ЕСЛИ ГАЗЕТА ЖИВЁТ, ЗНАЧИТ, ЭТО КОМУ-ТО НУЖНО
интервью родной газете
Главный редактор газеты «Православный Санкт-Петербург» Александр Григорьевич Раков, как оказалось, закончил филологический факультет ЛГУ. Почему же словесник, педагог выбрал журналистику? Более того, журналистику православную? — В светской прессе не нашлось места, заполнил ли он незанятую до того никем нишу, или же здесь явно Промысл Божий? Эти и другие вопросы я решила задать Александру Григорьевичу в канун 15-летия со дня выхода в свет первого номера «Православного Санкт-Петербурга». А.Раков был предельно честным и откровенным в своих ответах, размышлениях и воспоминаниях. Вопросы задавала Ирина Рубцова.
Лишь только знать, что я вам нужен
— Дело в том, что филологов я считаю лучшими журналистами, потому что, к великому сожалению, уровень преподавания на журфаке, на мой взгляд, явно недостаточный для того, чтобы работать в профессиональных печатных СМИ. А то, что я, филолог, занял нишу православной журналистики… это, уверен, Промысл Божий, ибо без воли Господней не вышел бы ни один номер газеты. Помните, у Роберта Рождественского: Филологов не понимает физтех – молчат в темноте. Эти не понимают тех, а этих – те…
Впрочем, публиковаться я пытался с 16 лет. Пробовал писать что-то о природе, о животных… Даже в «Юность» посылал свои заметки. Ну и, конечно, стихи о любви. Были они неумелыми, подражательскими, - да мы все прошли через это. Кто не пишет стихи в 16 лет? Подражал я больше Есенину, которого любил и знал наизусть. А любовь к слову, к поэзии передалась по наследству от отца, который тоже был филологом и собрал неплохую домашнюю библиотеку. А потом, после окончания первого курса филфака в 1967 году, я пошёл в армию.
— Тут-то уж, я думаю, не до стихов было.
Сначала нас помыли в бане,
А после каждый получил
Диковинное одеянье:
«Хабе», пилотку, кирзачи.
Ребята шумно одевались,
Но я торжественно молчал
И в гимнастёрку, отдуваясь,
Как в мир неведомый, влезал.
Потом прохладную пилотку
Пристроил на горячий лоб,
Увидев нового и робкого
Себя в разбитое стекло.
А рядом, на дубовой лавке,
Как прошлого последний знак,
С подкладкой в маминых булавках,
Лежал ненужный мой пиджак.
Владимир Бейлькин,стр80,3
— Да, это был очень напряжённый период. Армия, действительно, была стрессом для маменького сыночка, из тёплой постельки попавшего сначала в сержантскую школу, а после неё в голые казахстанские степи, где на много километров вокруг — шесть пусковых зенитно-ракетных установок да пугливые суслики.
И был простор, огромный, тёплый, светлый,
Он степь и небо растворял вдали.
Запомнились напев свободный ветра
И шелесты непаханой земли.
Юрий Ключников, г.Новосибирск
А я был «асфальтовым мальчиком», привыкшим к городским условиям, или к лесу, роще, где и деревья радуют глаз, и овражек… да что говорить, даже река в России имеет другой берег. А здесь – только голая, необозримо огромная степь… Но я заметил, что накипевшее в душе выплёскивается словом на бумагу именно тогда, когда человек находится в сложном положении. В дивизионе я стал писать в боевые листки, посещать школу военкоров и сотрудничать с газетой «На страже Родины»: занимался переводами с английского военных юморесок, по-прежнему пытался писать стихи, короткие заметки. Некоторые стихи даже опубликованы в последней моей книге «Знаки припоминания», например: «О, как бы о1тдал я всю душу, и нищим брёл бы по земле, лишь только знать, что я вам нужен, что вы скучаете по мне».
И ещё я именно тогда впервые сделал открытие, как неимоверно трудно, оказывается, переложить свои мысли на бумагу. Вот лежит чистый лист, и у тебя в голове роятся замечательные мысли, которыми так хочется поделиться с людьми. Ты берёшь в руки ручку, и всё твоё существо трепещет от предвосхищения того, чем ты порадуешь человечество. Но как только ручка приближается к бумаге, все мысли разбегаются куда-то по закуткам. Ты в недоумении, сидишь, наморщив лоб, напрягаешь все свои силы… а лист остаётся девственно чистым.
Короче, короче, короче!
Прошу тебя, не тяни.
Короче становятся ночи,
Но будут короче и дни.
И хватит стоять на пороге.
Медлительность – это порок.
Рассказывай, что там в итоге.
Выкладывай, что приберёг!
Леонид Мартынов †1980 стр.163,3
А вот журналист, писатель — это человек, который преодолевает эту трудность и более-менее чётко излагает свои мысли в любых условиях. Я хотел стать таким человеком.
— Помогает ли филологическое образование в работе редактора?
— Безусловно. Вот в прошлом году проводился, так называемый, «Год Русского языка». Я отметил одно: в вагонах метро появился плакат, на котором в два столбика были выписаны слова с правильным и неправильным ударением. Так людей пытались научить грамотно произносить слова. Плакат был подписан Вербицкой — ныне бывшим ректором СПбГУ. Но этот плакат стал единственным. Я думал, что будет продолжение, а оказалось, что это — одноразовая акция со стороны хранителей русского языка…
Ведь то, что происходит с русским языком сейчас, иначе как катастрофой, не назвать. Дело даже не в том, что молодёжь надо учить правильно писать, — ужасно, что молодые люди сознательно корёжат язык, особенно в Интернете. И второе. В 90-х годах, когда в школах был раздрай, русский язык, видимо, вообще нормально не преподавали. Это сейчас сказывается во всём: ошибки нахожу везде, вплоть до солидных центральных издательств. Русские люди просто не знают, как правильно писать русские слова! А недавно русскую литературу вообще убрали из Единого Государственного Экзамена…
— То есть, если раньше можно было повышать свою грамотность, читая книги и газеты, срабатывала так называемая зрительная память, — то сейчас это уже не получится.
