму, зачем ты пошла с нами?
Джуди. Дура была. Стало мне, дуре, скучно, вот и пошла. Думала, у вас весело. Захотела развлечений. И большинство развлекается точно так же. Понадевали на себя маскарадные прикиды, но посмотришь, что с ними будет через пару лет. Есть более серьезные проблемы, чем борьба или не борьба. Они поймут это – и ты поймешь рано или поздно.
Самсон. Ты превратилась в идеальную мещанку, поздравляю! Поразительно! Тебе отлично известно то, чего мы хотим. Мы для того и живем, чтобы отделиться от всех этих сраных выдуманных проблем, не прибегая к новому злу, не ломая костей, – быть свободными, быть красивыми, что бы остальные о нас не думали. Мы не актеры на театре и не обманщики. Может быть, мы новые юродивые, но что же делать? Я тысячу раз тебе это говорил!
Джуди. Я слышала! Удивительно и благородно! Господи, как ты не понимаешь, как это смехотворно! Я устала от идей, от этого юродства, о котором ты говоришь. Мы живем в мире реального и будем в нем жить. Вы ничего не дадите людям. Вокруг вас мертвая зона. Вы делаете все наоборот – надо просто жить, не отвергая человеческое. Вы мечтаете погибнуть, а я нет. Вы не способны заразить мир радостью – у вас самих ее нет. И все ваши идеи бесполезны, как детский пугач. Потому что есть обычная муть, муть и проза, от которой лучше спрятаться в отдельную квартирку и там пить, трахаться, что угодно, торчать! – лишь бы нормально перенести эту ненависть, этот приступ ненависти к этому дурацкому человечеству! Да, я боюсь, я ненавижу – и никто не может мне помочь! Поэтому я соглашаюсь, потому что не могу радостно смотреть, как меня будут бить, потому что я не верю во все ваши светлые идеи, потому что жизнь тоска и скука всегда и по преимуществу, и одно точно такое же, как и другое! Да, да, да!!!
Падает на матрац и рыдает.
Самсон подходит к ней, гладит по голове.
Самсон. Успокойся. Давай чаю попьем.
Джуди. Отстань, не хочу ничего!
Потом садится. Утирает слезы.
Джуди. У тебя есть деньги?
Самсон лезет в карман, достает оттуда что-то и с сомнением на это смотрит.
Самсон. У меня есть рубль.
Джуди. Давай сюда, пойду в магазин. Кормить всех московских обормотов.


СЦЕНА 15. МЯСО (Bob Marley)
Продолжение предыдущей.

Самсон лежит и читает. Возвращается Джуди и кидает на пол кулек.
Самсон. Что это?
Джуди. Мясо. Отстояла почти час в очереди. Чуть с ума не сошла.
Самсон. Зачем?
Джуди. Зачем что?
Самсон. Зачем ты так мучилась?
Джуди. Затем, что уже давно не ела мяса. Я не хочу отказывать себе в нем из-за всех твоих заморочек. Сейчас пойду и сделаю. Я хочу приготовить вкусное настоящее мясо, какой-нибудь бифштекс, черт побери, который я уже забыла, как выглядит!
Самсон (переворачивается на другой бок). Не понимаю проблем, которые тебя волнуют.
Джуди. Ты мне специально демонстрируешь свое равнодушие?
Самсон. Может быть, и специально.
Джуди. Зачем? Хочешь меня наказать за то, что я на последние деньги купила мясо? Ты же на последние деньги покупаешь траву!
Самсон. Мне легко отказаться не только от мяса, но и от травы, еды, и вообще от всего, за чем надо стоять в очередях.
Джуди. Ну, и пожалуйста! А я на это никогда не соглашусь! Мы не в монастыре!
Самсон. Делай, как тебе угодно. В конце концов, это будет только справедливо. Я никогда не любил мяса, мне было легко отказаться. Мне достаточно питаться и чаем с пряниками.
Джуди. И воздухом! И жить на помойке!
Подбегает к окну и выбрасывает кулек в форточку.
