Когда приходит время ужина, <-> думай обо мне. Это станет для меня пищей. А утром, на завтрак, улыбнись мне…
Милорад Павич.,
Комната, в которой исчезают шаги.
.................................
Некоторые истории бывают весьма навязчивы. Они прицепляются к человеку, как репей, не давая ему покоя, пока не окажутся перевешены на очередную жертву. Самым надёжным способом освободиться считается превращение подобных случаев, которые временами происходят, в произведения литературы. Что я, собственно, намерен сделать.
Пятого сентября две тысячи седьмого года, бродя по старым кварталам Пинска, я остановился на пересечении улиц В. Коржа и В. Хоружей, чтобы сфотографировать одноэтажное с небольшой башенкой здание театра, построенное в начале прошлого века в стиле ар-нуво.
Пока возился с настройками, ко мне подошла среднего возраста женщина в светлом свитере и учительских очках, как нетрудно было догадаться, идущая домой с покупками из ближайшего гастронома в пятиэтажку в нескольких минутах ходьбы.
Извинившись, она поинтересовалась, можно ли снять голограмму на такую, как у меня, камеру. Я ответил, что никогда не фотографировал голограммы, и, пока группа прохожих, неторопливо, как стадо священных индийских коров, переходила дорогу, загораживая вид, переспросил, о каком изображении идёт речь.
Дама уточнила – то, о чём она говорит - не совсем изображение.
- Даже, скорее всего, никакая не голограмма. Не знаю, каким понятием будет правильнее всего описать то, что я видела. Похоже на живую движущуюся картинку, какие показывают в фантастических фильмах.
Толпа уплывала из видоискателя.
- Где, вы говорите, проходит эта выставка голограмм? – я попытался изобразить на своём лице одновременно иронию и заинтересованную сосредоточенность. Второе, судя по всему, получилось убедительнее, и моя собеседница продолжила.
- Пару недель назад я ходила на рынок. Возле рынка, есть небольшой зелёный пятачок в каких-то два дерева. На улице было много людей, а я, как все женщины, решила вдруг ни с того ни с сего заглянуть в свою сумочку. Сошла с тротуара и встала в сторонке под деревом. Только я остановилась, ко мне решительным шагом направился мужчина лет тридцати – тридцати пяти, высокого роста, с тёмными волосами. Подошёл и уставился мне прямо в глаза. Какие у него глаза, карие там, или зелёные, я так и не поняла. В остальном - самый обычный мужчина. Таких можно встретить десятки по всему городу, и не только, думаю, у нас. Стою, не понимая ещё толком, что ему понадобилось; и слышу, не ушами, а прямо в своей голове, фразу мужским голосом: «люби меня».
Женщина сделала небольшую паузу.
- Я немного испугалась. Не хватало только маньяка для моего личного счастья. С другой стороны, кругом люди, это внушило какую-то смелость. Только я собралась уйти, как человек передо мной начал становиться прозрачным, расплываться, хлоп! И в воздухе напротив моей груди жёлтое пятно света. Тут же – в меня, как волна по всему телу от сердца. Тепло. Через позвоночник, суставы, пальцы…
Передо мной никого не было. Вокруг по улице ходили люди. Будто ничего не происходило. Я заглянула в сумочку, там всё было на месте. Золотая цепочка, кольцо обручальное – тоже никуда не делись.
Пока ваш покорный слуга пытался сохранить лицо, сочинив уместную к окончанию услышанного реплику, собеседница в очередной раз избавила меня от этой суровой необходимости.
Наконец представившись Ириной, и, видимо для придания дополнительной основательности своему рассказу, упомянув своё высшее образование, женщина охотно поведала всё, что я собирался уже спросить. Будучи верующей, после той странной встречи она тотчас направилась в церковь. Пожилой католический священник внимательно выслушал её, сказав, прочтя молитву, что ей нечего бояться. Прихожанки, которым Ирина успела всё рассказать, вспомнили, что год или два назад в костёл заходила большая цыганская семья. Что произошло между ксёндзом и цыганами, никому в точности не известно, но в итоге служитель церкви выгнал последних из храма. Находящиеся поблизости люди запомнили только слово «язычник», произнесённое несколько раз среди взволнованной польской речи. Покинув пределы храма, оскорблённый цыган произнёс заклинания. Между ним и священником в воздухе возникла фигура человека, брюнета высокого роста, неотличимая в своей убедительности от толпы зевак, образовавшейся вокруг. Развернувшись спиной ко входу в собор, наваждение решительно зашагало прочь мимо расступающихся людей.
Цыгане тоже ушли, но созданное одним из них существо ещё несколько раз встречали в старой части города, там, где костёл.
- Вот было бы здорово, если это сфотографировать. – вслух вырвалось у Ирины с огоньком надежды в глазах.
Я не знал, что и ответить. Ничего не объясняющие слова вроде «суккуба», «инкуба» или «наваждения» в таких случаях ничуть не лучше «голограммы», о которой говорила женщина.
Единственное, что поддаётся пониманию, - фигура человека, возникшая из воздуха, нуждается в человеческой вере в её реальность, в любви, в чувствах, в эмоциях, мыслях и отношениях, как живое существо нуждается в пище. Это мало, чем отличается от литературного образа. Хотя бы теперь. Эффект от фотографии был бы таким же. Слова и фразы стали для наваждения телом, а ты, прочитав это, можешь передавать ему привет.