— Нет, не получится. Тем более, что сейчас расплодились сотни частных издательств с полуграмотными «журналистами», «корректорами», «литературными редакторами», которые постоянно допускают непростительные ошибки. Я коллекционирую такие ошибки и в своих книгах-«былинках» посвящаю целые главки русскому языку. Говорят, что в некоторых школах мои записки даже используют на уроках, чему я безмерно рад.
- Что конкретно мы можем сделать, чтобы сохранить русский язык в неприкосновенности? — Только учить читателей собственным примером. В наших газетах мы избегаем ненужного употребления иностранных слов, жаргонных выражений, сленга.
— И всё-таки: почему не светская журналистика, а православная?
— Господь поставил меня туда, куда посчитал нужным.
— В ваших рассказах о творческом пути не раз звучала фраза: «Господь снял меня с НЛО и пересадил в кресло редактора православной газеты». Это шутка или привлечение к себе внимания? Не думаете ли вы, что подобные высказывания вредят вашему образу православного журналиста, редактора? Кого-то ведь это может возбуждать против вас лично, против газеты.
— Это не шутка и не привлечение к себе внимания. Упаси Бог! Ведь перед тем как стать редактором православной газеты, я прошёл путь — длиною в 2,5 года — корреспондента информационно-пропагандистского центра завода «Светлана». После этого я перешёл в известную ныне, а тогда только появившуюся на свет газету «Реклама-Шанс». К тому времени мне исполнилось 44 года и я крестился. А от «Шанса» через год-полтора откололась газета «Балтийский курьер», где я работал редактором до тех пор, пока в нём не родилась газета «Православный Петербург».
А НЛО… это дела давно минувших дней. В конце 80-х прошлого столетия, когда всем нам кружил головы воздух «свободы», мне попались машинописные статьи уфолога В.Ажажи, и я увлекся… Не буду оправдываться. Но, хлебнув всей этой дряни сам, я смог впоследствии выпустить три книги — «Православная церковь об аномальных явлениях, или что нужно знать о диаволе», 1994, изд. «Сатисъ»; «Дороги, ведущие в ад», 1996, изд. «Сатисъ»; и, совместно с Олегом Казаковым, - «Четыре ответа на приглашение в ад», 1999, изд. «Диоптра», рассказывающие о том, что НЛО — это сущая дьявольщина. После этого мой духовник и духовник нашей газеты «Православный СПб» о.Иоанн Миронов сказал: «Отныне запрещаю тебе говорить на эти темы». Потому что бес очень цепкий, тяжело выбраться из его липких лап.
Моя вина мне не даёт покоя
— А ваши родители были верующие, крещёные?
— Отец был полковником, политработником, филологом, специалистом по германской филологии, а мама — уральской казачкой, по специальности — химиком… Разговоров в доме о вере, конечно, не было. Только у бабушки хранилась икона, на которой были изображены Свт.Николай и св.прав.Симеон. На обороте иконы сохранилась надпись, что она была освящена 15 октября 1912 года на мощах св.прав.Симеона Верхотурского Чудотворца иеромонахом Порфирием. Вот так бы надо и в наше время делать, чтобы знать — освящена икона или нет.
В школе вопрос о вере тоже не поднимался. А у нас, мальчишек, вообще всё было предельно ясно: «А кто этого Бога видел? Даже Гагарин летал в космос и не видел. Вот если я Его увижу — пове рю…» Рассказываю о детской поре, а в памяти всплывают строчки:
Мы пели «Варяга». Стоит детвора,
Движению палочки рада.
— Ребята, поправочка: «С Богом, ура!»
Изменим: про Б о г а не надо.
То слово, как сор, и — метлой со двора:
Для слуха оно непривычно,
«Прощайте, товарищи! Т о н е м, ура!!!»
Учитель кивает: — Отлично!..
Олег Хомяков
— И как же отреагировали ваши родители на то, что вы, мало того, в Бога уверовали, так ещё и православным редактором стали? Удалось вам воцерковить собственных маму и папу?
— Видите ли, у меня был очень худой период, стыдно в этом признаваться, — период пьянства. Поэтому, когда я стал редактором, прилепился к любимому делу, мама была рада. Папа, к сожалению, умер задолго до этого. А маме я приносил газеты, и она, гордясь своим сыном, показывала их соседкам.
— Ваше преображение повлияло на её приход к вере?
— Как всякий новоначальный я стремился всех воцерковить… А мама моя была уже в возрасте, она 1915 года рождения, и прошла через чудовищные испытания — раскулачивание, расстрел отца-«кулака» в 1938, блокаду, и финскую, и Великую Отечественную войну, венгерские события… она ведь была женой военного. Поэтому мама немного побаивалась моего максималистского напора… И хотя она была крещёная, в церковь не ходила. А я всё тащил её: «Мама, идём в храм! Мама, идём на исповедь…» И приставал к ней до тех пор, пока батюшка Иоанн не сказал строго: «Оставь маму в покое. Не трогай её».
Должен сказать, что вера в Бога приходит не назиданиями мирян или священников, а благодаря примерам. У мамы случился инфаркт. Я пригласил к ней священноинока Троице-Сергиевой пустыни Игнатия (Бузина), с которым дружу и поныне. Батюшка приехал, поговорил со всеми пятью женщинами в палате. Все они, кроме одной, попили святой водички и, как умели, помолились. И все выжили, кроме той — единственной, что в Бога не верила. Смерть той женщины произвела на маму огромное впечатление. Потом, уже перед смертью, не раз приходил к ней в больницу, исповедовал и причащал о.Александр Сорокин, за что я батюшке весьма благодарен.
Но не могу сказать, что моя совесть перед мамой чиста. Неизбывен долг перед родителями: ведь сколько я в своё время накуролесил, сколько горя принёс им! И это меня мучает и не даёт мне покоя ни на минуту.
Знания и труд прахом пойдут?
— 15 лет издавать православную газету — не так просто, как может быть, кому-то кажется. Знания и опыт накопились немалые. Не хотите поделиться — написать брошюру о том, как делать православную газету?