Джуди. Будь проклят тот день, когда я сюда приехала!
Самсон. Ты рехнулась? Успокойся. Ты сделала хорошо, но надо это делать с радостью. Освободись. Перестань обращать внимание на пустяки, вроде грязи, бардака, пустого холодильника, всего, что тебя травмирует. Ты никогда не создашь идеальную среду. Пытаясь ее создать, ты попадешь в такое рабство, по сравнению с которым этот дурдом покажется тебе раем. К чистому грязь не липнет.
Джуди. Хватит читать мне прописи! Я этого никогда не приму. Лучше я уйду.
Самсон. Делай, как знаешь. Я ничего не могу предложить тебе, кроме себя, со всеми своими заморочками, как ты это называешь. Может, ты найдешь людей клевее. Я понимаю, жить так – можно только испытывая какой-то энтузиазм или отчаяние, что то же самое. Когда что-то любишь или ненавидишь больше собственных удобств или псевдоудобств, когда есть что-то, что, может, и поклевее твоей жалкой жизни. Большинство людей этого не понимают. Как не понимают, как можно в здравом уме и ясной памяти бросаться на дзот. Но я и не говорю, что я в здравом уме. Но я и не хотел бы быть в другом уме, в каком-нибудь мэриэннином. Не знаю, достаточно ли этого, чтобы ненавидеть человека. Мне кажется, что у многих людей еще не кончилась эпоха борьбы за существование.
Джуди ходит по комнате, потом садится рядом с Самсоном.
Джуди. Не сравнивай меня с ними. Я все-таки люблю тебя, хотя не знаю за что.
Самсон. Иди сюда. (Обнимает ее.) Я знаю, что ты клевая герла.
Затемнение.


СЦЕНА 16. БОБ (Yes)

Джуди лежит на полу.
Джуди. Как я устала! Если б кто знал! Кончится сегодня этот поток или нет?
Самсон. Боб звонил, обещал прийти и какой-то дисок хороший принести.
Джуди молча смотрит на него.
Самсон. Чего глядишь? Тебе не жестко? Ляг на постель, если устала.
Джуди. Я сыта людьми по горло. И без Боба запросто бы обошлась.
Самсон. Боб отличный мэн.
Джуди. Боб отличный мэн. Билл отличный мэн. Алиса отличная герла. Все у тебя отличные, удивительные, все должны у нас жить.
Самсон. Лучше жить со своими, чем с чужими.
Джуди. Порой свои хуже чужих. Особенно, когда их много.
Самсон. Хорошего не бывает много.
Звонок в дверь.
Самсон уходит, возвращается с мэном. Это Боб – олдовый волосатый в неброском общехипповом прикиде.
Боб. Привет!
Джуди (вяло). Привет.
Боб. Чего кислая, не рада что ли?
Джуди. Да рада я, рада! Очень рада!
Боб. Ну, я не знаю.
Самсон. Она не в настроении. Устала.
Боб. Может, мне уйти? А я собрался музон послушать. У меня такой дисок есть! Слышал, у вас трава имеется.
Джуди молча собирает грязные пиалы с пола.
Боб садится, достает дисок.
Боб. Мне можно в грязную.
Джуди молча ставит чистые. Самсон ставит пластинку.
Боб. Шел к вам, мне было так в умат. И ты мне кайфы ломаешь. Мне тоже бывает не в кайф. Со всяким бывает. Надо стараться не портить другим настроения.
Джуди. Это ты мне говоришь?
Боб. Ну, даже и тебе. А что? Я нагляделся на многих обломанных, и теперь это меня совершенно не трогает. Все обломанные – жертвы собственных обломов.
Джуди. Поясни свою мысль.
Боб. Могу пояснить. Ты переполнена тщеславием, то есть какими-то своими проблемами. А неудовлетворенное тщеславие ищет или вознестись над окружающими или смешать их с дерьмом. Оба способа офигительно безмазовые.
Джуди. Ну и что?
Боб. Ну и то: многим людям стоит изменить свой характер или просто помолиться.