— Я часто возвращаюсь к этой мысли. Действительно, обидно: мы издаём пять уникальных газет, которых больше никто не делает в России, — я имею в виду, кроме «Православного СПб», дочерние издания, — а наш опыт не востребован. Но по некоторому размышлению я пришёл к выводу, что брошюра, будь даже она выпущена, никому не будет нужна. Потому как кто сможет использовать наши знания? — Епархиальные издания работают совершенно по иным законам. А других таких газет, как мы, частных де-юре, но по сути заменяющих епархиальную газету, практически нет.
— Но вы ведь встречаетесь с редакторами других православных газет и у вас часто просят совета. Даже в редакцию приходили с просьбой рассказать, как делать православную газету. Значит, это кому-то нужно?
— Это правда. И во время редких встреч на Конгрессах православных СМИ люди интересуются нашей газетой и относятся к ней с уважением. Ко мне подходят и просят поделиться опытом. Я в таких случаях стараюсь ответить полнее. Но! нам не дают возможности встречаться с самими редакторами и корреспондентами свободно. На встречах обязательно главенствует епископ, который нас наставляет, как делать газету. Однако сам он ни одной газеты в жизни не сделал, понимаете? Он — умный, возможно, духоносный священнослужитель, но он не профессионал в журналистике… И случается, мы — журналисты — сидим, слушаем и пожимаем плечами…
Или вот другой аспект. На одном Конгрессе в повестке дня было запланировано выступление редактора Владимира Легойды о том, как они иллюстрируют журнал «Фома». Журнал «Фома» — и вправду, богато иллюстрированный, профессионально сделанный журнал. Но, простите, В.Легойда всё-таки — ректор кафедры религиоведения Московского Государственного института международных отношений! Разве мы, крохотная частная газетка, ограниченная в средствах, в возможностях, сидящие зачастую в трущобах, можем угнаться за столь солидным изданием, которое вовсю раскручивает Издательский отдел МП?! У нас не хватает денег, иногда не достаёт знаний. Поэтому, когда я рассказывал там, как мы додумались в своей газете иллюстрировать статьи с помощью художественных открыток, — многие редакторы взяли это на вооружение, поскольку и доступно, и получается красиво.
— Какой должна быть православная газета, чтобы её не только читали, но и покупали? Чтобы людям не жалко было трудовую копеечку отдать. Безплатно-то раздаваемые газетки все возьмут…
— Первое, — разговор с читателем должен идти на равных. Мы — миряне, поэтому не имеем никакого права назидать, говорить, как батюшки, а также рассуждать на некоторые темы, которые позволительно поднимать только священникам.
Второе, газета должна заниматься просветительством посильным. «Православный СПб» так и называется — народная просветительская газета, т.е. мы рассказываем о том, что узнали сами или с нами поделились верующие люди. Да, мы знаем больше, чем пишем, но говорим с читателями, как с родными людьми, по принципу «дорогой брат, или сестра во Христе, я узнал то-то и то-то. Спешу рассказать тебе…» Читатель должен чувствовать, что мы такие же смертные, как и они.
Третье, материал должен быть душеполезным, интересным, написан удобоваримым языком. Заговорил об этом неспроста. Я, как редактор, прочитываю множество епархиальных изданий, и заметил интересную закономерность: почему-то считается, что разговор о Боге, о Православии должен идти на тяжёлом церковнославянском языке с употреблением трудных, порой непонятных терминов, и со всевозможными ссылками, которые ещё больше утяжеляют восприятие материала. Как правило, такие материалы набираются мелким шрифтом, чего не любят читатели. А я считаю, что если человек хорошо знает даже очень сложную тему, — он способен говорить о ней просто и доступно.
Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся
— Вы не раз говорили, что газета никого не может воцерковить. В таком случае, какая конкретная польза от неё? — газета учит состраданию, рассказывает об азах православной веры, призывает к покаянию?..
— Газета — носитель информации. Например, вы добрались и рассказали о каком-то дальнем храме в области, о батюшке, о том, что происходит интересного на приходе, дали адрес и телефон. Это главное, остальное доделает Господь. По опыту знаю, что после нас по этим адресам поедут другие корреспонденты и верующие, чтобы помолиться, приложиться к мощам и храмовым святынькам, испросить совета у батюшки, с которым их познакомила газета… А дальше, как говорится, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся». Часто в храмы, детские дома, хосписы, богадельни идёт материальная помощь, хотя не всегда в статье прямо сказано, что помощь нужна. Люди сами всё прекрасно понимают.
Каждый читатель находит в газете что-то для себя, какое-то слово, фраза, статья может затронуть его сердце. Нам-то кажется, что материал — простенький, а у читателя что-то шевельнулось в душе, и даже одно-единственное словечко может перевернуть его жизнь. Значит, Господь через печатное слово коснулся сердца чада Своего.
Кстати, пользуясь возможностью, хочу сказать, что у многих журналистов существует ложная идея издавать, к примеру, журнал для интеллигенции: мол, интеллигенция, прочитав его, проникнется стремлением присоединиться к православным и, сбивая друг друга, побежит в храм и поведёт за собой массы. Это благоглупость. Также не считаю правильным делать сугубо молодёжную газету. Это своего рода заигрывание с юношеством, лишь бы они читали газеты… Молодёжные темы поднимать, безусловно, надо, и мы это делаем на страницах газеты «Православный СПб».
Для кого же мы делаем наши газеты? — Для всех, кто нас читает, кто нам верит. Для верующих, для воцерковляющихся и даже для нецерковных, но интересующихся, а если нас читают священники и монахи — для газеты это великая честь.
Куда уходят газеты, в какие города…
— Не раз приходилось слышать, что мы делаем простенькую газетку для старушек…
— Если посмотреть ежемесячную сортировочную таблицу Всероссийской подписки, которая показывают, куда уходят (точнее – уезжают) газеты, — видно, что мы охватываем всю страну, пусть по одному-два экземпляра в маленький городок. Часто люди ксерокопируют наши материалы, передают прочитанные газеты другим. Кроме того, наша Интернет-страничка, где выложены все пять газет и 20 книг, читают в среднем от 20 до 40 тысяч человек в месяц. Так вот, представить себе 40 тысяч старушек (особенно в российской глубинке), сидящих за компьютерами, как-то не очень получается. Но если бы нас читали одни старушки, я всё равно был бы счастлив, потому что старушки — люди, полные житейского, душевного и духовного опыта, родившие и воспитавшие детей, — самый строгий читатель.