Джуди. Это мне стоит помолиться?
Боб. Ладно, я совсем не хочу с тобой ссориться. Мы с Самсоном давно знаем друг друга.
Джуди. И что? Поэтому ты мне это говоришь?
Боб. Как старый товарищ. Я сказал, потому что не люблю, когда люди начинают в своих покаяниях сходить с ума. Не понимаю, что тебе надо? У тебя клевый мэн. Вспомни евангелие: если вы идете вдвоем и разговариваете между собой, то почему вы печальны? Или: там где двое из вас соберутся во имя Мое, там и Я с вами. Надоело: сколько существуют волосатые, столько и слышу эту песню: облом, облом! Но от этого волосатые не переведутся.
Джуди. А я не понимаю, отчего ты так уверен? Откуда ты взялся такой уверенный? Я видела многих, которые тоже говорили так. Где они теперь?..
Самсон. Я не понимаю, что ты говоришь? Ты не рада, что он весел?
Джуди. Очень рада. Еще больше была бы рада, если бы эти слова и радости были бы чем-нибудь, кроме пустых слов.
Самсон. Почему ты думаешь, что это пустые слова?
Джуди. Потому что слышала достаточно много таких и слышала много всех этих телег. Лягут, пыхнут, музон врубят – ну, зашибись! Кроме этого ничего или почти ничего. Ну, еще совок поругают… Не знаю, была ли когда-нибудь какая-нибудь идея, а сейчас это точно агония.
Боб. Это, наверное, у тебя так и есть, я не буду спорить. Но все ли такие – я бы поостерегся так говорить. Какие мои идеи – я знаю, а остальные – как хотят.
Джуди. И много у тебя этих идей?
Боб. Достаточно.
Джуди. И в чем их суть?
Боб. Прорваться на другую сторону.
Джуди. Это легко говорить. А потом грошовая рыбка опровергнет все доводы.
Боб. Моих не опровергнет. Я имел случаи убедиться.
Джуди. Какие?
Боб. Ты хочешь это увидеть?
Джуди. А ты можешь показать? Ну, покажи, интересно.
Боб. На, смотри.
Он задирает рукава своей рубахи-балахона и показывает руки, исполосованные до локтей толстыми красными шрамами. Спускает рукава.
Джуди. Ну, и что? Видела, не у тебя первого.
Боб. Дело не в первенстве. С этими руками меня можно брать тепленьким. Все менты – мои.
Джуди. А чего ты хочешь? Наркотными делами меня не удивишь.
Боб. Не о наркотиках речь. Они продолжают меня таскать за драги даже теперь. Увидят волосы – и хвать. А там смотрят на руки – и на принудку на анализ. А сколько меня стригли. Я страдаю, можно сказать, за старые грехи, но никогда они не заставят меня отказаться от того, чем я был всегда… (Встает.) Я в дабл…
Выходит из комнаты.
Самсон. Идиотка! Перед ним надо снять шляпу: человек соскочил. Ты видела его руки?! Ты знаешь, что это такое? Какая у человека воля! Обычно циклятся на религии, посылают волосы на хрен! Обычно вообще не соскакивают. А он уже несколько лет не торчит, хотя его не перестали стремать. Он тебе говорил. А ты еще ноешь про слабые характеры.
Джуди. Это он ноет.
Самсон. Он имеет право, а ты нет. Это ты кричишь и наводишь панику.
Джуди. А разве не у волосатых он подцепил все эти стремаки?
Самсон. Он сам выбрал, что для него важнее.
Джуди. Он выбрал, а другой не выбрал. И помер. Мне их всех только жалко.
Самсон. Что с тобой случилось? Неужели тебе так плохо?
Джуди. Отвратительно. И ты не хочешь этого видеть.
Самсон. Скажи, что я могу сделать для тебя?
Джуди. Все равно не сделаешь.
Самсон. И все же?
Джуди. Бросить эту чертову коммуну, начать нормальную жизнь – без вшей, травы, тусовки до утра. Ты же хороший художник – ты же мог бы заниматься делом! И я бы могла, наконец, учиться. Ну, хотя бы попробуй. Если не понравится, сможешь вернуться в свою дыру.
Самсон. Джуди, я честно устал. Ты достаешь меня этим уже столько времени. Мы ни о чем и не говорим, кроме того, что ты в обломе, что мы должны все поменять, что я должен стать иным. Но я такой, какой я есть. И всему миру меня не переделать!
Джуди. Я все поняла. Я еще надеялась по наивности. Но теперь мне все ясно. Мне тоже это надоело. Я не буду больше досаждать тебе. Я ухожу. И это серьезно.
Собирает сумку и выходит. Хлопает входная дверь. Самсон молча наблюдает за этой сценой.
Возвращается Боб.
Боб. А где Джуди?
Самсон. За сигаретами пошла.


СЦЕНА 17. КРАНТЫ (King Crimson)
Часа три спустя.

Самсон уже один. Звонок в дверь. Самсон бросается открывать, возвращается с несколькими пиплами.
Один мэн. Ты один? Чего делаешь? А где маленькая Джуди?
Самсон. Все, пипл, я овдовел. Джуди скипнула, похоже, с концами.
Мэн. Чего так?
Самсон. Ей надоел рай. Захотела в муках рожать детей. Хотела и меня с собой прихватить, да я тормознулся.
Мэн. Правильно. Как говорил один герой: если бы эти бабы не нужны были для моей работы, никогда бы не стал с ними вязаться. Говорят, у тебя трава есть.
Самсон. Была где-то…
Ходит, ищет.
Самсон. Странно. Нету. Похоже, Джуди прихватила.
Мэн. Облом.
Другой мэн. Нам вписаться негде, впишешь?
Самсон. Теперь я свободен. Могу вписать хоть полк.
Пипл. Клево! Давайте чай пить. У меня есть кой-какой хавчик.
Самсон. Это клево, ибо мой хавчик вылетел в окно.
Кивает на окно.
Мэн (подходя к окну). Это как так?
Самсон. Джуди швырнула. В ярости на меня.
Мэн. А что там желтый уазик делает?
Пипл. Может, она в кого попала – и вызвали?
Самсон. Да это вчера было.
Пипл подходит к окну.
Пипл. Похоже, ментовской. Не видно в темноте.
Мэн. Может, скипнем от греха?
Самсон. Скипайте, я не буду. Надоело.
Мэн. А, может, это и не за нами. Мы, вроде, ничего не сделали.
Звонок в дверь.
Самсон выходит в коридор. Голоса: «Откройте, милиция!» Удары в дверь.
Мэн. А у меня ганж – стремно!
Пипл. Что ж ты молчал!
Мэн. Да у меня децл, на полкосяка. Для себя берег.
Пипл. Спускай в дабл скорей!
Мэн. Жалко! Я тут где-нибудь прикопаю, авось не найдут.
Входит полис, за ними Самсон.
Полис (Самсону). Это ваша квартира?
Самсон. Казенная. Мне выдали ее как дворнику.
Один полис другому. Нашли кому давать! Некому в Москве больше улицы мести… А это кто?
Самсон. Мои гости.
Полис. Паспорта есть?
Пипл. Есть, а что?
Полис. Предъявите.
Самсон. Чем вызван ваш визит?
Полис. А ты помолчи! Узнаешь, чем вызван, в свое время.
Полис собирает паспорта.
Полис. Поедете с нами.
Пипл. Почему это, с какой стати?!
Полис. Есть сведения, что у вас здесь наркоманский притон.
Самсон. Чушь. У нас даже вина нет. Один чай.
Полис. Мы проведем обыск. Узнаем, какой у вас чай.
Самсон. На каком основании?
Полис. На каком основании? – я скажу. Вы знаете такую: Джульетту Каблукову?
Самсон. Да. А что случилось?
Полис. Час назад она была задержана при попытке сбыта наркотика. И сообщила, что живет по этому адресу.
Самсон. Откуда у нее наркотики?