Посмотри, что я в газете вычитал!
— Всякий ли журналист, владеющий словом и знающий «Отче наш…», может работать в «Православном Санкт-Петербурге»?
— Многие не верят, что пять наших достаточно профессионально сделанных разноплановых газет, делает творческий коллектив, состоящий всего из двух корреспондентов, редактора и верстальщика. Это кажется чудом. Но такова, видимо, воля Господня, иначе бы газеты давно прекратили существование — сами по себе без Божией помощи мы ничего не можем. Иногда я пролистываю старые номера, и всякий раз нахожу что-то новое и душеполезное для себя. То есть, я читаю её как простой читатель, и кричу, бывает, жене: «Лера! Ты посмотри, что я нашёл в нашей газете!» И бегу к ней, зачитываю куски из какой-либо статьи.
Быть верующим для православного журналиста маловато. Нужно ещё обладать определённым багажом знаний. Я раньше считал так: если человек пришёл в редакцию и хочет работать, — он прислан Богом, и я обязан его взять, нравится он мне или нет. Но оказывается, Господь посылал и посылает мне людей для научения, чтобы я, как руководитель, умел различать людей. Например, одного человека он присылает, чтобы показать, что вот таких людей близко нельзя подпускать к православной редакции. А вот этого нужно взять и держать обеими руками, и просить его не бросать газету. Но я не помню случая, чтобы человек пришёл к нам в редакцию и смог сразу вписаться в наш крохотный коллектив. Нужно надышаться своеобразной атмосферой редакции, узнать тонкости, которые существуют у каждого издания.
Вот приходит женщина, говорит: «Я — журналист, я работала там-то и там-то…» Отвечаю ей: «Не надо рассказывать, и документы ваши мне не нужны. Напишите-ка полстранички на православную тему — этого хватит». Я буду знать, насколько она грамотная, насколько воцерковлённая, насколько владеет словом. Или вот меня спрашивают: «Если придут два человека — верующий, но не владеющий пером, и прекрасно пишущий, но не воцерковлённый, — кого примете на работу?» Отвечу конкретным примером. Пришла как-то студентка журфака. А я её попросил: «Прочитайте-ка «Символ веры». Она смутилась. Тогда спрашиваю: «Ну, а «Отче наш» вы знаете?» Она повернулась и убежала прочь… Ну, как можно работать там, о чём ты ничего не знаешь, и писать о том, во что не веруешь?..
Может быть, это сравнение покажется диким, но я считаю нашу редакцию крохотной частичкой монастыря. Я преклоняюсь перед монашеством, и сказал однажды о.Амвросию (Юрасову): «Я так хотел бы быть монахом». Он улыбнулся: «Пятнадцать лет, не меньше, нужно делать из тебя монаха. Теперь посчитай, сколько тебе исполнится лет, когда ты будешь годен по-настоящему служить Богу». Получилось где-то около семидесяти…
— А сколько нужно журналисту, чтобы стать православным журналистом?
— Исходя из практики редакции — от трёх до пяти лет идёт притирка. Хватит у человека терпения и смирения — будет работать.
— Какие темы вы ни в коем случае не будете освящать? и почему?
— Таковых три: о царях-батюшках (мы уже имеем драматический опыт); о канонизации царя Ивана Грозного и Григория Распутина; о проблеме ИНН, потому что как о них ни напиши, всё равно окажешься виноватым. Все остальные темы можно и должно освящать - у Православия запретов нет. Более того, я считаю, что некий застой, воцарившийся в православной прессе, существует потому, что есть негласный запрет на благожелательную критику Церкви, к которой многажды призывал Святейший Патриарх Алексий II. Надо говорить о недостатках открыто и не бояться, что Церковь пострадает от гласности, «некелейности», что из-за этого мы потеряем читателей, что храмы перестанут брать газеты.
— Но говорить на эти темы надо устами не журналистов, а священников.
— Конечно. Потому что, в какой бы мягкой форме ни сказал журналист — это будет осуждением, что недопустимо. Хотя я не совсем понимаю, как работать журналистом и что-то недоговаривать! Или мы работаем с рассуждением, или… Но я думаю, что этот вопрос снимается наличием благословения правящего архиерея и нашего духовника о.Иоанна Миронова, который непрестанно молится о газете. А после выхода очередной газеты батюшка ставит за неё оценку. Звонит и говорит: «Сашенька, троечка с плюсом». Я расстраиваюсь: «Как же так, батюшка дорогой, мы столько сил положили на эту газету! По1том и кровью сделан этот номер». А он в ответ: «А по-другому православную газету и делать нельзя. Ну, ладно, за плач твой, — четвёрочка с минусом…» Бывают и пятёрочки - редко. Но главное — молитвы и советы батюшки, они — безценны.
На высоком берегу Амура часовые Родины стоят
— Если в редакцию обращаются люди с какой-то проблемой или бедой, а вы не в силах помочь, — что делаете? — вычёркиваете нуждающегося из памяти, или всё же что-то предпринимаете?
— Сложный вопрос. Время сейчас тяжёлое, в том числе в материальном плане. Но помочь всем крохотная газетка просто не в состоянии. Но за эти годы мы всё же сумели помочь десяткам людей и многим храмам - благодаря нашим сердобольным читателям.
Как я выбираю тех, кому следует помочь? Моя мысль проста: лучше помочь одному храму, одному человеку, но весомо, чем разослать сотням людей по 10 рублей, которые не решат проблемы. Пример — парализованный Александр Пучков из Нижнего Новгорода. На деньги людей, откликнувшихся на наш призыв о помощи, он буквально восстал из мертвых. Я только удивляюсь, почему Нижегородская епархия не могла помочь двум обездвиженным инвалидам, — Александру и его старенькой маме? Ведь мы его полные боли и мольбы письма пересылали в Нижегородскую епархию…
Кстати, есть специальная московская газета «Взгляд», в которой публикуют письма с призывами о помощи, идущие со всей России. Дорогие наши читатели, пишите туда — и вам помогут.