Полис. Вот и нам хотелось бы знать. Поедете с нами в отделение – там и выясним.
Пипл. А мы-то тут причем? Не имеете права. Мы в гости зашли.
Полис. Чего волнуетесь: обыщем и отпустим. Если ничего у вас нет. А за неподчинение знаете, что бывает!
Самсон. Они тут не при чем! Они пришли полчаса назад.
Полис. А Каблукова?
Самсон. Что?
Полис. Это вы дали ей наркотики?
Все молчат.
Полис. Не слышу ответа.
Кто-то из пипла. Да никто ей не давал. Это она сама взяла.
Полис. А у кого взяла? У дяди, у тети?
Пипл. Откуда мы знаем?
Полис. Молоденькая девушка, студентка продает наркотики – а ее приятели говорят: ничего не знаем. Хорошая картина. Теперь, вы знаете, что ей будет? Будет сидеть она в общей камере с ворами и проститутками…
Самсон. Это я дал.
Полис. Ты? Зачем?
Самсон. Денег нет. Жрать нечего – вот и послал продать.
Полис. А у самого откуда?
Самсон. Собрал, летом.
Полис. Где?
Самсон. На Алтае.
Полис. Проверим. (Другому полису) Забери этого. И этих. И найди где-нибудь понятых.
Самсон. Собраться можно? Паспорт там, одежда. Вы же меня надолго, полагаю, в санаторий…
Полис. Двух минут хватит?
Самсон. Успею добежать до канадской границы.
Полис. Бежать тебе никуда не надо. Добегался уже.
Другой полис. Это он так шутит.
Первый полис. А, ну-ну. Шути, шути, я тоже пошутить люблю.
Самсон. Вот филистимляне и взяли Самсона. Я чувствовал, что так будет. Можно вопрос: это она вам сказала про притон?
Полис. А то кто же? Чистосердечное раскаяние, желание помогать следствию.
Пипл. Самсон, не верь, это туфта… Подстава…
Полис. Умные?! Ну, вы у меня поумничаете! Вы у меня в отделении поговорите!
Пипл. Не пугайте, не имеете права, сейчас не 37-ой!
Полис. Это правильно, для нормальных людей. Но вы – враги, и для вас у нас всегда 37-ой! Все, нечего с ними болтать, упаковывай!
Волосатых выводят из комнаты. Их толкают, они упираются.
Крики, сперва в комнате, потом на лестнице: «Отстань, без рук!.. Не толкай, не картошка!.. Садисты! Фашисты!» «Поговори! Я тебе запомню фашистов, сука!..» «Знаешь, кто ты, ты носорог!» «Оскорбление при исполнении!» «Самсон, не стремайся, мы к тебе придем: с лестницей и гранатами!..»


СЦЕНА 18. ДОМА (Van Der Graaf Generator)
Примерно через год.

Самсон сидит в той же комнате, что и в первой сцене. Его не узнать: он почти наголо стрижен, одет в обычные рубашку и штаны. Комнату тоже не узнать. Новые обои без надписей и рисунков, ни картин, ни фенек на стенах. Обычный новый диван. Обычных размеров стол. Самсон сидит за столом и смотрит в окно.
Открывается дверь, входит Джуди. Она в длинной юбке из шотландки, нормально одета, накрашена, с модной стрижкой, красива.
Джуди. Привет.
Самсон (оборачивается). Привет.
Он говорит невнятно, тихо и замедленно. Чувствуется, что язык плохо его слушается.
Джуди. Как ты себя чувствуешь?
Самсон. Отлично.
Джуди. Чем занимаешься?
Самсон. Ничем. Смотрю в окно.
Джуди. Я пыталась к тебе попасть, несколько раз, когда тебя в дурку перевели. Но там такой режим…
Самсон. Ничего страшного. Наверное, даже лучше. Я такой был – лучше не смотреть.
Джуди. Это я во всем виновата! Прости!
Самсон. Да фиг с ним. Все очень идиотски вышло. Я и вспоминать не хочу.