— Но храму в честь свв.равноапп.Константина и Елены, что строится на Амуре, мы ведь помогаем.
— Помогаем. Хотя поначалу, когда настоятель этого храма иеромонах Дионисий (Колесников) позвонил мне, — я отказал. Где Питер — и где Амур! Но прошло немного времени, и Господь меня вразумил… я как-то проснулся с чувством, что должен опубликовать этот крик о помощи. Наутро побежал к о.Иоанну Миронову, и он благословил помогать амурскому храму. Ныне строительство близится к концу. И мне — петербуржцу, который никогда не побывает на Амуре, радостно, что и лепта наших читателей вложена в этот храм, и за нас за всех молится о.Дионисий с прихожанами.
Помните, как в песне поётся: «На высоком берегу Амура часовые Родины стоят». А православные храмы — это тоже часовые, охраняющие наши грешные души и светлую душу России.
Пока перо не застынет в руке
— Многие ваши «Записки редактора» и «Былинки» по сути — маленькие исповеди. Кого-то шокирует, что вы не боитесь во всеуслышание говорить о своих грехах, выворачивать душу наизнанку. Кому-то нравится: одних подкупает искренность, заставляющая задуматься о собственной греховности, другим интересно побольше узнать о личной жизни и душевных переживаниях известного писателя. Как вы думаете, чего больше — сопереживания или любопытства? И способны ли они сами на такую же открытость?
— Я о многих вещах вообще не хотел бы писать. Человек не любит вспоминать то худое, недоброе, что он сделал… Но вот что происходит — Господь потихоньку вытаскивает из тебя грехи, заставляет каяться. Первые, самые большие каменищи грехов — сброшены, но осталось в душе множество мелких, которые не дают спокойно жить, и мучают, мучают… Горько и стыдно, что в детстве мы, мальчишки, кота убили… и кот этот порой встаёт перед глазами… А сколько более серьёзных проступков! И пока ты это не выплеснешь на бумагу, не опубликуешь — душа болит и плачет.
— Но многие батюшки говорят, что исповедь должны слышать трое — кающийся, священник и Господь Бог. А вы это публично, не в храме — на бумаге…
— Я это делаю по благословению о.Иоанна Миронова. Батюшка глубоко проницает мою душу, и он мне сказал: «Пиши, пока перо не застынет в твоей руке». И прошу мне поверить, что с моей стороны нет показухи и самолюбования, есть нестерпимый стыд от содеянного.
— А людям полезно это читать? Или это вызывает нездоровый интерес: так вот он каков, этот Раков!
— Ну, человек, знаете ли, не плоский, как блин. Однако, судя по тому, что тиражи газет и моих книг раскупаются, в интернете нас читают, шлют письма, а некоторые даже приходят в редакцию, или на выставку «Русь Православная» и говорят, как им помогла та или иная «былинка» или «записка», — я понимаю, что людям это нужно. Прочитавшим мою исповедальную «былинку» легче потом самим покаяться в каком-то грехе, преодолев ложный стыд.
С другой стороны, находятся люди, которые, прочитав мои книги, думают, что знают теперь меня до самого донышка и, встретив, раскрывают объятия: «Саша, здравствуй, брат!», и пытаются тут же влезть в душу. И, конечно, получают от меня неожиданный, порой резкий отпор. Я захлопываюсь, как раковина, и не хочу общаться… Люди не понимают, что книга, даже исповедальная, — это всё равно не сам человек, потому что всё написать невозможно. К тому же, всякое изреченное слово есть ложь, ибо оно не может передать те духовные переживания, ту глубину мысли, какие бродят в тебе, они — перенесённые на бумагу — всё-таки невольно искажаются. К тому же люди с разным духовным и образовательным уровнем понимают написанное по-своему. Для чего тогда пишу? Вспомните слова прп.Серафима Саровского: «Спасайся сам — вокруг тебя спасутся тысячи».
Мы не гонимся за радугой
— Вместе с дочерними изданиями вы делаете пять газет. Не задумывались о ещё какой-либо — шестой газете? Каковы планы на будущее, не влияет ли на них ваш недавний выход на пенсию?
— Несколько лет назад я и впрямь решил делать газету о Православии и здоровье под названием «Здравствуйте». Примчался к о.Иоанну радостный, будучи уверен, что батюшка меня поддержит. Но батюшка отрезвил меня, сказав коротко: «Не благословляю». Позже я понял: те пять газет, что мы издаём, составляют круг, необходимый для простого верующего человека, чтобы обладать набором нужных знаний. В «Соборной вести» публикуем интересные и душеполезные православному человеку статьи, выбранные из различных российских православных газет и журналов. «Горница» — художественное отображение Православия — стихи и проза православных писателей и поэтов. «Правило веры» — газета, посвященная самому любимому и почитаемому русским народом святому — свт.Николаю Чудотворцу.
Заметьте, газета эта, основанная только на письмах читателей, существует уже 12 лет, это единственная в мире народное издание. «Чадушки» — газета для детей и родителей.
Да, у нас не хватает одной очень важной части — богословия. Но мы не дерзаем браться за такие темы, ибо не имеем богословского образования. Хотел было делать газету, состоящую только из иллюстраций, но отказался от этой мысли как невыполнимой — нет постоянных фотографов, да и полиграфия оставляет желать лучшего. К тому же, в таком малом составе, шестая газета — дело неподъёмное, наши силы и возможности не безграничны. Кстати, не зря говорится: «Лучшее — враг хорошего». Мы делаем пять газет, приносим пользу, и слава Богу за всё!
НАД КОМПЛЕКТОМ ГАЗЕТЫ
Шуршат пожухлые страницы,
Бумага жёлтая бледна.
Но сквозь
заглавных букв страницы
Какие смотрят времена!
С какой товарищеской лаской
В себя впивали Божий мир
И этот корпус* с блеклой краской,
И этот стёртый эльзевир*!
Наборные старели кассы,
Сбивались армии шрифтов,
Но бороной в людские массы
Врезались полчища листов.
И невозможно без волненья
Держать седой комплект
в руках, -
Истории сердцебиенье
Я слышу в буквенных рядах.
Сергей Городецкий †1967
*корпус, эльзевир – типографские шрифты; существуют и поныне.
Также мне часто задают вопрос: «Если бы вам предложили делать газету на прекрасной бумаге с цветными иллюстрациями, любого объёма, согласились бы вы или нет? Или, может быть, делать не газету, а журнал…» И я всегда категорически отвечаю: «Нет». Я начинал, когда компьютеры были экзотикой, и печатались мы высокой печатью, когда прямо в типографии наборщик сокращал выползающий текст. Может быть, это узость моего сознания, может быть, привык и жить в трущобах, и издавать небольшую газетку на дешёвой бумаге… Хотя, если бы была возможность, я бы добавил ещё четыре полосы в «Православный СПб». И, конечно, взял бы третьего корреспондента, потому как двоим тяжело всё-таки пять газет делать. Но дополнительные полосы тянут за собой целый воз проблем — и творческих, и финансовых, и распространительских… Так что это остаётся в области мечтаний, а мечтать — значит, гнаться за радугой, как говорят святые Отцы.
Мы лучше по-прежнему будем стараться заполнять восемь газетных полос интересным и душеполезным для читателей материалом. Это и есть наша лепта в посильное просветительство людей, это наша работа Господу.
За датою – дата.
Простой человеческий путь
Всё больше «когда-то»,
Всё меньше «когда-нибудь».
Погода внезапна,
но к людям, как прежде, добра.
Всё крохотней «завтра».
И всё необъятней «вчера».
Найти бы опору
для этой предзимней поры.
Как долго мы – в гору.
За что же так быстро – с горы?!
Остаток терпенья
колотится в левом боку…
Всё реже: успею.
И всё невозможней: смогу.
Роберт Рождественский †1994
А планы на будущее… 60-летний рубеж для меня пройден, и я, честно говоря, думал, что вот доживу до пенсии, буду отдыхать на даче, воспитывать внуков… Но батюшка сказал: «Ещё пять лет поработаешь, Сашенька». Я батюшку слушаюсь, да и сам душой не могу оторваться от газет. К тому же, замены мне на место редактора, о которой я плакался Господу, всё нет и нет. Поэтому, хотя здоровье, по грехам моим, стало хуже, — буду работать.
Злые, но не безликие, и наша цель чиста: пока не пришли великие – займём их места. Грешные, не идеальные, пьём на пиру чумы, пока не пришли гениальные – гении – это мы. Сколько часы роковые будут наш век отмерять? – Пока не пришли живые – нам нельзя умирать. Души мрачит искуситель, плачут здесь, бьются, поют. Пока не пришёл Спаситель – нас на Голгофу ведут. Сбитыми в кровь устами молимся: «Отпусти, Господи, мы устали крест непосильный нести…» Геннадий Красников, г. Лобня.
Но, как говорят монахи, «с креста не сходят, с креста снимают».
«Господь бережет его...»
Интервью с женой-мученицей
- Валерия Михайловна, когда вы с Александром Григорьевичем вступали в брак, то были мирскими, неверующими людьми. Во время совместной жизни воцерковились, обвенчались. Сравнивая опыт гражданского и церковного брака, что вы могли бы сказать?
- Да я как-то и не задумывалась об этом специально. Честно говоря, не смотрела с этой точки зрения на совместную жизнь. Жизненный опыт подсказывает мне, что на жизнь в браке или вне брака люди настраиваются сами. У кого-то имеется установка на свободу во всем, на отсутствие каких-либо обязательств перед кем-либо, а есть другие, те, которые не представляют жизни без своей второй половины, без человека, о котором заботишься и на кого можно опереться в трудное время. Я отношусь ко вторым. Понимаю, что сама я в одиночку мало что смогу, а вместе с супругом, вложив свой труд, силы, душу получу и взамен.
По прошествии 25 лет брака я не изменила этого взгляда. Другой вопрос, насколько что получилась... Жизнь так сложна, многообразна, и всего предугадать невозможно.
Своей обидою гонимый,
Своей жестокостью казним,
Я знал и верил: где бы ни был,
Живу прощением твоим.
И вот мы рядом.День печальный.
И – рук податливых тепло.
Я обижал тебя нечаянно,
Не шутки ради, не назло.
А ты молчишь. Рукой усталой
Прибрала волосы-фату.
Ты добротою отстояла
Свою святую доброту.
Николай Соляник
Теперь понимаю, что Господь каким-то образом, нравится тебе это или нет, ведет каждого определенным путем. Сам по себе тот факт, что мы стали с Александром жить, умом ни понять, логикой ни объяснить. Человек находился в то время в совершеннейшем штопоре, ну, в полном. Жизнь вел разгульную, пил. И чего я туда влезла?.. На человеческом уровне это только глупостью можно объяснить. А если глубже глянуть, так чему быть - того не миновать.
...На сегодняшний день я совершенно уверена, что Александра, при всех его сложностях, Господь бережет. Сколько было в его жизни виражей, разных передряг, но с Божией помощью он жив-здоров, пятнадцать лет издает газету, конторка работает, люди, несмотря на его непростой характер, трудятся с ним. Дело делается и развивается, слава Богу.
- Когда Александр Григорьевич начал воцерковляться, он менялся как человек? Изменялась ли ваша семейная жизнь (не только о внешнем говорю, а внутреннее состояние становилось ли иным)?
- Как таковой дороги-то у него и не было... Считаю, это тоже исключительно по Промыслу Божиему произошло. Первое слово о Боге, о крещении Александр услышал с неожиданной стороны.