Джуди. Я боялась, что ты будешь нарываться, качать права. Я тебя знаю.
Самсон. Сперва качал. Потом… перестал.
Джуди. Ты меня спас, я тебе этого не забуду. Это редко кто делает.
Самсон. Спас? Чем я мог спасти? Хорошо, если тебе это помогло. Я мало верил. Думал, дадут нам условно – по первому разу. А не дадут, так в тюрьму, знал, не посадят. Хотя не знал, что это, может быть, хуже тюрьмы.
Джуди. Тебя кололи?
Самсон. Все было.
Джуди. Бедный!
Самсон. Не надо меня жалеть. А то сам заплачу. Я теперь слабый стал. У меня ощущение, что я ужасно постарел. Я ничего не могу, я просто сгнил. Помнишь «Кукушку»? Вот и я теперь такой. А ты как жила?
Джуди. Я уехала домой. Перевелась в тамошний универ. Узнала, что тебя выпустили – и приехала.
Самсон. Что будешь делать?
Джуди. Не знаю. Жить там – это тоже креза. И тут мне ничего не светит. Впрочем, у меня сейчас есть друг, немец из ГДР. Думаю, уеду с ним. Здесь я жить не буду. Не хочу. А у тебя какие планы?
Самсон. Никаких.
Джуди. Картины не начал писать?
Самсон. У меня еще руки трясутся. И желания нет.
Джуди. Это пройдет, я знаю. У многих людей так было. Мне тоже было плохо. Очень плохо, честно. Хотя ты скажешь – за дело!
Самсон. Я ничего не говорю.
Джуди. Ты должен меня ненавидеть. Тебе, наверное, непонятно, зачем я это сделала. Я просто была на тебя очень зла.
Самсон. Это я помню.
Джуди. Я была как в бреду, совершенно! Позвонила Максу, а того, оказывается, пасли. Из-за этих пробок…
Самсон. Я все знаю. Не считай себя виноватой. Я тебя в это втянул, я вел себя, вероятно, во многом неправильно, вынудил тебя на этот стремный шаг.
Джуди. Нам надо было давно расстаться. И ничего бы этого не было, ни ментов, ни суда… Я ведь полгода была под подпиской, ты знаешь?
Самсон кивает.
Джуди. Но я никого не сдавала! Не знаю, что обо мне говорят, но я никого не сдавала!
Самсон. Чего ты нервничаешь, я тебе верю.
Джуди. И откуда я могла знать, что они найдут гашиш? Откуда он взялся?
Самсон. Да, глупо получилось.
Джуди. Я просто сказала адрес. Я ничего не думала, я не хотела тебе навредить. Так вышло.
Самсон. Я понимаю.
Джуди. Все это так отвратительно! Я ехала, чтобы ты понял, чтобы не винил меня очень сильно.
Долго молчат.
Джуди. К тебе друзья ходят?
Самсон. Ходят. Рассказывают, что произошло много чего. На Арбате было целое побоище с полисом. Люди на Гоголях сплотились и не дали полису себя свинтить. А другие наоборот – сдавались охотно и добровольно, даже просили их арестовать – и заполнили все близлежащие отделения и опорные пункты, так что менты уже не могли забирать новых и делать ничего не могли. Закрыли двери и сидели там взаперти, как в осаде. Такая сатьягракха. Они говорят, что совок дышит на ладан и скоро все переменится.
Джуди. Ты веришь?
Самсон. Не знаю. Хотелось бы.
Джуди. Жалеешь, что тебя там не было?
Самсон. Жалею. Но у меня они сатьягракхи бы не дождались. Я бы точно кому-нибудь дал в рожу!
Джуди. Ты изменился.
Самсон (усмехнулся). Ну, это трудно скрыть.
Джуди. Я не об этом. Хотя волосы тебе шли.
Самсон. Они тоже говорят: чего волосы – они же отрастут. Можно быть собой и без волос.
Джуди. Конечно.
Самсон. Дело не в волосах. Они убили во мне уважение к самому себе. А это нечто похуже.