Работал он тогда на заводе «Светлана». Там познакомился с женщиной, муж которой воцерковлялся в то время. И когда дома она ему рассказала об Александре, тот попросил ее познакомить с ним, объяснив, что ему надо помочь. Надо сказать, что Александр тогда сильно увлекался НЛО, писал, издавал книги по уфологии, меня мучил своими НЛО, ругал, что я, безтолковая, ничего не понимаю, а к нему вот пришельцы приходят... Если он чем увлечен, то со всей своей мощью накатывает, ему необходимо человека накрыть с головой известной ему информацией, чтобы тот увлекся так же, как он.
То есть трудно было быть дальше от Православия, чем Александр в тот момент своей жизни. Однако с той парой мы договорились о встрече. Они приехали к нам в гости.
Себя в то время тоже не могу назвать верующей, хоть и была крещена в детстве. Когда бабушка была жива, она водила меня в церковь, а потом, без нее, уже и не ходила. А Александр не был и крещен.
И вот эти люди пришли к нам, несколько часов Александр беседовал с этим человеком. Убедил ли он его, уговорил ли, за давностью лет не помню. Но факт остается фактом: в один из дней они договорились, что Александр крестится.
Бывают в жизни стертые, размытые грани, переходные периоды, но что касается Александра, у него все идет с обрывом. Либо резко вниз, либо - вверх. Покрестившись, он начал регулярно ходить на службы. Как пишущий, активный человек сразу окунулся в литературу, чтобы глубже понять основы христианской веры, и вскоре стал издавать в газете «Балтийский курьер», где тогда работал, вкладыш «Православный Петербург». В результате появилась газета, которой исполняется пятнадцать лет.
Поначалу я не ходила с Александром в храм, но когда он начал поститься, то стали ходить в церковь уже вместе.
Первым нашим храмом стал храм Рождества Христова у Варшавского вокзала. Он нам очень понравился. Там тогда служил иеромонах Николай (Парамонов), который произвел на нас необыкновенное впечатление. И настоятель, иеромонах Пахомий (Трегулов), тоже очень понравился. Он, кстати, очень помогал Александру на первых порах с газетой.
- Валерия Михайловна, у вас-то самой насколько плавно протекал «переход» от НЛО к Православию?
- Я воспринимала все через нашу жизнь, через быт. Когда Александр начал ходить в храм, то стал гораздо спокойнее. Не то, чтобы ценности жизненные его изменились, а переориентация их произошла, что ли. Я почувствовала, что общение с ним становится чуть легче. Скорее это меня подвигло к Церкви, а не то, что я сразу обрела крепкую веру или он меня убедил. Он не столько убеждал, сколько побеждало его стремление, чтобы все всегда было по его желанию: раз он пошел, значит и я должна. И мои первые шаги в Церкви скорее были вызваны именно этим, тем более, что это вносило некоторое спокойствие в нашу семейную жизнь. Я не противилась, так в эту сторону и пошла. Тем более, что вера нравилась мне гораздо больше, чем его предыдущее увлечение НЛО.
Вспоминается такой случай. Однажды Александр поехал в Лавру. Мы собирались на дачу на выходные дни, поэтому он вернулся с целым мешком сигарет (надо сказать, что он очень много курил раньше). Так вот, приезжает из храма и говорит: «Не буду больше курить». Бросил сигарету и больше не взял. С тех пор, действительно, с Божией помощью не курит.
И любые отрицательные всплески гасятся с Божией помощью.
Не могу отнести себя к глубоко воцерковленным людям, но сомнений в вере у меня никаких нет. Есть душевная потребность в богослужении, в причастии. Знаю, что если буду над собой работать, будет и результат. Увы, жизнь показывает, что я достаточно слабый человек. Но Господь не так, так эдак заставляет идти в нужную сторону. Сейчас, когда заболел сын, я стала более дисциплинирована, если раньше позволяла себе пропускать утреннее, вечернее правило, то сейчас стараюсь вычитывать.
- В запале своей безудержной энергии Александр Григорьевич может сказать что угодно, но, проработав с ним бок о бок пять лет, должна сказать, что на самом деле он очень ценит и дорожит вашим мнением. Всегда подчеркивает: «А вот моя жена считает...» В связи с этим хотелось бы узнать: вы всегда были мудрой, или это пришло с жизненным опытом? Известен ли вам рецепт мудрости?
- Приятно это слышать, потому что редко слышу. Только от других людей узнаю, что Александр что-то хорошее обо мне говорил, и очень удивляюсь. В лицо-то он другое говорит. Я порой болезненно, тяжело это переношу. Хотя по прошествии стольких лет, когда уже стал верующим, то больше начинаешь понимать, через себя пропускать, и определенные границы установились, через которые он старается не переступать. Правда, сама иногда не выдерживаю...
Что сказать? Я не отношусь к тем женщинам, которые стараются что-то в жизни просчитать с учетом каких-то обстоятельств. Вся моя жизнь построена на сердечном велении. Прощупывать ситуацию - не моя стезя, не умею этого и не пробую.
Единственное, что я вынесла из опыта своей жизни: прежде чем что-либо говорить, надо сначала подумать. Получается это далеко не всегда, но стараюсь. За время совместной жизни с Александром я выработала такой метод: когда во мне накапливаются тёмные мысли, желания, сгусток всего того, что меня достало до самого сердца, я сначала проговариваю все про себя. Это дает выход, облегчение, силы дальше жить и держать себя в руках.
Кроме того, Александр всегда говорит то, что думает. Как человек воспримет его слова, его не волнует: «Люблю я людей смелых, искренних, как гроза. Если уж накипело, то прямо в глаза». Андрей Дементьев. Я - наоборот, стараюсь лишнего не говорить. Не знаю, хорошо это или плохо, но это так. Поэтому, наверное, он уже знает, если я открыла рот и говорю, значит, действительно, не могу молчать.
- Ощущаете вы поддержку Божию в жизни, могли бы сейчас обойтись без веры?
- Нет, уже нет. Уже все глубоко. Бывает, конечно, всуе поминаешь Господа, когда надо и не надо. Но сейчас искренне верю в помощь и прошу, а если не получаю ее, то отношу это к собственному маловерию. Так не бывает: помолился и получил. Это довольно тяжелая работа над собой.
Многие вещи мне и сейчас непонятны. Не знаю, стану ли когда-нибудь настоящим церковным человеком по всем канонам и правилам. Необходимо, чтобы все время шла внутренняя работа, а наружу выходило только то, что надо.
- 25 лет, серебряная свадьба - это серьезный срок семейной жизни. Тем более, если знать Александра Григорьевича... Что бы вы могли посоветовать девушкам, собирающимся выходить замуж? К сожалению, добродетели терпения, жертвенности, цементирующие крепкий союз, нынче не в моде. (Хотя русской женщине традиционно были присущи). Но можно ли без них обойтись в семейной жизни?
- Не знаю, как у девушек, которые ходят в церковь... Но большая часть моих сослуживиц (не говорю, что все, но многие) желают от своих мужей только материальных благ. Если муж в состоянии обезпечить определенный материальный уровень, хорошо, а если нет - упреки начинаются, злость какая-то возникает. Для чего с такими установками замуж выходить, мне непонятно. Саша влюблён в поэзию, однажды он прочитал мне стихотворение, по форме шутливое, а на деле – жизненно-глубокое. Я запомнила:
ЗАВИСТЬ
Хорошего мужа корила жена:
- Скажи мне, ну в чём благодарность видна,
Ты столько работал, тебе шестьдесят,
А что ты имеешь? Один лишь оклад!..
А вот у соседа машина, гараж.
А дача! А мебель! Ты видел трельяж?
Супруг, защищаясь, ответил жене:
- Ну что ты соседом всё тыкаешь мне?
Он крал, осуждён, и, конечно, сосед
Получит не меньше пятнадцати лет.
- Вот видишь! И это помимо всего!
Соседу пятнадцать – тебе ничего!
Лев Гаврилов
Нет, этих вопросов в нашей семье, к счастью нет: деньги не стали нашим кумиром, всё, что есть в доме, открыто лежит, и каждый берёт столько, сколько ему нужно.
Конечно, в изменении мировоззрения велика разлагающая роль СМИ. Когда в стране произошел сбой, то, все, что поплыло из газет и журналов... Ясно, что легко плывет... Пожилые люди тоже смотрят сериалы, но для них это просто времяпрепровождение. А молодежь это формирует. Они видят на глянцевых обложках красивые дома, одежду, прислугу. И считают, что раз дожили до 16 лет, то у них все должно быть. Не она должна что-то кому-то, а все - ей. Но на самом деле, если ты хочешь чего-то, то вы вдвоем должны объединиться в этом. И достигать вместе. Конечно, нет терпения, нет выдержки. Не знаю, как без этого можно жить в семье.
...Идешь в храм облегчить душу. Я ленивая, на службы регулярно не хожу. Бывает, идешь в тяжелом состоянии, еле ползешь. И - легчает. А иногда - не легчает. Так наваливается, что нет сил и стоять. И такое бывает...
- В жизни матери наступает непростое время, когда женится сын. Имя свекрови, как имя тещи, нарицательное, фольклорное. Какая вы свекровь, Валерия Михайловна? Учите ли вы свою невестку, даете ей советы?
- В этом смысле у меня все наоборот. Моя невестка спрашивает меня обо всем. Стараюсь отвечать на ее вопросы, но сейчас, когда они уже десять лет женаты, говорю: «Тебе уже 35 лет, у тебя второй ребенок. Если считаешь, что так надо поступить, делай так. Я считаю иначе, но тебе видней. Я же только приезжаю, нюансов не знаю. Вижу снаружи, ты знаешь ситуацию изнутри. Принимай решение и отвечай за него. Меньше спрашивай, больше думай сама. И неси ответственность за свою семью».
Иногда, бывает, настаиваю: сделай так. Когда слушает, когда нет. Есть сложность - они живут со старенькой бабушкой, моей мамой, бывает, она вмешивается в их жизнь. На первых порах приходилось переводить удар на себя, чтобы она на меня сердилась, но их меньше трогала.
Конечно, чему-то житейскому я Наталью учила. Говорила ей: «Наталья, если тебе что-то нужно от мужа, что-то просишь его сделать, то пойми, что я несколько иначе это со стороны воспринимаю, и бабушка также. Поэтому ты говори с ним наедине, без свидетелей. Какая бы я ни была, хорошая или плохая. Демонстрировать при свидетелях свои отношения не надо.
...Меня саму, наверно, православной женой нельзя назвать. Александр говорит, что я упрямая. Раньше за собой не замечала этого, но сейчас понимаю, наверно, эта черта есть во мне.
Мы очень разные - мужчины и женщины. Женщина должна по максимуму объяснять мужчине свои взгляды, себя объяснять. Это лучше, чем с наскока рубить. Не всегда это удается, но стараюсь. Порой приходится и подчиняться. И довольно часто приходится. Если не удается переубедить.
Вопросы задавала МАРИНА Михайлова
А мужу-то вдогонку дозвольте слово молвить. Да уж не своими – привычнее стихами поэтов свои чувства проявлять иногда:
БАЛЛАДА О ЛЮБВИ
- Я жить без тебя не могу…
Я с первого дня это понял.
Как будто на полном скаку
Коня вдруг над пропастью поднял.
- И я без тебя не могу…
Я столько ждала и устала.
Как будто на белом снегу
Гроза мою душу застала.
Сошлись, разминулись пути.
Но он ей звонил отовсюду
И тихо просил: - Не грусти… -
И тихое слышалось: - Буду…
Однажды на полном скаку
С коня он сорвался на съёмках.
- Я жить без тебя не могу… -
Она ему шепчет в потёмках.
Он бредил… Но сила любви
вновь к смерти его возвращала.
И смерть отступила: «Живи!»
И всё начиналось сначала.
- Я жить без тебя не могу… -
Он ей улыбался устало.
- А помнишь, на белом снегу
Гроза тебя как-то застала?
Прилипли снежинки к виску,
И капли грозы на ресницах…
- Я жить без тебя не могу.
И, значит, ничто не случится.
Андрей Дементьев