Джуди. Все образуется. Это забудется. Ты станешь жить нормально, и у тебя все будет хорошо. Ты же хороший и талантливый человек. Зачем тебе нужны все эти стремные люди? Ты вот им веришь про совок, а я не верю. А даже если бы так: мне все равно. Я все это выбросила из головы, как страшный сон. Все-таки, мы очень неправильно жили, я теперь не понимаю, как делала некоторые вещи. Может быть, это урок. Разве мало в жизни дела для нормального человека? Есть много приятных вещей, мы просто об этом не знали. Можно заниматься наукой или журналистикой, или искусством. Или уехать в конце концов, чтобы жить нормально там!
Самсон. Я никуда не уеду. И не буду заниматься наукой. И ты права: они меня убедили, что нормальная жизнь – очень хороша. Когда глядишь на нее оттуда. А возвращаешься – и видишь, что места тебе нет, все по-прежнему. Сейчас я думаю: может, мне уйти в монастырь?
Джуди. Ты же не верил в Бога.
Самсон. Неправда, я всегда верил в высший разум. Хоть это мало походило на православие. Но, может быть, сейчас что-то изменится. Иначе я просто не знаю, что по жизни делать. Но ты не парься на мой счет… Где ты живешь?
Джуди. Нигде. Я сегодня же на поезд – и назад.
Самсон. Никого не хочешь видеть?
Джуди. Нет.
Самсон. А знаешь, о чем я мечтал в крезе? Что мы снова выйдем на трассу. В городах нас будут вписывать, на улицах на нас будут таращиться и хамить. Уже не будет, наверное, этого дурацкого вопроса: сколько я растил волосы, но будут, значит, пересчитывать фенечки. Пионеры будут задавать нам вопросы, а мы будем отвечать: будьте счастливы! Этот мир хорош и интересен, и ни у кого нет такой обязанности – быть печальным.
Отворачивается и закрывает лицо.
Джуди. Ты плачешь?
Самсон (с надрывом). Нет!
Джуди подходит к нему, кладет руку на плечо. Смотрит на стол.
Джуди. Что это?
Самсон. Мои картинки. Смотрел их. Мать почему-то сохранила. Хранит дорогие реликвии. И слезы украдкой проливает.
Джуди. Опять стебешься?
Самсон. Да нет, все так и есть. И тот был не хорош, и такой не мил. А я теперь совсем не такой. Хоть в газету пиши. Хоть и не делаю зарядку по утрам.
Джуди. Узнаю прежнего Самсона.
Самсон. Напрасно. И работы по-прежнему нет. Или опять нет. И квартиру потерял. А ведь хорошая была квартира…
Джуди. Не жалей, не надо. Ты же сам говорил: все надо рассматривать как опыт. Было это – будет другое.
Самсон. Ты права, Джуди. Мне надо это почаще напоминать.
Джуди. Извини, мне надо идти. Скоро мой поезд. Я взглянула на тебя, убедилась, что ты жив – и это как-то меня успокоило. Я ведь так переживала, и информации никакой. Я приеду еще, через пару месяцев – надеюсь, ты станешь совсем… ну, нормальным, что ли. В общем, таким, каким ты хочешь…
Самсон. Прощай.
Джуди. До свидания. Не провожай меня.
Выходит.
Самсон встает, ходит по комнате. Вынимает из-за дивана коробку с красками и начинает рисовать на обоях окно.

КОНЕЦ


ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

О. Мафин в конце семидесятых посвятил свою пьесу в стихах «Лажа» – «вымирающему племени хиппи». Я сочинил эту пьесу в 85 году, а в 2003 переписал и наконец закончил. Кому же я посвящаю свою пьесу и о ком вообще пишу?
Наверное, настоящие идеи не умирают. И почему-то приятно вспомнить, что было двадцать лет назад – и осознать, что все было правильно. И в чем-то ты был тогда правее, чем теперь. И это надо заявить, пока не впал в маразм.
Долго вымирающему красивому племени посвящаю...